Боги Гринвича Воннегут Норб

Глава 25

Рынки давно закрылись, а Кьюсак все смотрел из окна своего кабинета вниз, на железнодорожную станцию. Прогноз обещал сырую погоду. Но не настолько. Едва очередной поезд «Метро Норт» прибывал к платформе и открывал двери, выходящие в Гринвиче пассажиры бросались к такси или к припаркованным в несколько рядов внедорожникам. Ливень приклеивал волосы к головам. Обувь промокала насквозь. Дождь обещал хороший заработок химчисткам — целая очередь сырых костюмов и мокрых юбок тех, кто спасался бегством.

Ураганы были привычным делом в Гринвиче. Они валили деревья и сносили линии электропередачи, иногда отключая свет на несколько дней. Они разбрасывали ветки и листья по безупречным газонам, а временами роняли тяжелые сучья на безупречные дома. Мусор и обломки, записки с небес, всегда содержали одно и то же откровение: за каменными оградами поместий бурлит непростая, а то и беспокойная жизнь. Там есть грязные дела и наркота, подростковая преступность, случайные убийства и грабежи, как и в любой другой американской общине. Разница заключалась в том, что Гринвич имел больше квадратных метров и больше наемных рук для борьбы с беспорядком.

Несложно отвлечься на ненастную погоду. Но мысли Кьюсака раз за разом возвращались к Саю Лизеру и его странной заинтересованности в Калебе Фелпсе. Интересно, связан ли этот интерес с семейными владениями? Тестю Кьюсака принадлежала большая часть прибрежной земли, окружавшей «Новоанглийский Аквариум».

«Как связаны «Бентвинг» и недвижимость?»

В эту минуту Кьюсак вернулся к декабрю 2007 года. К неожиданному демаршу Калеба и пакету «Федэкс» с восемью нотариально заверенными требованиями. К сорокапятидневному письму от «Обслуживания кредитов Литтона». К озарению, когда Кьюсак прочитал о сделке тестя с «Хартфордом». Джимми взял телефон и набрал номер шестьдесят первого этажа Эмпайр-стейт-билдинг.

— Сидни слушает.

Обычно ее ответ звучал бодро, напоминая пузырьки из свежеоткрытой банки колы. Но сегодня она говорила вяло и безжизненно, с послевкусием, наводящим на мысли о неприятностях.

— Это Джимми. Что случилось?

— О господи, так заметно, да?

Сидни включила бодрый настрой и вновь превратилась в «энерджайзер». Такая резкая смена настроения напоминала возврат одолженной кому-то личности.

— Я скисла, потому что засиделась допоздна.

— Сид, не обманывай меня.

На часах было 18.34. Когда они работали вместе, она ни разу не уходила раньше семи.

— Тебя что-то тревожит, и мы оба это знаем.

— Работа немного напряженная.

У Кьюсака екнуло сердце. Его мысли перескочили на Жана Бертрана Бувье.

— В чем проблема?

— Точно не знаю. Жан последнее время на грани. Рычит на всех. Весь крем с шоколадом куда-то делся.

— Неприятности с клиентами? — спросил Кьюсак.

— Может быть. На днях он встречался с какой-то женщиной за закрытыми дверями. Они орали на весь офис. Но она не похожа на клиента.

— Банкир?

— Блондинка, — ответила Сидни. — И больше я ничего знаю. Он назначил эту встречу, и с тех пор вся контора сама не своя.

— Ты не спрашивала его, что случилось?

Сидни могла обаять даже обезумевшего быка.

— Еще бы. Я спросила, не пропустил ли он тогда удар.

— И?

— Жан сказал: «Я получил татуировку на нёбе».

— Что это значит? — почесал в затылке Кьюсак, раздумывая над сленгом южан.

— Я сама ни черта не поняла.

— Странно.

— Джимми, это ты мне говоришь?

— Неужели он потерял каких-то клиентов?

— Нет, — ответила Сидни.

Кьюсак немного успокоился.

Потом она, понизив голос, произнесла:

— Мне нужно идти. Жан возвращается.

— Не хочешь…

Она повесила трубку прежде, чем Кьюсак договорил. И тут зазвонил его телефон.

Первым оказался Гик.

— Мои байесовы сети подсказывают, что если вечером ты будешь в «Джинджер Мэн», то с вероятностью девяносто процентов вместе со мной.

— Не сегодня.

— Мы можем переждать непогоду за парой кружек пива, — настаивал Гик.

— Я хочу повидаться с Эми, пока та еще не уснула.

— Как она?

— Сияет и полнеет.

По лицу Кьюсака расползлась кривая улыбка. Он не мог дождаться, когда станет отцом, какие бы мрачные перспективы ни сулила жизнь.

— Эми все еще работает в зоопарке Бронкса?

— До октября, — ответил Кьюсак.

— Жаль, Джимми, что мы не можем поступить так же. В октябре рынки взрываются.

— И не говори.

— По Гринвичу ходят слухи.

Гик всегда думал в манере «ударь и беги». Ничего опрометчивого, просто изучив вопрос и выпалив вывод, он часто без предупреждения перескакивал на другую тему.

— Насчет чего?

— Насчет твоего босса, — и сделав небольшую паузу, продолжил: — И его жены.

— Любые секреты рано или поздно выплывают наружу, — ответил Кьюсак, колеблясь между философией и клаустрофобией закрытого сообщества Хеджистана. — А здесь вообще сплошной «Пейтон-Плейс».[33]

— Саю Лизеру нужна система предотвращения потерь для домашнего использования.

— Попробуй по-английски, — предложил Кьюсак.

— Его жена выкинула из окна все его вещи.

— Гик, ты вообще о чем?

— Мне сказал один приятель из «Лон Пайн Кэпитал». Он ехал по Раунд-Хилл-роуд и увидел, как вещи Сая вылетают из окна второго этажа. Рубашки, брюки… повсюду около тысячи оттенков серого. На газоне валялось достаточно шмоток от «Армани», чтобы открыть магазин.

— А откуда твой приятель узнал, что это вещи Сая?

— Он остановился и смотрел с противоположной стороны улицы. Как раз когда твой босс подъехал на «Бентли». Сай выскочил из машины и помчался к дому как ненормальный.

— Мда, ну и дела, — заметил Кьюсак.

— Вот и я о том. Саю Лизеру пригодился бы Гауссовский ритм копуляции.

— Только ты мог такое сказать.

Фраза Гика — игра с понятием «Гауссовский алгоритм копулы», это Кьюсак понял. Но он все равно не соображал, что его друг имеет в виду.

Упражнения в остроумии прервал новый телефонный звонок. Джимми опознал код Род-Айленда, но не номер.

— Кто-то звонит на другой линии. Мне пора.

— Джимми Кьюсак.

— Это Грэм Даркин. Вы мне звонили.

У Кьюсака кольнуло спину. Температура подскочила на пять градусов. Инстинкты и опыт подсказывали — следующие тридцать секунд могут навсегда изменить его карьеру.

Судя по сообщению «Уолл-стрит джорнэл», в минувший понедельник Грэм Даркин продал свою компанию по производству медицинского оборудования одной из крупнейших фармацевтических фирм за один и три миллиарда долларов. Деньгами. Он был идеальным клиентом. Кьюсак позвонил ему, как только прочитал статью, и оставил сообщение. Он даже не ожидал ответного звонка, полагая, что за Даркином придется бегать, как и за остальными потенциальными клиентами.

— Поздравляю с завершением сделки, — сказал Кьюсак, стараясь идти по тонкой грани между лестью и непринужденностью.

Говоря это, он встал со стула — старый трюк продавцов, способ мобилизовать энергию, если она потребуется.

— Да ладно. Вы управляете деньгами. Так что теперь вы мой лучший друг.

«Сильный ход».

— Ваш телефон должен разрываться от звонков, — начал Кьюсак. — Оборотная сторона большого успеха.

— Продолжайте.

— «ЛиУэлл» в бизнесе с 2000 года. Я хотел бы встретиться с вами и рассказать, как мы инвестируем.

— Почему вы? — спросил Даркин.

— Мы никогда не теряем деньги.

— Мне звонили полсотни финансовых консультантов. «Голдман», «Морган Стэнли». Каждый парень из «Меррил Линч» на Восточном побережье. Чем вы отличаетесь?

— Это инвестиционные банки. Я работаю в хедж-фонде.

— Я имею в виду лично вас.

«Странный вопрос».

Кьюсак приостановился, думая, с чего начать, а потом ринулся напролом:

— Грэм, на Уолл-стрит есть сотни тысяч парней. Я один из немногих, кто вел собственный бизнес и старался выплатить людям зарплату. Я знаю, как трудно заработать деньги и как легко их потерять. Если бы я не верил в «ЛиУэлл Кэпитал», я бы здесь не работал.

— Какой у вас минимум?

— Десять миллионов. — Кьюсак поколебался, думая над своими словами, и добавил: — Но честно говоря, я бы вложил деньги в ценные бумаги, прежде чем инвестировать в нас первый доллар.

— Вы управляете ценными бумагами?

— Нет, но…

— Вы сказали, вы — Джимми?

— Да.

— Вы тратите мое время, Джимми? Зачем отправлять меня к вашим конкурентам?

Кьюсак сверкнул кривой улыбкой:

— Я даю вам свой лучший совет. В какой-то момент вы захотите увеличить капитал. И когда бы это ни случилось, я буду наготове, и неважно, какие рискованные активы вы добавите в свой портфель.

— Это мне нравится, — ответил Даркин. — Договоритесь с моим секретарем о времени нашей встречи. У вас найдутся другие дела в Провиденсе?

— Конечно.

Разговор закончился быстро. Через тридцать секунд Джимми завершил подготовку к встрече с Даркином в Род-Айленде. Он только что договорился о встрече с миллиардером. Такого подвига он еще не совершал — ни в «Кьюсак Кэпитал», ни в пафосном «Голдмане». Он должен быть в восторге. Должен руками махать от радости.

Но Джимми задумчиво сидел, заложив руки за голову. Он столкнулся с «Выбором Софи», только без детей: благосостояние семьи против продажи себя. Он сдал человека, с которым только что познакомился, компании, которой больше не доверял. Джимми обдумывал свои слова; они должны были донести до собеседника честность и порядочность предложений. «Если бы я не верил в «ЛиУэлл Кэпитал», я не стал бы вам звонить».

Он метался между желаниями защитить Лизера и уйти от него. Сай странный, но «странный» еще не значит «плохой». Или «злой». Может, параноик. Но у Джимми не было уверенности, что его босс — не просто жесткий управленец с семейными проблемами и некоторой фиксацией на отце Эми.

Одно становилось все яснее с каждым днем: в «ЛиУэлл» не будет премии за 2008 год. И возможно, для него не найдется другой работы во всем Хеджистане. Портфель в жизни не поднимется на десять процентов, если «Бентвинг» скачет то вверх, то вниз.

Теперь это вопрос выживания. Привести новых клиентов — единственный способ сохранить свою работу и, возможно — только возможно, — договориться о послаблениях в сделке с ипотекой. Но как ни старался Кьюсак, он не мог избавиться от другой мысли. И для человека, который был слишком горд, чтобы поладить со своим тестем, эта мысль отдавала протухшими моллюсками.

«Сай владеет мною».

Кьюсак уехал из офиса, когда закончился дождь. До дому он добрался к одиннадцати вечера и с трудом припарковал машину, в старой сомервилльской манере расталкивая бамперами другие тачки. Затем запер свое ржавое ведро, хотя обычно не утруждал себя. Оно было слишком уродливым, чтобы заинтересовать воров.

Через три часа по улицам загрохочут мясозаготовщики. Они прибывали каждую ночь целыми колоннами, каким-то образом сосуществуя с «Кисс энд Флай», «Левел Файв» и прочими ночными клубами. Шины тяжелых грузовиков скрипели по мощеным улицам, шестерни скрежетали, двигатели надсадно ревели. Смуглые мужчины в белых фартуках, забрызганных кровью животных, будут вытаскивать говяжьи и бараньи туши из низких складов. В воздухе запахнет смертью. И задолго до открытия Нью-Йоркской фондовой биржи по булыжникам ручейками побежит кровь, привлекая мясных мух.

Эми угнездилась в своем коконе из простыней. Джимми на цыпочках прошел в спальню, разделся до трусов и нырнул под простыни, нежно погладив тяжелый живот жены. Он начал засыпать, тревожась в полудреме, не унаследует ли Яз лицевую слепоту Эми.

Жена повернулась и хрипловатым со сна голосом сказала:

— Я пыталась дождаться тебя.

— Поздний звонок из Провиденса, — ответил он. — Через пару недель поеду в Род-Айленд.

— Что-то серьезное?

— Важный клиент.

— Джеймс, это же здорово.

Он снова начал засыпать, и тут Эми полусонно спросила:

— У Гика все в порядке?

Кьюсак открыл глаза.

— Только что говорил с ним. А почему ты спрашиваешь?

— Какой-то парень звонил сегодня. Сказал, проверка биографии.

— Гика? Ты узнала, как зовут этого парня?

— Дэрил как-то там. Я записала на кухне.

— И что он хотел узнать?

— Был ли Гик в Уортоне. Сколько мы его знаем. Встречаемся ли мы с ним.

Сейчас Эми говорила более встревоженно и даже раздраженно, она уже почти проснулась.

— Это странно.

— Будто я не знаю. Задал пару вопросов о нас.

Последний комментарий врубил сигнал тревоги.

— Он спрашивал номер соцобеспечения? — Кьюсак заподозрил кражу личных данных.

— Ничего подобного. Но он был довольно… — Эми приостановилась, подбирая слово. — Довольно навязчивым. Я сказала, чтобы он позвонил тебе.

— Хорошо. Ты взяла его номер?

— На кухне.

Кьюсак выскочил из постели. В блокнотике был номер с кодом 646, скорее всего мобильник. Но он замер, когда прочитал имя. Эми написала на листке — Дэрил Ламоника.

«Что за херня?»

За всю историю человечества был только один Дэрил Ламоника. Кьюсак отлично знал это имя. Ламоника, известный как Безумный Бомбардир», был квотербеком «Окленд рейдерс» в конце 60-х и начале 70-х. Его карьера завершилась за два года до рождения Джимми.

Папа Кьюсака презирал Ламонику. Каждую осень, когда «Окленд» разносил его возлюбленных «Нью-Инглэнд пэтриотс», Лайэм разражался руганью, которую большинство сантехников тщательно скрывали от своих семей. Он молил святого Патрика обрушить ад на «Рейдер Нэйшн». Он просил, чтобы страдания постигли все отродье подонков, игравших за «серебристо-черных». Он проклинал их снова и снова.

Его обличения начались с Дэрила Ламоники. Они набрали силу с Кенни Стаблером, сменившим Ламонику. Они достигли апофеоза с Джимом Планкетом, «Бенедиктом Арнольдом»,[34] который сбежал от «Патриотов» и привел «Рейдеров» к двум победам в Суперкубке.

Однако именно с Ламоники начиналась очередная буря. Ожесточенная борьба родителей Кьюсака со звездой сокера привела к сцене, навсегда запечатлевшей имя Ламоники в семейном фольклоре. Как-то раз семилетний Джимми Кьюсак спросил у матери: «А правда второе имя Дэрила Ламоники — Гребаный?»

Лайэм Кьюсак, пойманный с поличным, ярко покраснел.

— Иисус, Мария и Иосиф, — ахнула Хелен Кьюсак, мать Джимми.

— Мама, это грешно, — с возмущением священника на воскресной проповеди заявил Джуд, старший брат Кьюсака.

— Это не грешно, — отрезала с ирландским акцентом мать. — Я молюсь, чтобы Господь дал мне силы отколошматить Джимми. А, может, заодно и его отца.