Описание земли Камчатки Крашенинников Степан

Глава 1. О первом известии про камчатку, о походах камчатских и о заведении в той стране российского поселения

По распространении российского владения в севере и по заведении селения по знатнейшим рекам, впадающим в Ледовитое море, от Лены-реки к востоку до Анадырска, час от часу более старания было прилагаемо, чтоб от Анадырска далее проведывать земли и живущих там иноверцев приводить в подданство; чего ради всякому приказчику накрепко было подтверждаемо, чтоб всеми мерами домогаться получить известие, где какой народ живет, сколь многолюден, какое имеет оружие, какое богатство и пр.

Таким образом, не могла Камчатка не быть известна еще в то время, когда несколько коряков Пенжинского и Олюторского морей из Анадырска были объясачены, ибо им как соседям камчатским, а паче оленным корякам, которые часто кочуют внутрь самой Камчатки, тамошний народ довольно был знаем.

Но кто первый из российских людей был на Камчатке, о том не имею достоверного свидетельства; а по словесным известиям приписывается сие некоему торговому человеку Федоту Алексееву[435], по которого имени впадающая в Камчатку Никул-речка Федотовщиною называется: будто он пошел из устья реки Ковымы[436] Ледовитым морем в семи кочах, будто погодою отнесен от других кочей и занесен на Камчатку, где он и зимовал со своим кочем, а на другое, лето обойдя Курильскую лопатку, дошел Пенжинским морем до реки Тигиля и от тамошних коряков убит зимою со всеми товарищи, к которому убийству аки бы они причину сами подали, когда один из них другого зарезал; ибо коряки, которые по огненному их оружию выше смертных почитали, видя, что и они умирать могут, не пожелали иметь у себя гостей столь страшных. [Сие истинно, что знаки зимовий его на помянутой реке Никуле до наших времен были видимы.]

Известие о морском его пути с Ковымы-реки подтверждается отпискою служивого Семена Дежнева, ибо Дежнев объявляет, что морское их путешествие было неблагополучно, торгового человека Федота Алексеева разнесло с ним погодою без вести, его носило по морю долгое время, а напоследок выбросило на берег в передний конец за Анадырь-реку.

Но известие о бытности его на Камчатке и что Никул-речка Федотовщиною по его имени называется, несколько сомнительно: ибо в той же его отписке показано, что в 7162[437] году ходил он, Дежнев, возле моря в поход и отбил у коряков якутскую бабу помянутого Алексеева, которая ему сказывала, что Федот с одним служивым цингою умерли, а иные товарищи их побиты, и осталось немного людей, и ушли в лодках в чем были, а куда неведомо.

Что ж касается до построенных на реке-Никуле зимовий, то и от самих камчадалов подтверждается, что оные российскими людьми поставлены, а развалины их до наших времен были видимы.

Но сия разность в известиях, кажется, отвращена быть может, ежели положить, что Федот со товарищи не на Тигиле погиб, но между Анадырем и Олюторским: ибо таким образом не противно будет известиям, когда представим себе, что он и на Камчатке зимовал с кочем своим, и вкруг Лопатки доходил до реки Тигиля, что оттуда обратно следовал к Анадырску или морем, или сухим путем по Олюторскому берегу, и на пути умер, а прочие его товарищи или побиты, или безвестно пропали, хотя от убийства избавиться.

Но как бы то ни было, однако сей поход и невольный был, и не великой важности, ибо не последовало от него никакой пользы, не токмо для государственного интереса, но и для надежнейшего известия о земле Камчатке; ибо, как выше показано, никого из объявленного похода не вернулось; чего ради первым походом на Камчатку можно почесть поход казачьего пятидесятника Владимира Атласова.

Оный Атласов в 7203 году прислан был из Якутска приказчиком в Анадырский острог, и велено ему было, так как прочим приказчикам, ясак сбирать с присудных к Анадырску коряков и юкагирей и стараться о прииске вновь людей и о приведении их под самодержавную государеву руку.

В 7204 году послан от него был к акутским корякам Лука Морозко в 16 человеках, за ясачным сбором, который по возвращении своем объявил, что он не только был у оных коряков, но и до Камчатки не доходил токмо за 4 дня, и в том походе взял он камчатский острожек, а на погроме получил неведомо какие письма, которые объявил Атласову.

По сему известию Атласов, взяв с собою 60 человек служивых да такое ж число юкагирей, а в Анадырском оставив 38 человек служивых, отправился в 7205 году после ясачного сбора на Камчатку, и в том походе склонил он ласкою к ясачному платежу Акланский, Каменный и Усть-Таловский острожки, да один боем взял[438].

После того, как сказывают, разделил он партию свою надвое, половину послал на Восточное море под командою Луки Морозки, а с другою сам по Пенжинскому морю следовал.

На Паллане изменили ему союзники его юкагири, 3 человек служивых убили да 15 человек и его, Атласова, ранили, однако намерения своего, чтоб всех побить, не исполнили; ибо казаки, справясь, отбили прочь оных злодеев и, невзирая на то что лишились их помощи, предприятия своего не оставили, но продолжали поход свой далее к югу.

На Тигиле-реке соединились паки обе партии, и собрали ясак с иноземцев, живущих по Напане, Кигилю, Иче, Сиупче и Хариузовой реках, а до Каланской реки не дошли они токмо за три дни[439]. Будучи же на Иче, взял он у камчадалов полоненника Узакинского (Японского) государства.

Оттуда возвратился он назад и шел тою же дорогою до реки Ичи, а с Ичи, перейдя на Камчатку-реку, построил Верхний Камчатский острог и оставив в нем служивого Потапа Серюкова, в 15 человеках выехал в Якутск 7208 года июля 2 дня и вывез с собою японского пленника и ясачную камчатскую казну, которая состояла в 80 сороках соболей, в собольей парке, в 10 бобрах морских, в 7 лоскутах бобровых, в 4 выдрах, в 10 лисицах сиводущатых, в 191 лисице красной, да у него было собственных соболей, на товары, как пишет, вымененных, 11 сороков.

А из Якутска он отправлен с тою казною к Москве, где за помянутую свою службу пожалован казачьим головою по городу Якутску, и велено было ему паки на Камчатку следовать, набрав 100 человек в Тобольске, в Енисейске и в Якутске из тамошних казачьих детей в казачью службу, и для того похода указано было снабдить его как в Москве, так и в Тобольске небольшими пушками, пищалями, свинцом и порохом, и притом дать ему из Тобольска полковое знамя, барабанщика и сиповщика.

Но Атласов на Камчатку не был отправлен по 1706 год из-за бывшего над ним следствия: ибо он, едучи из Тобольска судами в 1701 году, разбил на реке Тунгуске дощаник с китайскими товарами гостя Логина Добрынина, в чем на него приказчик того гостя в Якутске бил челом, и по тому челобитию он, Атласов, с главными 10 заводчиками посажен в тюрьму, а на место его в 1702 году отправлен на Камчатку по выбору служивый Михайло Зиновьев, который бывал на Камчатке, как в отписке из Якутска объявлено, еще прежде Атласова, может быть, с Морозкой.

Между тем оставленный на Камчатке служивый Потап Серюков жил в Верхнем Камчатском остроге три года без всякого утеснения от камчадалов; ибо он из-за малочисленности ясак собирать не отважился, но, под видом купца, торговал с ними; наконец и тот в Анадырск поехал, однако коряки, не допустив его до Анадырска, со всеми товарищами убили.

А выезд его, по-видимому, учинился, как сын боярский Тимофей Кобелев на Камчатку приехал, который почитается первым приказчиком оных острогов.

В бытность свою перенес он жилье Верхнего Камчатского острога на реку Кали-кыг, которая от прежнего острожного места в полуверсте, да вновь построил зимовье на реке Еловке; а ясак, как по реке Камчатке, так по Пенжинскому и Бобровому морю, сбирал он повольно[440] и с ясачною казною выехал в Якутск в 1704 году благополучно.

В то ж время партия анадырских служивых людей, под командою служивого Андрея Кутьина, построила шесть зимовий на впадающей в Восточное море Уке-реке и начала сбирать ясак с тамошних коряков.

Кобелева сменил вышеописанный Михайло Зиновьев, который отправлен из Якутска вместо Владимира Атласова, а правил он камчатскими острогами до прибытия казачьего пятидесятника Василия Колесова, с 1703 по 1704 год. Во время бытности своей первый он завел ясачные книги, в которые камчадалов поименно начал вписывать.

Нижние камчатские зимовья, за неспособностью места, перенес на ключи и на Большой реке острог построил. Он же перевел из укинских зимовий на Камчатку анадырских служивых людей по просьбе их; таким образом, приведя камчатские дела в некоторый порядок, счастливо в Якутск возвратился с ясачною казною.

В 1704 году под осень приехал из Якутска на место Михайла Зиновьева казачий пятидесятник Василий Колесов, который сидел на приказе по апрель месяц 1706 году, для того что отправленные на смену ему якутский сын боярский Василий Протопопов в 1704 да служивый Василий Шелковников в 1705 году убиты на дороге от олюторов, а с ними по десяти человек служивых.

Во время его правления был первый поход в Курильскую землицу, и человек с 20 курильцев объясачено, а прочие курильцы, которых было немалое число, врознь разбежались.

И сей приказчик с ясачною казною в Якутск приехал благополучно, хотя на него августа в последних числах помянутого года около Пенжины-реки и было умышление от немирных сидячих коряков Косухина острожка, который состоит на устье Таловки; ибо он, будучи о том уведомлен заблаговременно от сидячих же коряков Акланского острожка, который от Косухина верстах в 15, следовал с надлежащею осторожностью.

В Акланском жил он 15 недель, ожидая пути зимнего, в которое время коряки Косухина острожка и некоторые другие покушались паки убить его со служивыми, токмо не допущены от акланских жителей.

Колесов в помянутом остроге застал семь человек служивых, оставшихся после Шелковникова с подарочною и пороховою казною, посланною в камчатские остроги, которых он, ведая на Камчатке скудость в свинце и порохе, отправил с двадцатью одним человеком своей команды, а команду поручил над ними выборному служивому Семену Ломаеву, которому и ясак приказал сбирать во всех трех камчатских острогах.

По отъезде Василия Колесова с Камчатки не бывало у ясачных иноземцев знатной измены, а после того, в бытность заказчиками в Верхнем остроге Федора Анкудинова, в Нижнем – Федора Ярыгина, а в Большерецке – Дмитрия Ярыгина, взбунтовали большерецкие камчадалы, Большерецкий российский острог сожгли и бывших в нем служивых без остатка побили. В то ж время и на Бобровом море убит ясачный сборщик в 5 человеках.

Причина бунта их была, может быть, та, что им ясачный сбор, который уже был и с принуждением, показался тягостен, тем наипаче что у них тогда прежняя вольность из памяти еще не вышла, которую они надеялись возвратить убийством российских людей; ибо, по объявлению тамошних старожилов, камчадалы думали, что российские казаки какие-нибудь беглецы, для того что всегда почти одни к ним приходили, а вновь не прибывало; чего ради не сомневались они всех их перевести без остатка, а в непропуске вновь из Анадырска надеялись на коряков и олюторов, будучи известны, что они двух приказчиков – Протопопова и Шелковникова с командами – на дороге побили.

Однако они в том весьма обманулись: ибо вместо приобретения прежней вольности многие потеряли живот свой, отчего и число их умалилось против прежнего, как ниже сего пространнее будет объявлено.

Казаки за малолюдством своим принуждены тогда были жить с крайнею осторожностью, оставив до времени изменников в покое. Между тем в помянутом же 1706 году Атласов освобожден из-под караула и отправлен из Якутска на Камчатку приказчиком с теми же преимуществами, которые даны ему были в 1701 году, чтоб иметь ему полную власть над служивыми и винных, смотря по делу, батогами и кнутом наказывать; а велено ему прежнюю свою вину, что учинил разбой, заслужить и в приискивании вновь земель и неясачных людей оказать крайнюю ревность, обид и налогов никому не чинить и против иноземцев не употреблять строгости, когда можно будет обойтись ласкою, в противном случае и смертная казнь ему предписана.

Но Атласов, отправившись из Якутска с немалым числом служивых людей и с военными припасами, между которыми были и две небольшие медные пушки, вскоре возвратился на прежнее, ибо, не доехав еще до Анадырска, безвинными побоями и другими предосудительными поступками привел служивых в такое огорчение, что все почти послали на него в Якутск челобитные.

За всем, однако, тем приехал он на Камчатку счастливо в 1707 году в июле месяце и принял в команду Верхний и Нижний Камчатские остроги у прежних заказчиков, купно с собранною на тот год ясачною казною.

В августе месяце того ж года отправил он в поход на Бобровое море для усмирения изменников, которые ясачных сборщиков побили, служивого Ивана Таратина человеках в 70, которые были на службе ноября по 27 число того же года. Помянутые походчики от самого Верхнего острога до Авачи не имели никакого сопротивления, но как они близ Авачинской губы, что ныне гавань Петра и Павла, ночевать стали, то служивые камчадалов и камчадалы служивых усмотрели.

А понеже изменников было в собрании сотен с восемь, то уговорились они, чтоб служивых не бить, но по рукам разбирать и вязать, чего ради и каждый изменник по ремню при себе имел; такая была у них надежда на великое свое множество.

Следующего дня Таратин пошел к Авачинской губе, где изменничьи лодки и байдары стояли. Изменники, между тем, скрывшись в лесу по обе стороны дороги, ожидали его прибытия и, пропустив несколько передних, на самую средину напали, и бились со служивыми так долго, пока большая их часть легла на месте, а прочие принуждены были спасаться бегством. Служивых притом убито 6 человек да несколько ранено.

Камчадалов взято в полон токмо три человека из лучших людей, из-за которых собрано с оставших изменников ясака не более как 10 соболей, 4 лисицы красных да 19 бобров морских. Однако тем оная страна совершенно не покорена, ибо до самого главного камчатского бунта, который учинился в 1731 году, тамошние жители почти всегда в измене были.

Оттуда походники возвратились в Верхний острог с ясачною казною и с помянутыми аманатами ноября 27 дня 1707 года, как выше показано. До сего времени правление в камчатских острогах несколько было порядочно, для того что подчиненные командиров своих так, как надлежало, почитали и повиновались им без всякого сопротивления, а потом начали у них отнимать команды, отбирать пожитки, сажать в тюрьмы и убивать до смерти, как в следующей главе пространнее будет объявлено.

Глава 2. О бунте камчатских казаков, об убийстве трех приказчиков, о бывшем по тому делу следствии и об отправлении служивых для проведывания островов и японского государства для заслужения вин своих

Коим образом служивые люди огорчены были на дороге от Атласова, в прежней главе упомянуто. Оное огорчение, также нападки его, и собственное служивых людей своевольство побудили их к умышлению, чтоб Атласова лишить команды, что они в декабре месяце того же 1707 года и учинили.

А в оправдание свое писали в Якутск, будто Атласов не давал им съестных припасов, которые с камчадалов собираются; будто сам пользовался оными, а они, прогуляв рыбную пору, претерпевали голод; будто из корысти своей выпустил аманатов, и от того во всех ясачных иноземцах учинилась такая шатость, что ясачные сборщики, посланные на Пенжинское море, едва спаслись бегством; будто колол он насмерть служивого Данила Беляева, и когда ему от служивых представлено было, чтоб он безвинно палашом не колол, но наказывал бы их за вины батогами или кнутом, как государевы указы повелевают, а он на то в ответ сказал, что государь ему в вину не поставит, хотя он их и всех прирубит; будто он, желая мстить казакам за мнимые грубые их речи, призвал к себе лучшего камчадала и говорил ему, аки бы колол помянутого служивого за то, что служивые хотят всех камчадалов прибить, а жен их, детей и корма по себе разделить; будто по той ведомости камчадалы жилища свои оставили и, соединясь в тесном месте, убили трех человек служивых и многих переранили; будто он посланную из Якутска подарочную казну почти всю употребил в собственную пользу, так что на Камчатке в привозе явилось у него бисера, а по-тамошнему одекуя, и олова не больше полупуда, а медь всю переделал он в винокуренную посуду; и будто у новокрещенного камчадала вымучил он нападками лисицу черно-бурую, которая в казну была приготовлена.

Сие оправдание ясно показывает прежнюю злобу служивых людей на Атласова, хотя не можно сказать, чтоб не больше правды писано на него было: ибо Атласов мог не давать им съестных припасов казенных, мог аманатов из корысти выпустить, мог с палашом метаться пьяный и пользоватьс ясачною казною, как человек лакомый, которое лакомство видимо будет из обранных его пожитков, в краткое время приобретенных.

Но кто тому поверит, чтоб он желал возбудить иноземцев к бунту, ведая, что по убийстве казаков и самому от смерти не избавиться. Что ж камчадалы на Пенжинском море ясачных сборщиков едва живота не лишили, что в другом месте трех человек убили, а иных переранили, оное могло учиниться и без Атласова возмущения, тем наипаче что казаки, может быть, чем огорчили ясачных людей, ибо и на Пенжинском море ясачного сборщика хотели убить камчадалы за то, что он, вместо одного соболя, требовал ясака по два и по три с человека.

Что до черно-бурой лисицы касается, то при обыске не явилось ее у Атласова. По свержении Атласова с приказа выбрали служивые командиром Верхнего острога приказчика Семена Ломаева, которому по памяти бывшего приказчика Колесова велено было быть при сборе ясака во всех острогах.

Атласова посадили в тюрьму, по их называнию – в казенку, а пожитки его в казну забрали, которые, кроме множества мехов собольих и лисьих, состояли в 30 сороках в 34 соболях, в 400 лисицах красных, в 14 сиводущатых, в 75 бобрах морских [да сверх оного мягкой рухляди взято у него: шуба соболья пластинная под чешуйчатым лазоревым байбереком, пушена хвостами собольими, две шубы собольи пластинные под лимонною камкою, пушены морским бобром, три шапки женские пластинные собольи под красною камкою, пушены бобром, в том числе одна с золотым кружевом, одеяло пластинное соболье под атласом, пушено бобром, 3 меха пластинных собольих, полы шубные собольих хвостов, два меха собольих черевей, парка соболья, оплечье и кличье бобровое, куклянка соболья, парка соболья детская, две постели бобровые, шуба бобровая, пушена бобром, санаяк бобровый с оплечьем из лисиц сиводущатых, санаяк выдряный с таким же оплечьем, пушен бобром, шапка женская бобровая, два меха бобровых, санаяк бобровый детский с оплечьем собольим, мех хребтовый сиводущатых лисиц, мех хребтовый красных лисиц, пушен бобром, мех хребтовый красных же лисиц, мех черевей сиводущатых лисиц, мех черевей красных лисиц и куклянка красных лисиц – такое богатство нажил он, быв на приказе менее полугода].

Но Атласов неведомо каким образом из тюрьмы ушел и сбежал в Нижний Камчатский острог, хотя там принять команду; однако бывший тогда в помянутом остроге заказчиком Федор Ярыгин команды ему не отдал, чего ради Атласов принужден был жить праздно до прибытия нижеписанного приказчика.

Между тем дошли в Якутск посланные на него от служивых людей с дороги челобитные, из которых якутская канцелярия тогда еще предвидела, что на Камчатке между служивыми и Атласовым последует вящее несогласие; чего ради, опасаясь вреда для государственной пользы, писала обо всем в Москву обстоятельно и в 1707 году отравила на его место приказчиком сына боярского Петра Чирикова с 1 пятидесятником, с четырьмя десятниками, с пятьюдесятью человеками рядовых.

А военного снаряда дано ему: две пушки медные, 100 ядер, пять пудов свинца, восемь пудов пушечного пороха. Но как в 1709 году в генваре месяце получены с Камчатки ведомости о худых поступках Атласовых и об отнятии у него команды, то Якутская канцелярия отправила вслед за Чириковым указную память, чтоб ему по делу Атласова учинить следствие, и оное дело прислать на рассмотрение в Якутскую воеводскую канцелярию с выборным приказчиком Семеном Ломаевым, также сборную ясачную казну на 1707, 1708 и 1709 годы.

