Рассказы о Розе. Side A Каллен Никки

– А на крыше сидите?

– И на крыше сидим…

– Дэмьен… ты же не вернешься… тут так интересно…

– Сейчас да, а потом я буду писать книгу. И мне будет всё равно – ты же знаешь. Я буду просто сидеть, пить чай литрами и писать и ничего не буду разрешать себе.

– Знаю, – когда Дэмьен писал последнюю книгу – про святых, он месяц не выходил из комнаты – жить студентам в общежитии можно было круглый год до окончания учебы – и, чтобы не мешать учебе, Дэмьен писал летом – он натыкался на предметы, когда ходил по комнате в пижаме, потому что тело атрофировалось за компьютером, кроме работы он только ел и спал. Однажды ему пришлось выбраться в Нотернборо за чем-то, по какому-то делу, и он повторял всё время: «Я с ума сошел, Тео, я вообще ни о чем, кроме книги, думать не могу, она поглотила мой разум – мне нужно побыстрее ее дописать; а то я уже не человек; пусть еще какая-нибудь сволочь скажет, что умственный труд – это фигня; физический намного проще – сделал и пошел – пусть устал – а умственный никогда не заканчивается – я всё время вижу строки, которые просто совершенство, и не успеваю их записать» – Тео не знал никого, кто был бы способен из его сверстников на такую титаническую работу – свести это всё в своем мозгу и вытащить наружу – и никаких «ну, потом как-нибудь напишу, а сейчас…».

– Маттиас – это тот рыжий парень в белом? Подружились?

– Вроде да. Он всё время занят – занимается благотворительностью, такой фантастической, как Дилан экзорцизмом – где был, что делал – не дай Бог узнать, спать не будешь.

На причастии – Тео как-то придумал шутку про облатки, и все ее в Братстве нежно любили – «чипсы made in Heaven» – опять играли Take That – «The Flood»; а в конце мессы, на выход – Backstreet Boys «Incomplete»; когда сакристия опустела от просителей, воскресная школа ушла на занятия, Дэмьен познакомил Тео с отцом Декампом, отцом Амеди и Маттиасом. Отец Декамп протянул руку с кольцами – «супер, ты сегодня с нами, с ночевкой? ну, хоть на последнем поезде? Клавелл нам закатит ужин, он обожает гостей», Тео пожал, а потом протянул бумажный пакет.

– Это Вам, отец Дэмьен.

Отец Декамп легко раскрыл пакет – Тео в своих лучших традициях упаковал его «удобно», суровая нитка, дизайнерский бант, вздохнул.

– Что там, что там? – отец Декамп снял бумагу – это была роза в глиняном горшке – ярко-розовая, с красной серединкой, не красной, а цвета фуксии – такая женственная и пугающая роза – капелька крови, нарочито театральной – среди белого – пахла она очень нежно, свежо, как после дождя – брусникой, а не розой будто бы.

– Вы же брат Розы, а у Вас нет моей розы… Теперь есть. Это новый сорт, я его еще никак не назвал – он от «Каролюса» и простой розовой розы.

Все молчали. Отец Амеди и Маттиас улыбались, а Дэмьен переживал, что отцу Декампу не понравится – у него было испуганное лицо – еще одна привязанность, ответственность, а его силы тают с каждым днем, как у Фродо, несущего кольцо в Мордор.

– Спасибо, Тео… Я… – Дэмьен понял, что отец Дэмьен хотел сказать – «я не умею за ней ухаживать» – но Бог послал розе Большого принца – Клавелла. – Она волшебная просто. Такая красивая девочка.

– Это всего лишь символ. Вам не нужно жениться на ней. Она будет просто стоять и ждать Вас… а если получится так, что погибнет… ну, всегда можно купить себе новую. Или попросить меня прислать. Я нахожу сорта «для парней» – забывчивых и не склонных к сантиментам. Хотя ей особо ничего не нужно, кроме воды и света и слов по утрам: «ты такая красивая».

– Идеальная девочка.

– И не говорите. Ну, – Тео повернулся к Дэмьену, – показывай свою библиотеку.

