Похищение Европы Гольман Иосиф
И здесь Асафу пришлось принимать сложные решения. Дело в том, что, предотвратив уже более десятка терактов, он ни разу – ни единого раза! – не помог израильтянам в их деятельности по физическому устранению соплеменников-террористов. Уменьшить потоки крови – да. Увеличивать – нет. Куратор Кацнель, отлично понимая тонкий нерв данной проблемы, даже не пытался давить на столь ценного агента.
Тем не менее Меджида евреям Асаф предложил сам. Асаф не собирался прощать этому уроду гибель сына. Если бы не Лахарни, мальчик был бы дома. Но Лахарни искренне проникся нетривиальными данными пацана и применил все свое отточенное на десятках героев мастерство. И Асаф не смог противостоять его влиянию, что уж говорить о неокрепшей душе мальчика!
И еще – сама мысль об этом была ужасна, – может быть, мальчик ушел вовремя. Вряд ли он попал бы в рай, если бы унес с собой кучу неповинных душ там, за блокпостами. Или, еще хуже, почувствовав пьянящий вкус обладания чужими жизнями, стал бы таким же, как Лахарни: поводырем ослепленных им же пацанов и девчонок на пути от маминой юбки до уничтожающего всех взрыва.
Асаф уже выехал с разбитой улицы – правда, на не менее разбитую – и достал сотовый телефон. Он позвонил туда, куда звонил несколько раз каждый месяц. Любая проверка показала бы, что тут – все чисто: автомеханик заказывал детали для ремонта. Отличие сегодняшнего звонка заключалось лишь в том, что Асаф не делал новый заказ, а отказывался от ранее сделанного. Мотив – заказчик, в свою очередь, отказался от ремонта.
На том конце все поймут. Меджид Лахарни – дома. И делайте с ним что хотите.
Может, хоть это чуть смягчит боль Асафа…
Четыре километра от блокпоста на границе сектора Газа
– Ну что, братцы, вперед? – спросил Моше.
– Всегда готовы! – отсалютовал по-пионерски Серега Михеев, тоже выходец из России, которых в Израиле, вне зависимости от национальности, дружно именовали русскими. Кроме «русского» Кацнеля и русского, без кавычек, Михеева – он приехал в страну с женой-еврейкой и двумя детьми промежуточной национальности, – в группе были друз-христианин Агджи, два парня-сабра (так именовали евреев, родившихся в Израиле) и палестинец Илиа.
Агджи сел за руль, Илиа – рядом, в кабину, а остальные – в обшарпанный металлический кузов белого грузовичка-фургона «спринтер». Теоретически это был развозной фургончик, которых бегает по Израилю и автономии неисчислимое множество. Применительно к конкретному экземпляру имелись некоторые оригинальные доделки. Например, стенки фургона было невозможно прострелить даже из штурмовой винтовки, а движок «спринтера» был такой, что полностью оправдывал название автомобиля. Догнать его на ровном шоссе мог разве что спорткар.
Нелишним также был оптический визир-перископ, позволявший обозревать окрестности вкруговую, да еще и ночью, а также радиоэлектронная система, сильно облегчавшая разведчикам жизнь.
Был и еще ряд штуковин, которые, безусловно, понравились бы даже Джеймсу Бонду. Впрочем, Бонд вряд ли сумел бы чего-либо добиться в реальных условиях. Ну разве что соблазнить даму, влюбленную в кинематограф. На этих же парней по жизни пришлось столько крови и грязи, что киношные детективы казались им ненаучной фантастикой.
Старший в группе был Агджи – арабы-друзы вообще хорошо росли в армии. Замещал его Михеев, и на Родине служивший в спецназе.
Группа специализировалась на силовых захватах, и проводить их приходилось отнюдь не только на территории еврейского государства: щупальца сети террора раскинулись по всему миру.
Моше в состав боевой группы не входил, он был прикомандированный. А если точнее – заказчик. Именно его агент передал информацию о наличии объекта их интереса. Да и сам объект проходил по ведомству Моше – Меджид Лахарни стал слишком опасен: очень уж хорошо у него получалось готовить убийц. С ним надо было кончать.
Законным методом – через администрацию автономии – не получилось и получиться не могло. Наверняка Лахарни предъявляли израильские требования. И еще смеялись над ними. Не станет же рука указующая наказывать руку исполняющую!
