Похищение Европы Гольман Иосиф

31. Двадцать четвертый день плавания теплохода «Океанская звезда»

Международный аэропорт Бен-Гурион, Израиль

Вечер

Мильштейн быстро нашел стойку, где регистрировали его рейс. Людей в аэропорту было откровенно мало, не то что раньше, когда очередь на жесткий контроль-досмотр лентой вилась между специальных стоек, расставленных так, что образовывались длинные и узкие коридорчики.

Необъявленная война била не только по людским телам и нервам. Она, конечно, била и по экономике маленькой страны, что являлось второй главной целью инициаторов террора.

Долго ждать Семену не пришлось: самолет у них предполагался маленький, и тот наверняка будет полупустым. Десять минут – и он уже предстал пред очи русскоговорящей военной «психологини»: все офицеры на предполетном досмотре имели профессиональную психологическую подготовку.

Как всегда, последовали двадцать – тридцать на первый взгляд туповатых вопросов. Потом попросили вывернуть карманы пальто. Затем – вынуть и включить его ноутбук. Мало того – задействовать пару программ.

Все работало хорошо, но неутомимая девушка взяла специальную тряпочку и пару раз провела ею по клавишам. Тряпочка была отправлена в огромный, здесь же стоящий приборный шкаф, и лишь после того, как спектрометрический анализ показал отсутствие следов взрывчатых веществ, Мильштейн был пропущен в зону вылета.

Это, правда, вовсе не означало, что контроль закончен. Но дальше все уже было как в обычном аэропорту.

Семен на подобные мелочи не обижался. Даже если бы они предотвратили гибель хотя бы одного человека, они были бы оправданы. Однако всему миру известно, что израильские самолеты не захватывают и не угоняют. Так что пусть обыскивают и досматривают на здоровье. Лучше потерять полчаса, чем целую жизнь.

Он устроился на удобном мягком диванчике, ожидая, когда диктор объявит московский рейс. Пропустить объявление не боялся: здесь слова дублировали не только на иврите и английском, но обязательно и на русском языке.

А на свободное место рядом с ним опустилась массивная фигура Кацнеля.

Семен наблюдал его уже минут двадцать, но ждал, пока майор начнет разговор сам.

– Улетаете? – спросил тот.

– Да, – односложно ответил Мильштейн.

– Когда вернетесь?

– А почему вы считаете, что я вернусь? – усмехнулся Семен.

– В тактическом или стратегическом плане? – теперь уже усмехнулся Кацнель, почему-то больно задев этим Семена.

– Объяснитесь в обоих, – буркнул он.

– В тактическом – потому что угроза не снята. Вы же не стали сотрудничать с нами! Теплоход под прицелом. Поскольку вы это понимаете, то бросить друзей не сможете. Отход – завтра в ночь. Значит, завтра днем вы сюда вернетесь.

– Это индукция или дедукция? – пробурчал раздраженный Мильштейн. – Я, когда читал Конан Дойла, вечно путался.

– Я тоже, – улыбнулся Кацнель. – Продолжить про стратегические причины?

– Валяйте, – согласился Семен.

– Здесь все проще. И, как ни странно, глубже, – сказал майор и замолчал.

Мильштейн напрягся.

– Вы исчерпали набор причин, которые держали вас там. В ближайшие дни ваша главная на сегодня война закончится. Проблема так или иначе разрешится. С потерями или без – но разрешится. Наступит мирная жизнь.

– Это плохо? – спросил Семен.

– Это замечательно, – ответил Кацнель. – Для всех, кроме вас лично.

– Я типа монстр? – невесело улыбнулся Семен.

– Вы – порождение войны, – вдруг серьезно и печально сказал майор. – Я на своей работе случайно. Я так боялся за своих детей, что не мог жить спокойно под чужой охраной. Мне обязательно надо было участвовать в этом самому. А у вас – другой случай.

– По жизни – убийца? – тихо спросил Мильштейн.

– Упаси Бог, – отмахнулся майор. – Нет, конечно. Вы хороший человек и без причины – серьезной причины – не обидите мухи. Просто вы – жертва военного сознания.

