Похищение Европы Гольман Иосиф
– Идет! – воспрянул духом мальчик.
– Ты помнишь, что твое фото в надежном месте? – спросил на всякий случай Береславский.
– Помню, – уже без энтузиазма ответил ребенок. Похоже, он действительно боялся любого контакта с местной – чрезвычайно жесткой даже по российским меркам – полицией. Тем более что преступные поползновения против туристов в Порт-Саиде рассматривались как преступление против практически единственного реального дохода городской казны.
– Тогда пошли, – закончил переговоры Ефим и отпустил руку ребенка.
Гуляли они по городу довольно долго. И не только по городу. Обезоруженный мальчик оказался веселым и жизнерадостным подростком – когда не при делах. Он предложил перекусить в кафе его отца, и туристы после короткого совещания не отказались.
«Кафе» оказалось мрачноватым крошечным гадюшником, расположенным в подворотне грязного трехэтажного кирпичного дома. От порта-то отошли буквально метров на пятьсот, а праздник – кончился. Грязь, вонь, обломки старой мебели под ногами и пронзительные крики везде ощущающих себя прекрасно мальчишек.
Присмиревшая Даша постоянно боролась с желанием взять Ефима за руку. Людмила Петровна, наоборот, не выказывала никаких признаков беспокойства. Не беспокоился и Ефим, тоже не потерявший чутья и сейчас полностью уверенный в том, что они, после дозированных приключений, покинут этот непрестижный район целыми и здоровыми.
Так оно и произошло.
В кафе, уместившемся в одной-единственной комнатушке с тремя столами, они были единственными посетителями. Были сначала еще двое, с бандитскими рожами, но после взволнованного рассказа Фуада его папаша, пожилой смуглый египтянин, буквально пинками выгнал предыдущих гостей и освободил стол для новых.
– Мы рады видеть русских людей, – практически без акцента сообщил он.
Потом, уже в беседе, выяснилось, что папа Фуада обучался в России какой-то замысловатой военной специальности, там и овладел языком. После смерти Насера и прихода к власти Садата «русско-ориентированных» египтян откровенно дискриминировали, и Моваз, будущий отец красивого мальчика Фуада, скоро оказался вне армии. Но – с приобретенными в далекой России навыками.
Это, видимо, дало ему определенные конкурентные преимущества в «освоении» бандитского припортового района. Во всяком случае, Ефим отметил, как пару раз заглядывавших в кафе опасного вида господ словно ветром сдувало при одном движении бровей Моваза.
Он с явным удовольствием говорил по-русски, а потом похвастался целым выводком детей – Фуад оказался отнюдь не младшим ребенком немолодого папаши. Про старшего – отсутствующего – с гордостью сказал, что тот в Каире учится в университете и будет настоящим врачом. Так и сказал – настоящим, как будто бывают ненастоящие врачи.
Потом дорогих гостей кормили, обильно и исключительно вкусно. Арабская кухня вообще вкусная, а здесь она была просто превосходной. «Пожалуй, если так уметь готовить, можно и не быть бандитом», – подумал Ефим.
– А не отравят? – шепнула тихонько Даша.
– Здесь – нет, – проговорил с набитым ртом Береславский. В бандитском логове он чувствовал себя вполне уютно.
Потом откуда-то пришел дедушка Фуада, тоже уважаемый человек. Вникнув в ситуацию, он радостно произнес слов семь по-русски, из них пять – матерных. Людмила Петровна отнеслась к деду положительно, у них завязалась оживленная беседа с помощью междометий, жестов и – немного – Фуада. Оказалось, что дедушка, как, впрочем, и папа, тоже не понаслышке знает, что такое тюрьма. Выяснив, что Евстигнеева тоже сидела – и даже дольше его, – дед пришел в состояние душевного волнения, в результате чего они с Людмилой Петровной изрядно наклюкались.
– А как же Коран? – снова зашептала принципиальная Даша.
– И на солнце бывают пятна, – ответил, тоже шепотом, гораздо более гибкий Ефим.
