Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

– Ничего… Нормально…

На этих словах подруг по палате в помещение вплыла мамочка Сергейчук… чуть было не ошибившаяся дверью:

– Ой, мамочки… Нет, мне не сюда… – и свернула в туалет.

Вера Михайловна бросила на нее мимолетный взгляд, вспомнив, что Наташа как раз сейчас уже готовилась к операции кесарева сечения…

Недолгий визит Сергейчук на мгновение отвлек внимание врача, и в это время одна из мамочек, Сазонова, что-то быстро спрятала в тумбочке, стараясь скрыть это «что-то» от врача.

К ней первой и подошла Вера Михайловна:

– Сазонова, ну, что вы как маленькая. Я все вижу – снова нарушаете диету!

Сазонова, и без того «кровь с молоком», прямо персик, покраснела и смутилась, пытаясь замести следы:

– Это все… диетическое…

Вера Михайловна, проверяя, не отекают ли ноги у пациентки, несколько раз нажала пальцем, наблюдая, как быстро расправляется след, проговорила с укоризной:

– Вы же не меня обманываете – вы своего ребенка обманываете. У вас гестоз, а вы зефир в шоколаде кока-колой запиваете. И после этого говорите, что у нас весы барахлят…

– Они не очень… точные у вас, – неуверенным голосом ответила Сазонова.

Вера Михайловна перешла к другой пациентке, Лене Петровской, а Сазоновой ответила:

– Ну да, не электронные. Плюс-минус тридцать граммов.

– Приляг! – это Вера Михайловна обратилась уже к Лене и стала слушать трубочкой животик. – Ребеночек шевелится.

Лена кивнула со счастливой улыбкой, а Вера добавила:

– Поменьше бегай, соблюдай постельный режим. Не волнуйся. Не вздумай конспекты штудировать.

Прослушав еще, оценивающе глянула на нее, потом спросила строго:

– Не куришь?

Уже севшая на кровати Лена испуганно замотала головой:

– Я еще на первом курсе бросила!

Врач усмехнулась:

– Вот и молодец, что бросила… – и перешла к Кате Молчан. Та, судя по объемному животику, находилась накануне родов:

– Как чувствуете себя?

Молодая женщина ответила с улыбкой:

– Не спала сегодня почти… Толкается…

Катя бережно держалась за живот, а Вера, приложив трубку к животу и отняв ее, сказала ей ласково, почти просительно:

– Давайте-ка на осмотр сейчас сходим, а потом на КТГ… И будем готовиться…

Катя обеими руками взялась за щеки…

– Не бойтесь, все хорошо, – погладила мамочку по плечу Вера. – Пора.

В это время в палату заглянула санитарка Елена Прокофьевна со своей тележкой:

– Кто Петровская?

Ленка совсем по-школьному подняла руку.

– Принимай витамины!

Старушка поднесла большущий пакет к ее кровати, посмотрела на нее по-матерински ласково:

– Ты не школьница ли? В куклы, небось, еще играешь?

Ленка растерялась:

– Ну, что вы, бабушка! Я уже замужем. Я студентка.

– И-и… – махнула рукой Прокофьевна, вся сморщившись от улыбки. – Первое дите – последняя кукла!

Лена взяла в руки яркий полиэтиленовый пакет – тяжелый! Что там?… Фрукты, соки, минералка, йогурты… Положила пакет на кровать и бросилась набирать номер на телефоне:

– Вась, ты чего, банк ограбил? Откуда деньги? Ну, в смысле, это ты передачу?… Нет?

Вася что-то ответил, отчего брови Петровской изумленно полезли вверх. Она отключила телефон со словами:

– Ну, ладно… Странно как-то.

Лена вышла в коридор и без особого труда догнала шедшую со своей вкусной тележкой дальше по коридору Прокофьевну.

Старушка как раз открывала следующую дверь.

– Скажите, а кто это мне передал? Ну, в смысле, пере дачу Петровской? – немного стесняясь, спросила Лена.

