И в печали, и в радости Макущенко Марина

Он еще что-то собрался высказать мне, но его прервал звонок:

– Да, пап. Привет. – Я поймала себя на мысли, что, кроме отца, он никогда ни с кем не разговаривал при мне. Хотя и отец тоже обо мне не знает.

– Случилось страшное, – сообщил он, положив трубку.

– Что такое?

– Они все едут. Они будут здесь послезавтра!

– Кто?

– Все! Я пытался возразить, но отец не дал. Он сказал, что и так делает мне услугу, раскрыв секрет, чтобы я выходной взял.

О том, что Юра взял целый отпуск, и о том, что женится, – родные не знали, это мне было известно. Мне хватало для начала одного и второго, и третьего под сердцем, а разбираться в его взаимоотношениях со всеми родственниками для меня было ранним и не очень желанным шагом. Своим я сказала о помолвке, но мы с Юрой решили, что пойдем в церковь только вдвоем.

– Почему они так резко решили?

– Резко? Ничего, что ты живешь у меня с лета и никогда их не видела? Они меня терроризируют уже давно. Тот факт, что я сам никого не зову, редко звоню, и ничего не рассказываю о себе – никого не удивляет в принципе. И я такой, и Миша не способствует. Но они раньше приезжали на Новый год. Я их тогда тоже не звал! И каждый раз это сопровождалось Мишиными истериками. Меня не очень радует, что они вот так, толпой навалят: мама-папа из Харькова и Сергей с Бали приедут шестого утром. Янка с мужем прилетят из США вечером, и, наверное, Машка тоже к вечеру подтянется.

– Маша из Берлина?

– Да. Они сердятся, что я вообще перестал звонить, и вот, сюрприз делают. И уже никого не остановишь! Это будет светопреставление!

– Они шумные?

– По сравнению с нами? Очень.

Я боялась Мишиной реакции. Больше, чем знакомства с его семьей и их реакции на меня, и на новость о женитьбе, больше, чем знакомства с его мамой, я боялась, что Мишку опять придется везти к психиатру. Он перестал кричать во сне, и мы стали рисовать утром хорошие сны. А тут – люди. «Так, – сказала я себе, – я успокоюсь, и успокоится он. Так надо!»

Надо действовать по плану. У нас прошла замечательная терапевтическая встреча Нового года: со сказками, с украшением дома, с подарками. Они приедут на Сочельник, но у меня же планы! Наши с Мишкой планы! И я не буду от них отступать. Будет праздник, будет кутья, будут вышиванки, которые я мальчикам вышила за этот год и которые собираюсь подарить. И мне все равно, что будет думать обо мне это русско-американско-индонезийско-немецкое племя.

Шестое января. Мы заканчивали завтракать, когда я сказала:

– У меня для вас двоих есть подарки.

– Подарунки завтра під ялинкою слід шукати! – сказал Миша.

– Ну да, – подтвердил его папа. – Почему сейчас?

– Потому что это особенные подарки от меня. Когда я это задумала, то это должны были быть мои прощальные подарки вам, как напоминание обо мне и Украине. Я начала вышивать их примерно тогда же, когда ушла с работы и вернулась к диссертации. Но вот она еще не готова, а это я, на удивление, успела. Ведь мне приходилось прятаться от вас – а от вас двоих, мягко говоря, не спрячешься. – Я улыбнулась и показала им льняные рубашки. На Юриной по вороту и краям рукава, белым по белому, с вкраплениями голубого, были вышиты геометрические узоры: там переплетались ромбы, кресты и зигзаги. Такая же техника, но в яркой цветовой палитре – Мишкина. – Тут зашиты сакральные символы, они будут защищать и помогать вам. А у тебя, Юра, есть и орнаменты, означающие плодородие. Я не смогла удержаться, извини.

Мишка поблагодарил и отвлекся на Хорошо. Одежка для него была сомнительным подарком. Юра рассматривал узоры:

– Ты сама это вышила?

– Да.

– У меня нет слов. Только… Это очень красиво и важно, но меня смущает, что это должен был быть прощальный подарок.

