Время прощать Гришэм Джон

Глава 9

Кэрол с восхищением наблюдала за тем, как идет работа над «Каруселью». Ей самой тоже хотелось пришить к нему рамку. Каждый раз, когда лоскутный квадрат переходил из рук в руки, она успокаивала себя: «Правильно, что мне не предложили поучаствовать. Я шью еще недостаточно хорошо и, поскольку не хочу все испортить, в любом случае не согласилась бы». Тем не менее ей было жаль, что это решение приняли без нее. Она, как всегда, оказалась лишней. Стоя за пределами дружеского круга, мечтала о том, чтобы ее пригласили войти.

Правда, все вели себя приветливо: Сильвия проявляла доброту и радушие, да и остальные женщины были дружелюбны. Кроме Сары. Та держалась так враждебно, так явно тяготилась присутствием матери, что место, которое она считала своим домом, не могло стать домом и для Кэрол. Все получилось совсем не так, как Сильвия обещала несколько месяцев назад, зимним утром, во время их телефонного разговора. Сильвию Кэрол не винила: пожилая женщина сделала все, что могла. И гораздо больше, чем можно было бы попросить. Видимо, пришло время оставить эту затею. Кэрол уедет туда, где ее ждет работа и пустой дом, Сара тоже вернется к привычной жизни. Со своей матерью Кэрол ладила плохо. С чего ждать, что ее отношения с собственной дочерью будут лучше?

Сара в ней не нуждается ни как в советчице, ни как в утешительнице, на чьем плече можно поплакать, ни тем более как в друге. Кэрол уедет из Уотерфорда с чистой совестью, зная, что дочь в надежных руках. Даже если ее опасения оправдаются и замужество Сары окажется неудачным, мастерицы Элм-Крика обязательно поддержат подругу, а она, Кэрол, будет дочери только в тягость. Если с Мэттом выйдет так, как она в свое время предупреждала, Сара возненавидит ее. Не поверит, что она была бы искренне рада ошибиться. Кэрол очень хотела пробудить в себе симпатию к Мэтту, несмотря на скромность его целей и сходство с ее собственным мужем, которое, похоже, замечала она одна. В нем она увидела еще одного мужчину, лишенного шарма, зато трудолюбивого, надежного и твердо знающего, что хорошо, а что плохо. Он и от других будет любой ценой добиваться, чтобы они соблюдали правила. Долго ли такой мужчина, как Мэтт, может быть интересен такой женщине, как Сара? Какой расплаты он от нее потребует, если она изменит ему? А если по прошествии лет Сара овдовеет, научится ли она видеть в своем вдовстве некоторое облегчение, примирится ли с ним, как примирилась ее мать?

Друзья, наверное, помогли бы Кэрол легче пережить тяжелый период после смерти Кевина. Но, за исключением пары лет перед замужеством, у нее никогда не было ни большой дружеской компании, такой, как у Сары, ни даже единственной близкой подруги. Слишком замкнутая, слишком уязвимая, она превратилась в книжного червя. Она слишком отчетливо видела, что жизнь не такая, какой должна быть, но исправить это не могла и потому чувствовала себя беспомощной. Жить в мире вымышленных историй казалось ей проще и безопасней, чем менять собственный мир.

Кэрол была поздним ребенком, нежданным и нежеланным. Мать встретила ее появление стоически, а отец дал понять, что ему не улыбается кормить еще одно существо, которое к тому же не удосужилось родиться мальчиком. Он хотел двоих парней, и они у него уже были. Он бы еще смирился с третьим сыном, но не с дочерью. Она будет высасывать из него все соки, ничего не давая взамен. До тех пор, по крайней мере, пока не подрастет настолько, чтобы помогать матери по хозяйству.

Поскольку к тому времени, когда Кэрол пошла в детский сад, братья уже уехали в колледж, она росла как единственный ребенок в семье, но не пользовалась соответствующими привилегиями и не чувствовала себя центром вселенной. Ее лучшими подругами были Лора Инглз[6], Нэнси Дрю[7] и другие героини, которые сталкивались с невероятными трудностями и неизменно их преодолевали. Кэрол хотелось стать такой же умной и смелой, хотелось войти в книжный мир и жить там, помогая крестьянам убирать хлеб или расследуя загадочные преступления вместе с Бесс и Джорджем. Засыпая, она выдумывала истории о местах и людях из прочитанных книг, вплетая в эти истории себя. Она была младшей сестрой Нэнси: ее взяли в заложники, но отец-адвокат вовремя пришел на помощь. Еще она была кузиной Лоры: приехала из Миннесоты и скручивала сено в тугие пучки, чтобы растопить ими камин в зимнюю стужу. В собственном воображении Кэрол могла быть кем угодно и потому рано полюбила темноту.

Немного повзрослев, она поняла, что если забраться в книжку нельзя, то выбраться из холодного родительского дома можно. Она могла, она должна была это сделать. Братья после колледжа нашли работу в других городах и теперь лишь изредка приезжали в гости. Кэрол поняла, что нужно хорошо учиться, и тогда она повторит их успех. Учителя хвалили ее за старательность, но советовали почаще улыбаться и играть на переменах с другими детьми, а не сидеть, уткнувшись носом в книжку.

В старших классах преподаватель английского языка обратил внимание на тихую бледную девушку с темными волосами и большими глазами, которая писала такие умные сочинения. Он стал рекомендовать ей книги: классическую литературу и произведения современных авторов, – и ее мир расширился. Она стала доверять этому учителю, как никому другому, а он ободрял ее. Он даже сказал, что она, если будет так же стараться, сможет получить стипендию на частичную оплату обучения в колледже. Эти слова вызвали у Кэрол смешанные чувства: стипендия ничем ей не поможет, если родители откажутся вносить остальные деньги. Они отправили в колледж сыновей, но будущее Кэрол никогда не обсуждалось. Она стала заниматься еще усерднее, чтобы ее приняли вообще бесплатно. Поскольку родители могли попытаться ее остановить, она не говорила им о своих планах.

Летом перед последним школьным учебным годом Кэрол откладывала деньги, которые получала как няня, и то немногое, что мать давала ей на одежду. Удалось скопить сумму, необходимую для подачи заявления в колледж. Пламенно молясь, она отправила документы.

Ответ, полученный несколько месяцев спустя, одновременно обрадовал и испугал Кэрол. Ее приняли в Мичиганский университет, но стипендия, которую ей предложили, не оправдывала даже самых скромных ожиданий. Конечно, работа в кампусе и крошечные сбережения немного меняли дело, но без помощи родителей было однозначно не обойтись.

В течение недели Кэрол собиралась с духом. Учитель английского помог ей продумать, что она скажет. Сразу после ужина, прежде чем мать кивком подозвала бы ее мыть посуду, а отец ушел бы в гостиную читать газету, Кэрол достала письмо и объявила, что ее приняли в колледж. Мама была, по-видимому, приятно удивлена, но отец нахмурился.

– Это зачем же тебе ехать в колледж?

Кэрол выдала заученный ответ:

– Продолжать учиться, совершенствовать себя. С высшим образованием я смогу хорошо зарабатывать.

– То есть ты хочешь работать?

Кэрол кивнула.

– Твоя мать не работает и в колледже не училась. А ты, по-твоему, лучше нее?

Кэрол подумала о том, как жила ее мама. Несколько десятков лет эта женщина только и делала, что обслуживала мужа: готовила, убирала, стирала, шила. Родители были одного возраста, но мать выглядела на десять лет старше.

– Нет. Конечно нет. Но я хочу жить по-другому.

Отец покачал головой.

– Ты не представляешь, каково тебе там будет. В колледже учатся умные ребята, такие как твои братья. Ты не сможешь с ними тягаться.

Эти слова уязвили Кэрол, но она не подала виду.

– В классе я вторая по количеству набранных баллов. Думаю, я справлюсь. Не говорю, что будет легко, но мои учителя в меня верят.

– Обучение стоит денег.

– Не таких больших, как ты думаешь.

И она стала рассказывать отцу про стипендию, при этом слишком нервничая, чтобы на него смотреть. Он прервал ее:

– Отправить девчонку в колледж – все равно что выбросить деньги на ветер. Если я заплачу за эту твою прихоть, ты станешь красивее? Или это отучит тебя сидеть сложа руки? Или тебе легче будет найти мужа? Да ни один мужчина не захочет жениться на женщине, которую считает умнее себя!

У Кэрол стало кисло во рту. Мать тронула отца за руку и мягко сказала:

– А вдруг она не выйдет замуж?

Они оба посмотрели на нее, и Кэрол сжалась под их взглядами. Она догадывалась, о чем родители думают: не было никакой уверенности в том, что кто-нибудь возьмет у них эту невзрачную мышку, а содержать ее вечно они не смогут. Значит, ей придется самой зарабатывать себе на хлеб.

Кэрол разрывалась между стыдом и надеждой. Она знала, что внешность у нее самая заурядная и вряд ли ее кто-нибудь полюбит. Но не это ее волновало, и не из-за этого она стремилась в колледж. Ей просто очень хотелось получить образование. Зачем и как было уже не столь важно.

Отец тяжело вздохнул:

– Ну и сколько это будет стоить?

Кэрол молча подала ему письмо. Он угрюмо пробежал листок глазами.

– В колледже много хороших молодых людей, – сказала мать.

Отец положил письмо.

– Ладно. Думаю, мы потянем. Поезжай.

От облегчения и благодарности Кэрол чуть не заплакала.

– Спасибо! – прочувствованно сказала она.

– И кем же ты будешь? Секретаршей? Медсестрой? – Он ухмыльнулся, посмотрев на жену. – На какие вообще факультеты берут девушек?

– Я собираюсь изучать литературу, – сказала Кэрол.

Она мечтала, что однажды станет профессором и будет жить той жизнью, о которой рассказывал учитель английского: часами просиживать в старых библиотеках, обсуждать великие произведения с увлеченными студентами, иметь собственный кабинет в университетском здании, увитом плющом, писать там и читать сколько душе угодно.

Отец сдвинул густые брови.

– Не на мои деньги! Ты будешь учиться чему-нибудь дельному: печатать на машинке или ухаживать за больными.

– Разве литература – это не дельно? – проговорила Кэрол, с волнением глядя то на отца, то на мать. – Я буду учиться, пока не получу докторскую степень. Я стану профессором.

– И сколько лет на это уйдет?

– Я… я не знаю.

– Она не знает! – повторил отец, обращаясь к матери, а потом, резко повернувшись к Кэрол, отрезал: – Ты получишь на обучение столько же, сколько получили твои братья. Не больше.

– Тебе не придется платить. Я получу стипендию…

– Как в этот раз? – Отодвинув свой стул с такой силой, что солонка опрокинулась, отец поднялся и направил на Кэрол указательный палец. – Ты будешь медсестрой или секретаршей. Точка.

Она вспыхнула.

– Чтобы быть секретаршей, не надо учиться в университете!

Отец с силой ударил ее по лицу. Мать охнула. Кэрол сжала зубы, подавляя крик боли, и, медленно повернув голову, посмотрела отцу в глаза. Он ударил опять, еще сильнее. Она едва не упала со стула.

– Значит, будешь медсестрой. Или никем.

У Кэрол поплыло в глазах. Она даже не увидела, как отец вышел из комнаты. Пытаясь прийти в себя, она услышала шум включенной воды. Через секунду мать подошла и, приложив к ее щеке холодное влажное полотенце, пробормотала:

– Не надо было тебе его сердить. Знаешь ведь, как он устает на работе. Он же сказал: «Поезжай». Если бы ты просто поблагодарила и оставила…

Взяв полотенце, Кэрол отмахнулась от матери. Она злилась, что та не защитила ее, а теперь еще и упрекает. Мечты об академической карьере убегали сквозь пальцы, как крупинки соли, которую отец просыпал на желтую клетчатую скатерть. «Хорошо, – с горечью подумала Кэрол. – Медсестрой так медсестрой. Я готова стать кем угодно, лишь бы отсюда выбраться».

Если бы ее мечта не была разрушена, вероятно, сейчас она жила бы как Гвен Салливан – преподаватель американской истории и культуры в Уотерфордском колледже, член «Лоскутной мастерской Элм-Крика», мать любящей дочери, женщина, имеющая много друзей. Возможно, если бы все сложилось так, как Кэрол хотела, она тоже сегодня вела бы мастер-класс перед заинтересованной аудиторией и ждала бы, когда настанет ее очередь украшать «Карусель».

Кэрол не столько завидовала Гвен, сколько восхищалась ею. Умом и уверенностью в себе она напоминала ей героинь любимых детских книг. Кэрол посещала все занятия, которые Гвен проводила, даже если программа повторялась. Когда ее попросили помогать новичкам, она так обрадовалась, что чуть не забыла сказать «да». Наблюдая, как Диана ходит от стола к столу и дает женщинам советы, Кэрол стала делать то же самое. К счастью, рядом не было Сары, которая закатила бы глаза и фыркнула бы: мол, еще вчера не умела держать в руках иголку, а уже учишь других!

К концу занятия пришла Джуди. Она помогла коллегам подготовить зал к следующему утреннему занятию.

– Как съездила? – спросила Диана, и Кэрол пожалела, что до сих пор не задала этот вопрос сама.

Джуди попыталась улыбнуться.

– Я думала, там кругом коровы, а не увидела ни одной.

Гвен обняла ее за плечи.

– А если серьезно?

Джуди рассказала. Кэрол слушала с большим сочувствием. Враждебность старшей сестры, заторможенность отца… И как только Джуди смогла пережить такое разочарование после надежд, которые вселило в нее письмо Кирстен?

– Что же ты собираешься делать? – спросила Гвен.

– Не знаю. – Джуди села на край возвышения для оркестра и подперла подбородок руками. – С одной стороны, я понимаю, что надо подождать, когда Кирстен сделает следующий шаг, с другой – мне хочется просто стереть эту поездку из памяти.

– Я тебя понимаю, – сказала Диана.

Джуди улыбнулась уголком рта. Кэрол захотела сказать ей что-нибудь утешительное, но не нашла нужных слов и решила просто приобнять ее. Джуди так прижалась к Кэрол, что та поняла: слова и не нужны.

– Выходные все-таки не пропали даром, – сказала Джуди, вздохнув, и полезла в свою сумку с рукоделием. – Рамку я закончила.

– Дай-ка посмотреть, – сказала Гвен, разворачивая одеяло.

Джуди сделала зубчатый рисунок, но использовала не цельные треугольники, как Диана, а нечто напоминающее компасы или солнышки. Они веерообразно располагались на каждой стороне, и самые длинные лучи, центральные, почти доставали до углов. Каждый луч был разделен вдоль на две половины: темную и светлую. Это создавало иллюзию объема, трехмерности. Кончики были идеально острыми, а швы ровными и гладкими.

– Потрясающе! – воскликнула Диана, высказав то, что подумала и Кэрол. – Может быть, увидев это, любители швейных машинок все-таки поймут, насколько лучше ручная работа!

Гвен хотела возразить, когда в другом конце зала открылась дверь. На пороге стояла Сильвия в голубом платье, белой шляпке и с сумочкой в руках.

– Скорее! – прошептала Диана, но Джуди уже сворачивала одеяло.

Убрать его в мешок она не успела. Пришлось спрятать за спину. Приняв невозмутимый вид, женщины поприветствовали Сильвию.

– Вы тут, я смотрю, что-то затеваете, – сказала она, с прищуром глядя на них. – Сами скажете или мне угадать?

– Ничего мы не затеваем! – ответила Диана. – Просто прибираемся после мастер-класса Гвен.

– Гм… – Сильвия оглядела чистые столы и тщательно подметенный пол. – По-моему, тут уже достаточно прибрано.

Заерзав под направленным на нее пристальным взглядом, Кэрол пробормотала:

– Если честно… мы готовим сюрприз…

– Для выпускного Саммер, – прервала ее Гвен.