Так что придется Израилю побеспокоиться о себе самому.
Но убийственная – в прямом смысле слова – деятельность Меджида по воспитанию подрастающего поколения не единственная цель диалога с этим парнем.
Кацнеля интересовал корабль. Корабль с оружием. Что-то подсказывало ему, что речь идет не о «Луизе». Конечно, администрация Палестины – сама по себе террористическая организация и покрывает другие террористические организации. Но в том-то и дело, что подобных организаций на Святой земле много! «Хамас», «Хесболла», «Мученики бригады Аль-Акса», «ФАТХ», «Исламский джихад» – вряд ли есть смысл перечислять дальше, бумаги не хватит.
И если «Луиза» везла «подарок» израильтянам с ведома официалов, то, похоже, существует некий корабль с оружием, который ведут оголтелые неформалы.
Найти неизвестный корабль, в неизвестное время и в неизвестном месте – вот это задачка! И в ее решении Моше очень рассчитывал на ублюдка Лахарни.
Блокпост прошли без проблем: один солдат проверил документы водителя, второй, офицер – и давний сослуживец Моше, – приоткрыл заднюю дверцу фургона.
– Тут никого нет! – крикнул он старшему наряда, нагло улыбнулся в лицо Кацнелю и захлопнул дверцу.
– Вот засранец! – прошептал никогда не унывающий Михеев. – А мы уже не люди!
«Спринтер», пофыркивая мотором – глушитель тоже был нестандартный, – проехал разделительную линию.
Пока добрались до цели, уже стемнело.
В пути никаких приключений не было. Да и быть не должно: документы у водителей были в полном порядке.
Первый раз проехались по нужной улице без остановки. Ехали медленно, что вполне объяснялось качеством дорожного покрытия. За две минуты много чего сумели выяснить. Во-первых, не имелось средств электронного наблюдения. Даже камера наружного обзора перед воротами не работала.
Охраны дом тоже, похоже, не имел. И это не удивляло: нужно было быть уж совсем отмороженным, чтобы лезть к такому опасному человеку.
Короче – серьезный господин заехал домой отдохнуть от трудов праведных.
А чего ему бояться? Вертолет ракетой не саданет, даже если отследят: после подобного устранения одного из главарей боевиков – авиационная ракета прилетела к нему прямо в окно служебной квартиры – «ликвидаторов» поливали грязью СМИ всего мира. И, как констатировали сами же израильские военачальники, правильно делали. Потому что во время взрыва погибли два малолетних сына террориста.
Подобное недопустимо даже применительно к самым опасным ублюдкам, на чьей совести горы детских трупов. Пришлось военным, которые, безусловно, не знали о присутствии ребят, каяться – и перед своими, и перед чужими. Наверное, это справедливо: даже уничтожая бешеную собаку, нельзя подвергать риску случайных прохожих.
Лахарни после того эпизода здорово осмелел. Вот и сейчас его окошко открыто и светится желтым светом. Но людей высмотреть во время проезда не удалось.
«Спринтер» съехал на безлюдный пустырь – место заранее присмотрели на аэрофотосъемке, – и по спущенной аппарели из фургона выкатились два мощных мотоцикла, тоже с палестинскими номерами.
На один сели Илиа и Серега, на другой – один Агджи. Все трое были одеты в униформу элитарного «отряда 17», личной гвардии Арафата.
Мотоциклы, не скрываясь, с ревом пронеслись по улице и остановились перед домом Лахарни.
Агджи позвонил в электрический звонок и продублировал сигнал ударом кулака. В соседних домах сдвинулись и тут же вернулись в исходное положение занавески: обращать на себя внимание головорезов из «отряда 17» никому не хотелось.
Дверь открыл, предварительно осмотрев визитеров в «глазок», лично Меджид.
– Что случилось? – растерянно спросил он. Лахарни был сам немалой птицей, но людские судьбы в автономии могли тасоваться очень быстро.
– Пока ничего, – ухмыльнулся Илиа. – Тебя хочет видеть сам… – И он пальцем показал вверх.
– Раис? – восторженно ужаснулся Меджид.
– А кроме Арафата, уже и начальства нет? – посуровел Илиа и назвал фамилию, внушающую трепет многим жителям Газа. Сам большой Ясир начинал всерьез опасаться быстро растущего конкурента.