После экскурсии по Собору – «нравится? нравится?» – «да, с ума сойти, ты видел там надпись на латыни «я любил Тебя больше звезд – и с тем умираю, ибо не встретил Тебя на этом свете, вдруг Ты в иных мирах» – ничего себе, вера в иные миры – можно я сфотографирую? а это – «Любовь наша – всего лишь тень на стене с ликом Господа» – это же цитата из HIM… сколько здесь историй…» – с выходом на крышу – «только осторожно, в Соборе полно народу, а это наш секрет» – они пошли к отцу Декампу – кафе Тернеров по воскресеньям было закрыто, отец Амеди остался в Соборе за старшего; Клавелл наготовил быстро горячих бутербродов и вафель, завис над розой в немом восторге, потом потащил Тео в свою комнату, показывать бонсаи – Дэмьен там еще ни разу не был и бонсаев не видел; потом Маттиас убежал по своим загадочным делам; а потом Тео и Дэмьен гуляли по Асвилю, скупали все понравившиеся открытки – «эй, оставь немного, что я буду тебе посылать», пили кофе из уличных ларьков – с корицей, шоколадом, потом поехали на конюшню отца Декампа – он позвонил и нашел их на одной из площадей, забрал в «лэнд-круизер» – «Клавелл решил устроить пикник на открытом воздухе в конюшне, пока хорошая погода»; конюшня мало походила на конюшню – деревянный дом, сено на полу, на стенах – дорогая упряжь и цитаты из Франсуа Вийона в позолоченных рамах вместо картин очень красивым шрифтом: «Из рая я уйду, в аду побуду. Отчаянье мне веру придает. Я всеми принят, изгнан отовсюду» – моя любимая, сказал отец Декамп, мой отец обожает Вийона, это он заказал все эти работы, это наша с ним конюшня, на двоих; всё зеленое, красное, бархатное, банкетки, стеклянная душевая, фонтанчики для питья, мешок яблок в углу – осенних, ярких, крепких, желтых, красных – Дэмьен сразу вытащил и стал есть одно – «это же не только лошадям, людям тоже можно?»; конюхом была красивая темноволосая девушка, она вывела отцу Декампу тонкую нервную темно-гнедую лошадь – её звали Пола Негри – и еще была гнедая, светлая, рыжая, Ава Гарднер; отец Декамп дома переоделся – в толстый темно-зеленый, почти черный свитер с вельветовыми коричневыми заплатками на локтях, облегающие черные вельветовые штаны, высокие сапоги; «Тео, Дэмьен, кто со мной – Ава очень спокойная лошадь; там есть одежда – чистая, про запас – всякие свитера, пиджаки, брюки… Лина, оседлай» – Тео в легкую залез, в чем был, на Аву, сделал круг, вернулся, слез, Дэмьен закатил глаза и тоже залез на лошадь; Ава стояла и ждала, что этот мальчик сделает – Дэмьен ей дал кусок своего яблока, и они стояли посреди манежа и ели яблоки, и их обоих это устраивало; потом Лина сжалилась над Дэмьеном, взяла Аву под уздцы и вывела наружу – возле конюшни было большое утоптанное поле, площадка с барьерами, открытый манеж, огороженный невысоким плетеным забором, а дальше – огромный парк, с озерами; «хотите в парк или по манежу походите?» – Дэмьен решил, что парк – это слишком – и она завела их в манеж – и они ходили с Авой по кругу, смотрели на деревья, разговаривали с Тео – тот свесился через забор, и тоже ел яблоко, и давал откусить Аве, когда она проходила мимо него – дисциплинированная, не остановилась – яблоко или ничего; и тут из парка вернулся, весь в мыле, отец Декамп: «Вы что там делаете? Ходите просто? Давай, Дэмьен, хотя бы рысцой» – Ава услышала стук копыт Полы и вскинулась, и Дэмьен, не ожидавший подвоха, упал.

Ему казалось, что из него вылетел скелет.

– О, Боже, Дэмьен, – отец Декамп перемахнул через забор на Поле Негри и спрыгнул, и смотрел на него. – Сколько видишь пальцев?

– Ричи тебя убьет. Он всем запрещал бить Дэмьена в спарринге, чтобы мозги не повредить ему ненароком, – наклонился Тео, загородив солнце.

Дэмьен же ничего не слышал – он трогал языком зубы – целы; всё вокруг кружилось, он будто бы погружался в какую-то набитую колокольчиками перину, всё глубже и глубже, а потом его окатило водой – и он сел со стоном – Лина держала в руках бутылку с водой.

– Я… я в порядке… просто упал…

Отец Дэмьен ощупал его осторожно – но ничего не сломалось – просто сильно ударился о землю; «Боже… я бы себе никогда не простил…» – «Это я такой лузер, прости, опозорился перед тобой» «Ну, ты же предупреждал, что не любишь кататься» «Надо было уточнить еще, что и не совсем умею» – и Дэмьена довели до полосатого красно-желтого пледа, на котором Клавелл уже разложил из корзины кучу домашних сэндвичей, домашний печеночный паштет с маслом и белыми грибами, язык с ореховым соусом, бекон, красные и желтые помидоры черри, бумажные пакеты с картофелем фри, креветки, тоже в пакетах, в кляре, а на десерт – домашние пирожные с взбитыми сливками и печеные яблоки; полосатые салфетки в тон, яблочный сидр, коньяк, желтые стаканы, красные тарелки, красные и желтые приборы – чудесный был пикник, не считая падения, и того, что отец Декамп напился – он всё время спрашивал, точно ли в порядке Дэмьен; «слушай, похоже, он пьян» – отец Декамп лег на траву и смотрел в небо, а потом заснул; «ну, у него чувство вины, он же тебя чуть не угробил» «сам полез, мог и не лезть… а ты мог бы предупредить… ты же знаешь, что я катаюсь, как лось» – Тео засмеялся – он тоже немало выпил, раскраснелся, глаза зеленые блестят – «как ты там?» «Один? Ничего, справляюсь… а ты волнуешься? За что? Что я девушек начну водить?» – Дэмьен закусил губу – иногда Тео был ужасно бесячим – сентиментальным или циничным не вовремя.

Поезд Тео уходил ровно в полночь; Клавелл погрузил остатки пикника в «лэнд-круизер», и спящего отца Декампа; он был таким хрупким у него на руках, совсем юным; «приезжайте еще, лучше еще раз сесть на лошадь, чтобы не бояться» – сказала Лина, «обязательно» – и все делали вид, что всё в порядке; подумаешь, кто-то пьян и спит, а кто-то упал, как дурак; «на самом деле, всё здорово, Дэмьен, не грусти» – Тео сжал ему руку – они проезжали мимо Собора – темнело – и шпили Собора опять было не видно в облаках – крышу, полную листьев – «Правда, он красивый?» «Он не просто красивый, он будто портал в те самые другие миры – где есть Он – а мы его любим больше звезд – неужели неудачный пикник может пошатнуть твою веру в Собор?» «я… я не знаю… наверное, во мне уже просто собирается книга… и меня всё начинает раздражать… а приезжай через неделю, я открою библиотеку, запишу первого читателя официально, и потом еще через месяц – обязательно – у нас будет световое шоу – молодые эстонские художники, вдохновленные распятием, подготовили шоу проекций на фасаде Собора – фасад же здоровый, представляешь, простынь для проекций такого размера, и в шоу будет прожектор с крестом – его установят на крыше Собора, и ночью он будет светить в небо, призывая Христа – знаешь, как знак Бэтмена над Готэмом, только знак Христа над Асвилем… прожектор очень долго согласовывали с Ватиканом – это же такой скандал будет – но Ватикан решил рискнуть, и прожектор потом оставят насовсем, вместо вывески «Open»» «Христос – новый-старый Бэтмен» «смена культурных парадигм» «йе…». Тео уехал, увозя месячный запас открыток – «можешь не присылать… а потом опять присылай» – «не, я уже привык покупать каждое утро тебе открытку, мне уже сразу редкие штуки новые оставляют» – а потом Дэмьен шел через Асвиль пешком – ему хотелось пройтись – и медленно вкусно размышлял над главой книги о Соборе – о надписях на стенах – как их оформить – с трактовкой или без, просто списком, с приблизительной датой написания и переводом; было холодно, безлюдно, завтра в понедельник, всем рано на работу; в парке, возле дома отца Декампа, на него напали – он остановился прикурить, в затылок уперся ствол пистолета, и тихий ясный молодой голос сказал:

– Стой, где стоишь. Можешь курить. Не дергайся, главное, иначе выстрелю. Ты Дэмьен Оуэн? Библиотекарь из Собора?

– Да.

– Бери телефон и звони отцу Декампу.

– Вряд ли он может ответить.

– Час молитвы?

– Нет… – Дэмьен не знал, врать или нет, в такой ситуации, практика у него была небольшая. Что за день – сначала упал с лошади, теперь вот пистолет у затылка. Оружия он не боялся, его было много в Братстве, их учили стрелять, и это выходило у него куда лучше, чем ездить на лошади – Дэмьен попадал в три банки из пяти; и у него у самого был маленький пистолет с разрешением на ношение, девчачий, для чулка, называл его Ричи, с темной деревянной ручкой, теплой, будто его кто-то держал в руках до него, но он нравился Дэмьену, он был «его», и, конечно, он лежал дома, под рубашками, хотя Ричи всегда говорил носить оружие с собой: «ты мелкий, хорошенький пацан, тебе нужен огромный наган, ты не представляешь, сколько злодеев шарится вокруг».

– Не представляю, – тихо сказал он. – Прости, Ричи.

– Ты что-то сказал, малыш? Давай звони отцу Декампу, – и давление на затылок усилилось.

– Я звоню, но когда я его видел в последний раз, он был пьян.

– Да что ты говоришь, какой секрет – пьющий католический священник… Но ты попробуй.

Дэмьен достал телефон, нашел номер, позвонил. Гудок шел, наконец, телефон взял Клавелл.

– Да, месье Оуэн?

– Клавеллл… срочно нужен отец Декамп.

– Увы… сами понимаете. Он спит.

– Ох, что ж…

– Позвоните Маттиасу. Обычно он решает все проблемы. Вы в беде? Вы не дошли до дома…

– У меня нет номера.

– Я сейчас скину вам смс. И сам позвоню. Главное, стойте, где стоите, и тяните время. Вы в парке?

– Угу…

Клавелл отключился.

– Ничем не смог помочь, извините. Отец Декамп спит.

Пистолет не убирали, размышляя, видимо, что еще можно предпринять.

– Тогда придется взять тебя заложником.

– Как скажете.

– Не боишься? – человек взял Дэмьена за плечо; очень сильные пальцы, орехи давить. – Даже не дрожишь, какой молодец. Машина в конце парка…

– Может быть, Вы скажете, в чем дело, может, оно очень просто решается. Вы что-то из Собора хотите, что-то нам завещали, а вы не согласны? Или отец Декамп Вам должен денег?

– Он должен моего боссу бухгалтера и пару девочек. Но девочки – черт с ним, их на улице полно – а вот бухгалтер убежал с изрядной суммой.

– О… У нас не появлялось нового бухгалтера в штате, если это Вам поможет.

– Его прячут где-то в Соборе, он попросил убежища. И я не могу ничего с этим поделать.

– Понимаю… Собор – это убежище. Но большинство людей не задумалось бы – пришло в Собор с пистолетом…

– Я уже приходил.

– Заблудились и чуть не сошли с ума?

– Нет, мы никого не нашли, там такие пространства, ты, прав, хорошая шутка, а потом вышел брат Маттиас, этот странный парень в белом, и… это всё лишнее. Ты что-то больно разговорчивый. Мне нужен наш бухгалтер. Поедешь со мной и будешь сидеть в подвале, пока мне не отдадут нашего парня.

– Нет, не поедет. А бухгалтер и девочки останутся там, где хотят оставаться, пока сами не решат, что дальше. Они попросили убежища, и мы им дали убежище, – Маттиас был по-прежнему в своем белом облачении, широком, с капюшоном, но откуда он появился – непонятно – призрак-ниндзя, персонаж-мечта из подростковых фильмов – кто-нибудь придет и спасет тебя, и его одного будет бояться целая армия.

Пистолет вдавился в затылок Дэмьена.

– Мне достаточно нажать на курок, и его мозги…

И вдруг пистолет перестал вжиматься в череп, Дэмьен сразу отскочил и обернулся. Человек лежал на земле, лицом в листву, глухо, молчал, он был без сознания, Маттиас скрутил ему руки своим поясом – веревкой из светлого льна с деревянным крестом на длинном конце, пистолет лежал рядом, в траве, Маттиас носком ботинка толкнул его к Дэмьену.

– Дэмьен, возьми, пожалуйста, и носи с собой. Обойму я тебе выдам. Очень распространенная сейчас модель.

– У меня есть пистолет.

– А чего не носишь?

– И чем бы он мне сейчас помог?

– Резко наклонился бы и выстрелил бы ему в ногу.

– Здесь, в парке?

– Он же наставил на тебя пистолет.

– Кто это?