Узнав, что гости собирались – еще до знакомства с Фуадом – заняться шопингом, папаша Моваз, несмотря на позднее время и протесты Даши и Ефима (розововолосая бабуля уже практически не протестовала), повел их к ближайшей «фабрике». Там уже все было закрыто, но, к ужасу Ефима, еще не имевшего опыта делового сотрудничества с припортовыми вымогателями, после громкого стука железным прутом в ставень хозяин открыл лавочку.
Вещи там были обычные, неплохие, только уж очень дешевые – и Ефим догадывался почему.
Тем не менее – купил Наташке куртку. Во-первых, потому, что не был уверен, что отказ не будет воспринят как обида. А во-вторых, ему было предельно ясно, что Моваз «курирует» это предприятие на постоянной основе. И, взяв чуть больше сейчас, наверняка скостит потом. Так что от перемены мест слагаемых сумма все равно не изменится.
К тому же надо было что-то купить жене, а завтра, после ожидаемого капитанского бала, вряд ли он будет в состоянии сделать это.
Уже ближе к полуночи, покинув теплые объятия Моваза и дедушки, гости засобирались домой.
– Фуад проводит, – сказал папаша.
– А не поздно мальчику одному возвращаться? – забеспокоилась чадолюбивая Даша.
– Я думаю, он дойдет, – улыбнулся Моваз. – Дойдешь, сынок?
Сынок не ответил, только глазами – большими, красивыми – сверкнул. В этой семье, похоже, царило полное взаимопонимание.
На судно возвращались одни, по деревянным настилам.
Поначалу было тихо. Плескалась где-то внизу, неподалеку, черная вода. В лодках спали торговцы, и ночью не покидавшие свой пост.
Ефиму Аркадьевичу тоже хотелось спать. Но вот этого-то как раз и не предвиделось. Потому как проплыть весь круиз и пропустить капитанский бал – это было бы неправильно.
Он вздохнул и взял себя в руки. Тем более что до парохода оставалось двадцать шагов, и песни из динамиков, перемежавшиеся с воплями отрывающихся туристов, уже давно оккупировали тишину египетской ночи…
Порт-Саид, Египет
Прощальный праздник был в самом разгаре. Рок-ансамбль, составленный из членов экипажа, играл, может, и не шибко профессионально, зато с чисто русским задором. Отечественная попса перебивалась западным техно, после чего вполне могла взорваться «Барыней» или «Цыганочкой».
Ефим сначала боялся, что после путешествия по задворкам Порт-Саида сон возьмет верх над желанием отметить окончание круиза, однако постепенно втянулся в процесс. К тому же выпитые сто пятьдесят граммов – не такая уж маленькая доза для нечасто пьющего человека – тоже не способствовали успокоению.
Так что Береславский не только отметился в медленном танце с Еленой – которая нынче была просто обворожительна, – но и даже пару раз откаблучивал в дискотечных экзерсисах: обычно Ефим напоминал крупного, никуда не спешащего бычка, теперь же был похож на бычка делового и целеустремленного, правда, полностью потерявшего ориентировку. Эти выдающиеся по пластике танцы вызвали улыбку даже на хмуром челе давно не улыбавшегося Агуреева.
Он тоже присутствовал здесь – с ним как раз и были выпиты Береславским указанные выше сто пятьдесят граммов. Николай Максимович употребил к тому времени гораздо больше веселящей жидкости, но то, что для Ефима было подвигом, для Агуреева являлось разминкой.
В большом зале, угол которого был занят фуршетными столами, а основная площадь – танцующими, собрались практически все оставшиеся на «Океанской звезде». Даже члены экипажа, за исключением занятых на вахте.