– Я готов, – быстро сказал Лахарни. Ничего плохого он не ждал. Хотя он работал на неофициальную организацию, а названный гостями господин представлял официальную власть, все они были как патроны в одной обойме.
– Садись, – сказал до этого молчавший Агджи и показал на сиденье мотоцикла.
– На этом? – удивился Лахарни. – Может, лучше на моем «мерсе»?
– Качества истинного мусульманина не определяются его достатком, – важно сказал Илия.
– Конечно, конечно, – торопливо согласился Меджид. Вот чего ему было совсем не надо, так это дразнить дуболомов из «отряда 17». Лахарни неловко – давненько ему не приходилось передвигаться на двухколесном транспорте – уселся сзади Агджи и, повинуясь приказу, обхватил его за бока. Илиа и Серега уселись на второй «кавасаки».
– Аллах акбар! – сказал Илиа, вкручивая газ. Он вовсе не кощунствовал, искренне веря в правоту и силу Всевышнего. А если Аллах чего не доглядит за множеством своих дел – например, деяний этой подлой сволочи, примостившейся сзади Агджи, – то неплохо ему и помочь. Наверняка Всемилостивейший это когда-нибудь ему, Илие, зачтет.
Лахарни заподозрил неладное, лишь когда мотоциклы свернули к пустырю. А когда, мгновенно остановившись у «спринтера», его обыскали и отняли «вальтер», он совсем запаниковал.
– Я ни в чем не виноват, – запричитал он, еще считая, что имеет дело с соплеменниками. Но когда его втолкнули в фургон, в котором сразу зажегся свет, Лахарни раскис сразу: фотографии Моше Кацнеля ему уже приходилось видеть раньше. А совсем недавно он опознал майора вживую. Правда, после этого не рассчитывая уже его когда-либо увидеть…
– Рассказывай, как дошел до жизни такой? – почему-то по-русски сказал Моше.
– Что? – не понял задержанный.
– Мне нужно знать про судно с оружием, – перешел на иврит майор.
– Вы имеете в виду «Луизу»? – взял себя в руки Лахарни. Он слегка приободрился: инструкция, запрещавшая без крайней необходимости убивать пленных, ему была известна. Кроме того, его вряд ли убьют, предварительно не выпотрошив.
Они потратили двадцать минут на бесплодные переговоры. Припертый к стенке Лахарни не стал скрывать, что слышал от своего шефа про предстоящий приход оружия морским путем. Но деталей не знал. Вспомнил лишь, что речь шла о русском корабле. Ни названия, ни даты.
Все ответы Лахарни майор проверял на полиграфе, и, к сожалению, данные прибора соответствовали его интуитивным соображениям: террорист не врет.
Надо было что-то решать: они и так задержались здесь слишком долго.
– Ладно, – наконец принял решение Кацнель. – Поехали.
В фургон мгновенно затащили мотоциклы, и «спринтер» двинулся в путь.
– Вы увезете меня в Израиль? – спросил Лахарни.
По идее так и следовало поступать. Но – не хотелось. В Израиле его будут долго судить, мучительно воюя с дорогими адвокатами – он же свои «подвиги» не документировал, да к тому же сам никогда не стрелял. Так что вполне мог отделаться чем-нибудь незначительным.
Тем не менее майор поступил бы по закону.
Если бы Лахарни не поторопился и не произнес следующее:
– А я вас видел на улице Дизенгоф. Я прошел там незадолго до того, как эта сумасшедшая взорвала себя. Вы отдыхали на скамейке. Если б я остановился съесть мороженое – наверняка бы погиб.
– Да? – улыбнулся майор. – Значит, нам обоим повезло.
– Да, – согласился Меджид. – Смерть не разбирает национальности.
– Это точно, – теперь уже согласился Кацнель.
Со стороны – ни дать ни взять два приятеля. Обсуждают жизненные вопросы на уровне философского обобщения.
Лахарни так хотелось сказать что-нибудь объединяющее. Тем более что это действительно не он нажимал на кнопку. А тот, кто нажимал, по слухам, тогда же и погиб. Значит, эпизод точно не может быть поставлен ему в вину. Зато вместе пережитая опасность – не пустой звук для любого, хоть раз перешедшего Рубикон.
Майор же испытал совершенно другие чувства. Например, он вспомнил фотографию обезглавленного взрывом ребенка. Какое счастье, что не увидел эту картину прямо там, на месте! Иначе бы не получил ценной информации, потому что просто пристрелил бы Абу-Файада.
