Похищение Европы Гольман Иосиф

32. Двадцать шестой день плавания теплохода «Океанская звезда»

Траверз границы сектора Газа и Египта, 20 миль от берега

Ярко освещенная и заливаемая музыкой, звучащей из многочисленных громкоговорителей, «Океанская звезда» казалась «Титаником», неторопливо идущим к месту собственной гибели. Даже не «Титаником», а «Летучим голландцем»: палубы теплохода были совершенно пусты, равно как и многочисленные бары, салоны, залы.

Из туристов на борту остались лишь Даша с Людмилой Петровной, категорически отказавшиеся покидать «Океанскую звезду», да еще Ефим Аркадьевич, считавший себя вправе присутствовать при развязке драмы, в постановке которой принимал участие.

А ожидалась именно драма.

Три ящика-контейнера по-прежнему торчали на баке судна, правда, уже без своего смертоносного содержимого, давно упокоившегося на дне морском, – так по крайней мере объяснил Ефиму Агуреев. Да и всем остальным посвященным было ясно, что за «посылкой» наверняка придут.

А непосвященных на борту не осталось: чтобы не рисковать жизнями туристов, им было предложено двухдневное путешествие по Израилю. Разумеется, снова за счет «Четверки».

На этот раз компания-организатор реально тряхнула мошной. Комфортабельные автобусы повезли путешественников через всю страну: сначала на Мертвое море, потом – в Эйлат. Там им предстояло омовение в субтропическом Красном море, после чего, уже утром – ночевка была заказана в пятизвездной эйлатской гостинице «Царь Давид», – их должны были доставить в Порт-Саид, на последнюю стоянку «Океанской звезды» в этом явно затянувшемся рейсе. Уже не на автобусах, а на небольших двухмоторных «Де хэвилендах», двумя рейсами, – в Эйлате имелся собственный маленький аэропорт, чья ВПП проходила параллельно главной улице города.

Все оставшиеся были уверены, что ближайшей или следующей ночью что-то произойдет. Ну не в Питер же собирались везти устаревшее оружие неведомые злоумышленники?

Николай был убежден, что это – вброс втемную: ничего не подозревающий экипаж провозил в «горячую» зону запретный груз, а здесь его каким-то образом – скорее всего силовым – с судна собирались снять.

Береславский в своих предположениях пошел еще дальше. Он связал с грузом покушения на директоров «Четверки». По его мнению, на них охотились отнюдь не террористы. Хотя и, безусловно, близкие им люди. Они просто использовали боевиков в своих целях. Ефим считал, что оружие – плата террористам-исполнителям за смерть Агуреева и его друзей. Так что если на борту появятся незваные гости, то их целью могла оказаться не только перегрузка контейнеров…

Агуреев выслушал друга молча, хмыкнул и задумался. Результатом его раздумий и явилась вышеописанная акция по дополнительному развлечению отдыхающих на «Океанской звезде». На разумные доводы Ефима о привлечении наших спецслужб или израильского сибиряка Михаила Агуреев ответил категорическим отказом.

Бывший офицер, на своей шкуре испытавший развал армии, не верил в оперативность сегодняшних «своих» и не желал обращаться за помощью к «своим» вчерашним. Кроме того, он очень хотел лично рассчитаться с подонками, став наконец охотником, а не дичью. За команду теплохода Николай особо не беспокоился: мужики здесь были весьма тертые и много повидавшие. А женщины получили строжайший приказ носа из каюты после 23.00 не высовывать: от причала же тель-авивского порта «Океанская звезда» отошла в девять часов вечера.

Лайнер уверенно разрезал море. Берега давно не было видно, разве что иногда отблеск далекого мощного маяка доставал глаз наблюдателя.

Ефима била нервная дрожь. Все же в отличие от Агуреева он был обычным мирным «шпаком», цивильным, и его храбрость, как правило, обосновывалась либо сильным гневом, либо сильным испугом. Но никак не постоянной тренировкой: от полевых занятий в военном училище, где надо было и под танком полежать, и на учениях, приближенных к боевым, побегать, до множества «горячих точек», где убить «обучаемого» пытались уже по-настоящему.

Поэтому Ефим Аркадьевич Береславский откровенно трусил.

Места себе не находил: то пытался читать, то мерил шагами длинные пустые коридоры теплохода. Но это потустороннее зрелище действовало на морально нестойкого Береславского еще хуже.