– Ясно. Дело хорошее. А что это?

Джуди посмотрела на Сильвию, словно извиняясь, и ответила:

– Если мы скажем…

– Будет уже не сюрприз. Понимаю. – Сильвия поправила шляпку. – Кстати, о выпускном Саммер. Мы с Эндрю едем в город, чтобы купить украшения для интерьера. К ужину вернемся.

Диана подняла брови.

– Вы с Эндрю? У вас официальное первое свидание?

– Никакое это не свидание. Мы едем по делам.

– А по-моему, очень похоже на свидание, – сказала Диана.

– Ну и бог с тобой! Мне-то что? Я вообще не вас искала, четырех хулиганок, а Сару. Чтобы нам с Эндрю не ездить по городу в его доме на колесах, я хотела позаимствовать ее машину.

– Возьмите мою, – предложила Кэрол, подходя к столу, на котором оставила сумочку.

– А это точно для вас не проблема?

– Я буду только рада.

И она передала Сильвии ключи. Женщины из «Лоскутной мастерской» всегда выручали друг друга. Одолжив свою машину хозяйке Элм-Крика, Кэрол сильнее почувствовала свою причастность к их кружку. Да и сама Сильвия ей в этом помогла, сказав именно «четыре хулиганки», а не «три хулиганки и Кэрол». Ласковое ругательство вовсе не обидело мать Сары, а скорее наоборот, поскольку оно уравняло ее с другими членами группы.

– Приятного вечера, – сказала Джуди, когда Сильвия собралась уходить.

– Не теряйте голову! – добавила Диана.

Сильвия смерила их сердитым взглядом.

– Это не свидание.

Не дав им возможности возразить, она вышла еще энергичнее, чем вошла. Женщины с облегчением вздохнули, и Джуди убрала из-за спины руки, в которых до сих пор прятала «Карусель».

– Готова поспорить: у нашей Сильвии есть встроенный лоскутный радар, – пошутила Диана. – За сто шагов чует, если где-то шьют одеяло, и идет туда.

Гвен взяла сверток у Джуди.

– Нам недолго осталось секретничать. Я доделаю последнюю рамку, Агнесс – центр, и можем стегать.

Кэрол понадеялась, что хотя бы в этом мастерицы позволят ей поучаствовать. Когда все разошлись, она направилась в свою комнату, которая находилась на втором этаже рядом с библиотекой. Поднимаясь по лестнице, Кэрол подумала о предстоящем празднике Саммер и попыталась вспомнить, когда в последний раз устраивала вечеринку для своей дочери. Свадьбу они с Мэттом организовали и оплатили самостоятельно. Получение университетского диплома Сара, наверное, отметила с друзьями. Мать она, во всяком случае, не пригласила. Поняв, что не отпраздновала вместе с дочерью главных событий ее жизни, Кэрол почувствовала легкий укол совести, но успокоилась, вспомнив Сарин выпуск из школы. По этому случаю она устроила грандиозное торжество, хотя по числу набранных баллов Сара была не первой, не второй и даже не десятой в классе, чем разочаровала мать. Ведь при своих способностях девочка стала бы лучшей в школе, если бы тратила на учебу столько же времени, сколько на общение. Будь она потрудолюбивее, ее могли бы бесплатно принять куда угодно: в Гарвард, Йель или в одну из «Семи сестер»[8]. Но Сара вполне удовольствовалась поступлением в государственный университет, как всегда довольствовалась получением хороших оценок, хотя могла бы получать отличные. Она пренебрегала возможностями, которым мать в ее возрасте могла бы только позавидовать.

Для Кэрол вечеринки в честь выпуска никто не устроил: ни родители, по-прежнему огорченные тем, что она решила уехать учиться, ни друзья – их у нее просто не было. Это событие прошло бы вовсе не замеченным, если бы не официальное мероприятие в самой школе (туда отец с матерью все-таки пришли) и не доброта преподавателя английского. В последний день занятий он подарил любимой ученице три книги: алфавитный словарь, словарь-тезаурус[9] и полное собрание сочинений Шекспира в одном большом томе с кожаным переплетом и золотым обрезом. Сердце Кэрол восторженно забилось, когда она прочла дарственную надпись: «Это поможет вам в достижении любой цели. Поздравляю с успехом, и пусть он станет для вас первым из множества!» Девушка растрогалась до слез. Только он, ее учитель английского, знал, как тяжело ей было пожертвовать одной половиной своей мечты, чтобы спасти вторую. Если бы только она осмелилась противостоять родителям… Но она не осмелилась и решила, что стать медсестрой все-таки лучше, чем сидеть дома и ждать маловероятного – предложения руки и сердца от подходящего молодого человека. Пускай отец увидит: она далеко не так глупа и не так бесполезна, как он о ней думал. Она станет лучшей студенткой курса, чего бы ей это ни стоило.

Кэрол стала ею, но насладиться своим триумфом не смогла. Во время последнего семестра отец умер от сердечного приступа. Однако даже если бы он дожил до церемонии вручения дипломов, он не прочел бы на лице дочери ни радости, ни сожалений. Жизнь в его доме научила ее скрывать свои чувства. Но в глубине, под ровной поверхностью, эмоции бушевали. Нет, Кэрол никогда не желала отцу смерти. Даже когда он ее бил. Но раз уж он умер, то почему теперь, а не на несколько лет раньше? Тогда она выбрала бы для себя тот путь, какой хотела. От этих мыслей ей было стыдно, но заглушить их она не могла.

После колледжа Кэрол устроилась в больницу в Лансинге, где почти случайно впервые в жизни нашла друзей. Она и еще две медсестры сообща пытались приспособиться к непомерным требованиям, которые к ним предъявлялись, и на почве общих проблем выросла дружба. Как минимум раз в неделю девушки вместе ходили в кино или по магазинам. А однажды пошли в боулинг, где три молодых человека пригласили их выпить. Шепотом посовещавшись, они согласились. Кэрол расхрабрилась настолько, что пила не меньше подруг и громко смеялась – почти как они. Еще никогда она так не веселилась. А на следующий день девушки заявили, будто один из парней весь вечер не сводил с нее глаз. Ей было приятно, но она не поверила. Она даже не запомнила фамилию Кевина. Гораздо больше ей понравился его темноволосый друг, который приобнял ее, когда парни провожали девушек до автобусной остановки. Этот молодой человек, юрист, был обаятелен и начитан. Кэрол больше бы обрадовалась, если бы он, а не Кевин Мэллори зашел на неделе к ней в больницу, чтобы пригласить ее на обед.

Она приняла приглашение и в тот раз, и в следующий. Поняв, что за ней ухаживают, она почувствовала приятное удивление – только и всего. Через год он сделал ей предложение. Если бы не его серьезное лицо, она бы рассмеялась.

– Я буду хорошим мужем, – сказал Кевин. – Обеспечу тебя. Тебе не придется больше работать. Я тебя люблю и хочу, чтобы мы были вместе.

Кэрол посмотрела на него в недоумении. Он ее любит? Да они едва знакомы! Она принялась копаться в себе, думая, что, может быть, влюбилась в него, сама того не заметив. Но нет. Она почти в этом не сомневалась. Кевин был хорошим, добрым человеком, и Кэрол испытывала к нему симпатию, однако страсть не захлестывала ее, когда она на него смотрела. Когда он неуклюже целовал ее на прощание, она чувствовала только прикосновение его рта – никакого особого тепла, никаких электрических искр, о которых рассказывали подруги. И все-таки Кевин нравился Кэрол, и она знала, что он ее не обидит. А идти по жизни одной женщине тяжело.

– Мне нужно подумать, – ответила она.

Он нехотя кивнул.

– Думай сколько пожелаешь. Если придется, я готов ждать всю жизнь.

Кэрол поняла, что это гипербола, и на всякий случай решила обнадежить Кевина поцелуем. Он с радостью ответил на него, почувствовав облегчение, оттого что сразу же не получил решительный отказ.

По мнению подруг, Кевин был скучноват для бойфренда, но для мужа, пожалуй, в самый раз: не уродливый, с хорошим заработком. Самой горячей сторонницей Кевина оказалась мать Кэрол, никогда его не видевшая: «Соглашайся, – сказала она дочери, когда та позвонила домой, в городок на севере штата Мичиган, откуда благополучно сбежала. – Более подходящего мужа ты можешь и не найти». Кэрол вынуждена была признать правдивость этих слов и при следующей же встрече с Кевином сказала ему, что выйдет за него.

Когда страховая компания, где он работал, перевела его в Пенсильванию, Кэрол пришлось оставить работу и подруг, которые в кои-то веки у нее появились. Молодые супруги стали жить в Питтсбурге, в четырехкомнатном доме. Через несколько месяцев после переезда родилась Сара. Мать приехала к Кэрол еще до родов (та тяжело переносила беременность и должна была соблюдать постельный режим), а потом осталась помогать в уходе за ребенком. В ту пору молодая мама чувствовала себя так, будто ее окутывает густое облако необъяснимого отчаяния. Рождение малышки почему-то принесло ей мало радости. Иногда она просыпалась среди ночи в слезах, а иногда вообще не могла заснуть: мерила шагами темную гостиную и курила сигарету за сигаретой. Кэрол не понимала, что ее мучит, и ненавидела себя за это. Казалось бы, у нее было все, о чем она мечтала: образование, уютный дом, любящий муж, очаровательный ребенок, у которого будет все, все, чего ей самой недоставало. Почему Кэрол не радовалась? Свои любимые книги она забросила. Если бы не мать, забросила бы и все другое: готовку, стирку, уборку, даже Сару. Когда ей приносили девочку, она ее кормила, но в остальное время просто лежала в кровати или сидела в саду наедине со своими мыслями. Через несколько недель после родов новоиспеченная бабушка научила Кэрол купать и пеленать младенца. Постепенно, благодаря ее мягкой настойчивости, у молодой матери возник интерес к ребенку. Сквозь туман пробился тонкий лучик света. Кэрол не нашла подходящих слов для выражения благодарности, но именно в ту пору она поняла, как сильно любит свою маму.

Ну а Кевин вскоре после завтрака уходил в офис, и до вечера Кэрол его не видела. По возвращении он спрашивал ее, как прошел день, слушал, кивая (правда, рассказать ей обычно было нечего), нежно целовал, а потом, тихонько перекинувшись парой слов с тещей, шел к Саре и играл с малышкой до ужина. Кэрол хотелось сказать матери и мужу, что ей неприятно, когда о ней шепчутся у нее за спиной, но сил для жалоб не было.

Однажды, когда Саре уже исполнилось три месяца, Кэрол приснился сон. Она сидела на кухне в доме своих родителей, не в состоянии прикоснуться к тарелке, которую поставила перед ней мать. За окном лил дождь, гром грохотал так, что тряслись стены. Отец нахмурился и сказал: «Ты не заслуживаешь этого младенца, раз не можешь о нем позаботиться». Вдруг Кэрол услышала тихий плач, доносящийся с улицы: Сара, напуганная и беспомощная, одна лежала под дождем. Кэрол выбежала, стала искать ребенка, но струи воды били ей в лицо, и она ничего не видела. Она пыталась идти на звук, однако каждый раз, когда ей казалось, что малышка уже близко, плач удалялся от нее. Обезумев, Кэрол бежала все быстрее и быстрее, но кричащий младенец, брошенный ночью в грозу, по-прежнему был где-то далеко.

Молодая мать проснулась, вся дрожа, выбралась из постели, где спокойно спал муж, и, спотыкаясь, пошла через холл в детскую. Послушав дыхание Сары и потрогав ее крошечное тельце, укутанное в одеяло, Кэрол убедилась в том, что не бросала своего ребенка под дождем. Она сползла на пол, прижала колени к груди и, раскачиваясь взад-вперед, тихо заплакала.

Утром Кэрол сказала матери: «Думаю, дальше я смогу справляться сама». Мать просияла: ей давно не терпелось вернуться домой, где ее ждали подруги и любимый садик. Зять с тещей переглянулись, обрадованные возвращением прежней Кэрол. И только Кэрол знала, что они ошибаются: прежней она, вероятно, уже никогда не будет. Но будет лучше, чем была. Она станет хорошей мамой – хотя бы затем, чтобы отец оказался неправ. Она не пропащая, пускай ей это и внушали так настойчиво, что она сама почти поверила.

После отъезда матери Кэрол составила себе расписание, как в колледже. Если за день ей удавалось переделать все намеченное, она воспринимала это как маленькую победу. Поборов апатию, она полностью посвятила себя воспитанию ребенка и ведению хозяйства. Она решила, что жена и мама – это ее новая должность, на которой можно преуспеть, как и на любой другой.

В хорошую погоду они с Сарой подолгу гуляли. С того момента, когда молодая семья поселилась в Питтсбурге, прошел почти год, но до сих пор Кэрол была в таком душевном состоянии, что даже не освоилась в собственном районе. Теперь, наслаждаясь приятным обществом дочери, она исследовала соседние улицы и однажды набрела на букинистическую лавку. Увидев витрину, пестреющую обложками всех сортов и размеров, Кэрол почувствовала, как внутри что-то заныло. Войдя в магазинчик вместе с коляской, она принялась лавировать в узких проходах между рядами, жадно заглядывая то в одну, то в другую книгу. Роскошное словесное море, пахнущее старой бумагой, поглотило молодую мать, и она даже не заметила, как прошло несколько часов. Наконец Сара заскучала и начала хныкать. Кэрол нашла для девочки несколько книжек с картинками, но та лишь обслюнявила их и бросила на пол. Поймав на себе осуждающие взгляды других покупателей, Кэрол заплатила за детские книжки и, вся красная, выбежала из магазина. Только возле дома она вспомнила, что ничего не взяла для себя.

Прийти в магазин на следующий же день она постеснялась, но через день пришла и с тех пор стала заходить туда несколько раз в неделю. Иногда покупала что-нибудь себе или Саре, а иногда просто наслаждалась атмосферой этого спокойного места, этого царства слов, где люди разговаривали благоговейным шепотом, как в храме. Вскоре Кэрол стало неудержимо туда тянуть. Пожилая женщина, хозяйка магазина, запомнила ее по имени, а сама она стала узнавать других постоянных покупателей. Они вежливо кивали друг другу, но знакомств не завязывали, считая, что отвлечь человека от общения с книгой – все равно что прервать молитву.

Это неписаное правило нарушил только Джек – племянник хозяйки, темноволосый молодой человек с быстрой сверкающей улыбкой. Он бывал в магазине не каждый день, но когда бывал, приветствовал Кэрол легким поклоном, как какую-нибудь важную особу. Его слегка насмешливая манера поведения поначалу смущала ее, затем она привыкла и стала отвечать на поклоны шутливыми реверансами. Иногда он отыскивал на полках детские книги и откладывал их для Сары, а изучив вкус Кэрол, стал подбирать для нее то, что должно было ей понравиться – издания классической литературы в хорошем состоянии. Она иногда благодарила его за помощь маленькими гостинцами: то куском пирога, испеченного накануне, то свежими булочками. Видя, как Джек радуется этим мелочам, Кэрол чувствовала прилив теплой крови к щекам и, энергично толкая коляску, спешила исчезнуть в глубине магазина.

Однажды он вышел из-за прилавка, догнал ее и тихо, чтобы не беспокоить других покупателей, сказал:

– Спасибо за печенье.

– Не стоит благодарности, – ответила Клара.

Его темные волосы были такими густыми, что всегда казались взъерошенными. Кэрол невольно потянулась к голове, чтобы поправить свои, но молодой человек понял ее жест как приглашение к рукопожатию.

– Меня зовут Джек.

– А меня Кэрол. – Она быстро тряхнула его руку и высвободилась. – Кэрол Мэллори. Миссис Кэрол Мэллори.

Он улыбнулся ей, а потом наклонился и заглянул в коляску.

– А кто эта юная леди?

Девочка радостно взвизгнула, и Кэрол не смогла сдержать улыбку.