Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия
Тоня отрицательно покачала головой:
– Нет, автомобиль.
Мамочки переводили глаза с Тони на Алесю, с карт на Тоню, с Алеси на карты: никто не видел в загадочных мрачноватых картинках, нарисованных на черном фоне, ничего похожего на автомобиль.
– Есть старый «фордец». Ездит муж, но это машина свекрови.
Тоня с треском стукнула по карте с нарисованной башней:
– А я вижу, что она твоя и новая!
Контраст между изображением и толкованием был так велик, что Алеся, наконец, «прозрела» и потеряла интерес к гаданию:
– Ладно, Тоня, спасибо тебе… Хоть посмеялись от души.
Вслед за ней стали расходиться по своим местам и другие мамочки. Только Катя не спешила уходить. Она присела на краешек Тониной постели и тихо попросила:
– Тоня, а мне погадай?
За неимением другой клиентуры Тоня согласилась без лишних колебаний:
– Вопрос задай.
Катя пожала плечами:
– Ну, просто… Как все будет… Как в семье…
– Ну, давай… – и загадочные черные картинки стали ложиться, то как перевернутая пирамида, то как равнобедренная трапеция… Катя зачарованно смотрела на таинственный бумажный прогноз своей судьбы.
Наташа и Вера сидели в ординаторской, пользуясь минутами затишья, не спеша допивали чай. Наташа спросила:
– Какие планы на выходные?
Вера задумчиво посмотрела на свои руки. Маникюра в полном смысле слова эти руки не знали давно: только гигиенический.
– Придется дома субботник делать… – сказала она.
– Давай приеду, помогу тебе. Сашку прихвачу. Хочешь? – предложила Наташа.
Вера Михайловна посмотрела на нее с интересом:
– У вас все так серьезно? Вы встречаетесь?
Наташа ответила таким же интригующим взглядом:
– А что, это незаметно?
Вера пожала плечами:
– А как это можно определить? В ординаторской вы уже давно не целуетесь, в клизменной тоже не уединяетесь… Откуда мне знать?…
– Да вот отсюда и знать! – рассмеялась Наташа. – Потому и не целуемся, и не уединяемся. Потому что встречаемся! На работе – работа, а любовь – потом…
Недоверие сквозило во взгляде Веры Михайловны, брошенном искоса на Наташу:
– Ой, Наталья. Прямо, вот так и любовь?…
Наташа перестала смеяться и сказала серьезно:
– Нет, конечно. Если честно – не любовь. Это я о себе… Но, знаешь, он такой искренний, что думает, что чувствует – скорей рассказать, скорей обнять… А я не такая. Мне нравится…
Недолго помолчала. Потом сказала с легкой грустью…
– А вот Владимир Николаевич, похоже, влюбился. В Киру Алексеевну. Помнишь, я тебе говорила: она очень красивая. А ты ее не разглядела.
Вера выжидательно посмотрел на Наташу:
– Ну, положим, я и не разглядывала. А он… действительно влюбился? Не думаю.
Наташа тут же зацепилась за Верино сомнение. И не много ревниво, но с надеждой спросила:
– Откуда ты знаешь? А вдруг он голову потерял?… Эта Романова – женщина с загадкой…
Вера смотрела перед собой, размышляла:
– С загадкой? Ну да. Кто бы мог подумать, что такая солидная тетка ради дочери сама пойдет нянечкой. Другая бы проплатила ей палату, сиделок обеспечила, а эта – сама пришла. И заметь: не козыряла тут своими достижениями, пальцы не отгибала… Нет, умница, правда. А про него – точно знаю: голову он не теряет никогда. Вот уж кто – не мальчишка. Такие не влюбляются – любят.
На протяжении всего их разговора несколько раз скрипнула, открывшись на половину, дверь. Открылась – закрылась, открылась – закрылась… Наконец, в эту «вращающуюся» дверь заглянул Саша Сосновский. Выразительно глянул на Наташу, но не решился начать разговор при Вере. Наконец, не выдержал. Решительно распахнул дверь…
– Наталья Сергеевна! Ну что же вы?! Вас уже целый час ждут! Вы обещали… Проконсультировать.