Самое же неприятное, что налет мог состояться и в следующую ночь. А где же на столько часов набрать нелопнувших нервов?

Несмотря на страх, Ефим не жалел, что остался: оставь он судно вместе с туристами, потом бы не смог спать спокойно не одну ночь, а весь остаток жизни. Особенно после того, как покинуть «Океанскую звезду» категорически отказались и Даша, и бабулька Евстигнеева. Так что здесь у него просто не было выбора.

Но и успокоиться не мог. Хотел даже съесть успокоительных таблеток, однако в последний момент передумал: если все-таки придется действовать, то возможность быстро соображать будет дорогого стоить.

Он зашел в каюту, сел на диван. Чертовы сволочи! И не так уж хорош план Агуреева. Он считает, что «те» вблизи израильского или египетского берега побоятся применять грубую силу: экипаж может вызвать подмогу, а им еще надо лебедками перегружать контейнеры.

Похоже на правду, потому что – логично. Но, к сожалению, логика террора очень часто оказывается иррациональной. И кроме того, по версии самого Ефима, им еще надо отработать груз, убив Агуреева. В простое совпадение охоты на «Четверку» и контрабанды устаревших ракет он не верил абсолютно.

Ефим потер виски, решая, что делать дальше: то ли бродить привидением по судну-призраку, то ли все-таки чуток поспать. Решив прилечь, взглянул на часы. Местное время подходило к двум ночи.

Он прилег, не снимая брюк и даже ботинок. Но не успела голова коснуться подушки, как, зашипев, ожил динамик внутренней корабельной трансляции.

Абсолютно спокойный голос Агуреева произнес:

– Внимание экипажу. Муса, Алеха, Иван – по местам. Несущим вахту с мест не отходить. Остальным – запереть каюты и ждать дальнейших распоряжений.

Произнесено все это было безо всякой аффектации, но приказ повторялся трижды. Себя при этом Агуреев не называл.

«Ну вот, – подумал, вскакивая, Ефим. – Началось». Еще он подумал о том, что хоть и противно ждать опасность, но умирать все же лучше попозже.

Зато – куда-то исчез страх. Настолько исчез, что Береславский брезгливо отпихнул ногой спасательный жилет, к которому обычно относился гораздо более уважительно. Он был уверен, что под дулами вражеских автоматов тонуть ему вряд ли придется.

И быстрым шагом пошел наверх.

А «гости» уже высаживались на судно по предупредительно спущенному узкому трапу. Их было пятеро, и, кстати, ни один из них не был вооружен автоматом.

Все были в военной форме – из-за темноты Ефим не смог разглядеть, в какой. Поднимались спокойно, уверенно, хотя встречало их едва ли не большее количество людей: капитан судна, Алеха, Муса – все трое в морской форме – и Ефим. Поодаль держались две дамы, старая и молодая. Понятно, кто это был: Людмила Петровна и Даша.

Зато среди встречающих не было Агуреева.

«Правильно», – подумал Ефим. Случись что с ним, бой без командира выиграть будет непросто. Но все равно в животе засосало. Будь рядом здоровенный рязанец, было бы не так страшно.

– Чем обязаны? – спросил капитан по-английски, когда первые трое – крепкие, смуглые, подтянутые, со сверкающими в ярком свете фонарей белками черных глаз – вступили на деревянный пол пассажирской палубы.

– Объединенная межгосударственная полиция. – Ответ неожиданно прозвучал на хорошем русском, слегка украинизированном фрикативным «г». Это сказал четвертый, довольно бандитского вида араб, освобождая место замешкавшемуся последнему. Может, учился в СССР. В свое время это было модно. Ефим мысленно назвал его махновцем.

Ефиму стало чуть спокойнее. Ни в какую полицию он не верил. Но раз в ход пошло прикрытие, значит, стрельбы не будет. По крайней мере сначала.

– А что это такое? – мирно спросил он.

– А кто вы такой? – получил в ответ.

– Я – журналист. Известный, – почему-то добавил Ефим. – Описываю круиз для крупной газеты.

– Вам бы лучше уйти в каюту, – сразу потерял интерес махновец. И что-то объяснил соратникам на арабском.

– Я тоже не слышал про объединенную полицию, – спокойно сказал капитан.