– Десмонд Джи, киллер здешней мафии. Один из бухгалтеров, убежденный католик, и несколько девочек из борделя раскаялись и попросили у нас убежища, они больше не знают, к кому обратиться – полиция требует от них заявлений и судебного иска, протестанты таким не занимаются, а мы… мы занимаемся. Они хотят просто уйти, – Маттиас сел на тело Десмонда – как на табурет – темный клетчатый твидовый костюм, винтажный коричневый плащ, шикарные ботинки, – молодой и красивый, наверное, такой резкой нагловатой красотой, которая так помогает в школе цеплять девчонок и топтать прочих ногами – буквально, – и достал из складок одеяния телефон. – Звоню в полицию. Пусть приедут, полюбуются, заберут. Напишешь же заявление? Теперь у них уже полный комплект нападающих, даже скамейка запасных, и даже тренер, и все из клана Адольфи. Комиссар Локи на нас не нарадуется. Представляешь, посадить всю местную мафию за нападение на служащих Собора – дело Аль Капоне о неуплате налогов прямо-таки нервно курит в стороне на таком фоне.

– То есть не только на меня?

– Отец Декамп удрал от них на Поле Негри. Суперлошадь. Они оба молодцы. Настоящие чемпионы. Оторвались в первые секунды. Даже на «хаммере» так сквозь лес не пропрыгаешь.

– А бухгалтер и девочки? Как они попросили помощи? Разве так можно?

– А почему нет? Процесса никакого нет. Они просто раскаялись и хотят вести обычный образ жизни, ничего героического – у них даже документов нет, чтобы кого-то там разоблачить, сдать, как в кино. Наверное, они могли бы что-то там рассказать, но без документов разве ж это доказательство – речь… Сначала одна из девочек обратилась в полицию, хотела попасть под программу свидетелей, но они ее потеряли один раз, в кафе, ее почти поймал Десмонд, он стрелял в нее прямо на улице, ранил несколько человек, но она убежала, влетела босиком – она выскочила из туфель на каблуках – в Собор прямо в объятия отца Амеди… Собор тогда только ремонтировали, отец Амеди выдал ей каску и дормиториум, а потом пришли еще несколько девчонок и бухгалтер, рано утром – они назвали это «Великий Побег» – он шел с пистолетом, такой смешной, так боялся, но пытался охранять девочек – близкие потихоньку пронесли разные вещи им для уюта – у них теперь даже ковры есть и аквариум у одной из девочек, и целая коллекция торшеров… Они у нас в Соборе уже несколько месяцев живут. Комиссар Локи пытается что-то придумать, чтобы не использовать их как свидетелей и при этом переправить под защитой полиции, а Десмонд сначала не понял, где все прячутся, а теперь вот догадался. Пришел однажды ночью с огромной толпой, давай обыскивать Собор… Дежурили мы с отцом Валери, отец Валери даже расплакался – так нагло они себя вели – переворачивали все картины, иконы, статуи, гобелены срывали, а нам тогда только привезли, и мы развесили коллекцию гобеленов со Страстями Христовыми, с драгоценными камнями, это же хрупкие бесценные вещи – их несколько лет вышивали для нас, и девчонки нам как раз помогали развешивать всё, как раз Великий Пост, такую выставку сделали для прихожан… Я думал, я их убью там же, только за слезы отца Валери, он же такой хороший – и пожилой – человек… Ну… Я попросил их выйти. Как можно вежливее. Больше в Собор они не приходили.

– Ты их всех…

– Нет, это же Собор. Но крови немного было.

– Все знают, что ты…?

– Нет. Отец Валери теперь знает. Я думал, ван Хельсинг предупредил тебя.

– Нет… Но мы знаем, кто он. Ты… тоже… как он?

– Вроде того, я как бы «молодая смена». Надо же кому-то «этим» заниматься. Собору нужна разная помощь.

– Я понимаю. Но не Инквизиции, ни военных орденов официально еще нет.

– Да, так что пока я брат-мартинист, занимаюсь благотворительностью. Я, правда, занимаюсь благотворительностью, у Асвиля богатая темная сторона – свой Твин Пикс – здесь полно наркоманов и проституток, и бедной отчаявшейся молодежи, и опустившихся стариков. Работы невпроворот. Но я помогаю, и я счастлив здесь. Устал?

– Есть немного. Сегодня был Тео, пикник, катание на красном коне, с которого я упал, теперь вот… Мне следует гордиться, что я жив после общения с… Десмондом Джеем? Это вообще настоящее имя? Дэмьен Глютц, Десмонд Джей…

– Джи. Не поверишь, но да. Вообще, Десмонд садист, но джентльмен. Он не убивает без надобности. Как все профессионалы, впрочем. Можешь не убивать – не убивай. Ты упал с лошади, с Авы – она же вроде спокойная… ну, ты держись. Сейчас, полиция приедет, мы сдадим Десмонда в хорошие крепкие руки и пойдем, попьем чаю. В благотворительных столовых уличных, честно – самый вкусный чай, а какие нам булочки отдают нераспроданные – с пеканом, ежевикой, яблоками – фантастика…. кстати, у нас в Соборе через пару недель традиционно устраивается День яблок – такая большая благотворительная ярмарка, где всё на свете, лишь бы яблоки – картины, открытки, пироги, сидр – это лично мой праздник, я его устраиваю со своими всеми подопечными – для бездомных и нуждающихся – уже третий год – мы все обвешиваем красным, желтым и зеленым – миллионы ниток – есть одна проститутка на улице Крыльев, она делает из ниток чудеса – браслеты, ожерелья – такие гирлянды браслетов, и браслет понравившегося цвета можно снять с гирлянды и взять себе за символическую денежку – и под вечер все гирлянды расходятся, хотя утром весь Собор в них, будто в паутине… Ты же приготовишь что-нибудь на День яблок – стихи, например, на продажу, из шляпы, про осень и яблоки? Отец Валери и хор поют весь день, брат Тьерри играет на аккордеоне на улице, он здесь научился, в Асвиле, играть на аккордеоне, играет на всех праздниках – не всегда же орган запускать, старый он у нас… Наша цветочная мафия и брат Жан накрутят осенних букетов. Адель Тернер пришла и сказала, что их кафе тоже будет участвовать – они сделают сэндвичи с яблоками, пармезаном и белым соусом – первый раз они откликнулись, хотя я везде оставляю флаеры на День яблок; я думаю, это Адель их уговорила, из-за тебя… О, вот и полиция. Добрый вечер, комиссар Локи… Тут у нас – не поверите – вместо кресла – сам Десмонд Джи.