Решение стало бесповоротным. Он повернулся и через переговорку по-русски заговорил с Михеевым, управлявшим на этот раз фургоном.
– Понял, – тоже по-русски ответил Серега. Остальные парни не обижались: они знали Кацнеля не первый день и доверяли ему полностью.
Фургон ускорил движение и не менее получаса быстро ехал по изобилующей поворотами довольно неплохой дороге.
– Что вы со мной сделаете? – не выдержал наконец Лахарни. – Увезете в Израиль?
– Нет, – односложно ответил майор.
– А что? – всерьез испугался задержанный террорист. – Убьете? – По его глазам и, главное, неконтролируемым движениям майор точно определил, что сейчас начнется истерика. А это уже опасно.
– Мы вас отпустим, – сказал он.
– Отпустите? – не поверил Лахарни. – С какой стати?
– Но вы же лично не убивали?
– Не убивал! – истово подтвердил мужчина.
– Значит, отпустим, – спокойно подтвердил майор.
– Поклянитесь детьми! – выдохнул Лахарни.
– Клянусь, – презрительно улыбнулся Кацнель.
Лахарни успокоился. Для того чтобы его ликвидировать, вовсе не нужно было таких серьезных по восточным меркам клятв. Илиа удивленно посмотрел на майора, но ничего не сказал: в хорошей армии не принято оспаривать слова командира.
«Спринтер» замедлил ход, потом вообще перешел на заднюю передачу, то есть явно начал парковочные маневры.
– Мы отъехали подальше от ваших, – сказал Кацнель. – Теперь делайте что хотите.
– Я никому ничего не скажу! – истово поклялся Лахарни.
– Это ваше дело, – отрезал майор.
Щелкнул электромагнитный замок задних дверей.
– Вы свободны, – с нажимом сказал Кацнель.
Лахарни осторожно подошел к двери и нажал кнопку замка. Дверь подалась. Он наконец понял, что это не жестокая шутка и его, по каким-то неведомым соображениям – да здравствует израильская демократия! – действительно отпускают. Террорист рывком открыл дверь и буквально выбросил свое тело в обступившую его темноту.
– Чао, – теперь уже по-итальянски попрощался с Лахарни майор.
Никто даже не улыбнулся. Чего уж тут смешного: человек упал с высоты примерно двадцатиэтажного дома, на дно заброшенного карьера, в котором когда-то добывали известняк.
Лахарни даже не закричал – видно, сердце перехватило еще в полете.
– Все, поехали, – скомандовал Кацнель.
– А если бы он не прыгнул? – тихо спросил Илиа, когда фургон отмахал добрых тридцать километров.
– Поехал бы в тюрьму, – устало ответил майор. Он уже думал о другом: им предстояло возвращение.
Еще через семь минут израильские танки начали вторжение в районе их предполагаемого выхода. Официально причиной удара был очередной теракт, который действительно имел место. Неофициально – встречали группу Кацнеля, столь большое значение придавали их рейду в самых верхах – пример «Луизы» был у всех на слуху.
Линию «фронта» прошли вообще без проблем.
Несмотря на чистую победу, в фургоне не было большой радости. Они расшторили окна и наблюдали длинные очереди трассеров: танкисты отвечали на автоматы палестинцев.
– Похоже, это надолго, – грустно сказал всегда веселый Михеев: за рулем его вновь сменил Агджи.
– Похоже… – грустно ответил Кацнель.
30. Двадцать четвертый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Тель-Авив, Иерусалим, Израиль
«Океанская звезда» зашла в порт ночью, неспешно преодолев расстояние от Хайфы, где была запланирована (и, конечно же, не состоялась) очередная стоянка, до Тель-Авива.
Порт здесь небольшой, но место для теплохода нашлось, на рейде болтаться не понадобилось.
Несмотря на удивительную красоту набережной, сверкающей в ночи электрической гигантской дугой, никто из туристов сон на зрелище не променял. Похоже, бойцы турфронта устали.
Даже пьянство в баре «Лидо», расположенном на защищенной от ветра корме прямо на свежем воздухе, поначалу не прекращавшееся и в холодных широтах, теперь тихо сошло на нет. Россиянам явно хотелось домой, отчего многие уже тайком считали дни затянувшегося круиза.