– Это новое правоохранительное учреждение, – вежливо объяснил махновец. – Типа «Интерпола». – Он протянул документы. – Мы легитимны в Израиле, Иордании и Египте.

– Хорошо, – согласился моряк. – Что вас привело к нам?

– У нас есть информация, – взял быка за рога гость, – что вы везете оружие. Мы собираемся его изъять.

Тут только Ефим обратил внимание на то, что рядом с судном, буквально метрах в ста, на слабых волнах телепается катерок со стационарным мотором и грозно выглядывающим стволом пулемета. Именно с него приплыли гости. Их резиновая моторка скорее всего привязана к трапу.

А в пяти – семи кабельтовых по правому борту, мористее, стояло сразу два судна: одно – повернутая носом к «Звезде», красивая, расцвеченная огнями океанская яхта, второе – довольно уродливый малотоннажный каботажник, короткий и широкопузый.

– Я капитан, – веско сказал моряк. – Я отвечаю за судно. Оружия на борту нет.

– Оружие – есть, – спокойно сказал махновец, довольно бесцеремонно отодвинул капитана и сразу взял направление на нос «Океанской звезды». – Но отвечаете за него не вы, а хозяин судна, господин Агуреев. Где, кстати, он?

– Не знаю, – спокойно ответил капитан, следуя за пришельцами. – Наверное, в своей каюте.

Замыкали процессию не пожелавшие уходить, несмотря на угрожающие жесты Ефима, Даша и Людмила Петровна.

Замысел стал понятным. Не унюхай Хусейн взрывчатку в контейнерах, даже капитан, прошедший более чем суровую жизненную школу, поверил бы «полицейским». А как не поверить, когда распахивают контейнер с навигационными приборами, а там – такое…

Но, к счастью, подлецам везет не всегда.

Поэтому, когда «полицейский», выйдя на бак, предложил открыть контейнер и проводить еще двоих в каюту к Агурееву, никто не выказал ни малейшего неудовольствия.

Алеха, лениво почесывая прикрытую застиранной тельняшкой грудь, повел пару «полицейских» внутрь судна, к хозяину груза. Трое остались у контейнеров.

– Открывайте, – приказал капитану махновец.

– Сейчас принесут ключи.

– Ломайте, – не захотел ждать «полицейский».

– Минуту можете подождать? – возмутился капитан. – У вас что, горит?

– Минуту можем, – сбавил тон гость. Он до последней возможности хотел использовать удобную маскировку.

Минута растянулась впятеро. Гости начали терять терпение.

– Все, – наконец сказал махновец. – Время вышло. – И начал что-то быстро говорить в маленькую рацию «уоки-токи». Видно, ему не отвечали, потому что он заметно заволновался. – Открывайте контейнер, – грубо сказал он капитану, рукой указав на ближний.

– Чем? – спросил тот.

– Вон, ломиком. – Махновец указал рукой на пожарный щит с инструментами и впервые за время присутствия на судне достал из кобуры пистолет. Двое остальных незамедлительно сделали то же самое.

Капитан успел сделать лишь один шаг, как раздался усиленный мегафоном голос:

– Брось оружие и скажи своим! Вы все – на мушке!

В лица «полицейских» ударил яркий свет фонарей.

Выстрелить попытался лишь один. Но не успел. Пуля, выпущенная из темноты, попала ему точно в горло. Махновец что-то быстро сказал третьему, и тот аккуратно опустил пистолет на палубу. Сам он сделал то же самое.

Первому же вряд ли кто-нибудь смог бы помочь: кровь толчками вырывалась из пробитого горла. Даша смотрела с ужасом, схватившись за руку Евстигнеевой. Людмила Петровна оставалась совершенно спокойной.

– Вы понимаете, что делаете? – срывающимся от волнения голосом спросил «махновец». Он же был, похоже, командиром группы высадки.

– Понимаем, – спокойно ответил капитан.

К ним уже подходили Алеха и… Мильштейн! «Значит, наврал, что уехал!» – пронеслось в мозгу пораженного Ефима.

Агуреев же снова к месту действия не вышел. На этот раз – удивительное поведение. Неужто он болен? Или пьян?

Нет, не может быть. Ефим сам устыдился своих подозрений.

– Сам-то откуда? – добродушно спросил маленький Мильштейн довольно рослого махновца.