Прокофьевна, перебирая пакеты, сверяла номер палаты с номером и фамилией на бумажке. Оторвавшись от этого важного дела, посмотрела на Ленку с отсутствующим видом, но потом что-то припомнила:

– Ну, по виду – не мама, точно. Строгая такая. Не улыбается. Но красивая. На артистку похожа. И гостинцы хорошие. Свекровь, наверное?…

Лена пожала плечами:

– Моя свекровь в Бресте живет… И вообще, позвонила бы… Я бы к ней вышла…

Задумавшись, Лена медленно пошла в обратный путь, по направлению к своей палате. И вдруг остановилась в замешательстве… Опять обернулась к Прокофьевне за неимением другого источника информации:

– Неужели Людоед?… Людмила Викторовна?

Прокофьевна даже перекрестилась:

– Борони, Боже!.. Неужели фамилия такая страшная, как у нехристя… Людоедова!.. Надо же…

Пошла дальше, вся погруженная в анализ «страшной» фамилии. Потом повернулась к Лене, которая еще стояла посреди коридора:

– По мужу, видать. Тут уж как повезет… Вот одна мамка лежала – Крысь. Да. Ну, это еще куда ни шло… И Песюган еще была, Жанна…

Лена, решив не посвящать добрую старушку в тайну прозвища «Людоед», покивала и пошла в палату. А Прокофьевна продолжала вспоминать уже без слушателя, как бы сама с собой:

– Да. И еще говорила: «Я Песюган, через «е». Хотя – чего уж… Хоть и через «е», а все одно… Людоедова!.. Ну-ну.

День катился к закату. Вера и Наташа в ординаторской в две руки набирали эпикриз на компьютере. Вернее, Вера набирала, а Наташа по ходу корректировала ее работу. Наташа взяла в руки историю болезни, прочитала про себя, как стихи, а потом воскликнула:

– Надо же! Произведена консервативная миомэктамия с метропластикой. Удален узел 15 см!.. Ого! Матка при этом сохранена, и женщина может иметь ребенка.

Вера кивнула, не отрываясь от клавиатуры:

– Да, это в самом деле здорово… Еще недавно… о ребенке уже нужно было бы забыть… Нет, Бобровский, конечно, врач Божьей милостью…

Наташа, как будто не услышав этой реплики, мечтательно смотрела в потолок, на губах замерла нежная улыбка влюбленной женщины.

– И оперирует, как бог, и вон, даже эпикризы пишет – хоть в диссертацию, хоть в учебник вставляй. Как стихи!

Вера Михайловна коротко и с симпатией, но все же с легкой иронией посмотрела на коллегу. Затем произнесла с ностальгией в голосе:

– Знаешь, он ведь хотел быть кардиологом… В институте еще шутили: Бобровский без работы не останется – сколько сердец разобьет, столько и починит. И чем больше – тем лучше! Чтоб до пенсии хватило!..

Наташа удивленно подняла брови:

– Что ж его в гинекологию из кардиологии-то кинуло? Есть, по-моему, кое-какая разница. Довольно существенная.

Вера отложила историю болезни, откинулась на стуле и пожала плечами:

– Да, он потом в интернатуре перепрофилировался, и как-то вдруг… Подумал, взвесил… Возможность быстрого карьерного роста, наверное.

Наташа вздохнула:

– Ладно. Давай дальше. «Показана комплексная гормональная терапия…»

Вера Михайловна целый день продержалась и никому, даже Наташе, не проговорилась, куда собирается идти вечером. Но для данного мероприятия просто необходимо было переодеться. Нужный наряд она предусмотрительно взяла из дому и оставила в объемном пакете в гардеробе. И вот, дождавшись конца рабочего дня, переоделась и, надеясь не встретить никого из коллег, с которыми попрощалась, сославшись на необходимость уйти чуть раньше, выбегала из отделения. И надо же: на первом же повороте коридора столкнулась с доктором Бобровским.

Двух секунд ему хватило, чтобы разоблачить Веру. Фамильярно распахнув полы легкого пальто и оценив покрой яркого облегающего платья с широкой юбкой, он пропел:

– Вера Михална, это что ж вы такое творите! Это для кого же такая красота на рабочем месте? И кто этот счастливец, к которому вы спешите, алая как заря? Если не муж, вызову на дуэль! На скальпелях и стетоскопах!