– Ну вот увидит меня сегодня твоя семья, и будет понятно, прощальный или нет.

– Ты – моя семья. Ты и Миша. Ты так спокойна была эти два дня, а теперь что же, боишься встречи с ними? Ты?

Я промолчала. Он, кажется, понял, встречи с кем я боюсь.

– Я хотела, чтобы вы надели это сегодня вечером. Еще до того, как мы узнали о приезде твоих родных. А теперь сами решайте. Я буду в вышиванке, для меня это сегодня важно, но от тебя я этого не буду требовать.

– Марич, мы наденем, потому что это для тебя важно. И для меня очень важен этот подарок, хотя его значение я, может, и не до конца понимаю. И надену еще и потому, что должен тебе сказать: если ты захочешь – все эти обычаи и традиции поедут с нами. И очень скоро.

– Что ты имеешь в виду?

– Я должен буду уехать после свадьбы.

– Куда?

– В три страны: у меня встречи и переговоры в Австрии, Норвегии и России.

– Об операциях?

– Нет, о долгосрочном сотрудничестве. Я не буду больше ездить по чужим операционным. У меня будет своя.

– Не в Берлине?

– Нет. Там интереснее предложения. Более амбициозные проекты, и я должен на все сам посмотреть. Я потом тебе расскажу, ладно? Меня, может, не будет около месяца.

– Ты все это время с ними договаривался? Вот почему так легко взял отпуск?

– Я его взял, потому что нужен был сыну. Ты обижаешься, что я не сказал тебе?

– А ты думаешь, я не догадывалась? Юра, у тебя постоянно что-то зреет в голове. Поезжай, конечно.

– Ты не расстроилась, что у нас не будет медового месяца?

Я выразительно посмотрела на него.

– Я понял. Не объясняй. Но до твоей защиты я тебя не увезу, не переживай.

– А рожать я где буду?

– Неизвестно. Я знаю только, что со мной.

– Я вообще-то не рассматривала вариант совместных родов.

– Я тоже не рассматриваю. Я буду сам принимать у тебя моего ребенка, и обсуждать это я не собираюсь, – это прозвучало очень жестко.

Так, тихо. Спокойно. Потом я его…

– Не уговоришь! Я вижу, что ты думаешь. Не надейся. И этот вопрос закрыт!

Я не обратила на него внимания и продолжала диалог с собой: так, тихо, не хватало с ним поссориться накануне Рождества, накануне встречи с семьей.

– Когда они должны приехать? – спросила я.

– Они договорились собраться и прийти все вместе. Родители остановятся в гостинице. Серега хочет к другу заехать, тот улетает сегодня из Украины. А вечером сестры приедут, и около пяти придут все сюда.

– У меня маникюр был на четыре. Я забыла отменить.

– Не отменяй. Иди.

– Мы, конечно, готовили Мишу, но мне кажется, я должна быть здесь, когда они приедут.

– Ты будешь здесь – рано или поздно.

– Я бы его взяла с собой в салон, но он еще не готов к встрече с таким количеством предпраздничных женщин.

– Это то еще зрелище! Побережем его для главного испытания. Иди.

Я ждала, когда высохнут звездочки и смотрела на часы. Полшестого, значит они уже там. Уже, наверное, побывали в ванной и увидели, что в доме есть женщина. Кухня не так предательски красноречива. Хотя, эти даже елку раньше не наряжали, и кутья на столе… Все сразу поймут все и уже готовы будут меня увидеть, когда я вернусь. Можно уже? Надо было ждать. Звездочки на ногтях требовали терпения и времени.

Мне было страшно. Я топталась у двери. Позвонить? Глупо, я тут живу. У меня ключи есть. А может, они не приехали? Я не могла избавиться от ощущения какой-то мифичности их приезда. Неужели они существуют? Уже полседьмого. Я впопыхах испортила одну звезду, пришлось перерисовывать и ждать, когда снова подсохнет. Мне никто не звонил, не было смс: «Ну где ты?» Хотя таких вопросов Юра обычно не задавал. В вестибюле было зеркало. Схожу туда!

