Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

– Дядя Петя, это доченька моя, Жуженька. Полное имя – Жизель. Собака, конечно…

Дядька подмигнул Кате:

– Хату, значит, сторожит, балерина?

Катин папа Николай Николаевич засмеялся, услышав, как Петр обозвал дочкину любимицу:

– Ну… Не Мухтар, понятно, но в кресло никого не пускает, ни-ни… У нее свое кресло есть перед телевизором.

– Да она нам как ребенок… – покачала Жужу Катя. Та, вытянув вперед свою серьезную мордочку, слушала, поворачивая большие уши на звук.

– Я и гляжу… носишь ее, как грудную. Соски только не хватает. Жужа Кирилловна… М-да… Вот у нас на стройке случай был. У одного мужика собака была, – Петр обращался к Кате, но рассказывал всем, как прирожденный конферансье, – мелкая, ростом с тапок. Но злая. Он ее Нюсей звал, Нюськой. Потом женился. Пришлось перезвать на Люську, потому что жена его – Анна Афанасьевна, бухгалтер. Родилась дочь, Людмила. Что делать? Муськой собаку теперь зовут. Отзывается! И не столь важно, что теща у него Мария Дмитриевна. А может быть, вполне продуманная акция… А ты правильно Жужей назвала. Уже ни с кем не перепутаешь.

Николай Николаевич рассмеялся, Катя тоже вежливо улыбнулась. Но сделалось немножечко, самую чуточку обидно – за Жужу, за себя…

А Петр, глубокомысленно кивнув, пошел дальше. Их сторожевая собака, лежащая возле будки, для порядка подала голос, будто услышав, о чем шла речь. Жужа от ее рыка нервно вздрогнула всем телом, вместе со своими жемчужными бусами.

Обе девочки, десятилетняя «булочка» Маша и Оля, барышня четырнадцати лет, ходили следом за Катей и рассматривали ее, почти не скрываясь. Конечно, у Кати была необычная для деревни манера одеваться: одежда очень светлая, блузочка очень легкая, юбка слишком короткая, каблуки слишком высокие… А уж такой собаки, как Жужа, девчонки отродясь не видели: нарядная, в самом деле, как балерина – в розовом платьице с пышной юбочкой, с ожерельем на шее, бантиком на хохолке…

Младшая Маша, с улыбочкой на миловидном личике, спросила, с обожанием глядя снизу вверх:

– Катя, а ты кто нам – тетя?

Оля уточнила:

– Тебя как называть можно?

Катя погладила Машу по светленькой головке:

– Просто Катя… Я вам, вообще-то, никакая не тетя, я сестра двоюродная.

Кирилл, гуляющий с экскурсией по подворью, мимоходом уточнил:

– Кузина!

Девочки переглянулись. Катя заметила это и, примирительно обняв девчонок за плечи, сказала:

– Это во Франции кузинами называют двоюродных сестер. А я – Катя!

Младшая Маша внимательно посмотрела на Катю и изрекла:

– Модная ты, Катя. И красивая. Ты где работаешь, в магазине, наверное?

Катя наклонила голову, с интересом разглядывая сестренку:

– Нет, в НИИ одном, тепло– и массообмена. В Академии наук, в общем. Я – научный сотрудник.

Оля, легонечко толкнув Машу, сказала:

– Да хватит тебе, Машка, чего пристала? Пошли в хату, мама уже стол накрыла… Катя, ты колдуны любишь?…

…В доме царили порядок и чистота, наведенные по случаю семейного торжества, но то там, то сям виднелись милые приметы обжитого многочисленной ребятней жилища: на стене прикреплены детские рисунки, у входа – целая шеренга детских босоножек, сандаликов, сланцев…

Стол был накрыт не просто богато – он буквально ломился от невозможно вкусных белорусских и международных блюд: тут и драники, и колдуны, и соленья, и салаты. Нарезка украсила бы любой пафосный фуршет: серебрящаяся на срезе полендвица, колбасы двух сортов, сало в аппетитной посыпке из пряных трав и зерен… Блестели бутылки – как без того…

Петр Васильевич, одобрительно подмигнув Галине, радушно пригласил родню за стол:

– Смачна есцi, сваякi! Запрашаем да стала!