Полиция окружила весь парк; люди в форменных лакированных плащах, фуражках, с фонариками – целая армия – они стояли и смотрели на них безлико, молча, окружив периметр – и двигался – шел на них – только молодой человек в узких джинсах, высоких ботинках военных, черном толстом свитере, кожаной черной куртке короткой щеголеватой – мотоциклетный шлем в руках – с зачесанными назад гладкими густыми черными волосами, выбритыми висками, очень бледным длинным лицом, тонкими губами, значительным прямым носом, густыми бровями, огромными синими глазами с пушистыми, как куст сирени, ресницами – лицо было жесткое, замкнутое, будто замерзшее, но из-за этих огромных детских щенячьих ресниц его хотелось рассматривать бесконечно – завораживающий диссонанс. Комиссар приблизился, Дэмьен увидел, что ему лет тридцать вблизи, морщинки у глаз, синяки под глазами, еще один диссонанс – старый-молодой полицейский, как свет упадет; и еще у него не раздражающий нервный тик – он несколько раз подряд моргает, будто ему попало что-то в глаз, потом опять неподвижен, потом опять моргает несколько раз подряд.

– Он на Вас напал, брат Маттиас?

– Нет, на нашего библиотекаря, на новенького, на брата Дэмьена.

Полицейский посмотрел на Дэмьена. Странные глаза, огромные, как у куклы, как у анимешных персонажей, и такие холодные, с минимумом выражения – будто бы это затонированные стекла у машины, а что за ним – кто знает; можно в них прическу поправлять; и опять этот тик.

– Вы тоже монах?

– Нет, я… студент Католического университета, я на практике в Соборе, помогаю разбирать библиотеку, пишу докторскую.

– Докторскую – комиссар Локи выгнул бровь. – Сколько Вам лет?

– Девятнадцать.

– Неплохо. И что же произошло?

– Я шел по парку, ко мне приезжал сегодня друг, я проводил его на поезд, и пошел пешком, хотел погулять, и мне приставили к затылку пистолет… и угрожали… наверное… он был очень вежлив, ничего такого, кроме пистолета в затылок, мне не сделали больно, не оскорбляли, он хотел меня забрать с собой, но тут появился брат Маттиас…

– Брат Маттиас… – повторил комиссар Локи и перевел взгляд на Маттиаса, и неожиданно улыбнулся одной стороной рта, будто лед треснул, морщинки раскололи белое лицо. – Хотел бы я знать, что же вы такое забрали у Адольфи, раз они устроили такую охоту на вас… Это ведь даже не деньги, нет такой суммы, ради которой рискнули бы самим Десмондом Джи, это уже дело принципа, мафия против Собора.

– Не поверите, комиссар, но, правда – ничего особенного, такая ерунда… сами удивляемся… думаю, мы их просто разозлили.

– Испугались? – комиссар еще раз посмотрел на Дэмьена.

– Нет, – Дэмьен пожал плечами.

– Почему? Вы такой же, как брат Маттиас. Библиотекарь с черным поясом по карате?

– Нет, я просто библиотекарь. Но чего бояться?

– Смерти.

– Я верю в Бога. Смерть для меня – встреча с Ним – момент высочайшего блаженства.

– Интересная версия. Никогда не думал так о Боге – как о блаженстве. Будете писать заявление?

– Ко мне будут подходить на улице разные люди и угрожать сломать руки, чтобы я забрал заявление?

– Не исключено.

– Напишу.

Комиссар пожал кожаными плечами.

– Как хотите. Ваши руки. Поедете со мной на мотоцикле, ездите на мотоциклах?.. шлем я дам, у меня есть запасной… Я сам Вас доставлю в участок, мало ли… Брат Маттиас, Вы с нами?

– Я на машине. Поеду за вами.

– Да, езжайте за нами. И возьмите, брат Маттиас, Десмонда себе на заднее сиденье, он же без сознания, кто угодно его может доставить в участок, чтобы не нарушить протокол.

– Не доверяет своим людям? – спросил тихо Дэмьен.

– Не доверяет, – и брат Маттиас закинул Десмонда себе на плечо, – ох, ну и толстый же мужик….

– И поэтому отец Декамп позвал меня к себе жить – в Соборе просто нет свободных комнат?

– Да. Прости. Мы не знали, как тебе рассказать.

– Как много всего…

– Да у нас такое каждый день. Вечно мы влипаем в истории. Сериал можно снимать. Команда Собора, во все тяжкие. Давай, Десмонд, о, очнулся… давай, забирайся на заднее сиденье, двигай руками-ногами… ну и что, что связаны… мы тебя везем в полицию, нам кажется, что ты нарушил закон, и мы, как законопослушные граждане, решили сдать тебя… а ты думал – домой?

– Нет, нет, нужно что-то длинное, как у старых английских романов: «Подлинная история Собора: подробное описание нравов и событий, происходивших в период такой-то и такой-то, с философическими отступлениями и несколькими лирическими картинами».

– Сочиненная Дэмьеном Оуэном, библиотекарем и филологом, весьма уважаемым в своих кругах…

– Полная страстей, преступлений, разоблачений, откровений и счастливых развязок…

– Ох, если бы.

…Сверкающие огни Асвиля, дорога, ветер, кожаная спина и талия комиссара Локи – Дэмьен первый раз в жизни ехал на мотоцикле – да еще и в окружении мигающих полицейских машин – а затем полночи в участке – он написал заявление, смотрел на допрос Десмонда на камере – тот молчал, насмешливый, жгуче-красивый, на вопрос, зачем он напал на Дэмьена ответил, что ошибся человеком, думал это его приятель и хотел его напугать в шутку; потом их отпустили – «не уезжайте из города, пожалуйста, без предупреждения» – «покажу тебе свой Асвиль, как обещал» – сказал Маттиас; и они шли по ночному городу, большому, испорченному, полному жизни: был канун Хэллоуина, работали кафе, дансинги, клубы, люди ловили такси, курили, обнимались, кричали друг на друга, часть прохожих уже в костюмах – зомби, ведьм, шлюх, вампиров – туристы фотографировали их – и подсвеченный большой фонтан на центральной площади, полный монет; они вспомнили про шоу через месяц – «прожектор с крестом, Боже мой, епископ просто концы отдаст» – обсудили День яблок – все на них оглядывались, странная пара – молодой рыжеволосый – златоловосый – волосы у Маттиаса отросли и блестели, будто он был в паричке, таком девочковом, для роли ангелочков, парень в белой рясе с капюшоном и совсем молодой красивый мальчик в вельветовом коричневом костюме, винтажной бабочке из темно-зеленого жаккарда в золотые огурцы, синем пальто – что они здесь делают, тоже в костюмах – монаха-ангела и ученого? Уличная столовая – светящийся разноцветный автобус, весь в цветы, огромные красные, желтые – цвета пикника – вспомнил Дэмьен – как сто лет назад было – Эмиль Леон, без формы шоферской соборной, в черном свитере и куртке, в маске из «Крика», сдвинутой на затылок, разливал суп, чай, раздавал булочки; «и нам чаю и булочек, Эмиль» «о, это Вы, брат Маттиас, и Вы здесь, месье Оуэн, спасаете кого-то среди ночи? булочку с чем? шоколадную, черничный маффин, яблочную с корицей?» – они взяли яблочные – чай был в картонных стаканах, больших, темно-коричневых – «сюда надо эмблему Собора какую-нибудь…» «ее пока нет» «да, потому что Собор называется просто Собор… не Пылающего Сердца Иисуса, не Непорочного Зачатия, не Святого Петра…» – «просто Собор из века в век; думаю, сейчас его можно смело назвать Собор Святого Креста, что-нибудь такое» «Отец Декамп сразу переведется куда-нибудь, или уйдет из Церкви» «Посмотрим, кто кого – распятие отца Декампа или он его» «Непорочного Зачатия меня всегда смущало… это плохо?» «о, меня тоже, просто как-то сразу отвлекаешься от мыслей о Боге и думаешь о сексе – как-то абстрактно, но всё равно» «как-то да…».

Отец Декамп уже не спал, он сидел, весь помятый, в белой рубашке с кружевом на манжетах, на красном диване и держал в руках странную вещь – ночник-куклу – фарфоровая фигуристая девушка в наряде ведьмы – рваная юбка черная в заплатках, сползшие шерстяные чулки, корсет, белая рубашка с обнаженными плечами, метла в одной руке – и собственная голова в другой – с ярко-красными губами, черными волосами – голова эта светилась – в нее вкручивалась маленькая лампочка, из-под юбки шел провод к розетке. Никого больше света – только камин, мерцающая синяя мозаика как канал, в котором отражается гуляющий город – старинная Венеция в карнавале или сегодняшний Асвиль, районы за Собором, за парком – и эта странная сексуальная хулиганская лампа. Темно, тепло и уютно, и жутковато, словно они собираются вызывать мертвых.

– Клавелл говорит, на тебя напали, – голос у Декампа был хриплым, просевшим, будто он на лодке пытался докричаться до кого-то с берега в ветер долгое время.

– Да, Десмонд Джи…

– Вот черт.

– Если бы я знал заранее о том, что в Соборе кого-то прячут, было бы проще понимать, что происходит. Я так понял, там живут не только девушки и бухгалтер мафиозный, а еще кто-то… Вообще, все живут в Соборе – братья, отец Амеди… – такая детская завидушка-обида была в голосе Дэмьена, что отец Декамп тихо спросил:

– Ты хотел жить в Соборе?

– Я мечтал об этом, как… ну не знаю… люди воображают зимой отпуск на Кипре – вот у меня будет такой номер, такой вид из окна, такой завтрак, такой пляж… Я хотел вообще из Собора не выходить – книги, книга – только за едой – я хотел бы – я хочу этого сейчас! Мне ничего этого не нужно – оперы, свиданий с твоей мамой, или с мадемуазель Кристен, конюшни – это всё здорово, но я люблю покой и книги… и Собор…

– О, я не подумал. Мне кажется, там довольно мрачно. Отец Амеди и братья сами свои комнаты приводили в порядок, это были просто очень грязные исписанные стены, пол и потолок, и окна без стекол. Ни света, ни воды, ни отопления. Сейчас-то всё есть, мы всё провели, и душевую кабину купили… Отец Валери не живет в Соборе. Он, как и я, из местных, у него своя квартира – от родителей досталась, он живет там с племянницей, такой веселой, молодой, хорошенькой девочкой, она сирота, спас её от приюта, стал опекуном, как-то он договорился, хотя я не знаю, может ли священник быть опекуном сироты; она его обожает, готовит, убирается, цветы разводит, она в обществе Святого Розария, они все там цветы обожают; а он переживает, что она с ним возится, со стариком-священником, на дискотеки не бегает… Я не живу – но я жил там первый год – на раскладушке, но там сейчас – правда – всё занято, все пригодные под жилые помещения; и они постоянно заняты – Маттиас постоянно кого-то приводит, кому некуда деваться; Кристиан тоже жил там, больше негде было, когда его выставили из больницы, пока мы его к маме не пристроили. Подожди. Решим мы что-то с девушками и бухгалтером. И с семьей Лидо.

– Таак… семья Лидо… а с ними что?

– Жертвы семейного насилия, которым некуда податься – у нас живут мама с дочкой, отец бил их и насиловал; отец Валери обратил внимание на эту семью – он спец по семейному насилию, как-то вот умеет разузнать, понять, оценить ситуацию; причем он же музыкант, особо психологией не увлекается; деваться им некуда, они убежали, в чем были – в летней одежде, когда отец, пьяный, бегал за ними с ножом; свой реабилитационный центр мы еще не построили, есть протестантский, но там нет места, они, в принципе, нам и так много помогают, с нашими прихожанами – психологами, занятиями, арт-группами… отец Валери сам расчистил комнаты, обои поклеил, познакомил с племянницей; девочки дружат, уроки здесь делают; с отцом же всё мутно – никто из соседей не подтверждает их историю, мол, хорошая была семья; полиция взяла со всех заявления, соцслужбы тоже, но пока никаких подвижек… каждый день молюсь, что произойдет хорошее, отцу выдадут запретительное предписание, а им – муниципальное жилье; не то, чтобы они нам мешают, но так тоже нельзя жить долго, это не дом.

– Комиссар Локи.

– Он уголовными преступлениями занимается, разбоем, организованной преступностью, убийствами… но он друг Собора, да. Не наш личный, но он нам не мешает, а это редкая способность – не мешать. Прости, я не могу сейчас никого выкинуть на улицу, чтобы исполнить твою мечту – жить в Соборе.

– Нет, это я прошу прощения… Я вел себя неподобающе для брата Розы.

– Есть немного. Прощаю. Хочешь чаю? Клавелл тоже не спит. Переживает. Надо сказать, что ты в порядке. Сходи к нему, он в кухне, покажись.

– Не, я на улице чаю попил, с Маттиасом в столовой из автобуса в цветочки на улице Гюго.

– О, автобус на улице Гюго, наш самый первый проект.

– Проект? Как в школе… Пойду к Клавеллу.

Свет был только в гостиной и в кухне – и Дэмьен еле слышно шел через всю квартиру, темную, бархатную, сказочный клетчатый паркет под ногами, и в нем тоже отражается – свет фонарей из окон – разноцветный – еще один город в карнавале – постучался в косяк двери – Клавелл сидел в кухне, сгорбившись, и читал – толстую книгу – у него горел обычный маленький желтый торшер.

– О, месье Оуэн, Вы дома, Вы в порядке. Чудесно.

– Спасибо, Клавелл. Ты меня спас.

– Не за что. Я знал, к кому обратиться. Я потом подумал – вот старый идиот – в доме же полно оружия, месье Декамп и Флавия раньше ездили стрелять, загород, по банкам, животных и птиц они не убивают, надо было просто взять что-то из сундука, самое большое, – так вот что в сундуке – ружья, – и побежать Вам на помощь.

– Вам нужно было присмотреть за отцом Декампом – он, собаки, бонсаи – и я еще тут – это слишком…

– Ох, как я рад, что всё хорошо закончилось. Хотите чаю?

– Нет, спасибо. Я пил чай… недавно. Ложитесь спать. Вы столько сделали за сегодня – пикник этот чудесный…

Дэмьен вернулся в гостиную – камин уже почти погас, отец Декамп так и сидел на диване с этой лампой в объятиях, гладил волосы, свисающие с локтя.

– Занятная лампа.

– Красивая?

– Мечта девочки-готки.

– Это подарок для Флавии. У нее сегодня день рождения. Я всё время покупаю подарки к этому дню, привычка – мы так долго были вместе – и они ей нравятся, это так приятно, хотя она страшно капризная в обычной жизни – даже самые простые: книги, альбомы последние любимых групп, блокноты смешные, рисунки уличных художников… Как-то у меня совсем не было денег, в семинарии, и я просто попросил одного из семинаристов – он здорово рисовал – сделать ее портрет по фото. Отличный получился, хотя семинарист не понял, зачем мне портрет девушки с черными губами; я разрезал рисунок на восемнадцать частей – как раз по количеству ее лет в том году – и потом склеил в произвольном порядке, и сделал сам рамку из веток – получилась такое безумие в стиле Тима Бартона; Флавия повесила его у себя в клубе, в VIP-зону, и всё время передает мне, сколько раз за вечер и за сколько его хотели купить. Это тоже ее портрет. Есть магазин, где девушка сама делает лампы – там заготовки – а детали можно придумать самому – там есть балерины, есть пастушки, есть русалки, есть феи – и вот – ведьмы – к Хэллоуину – можно принести фото – опять – и она делает лицо. Обычно Флавия приезжает, а тут решила не приезжать. Завтра срочной почтой отправлю. У девушки ее лицо никак не выходило – задержала заказ…

– Ааа, Флавия всё-таки решила не приезжать. Хорошо.

– Поэтому я тебя и взял к себе – но я думаю, что через полгода ты точно будешь жить в Соборе – и даже выберешь себе дормиториум – а не какой дадут. Обклеишь его писателями…

– Извини, я аккуратно. Это двусторонний скотч, не обычный зверский, канцелярский, а специальный, дорогой, легко снимаемый. Мы с Тео нашли его в одном магазине рядом с Университетом, у нас же там целый книжный квартал, и канцелярский. Стены не страдают, проверено уже.

– Да мне не жалко, пусть висят. Я только Хэрриота не узнал, пришлось перевернуть, прочитать сзади. Как твои ребра, зубы, голова – целы? Нет сотрясения?

– Нет, но всё болит.

– Набери ванну, после падения мне отец всё время ванну набирал в детстве, такую горячую, с маслами – помогает. По-девчачьи так, но папа вообще странный. Иногда я думаю, что он гомосексуалист.