Каждый ощущал два разнополюсных чувства сразу: облегчения и радости, что этот затянувшийся рейс наконец закончился, и некую светлую печаль, потому что не пройдет и пары недель, как всем «возвращенцам» – кроме, может быть, самых бесчувственных – начнут сниться бескрайние дали Атлантики и бирюзовые воды Медитеррании. И тогда они вдруг поймут, что им конкретно не хватает предвещающего очередной морской переход дрожания палубы под ногами, убаюкивающего покачивания койки и, главное, всегда исполняющихся ожиданий того, что завтра опять будет что-то новое и наверняка интересное.
Так что это был, конечно, праздник. Но – с отчетливо видимым печальным подтекстом.
Наверное, именно поэтому Елена Феликсовна уже пару раз вытирала слезинки в углу глаз. Аналогично поступали и еще несколько девушек, встретивших себе временное духовное прибежище на борту. Для сохранения правдивости изложения следует отметить, что мужская половина расстающихся пар, наверное, тщательно скрывала свою печаль, потому что предположить, что все они – бесчувственные эгоисты, видимо, было бы все же неправильно.
Не печалилась только девушка Катя, которая, похоже, всерьез захомутала свою большую добычу и сейчас медленно и верно закрепляла результаты удачной охоты. Так опытный рыбак, не надеясь только на крючок с толстой леской да рыбацкое везение, медленно и терпеливо подводит под зацепившуюся крупную рыбину подсачок. Вот когда та будет уже целиком в мягком, но безвыходном капкане, тогда уже дергай и – наслаждайся!
Княжна в этот вечер плясала со всеми вместе. У нее опять прорезался «ларнакский синдром». Ефим напряженно наблюдал, как она вновь затеяла непонятные физиологические опыты с Кефиром. И если бы только с Никифоровым!
Как только Ефим зашел в зал, Ева набросилась и на него. Уже на втором такте Береславский понял, что – влип. Точнее – в него влипла княжна, всем своим гибким телом повторяя очертания могучей фигуры Береславского. А чтобы так повторять очертания фигуры – надо к ней очень сильно прижаться.
Это вызвало – скажем аккуратно – наверняка прогнозируемый Евой гормональный взрыв, после чего танцевать Ефиму стало непросто. Особенно понимая, что за их странным танцем наблюдает муж партнерши. И дело не в моральных принципах Береславского – здесь как раз ему особо гордиться было нечем, – но Максимыч был его другом, а вступать в близкую связь с женой друга – это уже не просто аморалка. Здесь же была настолько близкая связь, что, если б не одежда, ближе и не придумаешь…
Ефим с трудом дождался конца музыки и даже не очень вежливо бросил даму на полдороге к ее столику. Ему было абсолютно понятно, что делается это для того, чтобы уязвить Агуреева. А вот зачем это делается – оставалось столь же абсолютно непонятным. И еще было чертовски обидно за друга, которому и без того сейчас очень плохо.
Что на нее нашло? Он никак не мог понять ее поведения. Первый всплеск был еще в Ларнаке, когда объектом секс-атаки стал все тот же Кефир. Теперь – он сам. Ну и Кефир – на закуску. Не так уж часто Береславский попадал в такие ситуации, в которых ровным счетом ничего не понимал.
Он подождал немного, чтобы остыть – физически и духовно, – после чего направил стопы к Агурееву. Тот был хмур и темен, вливая в себя фужер за фужером.
– Ты скоро нажрешься как сволочь, – деликатно заметил Ефим Аркадьевич.
– Ну и что? – философски спросил Агуреев.
– Печень отвалится, – объяснил Береславский.
– А она мне нужна? – задумался Николай Максимович.
– Печень всем нужна, – убежденно сказал Ефим.
– Князь – в земле, – сказал Агуреев, наливая очередной фужер. Ефим отметил, что это, к счастью, не водка. – Вилька – в земле, – монотонно продолжил Николай прерванное действием перечисление. – Лерка – в земле. Евка – курва. Благородная, – добавил он после паузы.
Ефим благоразумно промолчал.
– Мойша – спятил, – закончил свой скорбный список бывший зенитчик.
– Это Лерка спятила, я думаю. – Береславский уже был в курсе: посвящен самим же Агуреевым.
