Описание земли Камчатки Крашенинников Степан
За всем тем походом дело не приведено к совершенству, ибо Харчин, собравшись с другими тойонами во многолюдстве, намерен был плыть к морю и дать бой со служивыми; токмо встречен от партии при самом отправлении в путь свой и, по малом сражении, принужден был отступить на отъемное высокое место и укрепляться по левую сторону Ключевки-речки, где сражение происходило, а казаки стали по другую сторону той речки.
И хотя Харчин всякие способы употреблял, как бы устрашить казаков и принудить возвратиться к морю, однако они, вместо робости, не переставали советовать ему и сообщникам, чтобы сдались, и наконец убедили, что Харчин с другим тойоном и с братом своим на переговор вышел и, стоя при речке, показывал свою охоту, что он желает быть в стане казачьем, токмо требовал за себя аманатом одного служивого, что с казачьей стороны учинено беспрекословно.
А Харчин, будучи в стане их, требовал, чтоб они камчадалов не разоряли, для того что он более воевать не хочет и поедет уговаривать сродников своих и подчиненных, но, будучи назад отпущен, прислал ответ, что сродники его к миру не склоняются, а брат его и тойон Тавач, которые приходили вместе с Харчиным, к своим возвратиться не пожелали.
На другой день Харчин, придя на берег с другими тойонами, требовал, чтоб его казаки к себе перевезли, а в аманаты бы за него дали двух человек, в чем ему казаки и вторично не отказали, однако умышленно, ибо как он к ним переехал, то они взяли его под караул, а своим закричали, чтоб в реку бросались; для предосторожности же, чтоб оставшиеся на берегу их не закололи, приложились на них ружьями, чего камчадалы устрашась, разбежались.
Таким образом главный изменник пойман, данные в аманаты спаслись, а остальные тойоны со своими подчиненными, по двоекратном выстреле из пушек, разогнаны. Верхне-еловский тойон Тигиль со своим родом побежал в еловские вершины, ключевский тойон Голгоч[445] – вверх по Камчатке, а другие – по другим местам, однако вскоре все погибли, ибо казаки многими партиями устремились вслед за бегущими и били, кого ни постигали.
Тойон Тигиль по долговременном сопротивлении, переколов жен и детей своих, сам себя живота лишил. А Голгоч по погромлении камчатских острожков на реке Козыревской и на Шаниной за то, что жители не хотели идти к нему в сообщение, убит от них при своем оттуда возвращении.
Между тем как слух прошел о разорении Нижнего Камчатского острога, то камчадалы по большей части взбунтовали, всех, кто в их острожках из казаков ни прилучился, убили, размучив тирански; начали соединяться вместе, чтоб идти под оставшие остроги – под Верхний и Большерецкий, начали призывать к себе в сообщение всех своих соседей угрозами и ласкою, при чем много из тех, которые к ним не пристали, и побито.
А казаки принуждены были жить в великом страхе, пока не получили помощи из Нижнего; однако партии из обоих острогов ходили в поход по Пенжинскому морю и громили всех без пощады и милости.
А когда прибыла команда из Нижнего, тогда они соединенными силами пошли на азачинских изменников, которых было более 300, брали приступом крепкие и нарочно сделанные острожки их, побивали изменников купно и с невинными, жен их и детей в холопство брали и, таким образом погубив их множество и успокоив, паки на Камчатку возвратились по своим местам с великою прибылью.
И с того времени не бывало уже убийства на Камчатке по 1740 год, в котором по разным местам человек с семь от коряков переколоты, в том числе один матрос команды покойного капитана-командора господина Беринга.
После того вскоре прибыл на Камчатку для розыска якутского полка майор, что потом был подполковником, Василий Мерлин, с одним офицером, с капральством солдат и с малым числом иркутских служивых, а по нем в товарищи ему майор Павлуцкий, которым велено было исследовать о причине бунта, об убийстве японцев и о других тамошних непорядках, а исследовав оное дело, прислать с подписанием своего мнения в Иркутск для конфирмации, и притом новый острог построить, которые и жили там по август месяц 1739 года.
В бытность свою построили они Нижний Камчатский острог немного ниже устья Ратуги-речки, исследовали о помянутом бунте, и по получении конфирмации на следственное дело казнены смертью трое из российских, а именно комиссар Иван Новогородов, пятидесятник Андрей Штинников, который убил японцев, и Михайло Сапожников, в каждом остроге по человеку да с ними человека по два камчадалов из главных бунтовщиков, в том числе и Федька Харчин; прочие казаки, по состоянию вин, штрафованы.[446]
Служители их камчадальского народа, которых они боем, куплею и за долги получали и владели как крепостными [, продавали и проигрывали в карты], отпущены на волю, и впредь кабалить их запрещено накрепко. Бесстрашие, с каким тамошний народ к смерти ходит, можно всякому рассудить по одному сему примеру, что при помянутой казни один, смеясь, жаловался на свое несчастье, что ему на виселице последнему быть надлежало.
Подобно бесстрашию и жестокосердие их в терпении телесного наказания. Как их ни мучь, более не услышишь, как «ни, ни» – и то от первого удара, а потом, как бесчувственные, молчат, закусив язык, и более того допытаться у них пристрастием не можно, как токмо что в допросе добровольно сказали.[447]
С того времени мир, покой и тишина в Камчатке[448], да и впредь опасаться нечего; ибо по высокоматеринскому всемилостивейшей государыни нашей императрицы Елизаветы Петровны о подданных своих попечению сделаны такие учреждения, что тамошним жителям лучшего удовольствия желать невозможно.
Ясака они платят токмо по одному зверю с человека, какой где промышляется, то есть по лисице, бобру или соболю, а других они сборов уже не знают. Суд и расправа, кроме криминальных дел, поручены тойонам их, а комиссарскому суду они не подвержены.
Старых долгов, которые казаки на них почитали, править на них, под жестоким истязанием, не велено[449], а что всего паче, все почти они приведены в христианскую веру чрез проповедь слова Божия, к чему способствовали отменные щедроты и милосердия всеавгустейшей монархини нашей, что новокрещенным дана от ясака на 10 лет свобода.
Для умножения же их в православии определены учителя, и во всех почти острогах заведены школы, в которых невозбранно обучаться как детям казачьим, так и камчадальским, без всякой платы; и ныне христианская вера в тамошней стороне к северу до коряков, а к югу до третьего Курильского острова распространилась, но можно твердо надеяться, что вскоре и коряки просвещены будут святым крещением, тем наипаче что многие из них приняли христианскую веру.
Сие же между славными и великими делами всепресветлейшей самодержицы нашей почитать должно, что зверский оный народ, из которого до времени счастливого владения ее ни ста человек крещенных не было, в краткое время познав истину, оставил свое заблуждение так, что каждый ныне с сожалением и со смехом вспоминает прежнее житие свое.
Глава 5. О нынешнем состоянии камчатских острогов, об их преимуществе и недостатках в сравнении между собою
Российских острогов на Камчатке пять, как уже выше показано: 1) Большерецкий, 2) Верхний Камчатский, 3) Нижне-Шантальский[450], 4) при гавани Петропавловской, 5) при реке Тигиле.
Большерецкий острог стоит да северном берегу Большой реки между впадающими в оную посторонними реками, Быстрою и Гольцовкою, в 33 верстах от Пенжинского моря.
Крепость в оном остроге четвероугольная, во все стороны по 10 сажен, с востока и севера огорожена палисадником, южную и западную стену составляет строение, а именно: ясачная изба, аманатская казенка, между которыми сделан амбар для содержания аманатской юколы да двоежилой[451] амбар, в котором ясачная казна хранится.
Вход в острог с западной стороны через небольшие воротца. За острогом строения: часовня, что ныне уже церковь, во имя Николая Чудотворца, с колокольнею на столбах, а при ней церковный амбар; обывательских домов по разным островам тридцать, кабак с винокурнею, служивых 45 человек да казачьих детей, положенных в подушный оклад, которые, однако, служат вместе с казаками, 14 человек.
В крепости сей острог всех хуже, но и нужды нет в укреплении, потому что подвластные сему острогу камчадалы издавна надежны и верны. По местоположению же имеет оный перед другими великую выгоду: 1) что морские суда пристают на Большой реке, чего ради жители всегда получают привозные товары из первых рук; 2) что жители содержат у себя приезжих на квартирах и довольствуют столом из платы, от чего получают немалую прибыль; 3) что кладь оттуда в другие остроги поднимают на своих собаках, а за перевоз берут немалые деньги; 4) что морских бобров, которые ныне за главный камчатский товар почитаются, получают они больше жителей других острогов; 5) что в летнее время имеют они рыбы с излишеством и ловят с малым трудом и коштом, ибо по состоянию реки не употребляют они сетей больше 20 сажен; чего ради и главный командир камчатских острогов по большей части живет в Большерецком, а в другие остроги посылает от себя заказчиков.
Тем токмо сей острог недостаточен, что в летнее время, когда рыба из моря идет и запасается в зиму, всегда бывает морская погода, от чего происходит в приготовлении кормов великое затруднение, ибо от несказанного множества рыбы с нуждою запасается столько, чтоб на зиму стало, а по большей части к весне бывают великая дороговизна съестных припасов и голод.
Если бы лесом сия река была довольна, то бы сей недостаток отвратить можно было копчением и сушением рыбы в шалашах, по примеру охотских жителей, но такой шалаш сделать немало денег надобно, ибо лес, к строению годный, издалека плавится, с великим трудом и опасностью. К каждой лодке привязывается не более десяти бревен, да и таким образом на быстрых местах часто разбивает их.
Для большего изъяснения трудности в плавлении леса довольно только то объявить, что от моря не по лес годный, но по сухие дрова, которые употребляют на варение соли и жира, ездят по трое и по четверо суток, а привозят только, что не сварить и пуда, от чего там и соли не столь довольно, как в Нижнем Камчатском остроге или на Аваче. У которого казака одна лодка, тот в месяц балаган строит у моря, для которого токмо колья, трава да 9 подстав потребны.
Верхний Камчатский острог, который прежде всех построен и был несколько лет главным острогом, для того что комиссары в нем жили, а в другие остроги посылали заказчиков, стоит на левом берегу реки Камчатки при устье речки Кали, от камчатской вершины в 69 верстах, от Большерецка по прямой дороге в 242, а по дороге чрез Оглукоминский хребет в 436 верстах 50 саженях. Крепость в нем четвероугольная, с палисадником во все стороны по 17 сажен.
Ворота с речной стороны стены, а над воротами амбар, в котором хранится ясачная казна. Внутри крепости: ясачная изба с каморкою, в которой аманаты содержатся, два амбара жилые, в которых кладутся жир на свет и аманатская юкола. За крепостью часовня, что ныне церковь, во имя Николая Чудотворца, государев дом с принадлежащим строением, кабак с винокурнею, обывательских домов 22, а служивых и казачьих детей 56 человек.
Сей острог в смысле погоды и леса великое имеет пред Большерецким преимущество, ибо там всегда бывает изрядная погода, а лес хотя и тополевый, однако толстый и с малым трудом его добыть можно, чего ради и хоромное строение в оном остроге гораздо лучше Большерецкого.
Имеет же помянутый острог и то преимущество, что земля там способна к плодородию и пахотных мест больше, и лучше их нигде не находится. Но про рыбные промыслы ведаем, что рыбы, по дальности расстояния его от моря, немного туда доходит и весьма поздно, так что нижне-шантальские жители тогда кормом совсем исправляются, когда в Верхнем начинается промысел.
Чего ради жители во всякую почти весну претерпевают голод и принуждены бывают весною закупать рыбу по Пенжинскому и Бобровому морю. Соль и жир они покупают в Нижнем Камчатском остроге или сами на устье Камчатки для варения ее ездят, невзирая на великое расстояние, ибо от Верхнего Камчатского острога до устья Камчатки более 400 верст.
Прежде сего помянутые недостатки награждаемы бывали морскими бобрами с Бобрового моря, которых казаки получали довольно; но ныне и та их польза миновала, для того что на Бобровом море мало теперь привалов, где самый лучший того зверя промысел.
Если же у помянутого острога Бобровое море приписано по близости к Авачинскому острогу, то жителям сего острога вся надежда на земледелие останется, чем они, ежели не поленятся, более прибыли получать будут, нежели от торга с камчадалами; в противном случае и жить им там почти не с чего будет.
Нижний Камчатский, или Нижне-Шантальский острог, от Верхнего Камчатского острога в 397 верстах, стоит на том же берегу реки Камчатки, не доезжая за 30 верст до ее устья. Крепость в нем четвероугольная, огорожена палисадником длиною 42, а шириною 40 сажен, с проезжею рубленою башнею, которая сделана посреди стены западной.
Внутри крепости строения: церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы с пределом Николая Чудотворца, ясачная изба с сенями и амункою, дом государев, в котором живут приказчики, два амбара кладовые, в которых содержатся ясачная казна и военные припасы.
Все строение в сравнении с другими острогами изрядное и прочное, для того что все из листвинничного дерева. За крепостью строения: обывательских домов 39 да кабак с винокурнею. Жителей всякого чина 92 человека.
По потребным к человеческому содержанию вещам сей острог по тамошнему обстоятельству можно почесть преизобильным и преспособным местом: 1) что там довольно преизрядной рыбы, которую жители и солят, и сушат с излишеством; 2) что леса изобилие, не токмо к хоромному, но и к судовому строению годного; 3) что по реке плавить его можно безо всякой опасности, чего ради жира и соли варится там столь много, что и другие остроги оными снабдеваются; 4) что около тех мест множество дичи промышляется, которой жители получают от камчадалов так много, что нет такого бедного казака, который бы нарядный обед сделал без лебедя, а о гусях, утках и упоминать нечего; 5) что они получают завсегда свежую рыбу, которая на ключах и зимою ловится; 6) что родится там много ягод морошки, брусники и голубики, которых прожиточные люди запасают в зиму великие кади, а сие составляет по рыбе главную часть съестных припасов; 7) что могут они, сколько надобно, достать всякой домовой посуды, притом дешевою ценою, которую в Большерецке едва можно получить за великие деньги; 8) что им достаются самые лучшие камчатские соболи с реки Тигиля; 9) что корякские товары, оленье платье, камасы, постели, пыжики, ровдуги и самых оленей на пищу, без которых им меньше, нежели без российских и китайских обойтись можно, получают они дешевле других и способнее; 10) что там в близости есть и места плодородные, где всякий хлеб и овощи родятся.
Один недостаток состоит в том, что российские и китайские товары дороже у них продаются, нежели в других острогах, для того что купцы должны провоз на товары накладывать, которого от Большерецка до сего острога не меньше четырех рублей на пуд приходится.
Четвертый острог заведен при Авачинской губе в 1740 году, а жители переведены туда из Нижнего и Верхнего Камчатских острогов.
Там построены преизрядные дома, особливо же великолепно, по тамошнему состоянию, строение Камчатской экспедиции, которое стоит около Петропавловской гавани. Вящее еще украшение придает ему церковь с пристойным зданием, что на изрядном месте воздвигнута.
Преимущества и недостатки сего места почти те же, что и Большерецкого острога; в том токмо есть некоторая отмена, что на Аваче бобровые промыслы перед руками, напротив того, вода не столь хороша и здорова, как в Большой реке. Многие от нее хворали одышкою, чего ради знатнейшие из Камчатской экспедиции нередко за водою посылать принуждены бывали на реку Авачу, которая в Авачинскую губу впадает.
В каком состоянии пятый острог, что при реке Тигиле, про то объявить нельзя, ибо оный зачали строить уже по выезде моем с Камчатки; токмо то известно, что отправлено в оный 37 человек на поселение. Господин Стеллер пишет, что помянутый острог за благо рассуждено строить для трех причин: 1) чтоб бунтующих сидячих коряков содержать в послушании; 1) чтоб оттуда проложить дорогу вкруг Пенжинского моря до Охотска; 3) чтоб защищать в нужном случае оленных коряков от чукчей, которые их всегда разоряют.
Жители сего острога могут много пользы отнять у нижне-шантальцев: 1) что им не столь способно будет получать соболей тагильских; 2) что корякские товары прежде тигильцам доставаться имеют; 3) что ясачные коряки Пенжинского моря, которые были под Нижним, чаятельно, к Тигильскому острогу как к ближайшему приписаны будут.
Глава 6. О житии тамошних казаков, об изобретении травяного и ягодного вина, о курении, о прежней винной продаже и о доходах казачьих
Казачье житье на Камчатке не разнствует почти от камчадальского, ибо как те, так и другие питаются кореньем и рыбою и в тех же трудах упражняются: летом промышляют рыбу и запасают в зиму, осенью копают коренье, дерут крапиву, а зимою вяжут из оной сети.
Вся разница состоит в том: 1) что казаки живут в избах, а камчадалы по большей части в земляных юртах; 2) что казаки едят больше вареную, нежели сухую рыбу, а камчадалы больше сухую; 3) что казаки из рыбы делают различные кушанья, как, например, тельные, пироги, блины, оладьи и пр., чего камчадалы до российских людей не знали.
Но понеже в таком житии без женского пола обойтись никак невозможно, для того что большая часть помянутых трудов лежит на оном, как, например, чищение рыбы, копание коренья, портная и сапожничья работы, сучение пряжи и пр., а казаки поселились на Камчатке без женского пола, для того что по трудности пути и одни проходили с нуждою, того ради сообщу я средства, которые они употребляли.
Что казакам новое оное место не все ласкою, но иногда и силою покорять надлежало, о том всякому довольно рассудить можно. Из острожков покоренных силою брали они довольное число в полон женского пола и малолетних, которых разделяя по себе, владели ими как холопами [и продавали, и пропивали, и проигрывали, как бы право на то имели].
Оные холопы должны были стараться обо всем потребном к содержанию, а они как господа довольствовались готовым ни за какие труды не принимаясь. Для присмотра за холопами употребляли они наложниц своих из числа же холопов, на которых они, по прижитии детей, по большей части и женились.
А которые желали чрез супружество свойство иметь с вольными камчадалами, те давали им на себя записи, что они по прибытии священника дочерей их за себя возьмут.
Таким образом случалось, что у казака крестины невесты, свадьба, молитва и крестины детей отправлялись вместе, ибо во всех острогах один был священник, который жил в Нижнем остроге, а в другие приезжал чрез год или чрез два года, между тем многие, женившись по вышеписанному обыкновению, дав на себя запись, детей рождали, которых дьячку должно было крестить, а священнику, приехав, и родителей венчать, и совершать тайну крещения.
Камчатское житие казакам, как таким людям, которые не видали лучше, не неприятно казалось, тем наипаче что жили они, как дворяне за холопами. Соболей и другой мягкой рухляди получали довольно. В карты, которая их вящая была забава, имели что проигрывать.
Одно их мучило, что вина достать им было негде, однако и тот недостаток от охотников награжден вскоре, как ниже сего объявлено будет; а здесь надобно упомянуть о карточном их увеселении, какое они получали удовольствие и прибыль. Прежде сего лучшее сходбище у них было в ясачной избе; там были суды, советы, споры и зерновое место; а когда завелись кабаки, тогда все помянутое в них происходить начало.
Игроки приходили туда с соболями или лисицами, а когда того не доставало, приводили холопов. Лучшее у них место на полатях; игрывали в великую сумму до тех пор, пока оба оставались наги, ибо соболи и лисицы расходились на вино, на картяное и световое; а кто в выигрыше оставался, тот доволен бывал мнимою прибылью, ибо брал письмо о долге, которое они кабалой называли.
Почти поверить тому нельзя, какое при том бедные холопы терпели мучение: часто случалось, что в один день доставалось им иметь по двадцати хозяев, о чем и поныне многие с горестью воспоминают.
Что касается до изобретения вина, то оное нашли казаки большерецкие таким образом. Обычай у них есть всякие ягоды заготовлять в зиму, как уже выше объявлено. Некогда случилось, что ягоды к весне окисли и ни в какую потребу, кроме кваса, не были годны; между тем некоторые, пьючи скислый цельный рассол, почувствовали хмель в себе, чего ради, приготовив котел, перегнали оные с желаемым успехом, к великой радости всех жителей.
С тех пор на Камчатке без вина уже не было, а особливо когда проведано, что и из сладкой травы вино родится. Когда у них не доставало на вино ягод, тогда мочили они сладкую траву в воде и, положив в сусло толченых кедровых орехов и сквася, пили вместо меда. Но как и от того почувствовали шум в голове, тотчас устремились на опыты.
Вначале квасили сладкую траву в кипрейном сусле и то сусло перегоняли, но без успеха; потом начали и самую траву в котлы класть – тогда получили, чего искали. Но понеже сладкую траву в кипрейном сусле мочить убыточно было, то отведывали они гнать вино и из одной сладкой травы, в чем не меньший успех имели. И сей способ поныне в употреблении.
Каким образом сладкая трава заготовляется, о том во второй части сего описания упомянуто, а здесь осталось объявить, как из заготовленной травы вино выгоняют.
Сухую траву пластинами мочат они в теплой воде, налив воды в небольшое судно столько, чтоб трава могла погрузиться, и, положив в оную жимолостных ягод или пьяницы, замазывают крепко и ставят в теплое место. И сие называют они приголовком, который киснет с превеликим шумом.
Знак его совершенства: как перестает греметь, тогда мочат они сладкой травы в больших кадях пуда по два и по три и квасят объявленным приголовком, и при всем поступают, как выше показано, а сие называют они брагою. Когда брага греметь перестает, тогда кладут оную в чугунные или медные котлы, накрывают деревянной крышкой, в которую вместо трубы обыкновенно вмазывается ружейный ствол, и гонят раку до тех пор, пока в ней есть кислость.
Сия рака крепостью подобна хорошему вину, чего ради и пьют оную за вино, не перегоняя в другой раз. А ежели перегнать, то вино столь крепко бывает, что можно травить железо. Делают же брагу и без приголовка, заквасив водою, в которой мочена негодная трава, что по выгнании вина в котлах остается.
Из трех пудов или и из двух с половиною выходит раки печатное ведро, которое из казны по 20 рублей продавалось. [Прежде сего во всяком дворе бывала винная продажа у кого вина бывало насижено, тот и сам пивал, и других паивал за соболи, а когда у того не ставало, то все перехаживали к другому, и с тем, у которого пили.
Таким образом мягкая рухлядь вся вкруг ходила, а как учреждена казенная продажа, то вся начала в казну доставаться целовальникам, ибо казаки, выпив все вино у себя, со всем на кабаки приходят и пропиваются.
Но с тех пор как учинилось запрещение, чтоб вина им не сидеть, не столько они разоряются, потому что в долг им не дают, а на то, что купить, не завсегда имеют, притом которые из них редко в кабак зайдут, ежели не пьяные, приходят с тем, чтоб допить, как им надобно, в меру, которая состоит в том, чтоб повалиться бесчувственным.]
Если кому неизвестны тамошние обстоятельства, тот, проведав о помянутом пространном казачьем житье, без сомнения, пожелает ведать, откуда получают столь великие доходы; чего ради сообщу я здесь для таких любопытных краткое о прибытках их известие.
С начала завоевания Камчатки имели они хороший случай богатиться: 1) от частых походов на немирных камчадалов, которых они покоряли военною рукою; 2) от ясачного сбора, при котором каждому рядовому казаку по несколько мягкой рухляди доставалось на пай, ибо каждый камчадал, кроме ясака, должен был дать им по четыре лисицы или соболя: одного зверя – сборщику, другого – подьячему, третьего – толмачу, четвертого – на рядовых казаков; а такие излишние поборы назывались у них чащинами, а в Якутске – беляком; 3) от торга с камчадалами, которым они при сборе всякие мелочные товары продавали или в долг отдавали дорогою ценою, [в том числе бывали такие бессовестные люди, что однажды задолжив камчадала, вечно должником почитали, ибо ежели камчадал не в состоянии бывал заплатить всего долга, то уплата его не почиталась в уплату, хотя бы на нем и один токмо соболь остался, а 30 уплачено было].
И хотя по бывшем следствии оные излишние сборы отвращены [и старинных долгов править не велено], однако повольный торг с камчадалами состоит за казаками. Они снимают товары у купцов и, развозя по камчадалам, продают им двойною ценою и выше, но не все на мягкую рухлядь, ибо берут они по цене и потребное к своему содержанию, как, например, лодки, сети, съестные припасы и пр.
И сие есть одно средство, что казаки в бесхлебных оных и всем скудных местах могут содержать себя жалованьем пеших казаков, которого денежный оклад 5 рублей да за хлеб денег по якутской цене, а каждому исправному казаку, кроме нужного к пропитанию, на одно платье летнее и зимнее, на собак и на военные припасы надобно не меньше 40 рублей на год, ибо пара куклянок продается по 6, по 7 и по 8 рублей, штаны теплые рубля по 2 и по 3, на торбасы зимние и летние, на шапку и рукавицы не меньше четырех рублей положить должно, на чулки шерстяные – рубль, на две рубахи пестрядинные или холстинные – 4 рубля, ибо там пестряди и холста по 4 аршина на рубль продается, на летние ровдужные штаны – 2 рубля, нарту самых плохих собак с прибором ниже десяти рублей достать не можно, винтовка по тамошнему месту немалой цены стоит, а пороха и свинца и за великие деньги достать не без трудности.
Глава 7. О подчиненных каждому российскому острогу камчатских и корякских острожках, о посылаемых к ним сборщиках и о других казенных камчатских доходах
Понеже выше сего показано, что российских острогов на Камчатке ныне пять, а есть ли к ним приписные камчатские и корякские острожки или нет, про то неизвестно, того ради сообщу я здесь известие, какие иноземческие острожки в бытность мою к трем старинным острогам, к Большерецкому, Верхне– и Нижне-шантальскому принадлежали, кто именно в них тойоны были, и сколько имели подчиненных, и каких окладов, а наконец, по сколько сборщиков из каждого российского острога, и в которые именно места отправлялись.
Большерецкий присуд, как выше сего писано, по берегу Пенжинского моря, от устья Большой реки к югу до реки Опалы, к северу до Воровской, по берегу Восточного моря от Авачи до Налачевой реки простирается, а всех острожков в тех местах, по переписным книгам, считается семнадцать, а именно[452]:
За сбором в помянутые места присылается ныне из Охотска ежегодно комиссар из тамошних служивых людей, который на Авачу и по Пенжинскому морю сам ездит, а с Опалы и из других посторонних острожков сами камчадалы в острог приезжают.
Сколько же ясака самому комисару добрать не случится, то по возвращении в острог посылает он от себя служивых за недобором, одного по Пенжинскому морю, другого на Авачу, третьего на Опалу, а иных к тем камчадалам, которые, оставив прежние жилища, поселились в ведении других российских острогов.
Прежде сего и курильцы состояли под Большерецким острогом, и туда посылался из Большерецка сборщик, но ныне из Охотска нарочный присылается. При каждом сборщике бывают писчик, толмач, целовальник да несколько человек служивых людей, которым казну караулить должно.
Ясак принимает комиссар при всех объявленных людях к совету их, который годен или негоден, причем толмач переводит, что надобно, писчик вписывает в шнуровые книги и дает отписи. Ясак отдается на руки целовальнику, а хранится за его ж и за комиссарскими печатями. И сие обо всех комиссарах разуметь должно.
К Верхнему Камчатскому острогу, которого ведомство от вершины Камчатки до Вытылгиной речки, по берегу Пенжинского моря от Конпаковой на север до реки Коврана, а по берегу Восточного моря от Кроноцкого носа на юг до Шипунского острожка простирается, принадлежат следующие острожки:
За ясаком в помянутые острожки обыкновенно посылались по три сборщика, один на Бобровое, другой на Пенжинское море, а третий по реке Камчатке, но ныне присылаемые из Охотска сборщики иногда по всем местам сами ясак собирают, а от себя уже посылают токмо за недобором.
К Нижне-Шантальскому острогу принадлежат следующие иноземческие острожки:
За ясаком в помянутые острожки посылаются по трое сборщиков, один на Тигиль, другой на Уку, третий на Карагинский остров; а живущие по реке Камчатке, яко подгородные, сами с ясаком в острог приезжают, который от комиссара принимается.
Всех камчатских острогов ясачный сбор с 2716 душ состоит из 34 бобров и кошлоков, из 17 сороков 26 соболей и из 1962 лисиц, к которому надлежит еще присовокупить до 100, например, бобров с островных и живущих на Лопатке курильцев, которого сбора по тамошней цене можно положить на 10 000 рублей, тем наипаче что иногда вместо красных лисиц приносятся в ясак соболи, сиводушки, черно-бурые, крестовки, а где бобры ловятся, там и бобры или кошлоки, а по иркутской цене вдвое или, свыше.
По ясачном сборе главный казенный тамошний доход от винной продажи, которого будет до трех или четырех тысяч. Подушного сбора с казачьих детей малое число, а других казенных доходов никаких при мне не было, ибо с купечества десятая выделяется в Охотском остроге. Но, может быть, ныне казенные оные доходы умножились – отдачею на откуп Берингова и других островов, где бобры промышляются.
Глава 8. О купечестве
К аково было на Камчатке купечество[453] с начала ее покорения, коим образом оно состояло за одними приказчиками и за служивыми, которые из Якутска присылались за ясачным сбором, и как у служивых торг бывал с камчадалами, оное уже из вышеописанного явствует, а здесь должно объявить особливо о том, с которого времени начали приезжать купцы настоящие, какие товары в тех местах похожи и какова прибыль от тамошнего торга.
Хотя мелочники езжали на Камчатку при сборщиках и с самого покорения Камчатки, однако их за купцов почитать нельзя, для того что они не столько пеклись о купечестве, сколько о службе, которую и наряду с казаками служили, а часто и команду получали над ними от приказчиков; особливо же что никто почти из них не желал казаком не быть, которое, однако, счастье случалось не всякому: ибо большая часть, невзирая на военную службу, остались под именем посадских, [которые там гораздо ниже казачьего почитаются,] и при первой ревизии в подушный оклад положены, как тамошние настоящие жители.
Уповательно, что тогда из столь отдаленного, нового и малолюдного места никого вывозить не велено было.
Настоящих купцов приказчики с довольным числом товаров начали приезжать сперва в Охотск, а потом и на Камчатку, в то время как Вторая Камчатская экспедиция в оные места переехала и, по многолюдству, был от нее великий расход товарам со столь великою прибылью, что некоторые мелочники, которые из России пришли на судах в работе, в шесть или семь лет сделались такими купцами, у которых торга до 15 000 и более.
Напротив того, некоторые от чрезвычайной той прибыли и свое потеряли, не хотя скоро выехать и желая больше обогатиться. Между тем, вдавшись в роскоши и не смея своим хозяевам явиться, там было и поселились, уповая, что и их, так как вышепоказанных, защитит от вывоза в свои места дальнее расстояние и малолюдство камчатских обывателей; однако в том ошиблись, к немалой пользе купцов, которые посылают в те места приказчиков.
Но с Камчатской экспедицией был у купечества весьма другой торг, в сравнении с камчатским, ибо все бывшие при оной жалованные люди покупали товары на наличные деньги, а камчатским обывателям принуждены они все отдавать в долг и ждать, пока они зимою из Орды возвратятся.
Тогда берут у них за товары свои мягкой рухлядью по тамошней цене, с преизрядною прибылью, так что хотя почти все купцы выезжают с Камчатки, оставив по несколько сотен долга безнадежного, однако барыша вывозят по самой малой мере вдвое или втрое.
Ежели же взять в рассуждение мену камчатских товаров на китайские, то за всеми проторями, которым по дальности расстояния, по трудности проездов, по дороговизне найма подвод и своего содержания весьма знатным быть должно, без ошибки можно получить по четыре тысячи на тысячу, как из нижеописанного можно будет яснее видеть. [Таким образом, не надобно удивляться, что вышеописанный мелочник в краткое время учинился купцом, по тамошним местам не постыдным.]
Но такую прибыль по большей части получают купцы, которые не свыше года живут в Камчатке; в противном случае немалый ущерб претерпевают.
Причины тому: 1) что они с приезда распродают, как можно, все свои товары и вещи, не жалея и платья, льстясь на дороговизну, а сами остаются ни с чем, уповая на скорый выезд; а когда остаются, за каким препятствием, в другой год, тогда нужные себе товары принуждены перекупать между собою двойною ценою; 2) что мягкая рухлядь чем более лежит, тем более отцветает, а следовательно, теряет свою доброту и цену; 3) что лежачие товары никакой им не приносят прибыли; а о скуке не привычному к тамошним местам, о бедном, но дорогом пропитании, о найма квартир и кладовых амбаров и о других тому подобных обстоятельствах и упоминать нечего, что все в случае скорого выезда избегается.
Похожие на Камчатке товары отчасти российские или вообще европейские, отчасти сибирские, бухарские и калмыцкие, а отчасти корякские из Анадырска.
Из Европы идут туда сукна цветные недорогой цены, холст, пестрядь, стамед, усольские ножи, всякая обувь, которая в Казань или в Тобольске закупается, платки шелковые и бумажные, вино красное, токмо помалу, сахар-леденец и белый, табак листовой, всякие серебряные мелочи и несколько позумента, также зеркала, гребни, пронизки и бисер.
Из Сибири – железная и медная посуда, железо полосное и деланное в разные инструменты, как, например, ножи, топоры, клепешные зубки и огнива. Оттуда ж возят воск, соль, пеньку и пряжу на сети, приятнейшие тамошние товары, а сверх того, лосину деланную, хрящ и сермяжные сукна. Из Бухарии и калмыцкой земли – выбойки, чалдары, зедени и другие еркецкие товары.
Из Китая голи, полуголи и другие, сим подобные материи, фанзы, лензы, китайка, шелк, китайский табак, китайские корольки, иглы, которые российским предпочитаются, и другие мелочи.
Из корякской земли – гарно, то есть всякие деланные и неделанные оленьи кожи, которые лучший тамошний товар составляют и которым много расхода, ибо других товаров надобно привозить, смотря по тамошнему месту, умеренно, ежели кто их желает продать хорошею ценою.
В противном случае, несмотря на дешевизну товаров, залежаться могут, для того что купить будет некому, ибо тамошние посадские о торге не стараются и при отъездах купцов остальных товаров не скупают, чтоб со временем с барышом продать, хотя могли бы от того получать и немало прибыли.
Для того что камчатские жители, будто бы последуя камчадалам, по большей части так поступают, что ничего себе не покупают, в чем не имеют нужды, какой бы дешевой ценой товар ни отдавали, а буде тот же товар понадобится после, то у своей братии или покупают, или выменивают четверной или пятерной ценой.
По какой цене привозные товары продаются, оного по вышепоказанной причине точно объявить нельзя. Токмо можно вообще сказать, что товар осенью, когда купцы приезжают и когда бывает как бы ярмарка, продается дешевле; а к весне, когда товары расходятся, дороже.
Но чтоб прибыль, которую купцы получают, изъяснить некоторым образом, то сообщу я здесь роспись некоторым товарам по цене, соответственно, как покупной, так и продажной:
А всякого товара расходится на Камчатке по привозной цене тысяч на десять, по продажной – тысяч на тридцать или на сорок; а на Кяхте получается по малой мере двойная прибыль. И ежели которому купцу случится в год на Камчатке и на Кяхте, когда позволяется, или в Иркутске исторговаться, то сей торг не можно почесть не прибыточным для купечества.
Вывозные с Камчатки товары состоят в одной мягкой рухляди, а именно: в морских бобрах, соболях, лисицах и малом числе выдр. И понеже прежде сего денег на Камчатке не бывало, но все покупали на мягкую рухлядь, а деньги вступили не весьма давно, того ради тамошние жители обыкновенно торгуют товары на лисиц, которые у них за рубль почитались; однако отдают деньгами или и лисицами, токмо уже не по рублю лисицу, но по чему когда цена состоит.
С вывозных товаров в Охотске берется десятая пошлина да за провоз по одному соболю с сорока, итого по пяти зверей с сорока.
Глава 9. О разных дорогах, которыми из якутска на камчатку ездят
Хотя о разных дорогах на Камчатку писать и нет нужды, для того что иные ныне почти вовсе оставлены, но довольно объявить о проезжих дорогах, которыми обыкновенно ездят, однако любопытный читатель и того не почтет за излишество, когда обо всех порознь объявлено будет, тем наипаче что такое описание имеет служить к изъяснению, какие в тех местах российские поселения, сколько к которому зимовью или острогу приписано ясачных и какого народа, сколько с них ясака и аманатов бралось, и по скольку человек посылалось из Якутска служивых; особливо же с какой трудностью и с каким продолжением времени ясачным сборщикам на Камчатку уходить должно было, хотя бы и от неприятельских людей не было им тогда в дороге опасности, ибо они и без того неизбежными имели неприятелями голод и холод, которые их часто губили.
А что сие правда, оное всякому легко рассудить можно, что казаки хаживали тем путем токмо в зимнее время. Скарб, амуницию и потребное к пропитанию важивали на нартах чрез знатное расстояние, самыми дикими, пустыми, и многим ужасным вьюгам подверженными местами, от которых по несколько времени обыкновенно стоят на одном месте; в таком случае не можно не изойти съестным припасам прежде времени.
Тогда сыромятным сумам, ремням, обуви, особливо же подошвам расход бывает, которые они, пожарив на огне, употребляют в пищу. Поверить почти не можно, чтоб человек дорожный мог снести голод через 10 или 11 дней, однако в тех местах никто тому не удивляется, ибо редко кто, бывший в той стороне, путь свой без оной нужды оканчивал.
Из Якутска на Камчатку езжали: 1) по реке Лене вниз до ее устья, где она пала в Ледяное море, от устья по Ледяному морю до устья Индигирки и Ковымы-реки, с Ковымы сухим путем чрез Анадырск до Пенжинского или до Олюторского моря, а оттуда или байдарами по оным морям, или и сухим же путем.
Токмо сия дорога была весьма продолжительна; ибо в благополучную погоду, когда на море льдов не бывало и при способных ветрах, требовалось целое лето; в противном случае кочи, на которых они плавали, часто разбивало, и оттого бывали они в пути года по два и по три. Расстояния от Якутска до устья Яны 1960 верст, а именно: от Якутска до Усть-Билюйского зимовья 351, оттуда до Жиганского 465, от Жиганского до Сиктанского 224, от Сиктанского зимовья до устья Лены-реки 500 от устья Лены до Усть-Янского зимовья 419 верст.
Сим путем отправлялись прежде сего из Якутска ясачные сборщики в три зимовья индигирских, в Алазейское и в три зимовья ковымских, токмо сей путь ныне вовсе оставлен; а сколько с Ковымы-реки до Камчатки расстояния, сколько в помянутые зимовья посылалось служивых, сколько к ним ясачных людей приписано было, о том ниже сего будет объявлено.
Другая дорога все сухим путем: от Якутска ездят на Алданскую заставу, с Алданской заставы в Верхоянское зимовье, оттуда чрез Зашиверское, Уяндинское, Алазейское, Среднее и Нижнее Ковымские зимовья до Анадырского острога, из Анадырска в Нижний Камчатский, а из Нижнего Камчатского чрез Верхний в Большерецкий острог.
Верхоянское зимовье от города Якутска в 554 верстах, стоит над рекою Яною, впадающею в Ледяное море, от устья в 310 верстах, а конной езды до оного со вьюками пять недель. В сие зимовье отправлялось из Якутска по 6 человек служивых. Ясачных приписных к зимовью якутов 195 человек, а ясака с них собиралось по 10 сороков и по 22 соболя, да по 50 лисиц красных.
Зашиверское зимовье от Верхоянского в 360 верстах, стоит по правую сторону реки Индигирки, которая впадает в Ледяное ж море; а санной езды от Верхоянска до сего зимовья скорою ездою две, а тихою – четыре недели. Юкагирей приписано к нему 86 человек, а ясака собиралось по 11 сороков соболей и по соболю.
Подшиверное, или Среднее Индигирское, зимовье, которое в описании геодезистов не упоминается, стоит над Индигиркою же рекою, в двух днях нартяного хода от Зашиверска. Ясачных юкагирей приписано к нему 32 человека, а ясака собиралось по шести сороков по 34 соболя.
Уяндинское, или Нижнее Индигирское, зимовье стоит на устье впадающей в реку Индигирку с левой стороны Уяндины-реки, от Зашиверска в 220 верстах, а нартяного до него хода пять дней. Ясачных юкагирей приписано к нему 57 человек, а ясака собирается 8 сороков 28 соболей.
Во все помянутые три зимовья посылался из Якутска один приказчик с 15 человеками служивых, которые должны были хранить до них аманатов человек с сорок.
Алазейское зимовье стоит при впадающей в Ледяное море реке Алазее, в знатном от устья расстоянии. Мерных до оного верст от Уяндинска 509, а нартяного хода три недели. Ясака собиралось там с юкагирей по 8 сороков и по 1 соболю, да по 20 пластин собольих.
Аманатов бралось с них по 6 человек, а служивых присылалось по 10 человек за сбором.
Среднее Ковымское зимовье стоит по левую сторону Ковымы-реки, которая впадает в Ледяное ж море. Мерных верст от Алазейска до сего зимовья 103 версты, а ясака там собиралось с 25 человек юкагирей пять сороков и четыре соболя.
Нижнее Ковымское зимовье стоит по правую сторону той же реки, в 442 верстах от Среднего, а нартами доходят до него в три недели. Ясака собиралось там с 32 человек юкагирей по 8 сороков по 17 соболей.
Есть еще и Верхнее Ковымское зимовье, токмо в стороне от камчатской дороги. Оно стоит выше Среднего зимовья в 4 неделях нартяного хода, а ясака в нем собиралось с 43 человек юкагирей по 5 сороков по 38 соболей.
Во все помянутые три зимовья посылался из Якутска один приказчик в 20 человеках служивых, которые должны были содержать под охранением 25 человек аманатов.
Анадырский острог стоит по левую сторону впадающей в помянутое ж море реки Анадыря, в 963 верстах от Нижнего Ковымского зимовья, а нартами доходят в шесть недель. Ясака собиралось там с 31 человека юкагирей 78 соболей да 19 пластин собольих.
А сколько коряков оленных и сидячих ему подсудно, про то известия получить не мог, токмо можно думать, что число немалое. Ибо платят в оный не токмо якутские и катырские коряки, но и живущие по Олюторскому и Пенжинскому морю до самого Охотского уезда.
От Анадырского острогу до Нижнего Камчатского 1144 версты, а езды на оленях с кладью до Пенжины недели с две, а оттуда по берегу Пенжинского моря и от Тигиля, через хребет на Еловку и по Еловке до Нижнего Камчатского острога недели с две же или немного больше.
Сею дорогою и поныне ездят во все объявленные остроги и зимовья до Анадырска, выключая Камчатку, куда оною, кроме курьеров с нужными и времени не терпящими делами, никого не посылают.
Третья дорога по большей части водяным путем. От Якутска вниз по Лене до устья реки Алдана, которая впадает в Лену с правой стороны по течению. Алданом вверх до устья текущей в оный с правой же стороны реки Маи, Маею вверх же до впадающей в оную с той же стороны реки Юдомы, Юдомою вверх же до так называемого Юдомского креста, от креста сухим путем до Охотска, или токмо до Уракского плотбища, а с плотбища вниз по Ураку до Охотского моря, морем до Охотского порта.
Из Охотска на морских судах морем до Большой реки или сухим путем вкруг губы Пенжикской, которая, однако, дорога недавно проложена и ради немирных коряков опасна, как уже в первой части упомянуто. Но от Якутска до Юдомского креста и по Ураку водою не ездят тамошние обыватели, для того что путь оный труден и весьма продолжителен.
За счастье почитается, если суда одним летом до креста дойдут: и для того помянутыми реками почти одна только Камчатская экспедиция перевозила на судах провиант и тяжести. А по Ураку никто ж судами не плавал, кроме объявленной экспедиции, для великих, может быть, и опасных порогов.
Четвертая и как бы проезжая дорога, которою в летнее время всяк ездит, лежит чрез горы; и понеже мне самому оною ехать случилось, то я сообщу описание моего пути, которое для пополнения наших ландкарт не бесполезно быть имеет, тем наипаче что в наших картах не токмо малые речки, но почти все знатные реки по той дороге опущены, каковы, например, Амга, Белая, Юна, Юнакан и пр.
От города Якутска плавают судами до урочища, называемого Ярманка, которое от города в 10 верстах, против лежащего на Лене острова Медвежьего, а по-якутски Еселяла.
Ярманкою она, может быть, для того называется, что летним временем случается там немало людей, отправляющихся в Охотск, которые там стоят по несколько дней и в дорогу отправляются, то есть вывязывают лошадей, готовят вьюки и разравнивают побочни, чтоб каждый был в полтрети пуда, ибо вьючная лошадь более пяти пудов глухой клади редко возит, выключая что наверх несколько запаса или другой мелочи кладется, что называется прикладкою. Впрочем, помянутая Ярманка – пустое место.
От Ярманки первое знатное урочище – Кумахтай Хортыга, то есть «песчаный взвоз» или «взъем», на верху которого по деревьям навешано от якутов множество волосов лошадиных в подарок месту оному, чтоб им и подниматься, и опускаться безопасно было, а расстояния от Ярманки до сего места версты с три. Между взъемом и Ярманкою по левую сторону дороги есть озеро, по-якутски Намтага, которое вокруг версты на две.
Потом следуют Булгунняхтах пригорок, Олионг озерко, Букулуг, Есе Елбют, Усун-Ерга Сюбтюр. Долгота пустоши между оными урочищами не больше как по версте расстояния. На последней пустоши имели мы первый свой ночлег, поехав от Ярманки.
Следующего дня переезжали реку Солу, которая в версте была от нашего стана. Вершины ее верстах в 100 из хребта, а устье, где пала в Лену, верстах в 6 от переезда. Лошадей кормили при Кутчугуй Тылгыяхтак озерке, между которым и речкою Солою нижеследующие урочища: Кутердяк и Урасагаг пустоши, Олбут озеро, Миогурте пустошь, Кайгарамар и Улахан Тылгыяхтак озера. Все помянутые урочища почти в равном между собою расстоянии, а всего от Солы до кормовища верст с 11.
Того же дня проехали мы Барынияктак, Сыгыннах, Коромок и Конморор пустоши, а ночевали при озере, Урюн-хамус («белый камыш») называемом, которое от кормовища верстах в 13. Близ помянутого озера по левую сторону дороги живут якуты, которые поселены там в 1735 году для содержания ямской станции.
На другой день, проехав Хатыли и Чупчулаг озера, кормили лошадей при Арылаке («островистом») озере, которое в длину от запада к востоку версты на три простирается, а в ширину от одной версты до полутора а третий ночлег имели при озерке Талба, где якуты содержат станцию.
Между кормовищем и ночлегом были урочища Кордюген и Кутчугуй Наарыгана озера, первое по правую, а другое по левую сторону дороги, одно против другого, потом Улахан Носрагана – немалое озеро, в которого верхний конец пала речка Тангага, текущая из хребта верст за 40.
Мы, вверх по сей речке следуя, переезжали речку Кулулджу, которая впала с северной стороны в Тангагу близ переезда, от устья ее в 4 верстах, да проехали Кыттагай, Сынгасалак и Биттагай озера, из которых первое от речки Кулулджу верстах в 4, второе от первого в 5, а третье от второго верстах в 4.
За версту от Биттагая озера переехали мы на другую сторону Тангаги-речки, а Талба озеро, где ночевали, от переезда в полуторе, а от Биттигая озера в одной версте. Всего объявленного дня переехали мы верст с 30.
От озерка Талбы следуют озерки ж Кыл-Сарыннак – в 7 верстах, Кучугуй Бахалджима – в 3, Улахан Бахалджима – в 2 верстах, и все остаются справа. От последнего озерка верстах в полутора поднимаются на хребет, а по другую его сторону проезжают пустоши Кубалаг, Кеинду, Намчаган, Курдюгень да Сатагай озерко, при котором лошадей кормят. Всего от озерка Талбы до Сатагая верст с 20.
Пополудни проехали мы Чабыичай, три Бысыктака, Ханчалу и Ала-атбага («пегой лошади голова») озерки, из которых над последним учрежден ямской станок, который якуты содержат. Тут мы ночлег имели. Все помянутые озерки были по правую сторону дороги, а расстояния от кормовища до сего станка с 13 верст.
От Ала-атбаги верстах в двух следуют два озерка Буердаты, одно близ другого, от них в версте Егдегась озерко, а версте в полуторе Кокора-речка, которая от того места, где мы к ней приехали, в 22 верстах в речку Татту впала по течению с левой стороны.
Мы вниз по ней ехали до ее устья, а на оном расстоянии нижеследующие урочища: Огусбаса («бычья голова»), Кыбычжа пустошь, Кутчугуй и Улахан Кыллагы озера, Улус Исы и Кураннак-алас пустоши, Детчимей, Лампарыкы, Урасалад, Куагалы и Чиранчи озера.
За версту не доезжая до последнего озера, при помянутой Кокоре-речке есть Татская станция, где обыкновенно лошадей берут и отправляют на Беловскую переправу для перемены тех, которые везли от Якутска, да закупают скот на пропитание в пустых местах, который с собою гоняют, и когда нужда потребует, то убивают оный дорожные поочередно, делят на всю свиту по равным частям и, запекши, довольствуются, пока изойдет.
Впрочем, стараются, чтоб скот был небольшой, чтоб мяса доставалось не помногу на человека, в противном случае и на жареное нападают черви. На помянутую станцию посылается из Якутска служивый, а расстоянием она от того места, где мы к Кокоре приехали, верстах в 15.
Переночевав на объявленной станции, послав вперед подводы на перемену якутским к реке Алдану и исправив все потребное, отправились мы в путь наш и ехали мимо озер Имитте и Талбакана, от которого устье речки Кокоры, где в Татту пала, было в виду, например версте в полутрети по правую сторону дороги, мимо озерка Менга-аласа и чрез пустоши Каракак, Титиктяк, Туара-сысы, Булгунняктак, до пустоши Титтяка, на которой при озерке и ночевали; всего расстояния переехали того дня с 15 верст, а дорога от самого Талбакана озера была вниз по реке Татте неподалеку от оной.
За Титтяком следуют Чоараитта, Менне, Куротток, Табалак и Сусун-сысы пустоши, потом Тиоуля-речка, которая верстах в 4 от переезда в Татту пала, а расстояния от ночлега до переезда сей речки с 12 верст.
В 13 верстах от Тиоули впала в Татту с левой же стороны по течению, от переезда верстах в 5, Намгара-речка, которая вершинами вышла из гор верстах в 60 от устья, между помянутыми речками знатные урочища – Кунгай озеро да три пустоши, из которых первая Саадахтак, а две ближайшие к Намгаре одним именем, Битигитте, называются.
От Намгары следуют Нирга озерко да пустоши Тюулюгутте, Каялаху, Булгунняктак и Таалджиран, при которой, не доезжая до реки Татты за две версты, есть Джоксогонская станция, на которую служивые из Якутска присылаются; помянутая станция от Намгары верстах в 14. Здесь мы ночевали, а лошадей в полдень кормили на Кунгае озере, которое от Тиоули верстах в 4.
Отъехав от станции вышеписанное расстояние, переправлялись мы за речку Татту, которой устье, где в реку Алдан пала, по объявлению тамошних обывателей, около 160, а вершина около 150 верст от переправы. Близ переправы есть два озерка, называемые Куллу, одно по правую, а другое по левую сторону дороги.
Верстах в 4 от переправы переезжали мы Леебаганю-речку, которая пала в Татту с правой стороны от переезда около 4 же верст; не доезжая до ней за версту, есть Елиегниок озерко, по правую сторону дороги.
В полуверсте от переезда Леебаганю переезжали мы Бес Уряк (Сосновку-речку), которая впала в оную с правой стороны неподалеку от переезда, а верстах в 5 от Сосновки – Бадараннак, который близ переезда пал с правой же стороны в Сосновку-речку; отъехав от него версты с 2, приехали к вершине Бес Уряка, оттуда, переправясь за хребет, на вершину речки Тюгутте, которая оттуда верстах в 30 пала в Амгу-реку по течению с левой стороны, а хребтом езды было версты с 3.
Следуя вниз по речке Тюгутте, по левому ее берегу, проехали вначале озерко Утя, потом переезжали впадающие в Тюгутте речки Кыртак, которая от вершины Тюгутте верстах в 8, и Быелтыны, до которой от Кыртака с полтрети версты. Ночевали у озерка Бысыттаки, в 3 верстах от Быелтылы-речки, а лошадей в полдень кормили при озерке Умя, которое между вершиною Тюгутте и Кыртаком-речкою на половине.
От Бысыттака в двух верстах переезжали мы небольшую речку Бес Уряк, которая пала в Тюгутте с левой стороны, а в двух же верстах от Бес Уряка проехали Майчарылак озерко, от которого верстах в 5, переехав речку Тюгутте, в сторону от нее поворотили.
От поворота в версте следует немалое озеро Тегутте, потом Тарага, Маралак, Тыгытты, другой Маралак и Мелкей, из которых Тыгытты в длину от S к N верст на 5, а шириною местами на полторы версты, а прочие озерки небольшие. В полуверсте от Мелкея следует переправа Амгинская, а всего расстояния от Бысыттака до Амгинской переправы с 18 верст; впрочем, Тыгытты озеро от реки Амги не больше версты расстоянием, ибо мы от него до переправы вверх по Амге ехали версты с четыре.
Амга-река шириною от 40 до 50 сажен, пала в Алдан верстах в ста от переправы. Между устьями ее и вышеописанной Татты-реки считают тамошние якуты верст сто, а по журналу морских служителей, которые по Алдану на судах ходили, 119 верст.
Сия река особливого примечания достойна потому, что около тех мест издавна поселены пашенные крестьяне, токмо об успехе пахотного дела ничего ныне не известно, для того что потомки поселенных крестьян не токмо пашню, но и российский язык позабыли, а напротив того, и обычай. и язык от якутов приняли, так что их от якутов ни по чему распознать нельзя, кроме того что они христиане.
Здесь мы за проводниками и за переправою ночевать принуждены были./p>
Переправясь за Амгу, ехали вверх по ней версты с две, до впадающей в оную небольшой речки Оулбута, в которую верстах в двух же от устья пала с правой стороны Аиспыт-речка.
Оулбутом ехали мы вверх до самой ее вершины, а с вершины выехали на вершины ж Чиопчуню-речки и следовали вниз по ней до речки Ноху, в которую она устьем впадает с левой стороны расстояния от устья Оулбута до вершины верст с 10, от вершины ее до вершины ж Чиопчуню верста, а от вершины Чиопчуню до устья, где в речку Ноху течет, верст с 15.
По речке Чиопчуню следующие знатные урочища: Даркы озерко, сквозь которое она течет, Оюн озерко, по левую ее сторону, Хат-речка, текущая в нее с левой же стороны, Табхалак и Куталак озерки.
Хат-речка пала в Чиопчуню версты за три до ее устья. Ноху-речка вышла из хребта и пала в Алдан-реку. До вершины ее 120, а до устья верст с 40 полагается.
От Ноху дорога лежит чрез хребет на 12 верст до речки Соарданака («вороньей»), которая течет в Ноху с правой стороны, а устье ее ниже переезда чрез Ноху в 8 верстах.
Верстах в 2 от Соарданака течет речка Елгей, которая верстах в 10 от переезда в помянутую ж речку Ноху впадает, а до вершины ее считается 20 верст. Здесь мы ночлег имели, а лошадей кормили у вышеописанного Даркы озерка, сквозь которое речка Чиопчуню течет.
В версте от ночлега пала в Елгей с правой стороны Актахачи-речка, по которой мы верст с 8 вверх ехали, после поворотили к речке Чипанде, которая верстах в 4 от поворота, Чипандою ехали до реки Алдана, в который она устьем впадает с левой стороны по течению, а езды Чипандою до Алдана было 16 верст, на котором расстоянии три озера: Билир, Дрюк и Чипанда – по тому знатные, что сквозь них течет Чипанда-речка
Алдан – великая и судовая река – пала в реку Лену с правой стороны от Бельской переправы верстах в 800, а ниже города Якутска верстах в 200 или более.
Перевозятся за Алдан-реку судами, и переправа оная называется Бельскою, потому что в 24 верстах выше того места пала в Алдан с правой стороны река Белая, а устье помянутой Чипанды – речки ниже переправы в 8 верстах, ибо дорога от ее устья до переправы лежит вверх по Алдану на объявленное расстояние.
От Ярманки до Бельской переправы ехали мы больше лесами, а лес – листвяк и березняк, сосняк редко попадает по Бес Уряку и Амге-реке, а осинник примечен токмо по речке Егею.
Переправясь за Алдан и следуя к реке Белой, проехали следующие урочища: Чичимык озеро, длиною версты на две, а шириною на версту, Кереатм-речку, которая пала близ переезда в протоку реки Алдана, Оулбут-речку, которая в ту же протоку Алдана пала, которою ехали вверх мимо Тубуляги озерка до ее вершины, а от вершины выехали на Белую реку, которая по-якутски Тайдага называется.
Она течет из хребта, в Алдан пала от того места, где мы к ней приехали, верстах в 20. От переправы до сего места всего расстояния верст с 30, а порознь от переправы до Чичимыка озера – 15, от озера до речки Кереатм – 5, от Кереатма до Оулбута – верста, Оулбутом вверх до Тыбыляги озера – 4, от озера до вершины Оулбута – верста, а от вершины через хребет до реки Белой – две версты. Здесь ночевали, а лошадей кормили у Чичимыка озера.
От ночлега путь наш был вверх по реке Белой, чрез впадающие в оную с правой стороны по течению Сасыл, Улак и Лебини речки, у которой мы и ночевали, а лошадей кормили, не доезжая версты за 3 до реки Улака. Расстояния от ночлега до речки Сасыла 6, от Сасыла до Улака – 17, а от Улака до Лебини – 3 версты.
Следующего дня переехали мы впадающую в Белую с той же стороны Аргаджики-речку, которая от Лебини около 7 верст, а лошадей кормили у горы Тыллай-хая, то есть «ветряной камень», который так назван от беспрестанно веющего вкруг его ветра, а расстояния до него от Аргаджики верст с девять.
Верстах в 5 от Ветряного камня начинается черный лес, который верст на 10 простирается. Проехав им версты с три, ночевали. На другой день, выехав из помянутого леса, ночевали, для того что за сильным дождем до 4 часов пополудни с ночлега ехать не можно было.
Хаджала-речка от конца черного леса верстах в 5, пала в Белую по течению с левой стороны.
В 20 верстах от Хаждалы течет в Белую с той же стороны Чагдала-речка, по которой мы в сторону от Белой поехали.
Едучи вверх по Белой, переезжали ее три раза: в первый – между речками Улаком и Лебини, в другой – не доехав за две версты до Аргаджики-речки, а в третий – близ ВетреЯного камня.
И понеже тогда лето было не весьма дождливое, то переезды были благополучны, для того что вода токмо по черево была лошади, в противном случае по несколько дней бывает там простоя, ибо за чрезмерною быстриною реки в малолюдстве и на плотах перебираться опасно, для того что стремлением воды несколько верст на низ плоты уносит.
Между тем может посадить плоты на каржу или на камень, где и плот разнесет, и люди потонут, какие несчастия и при переборе на лошадях неоднократно случались.
По Белой реке леса весьма довольно, а лес еловый, сосновый, лиственничный и березовый. Много же по ней ерьника, тальника и смородины, а местами и можжевельника, особливо ревеня черенкового такое изобилие, будто бы оный нарочно был сеян.
Следуя вверх по Чагдале 23 версты, на 16 верстах надлежало нам переправляться чрез реку семь раз, и для того оного дня ночевали мы у четвертого переезда, в 8 верстах от устья Чагдалы речки, а лошадей в полдень кормили, не доехав за 5 верст до Чагдалы-речки.
От седьмого переезда в 15 верстах течет Юнакан-река, которая шириною около 30 сажен, а устьем пала в Алдан-реку. По сей реке ехали мы до самой вершины.
В 10 верстах от того места, где мы к реке Юнакану приехали, течет в Юнакан с левой стороны небольшая речка, которой якуты имени не знали, а по ней в полуверсте от устья есть накипной лед, Бусь-киоль («ледяное озеро») называемый, который ни в какие летние жары не тает.
Оный лед находится между высокими каменными горами, которые по-тамошнему Аранцы называются; в длину простирается оный сажен на полтораста, в ширину на – 80, толщиною – четверти на три, а видом совсем походит на вешний лед таков же синь, таков на поверхности шероховат и таков тропореховат от солнечного зноя. В проезде мимо устья объявленной речки в самые жары бывает холод.
На объявленных десяти верстах надлежит переезжать чрез Юнакан-реку 8 раз. Выше последнего переезда в версте разделилась она на две рассошины, из которых одна с юго-восточной стороны в северо-западную, а другая с востока на запад простирается.
У соединения рассошин, перебравшись за Юнакан в девятый раз, поехали мы по рассошине, которая к западу имеет течение, а до вершины ее только было восемь верст, однако и на оном расстоянии надлежало переезжать чрез нее три раза.
Между устьями сей реки и Белой, где они в Алдан впадают, по описанию морской команды, токмо тридцать одна верста расстояния. На вершинах объявленной реки, накормив лошадей и ехав чрез горы верст с 20, увидели паки вышеописанную реку Белую, чрез которую в версте от приезда и переправлялись; а по переправе, доехав до речки Букакана, которая от переправы в 3 верстах течет в Белую с правой стороны, ночевали.
Следующего дня, отъехав вверх по Букакану верст с 6, в сторону от нее поворотили и выехали на вершину Акыру-речки, которая устьем впадает в реку Юну верстах в 15, а от Букакана до вершины ее верст с 8.
Отъехав вниз по ней верст с 7, поехали в сторону и в 3 верстах лошадей кормили; потом, следуя вверх по Юне не в дальнем от нее расстоянии, к переправе приехали и стояли там для отдыха лошадям целые сутки, а переправа чрез Юну в 18 верстах от Акыры. Устьем она пала в Алдан-реку.
Тумусактак киоль («мысовое озеро») по правую сторону дороги от Юнской переправы в 3, а от берега ее версте в полуторе. Потом следует река Анча, почти не меньше Юны, однако в Юну впадает от того места, где мы к ней приехали, верстах в 5, а от Тумусактак-киоль 7 верст до ней положить можно.
Отъехав вверх по ней верст с 8, ночевали, а на другой день, в 13 верстах от стана, переехав Анчу против устья впадающей в оную с левой стороны речки, Темень Юльбюния («верблюжье падалие») называемой, следовали вверх по Верблюжьей речке и, отъехав верст с 10, лошадей кормили, а ночевали на Кучугуй-тарыне, то есть «малой наледи», которая поперек пади сажен на 200, а вдоль сажен на 50 простирается; толщина льда в пол-аршина, вид таков же, как у Бусь-киоля, а расстояния до ней от речки Верблюжьей верст с 10.
В 5 верстах от Кучугуй-тарына по той же Верблюжьей речке есть другая наледь, длиною 7, шириною трех сажен, а в 10 верстах от оной третья наледь – по той же речке, от которой в 5 верстах находятся вершины впадающей в Юдому реки Аканача.
В 18 верстах от вершины реки Аканачи по левую ее сторону есть наледь, Капитан-тарын называемая, которая в длину версты на три, а в ширину на версту простирается. Здесь мы стояли целые сутки.
От Капитан-тарына в 50 верстах следует наледь же, Кемь-тарын, которая и в длину, и в ширину по одной версте. Не доезжая за 20 верст до сей наледи, ночевали, а на другой день при наледи лошадей кормили, ночевали, же верстах в 8 от оной при озере.
Потом следуют так называемые большие и малые гари, а по-якутски Кем-орт и Кутчугуй-орт. Большие гари продолжаются верст на 5, а малые верст через 15; расстояния от озера до начала больших гарей 12 верст, а малые по окончании больших начинаются. Между гарями лошадей кормили, а ночевали изъехав малые гари.
В 15 верстах от малых гарей течет река Юдома, которая устьем в Маю-реку впадает. У переправы чрез оную реку поставлен крест, по которому место сие под именем Юдомского креста известно.
Строения по левую сторону реки Юдомы: две горницы, в которых живали морские офицеры, для приема и отправления привозимого из Якутска провианта и для караулу; две юрты и одна казарма для служителей, 5 амбаров, в которых экспедиционный провиант складывался, да в версте ниже креста – одна горница, зимовье да один амбар для поклажи провианта охотской команды.