– Вы ранили полицейского! – возмущенно сказал тот, но чувствовалось, парень уже начал понимать, что веселой прогулки не вышло.

– Мы его не ранили, – весело даже поправил парня Семен Евсеевич. – Мы его убили! – Тут он заметил женщин: – Марш в каюты!

И, странное дело, обе, не споря, развернулись к жилым помещениям. Что-то, видно, было убедительное в Семене Евсеевиче Мильштейне. На Ефиме он тоже остановил взор, поморщился, но ничего не сказал.

– Где наши сотрудники? – заметно бледнея, спросил их командир.

– Одного зарезал Муса, другого – я, – честно признался Мойша. И улыбнулся.

– Вы с ума сошли, – прошептал тот.

– Спорим, вы не полицейские? – Мильштейн никак не мог уйти от игривого тона. – Кстати, контейнеры пустые. – Он ключом открыл первый и продемонстрировал парню пустоту. – Так что помрете вы, ребята, задарма.

– А… где же… – попытался спросить махновец и сразу получил ответ:

– В море. Зачем оно нам?

– Мы уходим, – сказал «полицейский». – Вы ответите за произвол.

– Не баклань, – сказал Мойша. – Никуда вы не уйдете. Лезь со своим м…ком в ящик.

– Что-о?

– Что слышал.

Алеха и подоспевший Муса мгновенно скрутили обоих «полицейских» и завели их в ящик-контейнер. Во второй, открытый чуть позже, затащили два трупа и раненного в горло, который, похоже, тоже умирал. Медицинскую помощь ему никто оказывать не собирался.

– Все здесь вымыть, – спокойно приказал Мильштейн. И зашел в контейнер к двум пленным. Он был таким маленьким, что ему даже не пришлось сгибаться.

Еще Ефим отметил, что перед тем, как зайти в контейнер, Семен Евсеич отдал Мусе пистолет, а взамен взял небольшой нож и фонарик.

– Я пойду в рубку, – сказал капитан.

У контейнеров остались лишь Муса с Алехой и Береславский. Минут пять было тихо, после чего темноту огласил заглушенный стенками контейнера крик. Даже не крик, а вопль. Вопль ужаса.

Береславского передернуло, Алеха с Мусой не отреагировали никак.

Потом был еще один вопль, потом – жалобные стоны-причитания. Слов было не разобрать, но Ефим уже знал, что никогда не забудет ни этой ночи, ни этих стонов.

И еще: месть была справедливой. Но вовсе не сладостной.

Наконец Семен вышел. Обтер руки поданным ему Мусой полотенцем.

– Они ничего не знают, – мрачно сказал Мильштейн. – Ни-че-го. Пешки.

– Что с ними делать? – спросил Алеха.

– Топи контейнеры, – приказал Семен Евсеевич.

Катер дал пулеметную очередь, как только включили лебедку и накинули гаки на специально приваренные кольца.

Пули затрещали по железу, выбивая хорошо видимые искры.

– Ложись! – громко крикнул Алеха и тут же застонал, неловко упав на внезапно подломившуюся правую ногу.

Ефим мгновенно бросился на палубу, в итоге отделавшись лишь рикошетной царапиной на толстой щеке: катер был гораздо ниже судна, и пули могли нанести вред, лишь отскочив от какой-нибудь преграды.

Муса тоже упал сразу после начала стрельбы, но потом ловко подполз к Алехе и, прикрываясь палубным оборудованием, за подмышки потащил раненого к надстройкам.

А Береславский не мог поднять головы от страха. Ему казалось, что каждая следующая пуля летит прямо в него.

А после раздался взрыв, и стрельба прекратилась так же внезапно, как началась. Ефим, не сразу поверив в тишину, неуклюже, на четвереньках, подполз к борту и осторожно выглянул из-за толстой железяки.

Катерка с грозным пулеметом больше не было. По воде расползалось хорошо видимое в электрических отсветах разноцветное пятно и плавали мелкие обломки.

«Как они его?» – недоумевал Ефим. Он никак не мог понять, что Агуреев сделал с катером. Но практически не сомневался в том, что это сделал именно Агуреев.

Однако войнушка еще не закончилась. С кормы «Океанской звезды», оставляя огненный след, вылетели две кометы с небольшой черной головой-ядром. Третья стартовала примерно с середины судна, с технической палубы.

В каботажник попала только одна. Зато взрыв был сильный, а после того как все обломки, подброшенные вверх, упали на палубу и в воду, стало ясно, что маленький транспортник горит.

Мирный российский лайнер изверг из себя еще один залп, но теперь ни одна «малютка» – а это были именно они – не прошла мимо цели: видно, наводчики поняли, как это делается. Правда, один из стрелков был, похоже, научен задолго до сегодняшних стрельб.

Второй залп дал впечатляющие результаты: каботажник затянулся сизым дымом, сквозь который пробивались веселые языки пламени.

Но это была еще не победа. Яхта начала быстро разворачиваться, и на ее подсвеченной корме, после того как матросы раскидали тряпье и картон, Ефим даже без бинокля разглядел спаренную пушку.

– «Зушка», мать твою! – агуреевским голосом грянуло прямо над ухом Береславского. – Сейчас дадут нам просраться!

– Что такое «зушка»? – спросил Ефим. С приходом Агуреева ему стало не так страшно.

– Сейчас узнаешь, – зло рассмеялся Николай. – Ракет у нас больше нету! Говорил, надо еще оставить! – И тут же – растерянному Ефиму: – Быстро вниз! Корабль они не утопят, но палубы подметут!

Ефима не надо было упрашивать дважды. Вприпрыжку, как заяц, он помчался внутрь, скача по трапам так, как никогда в жизни еще не бегал.

Поэтому не увидел самого главного и интересного.

Яхта не сделала ни одного залпа из оружия, которым в свое время Николай Агуреев заработал свой первый орден. И которое его неразборчивая Родина в свое время продавала направо и налево. Да ладно бы продавала – просто дарила, стоило только получателю вякнуть, что он строит социализм.

Стрельбы не было вовсе не потому, что обитатели яхты решили не увеличивать количество жертв. Нет, конечно. Весь их бизнес строится именно на увеличении количества жертв, и вряд ли они стали бы его менять из-за такой мелочи, как наличие на пароходе штатского экипажа. Терроризм ведь и направлен против штатских. Иначе это уже и не терроризм вовсе.

Так что пушку навели, зарядили и без малого – пальнули.

А этим «малым» оказались один вертолет и три катера. Первую очередь дал как раз вертолет. Его пулемета хватило на то, чтобы расшугать обслугу «зушки».

А вот когда подоспели три катера – низкий рокот их моторов перекрыл даже гул вертолета – и дали залп из скорострельных шестиствольных пушек, тут уж мало не показалось.

Капитан яхты открытым текстом попросил пощады, а его час назад элегантное судно сейчас, изрешеченное, напоминало жителя пароходной свалки.

После скоротечного боя место сражения выглядело окончательно так: катер, использованный для высадки группы десанта, более не существовал. Каботажник еще напоминал о себе огнем и дымом, но тоже медленно тонул. И не было ясно, что бы могло этот процесс остановить: немногочисленная команда болталась в теплой воде, поддерживаемая спасжилетами, ее уже подбирали израильтяне.

Яхта же хотя тонуть и не собиралась, но, как боевая единица, навсегда выбыла из состава ВМС террористической организации. Зря пропали денежки.

На палубе же лайнера вовсю велась работа по уничтожению следов боестолкновения. Контейнеры были затоплены еще до прибытия патрульных катеров – Ефим очень надеялся, что пленные умерли до того, как ящики сбросили в воду. Палуба была тщательно вымыта, а неприятно раненный Алеха – срикошетившая мощная пуля раздробила ему сустав – надежно упрятан в одной из пустующих кают.

Через полчаса на борту появился большущий Миша из Новосибирска. Он некоторое время пытался выудить подробности из очевидцев, но в этом вовсе не преуспел. Покрутившись на «Звезде», Миша вынюхал все, что мог – слишком мало для каких-либо реальных выводов, – и, о чем-то пошушукавшись с Семеном Евсеевичем, покинул борт. Правда, уже перед трапом с удовольствием выпил с Агуреевым и Ефимом «отходную».

– Сразу видно нашего человека, – подмигнул Агуреев. – Не стал вякать, что на службе. Просто принял стакан.

– За упокой – пил. Как же теперь не выпить за здравие? Все же у него сегодня удача, – согласился Береславский. – Бандюков прикнокали, оружие в Газу не протащили. Мы молодцы.

– Ты уж – молодец, – улыбнулся Николай. – Все же нам сегодня отчаянно повезло, – задумчиво продолжил он. – Я думал – хана, сейчас врежут! Ума не приложу, как они так вовремя подоспели? Миша как носом учуял. Неужели Евсеич взял-таки у него радиомаячок?

– Не-а, – спокойно ответил Береславский.

– И я так думаю, – согласился Николай. – Он бы мне точно сказал. Он субординацию знает.

– Нет, он не брал, – сказал Ефим. Его, после перенесенных катаклизмов, как он говорил, «пробило на жрачку», и Береславский шумно жевал огромный трехслойный бутерброд.

– А ты-то откуда знаешь? – спросил Агуреев Береславского. И вдруг лицо хитрого рязанца перекосилось. – Ты… – дошло до него. – В Ларнаке?

– Не-а, – жуя, сознался Береславский. – На экскурсии, на обратном пути. В ресторанчике с Элвисом. В Абу-Гоше. Ты как по радио про гостей объявил, я сразу нажал кнопку.

И оригинально оправдался:

– На яхте же была твоя «зушка», а не моя. Почему я должен был подставлять свою задницу?

33. Предпоследний день плавания теплохода «Океанская звезда»

Порт-Саид, Египет

Вечер

…Еще вчера казалось, что эта чертова железная коробка уже всем надоела, равно как и словно сошедшая с рекламного плаката бирюзовая средиземноморская водичка. А стоило показаться впереди Порт-Саиду – дошло вдруг до сердца, что это и в самом деле последние денечки на борту. И большинству стало-таки печально: уж слишком много приятных воспоминаний осталось у тех, кто поехал на «Океанской звезде» путешествовать, а не прятаться от пули киллера.

Кстати, для полной точности изложения: водичка здесь была уже не бирюзовая, а скорее – желто-зеленая. И чем ближе к Африке – тем желтее. Нил, что ли, сказывался? Хотя до Нила было еще не близко. Гораздо ближе до Суэцкого канала, находящегося в прямой видимости.

В порт «Океанскую звезду» не пустили: то ли глубины не позволяли, то ли причальные стенки были заняты. Такое случалось и раньше: в Лондоне так вообще стояли посреди Темзы, до берега добирались на речном пароходике. В Вильфранше тоже стояли на рейде, используя корабельные катера в качестве бесплатного такси – они мотались между судном и портом раз в два часа. Здесь же было все как нигде.

Не прошло и часа после того, как из клюзов, громыхая толстенными цепями, поползли на грунт якоря, а к теплоходу уже был выстроен своеобразный понтонный мост. И не маленький – метров двести как минимум! Основу моста составляли большие плоские лодки, поперек которых и был проложен ровный дощатый настил. Даже перила не забыли, чтоб загулявший на берегу турист не свалился в мутноватую в этих местах воду.

Но экзотика на том только начиналась. По обоим бокам импровизированного моста мгновенно ошвартовались большие, цветисто разукрашенные лодки – настоящие плавучие магазины. Туристы пошли на берег, когда уже стемнело, и ярко освещенные плавучие павильоны создавали вид просто-таки феерический.

Здесь продавалось все: от китайских фонариков до «древних» папирусных книг, от чистой воды бриллиантов (а кто их проверит?) до дешевых – за один доллар пара – вееров. Цена предложения от цены продажи могла отличаться в десять раз. А то и – в десятки.

Хотя, конечно, были и хорошие, добротные вещи. А также вещи, полезные в хозяйстве. Ефим, например, за четыре доллара приобрел самокрутящуюся отвертку. Чтобы ее жало крутилось, надо было просто нажать на толстую ручку. Кроме того, в этой же ручке прятались другие, сменные жала, что делало отвертку весьма удобной в быту.

«Теперь Наташка не будет жаловаться, что ей нечем прикрутить розетку к стене», – удовлетворенно подумал Ефим.

Он вообще предпочитал всегда решать проблему в корне. Например, Наталья на семейном празднике как-то поделилась с гостями, что в новой их квартирке ей пришлось самой сверлить стенку тяжеленной дрелью. Она даже продемонстрировала ничему не удивлявшимся гостям – все гости много лет знали «трудолюбивого» Береславского – и в самом деле немаленькую электродрель.

Ефиму стало стыдно, поэтому буквально назавтра он пошел в магазин и купил изящную и дорогую небольшую дрель настоящего германского дизайна и производства. Нет, для своей любимой Наташки он никогда и ничего не жалел…

По импровизированному мосту Ефим шел на берег не один, а в компании почти всех оставшихся на борту туристов. Не было лишь Мильштейна, который после боя с палестинскими «полицейскими» опять вернулся в Израиль.

Из-за гибели Валерии их отношения с Агуреевым стали очень непростыми, хотя Николай Семена ни в чем не винил. И Ефим подозревал, что Мильштейн вполне может остаться на тамошней войне – судя по его интересу к русскому батальону.

Все остальные основные «персонажи» присутствовали: и Людмила Петровна, и Даша, и сам Агуреев, и Кефир, и даже прилетевшая накануне Ева. Княжна вдруг решила поучаствовать в последнем, так называемом – капитанском, балу, который должен был начаться ровно в двенадцать ночи и продолжаться до тех пор, пока на ногах останется хоть один участник круиза.

Вот такая была программа.

Назавтра планировался «отходняк». То есть сам пароход уже никуда плыть не собирался. «Отходить» должны были отдыхающие, после капитанского бала. А послезавтра утром – прощай, ставшая родной «Океанская звезда»!

Меньшая часть пассажиров – совсем, прямо скажем, маленькая, пальцев одной руки хватит – воспользовалась неисчерпаемым гостеприимством «Четверки» и собиралась на самолете перелететь в Эмираты, где им были предоставлены еще три дня в приличном отеле. Хоть, казалось, и надоело все туристам, ан на халяву и уксус сладкий! Правда, большинство туристский уксус пить все же не стали, собираясь в последний раз гульнуть на балу и с чистой совестью улететь в Москву из каирского аэропорта.

Мостки кончались у небольшого причала, который переходил тоже в небольшую, круглой формы, площадь. На ней стояли, выстроившись в колонну по четыре, военные музыканты в нарядной, красной с белым, парадке. Их головы украшали шапочки наподобие турецких фесок, с кисточкой на нитке. В руках у каждого имелось то, что вот-вот должно было грянуть во славу мореплавателей с «Океанской звезды».

Оно и грянуло, едва на площадь ступили последние туристы. Пряный южный воздух наполнился сладкими восточными мелодиями, бравурными маршами и даже европейской популярной классикой. Всех охватило приподнятое состояние: так часто бывает, когда ты – на отдыхе, а рядом вживую играет духовой оркестр.

Многие даже начали танцевать, не под марши, разумеется.

Потом в музыке наступил перерыв, и местный турчиновник, вооруженный обычным мегафоном, объяснил прибывшим, как их здесь ждут и любят. После чего трубы грянули вновь, а на толпу туристов накинулась, пожалуй, даже еще более многочисленная, толпа веселых и доброжелательных, в массе своей – юных, продавцов. Их улыбки были широки как море, а зубы на смуглых лицах в электрическом свете сверкали, как на рекламе зубной пасты.

Собственно, это и были не столько продавцы, сколько – рекламисты. Их задачей было увлечь морально подготовленного туриста рассказом об уникальном месте, где можно купить – почти задаром – кожаные изделия. Или шелковые платки. Или золотые серьги – названия варьировались, неизменным оставалось лишь волшебное слово, произносимое с придыханием – «фабрика». Тем самым жрецы прямого маркетинга давали понять, что денег посреднику платить не надо.

Как ни странно, эти нехитрые психологические манипуляции действовали, и туристы покорно шли за своими юными поводырями (кстати, по определению – посредниками: каждый из них за любую покупку из приведенного им кошелька получал свой небольшой процентик).

Ефим, нормально рубивший в маркетинге, стойко отбивался от предложений. Ему было предельно ясно, что все эти «фабрики», расположенные в полутора минутах от порта, они в состоянии найти сами.

А вот Даша поймалась. В прямом смысле слова. Ее крепко держал за руку – и явно не собирался отпускать – красивенький пацан лет двенадцати-тринадцати, с тонкими, четко отрисованными чертами лица и огромными грустными глазами.

– Ефим, вы же собирались покупать что-нибудь жене? – жалобно спросила-попросила Даша. Отказать печальноглазому пацану она не смогла, а идти в одиночку, по совершенно разумным причинам, побаивалась.

– Ладно, – вздохнул Береславский. Несмотря на некоторую безусловную непрактичность, кое-какой жизненный опыт у этого человека был. И мальчик показался ему вовсе не тем, с кем следует гулять по слабоосвещенным припортовым улочкам азиатского города.

– Мальчик, а ты не жулик? – спросила ребенка Людмила Петровна Евстигнеева. Похоже, ее жизненный опыт тоже восставал против этого провожатого.

– Я не жулик, – на довольно чистом русском ответил мальчик. – Я русских люблю!

– Это меняет дело, – усмехнулась старуха. – А в случае чего я тебя зарежу, – спокойно добавила она, продемонстрировав ребенку действительно большой, только что прикупленный на торговых мостках нож. После этой несущей глубокое воспитательное значение речи Евстигнеева крепко взяла мальчика за руку и сказала: – Веди нас, Сусанин!

Энтузиазм у мальчика несколько поугас, но до конца не исчез. Они вчетвером двинулись в сторону темноватых, однако, похоже, густонаселенных переулков Порт-Саида.

– А звать-то тебя как? – поинтересовался Береславский, крепко взяв подозрительного юношу за вторую руку.

– Фуад, – уже слегка испуганно ответил мальчик. Впрочем, совсем не настолько испуганно, как хотелось бы Ефиму, в свое время имевшему очень конкретный опыт работы с трудными подростками. То, что те пацаны росли в трех тысячах километров к северо-западу отсюда, ровным счетом ничего не меняло.

– А чем ты вооружен, Фуад? – задумчиво спросил Береславский.

– Да что вы? – попытался было заныть мальчик, но, поняв, что и бабка непростая, и мужик не лох, перестал давить на жалость. Кроме того, ребенка весьма смущало, что обе его руки крепко держали иноземцы.

– И все-таки? – настаивал Ефим. Не может быть, чтобы юноша вышел на дело без оборудования. А Береславский был на двести процентов уверен, что юный красавчик вышел именно на дело. Недаром он так аккуратно постарался обойти по темной стороне улицы встречных полицейских.

Конечно, можно было просто послать замысловатого ребенка подальше и заняться более безопасным шопингом. Но Ефим уже завелся и не хотел пасовать перед каким-то там пацаном. Неужто он испугается ребенка, если в Ла-Корунье и киллеров не испугался? («Вообще-то испугался, – поправил себя самокритичный Береславский. – Но не до потери пульса. Машину ведь вел!»)

– Какое оружие? – неубедительно возмутился мальчик. – Я вас на кожаную фабрику веду!

– Чтоб с нас там кожу сняли? – зловеще спросила старуха Евстигнеева.

Деморализованный пацан уже был вовсе не рад пойманной им «рыбе». Похоже, он начал понимать, что эту добычу ему не проглотить.

– Так вы пойдете на фабрику или нет? – поставил мальчик вопрос ребром.

– Конечно, пойдем, – сказала старуха. А Ефим Аркадьевич, обнаружив потаенные навыки, залез в единственный карман паренька и выудил оттуда маленький коробок.

– Это спички! – заволновался мальчик.

– Помолчи, – попросил Ефим, одной рукой ковыряясь в коробке – вторая была занята мальчиком. – Есть! – радостно сказал он. Под спичками была припрятана половинка острейшего бритвенного лезвия: приемчик старый, но вполне действенный. Таким огрызком можно и карман срезать, и дамскую сумочку вскрыть. А в крайнем случае он и для горла врага сгодится.

Ребенок подавленно замолчал.

– Не надо в полицию, – тихо сказал он, став наконец действительно похожим на испуганного ребенка. – Они меня убьют.

– Верю, – сказал Береславский. Он передал свой фотоаппарат Даше и сказал: – Сними нас с нашим юным другом!

Та сделала три снимка, после чего Ефим отдал «лейку» шедшему мимо с покупками – он уже возвращался на теплоход – Катиному чиновнику.

– Не отдавайте меня, пожалуйста, – еще раз тихо попросил пацан. Теперь он плакал по-настоящему, правда, беззвучно, только слезы текли из по-девчачьи огромных глаз.

– Не отдадим, – принял решение Ефим. Людмила Петровна молчаливо одобрила. – Даже, пожалуй, заплатим, – продолжил лидер группы. – Но ты за это покажешь нам Порт-Саид и приведешь на «Звезду» живыми и невредимыми. Идет?