Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

– Так, достали… Опять… Они, это – мама и муж?

Галя стала трясти головой так часто, что врач стал приглядываться, не нервное ли это? Нет: оказалось, Галя так кивает:

– Мама мужа ненавидит, он ее вообще видеть не может, а я, как меж двух огней. Наплевать им, что я беременна. И чуть что – ко мне. «Ты слышала, как он сказал?», «Ты видела, как она посмотрела?», «Это же надо было такого урода в мужья выбрать», а он ей: «Вы мужа в гроб загнали, теперь наша с Галей очередь…» У-у… Мне в больнице спокойней, чем дома. Они даже молчат, как тигры. ВЫ меня понимаете?

Владимир Николаевич нахмурился, чтобы не рассмеяться. Девчонку, конечно, ему было очень жалко, но сравнения… Сравнения у нее богатые:

– Я не знаю, как молчат тигры, – посетовал Бобровский. – Ладно, давай оставим зоологию, а ты давай-ка успокаивайся, отдыхай. Пройдем обследования, проверим, как там твой мальчишка себя чувствует. Он ведь вместе с тобой мается. Я тебе и в прошлый раз говорил: спокойствие, только спокойствие. На хамство отвечай шуткой, на шутку… тоже шуткой. Легче все эти баталии воспринимай. Мало ли чего в семье не бывает…

Галина приложила руку к груди:

– Да я, как могу, сдерживаюсь! Отвлекаюсь! Юмор по телевизору смотрю… Елену Воробей! – задумалась. Потом нежно прикоснулась к руке Бобровского: – Владимир Николаевич, а помните, у вас в ординаторской плеер был? Он еще цел?

– И невредим. Принести тебе?

– Да. И диск Сары Брайтман.

Бобровский встал:

– Плеер принесу, а Брайтман не получишь. Она поет грустно. Есть диск Сухомлина. Знаешь: «Русская девушка по имени Жанна, любит меня, но ведет себя странно… Еврейская девушка по имени Дора, любит меня… но там… что-то нескоро». У меня беременные с инструктором под нее зарядку делают… Очень позитивно!

Бобровский вышел, а сидящая на своей кровати Катя не могла отвести от нервной Гали глаз. Кажется, она увидела себя со стороны…

Вера вошла и шлепнула о стол кипу историй болезни, рухнула на стул, уронила на стол руки… Наташа, спокойно порхающая пальцами по клавишам, заносила в компьютер личные данные пациентки:

– Кто это тебя так вымотал, что ты с ног падаешь?

Вера выдохнула:

– Ремонт.

Наташа бросила заинтересованный взгляд:

– Ну и что, что ремонт? Ты сама, что ли, обои клеишь?

– Нет, Сережа с другом клеят, а я руковожу. Но это только называется – руковожу. На самом деле я у них на подхвате: то чай, то сигареты кончились, то обед, а вот это бы надо протереть…

Наталья Сергеевна встала, потянулась до хруста, спросила:

– Сергей что, не мог бригаду строителей нанять?

Вера тоже поднялась с места и направилась к холодильнику, где у нее стояла бутылочка минеральной воды:

– В том-то и дело, что не хотел! Это, говорит, наш дом: хочу, чтобы все – своими руками. У него пунктик какой-то – все своими руками.

Наташа скосилась на подругу:

– Ну да, все сам да сам… Однако, вот тут позвал друга помогать. А где надо… Бобровский говорил, что можно подобрать донора даже по внешним признакам, с группой крови той же самой…

Вера уже слышала похожую историю. Она отмахнулась от Наташиных советов рукой, но как-то сразу сникла:

– Ой, Наташа. Не сыпь мне соль на рану. На донорство он никогда не согласится.

– Вера, прости! Вырвалось как-то… Не мое дело. Все-все, забыли, забыли…

Вера посмотрела на Наташу и поняла: в самом деле, обидеть не хотела – ни ее, ни Сережу…

– Да ладно… Я же от тебя не скрываю своих проблем. Чего обижаться. Но знаешь, это и мое решение. Я хочу ребенка, который не просто внешне будет похож на моего мужа. Пусть он весь будет – в него: вот такой же – упрямый… добрый… сильный… смешной…

Наташа подошла ближе и обняла Веру за плечи. Сказала шепотом:

– Вер, это ты сейчас все про мальчика говоришь. А если девочка – то ей из этого списка только доброта подойдет.