Я поздоровалась еще раз с консьержкой. Она удивилась, ответила и улыбнулась. Поздравила меня с наступающим праздником. Я расстегнула пальто, поправила пояс на платье, сняла резинку с волос, переплела косу. Посмотрела на себя, набрала воздуха в грудь, задержала и медленно начала выпускать из себя. На мне была черная вышиванка до колен, опоясанная синим домотканым поясом. По горловине плелись синие барвинки и текло серебро. Я сама ее вышивала несколько лет назад, сама вписывала коды в узор, сама себя заговаривала и закрывала все входы. Защитный орнамент закрывал ткань у горла, на рукавах, по подолу. Последняя капля воздуха вышла.

– Все будет хорошо! – прошептала я вслух и заметила, что ладошки держат живот.

Улыбнулась. Да, мои мальчики сильные, они меня поддерживают. Будет мальчик! Я поняла это вдруг. Не захотела, не пожелала, не огорчилась, а услышала. Еще один мальчик. Я поднялась и открыла дверь.

Куда-то полетел один сапог, потом второй. На бегу я снимала пальто, в дверях комнаты бросила его кому-то на руки. Я не видела, кто это был, я не видела и не слышала ничего, кроме крика. Мишка истошно вопил в комнате. Чертова звукоизоляция! Я не слышала этого, когда топталась там у двери и прислушивалась ко Вселенной, так же как и не чувствовала его одиночества, когда в тандеме с Лесом сочиняла волшебные сказки. Интересно, а родного ребенка я тоже не смогу чувствовать на расстоянии? Надеюсь, а то Мише будет обидно.

– Що це за хлопчик тут так плаче? Що сталося з моїм Янголятком? – несмотря на тревогу, я широко улыбалась и быстро ласково заговаривала. Этот прием уже много раз безотказно срабатывал. Только моя уверенность в его счастье могла заставить его тоже поверить: «Все хорошо, все уже хорошо, все дома, меня любят, я – маленький, но меня защитят. Меня любят». Сработало и в этот раз. Я опустилась на колени посреди комнаты. Миша замолчал, смотря на меня, продолжал судорожно вдыхать воздух, я вторила ему:

– Ще раз, давай, ніякої Гикалки, ми її сьогодні не запрошували. Нічого такого не буде, – я улыбалась.

Мишка глубоко вздохнул в последний раз и бросился мне на шею. Я подняла глаза на Юру. Он сел рядом с виноватым выражением лица. На нем была вышиванка, хотя Миша до сих пор ходил в кофте со Смешариками.

– Долго так? – я смотрела на Юру и качала Мишу.

– Больше часа.

– Почему не позвонил?

– Потому что он должен был сам! Ты – не его игрушка! – Юра не сдержался, и Мишка резко повернулся. Я поняла, что он не просто плакал, они тут воевали.

– Моя!

Юра грозно посмотрел на него.

– Тихо! – сказала я обоим.

– Наша… – покорно сказал Миша, глядя на папу. Тот уже не раз поправлял его претензии на меня. – Зірочки, – сказал Миша, разглядывая мои ногти. – Зірка з’явилася?

– Так, котику. Перша зірочка вже з’явилася. Вже можна замовляти бажання, зараз будемо вечеряти. Треба перевдягтися.

– Я пытался, но он уперся и ждал тебя, – начал было Юра. Он встревоженно смотрел на меня, так, как будто никого вокруг больше не было. При других он не оправдывается, не шепчет, лишний раз со мной даже не разговаривает. Либо все, кто тут есть – знают его мягкую сторону, либо они с Мишей здорово помотали друг другу нервы, либо, может, тут никого нет?

Я подняла глаза и всех увидела. Они все показались мне огромными. Я поднялась. Так лучше – нет, они не огромны, они просто рослые. Они такие же, как я. Впервые в жизни я чувствовала себя среди своего народа. Обычно меня окружали низкие, хрупкие люди. Эти – были моей породы. Все – светловолосые, светлоглазые, все похожи друг на друга. Не знаю, с кем и сколько раз гуляла его мать, но рожала она явно от одного. Где она? Я начала искать ее глазами, как услышала девичий голос:

– Ты это тоже видишь?

– Нет, – ответил другой. – Я не верю.

– Он ее обнял?

– Он оправдывается!

Это сестры. Они переговаривались, не отрывая от меня глаз. Одна рыжеватая, это, наверное, младшая – Маша. Другая с такими же – серыми – глазами, лбом, губами. Очень похожа на Юру и странно красивая. Мне казалось, в разнополой двойне выигрывает один: красота может быть либо мужская, либо женская. А они оба были красивы.

– Юра, кто эта фея? – спросил мужчина в дверях. В руках он держал мое пальто.

– У меня просто в руках артефакт, свидетельствующий о ее реальности! – обратился он к семье, показывая им пальто. А потом – ко мне: – Это я извиняюсь за то, что первый потребовал объяснений, – он улыбнулся мне открыто и приветливо. Первая улыбка. И первое тепло в этой компании замороженных и застывших. «Сергей, старший брат», – догадалась я. Они с Юрой меньше похожи.

– Э… Маричка, ты иди, переодень Мишу, а потом будем знакомиться, – сказал Юра.

Он вывел меня из комнаты. Выходя, я обменялась взглядом с отцом. Высокий, крепкий мужчина, назвать которого «пожилым» язык не поворачивался. Цепкий, умный взгляд, распрямленные плечи, проседь в волосах на голове и лице. Трехдневная небритость? Он мне, однозначно, нравится. Хочу с ним говорить! Интересно, а к своему отцу Юра может ревновать? Ну, если к сыну… Надо быть осторожной.

Мы с Мишей вернулись красивые и вышитые. В комнате было тихо. Я ожидала зайти под гул вопросов, но все молчали и смотрели на меня. Удивление не прошло, и Юра ничего не сказал. Похоже, что весь этот час никто меня не анонсировал. Они же не могли не заметить! Хотя это, наверное, настолько невероятно, что они нашли какое-то другое оправдание третьей зубной щетке и свечам на окнах.

– Міша, ти мене познайомеш зі своїми гостями? – присела я на корточки. Мишкины нервы, конечно, покачнулись за последний час, но он уже успокоился, и я же с ним репетировала эту сцену целые сутки. Ну, давай! Он молча смотрел в пол. Я встала и потянула его за собой по направлению к семье. Он пошел. Сделав несколько шагов, я опять опустилась к нему.

– Міша, ти знаєш, хто цей чоловік?

Мальчик смотрел на дедушку несколько секунд, а потом широко улыбнулся.

– Дедушка!

Тот улыбнулся в ответ. Промолчал.

– А це, мабуть, твоя тітка, Маша? Вона акторка, пам’ятаєш?

Это был сложный шаг. Месяц назад мы бы его сделали, без сомнений. Но потом все вернулось и осложнилось. Я рисковала, но мне важно было не позволить ему опять залезть в раковину. Тут же интересно, тут все тебя любят, давай, вылезай полностью! Миша возразил почти сразу.

– Ні! Маша – руденька!

– Невже? А це тоді хто?

– Яна, – сказал он и посмотрел на нее.

Кто-то ахнул. Яна выпучила глаза и открыла рот. Она хотела сказать что-то типа: «Он говорит! Со мной?! Он меня видит!» Я выразительно посмотрела на нее и отрицательно покачала головой, она поняла. Мы улыбнулись друг другу.

– А Маша приїхала?

Миша отвлекся на мою косу, стал ее рассматривать и крутить. Я переспросила. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Закивал.

– І де Маша, сонечко?

Он мельком глянул в ее сторону, а потом опять на меня.

– Там.

Хватит, остановимся на этом. К нам подсел Сергей.

– А я кто?

– Дядя. І Вадим теж, – улыбнулся Мишка и показал на мужа Яны.

– А «дядя» на украинском как будет? – спросил Сергей.

– Почти так же, – ответила я.

– В этом весь секрет? Мы с ним не на том языке говорили? – он шутил.

– Проверьте сами.

– Но он лучше меня говорит.

– Тогда вам придется подучиться до его уровня.

– Если бы Юра научился предупреждать нас, то мы бы все приехали подученными.

Очень двусмысленная фраза. Думаю, он не о разговорниках. Он встал и отошел. За ним, в кресле, сидела она. Я машинально обняла Мишу и тут же мысленно уколола себя за это. Не надо бояться и передавать страх ему. Я смотрела на нее, и… Я опять смотрела в зеркало. Между нами – около тридцати лет и несколько глубоких морщин. В светлых волосах не было проседи, хорошее колорирование, кстати. Макияж. Тоже коса, смешно. Мы обе были в черном, и странно, что этот цвет ее не старил. Прямая осанка, гордо поднятая голова, она чувствовала себя по-королевски в жизни, но не здесь. Здесь ей не были рады те, кого она любила. А любила? Не было заметно, что ей нужна их любовь. Не падать на колени даже перед сыном. Нужна, я знала! Она единственная не смотрела на меня с удивлением и восхищением. Она была озадачена, и она меня внимательно изучала. Что, узнаешь? В отличие от нее, я была готова к этой встрече.

Мне стало неловко. Хотя, если бы Юра не предупредил, я бы сразу обратила внимание на нашу похожесть? Нет. Но неизвестно, что у нее в голове.

– Міша, ти не з усіма мене познайомив. Хто це?

Миша помолчал. Я почувствовала, как подошел Юра, и увидела перед собой его руку. Что, вот так встать и отступить? Смириться? Опять назад, чтобы пройти вперед? Чтобы потом, когда-нибудь, он ее увидел и признал. Наверное, это выход. Не все ведь сразу.

– Бабуся? – спросил ребенок.

Я видела ее глаза, и как они меняют выражение. Вот оно, удивление, неверие, потом внимательный взгляд на меня, опять на Мишу, боль. Ей нужно было спрятаться, я чувствовала. Я резко встала, поблагодарив свои сильные, хоть и затекшие от длительного сидения ноги, потому что Юрина рука не была твердой. Он смотрел на мать. Я вздохнула, он услышал и очнулся. Вернулся. В руку, которая поддерживала меня – вернулась сила.

– Миша, а кто это? Ты нам представишь эту девушку? – я впервые услышал глубокий, сильный голос Юриного отца.

– Мама, – Миша ответил удивленно и с вызовом. Вы не знали? Странный вопрос.

– Я понимаю, что вы сейчас удивлены… – начал Юра.

– Это не то слово, Юр, – возразила близнец.

– Я вижу. Но у меня были веские причины не ставить вас в известность.

– Такие же, как тогда, когда вместо Москвы ты уехал в Берлин? – спросил отец. – Или когда придумал вернуться в Киев? Или когда Мишу оставил себе? Ты не думаешь, что мы не молодеем, и нам все труднее даются твои сюрпризы!

– Это приятный сюрприз, папа.

Все молчали.

– Вы будете сердиться. Я знаю. Но, вы не можете ждать от меня, что я буду советоваться с вами. Вы могли уже и привыкнуть за всю нашу жизнь.

– Юра, я бы не удивилась, если бы ты завел динозавра. Но не девушку. На рептилии ты хоть опыты можешь ставить.

– Маша! Остынь. Для тебя этот сюрприз, кстати, не самый приятный, поэтому я так бы не улыбался на твоем месте. Ты должна Янке 500 долларов!

– Что? – удивились обе вслух.

– Ты же поспорила с ней, что я – гей. Ты проиграла! Это Маричка, моя невеста.

– Кто?! – я не успела подсчитать сколько голосов переспросило одновременно.

– Женщина. Единственная в моей жизни женщина, которую я люблю. Очень люблю, и она будет моей женой. Через неделю.

– Когда? – опять хором.

– Четырнадцатого января.

Молчание. Надо что-то делать.

– Может, сядем за стол? – предложила я.

– Подождите, Маричка. Простите меня за то, что я перебиваю вас, я, как и все тут, не верю, что вы из плоти и крови, и чувствую, что своей просьбой, почти святотатствую, но подождите секунду? – к нам подошел отец. Он пилил Юру взглядом. Тот был как будто из металлического сплава. Не поддавался.

– Ты женишься? Ты?

– Я надеялся, что вы будете рады.

– Рады? Юра, это редкий случай, когда Маша права.

– Пап, одолжишь пятьсот баксов? – вскочила та.

– Нет! – обернулся он к ней. – Мне никогда не нравилось, что ты называла его геем, плати теперь за это! – он осекся, посмотрел на меня и прокашлялся. – Извините! – потом опять к сыну: – Юра… – он смотрел на него, потом на меня. – Простите, но это правда? Миша к вам расположен и он вас любит? – во второй части вопроса он имел в виду сына и обращался ко мне.

– Ты же у меня хотел это спросить! – возразил Юра.

– Юра, да ты же…

– …не способен любить? – закончил тот. – Папа, я… – он замолчал, перевел дыхание. – Папа, я не буду обижаться на вас. Я понимаю, почему вы так реагируете, но это правда. Со временем вы поймете.

– Не будешь обижаться? Как давно вы знакомы?

– Пап, мне тридцать пять лет через три месяца будет! Что за вопрос?

– Как давно вы…?

– С февраля или с конца января, – ответила я.

– Год! И ты нас не пускал сюда, ни слова не сказал, мы не знали, что с тобой, что с Мишей! А ты, оказывается…

– Более счастлив, чем вы все думали! Мне извиниться за это?

– Хватит! – она встала. – Одному через три месяца исполниться тридцать пять, а другому шестьдесят. А разницы между ними немного, скажу вам. Упрямые бараны! – она говорила со мной. – Простите нам наше замешательство. Вы, наверное, были готовы к этому?

– Да.

– Я вижу. И не только к этому… Мы привезли продукты и даже кутью из супермаркета, но я вижу, у вас своя.

– Мы вчера все вместе приготовили.

– Вместе? – она посмотрела на Юру. – Разрешите вам помочь накрыть на стол? Девочки!

С «девочками» она говорила властно, с «мальчиками» говорила редко. Двигалась плавно и грациозно. Сколько лет она в балете? Наверное, ей тогда еще и пяти не было, когда она впервые исполнила свое первое па. Она демонстрировала уважение к моим правилам. Верить ей? Не терять бдительности? Ждать подвоха? Хватит! Она мне помогла только что. Как и всем. Несколько ее шагов, и атмосфера разрядилась. Все засуетились, стали выставлять тарелки, распаковывать привезенные подарки. Юра был рядом. Не отступал ни на шаг. Мне этот хвост мешал, но прогнать его при всех я не осмеливалась. Ему нужна была моя поддержка, не меньше чем мне – его. Все расслабились, но продолжали наблюдать за нами. Застыли и прервали разговор, когда Мишка влетел в кухню с криком:

– Мама, я на небі знайшов найбільшу Зірку!

– Мы просто не привыкли к тому, что он такой резвый, – оправдал всех Сергей.

– А обычно? – спросила я.

– Обычно? – он хмыкнул. – Обычно он сидит в углу или на руках Юры и ждет, когда все свалят. И он обычно мамой никого не называет.

Ни разу за вечер я не услышала слово «мама» от Юры. Я видела ее взгляды, видела, как она оценивает его, рассматривает, любит. Она его любит. И он ведь ее тоже! Но только не напрямую. И он ее по-прежнему не особо видел. Отвечал на прямые вопросы, вежливо улыбался, не шарахался, если она проходила мимо, но она его не гладила по голове, как Сергея, не шутила с ним и не подзадоривала. Забегая наперед: его родные еще долго смотрели на меня, как на что-то потустороннее. Хотя в общем, они были дружной семьей, несмотря на редкость встреч, разрозненность интересов и географическую отдаленность. Если не брать во внимание внешнее сходство, то Юра был как будто не их. Сергей знал, в какой роли играет Маша в новом сезоне, а Яна знала, что на Бали у него осталась кошка Cherry, теща спрашивала у зятя по поводу коллажа, который они вместе сделали в ее последний приезд в Нью-Йорк: «Ты его повесил в спальне или все-таки в кабинете?», отец знал, что Яна пошла на курсы итальянского. Все всё друг о друге знали. Они не были рассеянны по свету и потеряны. Они любили друг друга и заботились друг о друге. Исключением был Юра. Он был дальше от родителей здесь, в Киеве, чем Сергей на Бали. О нем не знали ничего, хотя он, кажется, был в курсе семейной жизни: вот он поддерживает разговор по поводу коллажа, он его видел в скайпе, и смеется над Сережиной привязанностью к кошке, и он единственный знает, какой она породы. Но о нем никто ничего не знал. Ни о том, что он танцует танго, ни о его новых статьях, ни о том, что он ходил на Майдан, ни о его планах уехать отсюда, ни о том, что Миша учит немецкий, ни обо мне. Он как будто оторван от семьи.

Как много значит мама. Вот, кто держит семью. Вот она – в центре. Она сидела сбоку на диване, но чувствовалось, что это она вдыхает жизнь в семью. Юра не принимал ее дыхания. Он отворачивался.

– Лена, а можно я задам вопрос, который всех нас интересует?

– Ты у меня спрашиваешь? – ответила она вопросом на вопрос мужа.

– Но ты же меня остановила, – проворчал тот.

– Спрашивай у своего сына!

– Вот я у него и хочу спросить! – он покосился на Юру. – Значит, будет свадьба?

– Нет. Мы только вдвоем пойдем в церковь.

– Но почему так? Ты не хочешь свадьбу? – с разочарованием спросила у меня Маша.

– Я… Я уже была замужем и у меня была большая свадьба. Я больше не верю в силу показательных поступков.

Все замолчали.

– Но ты же веришь в ритуалы? – Лена показала на стол: пшеничное сочиво, двенадцать блюд, Дидух…

– Да. Верю. В то, что создается для себя, а не для других. Что создается с душой и в интимной, тихой атмосфере.

– То есть это ты не для нас так готовилась? – спросил Вадим.

– Ну, скажу так: если бы вы не приехали, то все было бы точно так же, но в меньшем объеме. Так что к встрече с вами я готовилась тоже.

– Дипломатично, – отозвалась Яна. – Где это будет?

– В церкви, возле Белой Церкви. Это городок под Киевом. Недалеко там деревянный сельский храм, – сказал Юра.

– Почему там?

– Там одно знаковое для нас место.

– Юрка, у тебя есть знаковые места?!

– Ян, смирись!

– Не могу! Я всю жизнь, с детства слушала твои язвительные насмешки и натыкалась на стену безразличия. Маричка, прости!

– Надо отомстить, я понимаю, – улыбнулась я.

– И у тебя не будет платья? – спросила она опять у меня.

– Будет, конечно. Я вам должна признаться, что будет много «нормальных» признаков свадьбы. Мне портниха шьет длинное белое платье. У меня будет фата, так священник попросил. Я возьму его, то есть вашу общую фамилию.

– А в первом браке у тебя такого не было? – уточнил Сергей. – Юра, ты сейчас что сделал, ты фыркнул? – перебил он сам себя. – Это так занимательно, наблюдать твои эмоции! – дразнил он младшего брата.

– Ты мои эмоции видел чаще, чем другие! – ответил ему Юра.

– Не дразни его, пожалуйста, Сергей. Вы пойдете спать, а мне с этими эмоциями придется иметь дело. А насчет твоего вопроса, то у меня было синее платье, не было фаты, и я не меняла девичью фамилию.

– Зато были гости, – проворчал папа. – А что же твои родители? Они у тебя есть?

– Да. У меня тоже большая семья. Но они знакомы с Юрой, поэтому спокойно приняли наше решение.

– То есть, они знакомы, и они о помолвке знают? – Игорь Семенович получил новый повод для обиды.

– Папа, ну хватит! – попросил Юра. – Я не говорил вам не потому, что вас игнорирую…

– Неужели? – переспросила Яна.

– Не в этом дело! У нас даже свидетелей не будет, потому что мы хотим как можно быстрее пожениться, а готовиться и приглашать гостей – нет времени. Разве я смог бы вас собрать?

– На твою свадьбу? Юра, я бы приехала, даже если бы у меня была премьера в этот день! – в сердцах сказала Маша.