– Не могла она такое сама придумать, – убежденно выдохнул Агуреев.
– Не надо недооценивать женщин, – не слишком уверенно сказал рекламист. Валерию Сергееву он знал плохо, но ее иезуитские подвиги действительно не вписывались в его представления об этой даме. Скорее ею кто-то, очень серьезный, манипулировал. Может, друзья по партии, может – скупщик из «Глобал» и иже с ним.
– Короче, полная ж… – мрачно подвел итоги Агуреев. – Не очень-то я здесь нужен.
Он, несмотря на богатырский организм, все-таки здорово нажрался.
– Это ты зря, – задумчиво сказал Ефим. – Если ты загнешься, мне будет неприятно.
Агуреев улыбнулся.
– А Дашка вообще, наверное, повесится, – закончил мысль Береславский.
Даша Лесная весь вечер стояла в углу и с тоской смотрела на медленно набиравшегося любимого.
– Что она во мне нашла, а, Ефим? – спросил, теплея голосом, Агуреев.
– Любовь зла… – популярно объяснил Береславский.
Тут-то его и отвлекла Елена Феликсовна, совершенно неотразимая в вечернем прикиде. Отвлекся Ефим Аркадьевич не только на медленный танец, но и на следующие тридцать минут, проведенные в его номере – в ее обществе. Оно – общество – было исключительно приятным и не было очень уж печальным: Елена Феликсовна, как женщина умная, головы не теряла и сама, как понял Ефим, не предполагала московского продолжения круизного романа.
– Хорошие были денечки, – со вздохом сказала она, сидя на смятой постели и аккуратно натягивая на стройные ноги черные, с крошечными блестками колготки. Ефима, кстати, всегда поражало, как они это делают: тщательно, сантиметр за сантиметром, приглаживая тончайшую эластичную ткань. Ему казалось, что, будь он девушкой, в жизни бы не смог надеть ни одну пару, не наделав дырок.
Эта мысль его вдруг развеселила: представил себя в колготках на толстых волосатых ногах.
– Я что-то смешное сказала? – невозмутимо спросила Елена Феликсовна. И искоса посмотрела на Ефима. Глаза у нее все же были невеселые. И очень-очень красивые.
– Мы ведь не торопимся? – спросил Ефим, вновь обнимая женщину. Лена тоже не торопилась: так старательно натягиваемые колготки быстро поползли в обратном направлении…
Потом они шли обратно в зал по пустым, слабо освещенным коридорам – на стоянке, когда не работали основные двигатели, энергию, видно, экономили – и говорили друг другу что-то смешное. Но оба понимали, что послезавтра – или, точнее, уже завтра: стрелка давно перевалила за полночь – все равно будет грустно.
«Зато Наташке меня упрекнуть не в чем, – не вполне логично размышлял Ефим. – Что с меня, пьяного, возьмешь?». И, чтобы закрепить эту мысль, по приходе в зал выпил еще целых пятьдесят граммов.
А народонаселение зала претерпело значительные изменения как по численности, так и по составу. Ушли все моряки – их рабочий график никто не отменял. Ушли, утомленные праздником, многие из пожилых туристов.
Не оказалось в зале и Евы с Агуреевым. Одна Дашка стояла потерянно в уголке и, уже особо не скрываясь, тихонько плакала над своей печальной судьбой.
– Ну, ты чего? – конструктивно сказал Береславский, подойдя к приятному ему существу.
– Убить, что ли, ее? – спросила Даша. Объяснений собеседнику не понадобилось, он, как говорится, полностью был в теме.
– Ну и что это даст?
– Зачем она его унижает? – не выдержала Даша. – Ну не любит, понятно. Я даже рада. Но зачем так унижать?
– Не знаю, – честно ответил Ефим. – Ума не приложу.
– Она сейчас чуть не трахнула Кефира! Прямо в зале! При всех.
– Она может, – согласился Береславский. – Такая современная.