Потом они с тоской будут вспоминать и море, и вечерние закаты солнца, и сочный воздух юга. Но сейчас это все изрядно поднадоело.
Народ проснулся только утром, и то – не ранним. Завтрак по просьбам трудящихся даже сдвинули на полчаса позже. Сдвинули бы и больше, но мешала экскурсия в Иерусалим, запланированная на весь день и, разумеется, снова бесплатная: «Четверка» по мере сил пыталась компенсировать своим клиентам доставленные неудобства.
В Иерусалим, несмотря на пресыщенность впечатлениями, собрались все до единого. Безо всякой игры слов – святое дело. Глупо побывать в Израиле и не посетить святых мест.
Все – это два огромных автобуса. Они уже стояли «под парами», ожидая только парочку запоздалых пассажиров и не занятых на вахте членов экипажа, которым разрешили подсесть на свободные места.
А парочкой запоздалых пассажиров были Агуреев, неспешно куривший рядом с натянутыми швартовыми канатами, и Ефим, которого поздно разбудили, но от этого он все равно не стал ущемлять себя в еде.
Николай ждал Ефима с целью замирения. После вспышки в Ларнаке они слегка разошлись: хоть Ева и говорила неприятные вещи и вела себя, мягко говоря, странно, но все же она была агуреевской полноценной женой. Так что здесь был недоволен Николай.
Затем, все в той же Ларнаке, состоялась утренняя экскурсия к затопленному итальянскому эсминцу, куда Ефим тоже просился, но получил грубый отказ. Это обидело Береславского.
Вот Николай и решил замириться. А то можно подумать, что у него осталось полно друзей, готовых на пару с ним бескорыстно рисковать головой.
Наконец Ефим начал спускаться по трапу, дожевывая на ходу что-то вкусное. Агуреева он пока не видел.
– Здорово, толстый, – услышал Береславский, ступив на твердую землю.
– Тоже мне… – улыбнулся Ефим. – «Хочешь похудеть – спроси меня как», – процитировал он расхожую фразу из лексикона продавцов «Гербалайфа». Широкая рожа рязанца расплылась в улыбке: его точно не стали бы расспрашивать на эту тему – уж больно далеко вытарчивало пузо над низко сидящими джинсами.
Он, кстати, вообще в шортах собирался поехать, но потом передумал. Хоть и не считал себя верующим, а пиетет ощущал перед местом, которое собирался посетить.
– Миру – мир? – утвердительно спросил Агуреев.
– Да чего нам делить, – согласился Береславский.
– Ты вообще-то ничего чувак, – сделал комплимент Агуреев.
– Вообще-то ничего, – принял комплимент Береславский.
– Главное, жену мою не обижай, – попросил собеседник. – Одна все-таки.
– Ладно, не буду, – смиренно согласился Ефим. – Хотя…
– Опять? – смиренно укорил Николай. – Ну что – «хотя»?
– Я бы ее повесил, – улыбнулся рекламист.
– Свою вешай, – улыбнулся олигарх. – Согласовывать ни с кем не надо.
Мир был восстановлен.
Экскурсоводы – бесцветная дама средних лет и подтянутый худощавый мужчина в черной кожаной шляпе с загнутыми кверху полями – болтали у открытой двери первого автобуса. Увидев приближающихся пассажиров, дама полезла в салон, а ковбой пошел ко второму «Неоплану».
Николай с Ефимом сначала тоже направлялись к первому автобусу, но из окна второго высунулась розовая голова Евстигнеевой и раздался призывной посвист. Отказаться было невозможно, и опоздавшие под смех пассажиров направили свои стопы туда.
Ефим уселся рядом с Людмилой Петровной, а Николай – на свободное место возле Даши Лесной. Береславский обратил внимание на то, что Агуреев не стал садиться рядом с только что прилетевшим из Москвы Мильштейном, хотя место было. И что Мильштейна это сильно задело.
Зато Даша была в нескрываемом восторге.
«Вот уж счастье подвалило», – порадовался за пораженную любовной болезнью девушку Береславский. Впрочем, ее любви в ближайшие пару часов явно предстояло серьезное испытание: тело любимого занимало процентов восемьдесят от общей площади спаренного сиденья.
Автобус тронулся, и за окном поплыли городские кварталы зеленого Тель-Авива. Погода этим утром была явно нетипичной для этих мест: моросил мелкий дождик, а задувавший ветерок не был особо теплым.