– Вы думаете, «военный синдром» не лечится? – спросил Семен.

– Как правило, нет, – спокойно ответил Моше-Миша. – Единственный дискутируемый вопрос – в какую сторону вы его направите?

Майор вдруг встал и, не попрощавшись, медленно пошел к выходу. Пройдя уже метра два, обернулся и спросил:

– Может, позвоните нам завтра, когда вернетесь? Риск значительно уменьшится.

Семен отрицательно качнул головой.

Майор торопливо зашагал к выходу.

Кунцево, Москва

Ночь

Через шесть часов Семен уже был у цели. Операцию он разработал собственноручно и контролировать ее тоже хотел лично.

Его «мицубиси» стоял в двух кварталах от дома Валерии Сергеевой, хотя из аэропорта он приехал на другой машине, а до своего бронированного «галанта» вообще шел пешком, не доехав четырех кварталов.

Водителя в «галанте» пока не было, он появится лишь через полчаса, несмотря на то что машину сюда поставил именно он. Водитель был абсолютно надежный человек, но тем не менее, даже если бы захотел, при таком раскладе не смог бы свидетельствовать против шефа.

Подобные сверхмеры предосторожности означали только одно: Мильштейн отмел все приказы и запреты своего начальника Агуреева и единолично принял очень серьезные решения.

Не о судьбе Лерки, нет. А о прекращении ситуации, когда из непонятно чего возникали постоянные угрозы для существования его последнего друга. При такой постановке проблемы он счел для себя возможным нарушить любые приказы.

Через десять минут все станет ясно.

Два дня назад Лерка была предупреждена, что Семен придет к ней с исключительно конфиденциальным разговором. Он будет один, и информация о его приходе не должна достигнуть ничьих ушей. Лерка даже обиделась слегка – кому она, мол, может об этом докладывать?

Вот очень скоро и узнаем – может ли она докладывать. И если да, то – кому.

Семен нажал кнопку на дорогущей рации – цена определялась наличием встроенного скремблера, с помощью которого разговор могли разобрать только двое: говорящий и слушающий. Теоретически – могли бы разобраться и спецслужбы, но Мильштейн был абсолютно убежден, что попал в водоворот криминальных, а не политических разборок.

– Пятый, как слышишь? – спросил Семен в микрофон.

– Слышу, – немедленно отозвался Пятый.

На самом деле их было не пятеро, а только двое. И таких высокооплачиваемых, что на пятерых подобных у княжны, пожалуй, и денег бы не хватило. Мильштейн и так удивил ее запрашиваемой суммой. Если бы не жесткий приказ Агуреева выдавать Семену любые деньги по его первому требованию, Ева наверняка задробила бы эту трату. Что-что, а директором она была хорошим. Даже Мильштейн, искренне не любивший агуреевскую жену, вынужден был это признать.

А тут – только неприязненно поморщилась и подозрительно посмотрела на просителя. После чего – выдала. «Зелеными», без расписок, как и просил.

Треть суммы уже была отдана. Два этих парня работали так давно, что пережили всех, с кем начинали. На них охотились и друзья жертв, и многие заказчики – кому понравится, когда свидетели твоих преступлений гуляют по белу свету?

С Мильштейном их свел общий знакомый. Задачу Семен поставил следующую: зайти за десять минут до него самого в неохраняемый подъезд Леркиного дома и убедиться в отсутствии там неприятных людей. Семен был уверен, что если Лерка предаст, то ждать его будут именно в подъезде, а не в квартире. И именно на входе, а не на выходе.

Сначала он хотел все сделать сам. Но потом решил, что если его убьют, то это будет несправедливо по отношению к Агурееву: без Мойши его деньки тоже будут сочтены – убрать Лерку у Коли не хватит мужества. Опять будет искать ей оправдания до самой собственной смерти.

Так вот, треть суммы была отдана специалистам безвозвратно. Если подъезд – чист, то они получат деньги только за то, что Валерия Сергеева не убийца. К ней останутся, конечно, более чем серьезные вопросы – и про «Глобал кэпитал», и – самое неприятное – про дайверскую экскурсию к затонувшему итальянскому эсминцу. Но, может, как-нибудь выкрутится, она дама ловкая.

А вот если в подъезде, в назначенный час, Семена будут ожидать киллеры – здесь ей вряд ли удастся отвертеться.

В этом, собственно, и был весь план Мильштейна.

Соответственно две трети денег уйдут к спецам только в том случае, если им удастся обнаружить и нейтрализовать киллеров.

Пятый отозвался и ничего тревожного не сказал. Значит, Третий рядом с ним и они готовы к работе.

– Пятый, действуйте, – приказал Мильштейн.

– Ладно, – по-цивильному ответил исполнитель. Семен нажал кнопку отбоя.

Странно, но семь последующих минут он думал вовсе не о деле. Перед глазами во всей красе почему-то предстала Ира – девушка, «отправившая» его на войну и до сих пор не ушедшая из сердца. Хоть и без прежней остроты, но все равно щемило при воспоминании. «Может, позвонить?» – вяло подумал Мойша. Через пятнадцать лет после юности взгляды меняются.

Но нет, не позвонит. Он же понимает, что его сердце щемит от той, отвергнувшей его Ирочки. А как он относится к сегодняшней – он просто не знает.

Потом о маме подумал.

Потом о себе. Если все закончится хорошо и они с Агуреевым останутся живы, что ему делать в «Четверке»? Получать заслуженную пенсию?

Вряд ли будут еще подобные ситуации. Кроме того, ему вовсе не улыбалось получать деньги из рук княжны. А то, что она умелый и талантливый администратор, было очевидно. И в отсутствие Князя и Вильки наверняка станет одним из первых лиц холдинга.

Нет, это не вариант. Так, может, русский батальон? Эта мысль все чаще приходила в голову Мойши и все неохотнее ее покидала. Уж слишком приятна – и сладка! – прекрасная простота диспозиции: здесь – ты, здесь – враг. За его спиной – деньги, за твоей – дети. При такой диспозиции, во-первых, не страшно умереть, а во-вторых – приятно жить. Потому что жизнь становится осмысленной и оправданной, а это по большому счету и есть счастье.

– Седьмой, – возник из рации синтезированный демодулятором голос. – Два «серых» на месте, один в машине. Что дальше?

– Мягкий вариант, – после короткой – очень короткой – паузы сказал Семен.

Нанятые им люди полностью отработали затребованные деньги.

Все прояснилось.

Его ждут. Ждут по максимуму.

Мягкий вариант – это вовсе не всепрощение. Просто киллеров не будут пытать. Пристрелят, не допрашивая. И отвезут подальше от места событий.

А какой смысл в допросах? Заказчик опять окажется из какой-нибудь Боливии. Да и вживую брать этих подонков гораздо опаснее, чем сделать два быстрых бесшумных выстрела. Вряд ли возникнут трудности: они же Мильштейна ждали, а не своей смерти.

Очередное донесение поступило через четыре минуты двенадцать секунд – теперь Мильштейн думал не о смысле жизни, а только о движении секундной стрелки своего «брейтлинга».

Донесение было коротким.

– Все чисто, – сказал голос. И отключился.

Мильштейн вылез из машины. Свои деньги наемники получат завтра. А сегодня у Мойши осталась работа, на которую не наймешь ни за какие деньги. Ее придется выполнять самому.

Лерка открыла дверь сразу, даже не спросив «Кто там?». На дорогом, из мягкой ткани, цветастом халате были расстегнуты две верхние перламутровые пуговицы. До сих пор красивая грудь выглядывала откровенно-волнующе.

– Ждешь, что ли, кого? – подозрительно спросил Мильштейн, почему-то подумав о ее жирном партайгеноссе. Его визит никак не входил в планы Семена.

– Тебя-а… – удивленно и даже обиженно протянула Лерка. – Я двум мужчинам сразу не назначаю, – игриво добавила она.

«Лопухнулся», – подумал про себя Мильштейн. Конечно, она ждала его. Она и двое умников в подъезде.

Они прошли в комнату, полугостиную-полуспальню. Кровать, застеленная роскошным шелковым бельем и покрывалами, была эротично «недоприбрана», намекая на открывающиеся возможности. А на столе, слишком большом для спальной комнаты и маленьком – для гостиной, стояла початая бутылка «Хеннеси».

– Хочешь? – спросила Лерка.

– Нет, – качнул головой Мильштейн.

– А я хочу, – сказала женщина и одним движением налила себе половину довольно большой рюмки.

«Да она уже здорово набралась», – только сейчас догадался Семен. Это плохо. С пьяной беседы может и не получиться.

Но он недооценил боевую подругу. Выпила Валерия Ивановна, конечно, немало, однако голова работала четко.

– С чем пришел, Сенечка? – ласково спросила она, присев на кровать так, что не только грудь, но и стройные ноги – наименее атакуемая временем часть женского тела – оказались в пределах досягаемости Мойшиного взора.

Мильштейну вдруг нестерпимо захотелось присесть рядом с Леркой. И даже – не только присесть.

Она была его первой женщиной, а такое мужчины не забывают.

Но – не присел. Наоборот, отодвинулся. Потому что цели его сегодняшнего визита были совершенно иными. И от их достижения зависела не только его жизнь.

– Тут меня убить хотели, – пожаловался он Лерке.

– Да что ты! – ужаснулась та. Даже рюмку недопитую на стол поставила. Правда, аккуратно. Нервы хорошие. – Когда? – испуганно спросила она.

– Да минут десять назад, – беспечно махнул рукой Семен. – В подъезде твоем.

– О Господи! – охнула Лерка и почему-то прикрыла обнаженные ноги. – В моем подъезде?

– Ага, – подтвердил Мильштейн. – В твоем.

– А они сюда не придут? – испуганно спросила женщина.

– Нет, – успокоил он.

– Откуда ты знаешь?

– Они уже мертвые, – отмахнулся он. Она аж голову в плечи втянула.

– Надо же, в моем подъезде! – прошептала пришибленная новостью женщина.

– Вот именно, – с готовностью подтвердил Семен. – В твоем. Как раз перед моим приходом. О котором знала только ты.

Лерка на мгновение замерла.

– Ты что говоришь, Мойша? – полушепотом сказала она. – Это я, что ли, тебя заказала?

– Ты никому не говорила о моем приходе? – спросил Семен.

– Нет, – твердо ответила Лерка. – Ты же меня предупредил.

– Вот видишь, – печально сказал Мильштейн. – А звонил я тебе из автомата. Может, твой телефон на прослушке? – подбросил он ей спасительную нить.

Но та не стала за нее цепляться:

– Смеешься? Кому я нужна со своими процентами?

– Проценты-то теперь немалые, – горько подытожил Мильштейн. – Правда, уже проданы «Глобалу». Ты бумаги-то подписала?

Лерка мгновенно побелела от стыда и страха.

– А что мне оставалось делать? – вдруг визгливо закричала она. – Ждать, пока вас всех перестреляют? Вы все такие крутые! А что я потом буду делать, нищая? – Она заплакала. – Лучше б и не было этих денег! – горько жаловалась она. – Жила же раньше! Жила бы себе и жила. Но попробуй после этого, – она рукой обвела дорого и со вкусом обставленную комнату, – попробуй-ка опять в общагу! Попробуй в медсестры! С нянькинской подработкой! Уколы да горшки! Ты смог бы так жить?

– Не знаю, – задумчиво ответил Мильштейн.

Ситуация постепенно прояснялась, но это нисколько его не радовало.

– А с дайвингом как получилось? – вкрадчиво спросил он.

– С каким дайвингом? – непонимающе спросила Лерка. И тут же добавила: – Да я и слова такого не знаю.

– Не знаешь, значит? Четыре занятия прошла, а слова не знаешь.