Однако оная указная память Чирикова не застала в Анадырске и на Камчатку не отправлена, за малолюдством служивых людей в Анадырском остроге, ибо малых людей посылать в тот путь было опасно, для того что по Олюторскому и по Пенжинскому морю дорога от многих изменников занята была, так что они в 1709 году июля 20 числа, невзирая на знатную Чирикову команду, днем напасть на него отважились; бывшего при казне сына боярского Ивана Панютина со товарищи в 10 человеках убили, казну и военную амуницию разграбили, а остальных служивых принудили сидеть в осаде на пустом месте, от которой они 24 числа того ж месяца, учиня вылазку и олюторов счастливо отбив, освободились, потеряв двух человек в сражении, чего ради Чириков, прибыв на Камчатку, не производил следствия, довольствуясь одной командой.

В бытность его учинились два обстоятельства, достойные примечания: 1) несчастливый поход на Большую реку казачьего пятидесятника Ивана Харитонова, который послан был для усмирения тамошних изменников в 40 человеках, ибо изменники, собравшись во многолюдстве, 8 человек убили, а большую часть переранили, чего ради оставшие принуждены были сидеть в осаде недели с 4 и едва спаслись бегством; 2) разбитие на Бобровом море японской бусы, к которой Чириков в 50 человеках сам ходил.

И понеже японцы полонены были немирными камчадалами, которые близ оной бусы жили, то Чириков имел случай четырех бывших у них японцев выручить, ибо изменники, увидев служивых, в бой с ними вступить не отважились, но, оставив японцев, разбежались по лесу. В том же своем походе усмирил он изменников от Жупановой до самой Островной реки и привел в ясачный платеж, как прежде.

Между тем как Чириков из похода своего в Верхний Камчатский острог возвратился, приехал в августе месяце того ж года на смену ему казачий пятидесятник Осип Миронов, который отправлен из Якутска по выбору 1709 году в 40 человеках. Таким образом, собрались на Камчатке три приказчика Атласов, Чириков и помянутый Миронов, он же и Липин.

Чириков, сдав Миронову острог и все, что надлежало, в октябре месяце поплыл в Нижний Камчатский острог батами со служивыми и с казной своего сбора, чтоб, там перезимовав, следующего года идти с казной Пенжинским морем. А Осип Миронов, пробыв в Верхнем до зимы, декабря 6 числа в Нижний же острог отправился, для разряда служивых людей к судовому строению и к препровождению ясачной казны, оставив заказчиком в том остроге Алексея Александровых.

Но как он, исправив дела свои в Нижнем, ехал обратно в Верхний острог с прежним приказчиком Чириковым, то 20 человек служивых, которые давно уже были в злоумышлении на приказчиков, не допустив до острога, зарезали его на дороге. А происходило оное убийство 1711 года генваря 23 числа. После того удумали они и Чирикова живота лишить, однако по просьбе его дали ему время к покаянию.

Между тем сами в 31 человеке поехали в Нижний Камчатский острог, чтоб убить Атласова, и, не доехав за полверсты до оного острога, стали они в прикрытие, а в острог послали трех человек и дали им составное письмо к Атласову с таким приказанием, чтоб убить его в ту пору, когда он письмо читать имеет; но посланные вечером застали его спящим и зарезали. Тогда вся партия их в острог вступила, и стали десятками своими на три двора с ружьем и с копьями, а главные из них были Данило Анциферов да Иван Козыревский.

Живя в остроге, делили они пожитки убитых приказчиков, заводили казачьи круги, выносили знамя, призывали к себе в сообщение других людей и таким образом умножили до 75 человек свою партию, Данила Анциферова назвали атаманом, Козыревского есаулом, иных верстали в есаулы ж и десятники, и многие другие наглости делали; перевезли с Тигиля пожитки Атласовы, которые отправил было он с тем намерением, чтоб вести ему Пенжинским морем, пограбили съестные припасы служивых людей, которые на морской путь были заготовлены, расхитили паруса и снасти, которые оставлены были от приказчика Осипа Миронова для отправления Чирикова с казною тем же Пенжинским морем, а потом в Верхний острог уехали, и марта 20 числа Чирикова, оковав, в воду бросили.

Того же 1711 года апреля 17 дня подали они в Верхнем остроге для отсылки в Якутск повинную челобитную, в которой объявили причины, за что они побили двух приказчиков, Петра Чирикова и Миронова, а об Атласове не упомянули.

Вся важность челобитья их состоит в лакомстве приказчиков, коим образом пользовались они государевою казною, покупая на оную товары и тем получая себе непомерную прибыль, как утесняли служивых и ясачных людей и вымучивали из-за побоев и пристрастия пожитки их, как жалованье денежное за себя переводили, а им неволею давали товары по тамошней камчатской цене: за полный казачий оклад 9 рублей 25 копеек по 12 аршин холстины или табака китайского по 6 золотников, да сверх того с каждого оклада брали себе скупа по два рубля; а они, служивые, в расходных книгах расписывались не в товарах, но в деньгах, и прочее тому подобное.

А такое дерзновение учинили они для того, что жалоба их на приказчиков не дойдет за дальним расстоянием, особливо же что приказчики челобитчиков до Якутска не допустили б. При том сообщили они и опись пограбленным пожиткам Чирикова и Миронова, а по описи их досталось им на артель: пожитков Петра Чирикова – 15 сороков соболей, 500 лисиц красных, 20 бобров морских, Осипа Миронова – 20 сороков соболей, 400 лисиц красных да 30 бобров морских.

Из Верхнего острога пошли они весною того года в помянутом числе в 75 человеках, на Большую реку, чтоб тамошних изменников усмирить, Большерецкий острог построить и тем заслужить вины свои. В первых числах апреля разбили они камчатский острожек между впадающими в Большую реку с правой стороны Быстрою и Гольцовкою-реками, где ныне российский Большерецкий острог, в котором они засели и жили по май месяц без всякого нападения от камчадалов.

А мая 22 числа приплыло к их острожку с верха и с низа Большой реки великое множество камчадалов и курильцев для взятия оного острожка и истребления служивых людей, и, обступив оный, всяким образом осажденных страшили и похвалялись шапками их заметать без оружия.

Мая 23 дня казаки, отслужив молебен, ибо взят ими был в объявленный поход архимандрит Мартиан, который от Филофея, митрополита Тобольского и Сибирского, в 1705 году на Камчатку отправлен для проповеди слова Божия, выслали половину партии своей на вылазку, которые, выпалив несколько раз по камчадалам из винтовок, бились с ними на копьях до самого вечера; наконец одержали победу.

На сражении побито и перетонуло изменников такое великое множество, что трупами их Большая река запрудилась, а с российской стороны три человека убито да несколько ранено. Сия победа тем наиначе важна была, что все большерецкие острожки [, которых считалось до 19,] без боя покорились и стали ясак давать по-прежнему.

Ходили же бунтовщики и в Курильскую землицу, были за проливом на первом Курильском острове и жителей тамошних в ясак обложили, а до того времени никто не бывал на острове Курильском.

Между тем в 1711 году приехал на смену Осипу Миронову казачий десятник Василий Севастьянов, он же Щепеткой, не ведая об убийстве трех приказчиков, ибо отписки не дошли еще до Якутска при его отправлении, и собирал ясак в Верхнем и в Нижнем острогах, а в Большерецком – главный бунтовщик Анциферов, который под видом должности своей сам приезжал в Нижний острог с большерецкою ясачною казною, однако в таком числе своей партии, что мог быть безопасен от тюрьмы и от следствия, чего ради и отпущен от Щепеткого на Большую реку паки сборщиком.

На обратном пути по Пенжинскому морю привел он в ясачный платеж Конпаковой и Воровской реки изменников, которые отложились было за несколько времени, но в 1712 году в феврале месяце и сам убит от авачинских изменников обманом, ибо как он в 25 человеках на Авачу поехал, а иноземцы о том сведали, то сделали они крепкий и пространный балаган с потайными подъемными дверями для его принятия.

С приезда приняли его честно, отвели в помянутый балаган, дарили щедрою рукою, довольствовали, богатый ясак платить обещались без прекословия и дали несколько человек в аманаты из людей лучших, но следующей ночью сожгли их в помянутом балагане купно со своими аманатами.

Злобу, какую имели камчадалы на служивых людей, можно видеть по речам помянутых аманатов их, ибо сказывают, что при зажжении балагана камчадалы кричали им, поднимая двери, чтоб они, как можно, вон выбросились, но аманаты ответствовали, что они скованны, и приказывали жечь балаган, не щадя себя, токмо бы служивые сгорели.

Таким образом бунтовщичий атаман Анциферов с некоторыми смертоубийцами предупредил казнь свою, доказав смертью своею истину пословицы, которую бунтовщики обыкновенно употребляли: что на Камчатке можно прожить семь лет, что ни сделаешь, а семь-де лет прожить, кому Бог велит.

И правда что до проведения пути Пенжинским морем, за дальним расстоянием, и трудным проездом чрез землю немирных коряков, в пересылке репортов в Якутск и в получении указов проходило много времени, что бездельникам оным подавало немалый повод к наглостям.

По смерти Данилы Анциферова не такая уже, как видно, опасность была приказчикам от бунтовщиков, ибо Щепеткой нарочных посылал в Верхний острог, чтоб ловить убийц, где попадутся, при котором случае один и пойман, и в Нижнем остроге разыскан и во многих злоумышлениях, кроме убийства трех приказчиков, винился, а именно: что намерены они были разбить Верхний и Нижний Камчатские остроги, приказчика Щепеткого убить, ясачную казну и многих прожиточных служивых людей пограбить, а потом уйти на острова и поселиться; чего ради и Анциферов приезжал к Щепеткому не столько для отдачи ясачной казны, как для похищения собранной и для его убийства, однако за многолюдством служивых противной стороны, предприятия своего в действо произвести не отважились.

Щепеткой, оставив в Верхнем приказчика Константина Козырева, а в Нижнем Федора Ярыгина, отправился с Камчатки в 1712 году июня в 8 день и шел с камчатскою казною по Олюторскому морю до Олюторскюй реки и вверх оной реки 4 дни и, не доходя за 2 дня до Глотова жилья, остановился, для того что выше того, за мелью реки и за быстротою, судами идти не можно было.

Для защищения казны от олюторов огородился он, за оскудением леса, вместо острога земляными юртами, ибо олюторы на дороге с ними бой имели, а тогда по всякий день приступ чинили. В остроге сидел он с 84 человеками команды своей генваря до 9 числа 1713 года.

Между тем послал он нарочных в Анадырск с требованием помощи и подвод для перевоза ясачной казны, которая помощь, в 60 человеках состоящая и довольном числе оленей, под казну ему и прислана.

Таким образом ясачная казна едва спаслась от немирных коряков; в Якутск дошла она в генваре месяце 1714 года, а в вывозе не было ее, за объявленными бунтами и замешательствами и за трудным от коряков проездом с 1707 года по самое объявленное время; было же ее всяких сборов прежних приказчиков: 332 сорока соболей, 3289 лисиц красных, в том числе семь бурых, сорок одна сиводущатая да морских бобров 259.

По выезде с Камчатки Василия Щепеткого взбунтовал Верхнего Камчатского острога заказчик Киргизов и, собравшись со служивыми людьми того острога, приплыл батами в Нижний Камчатский острог, мучил тамошнего заказчика Ярыгина свинцовыми кистенями и клячем вертел ему голову, пожитки его разграбил и разделил со своими служивыми; такое ж несчастье претерпели тамошний священник и несколько казаков нижне-шантальских, которых они били и поднимали на дыбу; чего ради Ярыгин принужден был команду оставить и в монахи постричься, а острог сдал служивому Богдану Канашеву, который правил оным до вторичного прибытия Василия Колесова, что прежде был казачьим пятидесятником, но тогда уже был пожалован дворянином по московскому списку.

А Киргизов, подговорив к себе в злоумышление 18 человек нижне-шантальцев, возвратился в Верхний Камчатский острог и был страшен Нижнему острогу долгое время, не токмо до приезда приказчика Колесова, но и в бытность оного.

Помянутый Колесов отправлен из Якутска на смену Василию Севастьянову в 1711 году, а в Нижний Камчатский острог приехал сентября 10 числа 1712 года, получив на дороге указ о розыске бунтовщиков, кои убили трех приказчиков, по которому указу два человека смертью казнены, иным были вставлены клейма.

Есаул их Иван Козыревский, который по смерти атамана Данилы Анциферова был в Большерецке приказчиком, с большею частью единомышленников штрафованы.

Но последнего бунта начальник Киргизов не токмо не пошел под суд к Колесову, но и острога ему не отдал, а притом угрожал быть в Нижний острог и, взяв пушки, сбить двор его, по которому обещанию и приехал в 30 человеках своей партии, в то самое время, как большерецкие казаки приехали к следствию, однако не мог совершенно исполнить своего предприятия.

Колесов, опасаясь обеих партий, не приказал было въезжать им в острог многолюдством, но Киргизов, несмотря на то, стал на квартиру и содержал у себя денно и нощно караул крепкий.

Между тем подзывал нижне-шантальских казаков в сообщение и с угрозами требовал от приказчика указа, чтоб ехать ему для проведывания морского Карагинского острова, однако и казаки к нему не пристали, и указа не дано, чего ради возвратился он в Верхний острог без всякого успеха и вскоре потом от своих сообщников лишен команды и посажен в казенку, ибо оные, видя постоянство нижне-шантальских служивых и не имея никакой надежды, чтоб, сделав суда, мимо Нижнего острога проплыть в море, разделились на две партии, из которых одна держала Колесову сторону, а другая стояла за Киргизова; но первая верх одержала.

По сей причине Колесов принял Верхний Камчатский острог в команду уже в 1713 году, бунтовщиков, кого надлежало, штрафовал, Киргизова с главным его сообщником казнил смертью, и таким образом бунты и розыск окончены. Служивые, которые к прежним бунтовщикам не пристали, все пожалованы в конные казаки, а бывшие тогда в Верхнем и в Нижнем острогах заказчиками – в дети боярские.

После того в апреле месяце 1713 года отправил Колесов бывшего есаула Козыревского с 55 человеками служивых и промышленных да с 11 человеками камчадалов на Большую реку, дав им две пушки и несколько военного снаряда, и приказал на Большой реке небольшие суда построить и заслуживать вины свои в приискивании морских острогов и проведывании Японского царства.

Однако из оного отправления дальней пользы не учинилось, токмо покорено и объясачено несколько жителей Курильской лопатки и курильцев первого и второго островов да получены некоторые известия о дальних островах Курильских, что приезжают как на дальние оные, так на второй и первый острова из города Матсмая с торгом и продают им железные и чугунные котлы, всякую лаковую деревянную посуду, сабли и бумажные и шелковые материи, которых товаров Козыревский несколько привез с собою.

Глава 3. О приказчиках, бывших после Василия Колесова до главного камчатского бунта, что при котором достойного примечания сделалось; о приключениях при вывозе ясачной казны с Камчатки и о проведывании пути из Охотска на Камчатку чрез Пенжинское море

В 1713 году в августе месяце приехал на смену Колесову дворянин Иван Енисейский, который в бытность свою, кроме правления всяких дел и ясачного сбора, заложил на ключах церковь с тем намерением, чтоб со временем Нижнему Камчатскому острогу быть на оном месте, что и воспоследовало, ибо казаки не в долгом времени переселились на новое, а прежнее место неспособно было к строению потому, что около оного болота и что оно водою понимается.

И стоял Нижний Камчатский острог на том месте до главного, в 1731 году учинившегося, камчатского бунта, а во время бунта сожжен купно с церковью и со всем строением, как в первой части сего описания упомянуто.

При его же бытности был поход на авачинских изменников, которые Данила Анциферова в 25 человеках убили, а было в том походе служивых 120 да камчадалов 150 человек. Изменники сидели в осаде в таком крепком остроге, что казаки недели с две стоять под ним принуждены были и два раза приступали без всякого успеха; наконец огнем сожгли и всех камчадалов, которые выбегали во время пожара, побили, оставив токмо тех, которые до зажжения к ним вышли и ясак платить обещались.

То же учинили они и с жителями Паратуна острожка, который приступом взяли. С того времени авачинские камчадалы начали ясак платить погодно, а прежде служивые довольны бывали тем, что камчадалы им давали, и то не повсякгодно, ибо они по большей части бывали в измене.

Енисейский, собрав ясак на 1714 год, весною того же года на судах по Олюторскому морю отправился[441], купно с прежде бывшим приказчиком Василием Колесовым, который в 1713 году со сбором своим в Якутск не поехал, за малолюдством, опасаясь коряков немирных.

И того ж 1714 года августа в последних числах дошли они благополучно до реки Олюторской и застали там дворянина Афанасия Петрова, который, погромив олюторов и разорив славный острог их, Большой посад называемый, строил Олюторский российский острог с немалым числом анадырских казаков и юкагирей.

В оном остроге жили они с ясачною казною до зимнего пути, а казны у обоих приказчиков было, 141 сорок и один соболь, 751 лисица красная, 10 сиводущатых, 137 бобров морских, 11 пластин лисьих, 2 выдры, 22 золотника золота в кусках и в плашках с японскою надписью, которые взяты прежде сего на разбитых японских бусах, да денег сорок рублей.

Как зимний путь настал, то все трое дворян со служивыми и ясачною казною поехали в Анадырск. В Олюторске оставлено служивых 55 человек; а с ними было: казачьих сотников 4, рядовых человек около пятидесяти да двое священников.

Декабря 2 дня 1714 года бывшие с Афанасием Петровым юкагири, не доходя до Акланского острожка, на Таловской вершине убили его, Петрова, со служивыми и камчатскую казну разграбили, а камчатские приказчики, Колесов и Енисейский, в 16 человеках ушли в Акланский острог, но и тем от смерти не избавились, ибо юкагири, обступив помянутый острог, склонили тамошних коряков угрозами к измене и убийству камчатских приказчиков.

А учинилась помянутая измена, как после сами юкагири и некоторые казаки показывали, от несносных обид и налогов [и грабительства] Афанасия Петрова; особливо же что он, будучи при осаде Олюторска [более полугода морил их голодом, чтоб у него награбленных им оленей покупали дорогою ценою, и что он], не отпускал их по указу из Анадырска на промыслы, но взял под камчатскую казну в подводы, чего ему по тому указу делать не надлежало, а должно было вести на корякских подводах, которые были действительно уже собраны.

Вышеописанная казна отыскивана была с крайним старанием, однако она так была рассеяна, что в сыске происходили крайние затруднения; много ее досталось не токмо корякам, но и камчадалам, и анадырским служивым, бывшим в новопостроенном Олюторском остроге, ибо юкагири, придя после измены под оный острог, торговали со служивыми, однако так, что друг к другу не подходили на выстрел из лука; меняли тех соболей и лисиц на табак китайский и отдавали соболя по три и по четыре трубки табака, а трубок их из одного золотника по малой мере 50 будет.

Таким образом один пятидесятник, Алексей Петриловский, который вскоре после поехал на Камчатку приказчиком, наменял, кроме другой мягкой рухляди, соболей двадцать сороков, которые, однако, после на нем в казну доправлены. Несколько соболей и лисиц сами изменники приносили, иное отдавали посланным для уговора их служивым людям; а сколько той казны сыскано и утратилось, того доподлинно мне не известно.

Впрочем, юкагири и коряки были в измене немалое время, как видно из анадырских отписок в Якутск, по которым явствует, что коряки Пенжинского моря в 1720 году уговорены и в ясак приведены по-прежнему якутским дворянином Степаном Трифоновым, который с знатным числом служивых нарочно для того прислан был, а до того времени, особливо же в первых годах по убиении приказчиков, угрожали они нападением на Анадырский острог и намерены были призвать к себе на помощь чукчей.

После объявленного убийства приказчиков камчатской казны чрез Анадырск больше уже не высылали, ибо между тем проведан из Охотска на Камчатку морской путь, [чрез служивого Кузьму Соколова, который в 1714 году отправлен из Якутска в Охотск с мореходами, с плотниками, с матросами и со всякими к морскому ходу надлежащими потребностями, о которого сыскании тем больше старания было прилагаем, о не токмо для трудного проезда], который по близости, способности и безопасности несравненное имеет преимущество против прежнего; чего ради и путь из Якутска чрез Анадырск, кроме нужных посылок с письмами, почти совсем оставлен.

А погибло по той дороге с 1703 года до проведения морского пути человек с 200, который урон, по дальности места и по малолюдству казаков, можно почитать за весьма чувствительный. Объявленный морской путь проведан в 1715 году командой отправленного для сыскания островов морских полковника Якова Елчина, чрез якутского служивого Кузьму Соколова, в бытность камчатским приказчиком казачьего пятидесятника Алексея Петриловского.

При сем приказчике паки начались между казаками возмущения, ибо казаки, по согласию с Соколовым, сменили его с приказа, и посадили под караул, а пожитки его в казну обрали. Причиною тому был сам Петриловский, который, по ненасытному своему лакомству, не имел уже меры в граблении, хищении и мучительстве: редкий прожиточный человек мог избежать разорения по каким-нибудь его припадкам, а один служивый бедственным образом на вилах окончил жизнь свою.

Таким образом, награбил он в краткое время такое богатство, которое превосходило похищенную двухгодовую ясачную казну со всей Камчатки, сбора убитых двух приказчиков: ибо взято у него, кроме многого числа собольих и лисьих шуб, одной мягкой рухляди более 140 сороков соболей, около 2000 лисиц, 207 бобров да 169 выдр.

Что касается до тамошних народов, то от них не было большого возмущения, кроме что на Камчатской лопатке между самыми курильцами учинилось несогласие, по причине которого один род курильцев, который был начинателем несогласия и разорения многим ясачным иноземцам, не захотел ясака платить и не отдался на разговор служивым, опасаясь достойного наказания; да на Хариузовой реке убиты 4 человека служивых, которые посланы были с казною к морскому судну, однако все помянутые мятежники вскоре принуждены были покориться по-прежнему.

Впрочем, поступки некоторых приказчиков и служивых людей еще в то время были столь предосудительны, что, без сомнения, надлежало опасаться худых следствий от камчадалов, которые теми их поступками весьма недовольны были [, особливо когда они сверх ясака брали у них что ни попало, вводили их неволею в долги неоплатные, навязывая насильно товары свои и всякую безделицу дорогою ценою и за те долги брали детей их себе в холопство].

После Петриловского был приказчиком Кузьма Вежливцев, после Вежливцева – присланный из Анадырска служивый Григорий Камкин, а в 1718 году прислано из Якутска уже три приказчика из детей боярских: Иван Уваровский в Нижний Камчатский острог, Иван Поротов в Верхний, а в Большерецкий Василий Кочанов, которого, однако, казаки скоро команды лишили и в тюрьму посадили по обыкновению, где он более полугода был мучен и наконец избавился бегством. Но Кочанов, видно, без довольной причины с приказа свержен, ибо мятежники взяты были в Тобольск и наказаны за своевольство.

Между такими замешательствами сделалась измена на Воровской реке, побиты ясачные сборщики и ясачная казна разграблена, но оные того ж года усмирены военною рукою.

В 1719 году прислан был на смену тем приказчикам дворянин Иван Харитонов, который ходил в поход против немирных сидячих коряков на Паллан-реку, и в оном походе убит обманом: ибо коряки сперва приняли его честно, дали ясак и аманатов и, таким образом исплоша, за ужиною с несколькими человеками закололи; однако тот подлог не совсем им удался, ибо большая часть казаков, справясь, имели счастье из юрты выйти и изменников сжечь без остатка в остроге.

В следующие годы, до самого главного камчатского бунта, ничего особливого не происходило, кроме некоторых мелких возмущений в Курилах и на Аваче, ибо приказчики ежегодно переменялись по-прежнему и на другой год выезжали с собранною казною, а камчадалы время от времени били по два и по три человека сборщиков; но в смысле экспедиции достопамятны 1720, 1728 и 1729 годы.

В 1720 году по именному указу ездили для проведения и описания Курильских островов навигаторы Иван Евреинов да Федор Лузин, которые с нарочитым плодом назад возвратились в Якутск, 1721 году, ибо они первые доезжали почти до Матсмая. В 1728 году Первая Камчатская экспедиция ходила в море для проведывания и описания северных берегов до 67° и 17° северной широты, следующего года выехала на Ламу, а в 1730 году – в Санкт-Петербург.

В 1729 году прибыла в тамошние места так называемая партия, под командою капитана Дмитрия Павлуцкого да якутского казачьего головы Афанасия Шестакова, которым велено было все берега северные и южные описать по всем обстоятельствам, всех тамошних коряков и чукчей, кои в ясак не положены, привести в подданство ласкою или оружием, в пристойных местах остроги построить, проведывать вновь земли и стараться о заведении с окрестными коммерции, которого, однако, предприятия не могла партия произвести в действо так, как надлежало, кроме того что некоторые остроги построила, нескольких немирных коряков покорила, описала берега к китайскому владению до реки Уди и несколько ходила в курильскую сторону: ибо Шестаков убит от чукчей в 1730 году, которые приходили громить во многолюдстве ясачных оленных коряков, а капитан Павлуцкий, что после майором был, определен к следствию камчатского бунта к подполковнику Мерлину в товарищи, в том только он счастливее был Шестакова, что на многих сражениях перевел великое множество упорного чукотского народа, и на несколько времени учинил безопасными коряков и анадырских жителей.

В том же 1729 году летним временем принесло к камчатским берегам между Курильскою лопаткою и Авачею японскую бусу*, на которой было 17 человек и несколько товаров, но оные несчастливые люди побиты от случившегося в тех местах пятидесятника Штинникова, кроме двух человек, которые в Санкт-Петербург высланы и имели, без сомнения, случай, к удовольствию своему, слышать о казни сего злодея за неповинное убийство земляков своих[442].

В 1730 году сбирал ясак на Камчатке служивый Иван Новогородов, а на 1731 год – казачий пятидесятник Михайло Шехурдин, о которых надлежит упомянуть для того, что они за главную причину камчатского бунта почитаются, который вскоре по выезде Шехурдина и последовал.

Глава 4. Об измене камчадалов, о сожжении нижнего камчатского острога, о покорении их и о бывшем по тому делу следствии и розыске

Хотя тамошние народы давно намерение имели искоренить всех российских жителей на Камчатке, чтоб получить прежнюю вольность, однако, за многолюдством их, а особливо что по сыскании морского пути чрез Пенжинское море, ежегодно суда приходили со служивыми, и что последовали экспедиции, одна за другою в скорости, не оказывали злобы своей до способного времени.

Но как капитан господин Беринг и вся Камчатская экспедиция отбыли в Охотск, а партии, которая жила на Камчатке в немалом числе, велено следовать на боте «Гаврииле» к Анадырю, чтоб соединиться с капитаном Павлуцким, который главную команду имел над партиею, и идти бы с ним вместе против немирных чукчей, то камчадалы согласились произвести умышление свое в действо в то самое время, когда партия из устья камчатского на судне выйдет; и сие тем более не сомневались исполнить, что на Камчатке[443] оставалось казаков весьма малолюдно.

Чего ради нижне-шантальские, ключевские и еловские камчадалы во всю зиму разъезжали, под видом гощения, по всей Камчатке, делали советы между собою, уговаривали не желавших идти к ним в согласие и угрожали погублением всего их рода; таким образом привели они всю Камчатку в возмущение, а между тем ведая, что Шестаков убит от чукчей, пустили слух, аки бы чукчи на Камчатку войною идут, может быть, для того, чтоб в случае неудачи в их предприятии казаки не подумали, что они тому злу начальники, или чтобы казаков привесть в такую робость, чтоб они их изменников содержали при себе как надежную помощь.

Правда, что из тех казаков, которые оставались на Камчатке, не осталось бы ни единого человека, но все бы побиты были или поморены голодом, если бы не поспешествовало особливое к народу нашему Божие милосердие, да и партии бы надобно было много трудиться и много потерять людей, чтоб вновь покорить такой отдаленный народ, тем наипаче что они, ведая свое злодеяние, могли жить всегда в осторожности, притом умели из ружья стрелять[444], имели винтовок и пороха довольно, а многие знали все российские тамошние ополчения, и коим образом защищать себя, и потому имели не варварские уже предприятия и советы, но подлинно хитрые, ибо хотели они стараться всеми мерами, чтоб не пропустить ведомости до Анадырска, у морских гаваней намерены были содержать многочисленные караулы и с приходящих морских судов принимать служивых раболепно, под видом перевода в остроги, и на дороге побивать порознь всех без остатка; а главные того бунта начальники были еловский тойон Федька Харчин, который часто при ясачных сборах толмачом бывал, да дядя его Голгоч, ключевский тойон.

Между тем последний приказчик Шехурдин выехал с камчатскою казною благополучно; партия вся съехала на устье с Камчатки для похода к Анадырю, совсем сгрузились на судно и вышли в море; однако близ самого устья на якорь стали, за нечаянно учинившимся противным ветром.

А камчадалы, которые у них в подводах были и которым велено было об отбытии партии дать ведомость бунтовщичьим тойонам, которые на ключах ожидали оный в собрании и во всякой готовности к нападению на Нижний Камчатский острог, не дождавшись совершенного их отбытия и не чая их возвращения, июля 20 дня 1731 года устремились в батах своих вверх по Камчатке, начали казаков бить, кого ни встретят, начали пленить и жечь их летовья, жен и детей брать в холопство и в наложницы, а с ведомостью об отбытии судна к главным своим отправили наскоро, которые того ж вечера в острог и приплыли, зажгли попов двор с тем намерением, чтоб казаков, как охотников ходить на пожары, способнее побить и безопаснее, в чем им так посчастливилось, что они без всякого сопротивления почти всех бывших в остроге побили, не щадя и малых детей, и женского пола, над которыми чинили до убийства всякие наругательства, и дворы все пожгли, кроме церкви и крепости, в которой все имение жителей лежало в сохранении.

Немногим удалось избавиться и приехать на устье с известием. Таким образом, морской путь к Анадырю остановился, ибо сперва надлежало свое удержать, нежели вновь покорять немирных.

Между тем знатный изменник, ключевский есаул Чегеч, который оставался у моря, слыша, что Нижний Камчатский острог взят, побежал к объявленному острогу, пленив все, что от передних осталось, и побивая всех, которые попадались навстречу, наконец соединился с Харчиным и объявил, что партия на судне стоит еще при устье Камчатки.

Чего ради изменники, предостерегая себя от оной, засели в Нижнем Камчатском остроге, вкруг которого из церковной трапезы сделали другую стену, а вверх по Камчатке послали ко всем камчадалам ведомость о взятии острога – с таким приказом, чтоб все съезжались в завоеванный острог российский.

На другой день разграбили они все пожитки казачьи, нарядились в самое их лучшее платье, в том числе иные в женское, а иные в священнические ризы, отправляли великое торжество, по обыкновению в объедении, пляске и шаманстве, а Федька Харчин, как новокрещенный, призвав новокрещенного же, умеющего грамоте, приказал ему петь молебен в священном одеянии и за тот молебен велел выдать ему 30 лисиц, записав в книге таким образом: «По приказу комиссара Федора Харчина выдано за молебен Савину» – ибо так оный новокрещенный назывался – «30 лисиц красных», чего ради после, до самого выезда моего, называли его попом поганым.

На другой день по взятии острога, то есть июня 21 числа, командир партии штурман Яков Генс отправил для отнятия у камчадалов острога партию, в 60 человеках состоящую, которые, прийдя под острог, уговаривали их всеми мерами, чтоб они покорились, и обнадеживали их императорскою милостию и прощением, но они не хотели того и слышать; напротив того, ругали их и укоряли, а особливо Харчин, который, насмехаясь, им со стены кричал: «Зачем вы пришли? Разве не ведаете, что я комиссаром камчатским? Я буду сам ясак собирать, а вы, казаки, здесь в земле не надобны».

Чего ради казаки принуждены были с судна требовать пушек, по получении которых, июля 26 дня, того ж месяца по острогу стрелять начали и пробили великие проломы, так что пленные женщины при робости осажденных могли выбегать из острога.

Харчин, видя, что ему в остроге на защититься, одевшись в женское платье, ушел из острога; и хотя за ним была погоня, однако не могли догнать, ибо он так резво бегал, что мог настигать диких оленей, как о том сказывают многие казаки и брат его, которого я застал вживе.

После того человек с 30 осажденных сдались, прочие в остроге перестреляны. Один ключевский есаул Чегеч с малым числом подчиненных даже до смерти оборонялся, при котором случае от стрельбы загорелась пороховая казна и крепость со всем бывшим в ней богатством обратилась в пепел; одна уцелела церковь, но и та сожжена от камчадалов по отплытии казаков к морю.

На приступе казаков убито четыре человека, но много переранено, а сколько погибло камчадалов, про то неизвестно, для того, что трупы их погорели в остроге. Не спаслись же и те, которые сдались во время приступа, ибо казаки, будучи огорчены насилием жен своих и тратою имения, перекололи их без остатка.

К столь скорому разбитию бунтовщиков много способствовало неукоснительное отправление партии, которая не допустила им в остроге умножиться: ибо в противном случае соединились бы с ними Камакова острога камчадалы, которых считалось человек до ста или более, а малолюдные бы остроги и поневоле поспешили в сообщение, опасаясь бедствия, но тогда, видя отправление партии, принуждены были ждать окончания дела, под видом людей беспристрастных и верных России.