– Нам повезло, господа, – приятным баритоном начал экскурсовод. – Когда камни раскаляются от солнца и температура в тени доходит до сорока, вникать даже в самое сокровенное знание становится сложновато. А вникнуть – стоит.
Потому что мы с вами едем в удивительное место, равного которому нет. Это место – священно для представителей трех религий, то есть для каждого второго землянина.
И сегодня вы все прикоснетесь к таинству.
Ефим слушал вполуха – традиционный треп гида, ничего нового. Но следующие слова заставили и его прислушаться.
– Мне сорок лет, меня зовут Алек Раппопорт, и в первый раз я смотрел на этот город через оптический прицел винтовки «галил».
Шумок в автобусе – многие между делом переговаривались с соседом или соседкой – сразу стих.
– Да, господа, – улыбнулся экскурсовод. – Моя любовь к этому городу прошла несколько этапов. Сначала – нулевой. Когда я жил в Киеве и каждый раз бабушка, молясь, произносила: «Новый год – в Иерушалаиме», – для меня это был пустой звук. Потом я приехал на эту землю и горел желанием защитить ее от захватчиков…
– А теперь – не горите? – спросил пожилой турист со «Звезды».
– А теперь – все сложнее, – печально сказал Алек. – Вы почувствуете это на пустынных улочках Старого города. Пожалуйста, постарайтесь почувствовать это.
Потом он на некоторое время замолчал, после чего стал рассказывать о пейзажах за окном – они ехали по древнему пути паломников, и каждая крыша, каждый камень вокруг были пропитаны многовековыми историями.
А потом опять заговорил о том, что, видимо, волновало его сильнее всего.
– Этот город, – сказал он, – собрал святость. Не иудейскую, не христианскую, не мусульманскую. Он собрал всю святость мира. И он очень действует на людей.
Я – человек маленький. Но он изменил и мою жизнь. Сначала я был военным и смотрел на него сквозь прицел. Мне еще воздастся за это.
Потом хотел стать бизнесменом. Но стал историком и четырнадцать лет провел в иерусалимских раскопах. А теперь – гид. И мне надо говорить с людьми ежедневно, чтобы они хоть чуточку понимали, куда и зачем едут.
– А там сейчас не опасно? – озабоченно спросила полная туристка с третьего ряда.
– В Старом городе не стреляют, – улыбнулся Алек. – В Старом городе стрелять нельзя. Вы все увидите сами.
Экскурсия была интересной – бывший историк знал очень много и рассказывать умел. Красной нитью его рассказов была особая – вненациональная и даже внерелигиозная – святость Иерусалима. Себя он называл «человеком мира».
И похоже, это действительно было так. Его знали и уважали в Абу-Гоше – где автобусы остановились на плановую стоянку и перекус, – огромной, шикарно отстроенной арабской деревне под Иерусалимом, в которой никогда не стреляли и которая из века в век только богатела. Алек был известной фигурой и в Старом городе, сегодня почти пустом, без туристов и жителей.
Оно и понятно: основным занятием здесь всегда была торговля: целые улицы представляли собой череду ворот, за которыми скрывался типичный арабский магазинчик величиной в одну большую комнату. Пряности, еда, золото, кроссовки, сувениры – восточный базар во всем его блеске.
Сейчас крытые «улицы» были пусты, а магазинчики наглухо прикрыты толстыми ставнями-воротцами.
Их группа была единственной во всем городе. Еще им удалось встретить только двух или трех туристов-индивидуалов, ходивших со своими личными экскурсоводами.
На людей начала действовать эта угнетающая тишина. На остановках, когда Алек рассказывал о месте, в котором они в данный момент находились, народ старался сбиваться потеснее. Когда ощущаешь друг друга – спокойнее.
Туристы прошли мимо Стены Плача – главной святыни иудеев. Назвали так потому, что завоеватели сначала раз в год пускали побежденных поплакать над обломками своего храма. Потом даже такое «благородство» среди сильных стало немодным. И тысячи последующих лет изгнания иудеям оставалось только мечтать о возвращении к своему храму, говоря об этом в главных молитвах: «В следующем году – в Иерушалаиме…»
Вернулись только в 1967-м, обнаружив взорванные иорданцами останки двадцати семи древних синагог и кучи мусора на местах святилищ. А вот Стена уцелела и на этот раз.
