И в печали, и в радости Макущенко Марина

Рецидив

Я: В доме было тихо. Я налила кипяток в заварочный чайник, накрыла ладошкой крышку, подождала пока вспотеет. В голове закруглялась мысль. Кажется, я знаю, как сформулировать определение образовательно-развлекательного метода в… Звонок.

Я в пижаме, на кухне, на часах – десять вечера, в детской спит ребенок. Юра еще не вернулся домой. После бассейна он поехал болеть за Олега и его баскетбольную команду. Это он? Нет… Чей это номер?

– Привет. Ты едешь?

Непосредственно, как будто вчера виделись. Очень знакомо, очень по-журналистски. Спрашивала Юля, моя коллега с последнего телеканала.

– Куда?

– На Майдан!

– Зачем?

– Ты что? Ты совсем уже выпала из реальности?

– Юль, наверное, да.

– Фейсбук открой! – и положила трубку.

Вообще-то я вчера написала в своем ежедневнике план маленьких целей. Среди прочего: не тратить время на социальные сети! Там столько сплетен, котиков, чужих детишек, которых я так и не научилась любить, однотипных статусов, типа «Как все достало!», или «Табачник опять жжет», или «Сегодня я девочка, я хочу платье». Когда в твою жизнь приходит любовь, чужие жизни легко вычеркиваются. И я их вычеркнула, и в первый день социальной «диеты» не чувствовала потребности ее нарушать. Но зачем мне ехать на Майдан Незалежности в десять вечера?

Может, Юля с кем-то меня спутала? Я оставила чайник и пошла в свою (теперь уже бывшую) спальню. Зашла на страничку. «Сьогодні, о 22.00, усі журналісти, усі, кому набридло бути рабами, усі, хто не може більше миритися…», таких статусов было много. Зачем? Что стряслось? Мама дорогая! Как? Президент и правительство заявили о смене курса страны! Мы больше не движемся в Евросоюз, мы останавливаем все евроинтеграционные процессы… Так просто? Как я Юре полторы недели назад сказала ночью «я тебя люблю», и все у нас стало просто – так и у них? Но так не может быть! Где драма? Где переговоры? Где дебаты и споры, где душераздирающие выступления и набившие оскомину ток-шоу? Мы шли-шли в Европу, парафировали соглашение, должны были подписать его через неделю, и все? Вся страна следила за выполнением условий, мы неделями разжевывали, что они значат и зачем, надеялись, что европейские перспективы – это наш рычаг влияния на наших политиков… Европа была мечтой и единственным местом, куда можно было пожаловаться. А теперь, оказывается, они решили, что Украине там не место. Во всем мире такие решения принимаются долго, со скрипом, открыто, да какого черта?! Вот так, в баньке сели и за партией в преферанс решили?

В ФБ вся лента – о протесте. Все мои идут на Майдан, вся журналистская братия. Ну, понятно, первые паникеры – это журналисты. Паниковать мы умеем профессионально. После работы, после выпусков, после сданных в печать номеров, без камер, без политиков, без программы действий. Но проигнорировать и проглотить – нельзя. Это понятно. Я звоню:

– Ира, ты едешь?

– Я даже не знаю. Я в шоке! Давай в воскресенье?

– Почему в воскресенье? – я глазами бежала по странице вниз. – А! Вижу. В воскресенье массовый общенациональный марш и митинг. Да я тоже в пижаме. Ну, пока, – сброс, вызов:

– Макс, ты на Майдане?

– Нет. Еще.

– Еще? Поедешь?

– Надо. Но дочка заболела.

– Ладно, постарайся в воскресенье прийти.

– Пока.

Пишу в чате Инге, Стасу, Марине. Многие наши уже зачекинились там. Я не знаю, зачем; я не представляю, как. Я ведь не готова, но я должна быть там! Я не могу отлеживаться, когда страна в опасности. Пафосно? Бессмысленно? Мне плевать, как это выглядит. Это не было шоу, это было настоящим и важным. Это было то, что я любила в профессии. Не оставаться равнодушным, контролировать шаги власти, объяснять всем, что происходит на самом деле! Я начинала загораться. Я чувствовала, как что-то пульсирует внутри меня. Сердце? Вены? Желудок? Звоню Юле.

– Ты где сейчас?

– Выхожу из супермаркета. Я ночь собираюсь стоять, взяла еду.

– Заедешь?

– Через десять минут.

Чай остался нетронутым. Я лихорадочно переодевалась. Нужно что-то теплое. Может, чай в термос? Ай, некогда. Макияж? Да кому он нужен? Определение? Кому нужна моя наука, мое танго, мои европейские мечты в этой идиотской стране? Нет, страна не идиотская, но правители… Где теплые колготки? Успеть бы. Многие уже там, а вдруг они куда-то пойдут, ведь уже больше десяти? Надо рискнуть. Я их догоню. Да что же за незадача! Пятый раз пытаюсь надеть линзу. Белок раскраснелся, потому что в спешке я как-то зацепила правый глаз. Больно. Потерплю. Надела, сняла, надела, сняла. Промыла, опять надела. Стою перед зеркалом, плачу, одна нога в кроссовке, один глаз в линзе. Надо успокоиться, Юля подождет.

Промыла глаз водой, промыла линзу. Надела. Если там и была соринка, я ее удалила. А болит, потому что растерла. Я заставила себя перетерпеть. Юля не звонит мне, не поторапливает. «Хорошо, мы не идем гулять! Уймись!» Хорошо передалась моя истерия, и он, возбужденный, носился за мной по квартире. Я закрыла дверь, спустилась, выскочила. Вижу Юлину машину, бегу.

– Извини, ты давно здесь?

– Закрывай дверь! Только подъехала. Малого завозила к маме.

Стоп! Миша!

– Подожди, мне позвонить надо…

Юлия выжидающе смотрела на меня, ее рука замерла на ключе.

– Юра? Ты где?

– Мы уже вышли из зала. Что случилось? Что с голосом?

– Юра, ты сейчас домой?

– Да, конечно. Я буду через двадцать минут.

– Хорошо. Миша спит, ведь не страшно, если он поспит один в квартире, правда? Я сейчас еду на Майдан.

– Зачем? Ты же мне писала полчаса назад…

– Юль, поехали! – я дала отмашку. – Юра, я потом объясню. Я еду протестовать! Мне надо.

– Подожди меня!

– Я не могу. Я уже еду с коллегой на ее машине. Я должна быть там.

– Кому должна?

– Стране. Целую.

Я положила трубку. Я знала, что это звучало как пафосный бред. Да он вообще ничего не понял.

Мы ничего не пропустили, на Майдане стояла толпа. Человек двести? Больше. Много наших, никаких политиков. Ира и Макс были там, как и остальные, кто еще десять минут назад сомневался – теперь приехал, потому что оставаться дома не мог. Журналисты кричали в мегафон, возмущались решением власти. Все целовались, улыбались, многие приехали с собаками, видимо, завернули сюда прямо с вечерней прогулки, многие держали на руках маленьких детей. Вот что значит настоящие родители. Не то что я – выбежала и только тогда уже вспомнила. Мы обменивались информацией: кто был сегодня в кабмине – рассказывали, как услышали об этом депутаты, и какова была их реакция. Подъехала Лена, она утром была в Австрии, где наш президент заверял европейских политиков в своей преданности, а в это время здесь уже было известно, что нам Европа больше не друг.

«Что будем делать?», «Мы так просто не оставим», «Надо верить», «Это фейк», «Это бред», «Это элемент торга», «Ну это ведь не может быть правдой?» – примерно такие фразы висели в воздухе. Я начинала разговор с одними, заканчивала с другими. Люди менялись, я передвигалась по кругу. Искать знакомых не нужно было, потому что я знала почти всех. И мало кто спрашивал: «А где ты была все это время?», потому что некоторые были коллегами с предыдущих работ и не знали о перипетиях в моей жизни, некоторые думали, что я ушла с последнего места на какой-то проект, правду я все равно мало кому озвучивала, а в этот вечер лично я никому и не была интересна. Вчера, завтра, но не сегодня. Исчезла граница между конкурентами, здесь никто не искал эксклюзива, здесь были журналисты с телевидения, из газет, из Интернет-изданий, фрилансеры, собкоры иностранных СМИ. Ближе к полуночи подтянулись общественные деятели, политики, оппозиция нашлась и нашла микрофон. Но большинство было медийным. Большинство боялось лишиться голоса, а именно это нам грозило.

Звонок. Юра.

– Да.

– Ты где?

– На Майдане.

– Где именно?

– Возле Гали… Ну, это статуя на стеле. Возле нее.

– Когда вернешься?

– Не знаю.

Я перестала его слышать, меня заглушили скандирующие лозунги: «Банду геть!». Толпа подхватила меня и мы пошли на Банковую, к администрации президента. Потом ему перезвоню.

Ближе к зданию, где «работал» президент, дорогу перекрыли вооруженные отряды. Мы высказали им свое мнение и вернулись на Майдан. Через час мой пыл спал, я вызвала такси и вернулась домой. Юра сидел в кабинете за ноутом.

– Прости.

Он ждал объяснений. Я объяснила. Он должен понять! Он слушал.

– Чего ты хотела добиться, поехав ночью на протест? Там были столкновения?

– Нет. Конечно, администрацию защищал «Беркут».

– Ты пыталась штурмовать администрацию президента?!

– Не штурмовать, но подойти поближе и высказать несогласие. Нельзя молчать.

Юра сначала молчал.

– И что будет дальше? – спросил он.

– Народ остался стоять. Я не знаю. Но считаю, что надо стоять и завтра, и послезавтра. А в воскресенье должна выйти вся страна! Ты сердишься на меня?

– Нет. Я не сержусь. Я пытаюсь понять, и, если честно, у меня плохо получается.

– Потому что ты Европу сюда не хочешь. Ты сам поедешь в Европу, и тебя это не будет касаться!

Он опешил.

– Прости, Юра. Я не могу успокоиться.

– Ты уже второй раз просишь у меня прощения. Не много для одного вечера?

– Прошу, потому что я не права… Ты думаешь, что я не права, но мне нужно быть там. Когда есть гнев, его нужно выплескивать, и не дома, на диване, а…

– На протестах? Я не подозревал, что ты такая революционерка. Хотя…

– Что «хотя»?

– Я забыл уже, как ты носилась по съемкам. У тебя тогда был такой же бешеный взгляд. А как же наше выступление в субботу и Сашина свадьба?

– Я помню. Мы пойдем. Ничего не меняется.

Он больше ничего не добавил. Я ожидала дома взбучку, но, видимо, она еще будет в будущем. Пока Юра пытался понять. И на том спасибо.

Все мирно простояли ночь с четверга на пятницу. Днем толпа увеличилась киевлянами разных профессий, но почти все – одного возраста. Собирательный образ человека, вышедшего в первые дни на Евромайдан, так его стали называть, я видела таким: молодой образованный парень или девушка, владеющие, как минимум, английским, знающие, что значат слова «достоинство», «мораль» и «уважение». Они планируют свое будущее и делают все для достойной жизни в этой стране. Но в какой-то момент их развитые головы упираются в стену режима, и они понимают, как мало, по сути, от них зависит. Когда этот момент происходил в жизни их отцов, дядей, даже их старших братьев, то у них опускались плечи и наступало то, что называют отрезвлением. Они смирялись с предложенными условиями и начинали бояться потерять нажитое. Начинали дорожить тем, что недавно было для них только этапом на пути к цели. Но не теперь.

Теперь эти молодые люди не желают признавать поражение. Они не хотят крови, мести за отцов, истерик. Они дорожат своим временем и своими знаниями, они хотят будущего для своих детей и для себя. Они хотят шанса, и они вышли, чтобы вежливо, с улыбкой, но настойчиво напомнить о своем праве на этот шанс. Они понимают, что не могут оправдывать свою наивность, живя с мыслью: «Разве я что-то могу?», «Я в политике не разбираюсь», «Они все воруют, и я ничего не сделаю», «Ваши мечты – это зомбирование», или еще хуже «Я им не верю, я верю в себя».

Так говорит обычно тот, кто не попробовал сам что-то существенное сделать, он не пытался завести свое дело, и не сталкивался с бюрократией и коррупцией. Он не был гениальным оперным певцом, за которого борются Австрия, Япония, Италия, весь мир, но не родина. А певец не прочь остаться здесь, петь и жить рядом с любимыми, близкими людьми. Но он здесь не нужен. Человек, который так говорит – не снимал фильмов, которые самобытны и оригинальны, но коммерчески пока не выгодны. Их оценят, их покажут, их коммерциализируют, но, опять-таки, не здесь. Человек, который «верит только в себя», может уйти в лес, как мои друзья. Но, когда их ребенок захочет прийти в ближайшую сельскую библиотеку, или когда ему самому понадобиться доктор, система им не поможет. Система будет мстить за инакомыслие, она будет брать реванш. Ты можешь верить в силу и выносливость своих ног, но если захочешь попасть куда-то дальше, чем то место, куда они тебя приведут, то тебе придется прийти на вокзал. В кассе не будет билетов, зато их можно будет купить у проводника по завышенной цене. Можно верить в себя, ничего не планируя и не высовываясь за установленные границы. Кто-то так и сделал: остался дома и легко бросался красивыми фразами – в потолок, жене, на страничку в соцсети. Я не могла, многие не смогли.

Утром в пятницу я смотрела фото в интернете – улыбающиеся друзья, коллеги, незнакомцы с детьми и флагами ЕС. Я написала СМС Юре: «Можно с Мишей поехать на Майдан? Там мирно. Мы вернемся до вечера. Обещаю его не фотографировать». Ответ пришел минут через пятнадцать: «Можешь и фотографировать. Я не против».

Меня это порадовало и озадачивало. Юра не сторонник необдуманных, импульсивных действий, он плевать хотел на чувство патриотизма и на политику, но он не останавливает меня. Почему? Он мне верит! Да, в этом все дело. За девять месяцев знакомства я доказала ему, что мне можно доверить ребенка, и один случай, когда я забыла его в его же постели, не повлиял на его отношение ко мне. Как же это все отличается от наших с Вадимом манипуляций, угроз, ссор.

Вадим не пускал меня на такие события никогда. Он старался повлиять на моих шефов, чтобы они отправили на подобное задание кого-то другого, и лучше – мужчину. Он, к несчастью, имел доступ к моему руководству, его желание было важнее моего авторства и потому он добивался своего. Вадим помогал мне с поиском тем, он занимал мой мозг другими головоломками, но когда мне просто хотелось идти вслед за сердцем – мне перекрывали путь. Да, он очень меня любил, но чтобы любить меня, он обрезал мне крылья. Он не позволял мне даже задуматься о том, чего я хочу на самом деле, кто я такая? Он нервничал и ерзал, как только я замыкалась и молчала. Он начинал спрашивать: «О чем ты думаешь? Что замышляешь?». Он панически боялся, что я строю план побега, и не давал мне остаться наедине с собой. Как же хорошо, что он уехал.

На Майдане было радостно и дружелюбно. Знакомых было меньше, но мне не нужно было знать людей лично, чтобы им улыбаться и чувствовать сонастроенность. Мише нравились синие ленточки со звездами, которые раздавали всем желающим, и желтые воздушные шары. Мы погрелись в кафе и опять вышли на Майдан. Встретили несколько съемочных групп. Наступили сумерки, я написала Юре, что мы направляемся домой. Обычно я редко переписываюсь с ним днем. Он всегда занят, к тому же я боюсь распорошить чувства по мелким СМС и звонкам. Ведь говорить-то особо нечего. В любую минуту я хочу его рук, поцелуев, объятий. А говорить мы будем, когда насытимся друг другом и сможем обсудить планы на выходные, Шопенгауера или политическую обстановку в стране. Думаю, теперь круг наших тем пополнит и эта… Но сегодня я ему несколько раз отчитывалась, потому что чувствовала: он хочет знать, что с нами происходит, но боится продемонстрировать контроль. Я готова работать на предупреждение. Он написал, что встретит нас. Предложил подождать его в кафе на Майдане. Я размышляла, где сейчас меньше народу, как вдруг…

– Ты с ума сошла? Ты еще и ребенка сюда привела?! Его отец в курсе?

Я обернулась. Вадим! Как?

– Конечно, он знает. Привет.

– Привет, – он поцеловал меня в левую щеку.

На правой руке я держала Мишу.

– Что ты здесь делаешь? Приехал протестовать?

– Не смеши меня. Я прилетел к тебе. А тут такое… Решил заехать на Майдан, чтобы рассказать тебе, как очевидец с места события, но я почти не удивлен, что встретил тебя здесь.

– Вообще-то сегодня вечером у меня были планы.

– Ты бы их изменила, как только бы узнала, что я тебе привез.

Слово за слово, Вадим увел нас с Мишей в переход, вывел на другую сторону Майдана, повел в переулок, в кафе. Мое любимое, мы с Вадимом тут часто были до развода. Миша пошел рассматривать знакомые фигурки на камине. Официанты его не трогали, они его тоже узнали. С Юрой я тут, значит, тоже была уже.

– Вадим, остановись. То, что ты мне предлагаешь, у меня в голове не укладывается вообще!

– Успокойся, выпей кофе. Ребенок что-то будет?

– Да. Чай с лимоном и кекс. Я – только кофе.

Я смотрела в окно. Там ходили люди, говорили по телефону, жили своими жизнями. Я любила это место за уют и тишину. Сюда я приходила за пониманием того, что даже в суетливом мире можно найти уголок Счастья, уголок единения с собой. Сейчас этого ощущения не было. Вадим приехал и привез суету даже сюда. Мы говорили-говорили, я расспрашивала, он ждал. Я молчала и отвечала, что это нереально. Он ждал. Я опять задавала уточняющие вопросы. Он отвечал и ждал. Я чувствовала, как он предвкушает победу. Нет.

– Подумай, малыш.

– Нет, я не хочу.

– Ты сейчас говоришь неправду.

– Возможно.

– Зачем ты себя обманываешь?

Зазвенели колокольчики над входной дверью. Юра!

– Папа! – Миша побежал к нему, он подхватил его на руки, не сводя глаз с нашего столика. Он видел раньше Вадима? Хотя сейчас главный вопрос: как он нас нашел?

– Привет. Как ты знал, что мы здесь?

– Ну я сказал: «Ждите в кафе», а это…

– …единственное ее любимое кафе поблизости. Я знал, куда тебя вести, – договорил за него Вадим.

– Я знал где вас искать, – закончил свою мысль Юра. Они смотрели друг на друга. Юра стоял с ребенком на руках, Вадим сидел возле меня и смотрел снизу вверх. Глазами улыбался. Я же ему только что сказала: «Нет!», хотя моим последним словом было «Возможно».

– Юра, присаживайся. Миша не допил еще чай.

Мой кофе стоял нетронутым. У мальчика не было оснований терять аппетит, Юра усадил его и сел напротив нас.

– Я так понимаю, вы – Юра, отец Миши. Доктор?

– Вадим, дай мне вас познакомить!

– А вы – Маричкин бывший муж? – Юре тоже не нужны были представления.

– Ну… Не сказал бы, что это мой статус. Но, формально, – он значительно посмотрел на меня: – Формально – да, – в такой момент он должен был бы приобнять меня или, лучше, взять мою руку в свою. Вадим – прекрасный постановщик. Сцена выстроена правильно. Без закадрового текста зритель понимает, что этот взгляд и улыбка, и вообще вся эта встреча – имеют скрытый, пока неизвестный смысл.

– Вадим сегодня прилетел, – объясняла я Юре. – И мы случайно встретились на Майдане.

– Ты же верила раньше в судьбу?

Вадим продолжал играть. Я начинала злиться. Он не знает, что мы с Юрой пара. Он вообще мало о нем знает. Как всегда, Вадима не интересуют соперники. Он умнее и хитрее многих мужчин, и я боялась давать ему лишнюю информацию.

– Здорово, что вы пришли, на самом деле, – его тон стал деловым. – Нужно его предупредить, Маш.

– О чем? – я начинала съеживаться.

– О наших планах. Малыш, я понимаю, что это в твоем стиле. Но иногда нужно думать и о других людях. Ты мне говорила, что мальчик к тебе привязался, значит, найти тебе замену будет сложно. Пусть уже сейчас ищет.

– Вадим! Остановись! Я не сказала тебе «да»!

– Это вопрос времени.

Я выдохнула. Это невероятная самоуверенность! Как с ним можно было жить! Я не должна была показывать, что сомневаюсь. Юра уже не смотрел на него. Он смотрел на меня. Я подняла на него глаза. Я не должна верить в то, что ты обо мне сейчас думаешь! Если я поверю, это станет правдой. Я не такая, я выдержу, а потом все тебе объясню. Ты должен подождать, пожалуйста. Только не верь ему, не уходи, не забирай Мишу, не оставляй меня с ним одну! Я отвернулась к окну. Я поняла, что боюсь того, что Вадим прав. Неужели я такая слабая? Еще несколько дней назад я летала и верила, что я умею это делать! Еще несколько часов назад я стояла за страну, а теперь рассматриваю возможность бросить ее, его, и ради чего?

– Вадим предложил мне работу. Он хочет, чтобы я уехала, – я повернулась к Вадиму. – Но это невозможно, у меня весной защита.

– Я знаю. Сейчас идет подготовительная работа, мы выбираем локации, делаем визы. Съемки начнутся летом, но нужно твое согласие, и чтобы ты со мной поехала в Чехию на пару дней. Встретилась с заказчиками, подписала контракт. Потом вернешься, защитишься, и уедем.

– А можете меня посвятить в детали вашего предложения? – Юра говорил рассудительно. Как будто его не трогает перспектива расстаться со мной. Если так пойдет, то я смогу безболезненно развести их. И уже из дома отбиваться от Вадима.

– Я создаю шоу. Классический путеводитель, но с некоторыми изюминками, очень подвижный. Я его автор, продюсер, а Маша будет ведущей.

– Я не согласилась.

– Спонсоры согласились. В него планируются серьезные финансовые инвестиции, это опытные на телевизионном рынке люди, и их «да» тут значит многое. Я показывал им ее работы. Они будут сотрудничать только с ней. Да и ты, Маш, всегда мечтала о таком проекте.

– Это правда? Ты хотела в таком принимать участие? – Юра спросил у меня.

– Да. У нас такие программы не делают. Они не очень выгодны. И спонсорами обычно выступают только туристические фирмы. Рамки формата ограничены. То, что придумал Вадим, принесет деньги и, наверное, станет популярным. Это хорошая идея.

– Спасибо, – сказал Вадим.

– Это факт, – подчеркнула я.

– Вы этот проект придумали специально для нее? – Юра спрашивал у Вадима, но смотрел на меня.

– Хм… Да. А что скрывать? Мне статус бывшего не особо мешает.

Юра криво улыбнулся. Помолчал.

– Тебе нужно ехать в Чехию? Не самая худшая страна для жизни. Особенно если занимаешься там любимым делом.

О чем он? Он готов меня отпустить? Он думает, что может поехать со мной. Чешская медицина будет рада такому сюрпризу.

– Нет, Юра. В Праге только офис. Нужно будет ездить по разным странам. Жить два месяца на одном конце света, потом полгода – на другом. Решение о вылете может появиться за два часа до него. Съемки рассчитаны на два года. Многие точки – в необжитых местах, – говорила я вслух и надеялась, что он услышит: некоторые локации съемок вызовут у него восхищение уровнем медицинской и технической подготовки в Украине.

– Это опасно?

– Для нее? Нет, – вставил автор.

– Вадим, я не поеду.

– Да ты послушай, как ты об этом говоришь! Ты же всегда этого хотела и продолжаешь об этом мечтать! Я знаю тебя, как никто другой. Сколько времени ты просидишь за кадром? Год-два? Тебя прорвет, рано или поздно. Ты не выдержишь. Мы всегда с тобой знали, что для тебя значит наука: пауза, место, где ты можешь перевести дыхание. Ты уже готова к новому прыжку.

– Нет.

– Что значит твое «нет»? – он повышал голос.

– Не давите на нее, – Юра не повысил голос, но выстрелил.

Вадим внимательно посмотрел на него.

– Что тебя останавливает? – спросил он меня, глядя на Юру.

– Я не хочу сейчас это обсуждать.

– Кто ты сейчас? Няня? – он обернулся и посмотрел мне в глаза. – И тебя это удовлетворяет?

– При чем тут это?

– Но объясни мне. Ты же умеешь пользоваться языком. Объясни, почему ты отказываешься. Ты останешься преподавать в университете?

– Нет.

– Я знаю, что нет. Ты вернешься на проект?

– Не знаю.

– Нет! Тебе давно надоело ходить по кругу. И я знаю все проекты в этой стране. И ты знаешь, как их делают. Я предлагаю тебе возможность поработать с суперпрофессионалами, проявить себя. Я даю тебе то, что ты хочешь. Из-за чего ты отказываешься?

Юра молчал и ждал.

– Хорошо, я скажу за тебя, – продолжал Вадим. – Семья, любовь, для тебя никогда не были уважаемыми зависимостями, и у тебя не хватает духу сейчас признаться, что ты на это подсела. Вы спите вместе? – он смотрел он Юру. Господи, зачем я молчала?

– Это не твое дело, – опередила я Юру.

– Тебе стыдно в этом мне признаться? – с фальшивым удивлением спросил Вадим у меня.

– Нет! Это просто тебя не касается.

– Меня касается твое будущее. Когда ты наиграешься и поймешь, что это все тебя тяготит – вытягивать тебя из этой семейной истории буду я!

– Вы много на себя берете! – сказал Юра.

– Я беру на себя ее! Это много? Да. Но мне по силам.

– Она больше не ваша.

– А вы, – Вадим засмеялся, – вы думаете, ваша? Вы не похожи на наивного человека. Мне так показалось. Юра, посмотрите правде в глаза. К вам каким-то чудом залетела яркая, красивая птичка…

– Замолчи!

Вадим положил свою руку на мою. Не глядя. Как раньше, успокоил меня жестом, движением, абсолютной верой в свою правоту. Я выдернула руку.

– Сейчас она играет в семью, она привязалась к вашему сыну. Возможно, и к вам. Но поверьте мне как человеку, который много раз это наблюдал. Через некоторое время ей станет скучно, и она сбежит.

– Может, ей становилось скучно с вами?

– Нет, с другими. Ко мне она обычно прибегает.

– Это неправда! – у меня стоял ком в горле. Миша опять пошел к камину. Мне хотелось обнять его и убежать отсюда. Вадим преграждал путь к выходу из-за столика.

– Правда, малыш, в том, что ты не создана для семьи и для материнства.

– Вы делаете такой вывод, потому что она отказалась строить семью с вами? – спросил Юра.

– А вы знаете, да? Тем лучше. Я хотел дать ей поиграть в это. Но, в отличии от вас, я даже тогда знал, что это ненадолго. Я предлагал ей, зная, что она должна попробовать, что это такое, и успокоиться.

– Родить детей и отказаться? Как вы себе это представляли?

– Я не собираюсь открывать вам планы, которые не реализовались. Вы сыграли эту неприятную роль за меня. Да, сейчас, я так понимаю, тебе кажется, что ты счастлива. Но это закончится. И вам, Юра, наверное сложно понять, поэтому давайте посмотрим на это с другой стороны. Сейчас вы – врач в Украине. Что вы можете предложить такой женщине? Вы, правда, думаете, что ей и с милым рай в шалаше? Она выглядит очень идейной и одухотворенной личностью, но это до поры, пока у нее не закончатся запасы кремов! Сколько процентов вашей зарплаты сейчас уходит к косметологам? Можете не отвечать, я вам скажу: она сдерживается. Потому что вашего оклада все равно не хватит на все ее запросы.

Юра не стал разубеждать его и объяснять свое реальное положение. Его сила и сдержанность добавили силы мне.

– Вадим, ты нелеп и смешон. Я прошу тебя, оставим этот разговор. Я не приму твое предложение. И это только мое дело, почему. Да, я с Юрой. И ты не понимаешь, какие у нас отношения. Я его люблю.