Николай Николаевич даже потер руки:

– Да уж: что смачна, то смачна!

А Кирилл просто замер в благоговении, завороженный этим буйством гастрономии:

– Галина Ивановна, вон тот… чудный… вон тот зверь… Юный свин… О-о… С голливудским загаром, – он указал на аппетитного жареного поросенка с кудрявой петрушкой во рту, – это не мираж? М-м, пахнет! Это не галлюцинация… органолептическая? Дайте-ка я его вилочкой протестирую…

Все шумно, весело и быстро расселись за большим семейным столом. Мальчишки Вася и Петя, втиснувшиеся было за стол, были мгновенно изгнаны: мать молча, выразительным жестом указала им на грязные руки… Девочки сели по обе стороны рядом с Катей, буквально не сводя с нее глаз. Мать попыталась было прогнать их и освободить место для Кирилла, но тому уже было явно не до условностей. Он с восхищением во взоре накладывал себе на тарелку и того, и сего… Оглядев стол с высоты своего роста, произнес прочувствовано, с выражением:

– Это просто праздник какой-то! Катерина, спиши рецепты!

Отец семейства Петр Васильевич с очень довольным видом встал во главе стола с поднятой полной рюмочкой:

– Праздник, Кира, будет у нас завтра. А это у нас просто семейный обед. Семья-то – вон какая! А вот представьте, как мы за стол сядем, когда у вас дети пойдут!

Кирилл и Катя мельком переглянулись, и это не укрылось от зоркого глаза Петра Васильевича:

– А к слову… Чего это вы тянете, молодежь? У нас в вашем возрасте уже Валерка бегал… в школу. Приедет завтра, студент. Да, пора уже, пора… А то… Жужу привезли… в бантике.

Галина выразительно нахмурила брови, незаметно для остальных дернула мужа за рубашку. Тот добродушно отмахнулся:

– А чего? Все ж свои. Так, у всех налито? Тогда, давайте, за все хорошее. За встречу!

Пока взрослые выпивали, голос подала сидящая возле Кати Маша, воспользовавшись паузой:

– Ты, Катя, рожай, не бойся. Только девочку рожай. Я ей тогда кукол всех своих передам. У меня их, знаешь, сколько? Я уже большая. И платья пышные тоже. Мне не жалко. Я из них выросла. Розовое бальное и сиреневое, с рюлексом.

Манера говорить Маше явно досталась от отца: дядя Петя вот так же отсекал одну мысль от другой, поступательно донося до собеседника, в общем, простые истины. Катя одной рукой придерживала на колене Жужу, а другой ласково обнимала дитя за плечики. Поцеловала сестричку в головку, украшенную разноцветными пластмассовыми заколочками… Заговорила с Машей, но смотрела почему-то на Кирилла, который в этот момент как-то излишне тщательно начал накалывать на вилку помидорные колечки и старательно не смотрел на жену: как будто ждал, затаившись, – что же она ответит девочке…

– Маша, я обязательно рожу кого-нибудь… Только не скоро… – Кирилл на этих словах как-то втянул голову в плечи. – Ну, не сейчас… Сейчас не могу: мне скоро защищаться надо будет…

Маша, сделав страшные глаза, тихо переспросила:

– От кого защищаться? Обижает тебя кто-то?

Кирилл услышал этот тихий детский шепот, оставил в покое недоеденный помидор, улыбнулся не сильно весело и тоже шепотом ответил, обращаясь к ребенку:

– Маш, ну кто ее в обиду-то даст? Я ведь рядом, Жужа не дремлет… Жужа, голос! Охраняй! – и Жужа послушно залаяла. – Просто Катя хочет стать доктором наук.

И после этого он отправил наколотые помидорные кружки в рот.