– Шлюха! – вырвалось у Даши. – Знаешь, зачем она это делает?
– Я же сказал – нет. А ты – знаешь?
– Она хочет, чтобы Коленька со злости убил Кефира и его посадили. А она станет хозяйкой «Четверки».
– Какая же ты умная женщина! – фальшиво восхитился Ефим. – Просто роковая княжна! И пол-«Четверки» – тоже она замочила? Иначе хозяйкой не стать.
Даша пристыженно замолчала. Так возвеличивать соперницу ей вовсе не хотелось.
– А где Агуреев? – поинтересовался Ефим.
– Он вышел за Кефиром, минут пятнадцать назад.
– Зачем?
– Не знаю. В морду, наверное, ему дать.
– И ты не проследила?
– Драться не дала. А потом Колю стало тошнить, и он меня прогнал. Сказал – скоро придет.
– А Муса с ним?
– Мусу он еще раньше прогнал. Матом.
– Понятно, – улыбнулся Ефим. – Он в своей каюте?
– Нет. У перил.
– На какой палубе? – перестал улыбаться Береславский. – И на каком борту – левом или правом?
– Откуда я знаю на каком? На этаж ниже нас.
Ефим, ничего не объясняя, направился к выходу. Ему не понравилось, что надломленный и сильно нетрезвый человек оказался в одиночестве над черной водой.
Он быстро прошел – почти пробежал, что для него было крайне нехарактерно, – по обоим бортам, причем по всем трем палубам. Затем добежал до агуреевской каюты-люкс.
Николая не было нигде…
34. Последний день плавания теплохода «Океанская звезда»
Порт-Саид, Египет
Раннее утро
Агуреева искали по всему судну до пяти часов утра. Заволновались все, даже княжна, которая еще несколько часов назад на рожон лезла, чтобы досадить муженьку. Может, потому и заволновалась больше других – весть об исчезновении Агуреева быстро облетела неспящих, – что многие вспоминали неприятные сцены.
Наверное, не в одном мозгу мелькнула мысль, что, возможно, сильно поддавший человек, к тому же чуть не в одночасье потерявший почти всех близких, мог поддаться искушению решить все проблемы разом. В этом случае Ева становилась невольной пособницей его гибели.
Именно это слово вертелось в голове многих. Ну куда мог деться человек такой комплекции? Не иголка же!
Еще больше подозрений появилось, когда нашелся вроде бы тоже исчезнувший Муса. Он не смог дать никаких внятных объяснений по поводу шефа. На берег тот не сходил, по крайней мере официально. Выход на сушу здесь был организован, как и в большинстве портов, безо всякого КПП: турист показывал паспорт, пограничник – пожилой усатый египтянин – делал отметку в гроссбухе, и можно было выходить на понтонный мост. Когда турист возвращался, он снова показывался стражу. Вот и весь контроль. Который тем не менее можно было обойти лишь одним способом – нырнув с борта в воду.
Ефим был в ужасе и в ярости одновременно. Он носился по теплоходу, судорожно вспоминая потаенные места, которые сам же показывал своему большому другу. Но уже начинал понимать тщетность своих усилий. И все чаще забегал к Даше, которую сначала отпаивал новопасситом, а потом – всерьез заволновавшись за ее будущее – и более сильными средствами. Наконец, для надежности посадил рядом с ней Елену Феликсовну, которая в тяжелой ситуации проявила себя с наилучшей стороны – не зря она так понравилась Береславскому. Лишь когда Лена гарантировала ему, что не даст Дашке ни повеситься, ни утопиться, Ефим смог присесть на пять минут и попытаться сосредоточиться.
В итоге он все свои усилия по выдаиванию информации сконцентрировал на Мусе.
Поэтому не застал еще одной малоприятной картины. На борт поднялись вызванные кем-то по телефону криминалисты и три жандарма. Видимо, они уже были хорошо проинформированы, потому что сначала взяли письменные объяснения с княжны, потом – с Никифорова. Но если Еву после беседы выпустили, то перепуганного Никифорова хотели увести на берег и лишь после интенсивных протестов капитана согласились на компромиссное решение: он был заперт в пустой одноместной каюте под охраной двух жандармов.