На пустынной площади молилось несколько евреев, слева – мужчины, справа, за низеньким заборчиком, – женщины. В трещины между кладкой люди подкладывали записочки с самыми сокровенными своими желаниями.
– Это – исторически новая традиция, – объяснил Алек. – В Святых книгах ничего об этом не сказано. Но люди – верят и оставляют их десятками тысяч. Оставляли… – печально поправился он.
– А не евреям можно? – спросила пожилая женщина, отдыхавшая в круизе с почти взрослой внучкой.
– Конечно, – улыбнулся Алек. – В этом городе мало что зависит от национальности. Просто не все это понимают.
Туристы быстро обменялись ручками и бумагой, написали записочки, аккуратно свернули и оставили свои просьбы к иудейскому Богу в трещинах между древними камнями.
– Я сейчас выскажу ужасную мысль, – улыбнулся Алек на очередной остановке. – В этом городе нет национальных святынь. Этот город смеется над теми, кто провозглашает себя единственным и неповторимым.
Смотрите, Харам эс Шариф, Благородное святилище на горе Мориах, третье место по святости для мусульман после Мекки и Медины. Но оно свято и для евреев – здесь Божий Ангел не дал Абраму принести в жертву сына Исаака, и здесь же был построен легендарный храм Соломона. В нем хранилась Арка Братства, символ единства еврейского народа. А уже в ней находились те самые знаменитые «Десять заповедей».
Так чья это святость? Евреев? Арабов? А разве русские или англичане не считают «Заповеди» и своей святостью?
Сами названия действовали на путешественников гипнотически: Гефсиманский сад, Святая гробница, улица Скорби. Вдоль последней и провел группу Алек, от крепости Антония, где Христос предстал перед Пилатом, до Голгофы, места казни, тогда находившегося за городскими стенами.
Девять остановок – по числу остановок Иисуса на пути к смерти и вознесению – сопровождались кратким и точным рассказом.
Неизвестно, что действовало больше: пустынность древних узких улиц, спокойный, с деталями «очевидца», рассказ их талантливого экскурсовода, погода, грустная и печальная, под стать рассказу, – а может, все, вместе взятое. Однако группа сумела проникнуться не только «фабулой» происходивших здесь две тысячи лет назад событий, но и их духом, высоким смыслом.
Перекусили в маленьком арабском кафе. Даже и не кафе – все вокруг было закрыто, – а просто в крошечном закутке-переулке, в который арабы, дружески поздоровавшиеся с Алеком, мгновенно принесли ободранные раскладные столики и такие же стулья.
Через четверть часа проулок был заполнен ароматами хорошо приготовленного мяса, восточных приправ и острого, на любителя, горохового хамуса. Подуставшие туристы с удовольствием ели, а Алек обменивался тихими фразами на арабском с хозяевами «кафе».
– Что они говорят? – спросила пожилая туристка с внучкой.
– Что все плохо, – вздохнул Алек. – Нет туристов, нет денег. Нечем кормить детей. Вернее, кормить пока есть чем, но обучать в институтах уже не на что. А если война продолжится, то и еды не будет.
– А не отравят они нас? – вдруг заподозрил «культурный» чиновник, сидевший за одним столиком с не отходящей от него Катей. – Бусурманы все-таки.
– Не отравят, – с жалостью посмотрел на него Алек. – Мусульмане и террористы – это совсем разные понятия.
– Не знаю, не знаю, – недоверчиво пожал плечами чиновник, но есть не перестал, с удовольствием вгрызаясь в замечательно приготовленную баранину.
– А как они так быстро сумели все подготовить? – спросил Ефим экскурсовода. – Особенно – баранину.
– Я позвонил по сотовому, предупредил, – улыбнулся Алек. И, угадав мысли собеседника, тут же ответил на незаданный вопрос: – Комиссионных мне не платят. Просто им сейчас трудно, и я, как могу, помогаю.
– А вы не боитесь… – замялся Ефим.
– Что их братья сейчас где-то закладывают мину? – улыбнулся бывший израильский десантник. И сам же ответил: – Их братья – не закладывают. Но если нищета здесь усилится, то никто ни за что не сможет поручиться.
Под конец люди пошли в храм, освятить приобретенные здесь или привезенные с собой крестики и свечки.