Катя, от которой не укрылась тщательно замаскированная ирония, прозвучавшая в словах мужа, объяснила девочке:

– Это так называется – защита докторской диссертации…

Было заметно, что Маша поняла не все, но все равно довольно и хитренько улыбнулась:

– Доктор – это хорошо. Детей лечить будешь? А куришь тогда зачем? Я видела, как ты курила… Доктора не курят.

В разговор вступилась старшая Оля:

– Отстань, Машка. Сейчас все курят. Почти. И доктора тоже.

Перед кабинетом УЗИ чинно сидели мамочки, одна из которых странно выделялась на общем фоне роскошной свадебной прической, украшенной беленькими цветочками, стразами и прочей свадебной мишурой. Унылое ее личико было покрыто таким же праздничным – с нарощенными ресницами и стразами – макияжем. Халат, впрочем, контрастировал с кукольной головкой, потому что был он обычный, видавший виды, одним словом – казенный. Мамочка была сколь прекрасна, столь же и грустна.

Сидящая рядом мамочка, ничем, кроме «крабика» в волосах, не украшенная, с любопытством рассматривала соседку. Спросила запросто, без церемоний:

– Ты откуда, такая красивая? Из ресторана привезли?

Невеста покачала произведением парикмахерского искусства:

– Не доехали. Из ЗАГСа.

Вторая мамочка продолжила интервью:

– А чего так? Срок какой?

Невеста пожала плечами:

– Двадцать четыре. С половиной… До родов далеко. Букет подружкам за спину бросила и… Так схватило… А врач сейчас говорит: да ничего страшного, бывает. Полежи недельку… Вот тебе и свадьба, вот тебе и медовый месяц.

Любопытная мамочка хмыкнула:

– Ну, по-моему, медовый месяц у вас гораздо раньше был… Нормальный ход… А букет-то твой поймал кто-нибудь?

Успевшая стать женой иронично кивнула:

– Ага. Фотограф поймал. Чуть камеру ему не разбила…

Ее собеседница и вовсе развеселилась:

– Да, не повезло, так не повезло!

Невеста покосилась:

– Кому – мне или фотографу?

Мамочка в «крабике» уточнила:

– Обоим, по-моему…

Новобрачная задумчиво почесала носик – и маникюр оказался тоже со стразами:

– Еще Кристинке, свидетельнице, не повезло. Она так хотела букет словить. Надо ей, понимаешь. Никак на ней ее этот не женится…

Из кабинета УЗИ выглянула медсестра, выкрикнула негромко:

– Колесникова, пройдите!

Невеста еще пару секунд сидела, как будто этот призыв ее не касался, потом подхватилась:

– Ой, это же меня! Я – Колесникова! Не привыкла еще…

И улыбнулась, в одно мгновенье став удивительно красивой, как и положено девушке в лучший день ее жизни…

На операционном столе лежала родильница, от пояса закрытая занавеской. Вера Михайловна и Бобровский стояли рядом, полностью готовые к работе: в операционных халатах, в шапочках, в повязках на лице, за которыми, как в амбразуре, виднелись глаза. Пока анестезиолог вводил наркоз и вполголоса разговаривал с пациенткой, Бобровский внимательно смотрел на Веру Михайловну:

– Верочка, а у тебя глаза усталые. Только сейчас заметил. Не высыпаешься?

Вера улыбнулась в ответ – одними глазами:

– Да по-разному… Кстати, у вас тоже глаза… грустные.

Бобровский тоже улыбнулся, и его большие глаза едва заметно сузились:

– Причину знаешь?

Вера Михайловна пожала плечами, глядя в сторону: «О чем бы это он?»

Тем временем анестезиолог предложил пациентке:

– Давайте посчитаем от одного до двадцати…

Мамочка, закрыв глаза, послушно начала считать:

– Один… Два… Три…

А Бобровский все смотрел на Веру Михайловну, внимательно и нежно. Сейчас, когда лицо было полностью скрыто маской и на лоб надвинута шапочка, видны были только глаза. Вера Михайловна неожиданно смутилась: это был очень мужской взгляд…

Тысяча мыслей пронеслась в воображении Веры. Среди них – две-три фантастические, парочка крамольных, одна – грешная…

– Владимир Николаевич, вы меня смущаете, – честно сказала она.