– Что ты меня путаешь, Мойша? – заплакала Лерка. – Я на занятия ходила из-за Леньки. Он моложе меня на семнадцать лет, вот и хотела удержать.

– Удержала? – зачем-то спросил Мильштейн.

– Нет, – ответила та. И вновь закричала: – А тебе какое дело? Что ты мне в душу лезешь, Мойша? – Уже не думая о макияже, она провела рукой по лицу.

– Это важно, – спокойно ответил тот. – Значит, слово «дайвинг» все-таки знаешь.

Лерка не ответила.

– А про итальянский эсминец затонувший – не знаешь?

– Нет, – твердо ответила женщина. – Не знаю.

– И мэйл с координатами не получала?

– Не получала, – сказала Лерка, налила полную рюмку «Хеннеси» и одним махом опрокинула себе в рот.

Ее прическа разметалась, тени съехали из-за слез, помада размазалась: теперь она вызывала у Мильштейна гораздо меньше нескромных желаний. И главное – стало очевидным, что врать Лерка будет до самого конца.

А значит – не надо его оттягивать.

Мильштейн бросил на стол пачку бумаг.

– Что это? – равнодушно спросила успокоившаяся Валерия Ивановна.

– Распечатки твоих переговоров, – ответил Семен.

– Наплевать, – сказала она, рукой отодвинув бумаги. – Что еще?

– Еще Князь. Еще Равиль.

– Их тоже я убила? – спросила Сергеева.

– Ты наняла, – ответил Мильштейн. – Меня интересует – с кем? Сомневаюсь, что ты все сделала сама.

– Вы всегда во мне сомневались, – пьяно усмехнулась Лерка. – Вы всегда меня недооценивали. Видели только тело. – Она распахнула халат, что в нынешних обстоятельствах уже не казалось сексуальным. – А вот теперь, оказывается, я – коварная заговорщица. Так, Мойша?

– Выходит, так, – нехотя откликнулся Мильштейн. – И с Испанией ты общалась. И мэйлы с твоего компьютера уходили странные. А ты вот ни о чем не знаешь.

– Ты пришел убить меня, Мойша? – устало спросила Лерка. – Так убивай.

– Нет, – ответил Семен. И выложил на стол маленький черный «браунинг-компакт».

– Зачем это? – Сергеева отшатнулась от оружия, как от паука или жабы.

– Не смотри, что он маленький, – спокойно объяснил Мильштейн. – Пули – девять миллиметров. Смерть сразу.

– Мне не страшно, – сказала женщина. – Я уже устала бояться.

– В нем один патрон, – монотонно продолжил Семен. – Можешь взять и пальнуть. Хочешь – в себя. Хочешь – в меня. Эффект – гарантирован.

Лерка взяла пистолет в руки.

– Не боишься, Мойша? – Она, пьяно улыбаясь, прицелилась ему в лицо.

– Есть немного, – сказал он, не отводя глаз. – Но мне тоже надоела эта история.

– Я в тебя пальну, – рассмеялась женщина, – патрон холостой, зато докажу свою вину, так? Ты всегда был хитрым, Мойша.

– Патрон не холостой, – сказал Мильштейн.

Женщина, не выпуская из руки оружия, пристально всмотрелась Семену в глаза.

– Значит, раз – и все? – спросила она.

– Именно так, – подтвердил он.

– Ты меня убедил. – Она налила рюмку до краев и опрокинула ее себе в рот. Потом навела ствол прямо в голову Мильштейну.

Он не выдержал и закрыл глаза. В любом случае Агуреев будет спасен.

– Прощай, Семочка, – нетвердым голосом произнесла Лерка. – Встретимся наверху.

Выстрел прозвучал не слишком громко.

Через минуту – не меньше – Мильштейн понял, что жив.

Он открыл глаза.

Лерка лежала на кровати, свесившиеся ноги по-прежнему доставали пол. Глаза, видно, как и Мильштейн, закрыла перед выстрелом. Рот полуоткрыт.

«Браунинг» так и оставался в ее начавшей коченеть руке. Из-под левой груди по простреленному халату медленно стекала кровь.