Следователи собирались немедленно начать допрос всех присутствующих на теплоходе, однако сжалились и отложили его до утра: все равно выход с «Океанской звезды» был теперь запрещен.
В 7.30 Ева собрала совещание в кают-компании. На нем присутствовали трое высших из имеющихся на «Звезде» менеджеров «Четверки», Береславский, Муса и капитан теплохода.
Ева держалась неплохо, лишь необычная бледность и темные круги под глазами говорили о том, что ситуация все же нестандартная.
Она довела до сведения присутствующих последние новости: все туристы будут поголовно допрошены, Никифоров – с получением соответствующей санкции – задержан и к нему надо срочно вызвать российского консула, потому что лично она, Ева, в вину Никифорова не верит.
Отлет, назначенный из каирского аэропорта на вторую половину дня, видимо, также будет отложен. Руководить «Четверкой» в переходный период (она здесь запнулась: чуть не сказала – «до собрания акционеров») будет сама. Все необходимые указания в Москву уже отправлены.
– Есть вопросы? – спросила Ева, обводя глазами собравшихся.
– Есть, – сказал Ефим.
– Задавайте, – поморщившись, сказала княжна. Береславский не был работником их компании, и Ева согласилась с его желанием присутствовать лишь из-за того, чтобы в трудный момент не обострять отношений. – Только, если можно, быстро – нас всех еще будут допрашивать, – напомнила она.
– Я – быстро, – согласился Ефим. И, как хороший актер, выдержал паузу.
– Ну? – не выдержала его паузы княжна. Она начинала злиться и от этого еще больше похорошела: стройная, женственная и в то же время напряженная, как стрела.
– Вы тишину любите? – разродился наконец Ефим Аркадьевич странным вопросом.
– Что за чушь? – взъярилась Ева. Все-таки ее нервы, как и у всех, тоже были на пределе.
– Да так, – сказал Береславский. – А иначе зачем вам пистолет с глушителем? – Он показал крошечный – калибра 6,35 – «каб» испанской фирмы «Астра», с навернутой на ствол маленькой трубкой с отверстиями.
Ева побледнела, глаза ее сверкнули.
– Почему у вас моя сумка? – почти выкрикнула она. Ефим только что выложил на колени сумочку, из которой достал ствол.
– Мелкая кража, – откровенно ерничал Ефим. – До трех лет. По первой ходке – дадут условно. А вот «пушка» – это серьезно.
Ошарашенные гости молчали. Только Муса внимательно следил за движениями княжны.
– Не знаю, зачем вы его мне подложили, но даром вам это не пройдет, – почти спокойным тоном сказала Ева, в очередной раз восхитив Береславского самообладанием.
– Не любите вы меня, – грустно сказал Ефим.
– Да уж, – созналась Ева.
– А три часа назад как любили… – с печалью вспомнил Береславский. – И Никифорова тоже. Злая вы, Ева. Вот и мужа утопили…
– Вы что несете, идиот? – закричала княжна. – Я вас засужу.
– Уже боюсь, – сказал Ефим. – А насчет идиота – сказано верно. Можно было бы и раньше догадаться. Заходи! – вдруг почти заорал он.
Но никто не зашел.
– Заходи! – опять заорал Береславский.
– Вам, может, врача вызвать? – участливо спросила княжна, полностью взявшая себя в руки.
– Себе вызови! – невежливо огрызнулся Ефим. – Психиатра. – И снова, теперь уже во весь голос, заорал в сердцах: – Заходи же, придурок толстый!
На этот раз дверь распахнулась и в зал вошел… Агуреев. С изрядным довеском в виде повисшей на его шее Даши: именно из-за нее он не смог войти по первому зову друга, хотя за дверью стоял уже минут пять.
Княжна пришла в себя буквально через секунду. И кинулась не к двери, которую перегораживал ее законный супруг, а к завешанному окну-иллюминатору, выходящему на прогулочную палубу. Но была тут же стреножена Мусой, караулившим каждое ее движение. Поймал он даму довольно жестко: на щеке Евы заалело пятно. Она бы и второй удар получила – кулаком в лицо, – но Мусу гневным выкриком успел остановить Агуреев.
– Всё! – жестко сказал он. – Все свободны. Остаются Муса, Ефим, Ева и я. Остальные должны соблюдать полное молчание. Оно будет вознаграждено, – уже мягче добавил он.
– Я тоже останусь, – непримиримым тоном заявила Даша.
– Оставайся, – разрешил Агуреев.
Сотрудники «Четверки», еще не вполне пришедшие в себя от стремительно развивавшихся событий, медленно покидали комнату.
– Это все из-за денег? – спросил он у жены, когда дверь за ушедшими закрылась.
– Деньги нужны не мне, – спокойно и гордо ответила Ева.
– Понятное дело, – вздохнул Агуреев. Видок у него был не очень. Вполне соответствовал его роли – восставшего из могилы.
– Помощь бедным? – безо всякой издевки спросил Ефим.
– На деньги «Четверки» можно накормить изрядный кусок Африки, – сказала княжна.
– Значит, африканцев жалко, – сказал Агуреев. – А нас, получается, нет? Ева, на сколько трупов ты готова? Самолет из Москвы, три директора «Четверки», атака на теплоход. Семен – напоследок (при упоминании Мильштейна Ева заметно вздрогнула). Сколько человек можно убить, чтобы кого-то накормить?
Ева молчала. Потом, после паузы, все же ответила:
– Делайте со мной что хотите. Вам все равно не понять, что в этом мире есть высший судья. И он будет судить вас не по счету в банке.
– А может, по количеству пролитой крови? – грустно предположил Береславский, как-то сразу растерявший боевой задор. Он уже не ненавидел Еву. Ему уже было жаль ее. Так же, наверное, смотрят на пойманного сумасшедшего, убивавшего не за кошелек, а по безумному призыву своего «внутреннего голоса». Пока убивал, непойманный, – вызывал у всех трепет и ужас. А когда попался – печаль и жалость.
– Кончайте со всем, – устало сказала Ева. – Я готова.
Муса выжидательно посмотрел на командира. Пароход большой, закоулков много. Несмотря на присутствие жандармов, он легко мог устроить княжне смертельный несчастный случай.
– Нет, – тихо сказал Агуреев.
– Ты ее отпустишь? – с ужасом предположил Береславский.
– Да. – По тому, как это было произнесено, стало ясно, что решение обсуждаться не будет.
Ева оживилась: у нее снова появилась надежда.
– Ева, – сказал Агуреев, – сейчас ты на камеру подробно расскажешь обо всем, что знаешь. О самолете…
– Это не я! – выкрикнула княжна. – Это Рамон. И палестинцы – тоже не мои.
– Рамон – твой бывший муж? – усмехнулся Агуреев.
Княжна молча кивнула.
– Ты с ним часто встречалась? – спросил Николай.
Ева не ответила.
– Значит, я еще и рогатый? – улыбнулся Агуреев.
– Ты еще и мудак! – вырвалось у Береславского. – Ее отпускать нельзя!
– Не лезь, Ефим, – предостерег его Николай. – Даже друзьям проход не везде.
– Скольких она еще убьет? – спросил Ефим. – Голодных-то много: пока всех накормишь…
– Она мне жена, – сдерживая гнев, сказал Агуреев.
– А мне – нет, – спокойно сказал Ефим, вставая и направляясь к выходу. Он, обычно мягкий и довольно уступчивый, на этот раз казался стальным.
Муса, напрягшись, привстал – Агуреев жестом усадил его на место.
– Ефим, я прошу тебя, – сказал Агуреев. – Я прошу.
– О чем? – презрительно скривившись, спросил рекламист. – О чем ты меня просишь, Коль?
– Пусть она сама уйдет с судна.
– Хорошо, она уйдет с судна.
– И уедет из Египта.
Ефим задумался. Наконец принял решение:
– Хорошо, она уедет из Египта.
– Обещаешь?
– Обещаю, – сказал Береславский, покидая комнату совещаний.
35. Последний день плавания теплохода «Океанская звезда»
Порт-Саид, Египет
Из дневника Даши Лесной
«Не хочу ничего писать подробно. Не хочу придерживаться хронологии. Какая, к черту, хронология? Сегодня за три часа я сначала умерла, а потом воскресла. Даже Христу понадобилось на это больше времени, прости меня, Господи, за такое сравнение. Я вовсе не богохульствую. Когда приеду в Москву, первым делом пойду в церковь. Такой подарок, который сделал мне Господь, я готова отмаливать всю жизнь.
Оказывается, эта сука и устроила все убийства. Или не все, там звучал какой-то Рамон, ее прошлый муж. Я задушила бы ее собственными руками, несмотря на отмазки насчет всеобщего голода и страданий. Это давно известно: ради общего благоденствия радетели человечества загнобили гораздо больше народу, чем эпидемии чумы, холеры и прочих неприятных болезней, вместе взятые. Те, кто твердой рукой ведут человечество к счастью, даже не убийцы, а механизм массового воспроизводства убийц.
И как ее можно после всего отпускать – для меня непонятно. Неужели из-за того, что он с ней спал?
Теперь он будет спать со мной. Теперь уже никто его у меня не отнимет.
И еще одну мысль я буду отмаливать у Бога: я так рада, что он стал моим, что, имей даже на то возможность, не стала бы ничего менять в прошедших кровавых событиях – ведь они привели Коленьку ко мне.
Это и есть мой «скелет в шкафу». Не настоящий. Виртуальный, так сказать. Но я-то понимаю, какой это грех. Фактически я ничем не отличаюсь от Евы. Разве что она планировала убийства ради кормления голодных, а я не остановила бы их – ради обретения своего единственного.
Конечно, ни в одной стране мира не судят за преступное бездействие, допущенное в своем собственном мозгу. Но Бог наверняка видит все, и я буду ему молиться. И еще много чего постараюсь сделать, чтобы выпросить прощение за свои страшные мысли.
Оказалось, что эта стерва стравливала Колю с мужиками не для того, чтобы он их убил. А для того, чтобы убить его самой и свалить на других. Ближе к утру, когда Агуреев уже был сильно пьян, а большинство туристов разошлись по каютам, это было не столь уж сложным делом.
Тем более дама подготовилась основательно. Еще в середине вечера она подлила ему в початую бутылку «Хеннеси» клофелин. Слава Богу, Агуреев тогда пил уже не водку и коньяк, а более легкие напитки, иначе бы точно не выплыл, даже с помощью Мусы.
Ева рассказала о клофелине, потому что ее приперли к стенке: бутылку со стола спер матрос, его в санчасти еле вывели из комы. Дорогущий «Хеннеси» нашли в кубрике, с этого и потянулась ниточка.
Ева подробно, глядя в видеокамеру, рассказала обо всех своих делах – она сразу поверила, что Агуреев ее отпустит и это ее последний и единственный шанс. Даже про то, как методично и постепенно подставляла несчастную дурочку Лерку, присосавшись к ее компьютеру и телефонам.
Бедный дядя Семен! Ему еще это предстоит узнать.
На самом деле княжна наверняка рассказала не все. Но и того, что записано на пленке, достаточно, чтобы суд любой цивилизованной страны запер ее в камеру, а ключ выбросил навсегда.
Когда Коля прогнал Мусу и меня, она, оказывается, шла за нами. К счастью, у нее не было времени сходить за пистолетом. К тому же она не знала, что Коля не пил коньяк с клофелином, потому что в это время имела танцевальные сношения с Кефиром.
Читать бесплатно другие книги:
