Соблазны бытия Винченци Пенни

Глава 44

Настроение у Чарли становилось все хуже. Давно уже он не испытывал такого отчаяния. По его представлением, от тридцати миллионов – это по самым грубым подсчетам – его отделял всего-навсего листок бумаги, которого, возможно, даже и не было. А если был, тогда, конечно, от ворот поворот. Миллионы мистера Эллиотта останутся лежать в банке. Но если Барти не оформляла отказа, эти денежки через какое-то время прилетят к нему. Естественно, не к нему. К Дженне. Но он, выждав плюс-минус несколько месяцев, уж точно сумеет заполучить пару миллионов.

Чарли не сомневался: если бы Барти оформила отказ, основной документ отправился бы на хранение к ее адвокатам, а себе она обязательно оставила бы копию. Он еще не встречал человека, который с такой педантичностью относился к своим бумагам и держал их в столь умопомрачительном порядке. Копии всех важных писем, которые она писала, и прежде всего писем, касавшихся Дженны, были рассортированы по датам и разложены по папкам. Следовательно, копия отказа тоже должна была бы где-то храниться. Если Чарли ее до сих пор не нашел… Господь, сделай так, чтобы этого отказа вообще не существовало.

Он несколько раз перерыл все бумаги Барти в нью-йоркском доме, однако ничего не нашел. На уик-энд Чарли поехал в Саут-Лодж и стал смотреть там. Ничего примечательного. Бумага, подтверждающая ее членство в местном парусном клубе, несколько квитанций с указанием сумм, пожертвованных ею художественному музею Пэрриша. Копии ее писем в местную газету и различные местные организации. Чарли осторожно спросил у Миллзов, не хранила ли она здесь каких-нибудь документов. Те ответили, что, скорее всего, нет, но посоветовали посмотреть на чердаке, где были коробки с бумагами. Чарли ухлопал несколько часов, просматривая старые английские газеты, в основном времен Второй мировой войны. Его настроение стало улучшаться.

– Я внимательно осмотрел все мыслимые места в обоих домах, – похвастался он Уайли. – Никаких намеков. Может ли это означать, что она не оформляла никакого отказа?

– Нет, не может. Я вообще не понимаю, зачем вы потратили столько времени. У ее адвокатов обязательно должны быть записи. Встретьтесь с ними и попросите их проверить.

Откуда Уйали было знать, что Чарли боялся обращаться к адвокатам? Те обязательно сообщили бы о его просьбе попечителям, этой троице скупердяев. Один из них – Мартин Гилрой – сам был юристом, хотя и не из той фирмы, с которой всегда имела дело Барти. Характер запроса быстро бы навел Гилроя на соответствующие мысли.

Как-то вечером – время тянулось еле-еле, – устав в очередной раз ворошить бумаги покойной жены, Чарли полез в ванну. И там его осенило. Он нашел способ: невероятно простой и чертовски умный…

– Паттерсон, ты все-таки гений, – сказал он вслух.

– Дженна, дорогая, я тут заполняю кое-какие бланки, и мне нужны сведения.

– Сомневаюсь, что я смогу их тебе сообщить.

– И тем не менее. Можно задать тебе вопрос?

– Конечно. Но потом ты послушаешь мою речь. Согласен?

– Я бы и так ее послушал… Радость моя, дело касается той истории… Помнишь, мы с тобой говорили? Это было в тот день, когда нам позвонили из Англии и сказали, что Селия при смерти. Я тогда спрашивал тебя, хотела бы ты получить долю отцовского наследства.

– Помню. Чарли, но ты же не стал…

– Разумеется, не стал, – ответил он голосом глубоко оскорбленного человека.

– Чарли, прости, пожалуйста.

– Дженна, я вообще забыл бы про все это, но мне понадобилось кое-что узнать.

– Зачем?

– Точнее, не мне, а Внутренней налоговой службе. Людям, взимающим подоходный налог. Им необходимо знать, не оформляла ли твоя мама официального отказа от притязаний на наследство.

– А им-то какое до этого дело?

– Одному Богу известно. Как я понимаю, если отказ не был оформлен, твоя доля может считаться потенциальным источником дохода.

– Какого дохода? Твоего?

– В известном смысле. Они рассуждают так: раз я твой опекун, то теоретически мог бы подать от твоего имени иск о разделе наследства.

– Так ты лучше спроси попечителей. Они тебе точно скажут.

– И снова получить от них нагоняй? Спасибо. Уже получил.

– Чарли, я думала, в этот раз они были с тобой полюбезнее. Ведь они тебе все-таки помогли.

– Да, дорогая. Помочь они мне помогли. Но вначале прочли долгую и нудную лекцию о том, как я должен распоряжаться поступающими от них средствами. И так далее. Как будто перед ними сидел шестнадцатилетний оболтус.

– Я этого не знала. – Дженна сочувственно посмотрела на него, а потом встала и обняла. – Чарли, я ничего не могу с ними поделать. Ужасные люди.

– Почему «ужасные»? Ужасных людей твоя мама не сделала бы попечителями твоего фонда. Они добросовестно выполняют свою работу, стоят на страже твоих интересов.

– А ты что, не стоишь на страже моих интересов? Чувствую, я снова на них разозлюсь.

– Дженна, не надо злиться. Это ничего не даст. Ты могла бы у них узнать про то, оформлялся отказ или нет? Но обо мне – ни слова.

– Конечно. Раз это так важно, я постараюсь.

Она позвонила Джейми. Видеться с ним Дженна не захотела, боясь наговорить резкостей.

– Джейми, мне нужно кое-что узнать. Ты знаешь сумму наследства моего отца. Наверное, я бы тоже могла получить какую-то часть тех денег.

– Ты? – насторожился Джейми. – Кто тебе это подсказал?

– Никто. Просто в газете попалась статья про такую же историю, как моя. Вот я и решила спросить.

– Понятно. И что же тебя интересует?

– Ты, случайно, не знаешь, оформляла ли мама официальный отказ от наследства?

– А тебе это так важно знать?

– Просто захотелось узнать. Это что, государственная тайна?

– Нет, конечно. Но ты что, хочешь хлопотать о перераспределении наследства?

– С чего ты взял? – В голосе Дженны звучал неподдельный упрек. – Ты же знаешь, до чего мне противны все эти дела. Я ненавижу всю эту шумиху вокруг денег, кучу каких-то идиотских законов. Мне противно каждый раз просить у вас, попечителей, мои же деньги. Как будто милостыню выпрашиваю. Вроде и деньги у меня есть, но помочь другу я не могу.

– Дженна, если под «другом» ты подразумеваешь Чарли, то мы уже помогли ему.

– Да. И еще прочитали целую лекцию, как ему нужно обращаться с деньгами.

В трубке стало тихо, затем Джейми спросил:

– Дженна, это Чарли попросил тебя узнать, был ли отказ от наследства?

– Джейми! – крикнула она, уже не сдерживая ярости. – Да как ты смеешь так обо мне думать? Я просто хочу знать. И если мама не оформляла отказа от наследства, я хочу, чтобы это сделал ты. Ей бы очень не понравилось, если бы я имела хотя бы малейшее отношение к тем деньгам. Я не хочу омрачать ее память.

– Дженна, я не юрист и не знаю, имеем ли мы право оформлять отказ от наследства. Но обязательно узнаю и сообщу тебе.

– Боже мой! – Ее злость нарастала, и Джейми это слышал. – Ты даже не представляешь, как я буду рада, когда наконец-то смогу сама распоряжаться своим имуществом и сама решать, что для меня лучше всего.

– Ты и не заметишь, как это время наступит, – сказал Джейми. – Хорошо, я узнаю и позвоню тебе. Пока, Дженна.

Он повесил трубку, задумчиво глядя на телефон. Затем снова поднял ее и позвонил Кайлу:

– Думаю, этот мерзавец что-то затеял. С помощью Дженны вынюхивает нужные сведения. Мы должны поговорить с Гилроем.

Гилрой был шокирован:

– Насколько я понимаю, речь идет о праве Дженны на отцовское наследство. Право посмертнорожденного ребенка. И конечно, если отказ не был оформлен, она может рассчитывать на третью часть отцовских денег. Даже сейчас.

– А сумма серьезная, – сказал Кайл, которому сильно не нравилась эта история.

– Очень даже серьезная. И Чарли, будучи законным опекуном Дженны, имеет абсолютное право подать иск. Более того, он, как опекун, получил бы контроль над ее деньгами и смог бы от ее имени управлять фондами.

– Какая ужасная перспектива!

– Не то слово.

Через сутки они встретились снова.

– Я навел справки, – сказал Гилрой. – Наш, с позволения сказать, друг побывал у Джонатана Уайли из фирмы «Уайли, Раффин и Уинн».

– Ну и ну! Должно быть, ему пришлось сильно раскошелиться за визит.

– Я думаю, он идет на любые расходы в расчете, что потом все окупится с лихвой, – сказал Джейми.

– Весьма вероятно, – кивнул привыкший к сдержанности Гилрой. – А история эта принимает интересный оборот. Вы согласны?

– Более чем интересный, – поморщился Кайл. – Такой, что может кончиться абсолютным кошмаром. Скажите, Мартин, он действительно может получить доступ к деньгам?

– Теоретически да. Как ее законный опекун. Я уже говорил об этом.

– Хотел бы я знать, что подвигло Барти назначить его опекуном.

– Мы с ней говорили об этом, – сказал Джейми. – Барти упирала на то, что Чарли относится к Дженне, как родной отец. И нравится он нам или нет, это действительно так. По отношению к Дженне он ведет себя просто безупречно. И Дженна искренне его любит. Не забывайте, Барти не опасалась за финансы. Она знала: там его руки крепко связаны. И потом, финансовая сторона не имела для нее первостепенного значения. Барти была еще достаточно молодой и не собиралась умирать. Наверное, она думала, что со временем утрясет этот вопрос.

– Вопрос с «Литтонс» она утрясла очень своевременно, – заметил Кайл.

– Я знаю. Но издательские дела и будущее дочери, наверное, занимали в мозгу Барти разные места. Хорошо, что мне сказать Дженне?

– Скажи ей, что мы заняты выяснением. Это сущая правда. Нам может понадобиться еще несколько дней. Мистеру Паттерсону придется проявить терпение.

– В его нынешних обстоятельствах ему трудно быть терпеливым.

– Бедняжка Дженна, – вздохнул явно расстроенный Джейми.

– Чарли, я выполнила твою просьбу.

– Какую, дорогая?

– Ну помнишь, ты спрашивал, оформляла ли моя мама отказ от наследства.

– Да? А я уже и забыл. И что ты узнала?

– Мне звонил Кайл Бруер. Сказал, пока они еще выясняют. Как только узнают, сразу сообщат. Нормально?.. Слушай, Чарли, ты не заболел? Вид у тебя жуткий.

– Тебе показалось, – возразил он.

– Может, тебе нужна помощь?

– Ты мне ничем не поможешь.

– И даже выпить не хочешь?

– Нет. Дженна, пожалуйста, оставь меня в покое. Я занят. Мне нужно сосредоточиться.

Чарли крайне редко раздражался на нее. Дженна чуть не плакала.

Мемориальную службу назначили на десятое ноября. Иззи прилетала в Лондон третьего числа, а мальчики – пятью днями позже.

– Прости, дорогая, но мы не можем надолго оставлять работу.

– Ничего. Я проведу несколько дней с отцом. Он будет рад.

Все трое собирались остановиться у Себастьяна в Примроуз-Хилл. Туда же на несколько дней должны были приехать Кит с Клементайн. Миссис Конли пребывала в радостном возбуждении.

– Для мистера Брука это будет настоящий праздник, – сказала она своей подруге миссис Моррисон, которая зашла помочь прибраться. Сама миссис Конли называла это приемом. – Все старику повеселее. Отвлекут от его дум. А тут и малыш скоро появится.

Миссис Моррисон, не знавшая всей истории, удивилась, почему это мистер Брук с таким волнением ждет рождения чужого ребенка, о чем не преминула сказать миссис Конли.

– Ничего удивительного, – дипломатично ответила миссис Конли. – Мистер Кит – сын покойной леди Селии. Они большие друзья с мистером Бруком.

– Наверное, ты смеяться будешь, но я, когда смотрю на мистера Кита, часто думаю, до чего же он похож на мистера Брука.

– Да? – притворно удивилась миссис Конли. – Я что-то не замечала.

– Жена мистера Кита, кажется, на последнем месяце, – сказала миссис Моррисон. – Ох, тяжело ей будет рожать.

С этим миссис Конли согласилась:

– У нее совсем узкий таз. Теперь уж ей придется забыть про свои романы. Будет присматривать и за малышом, и за мистером Китом. Милый он человек, ничего не скажу. И с увечьем своим справляется замечательно. Но уж до чего избалованный!

Миссис Моррисон ответила, что тут нет ничего удивительного. Его и зрячего постоянно баловали. А потом – само собой. Высказав свое мнение, она пошла наверх застилать постели.

Иззи мечтала поскорее оказаться в Лондоне. Она ужасно устала и радовалась передышке и возможности немного пожить в своем ритме. Работать вместе с Ником было просто замечательно, но у них получались… круглосуточные отношения. Это тоже было прекрасно, особенно сейчас, когда дела в «Нилл и Паркер» шли отлично. Но такое случалось не всегда, и тогда им всем приходилось работать в бешеном темпе. Иззи соскучилась по отцу. Ей очень хотелось увидеть Кита и Клементайн (она слышала, что Клементайн на девятом месяце и может родить раньше срока), а также всех остальных. Как бы она ни любила Нью-Йорк, иногда ее охватывала чисто физическая тоска по Лондону.

Нью-Йорк стал ее домом. Вряд ли Ник смог бы прижиться в Лондоне. Он был накрепко связан с Нью-Йорком, да и Майк тоже. Переселить их в Лондон было бы такой же безнадежной затеей, как поместить горные цветы в пруд с кувшинками и ждать, что они там расцветут.

Иззи не оставляли тревожные мысли об отце. Один, совсем один в огромном доме, ставшем вдруг таким тихим. Хотя Селия не жила здесь, она постоянно навещала Себастьяна и напоминала остальным, чтобы не забывали старика. Иззи боялась, что без настойчивых напоминаний Селии Литтоны мало-помалу начнут от него отходить. Все удивлялись тому, как мужественно и стойко он перенес смерть Селии. Но так было поначалу, на первой стадии этой трагедии. И если у других боль утраты постепенно стихала, у Себастьяна она только усиливалась. Его горе было запоздалым и оттого более страшным.

– Бедный отец, – тяжело вздохнула Иззи.

Это было накануне ее отлета. Ник помогал ей собирать вещи.

– В его жизни было так мало счастья. В личной жизни.

– Сомневаюсь. Он почти целую жизнь провел с Селией.

– На расстоянии. Она же не принадлежала ему.

– А я думаю, что принадлежала. Ему принадлежало ее сердце.

Иззи улыбнулась Нику. Одной из самых замечательных черт его характера была способность видеть обыденные вещи в совершенно новой перспективе.

– Похоже, ты прав.

– И потом, у него была ты. Представляешь, целых двадцать девять лет. Больше, чем в моей жизни. Но я собираюсь постепенно это наверстать.

– Ник… – Иззи поцеловала его. – Как же я люблю тебя! Мне до сих пор стыдно за свое поведение. Раздраженная, холодная.

– Я бы не сказал, что холодная. И если ты обещаешь и впредь меня любить, я смогу совладать даже с твоей холодностью. Ты была прекрасна, принцесса. Просто немного подавлена. Ты очень уставала. Вспомни, сколько работы на нас тогда навалилось.

Иззи опять поцеловала его и предложила отправиться куда-нибудь пообедать. Потом они могли бы заняться любовью. Правда, время не слишком подходящее, но все равно это будет прекрасно…

Мемориальная служба должна была начаться в три часа дня. Несколько необычно для подобных церемоний, но, как сказал Бой, это позволит им угостить и выпроводить многочисленных именитых гостей, а потом отдохнуть за обедом в семейном кругу.

До службы оставалась всего неделя. Им привезли гранки третьей по счету программы. Но давать заказ на печать никто не торопился. В семье не утихали споры по поводу музыки, в особенности той, что должна звучать перед службой.

– Мама не была религиозным человеком. Она просто любила красивые слова и красивую музыку, – сказала Венеция. – Я считаю, нужно выбрать побольше замечательных вещей Баха и Брамса. Возможно, даже что-то из Мендельсона. Как-никак у нас потом будут гимны.

– Ты забываешь, что это все-таки служба, и не где-нибудь, а в церкви.

– Ну и что такого, Джайлз? Мы же не собираемся приглашать туда биг-бенд.

Здесь в разговор вмешался лорд Арден и предложил, чтобы в число избранных музыкальных произведений включили «Panis Angelicus» [24]. Было решено, что эту вещь следует исполнять перед речью Себастьяна.

– Еще было бы совсем неплохо исполнить отрывок из «Реквиема» Форе, – виновато улыбаясь, добавил лорд Арден. – Конечно, если это уместно и не слишком поздно. Пусть это и реквием, но музыка такая вдохновенная.

– Конечно не слишком поздно, – ответила растроганная Адель и поцеловала его. Среди Литтонов она отличалась наибольшей симпатией ко второму мужу ее матери. – Джайлз, почему бы не исполнить отрывок из «Реквиема» перед службой? Мама бы точно одобрила. Отрывок не только красивый, но и достаточно длинный. Как раз на случай, если приглашенные будут опаздывать.

Лорд Арден выразил уверенность, что никто из приглашенных не опоздает. Венеция усмехнулась и сказала, что он просто плохо знает издательский мир. Старик посмотрел на нее своими по-детски наивными голубыми глазами и согласился. Да, он действительно плохо знает издательский мир. Точнее, совсем не знает.

– Меня туда не допускали. Она всегда держала меня на почтительном расстоянии.

Всем им стало очень неловко. Венеция спросила, может, у него есть еще какие-нибудь пожелания. Даже сейчас они смогут внести изменения в программу. Лорд Арден сказал, что, хотя это и может показаться банальным, он предложил бы отрывок из Первого послания к коринфянам святого апостола Павла.

– Я убежден: это самые замечательные строки, написанные на английском языке.

– Может, вы сами его и прочтете? – спросила Венеция.

Лорд Арден слегка покраснел от радости и ответил, что почтет за честь.

– Конечно, Банни. Просто раньше вы говорили, что не хотите играть слишком большую роль в этой церемонии.

– Есть роли и роли. Естественно, я бы не смог выступить экспромтом.

– В таком случае закрепляем за вами этот отрывок. Мы можем провести в церкви нечто вроде репетиции.

На этом изменения не закончились. Джей, рассыпаясь в извинениях, попросил внести еще одно дополнение в музыкальную часть программы. Он сказал, что в выходные они с Тори были на похоронах и его потрясло, как там исполняли «Куда б ты ни пошел» [25].

– Думаю, Селии очень понравилось бы. Эта музыка так на нее похожа…

А изменения продолжались и продолжались. Наборщики уже сверстали четвертую версию программы мемориальной службы. Чтобы ее напечатать, оставались всего сутки. Джайлз заявил, что, если бы мать явилась к нему в видении и предложила бы еще что-то изменить, он был бы вынужден ей отказать.

Близняшки посмотрели на него в молчаливом изумлении.

– Ты бы не осмелился ей перечить, – сказала Венеция.

– Осмелился бы, – вздохнул Джайлз.

Мысленно он уже в сотый раз спросил себя: не пора ли рассказать им о дневниках? И в сотый раз пришел к выводу, что нет. Пока не время.

Бруеры и Джейми Эллиотт остановились в «Кларидже». Венеция звала их к себе, но они отказались: не хотели обременять хозяев, которым и так пришлось размещать множество гостей. Это не было преувеличением. Помимо самих Уорвиков, в день службы, с утра, на Беркли-сквер должны были приехать Миллеры и остаться ночевать. В этом же доме нашли себе пристанище Джек и Лили.

За неделю до службы вдруг позвонил Маркус Форрест. Его приглашали, но он, к всеобщему облегчению, отказался. И вдруг – его звонок с уведомлением, что он обязательно приедет.

– У нас с Селией было немало разногласий, но я всегда восхищался ею и считаю, что просто обязан представлять «Литтонс – Нью-Йорк» на этой службе.

Такое заявление слегка удивляло, поскольку ожидался приезд всего состава директоров «Литтонс – Нью-Йорк». Маркусу вежливо ответили, что рады его решению и ждут на службе.

– Можешь присмотреть за ним, – холодно улыбаясь, сказала дочери Венеция.

Элспет, еще холоднее улыбнувшись матери, ответила, что с удовольствием это сделает.

Ее очень огорчал отказ Кейра прийти на мемориальную службу. Она подспудно надеялась, что незримое присутствие бабушки как-то поможет их примирению. Но больше всего ее угнетало откровенно пренебрежительное отношение Кейра ко всей семье и, конечно же, к памяти Селии. Хорошо, он не верил в загробную жизнь. Элспет тоже не верила. Скорее всего, и лорд Арден не надеялся, что Селия будет, сидя на облаке, придирчиво на все это смотреть и слушать, чтобы потом высказать свои замечания. Но дух Селии будет присутствовать под сводами церкви. А как же иначе? Собравшиеся будут думать о бабушке, говорить о ней, вспоминать ее, тем самым возвращая ее к жизни. Отказ Кейра посетить церемонию воспринимался Элспет как плевок в лицо Литтонам, как оскорбление, нанесенное расчетливо, с циничной жестокостью. В тот момент, когда людей будет объединять любовь и уважение к памяти Селии.

Элспет несколько раз пыталась говорить с Кейром, но безуспешно. В субботу, за несколько дней до церемонии, она была так зла на него, что едва произнесла несколько слов, когда Кейр пришел забрать детей. Возможно, все закончилось бы угрюмым молчанием, если бы Кейр сам не подлил масла в огонь.

– Надеюсь, в четверг все у вас пройдет отлично, – сказал он, приведя детей с прогулки.

– А тебе-то что? – не выдержала Элспет. – Если бы тебя это волновало, ты бы поддержал нас, а не стал бы демонстративно поворачиваться спиной. Наверное, ты убежден, что твой профессиональный успех – исключительно твоя заслуга. Позволь тебе напомнить, как после Оксфорда тебя не спешили брать на работу в издательства. Ни «Макмиллан», ни «Джон Мюррей». Я же помню, ты стучался во все двери. К Хайнеманну, к Майклу Джозефу. Список твоих попыток был внушительным, а результат – везде один… Не смею тебя задерживать, Кейр. Во время службы постараюсь не вспоминать о тебе, чтобы не портить торжественность события.

Пока что отказ Кейра занимал почти все ее мысли.

– С отцом творится что-то неладное, – сказала Кэти. – Может, у него опять неприятности?

– Не знаю. Почему ты так решила?

– Он стал слишком раздражительным. Огрызается на меня. Это не в его характере. Я уже начинаю беспокоиться.

– Вчера вечером он и на меня огрызнулся. И спит плохо. Я ночью проснулась. Пить захотелось. Было часа три. Вышла, смотрю – у него в кабинете свет горит. Странно. Обычно он любил поспать.

– Может, его волнует поездка в Англию? Встреча с твоей знаменитой родней?

– Может. Бедный Чарли. Но когда пришло приглашение, он очень обрадовался. Он сам мне говорил.

– Наверное, это у него из-за денег. Помню, он всегда так себя вел, если приходили крупные счета.

– Бедный Чарли, – снова сказала Дженна.

Эмоциональное состояние Чарли с каждым днем становилось все хуже. Новостей от попечителей не было. Кошмар. Сущий кошмар. Он давно не чувствовал себя таким беспомощным. Каждый день он подумывал о том, чтобы попросить Уайли напрямую обратиться к адвокатам Барти, и каждый день понимал, что только испортит все дело. Нужно проявлять осторожность. Дженна ни в коем случае не должна узнать о том, что он затеял за ее спиной. Если все будет хорошо и иск получит дальнейший ход, тогда он найдет способ рассказать Дженне. А сейчас ее незачем тревожить. Ждать. Надо ждать.

Он вспомнил, как в детстве монахини приюта водили их в парк аттракционов. Это всегда был праздник. Пока другие мальчишки кружились на карусели, Чарли упрямо толкался возле одного из игральных автоматов, которые называли «Поймай подарок». Он провел там целый час и потратил все деньги, какие у него были, пытаясь подцепить блестящим крючком дешевенькую игрушку из тех, что лежали на дне прозрачного ящика. Бросая в щель автомата очередной десятицентовик, Чарли думал, что на этот раз хитрый крючок поддастся его воле. Затаив дыхание, он осторожно двигал рычагами и почти цеплял крючком петельку игрушки, но время предательски заканчивалось. Крючок замирал, переставая реагировать на дерганья рычагов, и Чарли снова оставался ни с чем. Сейчас он находился примерно в таком же состоянии. Даже хуже. Его руки не сжимали рычагов, управлявших денежным крючком.

Дженна по-прежнему не любила летать на самолетах. Но ее изобретательный ум нашел, как ослабить страх перед полетом. Нужно вплотную чем-нибудь заняться и с головой уйти в это занятие. Поэтому она взяла с собой текст «Ноя» – школьной постановки, которую они готовили к Рождеству. Ей там отвели роль жены Ноя. Зная, что это может наскучить ей, она запаслась приличной стопкой журналов. И конечно же, во время полета надо будет еще раз продумать свою речь на мемориальной службе. Там все еще оставались шероховатости.

Она нервничала. Стоило ей вспомнить о громадной церкви, заполненной знаменитыми людьми, как к горлу подступала тошнота.

– О чем мечтаешь? – окликнула ее Кэти, читавшая в журнале раздел светской хроники. – Взгляни-ка на этого парня. Знаешь, кто он? Между прочим, это твой сводный братец Барт Эллиотт. Тут пишут, что в следующем году он будет праздновать свое совершеннолетие. И знаешь где? На острове. Съедется пятьсот гостей. А Барт полетит туда на личном самолете. Как тебе? Дженна, а вид у него очень даже. Ты бы могла меня с ним познакомить?

– Я с ним сама не знакома и, надеюсь, не познакомлюсь. Мне такие не нравятся.

– Мне тоже, – сказал Чарли и улыбнулся Дженне.

Если дело выгорит, это подпортит мистеру Барту Эллиотту радость от собственного дня рождения. Возможно, ему станет труднее оплачивать такие игрушки, как личный самолет.

В полете настроение Чарли стало улучшаться. Почему – он не знал. Возможно, потому, что он покинул Нью-Йорк, оторвался от суеты и тревог последних нескольких дней. А может, потому, что молчание попечителей играло в его пользу. Раз они молчат, значит никакого отказа Барти не оформляла.

Какой бы ни была причина перемены его настроения, Чарли знал: он сполна насладится пребыванием в Лондоне. У него появилось хорошее предчувствие.

– Девочки, думаю, вы не станете возражать, если я поселю вас на верхнем этаже, – словно извиняясь, сказала Адель. – Дом заполнен гостями. Приехала Мод со своим мужем Натаниелем. Представляете, Чарли, они не сообщили, что возьмут детей. Пришлось и им подыскивать комнаты. А ты, Дженна, будешь жить в комнате, где когда-то жила твоя мама. Надеюсь, тебе там понравится.

Дженна уже бывала в этой комнатке на четвертом этаже, из окна которой открывался потрясающий вид на Темзу. Помнится, она даже сидела на старой кровати, пытаясь представить свою маму маленькой испуганной девочкой, попавшей в чужой дом. Здесь мама росла, делала уроки, читала. В комнате по-прежнему стоял небольшой письменный стол Барти, шкаф для одежды и комод. Все это создавало у Дженны ощущение близости с матерью.

– Спасибо, Адель. Я с удовольствием там поселюсь.

– По-моему, ты уже знакома с Мод?

– Я видела ее несколько раз. Но они с мамой не очень дружили. Я так понимаю, Мод недолюбливала маму.

– Ну и очень глупо с ее стороны, – легкомысленно бросила Адель. – Кстати, Лукас просил передать, что очень хочет увидеться с тобой. Он приедет завтра, во второй половине дня.

– Серьезно? – спросила Дженна, даже покраснев от радости.

– Вполне. Завтра вечером я устрою обед. Американский обед, раз у нас столько американских гостей. Будет дядя Роберт, Бруеры и, конечно, Джейми.

– Какая замечательная идея! – сказал Чарли. – Адель, вы потрясающе гостеприимная хозяйка. Может, нам спеть для вас «Звездно-полосатый флаг»?

– Чарли, нельзя быть таким вульгарным! – смеясь, заметила Дженна и даже поцеловала его.

«А ведь девочка любит его, – подумала Адель. – И он в ней души не чает». Адель не понимала, почему остальные Литтоны так неприязненно относились к этому человеку. В нем ощущался оттенок печали. Эта печаль была хорошо знакома самой Адели, которую до сих пор преследовали воспоминания о двух мужьях. Правильнее сказать, о муже и любовнике. Наверное, она не годилась для длительных отношений с мужчинами. У нее даже мелькнула шальная мысль послать Джорди приглашение, но потом включился разум, и она мгновенно отказалась от этой мысли. Присутствие Джорди неприятно отразится слишком на многих, включая и его маленькую дочь. А еще больше будет тех, кого его присутствие всерьез разозлит. Даже странно, что когда-то он был полноправным членом семьи. Селии он очень нравился, а он просто восхищался ею. Восхищался, как всеми остальными, исключая самого себя.

Узнав, что Уорвики не приедут на обед, Кэти расстроилась.

– Кэти, пойми, это американский обед. Адель так и сказала, что устраивает его для американских гостей. А Уорвики – англичане.

– Тебе-то что. Будешь весь вечер строить глазки своему Лукасу. А мне с кем общаться? Со всяким старичьем вроде этой потешной пары из Калифорнии? Всю жизнь мечтала!

– Кэти, у меня нет привычки строить глазки. А эта, как ты их назвала, потешная пара из Калифорнии – очень милые и интересные люди. Лили Литтон когда-то была известной актрисой. Она начала выступать в Лондоне, а потом снималась в Голливуде. Представляешь?

– Ну вот тогда и общайся с ней. А я поболтаю с Лукасом.

– Как хочешь, – вздохнула Дженна. – Но учти: ему почти двадцать один год. Мы для него еще дети. Может, ему вообще не захочется с нами разговаривать.

– Ладно, – махнула рукой Кэти. – Как-нибудь переживу эту скукотень. Жду не дождусь, когда увижу Фергала. Думаю, после торжественного обеда мы с ним могли бы закатиться в ночной клуб.

Иззи и мальчиков тоже пригласили на американский обед. Спохватившись, Адель позвонила Себастьяну и предложила:

– Приезжайте и вы. Не хочу, чтобы вы чувствовали себя брошенным.

– Дорогая, спасибо, что подумала обо мне. Но я с удовольствием посижу в тишине. Дел у меня предостаточно.

На следующий день, едва вернувшись из парикмахерской, Адель увидела подъехавшее к дому такси. Из него вылез Джейми Эллиотт.

Какой ужас! Нет, ей очень нравился Джейми. Но почему он приехал в такую рань, когда у нее еще дел невпроворот? Она едва отбилась от перспективы терпеть за столом детей Мод – эту неуправляемую пару сорванцов. Бой называл их жертвами американского свободного воспитания. Мод была уверена, что Адель приглашает их всей семьей, но услышала вежливый отказ.

«Мод, это обед для взрослых. Твои дети будут на нем только скучать».

«Не волнуйся, они привыкли к взрослым компаниям. Заре уже почти одиннадцать, и она потрясающая собеседница. Имеет свои взгляды буквально на все. Мы с Натаниелем всегда берем детей с собой. И в гости, и на разные встречи. Так что…»

«Ты меня, пожалуйста, извини, но в гостиной просто не хватит места, – твердо стояла на своем Адель. – Миссис Хардвик приготовит им потрясающий ужин, а потом они будут смотреть телевизор. Ты не находишь, что это понравится им больше?»

Мод этого никак не находила, но поняла, что словесную битву проиграла. Своей категоричностью близняшки все сильнее напоминали их мть.

– Здравствуй, Джейми, – приветствовала гостя Адель. – Прошу, входи. Боюсь, ты немного рановато приехал.

– Знаю. Но я решил, что тебе может понадобиться помощь.

– Видишь ли…

Адель ужасала сама мысль о чужом человеке в доме, который искренне пытается помочь, но без конца спрашивает, где что лежит.

– Я понимаю, ты уже обо всем позаботилась. Но вдруг я пригожусь? А если нет, тогда, чтобы не мешать, пойду гулять по Лондону. Кстати, а где все остальные? В доме подозрительно тихо.

– Так никого нет. Дженна с Кэти пошли по магазинам. Чарли отправился смотреть лондонские достопримечательности. Мод с Натаниелем выгуливают своих детей.