Боги Гринвича Воннегут Норб

26 августа 1939 года германская армия вторглась в Польшу. Через несколько месяцев в небольшом польском городке Сенява гестапо обнаружило тайник с картинами. Среди них было три шедевра: «Дама с горностаем» Леонардо да Винчи, «Пейзаж с добрым самаритянином» Рембрандта и «Портрет юноши» Рафаэля.

Картины принадлежали музею Чарторыйских, который находился в Кракове. Но когда началась война в Европе, принц Августин, управлявший музеем семьи, перевез их в безопасное место. Попытка оказалась тщетной. К концу 1939 года нацисты отыскали все три.

Германская армия отправила сокровища в Дрезден. И внутри Третьего рейха разразилась война за обладание. Каждый желал овладеть этими шедеврами. Леонардо да Винчи. Рембрандт. Рафаэль.

Картины попали под контроль Германа Геринга. Но сразу начались проблемы. Ганс Поссе, личный агент Адольфа Гитлера, потребовал все три. И вроде бы для фюрера. Однако в 1940 году картины каким-то образом вернулись в Краков. Там их выставил Ганс Франк, нацистский генерал-губернатор Польши.

В 1941 году картины по приказу Геринга ездили в Берлин. Но когда союзные бомбы стали падать все ближе, шедевры вернулись на восток. В конце концов они снова попали к Гансу Франку, который и хранил их вплоть до своего ареста в мае 1945 года.

Военные обнаружили Леонардо и Рембрандта, но так и не смогли отыскать «Портрет юноши» Рафаэля. Ганс Франк не раскрывал его местонахождение до самой смерти, когда был повешен за преступления против человечества.

За много лет отыскалось немного подсказок. Франк уничтожил все документы. Его подчиненные, вроде «покровителя искусств» Вильгельма де Палезьё, ничего не рассказали. Реставратор Франка, Эрнст Кнайзель, некогда утверждал, что видел Рафаэля у де Палезьё.

Но в 1965 году Кнайзель изменил свою версию, заявив, в сущности: «Я ошибся».

— Была не найдена.

— То есть? — спросил Лизер у Сигги.

— Эрнст Кнайзель реставрировал картины нацистам. Он последним видел «Портрет юноши». — Сигги помолчал. — До сего дня.

— Вы видели картину? — спросил Сай.

У него вспотела спина; главный признак хорошей сделки.

— Возможно, — зевнул Сигги, изображая неуверенность и цепляя Лизера на крючок. — Наши банки поддерживают осмотрительные отношения с клиентами. Особенно из Восточной Европы.

— Дальше, дальше, — поторопил его Лизер, не в силах сдерживать любопытство.

— Время сейчас трудное. Не только в Исландии, во всей Европе. Картины выплывают, когда людям нужны деньги.

— Сигги, что вы видели?

— Сокровище, потерянное для мира с 1945 года. Сокровище, которое может остаться заброшенным в хранилищах исландского банка еще много поколений.

— И какое это имеет отношение ко мне? — насторожился Лизер, уличная смекалка взяла верх.

— Картина требует особого покупателя.

— Ага, — усмехнулся Сай, — и как только она покажется, кто-нибудь сразу заявит на нее права.

— Нет.

— Что значит «нет»?

— Тут все чисто. Много лет назад ее нынешний владелец частным порядком договорился с музеем Чарторыйских.

— Продолжайте.

— А теперь ему требуется, так сказать, диверсифицировать свои активы.

— А почему не через «Сотбис»?

— Владелец настаивает на максимальной осторожности. И как мы оба знаем, — добавил Сигги, — большие компании не в состоянии сохранить конфиденциальность. В мире моего клиента не поощряют связи с нацистами.

— В моем тоже.

— Сай, вы упускаете одну деталь. Найти картину, потерянную для мира. Возместить ущерб, причиненный нацистами несколько поколений назад. Вы навсегда останетесь в анналах искусства. Как зовут того управляющего хедж-фонда, которого вы вечно вспоминаете?

— Стиви Коэн?

— Стиви Коэн захочет оказаться на вашем месте.

Олавюр смотрел на Сигги широко раскрытыми глазами, потрясенный тем, как его троюродный брат манипулирует Лизером.

— Сколько стоит эта картина? — спросил Сай.

— В обычных обстоятельствах — ближе к девяти знакам. Может и больше.

— Сильно.

Саю очень не хотелось признавать, что восемьдесят или девяносто миллионов ему не по краману. Похоже, он все время играет в догонялки.

— А сейчас?

— Сложно сказать. Цена договорная.

— А как я узнаю, что картина подлинная?

— Сай, у меня есть эксперты. И документ, подписанный Германом Герингом и Гансом Франком.

— Герингом!

— Его подпись подтверждена тремя независимыми экспертами, — ответил арт-дилер.

— Допустим, я получил достаточное…

— Мы можем что-нибудь придумать, — прервал его Сигги, опережая дискуссию о цене.

— То есть?

— Владелец хочет какую-то сумму вперед.

— Он возьмет расписку на часть цены продажи? — спросил Лизер, не в силах сдержать возбуждение.

— При соответствующих предосторожностях.

— Какого рода? — насторожился Лизер.

— Залог ваших акций в «ЛиУэлл Кэпитал». Процент от прибылей, пока расписка не будет оплачена. Но о таких вопросах вам нужно договариваться с ним, а не со мной.

— Все слишком просто, — возразил Сай. — С этой картиной что-то неладно.

— Полегче, — предупредил Сигги. — Вы имеете дело с предусмотрительным человеком.

— И как это понимать?

— Прежде чем владелец примет долю в вашем бизнесе, его команда изучит ваши операции, рентабельность и управление рисками. Они не отдадут «Портрет юноши» без должных проверок.

— Мы никогда не теряли деньги.

— Скажите это владельцу. И помните. Вы не станете легендой, пока его люди не изучат ваш хедж-фонд.

— Не пойдет, — ответил Лизер, испытав ужас при мысли, что ему придется раскрыть свои коммерческие тайны.

— Вам придется объяснить свои методики владельцу картины.

— Не пойдет, — повторил Лизер.

— Ничего страшного, — отозвался Сигги. — Я всегда могу найти еще кого-нибудь с деньгами.

— Дайте мне подумать, — сказал Лизер, почувствовав укол.

— Вы знаете, где меня найти. И еще одно.

— Да?

— Я не могу ждать вечно.

Сигги положил трубку и вздохнул.

— Ну, что сказал Лизер? — потребовал Олавюр.

— Он вернется.

— Когда?

— Ты же слышал, — зарычал Сигги, которому уже не требовалось сохранять сдержанность и уверенность. — Я сказал: «Я не могу ждать вечно».

— Так в чем проблема? — спросил Олавюр, заметив смену настроения брата.

— Сай может раскусить наш блеф, — отрезал арт-дилер. — Вот в чем проблема.

Он вел переговоры уверенно и невозмутимо. А сейчас маска спокойствия исчезла, и его волнение росло с каждой минутой. Олавюр начал было говорить, но Сигги оборвал его.

— А если он захочет встретиться в Рейкьявике? — саркастически заметил он. — Мы покажем ему «Портрет юноши» в альбоме по искусству?

— Соглашайся на встречу, — успокаивал его Олавюр. — «Владелец» — наша выдумка, за него говорим мы. Он может струсить в последнюю минуту.

— Не первый случай, когда продавца заест совесть, — согласился Сигги, понимая подход, но не принимая его. — Брат, это дурацкая затея. Либо отступит Сай, либо мы. Не понимаю, что ты надеешься выиграть.

— Знание, — возразил Олавюр. — Следующий разговор — критический. Если Лизер сосредоточится на цене, значит, секрет его инвестиций существует.

— Почему?

— Сигги, я знаю этого парня. Я прочел все, что о нем напечатано. Сай Лизер не задумываясь обменяет методики на бессмертие, особенно если будет рассчитывать заработать десятки миллионов в процессе…

— А если секрета не существует?

— Тогда он не рискнет это выдать, — пояснил банкир. — Торговые операции похожи на войну.

— Чем?

— Все вертится вокруг хитростей, — сказал Олавюр. — Он не станет подставлять фланг.

— Знаешь, братик, я бы предпочел, чтобы ты держался своих ценных бумаг и не вовлекал меня и мой бизнес в свою войну.

— Твой арт-бизнес — наше преимущество. Лизер играет на чужом поле.

Сай изучал стены своего кабинета. На мгновение его взгляд остановился на рисунке Пикассо. Рисунок, всего лишь небрежный набросок, натюрморт с сардинами и сангрией, не слишком дорогой для работ Пикассо. Но титану хедж-фонда он нравился.

Этот рисунок Пикассо означал успех. Он укрепил решение Лизера уйти из «Меррил Линч» и попытать счастья. Решение, которое сделало Лизера владельцем особняка и поместья на Раундхилл-роуд.

Овладение достойным трофеем, будь то Пикассо или «Бентли», связано с неопределенностью. «Пока ты выигрываешь, — напомнил себе Лизер. — Бедняги-неудачники бедны именно потому, что они неудачники».

И сейчас Лизеру приходилось принимать такое же решение. Такой же шанс, за который можно ухватиться. Потому что набросок Пикассо не принесет бессмертия основателю хедж-фонда с портфелем меньше миллиарда долларов. Нужно десять миллиардов, а то и двадцать. И тогда можно жить вечно.

Сай воображал, как он прославится, если раскроет миру бесценную картину, похищенную нацистами. Он представлял сцену в «Сотбис» — вот он продает Рафаэля, принимает чек и купается в славе. Ему надо найти способ ухватиться за эту возможность, не рискуя бизнесом.

Лизер мог бы навсегда остаться в своих мечтах. Но Кьюсак постучал в дверь и просунул голову вовнутрь.

— Сай, простите, что отрываю. У вас найдется пять минут?

— Это важно?

— Я знаю, кто валит «Бентвинг».

— Кто? — взревел Сай, вылетев из своего кресла.

— Помните катарского шейха, о котором я упоминал?

— Который в сговоре с «Хафнарбанки», — подтвердил Лизер.

— Он подает знак, чтобы мы оставили банк в покое.

— Как ты догадался? — с любопытством спросил Сай.

— Возмездие. Наша игра против «Хафнарбанки» задевает его портфель. Он злится. И валит «Бентвинг», чтобы рассчитаться.

— Отправь ублюдку мирное предложение. Может, полкило сала…

— Думаю, нам стоит снять прибыль, — ответил Кьюсак. — Но вы уже знаете мою позицию.

— Как он узнал, что это мы? — спросил Лизер, игнорируя совет.

— Я сложил вместе кое-какие комментарии от друзей. Это скорее догадка.

— Кто? — повторил Сай.

— Какая разница?

Джимми понимал, его дружбе с Гиком уже не стать прежней. Может, она вообще умрет. Но идея сдать Димитриса Георгиу была ему не по нутру.

— Как знаешь, — ответил Лизер и сменил тему. — Калеб Фелпс будет в МСИ?

— Вопрос решен. Я получил подтверждение в пятницу.

— Хорошая работа. А теперь иди. Мне надо позвонить.

Кьюсак вышел из кабинета, думая, за что его похвалил Сай. За «Бентвинг»? Или за еще одного гостя на вечеринке?

Лизер перезвонил Сигги через сорок пять минут.

— Вы были правы с самого начала, — сказал он исландцу.

— В каком смысле?

— Высокое Возрождение — не мой профиль.

— Он — нет, но деньги — да, — возразил арт-дилер.

Он снова был на сцене, снова сдержанный и уверенный, непревзойденный актер.

— Я удивлен, что вы упускаете такую возможность.

— Не мой профиль, — снова сказал Лизер.

Сейчас все, исходящее из Исландии, казалось ему отравленным.

— Возможна существенная скидка. Это вынужденная продажа.

— Не мое.

— Что-то не так? Ведь вас интересовали мои предложения.

— Не мое, — повторил Лизер.

— Вы даже не видели картину.

— Может, это и к лучшему, — заметил Сай, его голос стал холодным и отстраненным. — Мне нужно сосредоточиться на бизнесе.

Сигги знал, что ответить:

— Как хотите. Я больше не буду предлагать вам такие возможности.

— А у вас есть что-то еще? — с оттенком сожаления спросил Сай.

— До свидания.

Сигги повесил трубку. Все произошло слишком резко. Он посмотрел на троюродного брата. Занавес упал. Мягкий арт-дилер уже не стоял на сцене. Он несколько раз моргнул.

— Мне тошно.

Олавюр ободряюще похлопал брата по плечу.

— Я знаю, что тебе сейчас нужно. Как называется вино, которое прислал Лизер?

— Ты имеешь в виду «Sine Qua Non the 17th Nail in My Cranium» 2005 года? Оно приехало в деревянном ящике с гвоздем в середине крышки.

— Оно самое. Почему бы тебе не откупорить пару бутылок? Мы должны отпраздновать.

— Олавюр, что нам праздновать? Я не в том настроении.

— Пару бокалов, брат, и ты будешь в порядке.

— Ты как-то слишком весел.

— Конечно, — ответил банкир. — Я собираюсь забить семнадцатый гвоздь из этого ящика прямо в череп Сая Лизера.[40]

— Ты говоришь какие-то гадости. Действительно гадости.

— Успокойся, Сигги, мне пора поправить давление. И ты же знаешь, что сказал фон Клаузевиц.

— Военная история — твое увлечение, а не мое.

— «Кровь — цена победы».