Наташа отставила чашку с остывшим чаем, посмотрела недоуменно:
– Кто ждет? В одиннадцатой, что ли? Все нормально вроде было…
Сосновский посмотрел на нее, как на инопланетянина:
– Это называется – заработались! А пациенты ждут. А пациенты волнуются. А им, в их положении, волноваться никак нельзя. Правда, Вера Михайловна?
Вера покачала головой, якобы с пониманием:
– Ни в коем случае! Идите, Наталья Сергеевна! Консультируйте. А то, не ровен час, консультация сорвется. А вы же у нас главный консультант по консультациям, да, Саша?
Наташа была по-прежнему на своей волне, поэтому проигнорировала Верину иронию, да и не вдруг раскусила Сашкин подвох:
– Голова к концу дня кругом. Какая консультация? Иванова, что ли, опять хандрит?…
Наташа и Сосновский шли по коридору. Наташа хотела было войти в одиннадцатую палату, но Сосновский покачал головой – нет, не сюда. Наташа набрала уже хорошую скорость, чтобы дойти до конца коридора… Однако, оказавшись напротив комнаты, которую делила с сестрой-хозяйкой Прокофьевна, Саша произвел какой-то хоккейный прием, буквально втолкнув туда Наташу. И уже там обнял ее.
– Так, Саша, какого рода консультация тебе нужна? Пациент, я так полагаю, ты? – спросила Наташа, пытаясь между поцелуями глянуть в сосновские бессовестные глаза.
– Я – пациент! Я – больной. НЕИЗЛЕЧИМО, – счастливый от близости Наташи Сосновский шептал ей на ухо: – Я хронически влюблен. Постоянные рецидивы! Войдите в положение, доктор! Пожалуйста…
Кто бы мог подумать: какие ловкие руки могут быть у начинающего хирурга – и обнять, и халат расстегнуть, и по бедру скользнуть нескромно… А вот это уже лишнее. Наташа стала взывать к рассудку:
– Сашка, а ну-ка, пусти! В роддоме, между прочим, детей рожают, а не делают!
Испугать Сосновского не удалось – он просто выразил недоверие высказанному тезису:
– И где же тут логика, Ната?…
Наташа шлепнула его по рукам и по губам:
– Мальчишка!
На что Сосновский ответил не вполне адекватно:
– Обязательно!
Любимая женщина отстранилась:
– Что – обязательно?…
И тогда долгий поцелуй Наташи и Саши положил конец долгим разбирательствам.
Если бы влюбленные чуть-чуть напрягли слух, то до их ушей наверняка донеслась бы задушевная песня «Серебряная метель» в свободной интерпретации санитарки Прокофьевны. Если бы услышали песню – поняли бы, куда она идет, и сбежали бы из каморки за секунду до прибытия… Так ведь нет: опоздали. В комнату сначала ворвались звуки куплета: «Вино ему тогда головушку вскружило…», затем степенно зашла певица. Деликатно отвела глаза, аки посохом, громко стукнула шваброй и только потом тихонько закрыла дверь от посторонних глаз…
Наташа укоризненно посмотрела на Сосновского. Тот покаянно склонил голову. Наташа дернула его за ухо:
– Мальчишка…
…и решительно вышла в коридор, поправляя прическу. Пошла в ординаторскую, ни разу не оглянувшись. А Сосновский стоял, глядя ей вслед, и счастливо улыбался. Откуда-то издалека доносилась лирическая песня Прокофьевны…
Катя тревожно вглядывалась в карточный узор. Что скажет ворожея?
Тоня-Таро не выказывала признаков тревоги за ее судьбу:
– Ну, что, девочка. Все будет хорошо. Дом у тебя большой, и будет у вас прибавление в семействе… Хм, ну это и так понятно… Но не всегда была такая тишь-гладь и божья благодать. М-мм… В общем, все будет хорошо!
Катя заглянула в разложенные загадочные картинки:
– Так много карт, а ты так мало рассказала. А поподробнее можно?…
Тоня покачала головой:
– А вот и подробности: дом у тебя богатый, но раньше в нем было… Как бы тебе объяснить – пять перевернутых кубков – это… Негармоничные эмоции. Потери, огорчения… И вот еще… «Башня»: это шестнадцатый аркан. Это очень важно. Сейчас я тебе объясню: устаревшее, отжившее рухнуло и уже не возродится. Я бы так сказала: вы входите в будущее под грохот обломков прошлого!
Катя улыбнулась:
– А покажи, где хорошо?
Тоня широким жестом показала на карту с интересной картинкой: в солнечном кругу обнаженные фигурки мужчины и женщины:
– Вот! Лучшая карта – «Солнце»! Тихое счастье, стремление к свету, долгожданная радость…
Катя с симпатией посмотрела на голышей в круге солнца:
– Это я с мужем?
Но гадалка не спешила с таким простым выводом, напротив:
– Знаешь, это, вообще-то, символ чего-то юного, нарождающегося…
Кивнула Катя: до нее дошел смысл гадания!
– Ясно. Это дядя и племянница. В смысле, сын и внучка…
Тоня глянула на Катю с уважением:
– Оригинально трактуешь. В общем, все будет хорошо. Ну, честно – лучше не бывает.
У мамочки Алеси, которой гадали чуть раньше, пронзительно зазвонил телефон.
– Да? Слушаю тебя… Да что ты… Мама, говоришь? Но я вообще-то знала. Откуда? УЗИ показало!
И начала смеяться. Увидев, что все на нее смотрят, объяснила:
– Чудо какое-то! Муж сказал, что его мама денег добавила, завтра он едет кредит оформлять на новую машину…
– А? Говорила же я! – Тоня-Таро торжествовала победу. Не прошло и пяти секунд, как к ее кровати дружно устремились остальные мамочки…
Владимир Николаевич Бобровский собирался уходить домой, неторопливо шел по коридору отделения и, как Мороз-Воевода, обходил владенья свои.
Какая-то мамочка вела запоздалый разговор с мужем, прислонившись к стенке…
Дверь, ведущая в палату, полуоткрыта…
Прокофьевна, стоящая возле палаты Нины, тихо переговаривалась с медсестрой Светой.
– Эта Несмеяна, из одиннадцатой палаты, доплакалась-таки до спазмов… Успокоительное капаем теперь. В отдельную положили.
– Да уж, капризуля – так капризуля, – неодобрительно проговорила Прокофьевна. – Чуть что: где завотделением?… То – не так, это – не этак. Муж не угодил, мать плохая… Всем недовольна, весь мир против. Ну, и что?
– Что-что? Прокапаем, может, плакать перестанет…
Прокофьевна с осуждением покачала головой:
– Вот бывают же такие девки крученые, честное слово…
Нина услышала этот разговор и нахмурилась: портрет Несмеяны – это вылитая Катя. Она встала с кровати, надела тапочки и пошла, набирая скорость, в палату Кати. Заглянула в нее.
А та как раз переворачивалась на другой бочок. Темный силуэт в дверях привлек ее внимание:
– Нина, это ты?
– Я, – она стояла против света. Но даже по голосу было ясно: улыбается.
– А чего ты пришла? – справилась Катя.
Нина подошла поближе и, не дожидаясь разрешения, села на кровать к Кате:
– А я услышала, что капризулю какую-то под капельницу положили, со спазмами… Не дай бог, думаю, Катя…
Катя поуютнее легла на своей кроватке:
– Нет, все в порядке со мной. Иди, спи.
– Пойду, – сказала Нина, подоткнув ей одеяло, – пойду.
Катя вдруг ясно вспомнила это ощущение, когда мама так же подтыкала одеяльце и еще целовала ее на ночь. Нина в матери никак не годилась, но Кате почему-то очень захотелось, чтобы сейчас ее, как маленькую, поцеловали перед сном. Но слова на эту тему никак не рождались, да и чувства-то еще не совсем определились… Поэтому Катя сказала только вот что:
– Завтра к тебе зайду, хорошо?
– Ладно… Спокойной ночи… – ответила Нина.
Перед тем, как ей плотно закрыть за собой дверь, Катя спросила:
– Как там наш дядя?…
И Нина засмеялась:
– Самых честных правил! Постараюсь, чтобы не занемог…
– И я тоже постараюсь… – ответила Катя, уже засыпая…
Тревожная Галя, кровать которой была прямо напротив выхода, не спала и смотрела в коридор. К руке была присоединена трубка, стояла капельница…
Мимо проходил Бобровский, хотел прикрыть дверь, но заметил, что Галя смотрела на него. Вздохнул, зашел в палату, присел на край ее кровати…
– Ты почему не спишь? Малышу твоему пора отдыхать.
– Владимир Николаевич, спасибо вам, – Галя всхлипнула, Бобровский напрягся, – за то, что вы есть, спасибо.
– Ну что ты! Давай засыпай. Мне еще в приемный покой нужно спуститься… Все, спи, Галя… Нет, нет, не плачь… – чуть ли не прикрикнул он, заметив, что Галя начала тихо плакать.
– Нет, правда. На меня дома вот, как вы, никто не смотрел.
– Это как же, Галя? – усмехнулся Бобровский.
– C состраданием…
Все. Терпение кончилось. Сейчас начнет себя жалеть, до слез… И Владимир Николаевич начал сеанс психотерапии:
– Ну, ты скажешь. С состраданием. Начнем с того, что сострадать тебе нечего. Радоваться нужно: будешь мамой, как только малыша в руки возьмешь, все твои проблемы и переживания испарятся, ты их перестанешь замечать. Главным будет он! А мама с мужем помирятся, малыши, они, знаешь, какие народные дипломаты!.. Всех мирят.
Галя все же пустила новую партию слез:
– Вы просто сами не знаете, какие у вас глаза. Вы добрый, вы заботливый, вы все понимаете. С вами так спокойно…
Каким-то шестым чувством Бобровский понял: сейчас последует признание в любви. Встал, направил стопы на выход:
– Вот и славно, а теперь спать.
Бобровский вышел, тихо прикрыл дверь палаты Несмеяны…
Наташа и Сосновский долго препирались, как им добираться до Наташиного дома: в метро с пересадкой или в такси. Из соображений экономии, надо было бы ехать в метро. И именно поэтому Сашка вызвал такси к подъезду клиники, а вот сейчас они почти приехали по нужному адресу…
Наташа руководила водителем:
– Теперь направо. Восьмой подъезд. Здесь остановитесь, я выйду. Спасибо! До завтра, Саша!
Сосновский споро выскочил из такси и открыл дверцу с той стороны, где сидела Наташа.
– Приехали… Выходи, пожалуйста, Наташа. – Саша набрал полную грудь воздуха и сказал громко и торжественно: – Выходи за меня замуж, Наташа!
Наташа замерла: сидела, не шевелясь. Посмотрела на Сашу. В наступившей тишине было слышно, как тикает счетчик такси и пыхтит недовольно таксист.
Он-то и прервал молчание:
– Ну, вы даете, ребята!.. Заказ свадебного лимузина 222185, круглосуточно. Горько, что ли?
Машина развернулась и, в нарушение действующих правил, празднично посигналила на прощанье. Саша и Наташа стояли у подъезда, обнявшись.
Доктор Бобровский сидел за столом в своем кабинете и говорил по телефону «специальным» шпионским голосом.
– Юстас – Алексу. Строго секретно, весьма срочно. Повторите маршрут следования!
В трубке раздался прелестный женский смех, а затем:
– Да, шеф! От объекта номер 1 «центральный вход», двигаюсь строго на юго-запад. Пятьдесят шагов. Так… У объекта номер 2 «гардероб» называю пароль: «Бобровский».
Бобровский спросил строго:
– Отзыв?
– «Проходите, пожалуйста!» – засмеялась женщина.
– Не перепутайте! Затем?… – сторожил Бобровский.
– Ничего я не перепутаю. Конечный пункт – объект номер 3, с конспиративной вывеской «Заведующий отделением патологии Бобровский В. Н.». Так?
Бобровский хмыкнул:
– Именно так: Бобровский В. Н.! Даю вводную: передвигаться только в спецодежде. Цвет – белый. Это важно! Повторите!..
…Разговаривая по телефону, Кира Алексеевна собирала большую сумку с едой, термосом, теплым свитером…
– Связь прервана? – спросил Бобровский.
– Ни в коем случае! – закричала Кира. – Стучу условным стуком, открываю дверь объекта номер 3, вхожу. Говорю: «Владимир Николаевич, разрешите полить цветы и вымыть пол! У вас урна полная!»
– Ну, нет, – воспротивился хозяин кабинета, – так не пойдет! Операция «Свидание» под угрозой провала! Пароль назван не точно!
Кира растерялась:
– Так! Сейчас-сейчас, вспомню… Вот! «Полставки нянечки отделения патологии еще вакантны?» И сразу обнять. И поцеловать.
– Вот! Правильно! – с облегчением отметил Бобровский.
Кира продолжала играть:
– Подожди, а отзыв?
А вот Бобровский говорил вполне серьезно:
– Отзыв будет… Еще какой отзыв…
Спустя полчаса Кира вышла из машины. Стояла и какое-то мгновение смотрела на больницу, которая так круто изменила всю ее жизнь. Вернула ей дочь. Обещала внука… И много еще чего обещала впереди!
Кира подошла и открыла дверь. Эта дверь никогда не была закрыта.
Глава одиннадцатая
Что? где? когда?
…Вера Михайловна уже облазила все полки стеллажа, друг за другом обследовала все ящички своего стола, пытливо посмотрела в потолок, но… Справочник испарился. Вера вернулась к стеллажу: где-то он же должен был стоять… Открылась дверь, в ординаторскую вошла энергичная и свежая, как девушка из рекламы, Наташа.
– Привет, Верочка. Потеряла что-то?
Вера отошла от стеллажа:
– Да, никак не могу найти справочник-классификатор по гистологии.
– По-моему, его Бобровский позавчера забрал. На пять минут, как всегда. Ну и не вернул, конечно, как обычно. Я видела: у него уже целая библиотечка из наших справочников и классификаторов.
– Я даже подумать на него не могла: у него же их и правда, вагон… Что ж, пойду изымать законное имущество. Библиофил!
Бобровский сидел за своим столом в какой-то странной задумчивости. Вера зашла и застала на его лице блуждающую улыбку…
– Здравствуйте, Владимир Николаевич, – приветливо обратилась она к завотделением. – Судя по поэтическому выражению вашего лица, вы только что перечитывали свои любимые фрагменты справочника-классификатора по гистологии, не правда ли?
Бобровский крутанулся на своем кресле, не глядя, протянул руку к полке и достал нужную книгу:
– Вера… Какая проза: гистология… Да, я взял справочник. У вас их два. Зачем вам два? Вы же не будете его с Наташей, как клавир, на два голоса читать?
Вера подняла брови:
– Слушай, мне это нравится! У нас, действительно, когда-то их было два! До тех пор, пока ты один не стянул, а потом посеял на курсах повышения квалификации.
Ничто не могло разрушить лучезарного настроения Владимира Николаевича:
– Хм. Пусть так. Я посеял, а из него выросли побеги добра… Кто-то пожнет. Ты сомневаешься, что ли? Кто-то же его нашел и читает до сих пор. Использует его на благо…
Вера махнула рукой:
– Ты – начальник, я – не прав. Все, некогда. Пошла работать. Сегодня двоих выписываем, а поступило четверо.
– Пятая на подходе, – информировал Владимир Николаевич.
– Предчувствие? – спросила Вера.
– Интуиция, – подтвердил Бобровский.
Вера Михайловна зашла в двенадцатую палату:
– Здравствуйте, девушки! Чем сегодня порадуете? Начнем с вас… Козельцева.
Села на краешке кровати, достала слуховую трубочку…
– Ну и как, по-прежнему икает после яблок?
Мамочка Козельцева кивнула:
– Икает и толкается. Мне даже кажется, он специально толкается, потому что яблоки кислые. Вот только съем – через силу, и тут же начинается…
– Предложите ему сухофрукты. Но тоже – наши: сушеные яблоки и груши. Ему понравится.
Вера столкнулась в коридоре с Наташей, тормознула подругу и сказала:
– Слушай, волнуюсь – страшно… Сережка с вечера с мужиками уехал на рыбалку и до сих пор не отзвонился.
Наташа пожала плечами:
– Может, там связи нет?
Вера задумчиво кивнула:
– Да, это летом бывает. Когда большой водоем, тогда вода как-то экранирует… Сигнал отражает.