В глазах Бобровского тут же начали посверкивать искорки:

– Не все же вам меня смущать, Вера Михайловна.

Анестезиолог их не слушал, он скомандовал:

– Можно оперировать.

Бобровский поднял правую руку, в которую ассистент (а это была медсестра Света) положил скальпель. Все, шутки кончились, врач опустил глаза и едва заметно нахмурился: он работает…

А в четвертой палате Катя продолжала рассказ:

– Знаете, как в науке бывает? Если какое-то явление в процессе опытов повторяется с такой степенью частоты, что наблюдается определенная закономерность, значит, пора делать выводы.

Соня попросила:

– Кать, а попроще?…

Катя рассмеялась в ответ:

– Да проще не бывает!.. Когда вокруг много детей, начинаешь понимать, чего конкретно тебе в жизни не хватает. Ребенка!

Двое мальчишек, Вася и Петя, мигом проглотившие все положенное матерью на тарелки, как ураган, убежали из-за стола. И через мгновение со двора уже слышался их победный крик, с которым мальчишки на хорошей скорости убегали прочь…

Петр Васильевич, кивнув в сторону окошка, за которым стих, удаляясь, боевой клич сыновей, сказал:

– Лето! Скоро жабры вырастут: день и ночь на речке…

– У этих мальчишек, братьев моих младших, Васьки и Петьки, не только жабры выросли, у них явно еще по пропеллеру в заднице выросло. Нет, хорошие мальчишки: мать сказала в магазин за хлебом сбегать – мигом! Сбегали – и опять куда-то погнали, по своим делам… Кирилл машину открыл – здесь уже! Вопросы задают, под капот заглядывают… За руль попросились! Кирилл же не знал, что отец их называет «сверхзвуковые истребители»… Оказалось – да! Сверхзвуковые! И именно – «истребители».

Мальчишки ползали по всей машине и под ней тоже. Кирилл, сдержанно-солидно жестикулируя, показывал им, как включается то, как – это, как работает кондиционер, как дворники, как опускаются стекла в окнах… Неожиданно включилась сигнализация, Кирилл выключил ее, потом мальчишки несколько раз провели эксперимент со «сработкой»…

И вот уже, скроив просительные мордашки, мальчишки попросили порулить. Сначала Кирилл, стоявший уперев руки в боки и нахмурив брови, отказал. Но когда подошедший ближе Петр солидно кивнул: мол, да, умеют, Кирилл разрешил, сделав гостеприимный жест рукой. Старший Петя сел за руль, сам Кирилл сел в качестве инструктора рядом, сзади маячил Васька. Тронулись… Поехали… Резко набрали скорость… Петр Васильевич, кляня себя за поспешную выдачу гарантии, понесся следом! И если бы не хорошая реакция хозяина машины Кирилла, экипаж непременно врезался бы в яблоню!

Петр вытащил наследника из-за руля, наградил за успешное вождение звонким подзатыльником. Васька не стал дожидаться своей доли и выпрыгнул сам. Миг – и двух «сверхзвуковых истребителей» уже простыл след…

Затишье продолжалось недолго: в дом забежал соседский мальчишка и голосом мультяшного плохиша донес, что «Васька и Петька на стройке шифер в костер бросают». Кирилл и дядя Петя побежали туда…

…чтобы спустя минут пятнадцать прибежать обратно: первенство осталось за «истребителями», а с небольшим отрывом за ними примчалось старшее поколение. Мальчишки успели не только вбежать в дом, шустро, не сговариваясь, метнуться в спальню, но и – с ловкостью необыкновенной – забиться под широкую родительскую кровать…

Катя с тетей и матерью готовила на кухне. Но Галина маневр мальчишек заметила и сразу поняла, в чем дело:

– Ага, ясно. Опять чего-то насобачили…

И решительной походкой направилась в спальню.

Вся стайка женщин побежала следом, а ничего не понимающая «тусовщица» Жужа возглавила всю эту процессию. Девчонки Маша и Оля хихикали, наперебой на бегу объясняя Кате:

– Сейчас будет концерт по заявкам… Запоют, как нищие в электричке… Мамину любимую, про сыночка…

Тетя встала возле кровати на колени, заглядывая вниз:

– Чего забились уже? Вылезайте сейчас же! Вон, отец идет… Что натворили? А? Думаете, защищать буду? А ну признавайтесь!

В темном углу под кроватью виднелись два хитрых чумазых личика. И вдруг одновременно, неожиданно слаженно, на два голоса, пацаны начали исполнять старинную песню: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка – никогда…»

От этих тонких и «жалестных» голосов начали хохотать городские женщины и мелко хихикать девчонки. Когда в комнату вошли злой Петр и веселый Кирилл, голоса из-под кровати начали звучать громче и выразительнее.

– Эй, песняры! – вклинился в выступление отец дуэта. – Если бы шифер кому-то из вас в лоб попал, сейчас один бы уже запевал… как Робертино Лоретти!

Кирилл добавил, в тон дяде:

– А если бы в глаз – как Стиви Уандер!

Петр, нахмурившись, уточнил у Кирилла:

– Это кто?

Кирилл не выдержал, засмеялся:

– Один знаменитый американский певец. Но слепой. «Ай джаст кол ту сей: ай лав ю…»

Мальчишки под кроватью замолкли. Потом младший Васька проговорил тихо, виновато:

– Батя! Мы пошли карбид искать, в речку бросать… Шипел чтобы… Не нашли. Шифер только нашли. Ненужный.

Петр упер руки в боки и выразительным жестом указал матери на супружеское ложе, то есть на скрывающихся под кроватью сыновей:

– Мать! У тебя работы по дому нет срочной? Грядки прополоть? Двор подмести? Корову напоить? У мужиков от безделья крышу сносит.

Катя сидела на своей кровати оживленная, будто вновь оказалась в Озерках…

– Но крыша поехала у сарая. И все бросились ее чинить. А как же: там ведь у них – стационарное гнездо аистов… Аисты живут, живые! А потом была свадьба!..

Серебряную свадьбу Буслов запомнила не только их столичная родня: хороший праздник имел продолжение – еще две пары поженились потом!

Сидящий во главе стола Петр, и в мирное время любивший поговорить, на правах хозяина не прекращал общаться с гостями ни на минуту. И если не провозглашал тост, так травил обычные свои байки-притчи.

– А вот у нас на стройке случай был, – подобно былинному сказителю начинал он со своего обычного эпиграфа, – поехал один наш мужик, Игорь, с женой в Египет, по горящей путевке, недорого. И взяли с собой тещу. А она женщина видная, выразительной внешности, хотя ей уже… ну, не знаю. Не сорок даже лет. Года 43. Зашли они в магазин. Продавец-египтянин смотрел-смотрел на эту тещу и говорит: «Эта мадам кто тебе?» Игорь говорит: «Теща, а чем, мол, вызван вопрос?» Продавец говорит: «Красивая. Замужем она?» Нет, мол. В разводе. Египтянин заволновался: «Я бы женился на ней. 150 верблюдов дам за нее». Игорь тут же теще говорит: «Анастасия Анатольевна, вас сватают за 150 верблюдов». Она опешила слегка, но потом тихо так говорит: «Да я и за одним досыта нажилась…» А потом уже серьезно: «А чего так много дает за меня?» Был задан и этот вопрос. А египтянин Игорю объяснил: «Это не много, это нормально. А вообще – женщина как бриллиант: чем больше граней, тем дороже…»

Вероника стояла и внимательно читала распорядок дня в отделении, в задумчивости кусая длинный ноготок. На пальце сверкал нескромный бриллиант, который не мог не привлечь внимание медсестры Светы, которая подошла к ней и протянула направление:

– Кругликова, вам на КТГ. Возьмите пеленку. Кабинет 208. И… наденьте халат.