– О, Боже, Декамп, я пойду…

Спать-спать. Какой дикий день. Но мысль о горячей ванне показалась Дэмьену здравой. Он зашел в ванную, включил краны, нашел что-то на полках – соль, масло, пена, – бергамот, роза, сирень, миндаль, белый перец, – всего накидал, разделся и лег. Стекло аквариума запотело. Дэмьен долго смотрел на него, потом протер и долго смотрел на рыбок, а потом заснул, и проснулся резко, от того, что замерз – и оттого, что на него теперь кто-то долго смотрит; этот кто-то вошел в ванную, скрипнул дверью – из разных пород дерева, с вмонтированным синим стеклом, сел на край ванны и смотрит на него, обнаженного – девушка невозможной красоты; вместо Оле-Лукойле; черноволосая, в пышной черной одежде, с белым кружевным воротником под горло; фирменное декамповское узкое лицо – но не благородное, породистое, а именно что очень-очень красивое, бледное, средневековое; и пальцы все в кольцах, черных, серебряных, и перстень, похожий на перстень отца Декампа – только с рубином; настоящая принцесса-ведьма, которая умеет превращаться в ворону, черную кошку или кобру.

– Привет, – сказала она мелодично, манерно, растягивая слова. – Ты кто такой?

Дэмьен шумно сел в ванне, вода выплеснулась на пол, и на край платья девушки; пена уже давно растаяла, и девушка наблюдала его во всей красе.

– Я… Дэмьен Оуэн.

– Тоже Дэмьен?.. Как теперь сложно – я думала, он единственный Дэмьен на свете, а теперь есть ты; и ты тоже очень красивый… Ты не замерз?

– Замерз. Я прошу прощения…

– Дать тебе полотенце?

– Да, спасибо, – она поднялась с края ванны – безумное длинное платье с рваной пышной кружевной юбкой, кожаным корсетом, цепочки на рукавах, – будто она только с Хэллоуиновского карнавала, – сняла ему полотенце с вешалки – позолоченной, с подогревом, темно-синее, – но не отвернулась; Дэмьену пришлось встать из воды, как есть, и взять у нее полотенце.

– Я Флавия Декамп.

– Я понял.

– Видел фото?

– Из контекста.

– Оу… а ты брат Розы, про которого рассказывал Дэмьен?

– Наверное. Думаю, я не первый, кто приезжает к нему из Братства…

– Мальчик-библиотекарь, душечка, который книгу про Христа написал… и ведет переписку с Артуром Соломоновым в «Искусстве кино»?

– Да.

– О, ну, приятно познакомиться. Я в самолете читала твою новую книгу – про святых – «Absolution», купила прямо перед полетом, заехала в магазин свой любимый, «Башня», оставляла там предказаз. Подпишешь?

Дэмьен не знал, что сказать – он стоял в полотенце, голый, замерзший, с красивой девушкой в пышном черном платье в ванной; а вокруг ночь, и никого, кто бы помог.

– Мне… мне нужно одеться. Не обижайтесь… но тут ужасно тесно. И вообще, ситуация для меня щекотливая, я же… Давайте я оденусь, а потом мы с вами поговорим.

– Кофе сварить? Я тихо, я умею. А то Клавелл уже спит, и Дэмьен тоже – не люблю их будить. Я сказала, что приеду, попросила тетю Ирен передать, но не сказала, во сколько будет самолет, сама не знала, вот они и не ждали… Собаки только мне обрадовались. Но ничего, у меня полная розовая сумка горячих хэллоуиновских подарков для двух взрослых скучных любимых мужчин; если б знала, что тебя застану – и тебе бы что-нибудь привезла.

– Спасибо.

– Я тебе потом подарю что-нибудь, извини, обещаю. Сразу: кожа, шелк или латекс?

– О, Боже… а твида или вельвета нет в списке?

– Ммм… надо подумать… черный бархат?

– Уже лучше.

– Поняла.

Она, наконец, вышла. Дэмьен облокотился о стену, нашел в кармане пиджака телефон и позвонил Маттиасу – никогда не думал, что доживет до звонка Маттиасу среди ночи – и вот как быстро.

– Да, – сразу отозвался Маттиас, он спит когда-нибудь?.. отжимается на кулаках в холодном дормиториуме, небось, как Ричи. – Я не помешал?

– Нет, я читал – твою книгу, про святых, купил сегодня утром, еле успел, последний экземпляр был в магазине, всё расхватали, сказал продавец, а говоришь, далеко до Фрая. Последняя книга Фрая там грудами лежит, никому не нужная… Она чудесная, правда, такая красивая, пронзительная, добрая… подпишешь?

– Да… конечно… Флавия приехала.

– Ого.

– Отец Декамп и Клавелл спят, а я проснулся. Она… вполне дружелюбная… Мы поболтали, но, наверное, лучше тихо собрать вещи и найти, где переночевать.

– Да она на пару дней обычно приезжает. Они очень быстро с отцом Декампом превращают жизнь друг друга в ад.

– Но всё равно, не буду же я на диване здесь спать.

– Что-то тебе сегодня не везет.

– Мне кажется, я в каком-то черно-юморном шоу…

Маттиас засмеялся.

– Не переживай, это, правда, на пару дней. Моя знакомая как раз ищет, кому сдать квартиру – у нее съехала девушка в середине месяца, квартира стоит пустая и оплаченная, она не будет возражать, если я тебя туда вселю. По договору она пока не может ее сдать, но жить в ней можно. Такая светлая славная мансарда. У меня даже ключи есть. Так что кидай вещи первой необходимости в чемодан и выходи. Я тебя в парке встречу.

– Спасибо, Маттиас.

– Подпишешь мне книгу.

– Конечно.

Флавия была уже в гостиной на полу, она включила один торшер, разожгла камин, и сидела на полу, почти лежала, облокотившись на локти, и смотрела в камин. На стеклянном столике стояли две чашки с кофе, из сервиза с рисунками да Винчи.