Вера сразу поняла: не стоит отпираться, лучше сознаться раньше, чтобы избежать завтрашних разборок в ординаторской:

– Не поверите, Владимир Николаевич, на танцы иду.

Бобровский позволил себе усомниться:

– Что, одна?

Вера засмеялась озорно: уж очень богатая интонация получилась у начальника – тут тебе и ревность, и надежда, и даже – чуточку – обида. Ишь ты, кардиолог!..

– С кавалером! – прищурилась она загадочно. – С кабальеро, то есть!..

А потом решила не интриговать и сказала просто:

– С мужем. Сальсу танцевать! По рекомендации вашего профессора Мищенко, кстати.

Не успел Бобровский высказать Вере свое отношение к рекомендации специалиста по планированию семьи, как со двора раздался их с Сергеем условный сигнал – три коротких гудочка с «притопом».

– Все, побегу: сигналит… – и Вера, уходя, не удержавшись, немного вильнула бедром: а, пусть завидует!

И убежала.

Бобровский с интересом посмотрел ей вслед:

– Да слышу… Ну, дает Сан Саныч: сальса… Надо же. А я думал, это соус… Острый…

Вера и Сергей пришли в назначенное место заранее. С первого взгляда этот танцевальный клуб производил очень приятное впечатление: в довольно просторном, хорошо освещенном гимнастическом зале, украшенном зеркалами во всю стену, откуда-то сверху звучала пленительная латиноамериканская мелодия. Под эту томную, немного тягучую, но все же ритмичную музыку на блестящем полу танцевали пары. Инструктора пока не было: до начала занятий оставалось минут пять.

Вера Михайловна вполголоса обратилась к мужу:

– Давай попробуем сами… Посмотрим и попробуем.

Сергей помялся, но подчинился Вере. Он ведь неплохо танцевал традиционные танцы – танго, вальс. Почему бы и не сальса? Обнял жену так же, как партнер тоненькой девушки, танцующей рядом. Тоже хорошо танцевавшая и всегда легко увлекающаяся Вера, вертя головой по сторонам, быстро поняла, как именно нужно двигаться, и своими движениями пыталась «растормозить» сдержанного Сергея. Сначала получалось не очень…

Но потом они начали входить во вкус – все свободнее и эротичнее двигалась Вера, и постепенно ее грациозная пластика заметно воодушевила Сергея…

Инструктор появился из-за зеркальной двери, как фокусник. Каково же было изумление Стрельцовых, когда он оказался ни кем иным, как профессором Мищенко, собственной персоной!

Поприветствовав присутствующих, профессор начал мастер-класс:

– Минуточку внимания! Я к дамам сейчас обращаюсь. Представьте себе, что вашего партнера вы видите сегодня впервые. И внезапно в вас вспыхивает страсть! Удар молнии! Прямо в сердце! Вам во что бы то ни стало нужно его обольстить. Сегодня или никогда!

Инструктор на глазах заводился, входил в роль… Светило притянул к себе ближайшую танцовщицу, изобразил томный и загадочный взгляд, начал делать резкие повороты, протянул призывно руки: пальцы трепетали, плавно изгибалось все его небольшое ловкое тело… Остановился – вдруг. Зорко оглядел пары, и его выбор пал на красивую Веру и атлетичного Сергея, которые стояли в первой линии.

Мищенко хитро улыбнулся им и поманил к себе двумя ладонями:

– Так, попробуем продемонстрировать… Вот вы, будьте любезны, выйдите в центр. Дама, попробуйте заинтриговать своего кавалера так, чтобы… к концу вечера он сделал вам предложение! Как минимум – руки и сердца!

И рассмеялся, весьма довольный своей остротой.

Вера приняла вызов. Посмотрела на Сергея немного исподлобья и начала танец соблазнения и страсти. Сергей улыбнулся жене: что ж, еще посмотрим, кто кого…

Мищенко, похоже, не ожидал подобной прыти от новичков. Он даже захлопал в ладоши:

– Вот! Вот что я имел в виду! Сергей! Не сдавайтесь! Наступайте! Прижмите ее руки к своим бедрам! А теперь оттолкните! Нет-нет, руку не отпускайте! – Вера и Сергей повторяли его команды, не забывая об импровизации. – Назад! Ага-а! Она целиком в вашей власти! Вы – мужчина! А она – ваша законная…

Инструктор при этом бегал вокруг танцующих Стрельцовых, как рефери по боксерскому рингу, а остальные танцоры, не сводя глаз с «показательных выступлений», послушно повторяли их движения.

– … добыча, которая только думает, что она – охотница! Она попалась! Крепче прижмите ее к себе! А теперь поворот! – Мищенко почти кричал, так увлекся. – Наклоните до земли! Ниже! И – рывок к небесам! И смотрите, смотрите ей в глаза. Так, чтобы ваш взгляд проник в ее сердце! И она ответит вам «ДА»!..

Сергей приблизил лицо к Вериному и, под заключительный аккорд, уже без команды инструктора, а по своей личной инициативе коснулся ее губ быстрым поцелуем. И так, чтобы слышала только она, спросил:

– Да?…

По коридору отделения, чуть-чуть излишне покачивая бедрами, шла красивая, но усталая докторесса Наташа, уже без халата: рабочий день окончился. Закрывая дверь своего кабинета, Бобровский улыбнулся ей и приветливо спросил:

– Ну, как, двойню сегодня приняла, Наташа?

Наташа покосилась на него, отрицательно покачала головой:

– Владимир Николаевич, я же вчера дежурила. У меня только на дежурстве двойни через раз. А сегодня Сергейчук кесарили. Девочка, доношенная, все в рабочем порядке.

Бобровский потер виски:

– Черт, день на день похож. К вечеру себя в зеркале не узнаю. В самом деле, дежурила ты вчера!.. Старею, по всему видать. А вчера как отстрелялась – «дуплетом»?

Наташа улыбнулась «старику»:

– Нет, как-то обошлось… Но вообще, тяжелое было дежурство… Пришлось покрутиться…

Владимир Николаевич повторил задумчиво:

– Покрутиться… Наташа, а ты знаешь что такое – сальса?

Наташа пожала плечами:

– Знаю, это танец такой латиноамериканский, – и после секундной паузы уточнила, внимательно глядя на Бобровского (что он имеет в виду?): – танец страсти и любви…

Тот одобрительно кивнул:

– Молодец, знаешь. А вот я думал, что это соус такой.

Наташа всплеснула руками:

– Бог ты мой! Ну почему у вас, мужчин, еда всегда на первом месте? Никакой романтики.

Бобровский взял ее под руку и повел к выходу:

– Наташа, мы с тобой медики, и оба знаем, что на первом месте и у мужчин, и у женщин стоит основной инстинкт. Только женщинам, чтобы он проснулся, нужны душевные силы, а мужчинам – физические.

Наташа испытывала большое удовольствие от того, что они с Бобровским шли вместе, и разговор завязался такой интересный, такой содержательный:

– Похоже, что вы у нас явно недоедаете, Владимир Николаевич.

Эта мысль удивила Бобровского:

– Да нет, просто острые соусы… – а потом понял, что лихая Наташка намекает на другое, – … ты в этом смысле?

И даже сразу не нашелся, что сказать.

Та обрадовалась минутному замешательству и решила перенять инициативу, резко затормозив движение:

– Пойдемте, доктор, я вас пирожками угощу, волшебными. Домашние, вкусные, не оторваться. Два шага назад – в ординаторскую.

Бобровский прищурился:

– Да я уж и не знаю, как теперь реагировать – это что, предложение?

Наташа не стала скрывать:

– Это приглашение. Вы ведь не спешите никуда? Ну, соглашайтесь. А я вам кофе сделаю по своему фирменному рецепту. Очень вкусный. Я ведь тоже не спешу…

Бобровский разрывался между пирожками и…

– Наталья – змей ты искуситель! – он смотрел женщине прямо в глаза, и взгляд этот голубоглазый был вполне красноречив: ее маневры ему вполне понятны. – Ведь не устою, паду под натиском, слаб человек… и голоден, а значит, беззащитен. Ты на это рассчитываешь?

Она и не думала отпираться:

– Вот на это-то вся моя надежда. Пойдемте-пойдемте, Владимир Николаевич… Слава богу, девчонки вчера все не съели.

Бобровский глянул на часы:

– Так, я сейчас поднимусь к начмеду, а то он домой уйдет, и сразу вернусь. А ты пока ставь чайник.

Уходя по коридору, он все же обернулся:

– Наташка! Пирожки я люблю с мясом. Я Тигр.

Не скрывая своей радости, Наташа сделала жест – «йесс!»

И в этот прекрасный момент, когда счастье было так близко, послышался какой-то топот по коридору, на который обернулись и Наташа, и не успевший далеко уйти Бобровский. К Наташе, запыхавшись, подбежала медсестра из оперативной гинекологии:

– Наталья Сергеевна, к нам пациентку в гинекологию по «скорой» привезли, она говорит, что ваша соседка… Или подруга… Уже к операции готовят… Она просит, чтобы вас позвали, а у вас мобильник отключен, что ли?…

Наташа машинально достала мобильник: да, как отключила на время операции, так и… Потом поменялась в лице и почти побежала, мгновенно забыв про оставшегося стоять на месте Бобровского, говоря медсестре на ходу:

– Господи! Аня! Это Аня Пранович, да? Она меня утром по телефону спрашивала, с какой стороны аппендицит… Я так и знала, что не аппендицит…

– Нет, не аппендицит, – подтвердила на бегу медсестра, – разрыв яичника.

– Ну, конечно! Вот дурочка упрямая… – говорила Наташа на бегу, – я же говорила…

Только на секунду Наташа обернулась на Бобровского, но увидела только его удаляющуюся спину…

…Странновато расставшись с Наташей и быстро решив вопрос с начмедом, доктор Бобровский, не отведавший волшебных пирожков, шел по улице, по-прежнему никуда не спеша. Машину он на днях сдал на диагностику знакомому механику, то есть стал временно «безлошадным». Но – нет худа без добра, зато можно вот так прогуляться до маршрутки, подышать вечерним прохладным воздухом…

Вокруг текла своя жизнь: шли с работы медики, кое-кто здоровался с ним; спешили с передачами родственники, под окнами роддома маячили молодые отцы. Один из таких свежеиспеченных папаш с нежностью кричал в телефон:

– Люда! Людаша! Не плачь, Людасик! Все пройдет, а сынок – вот он! Не плачь, мое солнышко…

Бобровский даже замедлил шаг: что там, с этим «Людасиком»? И тут на него накатили воспоминания…

…Купаловский сквер зеленел и цвел, фонтан с девушками, бросающими венки, журчал, и вообще – все вокруг просто нежилось в лучах все еще высокого, но уже вечернего июльского солнца.

На одном конце скамьи сидела красивая девушка с распущенными темными волосами и стройными ногами, спрятавшая лицо в руки. Он никак не мог понять – то ли она плачет, то ли уже не плачет и просто закрывает лицо. Впрочем, с его места ничего не было видно: лицо было укрыто ладонью и волосами. В общем, он сидел на другом конце скамейки, уперев руки локтями в колени, – молодой, красивый, одетый в модную джинсовую «варенку», привезенную отцом из Италии… Можно было бы подумать, что они незнакомы. Но лицо у него было такое растерянное и хмурое, что проходившие мимо гуляющие граждане, мельком бросавшие взгляды на пару, мгновенно понимали: эти двое поссорились.

Откуда-то издалека зазвучала мелодия, которую они оба любили, – «Леди ин ред» Криса де Бурга, но сейчас она казалась чужеродной: атмосферу, что называется, можно было резать ножом.

Потом, с очевидным усилием поднявшись со скамьи, он подошел к сидящей все в той же позе девушке. Попытался говорить рассудительно, но голос жалко подрагивал:

– Ну, ты не расстраивайся… Ты… Спасибо тебе… Ну, нельзя нам жениться, рано… На две стипендии не проживем… Второй курс… Меня, может, в армию заберут… Ну, не плачь… Что ты, первая, что ли? Все пройдет… Медицина у нас всесильна. Я тебе как медик говорю…

На этих его словах девушка, наконец, отбросила руки от лица и взорвалась:

– Пошел ты к черту, медик! У меня детей больше не будет! Мне об этом другие медики сказали!..

Доктор Бобровский шел дальше. Остановился, поискал глазами – не пройдет ли кто-то знакомый, но коллеги больше не попадались.

Бобровский обратился к молодому мужчине, проходящему мимо, но по направлению к роддому:

– Простите, у вас закурить не найдется?

Прохожий улыбнулся, разведя руками, и коротко бросил:

– Извини, не курю.

Бобровский задумчиво кивнул и пошел дальше, буркнув себе под нос:

– Да я и сам не курю… И другим не советую…

Он вышел на проспект, поднял руку, увидев проезжающее такси. Машина остановилась, и в этот момент со стороны роддома раздался хлопок… Владимир Николаевич обернулся на звук: это хлопнула петарда, выстрелив в небо голубой цветок фейерверка. Потом еще один… Потом еще…

Водитель хохотнул:

– Во, дают!

Врач пояснил:

– Мальчик у кого-то родился! Если бы розовый был – то девочка… И сердечки… – сел в машину и захлопнул за собой дверь…

Утром Вася прибежал к Ленке и им удалось занять место в любимом всеми посетителями закутке, на скамейке. Мимо них по коридору за высоким серьезным доктором Бобровским прошла пара таких же серьезных интернов…

Лена сидела, прижавшись лицом к плечу мужа:

– Ну, если бы мне кто-то сказал, что Людоед мне хоть конфетку передаст, – не поверила бы. А тут – фруктов целую тонну, соки всякие, минералка дорогая, печенье импортное, йогуртов на месяц хватит. Прямо как будто и не Людоед…

Вася беззаботно махнул свободной рукой:

– Да какой она Людоед! Просто старая дева.

Лена посмотрела на мужа каким-то странным взглядом:

– А ты откуда знаешь, что старая дева?

Вася захохотал:

– Это все знают. А чего особенного? – потом поднял бровь. – Ну, может, не совсем уж такая дева…

Ленка, чисто из женской солидарности, протянула с иронией:

– Ну, и не совсем уж старая… – а потом добавила, вспомнив лицо Людоеда: – И вообще – красивая. Я как-то не задумывалась: ей сколько лет?…

Вася срубил с плеча:

– Сто! В смысле, сороковник есть, точно!

Его жена задумалась:

– Не уверена. Она серьезная. Вот и выглядит старше. А вообще она очень умная и красивая и одевается всегда стильно. У нее и поклонник есть… Может быть, и не один…

Но Вася уже потерял интерес к теме:

– Ну, хватит уже про Людоеда. Кто ее полюбит – тот дня не проживет. От нее полфакультета плачет и без стипендии сидит.

Но Лена, легонько отстраняясь от мужа, все же хотела докопаться до сути:

– Вася, я вот как-то раньше внимания не обращала на Людоеда, но однажды видела: у нее на кафедре стояли свежие фрезии, белые. Я еще подумала, может, праздник какой.

– Сама купила, – брякнул безжалостный Вася. Но Лена пропустила его выпад без внимания:

– А помнишь, мы ее ждали, она на зачет опаздывала, я тогда еще перекрестилась: подумала, что пронесет. Мы с девчонками уже на крыльце стояли, думали куда пойти на радостях… Вдруг подкатывает такая крутая тачка и из нее выходит она. Ну, мы даже не посмотрели, кто за рулем: не до того… А сейчас я так понимаю, что это кто-то из ее воздыхателей был, – и заключила, покачав головой, – и совсем она не такой «сухарь», как хочет казаться.

Вася выслушал размышления Ленки, пожал плечами:

– Соков она принесла… Ну и что? Замучила тетку совесть, что она беременной неуд влепила, вот она и замаливает грехи апельсинами. Наплюй ты на нее!

Лена, согласная в душе с Васей, все же вздохнула:

– Бессовестный ты, Васька. Все равно… Ну, принципиальная. Ну, чокнулась уже на своем предмете. Она же твою жену не бросила, до больницы довезла, врачам с рук на руки передала, ждала, пока скажут, что со мной, а ты…