Ефим положил купленные для своих друзей серебряные и деревянные крестики на невысокий постамент Камня помазания, известковую плиту изначально розового цвета, чтимую как место, где тело снятого с креста Иисуса было окроплено «смесью мирры и алоэ». Именно здесь его оплакала Богородица, прежде чем тело ее сына-Бога унесли в гробницу.
Потом прошел к самой гробнице, точнее, красивой ротонде – подарку российского царя, – ее укрывавшей. Здесь, от вечно горящей лампады, зажег сборные свечи, свитые из маленьких тоненьких. Тут же погасил их и положил в сумку: в трудный час они помогут его друзьям.
Сам Ефим верующим не был, поэтому, прежде чем совершать эти действия, спросил у местного монаха, имеет ли на то право. Монах ответил, что если с чистым сердцем, то – имеет.
Береславский обладал огромным количеством недостатков и немалым – пороков. Но к друзьям относился всегда правильно, а потому решил, что освятит подарки по праву.
Закончив процесс, отошел на двадцать шагов в сторону, к выходу из храма, ведущему на одну из улиц Старого города. Там, прямо у входа, сел на маленькую каменную скамейку и стал смотреть то внутрь храма, то на серое, нетипичное для Иерусалима небо, то на разноцветные древние камни, усеянные мельчайшими трещинками и прожилками.
Из глубины храма в зал вышла Людмила Петровна. Остановилась подле Камня помазания, встала на колени, перекрестилась и прикоснулась к нему губами. Потом положила на теплый камень руку, минуты две провела молча, недвижно. Потом встала и ушла.
Затем туда же вышла Даша. На колени она не вставала и не крестилась. Но, судя по тому, как шевелились ее губы, Даша тоже о чем-то просила Бога. И Ефим догадывался – о чем.
Свои крестики положил на Камень и вышедший чуть позже Агуреев. Он был спокоен и печален.
Да почти все пассажиры «Океанской звезды» неуловимо изменялись, подходя к очередной святыне. Они как будто становились светлее и духовно чище.
В этот момент раздалась музыка. Негромкая и такая светлая, что Ефим даже не сразу понял ее природу. Потом сообразил: он же сам видел, как пожилые монахи-армяне поднимались в свой придел для начала молитвы.
Ощущение было ирреальное, словно ты вдруг выпал из времени, из хода событий. И остался один на один – с вечным. Ефим буквально плыл в покое и каком-то ясном мысленном просторе.
Он не знал, сколько минут провел в таком состоянии; Алек, чувствуя настрой людей, никого не торопил – ведь он именно этого и добивался.
К действительности вернул не экскурсовод и не приближающееся время отъезда, а громкий резкий хлопок, раздавшийся где-то за стенами Старого города, но совсем неподалеку, метрах в трехстах.
Везде задребезжали стекла, а еще через мгновение по всему городу завыли, растревоженные ударной волной, сирены автомобильных сигнализаций. У немногочисленных израильтян мгновенно затрезвонили мобильники: после каждого теракта – а это был, без сомнения, очередной теракт – вся маленькая страна мгновенно обзванивала своих близких и друзей, вышибая коммуникационную сеть из нормального режима работы. Оно и понятно: в этой стране, не имеющей тыла, никто не мог чувствовать себя в полной безопасности. А главное – не мог освободиться от постоянной, гнетущей тревоги за жизнь своих детей и родителей.
– Взорвался очередной урод, – здесь же, во дворе храма, нехотя и негромко ответил на вопрос Ефима немолодой араб, которому только что позвонили на мобильный телефон. – На автобусной остановке. Убил себя и женщину.
Потом они проехали в автобусе прямо мимо места происшествия. Улица была оцеплена, полиция отгоняла журналистов: в отличие от палестинцев, художественно ставящих сцены похорон и плача матерей, израильтяне не разрешали снимать человеческое горе. Ефим сидел у окна и за пять секунд, что медленно проезжали перекресток, успел разглядеть все: стоявшие белые кареты «скорой помощи» с синими сверкающими «мигалками», желто-красные ленты, опоясывающие место взрыва, и на черном мокром асфальте – два прикрытых простынями трупа. Все раненые уже были в салонах микроавтобусов, и им, видимо, оказывалась помощь.
На протяжении следующих десяти километров сменялись другие, тоже типичные картинки: из легковушек и микроавтобусов высаживали арабов-палестинцев. Обыскивали. Проверяли документы.
Читать бесплатно другие книги:
