Боги Гринвича Воннегут Норб

Глава 42

От них было не скрыться. Даже в субботу. Рынки управляли психикой каждого человека, причастного к миру финансов. Они занимали мозг, как вторгшиеся воины, которые грабят, убивают и насилуют, используя для этого любезно представленный Интернет и прочие современные средства колонизации. Всегда хватало плохих новостей, достаточно включить кабельное телевидение с вещанием «двадцать четыре на семь».

Кьюсак выбросил из головы «Бентвинг». Выбросил озабоченность Сая Калебом и видео из «Фокси леди». И сосредоточился на ближайшей задаче — завтраке для Эми.

Он поджарил яичницу с таким количеством кинзы, что она казалась зеленой. Положил рядом ржаной тост, но с таким количеством масла, что оно перечеркивало всю возможную пользу для здоровья. Пристроил в центр тарелки сочную клубничину и выжал сок из тысячи и одного апельсина. К тому времени, когда он закончил жарить стейки — Эми отказалась от бекона до окончания беременности, — еды хватило бы на три обеда.

— Такого не получишь в «Ритце», — заметил он, любуясь приготовленным столом.

— Ох, не может быть, — сказала Эми, просматривая «Нью-Йорк таймс».

— Что такое?

Она подняла газету, сложенную на фотографии мужчины. Ему было лет семьдесят.

— Ты его знаешь? — спросила Эми.

Кьюсак изучил лицо.

— Нет. А кто это?

— Конрад Барнс.

— Никогда его не видел, Эм.

— А я видела.

Кьюсак поднял брови. Его жена узнавала людей по именам. Лицо на картинке было еще большей проблемой, чем вживую.

— Откуда ты его знаешь?

— Он помог мне найти такси.

Эми никогда не была такой уверенной. Обычно она сомневалась и ждала, пока кто-нибудь другой не подтвердит личность человека. Но не сейчас.

— Я уже начала паниковать. Но тут он свистнул, и сразу появилось такси. Как по волшебству.

— Ты видела Конрада Барнса? — переспросил Кьюсак, не в силах изгнать из голоса сомнение.

Эми даже несколько ощетинилась.

— Посмотри на его лицо. На что ты обратишь внимание в первую очередь?

— Ему, скорее всего, семьдесят с чем-то.

— А еще?

— У него сросшиеся брови в целый метр шириной.

— Именно, — обрадовалась Эми, которая всегда комбинировала лица из набора выразительных черт.

— У многих людей сросшиеся брови, — ответил Кьюсак. — Может, и мне нужно завести такую, чтобы ты меня узнавала?

— Пока хватит твоего значка, — рассмеялась она. — Но ты когда-нибудь видел такие густые и пушистые?

— Вот тут ты меня поймала, — заметил Кьюсак, но все еще с сомнением.

— Он был таким славным. А теперь он мертв.

— Да, невесело.

— Это ужасно, — произнесла Эми.

— Ты о чем?

— Он сгорел в своей машине, — сообщила она. — Разбился на Вашингтон-стрит в Карлштадте, Нью-Джерси.

— Я знаю тот район, — удивленно сказал Кьюсак. — Я там парковался, когда ездил на игры «Джетс».

— Там есть какие-то бары?

— «Реддс». Но в основном — промышленные здания. А почему ты спрашиваешь?

— Полиция думает, дело в алкоголе, — пояснила Эми.

— Такое случается.

— Когда я его видела, он не был пьян, — заявила она и даже помахала соком для пущего эффекта.

— «Реддс» мог это исправить.

— С ним была молодая женщина, — продолжала Эми, — хотя сначала я подумала, что она его дочь.

— И?

— «Таймс» пишет, Барнс был женат и давно проживал в Бронксвилле. Не вижу, с чего бы семидесятилетний мужчина поехал на машине в Нью-Джерси, напился и слетел с дороги. — В одиночестве, — после паузы добавила она.

— Ты говоришь прямо как «Закон и порядок».

— Возможно. Но я уверена, та женщина была его любовницей.

— Это точно тот мужчина? — с еще большим недоверием спросил Кьюсак.

— Я узнаю эту сросшуюся бровь где угодно. И видел бы ты шрам на руке той женщины…

В своей маленькой квартирке на Аппер Ист-Сайд в Манхэттене Рейчел выковыривала мякоть из половинки грейпфрута. Она осторожно размазала капельку маргарина по маленькому ломтику пшеничного хлеба. Единственная поблажка — кофе без сливок. Она осушала чашку за чашкой, листая «Нью-Йорк таймс». Добравшись до статьи о Конраде Барнсе, набрала своего нанимателя.

— Вы читали сегодняшние газеты?

— Рад, что мы можем двигаться дальше.

— Может, и нет, Кимосаби.

— В каком смысле?

— Какая-то женщина видела меня с Барнсом.

— Это не моя проблема, — ответил он.

— Мне не нравится оставлять хвосты.

— А мне не нужны лишние трупы.

— Вам легко говорить. Я делаю всю грязную работу, — посетовала Рейчел. — И если закон прихватит меня, вы тоже рискуете. Меня не будет заботить, кто вы и где.

— Ты мне угрожаешь?

— Сообщаю факты.

— Ты знаешь, кто она?

— Нет. Но это нетрудно выяснить.

Рейчел сомневалась, что многие беременные женщины посещают зоопарк Бронкса в вечерних платьях. Должна быть зацепка.

— Делай, что считаешь нужным. И еще одно.

— Да? — ответила она.

— Не звони мне больше.

Глава 43

Когда появился Джимми, Никки ссутулилась рядом с дверью в кабинет Лизера. В 7.30 она уже была еле жива — гарнитура сидит криво, волосы растрепаны, даже гвоздик лишился привычной привлекательности. Обычно посетители Сая видели ее приветливой и внимательной ко всем деталям. Но в это утро ее образ энергичной и деловой сотрудницы отправился в самоволку.

— Ты сегодня рано, — заметил Кьюсак самым любезным тоном.

Он задержался у ее стола, надеясь разговорить ее и подружиться с хранителем компьютера Сая.

— Мне не спалось, — пояснила Никки, ее лоб избороздили морщины.

— Всё в порядке?

— Это тебя нужно спрашивать. Джимми, у нас все в порядке?

— О чем ты?

— У меня есть подружка, которую декрутировали в макроинвестконторе на Пиквик Плаза.

Никки говорила о хедж-фонде в двух шагах от Гринвич-авеню.

— А что значит «декрутировали»?

— Ее уволили до того, как она начала работать, — пояснила Никки. — Но меня беспокоит не работа.

— И правильно, — успокоил ее Кьюсак. — Ты нужна Саю.

— Не пойми меня неправильно, — продолжала она. — Я волнуюсь о выплатах за машину, как и все остальные. Ну, может, кроме тебя, — с усмешкой добавила Никки.

— Тебе не нравится мой «бимер»?

Его машина стала предметом общих шуток с того дня, когда администрация «Гринвич Плаза» попыталась вывезти ее. Они решили, что машина брошена хозяевами.

— Если ты еще за нее платишь, голубчик, пора с этим завязывать.

— Эй, полегче, — рассмеялся Кьюсак. — Так что же тебя смущает?

— Виктор. Это раз, — ответила она.

— Был еще молоток? — встревоженно спросил Кьюсак.

— Ничего подобного. Он меняется.

— О чем ты говоришь?

— Он теперь все замечает. И ты же знаешь, у него всегда были короткие штаны.

— Ага, голени видно, — подтвердил Кьюсак.

— Он стал обращать внимание на то, как одевается. Одна моя знакомая работает в «Рэндольфс». Она рассказала, что Виктор поселился в мужском отделе.

— Но это же хорошо, верно? — ответил Кьюсак, не понимая, в чем проблема.

— Не уверена. Если бы Род Стюарт был девушкой, Виктор выглядел бы как она.

— Я спрошу у Сая, не в курсе ли он.

— Его сегодня не будет, — сообщила Никки.

— Почему?

— Взял выходной. У него все плохо с Бьянкой. Я слышала, его вещи опять валялись на газоне.

— Ничего, Никки, мы справимся.

Поднявшись в пятницу на 369 пунктов, Доу рухнул на 373 к концу дня. Инвесторы «ЛиУэлл» обрывали телефоны. Кьюсак забыл о видео из «Фокси леди» и собственных финансовых проблемах, слушая, как вкладчики в панике выстреливают вопросы, на которые нет ответов.

— Мои деньги в безопасности?

— Мы не должны удвоить?

— Десять восемьсот — это дно рынка?

Кьюсак начал собираться домой только в 19.43. Он вымотался. Во рту держался мерзкий привкус кофеина. Он говорил без остановки двенадцать часов. Двенадцать часов глотал кофе, шоколад и лимонад. Двенадцать часов бездумно повторял все те же пустые слова.

— У нас еще не было неудачного года.

— Мы хеджируем свой портфель.

Он не говорил только одного: «Неважно, какие прекрасные результаты давали ваши инвестиции в прежние годы. Мой босс все равно лжец и змея».

Кьюсак выключил компьютер. Он показал нос ста семидесяти девяти неотвеченным письмам в «Аутлуке» и пошел к стеклянным дверям «ЛиУэлл Кэпитал». В мыслях Джимми уже погрузился в ужин на вынос с Эми — рулетики, жареный рис, «Му Гу Гай Пан» и прочие краеугольные камни китайской кухни, — когда факс Никки запищал.

Сигнал входящего сообщения манил подойти и взглянуть. Если бы писк факса был зримым, он представлял бы собой большую жирную надпись: «Пожалуйста, закройте глаза, идите дальше и притворяйтесь, будто никогда не видели то, что я собираюсь напечатать».

Факс стоял на столе у Никки. Стопка папок, по грудь высотой, скрывала его из виду. В обычный день Кьюсак вышел бы за дверь. В рабочие часы помощница Сая уже мчалась бы с документом к боссу.

Однако Никки не было. Она ушла несколько часов назад. Звонок факса напомнил Кьюсаку, что он остался последним в офисе. Самое время поискать лэптоп с видео из «Фокси леди». Он проверил каждый ящик тумбочек и стола. Все они были заперты.

Проклиная свое невезение, Кьюсак посмотрел на титульный лист факса. Он слушал, как машина с мерзким звуком умирающей технологии отрыгивает документ. Фирма «Диллон и Хеншо» из Парамуса в Нью-Джерси отправляла две страницы.

Некто по имени Рон нацарапал под адресом: «Для вашего архива». Кьюсак почти ушел. Он терпеть не мог документы. Однако, сам не понимая почему, остался стоять, пока из факса не вылезла вторая страница. Она оказалась свидетельством о смерти — холодным, объективным и безразличным.

«Род смерти»: отмечен квадратик «несчастный случай».

«Оставшийся супруг»: все поле занимало имя «Марджери».

«Судмедэксперт/Коронер»: Александр Грисволд подписался и заверил факт смерти.

Когда Кьюсак дошел до имени покойного, ему пришлось перечитать пункт три раза. Ему хотелось удостовериться, что до него все дошло. Покойником был Конрад А. Барнс.

Никаких вопросов насчет вероятностей. Это был тот же самый человек, о котором говорила Эми. То же имя, написанное в точности как в некрологе «Нью-Йорк таймс». Правильная дата — 19 сентября 2008 года. И даже правильное место смерти — Нью-Джерси.

Кьюсак скрепил два листа и положил их на кресло Никки, затем выключил свет и вышел из офиса. Неужели Сай взял выходной, чтобы оплакать смерть друга?

«Даже у лжеца и змеи могут быть друзья».

Глава 44

— Олавюр, встретимся внизу через пятнадцать минут.

Акции «Хафнарбанки» — они шли сейчас по шестьсот двадцать пять крон — упали за две недели на одиннадцать с лишним процентов. Хедж-фонды не покупали акции. Их не покупал никто, даже катарцы. Гвюдйонсен предложил Олавюру пройтись, подальше от любопытных глаз и ушей сотрудников. Что-то случилось, и Олавюр это знал. Но он не представлял, что именно.

Обычно лицо председателя было невыразительным, вроде белых стаканчиков, в которых по всему миру — даже в Исландии — подают кофе в закусочных. Но сегодня Гвюдйонсен казался задумчивым. Как будто все еще пребывал мыслями в своем кабинете.

— К чему нас привела ваша война?

— «ЛиУэлл» получил послание, — ответил Олавюр. — Сай Лизер с января потерял на «Бентвинге» больше ста миллионов долларов. Когда его фонд рухнет, ни одна из этих богом забытых гринвичских крыс больше не посмеет играть против «Хафнарбанки».

Седовласый председатель оценивающе посмотрел на Олавюра, подняв брови; мужчины прогуливались по улицам Рейкьявика. Банкир счел выражение лица председателя необычным. Он не понимал, о чем думает его руководитель. Они шли молча еще пару минут. Странно.

— Что еще я должен знать, Олавюр? — наконец спросил Гвюдйонсен.

— Катарцы нас любят. Они зарабатывают деньги на игре против «Бентвинга», а их инвестиции в «Хафнарбанки» еще себя оправдают, это вопрос времени.

— Вы очень уверены в себе, — заметил Гвюдйонсен.

— Наши акции, — заверил Олавюр, — придут в норму.

— Нет, — рявкнул председатель.

Он остановился, уставился на своего подчиненного глазами, напоминающими прицел ружья, и повторил:

— Нет.

— В каком смысле «нет»?

— Вы нас уничтожили, — прошипел сквозь стиснутые зубы Гвюдйонсен.

— О чем вы?

Олавюр перестал замечать прохожих. На мгновение ему показалось, что председатель сошел с ума.

— Ваши самонаводящиеся ракеты, — процедил Гвюдйонсен, — вернулись назад и нацелились на нас.