В ответ Вера рассмеялась:

– Ну, почему? Я вот, например, сильная. И упрямая. А кто-то, наверное, скажет, что смешная…

Депрессивная Галя сидела на кровати, сложив руки на груди, как медитирующий йог: слушала плеер Бобровского в наушниках…

А Катя делилась с соседкой своими семейными проблемами:.

– Мама умерла, когда мне было четырнадцать… Но мы справились… Пережили как-то… Папа у меня очень хороший. И жили мы прекрасно! Вот, пока это все… Я на втором курсе вышла замуж, Артем к нам переехал, у нас большой дом за городом. Ну, кажется: папа, живи и радуйся! Была у тебя одна дочка, а теперь вот, целая семья! Внучек родится… Но нет! Женился зачем-то!..

Соседка пыталась склонить Катю на сторону справедливости:

– Катя, но отец-то нестарый. И что… все эти семь лет он один куковал?…

– Может, и не один. Но с кем он куковал, я не знаю! В дом, по крайней мере, не приводил никого. Ладно, женись!.. Ну, хоть на ровеснице. Зачем было на молодой-то жениться?

– Молодая ему ребенка вот родит, затем и женился! – заметила резонно соседка.

– Зачем?!. – возмущенно произнесла Катя. – Я – его ребенок! Он мне был и мама, и папа, что ему – мало было забот и беспокойства? Наелся – выше крыши! Не пеленки, конечно, стирал, но… А теперь пришло время быть дедом!

На «деда» ее бравый папа никак не катил, это было совершенно очевидно, но Катя прогнала и тень сомнения со своего хорошенького личика. Вспомнила Нинку и ее просто передернуло:

– А эта – сразу рожать! Да она его и не спрашивала, я уверена!..

Голос подала другая мамочка, невольно слушающая уже которую серию Катиных рассказов:

– А что она, мачеха твоя, совсем, что ли, змея? Охотница, да? Или – хищница?

Катя на мгновение замолкла. Крепко задумалась. Потом сказала без особого запала:

– Нет, не охотница. Так – ни рыба, ни мясо. Но своего не упустит.

Собеседница, та, что лежала подальше, примирительно спросила:

– А если оно и правда – свое?

Дом у Елистратовых был не очень большой. Два этажа без пафоса и показухи. Рядом один столичный адвокат выстроил домину – это да! Гости однажды приехали к Елистратовым и спрашивают, указывая пальцем на адвокатовы хоромы: «Это у вас что тут – кинотеатр?»

…Нина впервые приехала в гости к Елистратовым на день рождения Кати. Нарядный холл небольшого, но уютного дома понравился Нине. Понравилась и дочь Алексея Катя – красивая, очень изящная, с умными глазами молодая девушка. Катя была уже замужем, муж стоял рядом.

Нина явилась в гости с цветами. Сама выбирала цветы для букета, руководила составлением. Хотелось, чтобы Лешиной дочке понравился ее подарок – духи «Ангел». Увидев Катю, она с готовностью улыбнулась ей, но та не спешила ответить улыбкой.

Леша попытался разрулить ситуацию:

– Ну, вот и мы. Сегодня у нас двойной праздник, дети. Мы с Ниной сегодня поженились. Будем теперь жить все вместе.

Катя изменилась в лице, а Артем повеселел:

– Добро пожаловать! В тесноте, да не в обиде!

Реплика мужа не понравилась Кате, и она покосилась на него:

– Ты чего? Какая у нас теснота?… Два этажа!.. Это у тебя в общаге была теснота.

Артем не сдавался:

– Тем более: значит, места на всех хватит!..

– Ну, спасибо за теплый прием… – обратилась Нина к Артему, потому что это хотя бы было правдой.

Однако поджатые губы Кати никак не подтверждали слова Нины…

В ординаторской Вера выясняла производственные отношения с Бобровским. Со стороны казалось, что они просто задушевно беседуют:

– Владимир Николаевич, вы ее ко мне в палату положили, и я ничего против не имею. Но вы понимаете, что она никого, кроме вас, к себе не подпускает? Это просто безобразие.

– Вера Михайловна, давайте все вместе потерпим, – успокоил Веру касанием руки Бобровский. Девчонка разбалованная до ужаса, но ты же видишь: у нее появилась тахикардия, головные боли, тремор рук… А это не капризы, это симптомы.

Вера развела руками:

– Да, объективно: анализы показали увеличение эстрогенов и прогестерона в крови. При таких показателях неизбежны эмоциональные нарушения. Да я ведь не считаю ее симулянткой. Но ты сильно рискуешь: станешь для нее Богом – наплачешься.

Владимир Николаевич обнял Веру за плечи, как фронтовую подругу:

– Ну и ладно, не впервой, зато спасем девочке беременность. Ты же меня не бросишь?

Верочка посмотрела исподлобья, вздохнула:

– Своих не бросаем… На том и стоим.

У Кати зазвонил телефон. Она нажала прием и разулыбалась вовсю, став похожей на себя маленькую:

– Да, папа. Да, все хорошо, – и тут же поджала губы: – А что, ты своей жене не доверяешь? Все хорошо у нее, если она так сказала. Откуда я знаю? Я ее не видела. Соскучиться еще не успела… Ах, она скайп взяла… Ах, у нее синяки… Папа, да я не шучу. Не видела я ее. Мы же в разных палатах.

Катя послушала голос отца в трубке, потом нехотя заговорила снова:

– Схожу, ладно. Ладно, позвоню. А как мои дела, тебя не интересует? Нормально у меня все! Было до этих пор! Да!

Отключилась и села, свернув руки кренделем, насупив свое злое красивое личико. Не бросилась бежать к Нине…

А Галя, наслушавшись позитивных мелодий на плеере Бобровского, почувствовала, что соскучилась по своему самому доброму, самому милому, самому красивому доктору в мире… И в очередной раз нашла повод обратить на себя его внимание:

– Девочки, позовите, пожалуйста, доктора, что-то мне плохо.

Лежащая дальше всех от Кати мамочка поспешно вышла из палаты.

Катина соседка обратилась к ней осторожно:

– Галя, может сока?

Села к ней на краешек кровати, протянула стакан с соком. Галя взяла стакан и в газах у нее мгновенно появились слезы…

В палату, где лежала Нина, без приветствий вошла Катя, хмурая и злая. Нашла глазами Нину. Без всяких предисловий спросила:

– Как ты? Что врач сказал?

Нина улыбнулась ей почти невольно – все-таки не чужая. Похлопала ладонью по кровати рядом с собой:

– А ты иди сюда, посиди.

Катя даже не шелохнулась:

– Я и отсюда услышу.

Нина спросила:

– Тебя папа послал?

Катя подняла глаза к потолку: что за вопрос? Нет, я по велению сердца, наверное, пришла! Но вслух сказала:

– Ну конечно!.. Волнуется!.. По скайпу ему показалось, что у тебя глаза припухли. Я сказала, что у тебя и в мирное время глаза такие. Много спишь.

Но закаленная в перепалках с падчерицей Нина проигнорировала этот мелкий выпад, ничего, кстати, общего с реальностью не имеющий. И просто сказала:

– Показалось. Ну, я ему сейчас позвоню.

– Звони! Совет да любовь! – вместо прощания зачем-то пожелала Катя и ушла.

Нина даже засмеялась…

Вообще, здесь, в роддоме, все как-то уравновесилось в семейной жизни Елистратовых. У Кати не было простора для ее устного «творчества», Нина была рядом, но практически недосягаема для ее уколов… Тут были другие уколы! И другие просторы для самовыражения: УЗИ, КТГ, анализы мочи и крови… Необходимость каждый день слушать сердечко ребенка радовала Нину: она так мечтала о встрече с сыном… А вот Катины придирки остались в прошлом: так тут, в тиши палат, казалось Нине. Знала бы она, что буквально через стенку каждый день Катя делает информационные сообщения о ее скромной персоне. И слушательницы с интересом разглядывают вероломную героиню Катиных рассказов в столовой и на пеших прогулках по коридору…

Нина набрала мужа:

– Леша! Да все как обычно: вредная, сердитая девчонка, не бледная. Пришла и ушла бодро, с огоньком… Не волнуйся. Доктора тут хорошие. Жаль, конечно, что у нас с ней разные палатные врачи. Но я спрошу у ее врача, потом тебе перезвоню…

…Ранним утром, услышав в спальне наверху топот молодых пяточек и пробивающиеся со второго этажа ребячьи голоса и смех, Нина поднялась наверх и постучала в комнату Кати и Артема. Катя высунула голову – растрепанная, веселая, а на заднем плане маячил ее юный муж Артем.

Какое бы хорошее настроение не было у Кати, Нина в радиус ее положительных эмоций не попадала:

– Что? – нелюбезно спросила Катя.

Но зато Нинину радость невозможно было испортить ничем:

– Катя, выйди, пожалуйста, мне нужно с тобой поговорить.

Катя поджала губы:

– Что-то срочное?

Нина улыбнулась:

– Что-то важное.

Катя нехотя вышла, как была, в пижамке с Винни-Пухами, вместе с Ниной спустилась со второго этажа.

В просторном холле, который одновременно служил Елистратовым гостиной и частично кухней, села в широкое низкое кресло, откинулась, вытянув длинные свои ноги…

Нина с улыбкой встала перед ней:

– Знаешь, я хотела с тобой поговорить… Поделиться… В общем, я жду ребенка.

Катя даже вскочила:

– Что?…

Нина не ожидала такой бурной реакции и пожала плечами, все еще с улыбкой на лице:

– Жду ребенка. Вот. У тебя будет брат или сестра.

Падчерица с силой треснула кулачком по подлокотнику кресла:

– А у моего – тетя или дядя!

Привыкшая к разным словесным эскападам Нина все же переспросила:

– Что ты сказала? Какой… дядя? Какая тетя?

Катька разве что язык не показала Нине:

– Самых честных правил! Обыкновенный! А тетя – Мотя! Что непонятно? Я тоже беременна!

Нина засмеялась, прижав руку к груди:

– Вот Леша обрадуется! Вот это да! А чего ты раньше не говорила?

– Раньше – это пятнадцать минут назад? – не по делу съязвила вредная Катька. – Я сама только что узнала, еще тест-полоска не высохла!

И только тут Нина заметила, что радуется – за себя, за Лешу, за Катю, за Артема – только она сама. А Катя – злится.

– Я чего-то не поняла: ты злишься, что ли? Или… Ребенка не хочешь? – спросила она миролюбиво. Попыталась настроиться на Катину волну…

…Но на Катино цунами настроиться не удавалось никому и никогда! Она встала, уперев руки в боки, и уже почти закричала на Нину:

– Почему же! Хочу. Но когда их сразу двое – вот тут-то и начнется: и в тесноте, и в обиде!

Нина даже в лице переменилась:

– Да не подеремся как-нибудь… Нам с тобой делить нечего. Мы же не соседки, а родня. Странная ты, Катя. Я к тебе со всей душой, а ты…

Катя с обычным ехидством поинтересовалась:

– Может, ты еще захочешь, чтобы я тебя «мамой» называла?

– Не надо, – вздохнула Нина. – Но и злиться нечего. А мамой… меня другой кто-нибудь будет звать.

Повернулась и ушла.

Катя плелась по коридору в свою палату, набирая на ходу номер на мобильнике… Проходя мимо сестринского поста, услышала конец разговора Бобровского с медсестрой Таней:

– Танечка, держите, это мобильник Ивановой. Ей звонить не давайте, будут звонить родственники, сообщайте им о состоянии ее здоровья, но никаких разговоров, скажите, что это мое распоряжение. Дайте им мой номер, пусть мне звонят. И срочно Веру Михайловну вызовите в палату, у Ивановой тремор, надо купировать.

Катя зашла в палату, а мамочки сгрудились вокруг одной, которая раскладывала на одеяле диковинные карты ТАРО. Тоня, так звали мамочку-гадалку, сидела на кровати, делала расклад, гримасничала, ведя какой-то внутренний диалог с картами.

Неожиданно для других она не сдержалась и, схватившись за живот, воскликнула вслух.

– Ну, ты подумай, вот ведь паразит…

Другая мамочка, Катина соседка Алеся, спросила тревожно:

– Тоня, что случилось? Ребенок беспокоит?

– Муж беспокоит! – последовал ответ. – Уходила в больницу, просила его карнизы повесить. У меня аллергия на пыль, а там стены сверлить надо, так я его просила заняться карнизами, пока меня не будет. А он смотри ж ты, всю неделю проволынил, а на выходные, видать, с друзьями на рыбалку собирается.

После секундной паузы грохнул дружный хохот. Мамочки, перебивая друг друга, расспрашивали Тоню:

– Да с чего ты взяла? Может, он уже все сделал… Покажи, где там карниз на картах? И рыбалка…

Однако Тоню-Таро было не своротить:

– А то я не вижу! Ну ни о чем попросить нельзя.

Рассудительная Алеся попыталась разобраться в вопросе. Ей свойственно было добиваться правды и справедливости, шла речь о хитрой мачехе Кате Елистратовой или о предсказаниях Таро:

– Зачем ты раньше времени заводишься? Да еще на пустом месте. Сама себе что-то придумала. Ты ему для начала позвони хотя бы и спроси…

Тоня шлепнула ладошкой по раскладу:

– Да я и так все вижу, карты меня никогда не обманывают.

Катя тоже поинтересовалась:

– А что твои карты, прям вот так все и показывают?

Тоня подтвердила:

– Практически все. Только без фамилий.

Владимир Николаевич Бобровский зашел в ординаторскую, чтобы посоветоваться с коллегами по вопросу не то, чтобы профессиональному, не слишком злободневному, но в решении нуждающемуся. Веры в наличии, к счастью, не оказалось, а вот лучше Наташи, наверное, никто не знает Вериных вкусов, пожеланий, одним словом – «мечт»…

– Наташа, помнится, Вера говорила, у них ремонт идет полным ходом. Вот я и подумал: а что мы Стрельцовым на новоселье будем дарить?

Наташа думала одну двадцать пятую секунды, потому что ответила сразу:

– Фикус можно подарить.

– Неожиданно, – похвалил Бобровский. – Я фикус только в старом кино видел. Ах, да! В приемном покое доживает какой-то чахлый экземпляр.

Покачав укоризненно головой, Наташа пустилась в объяснения:

– Фикус – это символ семейного уюта. Они же очень красивые есть, в напольных кашпо. Говорят, фикус сохраняет лад в семье, укрепляет взаимную любовь, влияет на плодородие…

Владимир Николаевич задумчиво поднял брови:

– Мне виделось нечто более материальное. Время у нас, я так понимаю, еще есть. Но думать надо. Ты ее подруга, как-нибудь хитро выспроси: что бы их могло порадовать.

– Да все у них есть… – вздохнула Наташа. – А чего нет – то не подарим, как бы нам ни хотелось…

Бобровский прищурился:

– А знаешь, кое-какая идея у меня есть на этот счет…

– Ну, так поделитесь, обсудим, – теряясь в догадках, что это может быть за идея, сказала Наташа.

Но Владимир Николаевич решил напустить туману для пущей важности:

– Нет, идея должна вызреть. Я ее, так сказать, выносить должен.

Ирония Наташи сквозила в каждом слове:

– Только имейте в виду: девяти месяцев у нас уже нет! Осенью они окончательно переезжают.

Больше поговорить на эту тему не удалось: в ординаторскую вошла Вера Михайловна:

– Две мамочки, как сговорились, домой просятся. На все согласны, только бы пару дней в семьях провести.

– Из какой палаты? – робкая надежда, прозвучавшая в голосе Бобровского, была услышана и убита раз и навсегда:

Вера Михайловна усмехнулась:

– Не надейся, твоя любимая Иванова как раз просит ее оставить подольше, ни в какую домой не хочет возвращаться – до самых родов.

Наташа, глянув на Бобровского прежними глазами, вдруг сказала:

– Как я ее понимаю…

– Да, я тоже понимаю, – сказал он, – как ни странно это может прозвучать.

Пошел к дверям. Потом резко обернулся:

– Не в том смысле, что я домой не хочу. Просто она не притворяется: дома ей плохо. Бедная девчонка… И мальчишка тоже…

Вера посмотрела на него с интересом:

– В смысле, муж?

– В смысле, сын.

А в Катиной палате мамочки наперебой приставали к Тоне-Таро. Алеся, как-то вдруг поверив в провидческий талант Тони-Таро, упрашивала ее:

– А можешь посмотреть, что у меня дома сейчас? Муж мой дома живет или собрал ребенка и перебрался к маме? Меня когда в больницу увозили, он обещал, что справится сам, без мамочки.

Тоня невозмутимо тасовала карты:

– Тебе жалко, что ли? C бабушкой-то им по-любому лучше.

Алеся иронически скривилась:

– Ему, может, и лучше, а меня она потом год грузить будет, что ее сынок несчастный, некормленый, неухоженный, живет, как сирота. И если бы не она…

Тоня-Таро понимающе кивнула и разложила карты в виде какой-то сложной фигуры. Находя какую-то, ей одной понятную, последовательность, убирала одни карты, заменяя их другими… После нескольких серий перемены карт местами, Тоня замерла, мрачно глядя в расклад. И вдруг расслабилась:

– Да нет. Дом твой не пустой. Вижу тепло в нем, уютно.

Алеся тут же истолковала все по-своему:

– Значит, она сама к ним приезжает, в гости. Ну, уже хорошо.

Однако Тоня-Таро по-прежнему всматривалась в карточное каре. И увидела что-то еще:

– В вашей семье – крупное приобретение. У вас машина есть?

Алеся задумчиво переспросила:

– Стиральная? Швейная?