Черные крылья Бога Лекух Дмитрий

Я не понял.

Когда я прикуривал, руки уже почти не дрожали.

Повернулся к Андрону, протянул сигарету, дал прикурить. Ему, судя по всему, тоже налили.

Или мои пощечины помогли.

– Рассказывай.

Он пожал плечами.

Затянулся.

– Нечего рассказывать, – прикрывает глаза. – Я ничего и не понял. Когда он к машине рванул…

Молчим.

Жду.

Иногда людей не нужно торопить, я знаю.

Сейчас с мыслями соберется…

– Короче, Вовчик даже дверь хотел открыть: без оружия же мужик-то, – Андрона передернуло. – Но он сам… открыл. Вырвал начисто. С мясом. Тут уж, понятно, мужики пальбу подняли. В упор били. А ему – хоть бы хны. Я за рулем сидел. Даже не помню, как… кортиком, в глаз. Попал. Потом. Пока ремни отцеплял…

Я сел рядом.

Точнее – сполз.

Что же это делается, дорогие мои?

– Капитан! – голос у Веточки был удивленный.

Удивленный, но не напуганный.

Интересно, я когда-нибудь смогу встретить что-то такое, что по-настоящему напугает моего верного адъютанта?!

Кстати, что он здесь делает?!

Дозорный, мать его…

– Капитан, – мнется, – тут…

Я поднял голову и увидел его глаза.

Видимо, он только что заметил вытекающую из-за сорванной с петель бронированной двери джипака кровь.

Она не капала, она именно текла.

Тонкой такой струйкой.

– Ну, что у тебя там?

На меня неожиданно накатила давящая, душная усталость.

Такая иногда бывает после проигранного вчистую боя.

Почти апатия.

– Что…

– Заткнись, – морщусь. – Лучше докладывай, с чем пожаловал?

– Тут… это, короче, поговорить с тобой хотят…

Я устало поднялся на ноги:

– Кто?

Веточка только кивнул головой.

Назад.

Я взглянул…

…На этот раз пастора снова заменил раввин, а вместо тибетского монаха было какое-то не менее узкоглазое и толстое старое чудо.

В рваной хламиде и смешном, сползающем на самые глаза металлическом колпаке.

В руках узкоглазый держал длинный деревянный посох, видимо, долженствующий что-то символизировать.

Я на секунду задумался, перебирая в памяти экзотические восточные религии.

– Я даос, – неожиданно сказало чудо на чистейшем русском. Мне даже послышалось характерное волжское «оканье». – Но это не имеет никакого значения, – продолжает.

Я оперся на колесо и медленно, с трудом поднялся на ноги. Действительно, какое это имеет значение.

Ну, даос и даос…

Ходит здесь, понимаешь, по каким-то важным даосским делам.

Или просто прогуливается.

Почему бы и не погулять настоящему такому китайскому даосу по неведомым Диким землям?

…Все-таки самые страшные перегрузки – это нервные.

– А что имеет? – переспрашиваю терпеливо. – Если даже дао не важно?

Игра слов, разумеется.

Но он хихикнул.

Немного в наши дни, согласен, людей, хоть что-то понимающих в разных экзотических восточных философиях.

Как-то все больше всяких новомодных…

Он махнул рукой, словно разрешая садиться. И сам пристроился напротив меня.

На камушке.

Даже пыль с него смахнул, будто испачкаться боялся.

Н-да…

Все страньше и страньше…

– Если взглянуть в глубину чистой реки, – улыбается, – то не имеет значения ничего. Даже дао. Только взгляд тоже не должен быть замутнен. Да и рек чистых почти уже не осталось…

Я усмехнулся:

– А что может замутить взгляд?

– То же, что и реку, – растерянно жмет плечами. – Грязь. Можно сказать, мы видим только то, на что смотрим, а можно – что мы смотрим только на то, что видим. С какой стороны посмотреть…

Я пожал плечами.

Любопытно.

И наверное, я бы с ним даже и согласился.

Но не диспуты же философские он сюда пришел со мной вести, думаю.

Хотя, с них, с Троек, – станется, конечно.

Ага.

Теперь пришел черед усмехаться уже ему.

Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.

А может, мысли мои читает.

Об этих самых священных Тройках ходили разные… сплетни.

Если хотя бы половина из них правда…

– Нет, – продолжает улыбаться веселый даос. – Не философствовать. Хотя я и с удовольствием попил бы с тобой зеленого чаю на лужайке перед бумажным домом. Но сейчас не самое подходящее время для полноценной чайной церемонии. Боюсь, дом может унести ураган. Особенно, если дом выстроен из бумаги. Здесь – плохое место.

Я невольно хихикаю.

Говорящий очевидное вслух нелеп, как гомик на вечеринке байкерской стаи.

Хотя всякое бывает, конечно.

– Уже догадался, – улыбаюсь в ответ.

Получается, конечно, врать не буду, несколько кривовастенько…

– Что ж, – жмет равнодушно плечами. – Это хорошо. Значит, мне не нужно долго объяснять. Я ведь пришел сюда не просто так. Я пришел спросить тебя, человек Пути.

Я помассировал плечо.

То ли старая рана разболелась, то ли погода меняется.

Поморщился.

– Ну, спрашивай, – ворчу, – раз уж пришел…

Он опять улыбается.

Хорошая у него, кстати, улыбка.

Только хитрая.

– Я пришел спросить тебя, человек Пути, – щурится. – Не хочешь ли ты сменить свой Путь?

Я задумался.

Наверное, пить зеленый чай на лужайке перед бумажным домом действительно здорово.

Не знаю, не пробовал…

Да и силы, которыми они владеют, было бы невредно изучить на досуге несколько повнимательнее, такими предложениями не разбрасываются…

– Ты имеешь в виду мою дорогу к отцу, старик?

– Это неважно, – опять жмет плечами. – Просто дорогу. Путь.

Я еще подумал.

Нет.

У меня – отряд.

Так я ему и сказал.

– И ты не повернешь назад? – поднимает левую бровь.

Я опять задумался.

Вообще-то, честно говоря, стоило бы.

Если уж тот несчастный ублюдок в одиночку разорвал бронированный джипак с целым отделением головорезов, то что будет, если таких ублюдков нарисуется, к примеру, человек эдак двадцать?

Рожки да ножки останутся от моего отряда.

Это я гарантирую.

Но сама мысль повернуть, сдаться – вызывала, что называется, глубокое отвращение.

Это было иррационально… но я не мог.

Так я ему и сказал.

Он легко поднялся на ноги, задумчиво потер окованный белым металлом набалдашник своего посоха.

– Хорошо, – задумывается о чем-то своем, потом морщится, будто сожрал что-то кислое. – Тогда мы проведем тебя сквозь Дикие земли.

Развернулся и пошел себе вперед.

Неспешно так.

Походочкой совершенно уверенного в себе человека.

Я ему даже позавидовал.

Ничего не оставалось, как скомандовать в шлемофон возобновление движения.

Я почему-то знал, что он мне больше ничего не скажет.

И не ошибался.

Потому что следующим, кто со мной заговорил, был православный священник.

– Передай своим, – басит. – Если на вас снова нападут, не стрелять. Это без толку. Их можно взять только голыми руками. Или, в крайнем случае, – в ножи. Жаль, что у вас нет арбалетов.

Я обрадовался.

Ага, парни, а ведь вы тоже не все знаете.

– Арбалеты-то у нас есть…

Поп поднял рясу и почесался где-то в районе задницы.

Потом спросил деловито:

– Болты железные?

– Да шут их знает. Похоже – стальные. Шахтерская работа.

Шедший метрах в двухстах впереди раввин вытянул вверх руку с поднятым вверх пальцем.

Поп тоже заметно повеселел.

– Передай тогда, пусть свои пукалки прячут. Порох вам еще сгодится. Но не здесь. А подземный самострел – вещь добрая.

Я не нашел ничего лучше, как передать приказ по команде.

Интересно, как эти трое между собой на таком расстоянии общаются? Тоже через наушники?

Или мысли друг у дружки читают?

Спрашивать, я знал, бесполезно.

И все-таки спросил.

– Да зачем тебе это, человече? – поп удивился настолько, что даже конец бороды своей прикусил. – Все равно так, как мы, – не сможешь…

Н-да…

Лучше бы не спрашивал.

…Они напали сверху.

Ссыпались с вершины холма.

И было их даже не двадцать.

И не тридцать.

Сотни полторы грязных, жилистых оборванцев с развевающимися по ветру длинными сальными волосами.

У некоторых патлы были почему-то заплетены во множество мелких косичек.

Эдакие любители анаши, рома и регги.

Ямайка-клаб.

Только почему-то жутко агрессивные.

Я думал, Тройка будет драться вместе с нами.

Или там, к примеру, испепелит их молниями.

Или заморозит.

Я уже не сомневался, что эти ребята действительно повелевали какими-то странными силами.

Но они просто взялись за руки, запрокинув головы вверх.

И закричали.

Точнее, завыли – это наиболее близкое из всех возможных определений.

Пространство вокруг залил ровный, абсолютно безжизненный свет, и мы перестали отбрасывать тени.

Кроме шуток.

Свет, казалось, обтекал фигуры людей, джипы, оружие.

Двигаться в нем было непривычно.

Как в молоке.

Это, кстати, тоже не шутка.

Сопротивление воздуха возросло, словно мы вступали в подводный бой.

Только без аквалангов.

Хоть дышалось, слава Богу, нормально.

Мы их встретили залпом из арбалетов. Кто успел перезарядить – не одним.

Потом сошлись в рукопашную.

…Реальный бой, я уже, кажется, говорил об этом, – короток и жесток. Но нет ничего более жесткого, чем рукопашная.

Грудь в грудь.

Нож в нож.

Глаза в глаза.

Они проредили нас почти что на треть.

Но и сами полегли.

Все.

Я мог гордиться своими ребятами.

И павшими, и живыми.

Они хорошо делали свое дело…

…Я сидел на каменистой неласковой земле.

Жутко хотелось курить, но сил залезть в карман за сигаретами просто не было.

А рядом, широко раскинув руки, лежал нелепый узкоглазый толстяк в смешном железном колпаке.

Так получилось.

– Ну что, даос, – мне почему-то очень хотелось захотелось выговориться.

Причем немедленно.

Хороший разговор у нас с ним начинался.

Если б не эти уроды…

– Вот и кончился твой Путь, – все-таки дотягиваюсь до пачки со скрученными вчера Машкой папиросами. – Знаешь, старый пень, а ведь, наверное, это и вправду здорово – пить зеленый чай с мудрым собеседником на чистой лужайке перед бумажным домом…

Я взял его за руку.

Она была теплой.

Слабо прощупывался пульс.

Он еще не умер.

Но умрет.

Я знаю, как это бывает…

Он неожиданно приоткрыл глаза. С трудом сфокусировал зрачки и поманил меня взглядом.

Я наклонился.

– Запомни… мальчишка… путь… не кончается… если… он… в тебе… И… чистота реки… зависит… только… от чистоты… взгляда… Понял?

Я кивнул.

Мне почему-то очень хотелось ему верить.

Но все равно как-то не получалось.

Неожиданно мне на плечо легла чья-то рука.

Я оглянулся. Поп.

– Бань Го знал, что уйдет. Познавший Путь знает и об остановках в Пути. Вели грузить тела на машины, капитан, из злых земель надо уходить засветло. Ночью нам с местными не справиться…

Я кивнул в сторону толстого даоса:

– Что с ним? Ран-то вроде нет…