Вероника проигнорировала слова медсестры, двумя пальцами взяла бумажку, неторопливо направилась к палате. Прокофьевну, которая мыла стеклянную дверь в процедурную, она не заметила. Но та заметила ее и, главное, прекрасно слышала, что сказала медсестра Света. Старушка доброжелательно обратилась к Веронике, не чуя беды, просто из желания объяснить:

– Ты штанишки эти, лосины, сними. Животик-то вон как перетянут. Тебе оно красиво, идет, ты вон какая аккуратная. А маленькому, может, неудобно. И врачу неудобно тебя смотреть. Ты рубашечку надень…

Вероника, которая до этого момента была сосредоточена на своих мыслях, вскинулась с ее обычной вздорностью:

– Что вы все время лезете ко мне? Какое вам дело? Это специальные лосины, из бутика для беременных, они сорок евро стоят, ясно? И чего это вы мне тыкаете? Чего вы меня нервируете? Вы не врач, ваше дело, вон – тряпка! И швабра! Я понятно выражаюсь? Черт знает что!

Прокофьевна с искренним недоумением смотрела на злючку:

– Ой! И черта поминать не надо бы! Не надо, дочка! Ты же беременная. Не чертись! Нечистого помянешь, а он – вот он, тут как тут!

На этих словах белокурая бестия прищурила глаза:

– Хватит всякую ерунду городить! Я на вас врачу пожалуюсь!

Поняв, что неуравновешенная мамочка просто не слышит ничего из того, что ей говорят, Прокофьевна развела руками:

– Ну, тогда ты первая будешь, кто на меня пожалуется! За сорок-то лет работы!..

Однако это не впечатлило вредную Веронику:

– Но не последняя, я так думаю! – отрезала она и удалилась в палату, еще раз смерив маленькую старушку взглядом.

Та осталась стоять с зажатой в руках тряпкой. Озадаченно посмотрела на эту тряпку и, махнув рукой, снова взялась за работу. В конце коридора показалась Наталья Сергеевна. И у старушки немножко отлегло от сердца: была бы Наташа тут рядом, чуть раньше, уж она бы ее в обиду не дала. Ни за что бы не дала.

В четвертую палату вернулась с УЗИ Соня. Аккуратно свернула пеленку, положила ее в тумбочку и рассказала подругам по палате новость:

– А сегодня невесту из ЗАГСа прямо привезли.

Катя спросила:

– Переволновалась? Или уже на сносях?

Соня пожала плечами:

– Да срок приличный, ну, может, чуть меньше, чем у меня…

Ксения заметила:

– Сейчас многие вот так, до последнего с ЗАГСом тянут.

Соня кивнула, соглашаясь:

– Да потому что по залету женятся. Что, не так?

Катя примирительно проговорила:

– Да ладно, девочки… Залет… Все равно же любовь. Залета одного маловато, по-моему, чтобы пожениться.

Веселая Ксения подтвердила:

– Это точно. И с залетами не женятся, если не хотят. А многие и вообще в ЗАГС не ходят, принципиально. Большое дело – штамп в паспорте! Так уж, дань традиции…

Катя посмотрела на девчонок с веселой укоризной в глазах:

– Но ведь неплохая же традиция, а?

И, отвернувшись к окну, вспомнила…

Семейный праздник был в разгаре. Бегали вокруг порядком разоренного стола дети, куда веселее и оживленнее разговаривали взрослые. Благостный гурман Кирилл пересел поближе к жене… Приехавший позже всех на родительскую свадьбу старшенький, студент Валерка, привез с собой подружку – миловидную длинноногую студенточку-горожанку, которая очень симпатично смущалась, когда Валеру в который раз за вечер спрашивали, «как невесту зовут».

Настоящая, серебряная «невеста» тетя Галя встала со своего места и обратилась к сидящим за столами гостям:

– Ну что, родня! Спасибо, что пришли к нам с Петей на свадьбу, большинство – во второй раз… Принесли нам подарки, спасибо, все пригодится… А я тоже хочу вам подарок сделать. Вернее, не всем, а только женщинам – большим, маленьким, невестам, замужним… Мы с дочками сами делаем… Оля, принеси!

И Оля вынесла из глубины дома большую плетеную корзинку, полную самодельных куколок – из намотанных на палочку тряпочек, с поднятыми кверху руками, – начала обносить всех гостий. Остановившись возле Кати, долго выбирала и, наконец, протянула ей куклу-маму с куклой-дочкой, держащейся за подол.

Галина с удовольствием наблюдала за ловкой дочкой, которая быстро раздала куколки-обереги…

– Вот, мои дорогие. А куклы – со значением: чтобы руки вы не опускали! Пока мы с вами рук не опускаем, семья и держится. И желаю вам всем дожить до своих серебряных и золотых свадеб.

Катя растрогалась от этих простых слов, наклонилась к плечу Кирилла, а Жужа, как будто прочувствовав волнующий момент, лизнула свою «маму» в лицо… А Катя встретилась глазами с невестой-студенточкой, и в какое-то мгновение между ними возникло тонкое взаимопонимание. Они обе были немного чужими здесь, в деревне, и в то же время – своими. Потому что эти люди, сидящие вокруг, были их родней: для Кати – настоящей, для Валеркиной подружки, возможно, будущей…

Наташа стояла возле сестринского стола, на котором лежала пачечка листков со свежими анализами, и читала строчки, написанные на таком же желтоватом листочке, на чистой стороне:

Она и не заметила, что читала стихи вслух… Оглянулась по сторонам. Из ближайшей палаты выплыла и прошествовала далее санитарка Елена Прокофьевна. Наташа окликнула ее:

– Елена Прокофьевна! Вы не заметили, кто анализы из лаборатории принес?

– Таня, вроде. Или Света? Кто-то из сестер, как всегда. А что? Потерялось что-то?

Наташа улыбнулась, глядя в пол:

– Да нет, нашлось…

…По двору под окнами отделения, не торопясь, шла небольшая семейная группка: молодой человек с двумя чем-то наполненными пакетами, две девочки-подростки и мальчик лет пяти. Все четверо были повязаны одинаковыми шарфами, только у мужчины он виднелся из ворота куртки. Девчонки вели малыша за руки, мужчина на ходу набирал номер на телефоне…

В четвертой палате Катя стояла и смотрела в окно. Первая увидела идущих по двору посетителей:

– Господи, как на Буслов моих похожи издалека… Но дядя Петя, видно, с утра один приезжал. Он такой, ранняя пташка…

И тут у Ксении на тумбочке зазвонил телефон. Она приняла вызов, приподнимаясь на кровати:

– Что, уже пришли?

Ксения подошла к Кате и тоже стала смотреть в окно:

– Вижу, вижу… Молодцы. И Виталика привели, зайки вы мои… Сейчас спущусь. Вы во двор идите, налево…

Катя все смотрела на Ксенину семью:

– Слушай, а мне и правда показалось: мои из деревни приехали!.. Это я, наверное, просто соскучилась… – Катя бросила взгляд на часы. – О, скоро уже Кирилл придет.

Веселая Ксения как могла быстро шла по коридору: не терпелось обнять своих…

А на весах стояла капризная Вероника, пытаясь двигать гирьки, что у нее плохо получалось. Обводя сердитым взглядом окрестности, Вероника сканировала, как из ординаторской вышла Вера Михайловна, и властно, тоном, не терпящим возражений, обратилась к ней:

– Доктор! Подойдите, пожалуйста. Что-то у меня не выходит тут…

Вера Михайловна без лишних разговоров передвинула гирьки как надо и объявила результат: