Демократизация Бернхаген Патрик

В главе обсуждаются проблемы, связанные с отнесением стран к группам демократий и недемократий и с измерением того, насколько далеко продвинулась страна по пути демократизации. На основании рассмотрения различных концепций и аспектов демократии в главе ставится вопрос о том, следует ли думать о демократии (1) как о полностью наличествующем либо полностью отсутствующем свойстве или же (2) как о характеристике, способной проявляться с разной отчетливостью. Затем при помощи известных количественных индексов, находящихся в открытом доступе, иллюстрируются проблемы, с которыми сталкиваются исследователи при переводе разных концептуализаций демократии в численные показатели. В последней части главы оцениваются различные категории гибридных режимов с точки зрения их вклада в классификацию и измерение политических режимов.

Введение

По разным причинам исследователям и политикам часто приходится оценивать, в какой степени та или иная страна является демократией и является ли ею вообще. В социальных науках стремление проверить гипотезы о том, что более развитая демократия означает больше равенства, больше экономического процветания и меньше конфликтов, требует от исследователей использования количественных оценок демократичности. Политики, готовые предоставлять экономическую помощь в зависимости от степени демократичности страны или выставляющие критерии соответствия определенным стандартам демократического управления (governance) как условия участия в переговорах по присоединению к ЕС, также нуждаются в оценках, которые позволили бы им судить, какие страны являются демократиями, а какие нет, или какие страны являются более демократическими, чем другие.

Демократизацию можно понимать (1) как замену недемократической политической системы на демократическую или же (2) как процесс превращения политической системы в более демократическую – вне зависимости от того, следует ли эту систему отнести к демократиям, автократиям или какому-то промежуточному типу. Хотя на первый взгляд может показаться, что эти два определения по-разному выражают одно и то же, в действительности они отражают фундаментальные различия в способах концептуализации демократии. Первое определение демократизации, предполагающее замену режима одного типа на режим другого типа, основывается на категориальной концепции демократии. Зачастую это дихотомическая концепция, согласно которой страна либо является демократией, либо не является ею. Второе же определение отражает градационную концепцию демократии, подразумевающую, что политическую систему можно расположить в континууме от более демократических стран к менее демократическим. Эти концепции будут обсуждаться в первой части настоящей главы.

Вне зависимости от того, какому из этих двух взглядов отдается предпочтение, каждый, кто желает сравнивать демократию и демократизацию в разных странах или на систематической основе анализировать причины и следствия демократии, нуждается в некотором способе измерения, который позволил бы определить, в какой мере политическая система является демократической или является ли таковой вообще. Так как демократию невозможно измерять непосредственно, как, например, национальный доход (для вычисления которого нужно просто знать доходы всех граждан и сложить их), для достижения вышеназванной цели требуются индикаторы. Во второй части главы обсуждается, как числовая оценка демократичности может быть разбита на компоненты и индикаторы.

За исключением случая завершенной демократизации процессы транзита могут окончиться установлением режимов промежуточного типа. Для обозначения этих режимов введено такое множество терминов, что это сбивает с толку: предлагались такие варианты, как «делегативные», «нелиберальные» или «электоралистские» демократии, а также «соревновательные» (competitive, contested) или «электоральные» автократии, и это лишь самые распространенные наименования. О режимах промежуточного типа речь пойдет в последней части главы.

Дихотомия или градация?

Измерение демократии

Гибридные режимы и подтипы демократии

Предпринятый выше обзор подходов к квантификации демократии показал, что качественные, классифицирующие оценки и характеристики имеют значение даже при градационном взгляде на демократию. Так, 7балльная[115] шкала Freedom House используется для распределения стран по трем группам «свободных», «частично свободных» или «несвободных» режимов, а 21балльная шкала Polity IV служит для классификации стран как демократий, автократий и анократий[116]. В соответствующие срединные категории попадают режимы, часто описываемые как «гибридные». Для обозначения этих промежуточных типов в литературе встречается огромное количество терминов, создающих путаницу. Такие наименования, как «электоралистские», «популистские», «делегативные» или «нелиберальные» демократии, относятся к «урезанным» версиям демократии, причем два последних термина являются одними из самых известных. Предложенный Гильермо О’Доннеллом[117] термин «делегативная демократия» обозначает политическую систему, в которой институциональные сдержки и противовесы слабы или недостаточны, что позволяет представителям исполнительной ветви концентрировать власть и злоупотреблять своими полномочиями для вторжения в области компетенции других институтов, например органов законодательной или судебной власти. Напротив, понятие «нелиберальной демократии», предложенное Фаридом Закарией, относится к политическим системам, в которых формирование правительства определяется народным волеизъявлением, но принцип верховенства закона не соблюдается в полной мере, а гражданские свободы существенно урезаны. В таких системах, согласно Закарии[118], «демократия процветает; свобода – нет».

С другой стороны, термины наподобие «соревновательного авторитаризма» или «полуавторитаризма», а также «электоральных» или «конкурентных» автократий берут за точку отсчета автократии и классифицируют страны в зависимости от типа или интенсивности авторитарного давления, исходящего от правителей. Различные формы «улучшенного авторитаризма» включают «электоральный» или «конкурентный» авторитаризм, если упоминать только самые часто встречающиеся в литературе наименования. Хотя мотивы, стоящие за конструированием этих терминов и категорий (прежде всего – стремление обойти ловушку «электорализма»), заслуживают одобрения, Ариэль Армони и Эктор Шамис предостерегают, что такое конструирование может вести к размыванию смысла понятий и путанице в эмпирическом анализе. С точки зрения упомянутых исследователей, «палитра выделяемых, но не должным образом определяемых режимов не только затрудняет отнесение той или иной страны к конкретной категории, но и затемняет фундаментальное различие между демократией и автократией»[119]. Одновременно они призывают не забывать о том, что как в старых, так и в новых демократиях могут существовать нелиберальные практики, в них может произойти и концентрация власти в руках технократов или представителей исполнительной ветви. Действительно, широко признается, что демократия без некоторых элементов делегирования власти невозможна. Во всех существующих демократиях имеется «„цепочка делегирования“ от избирателей к избранным представителям и от избранных представителей к экспертам»[120]. Чем длиннее, сложнее и плотнее эта цепочка, тем большие риски для качества и прозрачности демократии она порождает.

Как только мы признаем, что все политические системы разнятся по степени подотчетности правителей населению, немалая часть путаницы в понятиях, на которую указали Армони и Шамис, предстает следствием не столько неясности для исследователей границ между понятиями, сколько излишнего внимания к деталям и появления зачастую синонимичных терминов. Ни одна настоящая политическая система не будет в точности соответствовать идеально типическим свойствам, на основании которых выделяется теоретически прочный класс таких систем. И хотя существует соблазн создавать все более точные и подробные классификации, которые в еще большей мере соответствовали бы действительности, следует помнить, что классификация с числом элементов, равным числу классифицируемых случаев, не имеет смысла. К счастью, большинство различений, на основании которых были выделены подтипы демократических, автократических и гибридных режимов, могут быть учтены в четырехчастной классификации, предложенной в предыдущей главе. Если уровень демократичности страны есть степень, в которой граждане наделяются властью посредством верховенства закона и демократических прав на участие, мы можем расположить все существующие страны в континууме, одним из полюсов которого будет идеально подотчетная демократия, а другим – автократия с полным отсутствием такой подотчетности. Хотя между этими полюсами располагается множество оттенков серого, отнесения гибридных режимов либо к плебисцитарным автократиям, либо к конституционным олигархиям обычно достаточно для того, чтобы ключевые аспекты эффективной демократии оказались учтенными. Более подробные различения лучше схватываются количественными шкалами.

Заключение

В этой главе были освещены оснвные проблемы, на которые исследователям следует обращать внимание при измерении демократии в разных странах и в разное время. Эти проблемы также нужно принимать в расчет желающим использовать существующие индексы демократии, включая рассмотренные нами. Сравнение четырех основных индексов демократии выявило недостатки как слишком мягких, так и слишком жестких требований в отношении демократии. Выставляя слишком мягкие требования, Ванханен порою вынужден классифицировать как демократические страны, которые рассматривались бы как недемократии другими исследователями. Это объясняется невниманием Ванханена (как и, в меньшей степени, Пшеворского с соавторами) к тому факту, что электоральное участие и конкуренция партий могут обеспечивать подотчетность политических лидеров населению с разной степенью эффективности. Напротив, выставление слишком жестких требований и включение в понятие демократии социальных и политических аспектов, в действительности вовсе не обязательно присущих демократическому режиму, вынуждает Freedom House иногда лишать статуса демократии страны, которые – и совершенно оправданно – были бы признаны демократиями другими индексами. Из-за смешивания элементов демократии с различными аспектами частной, общественной и политической жизни не всегда ясно, измеряет ли Freedom House демократию или что-то еще, имеющее отношение к качеству общественной жизни. В некотором смысле эта критика несправедлива, поскольку Freedom House не называет свой индекс показателем демократичности – в этом качестве его используют исследователи[121]. Так, в нескольких главах настоящей книги данные Freedom House тоже применяются для измерения степени демократичности.

Нередко ученые имеют возможность использовать индексы не в завершенном виде, в котором они представляются разработчиками, а только отдельные их компоненты. В таких случаях исследователи могут применять собственные правила агрегирования и корректировать прочие параметры, чтобы получившийся индекс наилучшим образом удовлетворял специфическим целям проводимого анализа или в наибольшей степени отражал имеющееся у ученого понимание демократии. Все это возможно в том случае, если показатели демократии предоставлены в виде, позволяющем произвести их дезагрегирование. Это условие не выполняется лишь индексом Freedom House. Наконец, следует отметить, что индексы Polity IV и Freedom House были усовершенствованы по части методологии. В особенности критерии присвоения тех или иных значений для индивидуальных индикаторов были сделаны более прозрачными, что явилось реакцией на критику индексов[122].

Хотя в настоящей главе обсуждались наиболее фундаментальные проблемы, с которыми сталкиваются исследователи демократии и демократизации при классификации режимов и квантификации их демократических черт, целый ряд вопросов остался незатронутым. Некоторые из них имеют техническую природу, но тем не менее, принимаясь за сравнение демократий, их важно брать в расчет. Например, Кеннет Боллен и Памела Пакстон[123] исследовали ошибки, которые могут пробраться в процесс кодирования из-за человеческого фактора. Проанализировав широко используемые индексы демократии, включая рассмотренный выше показатель Freedom House, они обнаружили, что экспертам нередко свойственно допускать ошибки измерения, и это может сказываться на валидности индексов. Несколько подозрительно, что такие индикаторы Freedom House, как «экономическая олигархия», «широко распространившаяся коррупция» или «религиозные иерархии» регулярно воздействуют на положение в рейтинге стран развивающегося мира, Ближнего Востока и бывшего коммунистического блока, но едва ли имеют какое-то значение для места в рейтинге Германии, Ирландии или Великобритании, хотя некоторые проблемы из указанного круга явлений довольно выраженно существуют в этих странах на протяжении уже многих лет. Другие исследователи обнаружили значительные ошибки измерения в Polity IV; эти искажения могут иметь заметные последствия при использовании индекса в качестве независимой переменной в межстрановом статистическом анализе[124].

Наконец, обсуждение гибридных режимов и подтипов автократии и демократии наводит на мысль, что давнее противопоставление «количественников», думающих в терминах «степеней», и «качественников», выделяющих категории, которые улавливают различия в «типах», следует забыть. Как отмечают Дэвид Кольер и Стивен Левицки[125], многие исследования качественного характера на самом деле неявно опираются на порядковую шкалу степеней демократичности, а не на многочисленные номинальные различения. Что в действительности важно, так это то, чтобы классификации были подкреплены теоретически и обоснованы эмпирически посредством осмысленной соотнесенности с градационными измерениями демократии.

Вопросы

1. Как может быть измерена демократия?

2. Имеет ли смысл выделять степени демократичности при сравнении демократических систем?

3. Каковы преимущества и недостатки минималистского определения демократии?

4. Что такое гибридные режимы?

5. Сколько аспектов необходимо выделить при формировании количественной оценки демократии?

6. Являются ли некоторые аспекты более важными, чем другие?

Посетите предназначенный для этой книги Центр онлайн-поддержки для дополнительных вопросов по каждой главе и ряда других возможностей: <www.oxfordtextbooks.co.uk/orc/haerpfer>.

Дополнительная литература

Armony A. C., Schamis H. E. Babel in Democratization Studies // Journal of Democracy. 2005. Vol. 16. No. 4. P. 113–128; Collier D., Levitsky S. Democracy with Adjectives: Conceptual Innovation in Comparative Research // World Politics. 1997. Vol. 49. P. 430–451. Эти две статьи содержат обзоры и критические обсуждения специальных терминов для обозначения особых типов автократии, демократии и гибридных режимов.

Collier D., Adcock R. Democracy and Dichotomies: A Pragmatic Approach to Choices about Concepts // Annual Review of Political Science. 1999. No. 2. P. 537–565. Обзор очень многое проясняет в дискуссии о дихотомической и градационной концепции демократии.

Goertz G. Social Science Concepts: A User’s Guide. Princeton (NJ): Princeton University Press, 2006. Очень глубокое обсуждение конструирования в социальных науках таких понятий, как демократия.

Berg-Schlosser D. The Quality of Democracies in Europe as Measured by Current Indicators of Democratization and Good Governance // Journal of Communist Studies and Transition Politics. 2004. Vol. 20. No. 1. P. 28–55; Foweraker J., Krznaric R. Measuring Liberal Democratic Performance: An Empirical and Conceptual Critique // Political Studies. 2000. Vol. 48. No. 4. P. 759–778; Munck G. L., Verkuilen J. Conceptualizing and Measuring Democracy: Evaluating Alternative Indices // Comparative Political Studies. Vol. 35. No. 1. P. 5–34. В этих статьях очень подробно обсуждаются как индексы, о которых шла речь в настоящей главе, так и другие.

Vanhanen T. A New Dataset for Measuring Democracy, 1810–1998 // Journal of Peace Research. 2000. Vol. 37. No. 2. P. 251–265. Обосновывая свой собственный спорный метод, Тату Ванханен предоставляет полезное и доступное рассмотрение задачи измерения демократии.

Полезные веб-сайты

www.ssc.upenn.edu/cheibub/data/default.htm – Интернет-страница Хосе Антонио Чейбуба содержит данные проекта «Political Regimes Classification», собранные Адамом Пшеворским и его соавторами[126].

www.freedomhouse.org – Некоммерческая непартийная организация Freedom House, ежегодно издающая исследования «Freedom in the World» и индекс политических прав и гражданских свобод.

www.cidcm.umd.edu – Сайт проекта Polity IV содержит информацию о последних базах данных серии Polity и предоставляет свободный доступ к ним.

www.fsd.uta.fi – Финский архив данных по социальным наукам предоставляет данные, использованные Тату Ванханеном при составлении его индекса демократизации.

http://ksghome.harvard.edu/pnorris/data/data.htm – Интернет-страница Пиппы Норрис содержит базу данных, включающую все четыре индекса, упомянутые выше.

Данная глава предлагает читателю обзор истории демократизации с конца XVIII в. В главе вводятся понятия «волна» и «развилка» и описываются основные направления развития данных явлений. Уделяется внимание долгосрочным и краткосрочным факторам, определяющим возникновение и упадок демократий. В заключении описываются современные перспективы развития и угрозы будущему демократии.

Введение

Глобальные процессы демократизации анализируются и описываются при помощи множества подходов и метафор. Среди метафор наиболее часто используется понятие «волна». Сэмюэль Хантингтон[127] различал три основные «волны» демократизации и два «отката волн», датируя их следующим образом:

Ренске Доренсплит критикует данную периодизацию и предлагает выделить дополнительную «четвертую волну», начавшуюся в 1989–1990 гг. с падения Берлинской стены и событий в Центральной и Восточной Европе, которые привели к распаду советского блока, окончанию холодной войны с соответствующими последствиями во многих регионах мира. Данные классификации, а также стоящие за ними исторические факторы, стали предметами споров[128]. Другие исследователи говорят о значимых «моментах»[129] или о «пульсациях изоморфических изменений»[130]. Перечисленные концепты являются относительно неточными, но все они подразумевают определенную перспективу (регулярность, взлеты и падения, обратное движение и проч.), что может вести скорее к верному пониманию реальности, а не к более глубокому, теоретически и исторически обоснованному анализу.

Мы начнем с детального наблюдения за образованием (и падением) демократий в исторической перспективе. На основании этого можно выявить медленные, долгосрочные изменения и периоды более резких изменений. Для первого явления мы используем понятие «длинные волны», которое близко, но не идентично идеям из области экономической теории[131] и мирсистемной теории[132]. Для описания второго явления мы используем концепт «развилки» (conjuncture), подразумевающий определенные критические моменты, когда за относительно короткий период происходит серия связанных событий. «Развилка» подразумевает «изменчивость», появление различных возможных траекторий дальнейшего развития[133].

Таким образом, появляется возможность учитывать и долгосрочные, специфические для отдельных стран социально-структурные и политико-культурные изменения, и аспекты, относящиеся к непосредственным действиям акторов, а также влияниям международной среды в момент кризиса. Для этого мы обращаемся к предложенной Джеймсом Коулманом[134] общей модели социологического объяснения связи между различными уровнями анализа (также известна как «ванна»). Эта модель представлена на рис. 4.1.

Рис. 4.1. Соединение уровней анализа

Источник: Адаптировано из[135] и[136].

Эта модель может включать широкий набор «объективных» геополитических и социально-структурных условий (левый верхний угол рисунка), имеющих отношение к классовой структуре и другим социальным размежеваниям, возникавшим в разные периоды истории, таким как город-село, капитал-труд, религиозные и лингвистические расколы, которые продолжают определять политику[137]. Это «условия случая»[138] или «набор возможностей»[139], воспринимаемых на микроуровне отдельными гражданами и политическими акторами. Тем самым специфические концептуальные рамки (фреймы) и политико-культурные среды могут определяться как субъективное измерение политики. Эти восприятия и установки могут затем транслироваться в конкретные политические действия (поведение) и в дальнейшем агрегироваться на мезоуровне общественными движениями, группами интересов, политическими партиями и др. «Объяснение» (explanandum) – это наблюдаемый тип политической системы (демократический или недемократический). Например, голосование индивидов и групп на выборах формируется исходя из их объективных социально-структурных позиций и субъективных групповых идентичностей, переносящихся на партийную систему, которая может быть благоприятной или неблагоприятной (если доминируют экстремисты или фундаменталисты) для демократии. Кроме того, подобное сочетание факторов, конечно же, встроено в международную систему, включающую соседние государства, региональные и глобальные державы, международные организации. Международная система вступает во взаимодействие с любой страной на всех уровнях через СМИ, торговлю, туризм, миграцию, внешнюю политику или военную интервенцию[140].

Далее будет представлена диаграмма (рис. 4.2), показывающая возникновение демократий за последние два столетия на основе данных проекта Polity III, составленных Кейтом Джаггерсом и Тедом Робертом Гарром[141]. Проект представляет собой индекс демократизации, составленный на основе пострановых оценок конституций и схожих правовых документов и освещающий исторический период с 1800 по 1998 г.[142] Диаграмма позволяет наглядно отобразить как долгосрочные тренды, так и резкие взлеты и падения. Таким образом можно выделить две длинные волны (и потенциально третью) и три основные благоприятные развилки (и одну неблагоприятную). На этой основе будут более детально изучены указанные основные фазы с учетом главных факторов, их определяющих. В заключении мы подведем итоги анализа с позиций современной эмпирической теории демократии.

Общая картина

Чтобы составить первое представление о возникновении демократий за последние два столетия, необходимо взглянуть на рис. 4.2. Здесь наглядно представлены основные долгосрочные тренды («волны») и более краткие колебания («развилки»). Однако применительно к данному рисунку необходимо сделать несколько уточнений. Во-первых, как говорилось ранее, для базы данных проекта Polity III использовались доступные для изучения конституции и схожие правовые документы стран мира. Подобный способ оценки не способен зафиксировать расхождения между официальными документами и политической реальностью. Более того, некоторая предвзятость исследователей (из США) также могла повлиять на характер экспертных оценок для тех или иных стран (см. гл. 3 наст. изд.).

Во-вторых, понимание «демократии» на протяжении большей части XIX в. и позднее не соответствует сегодняшним, более требовательным представлениям о ней. Так, аспект «включения» (т. е. кто может голосовать на выборах и участвовать в политике), являющегося одной из ключевых компонент концепта полиархии Роберта Даля[143], был сильно ограничен в то время. В Великобритании, например, право голосовать было основано на критериях обладания собственностью и образованием, его расширение происходило очень медленно, в итоге (практически) всеобщее избирательное право было введено лишь после Первой мировой войны. Почти везде женщины были лишены избирательных прав. Новая Зеландия (1893 г.), Австралия (1902 г.) и Финляндия (1904 г.) стали первыми странами, предоставившими женщинам избирательные права в полном объеме. Американские индейцы и чернокожие не имели права голоса, по крайней мере де-факто, во многих частях США вплоть до решений Верховного суда в 1950е годы, деятельности движения за гражданские права 1960х годов и, в конце концов, принятия Акта об избирательных правах в 1965 г. «Конкурентность» (т. е. открытое плюралистическое соперничество между различными кандидатами и партиями), которая представляет собой второй важнейший аспект демократии по Далю, поначалу допускалась между дворянами и знатными людьми, а официально признанные политические партии возникли позднее только в связи с рабочим и подобными движениями в некоторых странах. Сходным образом в указанный период были значительно ограничены или находились под контролем властей гражданские свободы (т. е. свобода слова, свобода прессы) и верховенство закона (независимость суда, справедливые судебные процедуры в отношении всех индивидов). И все-таки именно в этот период можно наблюдать развитие демократизации как процесса, с течением времени «набравшего обороты» по всем измерениям демократии (для более детального ознакомления с данными концептами см. гл. 2 и 3 наст. изд.).

Необходимо принимать во внимание и третье замечание применительно к рис. 4.2. Представленная здесь статистика фиксирует для каждого года обобщенную ситуацию. Вполне возможно, что какие-то существовавшие до этого момента демократии потерпели крах (как, например, из-за серии военных переворотов в Латинской Америке после 1964 г.), но в то же время возникли новые (по крайней мере поначалу) конституционные демократии (например, в странах Африки южнее Сахары). Описанная выше ситуация наблюдалась в 1960е годы. В связи с этим разграничение процессов демократизации по регионам позволяет увидеть более точную картину. Тем не менее в самом начале исследуемого периода появление молодых демократий было в основном ограничено странами Западной Европы, США, британскими доминионами в Канаде, Австралии и Новой Зеландии, а также некоторыми республиками в Латинской Америке (например, Чили со всеобщим избирательным правом для мужчин с 1874 г., Аргентина в 1912–1930 гг. или Уругвай в 1919–1933 гг.).

Даже несмотря на указанные обстоятельства возможно осуществить примерную периодизацию демократизации как единого процесса. Первая «длинная волна» начинается с конца XVIII в. (Американская (1776 г.) и Французская (1789 г.) революции стали своеобразным водоразделом; они сопровождались в дальнейшем более постепенными изменениями в Великобритании и других странах) и завершается с окончанием Первой мировой войны, значительно изменившей политический ландшафт Европы. На этот момент приходится первая «развилка демократизации», когда в течение нескольких лет появились новые государства и возникли новые демократии (более ранняя «развилка либерализации» 1840х годов не оказала значительного влияния). Вскоре последовала «неблагоприятная развилка» или, в терминах Хантингтона, «волна отката»[144], на которую сильно повлияла Великая депрессия конца 1920х – начала 1930х годов.

Окончание Второй мировой войны стало началом второй длинной волны, сопровождавшейся повторной демократизацией некоторых государств Европы, началом деколонизации в Азии и Африке и возобновлением попыток установить демократическое правление в странах Латинской Америки. Этот период характеризовался отдельными случаями откатов, как уже было отмечено, в 1960е годы, связанными с военными переворотами в Латинской Америке, но также и с возникновением новых (хотя и недолговечных) демократий в Африке. В отличие от периодизации Хантингтона[145] мы не считаем переворот в Португалии в 1974 г., приведший к демократизации в этой стране, и последующие события в Греции и Испании началом новой волны. Как показано на рис. 4.2, эти события являются частью более долгосрочного тренда и, что более важно, не могут, на наш взгляд, иметь каузальной связи с событиями в Центральной и Восточной Европе в 1989–1990 гг. и позднее, представляющими последнюю основную на данный момент «развилку». Неясно, последует ли за ней очередная «длинная волна» или откаты. Следующие части данной главы организованы в соответствии с представленной нами приблизительной хронологической схемой для более подробного рассмотрения сил и факторов, влияющих на процесс демократизации.

Рис. 4.2. Возникновение демократий в 1800–1998 гг.

Источник: Основано на расчетах К. Джаггерса и Т. Р. Гарра[146].

Примечание: Страны с показателем 8 и выше по шкале Polity III определяются как демократические.

4.1. Ключевые положения

• Несмотря на иной смысл, вкладываемый в понятие «демократия» в XIX в. по сравнению с сегодняшним днем, можно проследить общие исторические тренды и закономерности распространения демократии на протяжении последних двух столетий.

• Две (вероятно, три) длинные волны сопровождались тремя развилками демократизации.

• Наряду с благоприятными была и одна неблагоприятная развилка («откат»).

Первая длинная волна (1776–1914 гг.)

Конечно, у современных больших демократий существовали предшественники в разных частях мира в разные периоды истории. В связи с этим могут быть упомянуты греческие полисы, города-государства эпохи Возрождения, а также общества «без предводителей» среди племен германцев, американских индейцев и племен, живших южнее Сахары. Однако все они были небольшими по размеру и практически не соответствовали критерию «включения» (в Древней Греции рабы исключались из политической жизни, почти во всех подобных обществах были исключены и женщины). Напротив, более масштабные политические образования (королевства, империи и др.) обладали сильной иерархической структурой. Их легитимность основывалась на каком-то выражении божественной воли, что и сегодня наблюдается в династиях Саудовской Аравии или Марокко, где правители претендуют на прямое родство с наследниками пророка Мухаммеда («шарифы»). В действительности многие такие династии взошли на престол посредством военных завоеваний, но нередкими были претензии на религиозную легитимизацию собственной власти.

Только после того, что Роберт Даль называл «второй трансформацией»[147], появились новые идеи и общественные силы, вызвавшие первую современную «длинную волну» демократизации. Основными элементами данной трансформации стали республиканская традиция назначаемых или избираемых должностных лиц вместо наследственных правителей (как в Древнем Риме или в городах-государствах эпохи Возрождения), развитие представительных правительств в больших политических образованиях (сначала в Англии, США и Франции), идея политического равенства всех граждан, активно продвигаемая во время Американской и Французской революций, но у которой были и более ранние сторонники, такие как Джон Локк и Жан-Жак Руссо. Европейское Просвещение, нашедшее выражение, например, в трактатах Иммануила Канта, также внесло значительный вклад в нетрансцендентную, секулярную ориентацию политики и новый вид легитимизации, основанный на «власти народа».

Пути к демократическим формам правления отличались друг от друга, принимая или эволюционный (как в Великобритании), или революционный характер, как в США (разрыв с колониальным прошлым и Франции (упразднение неэффективного «старого режима»). Среди факторов, вызывавших эти изменения, были как сильно мотивирующие новые идеи и лозунги («Нет налогам без представительства» в североамериканских колониях или «Свобода, равенство и братство» во Франции) или производные от них идеи основных прав человека и гражданских прав, так и общественные движения и социальные классы, ставшие их главными сторонниками. В некоторых метрополиях и бывших колониях освободительные движения такого рода приняли форму борьбы за отмену рабства, а в таких «поздних» европейских нациях-государствах, как Германия и Италия, а также в обретших независимость республиках Латинской Америки – (первоначально) форму выражения национальных чувств[148].

Позднее рабочие движения, профсоюзы, социалистические или социал-демократические политические партии и женские движения за расширение избирательных прав стали основными носителями идей демократизации. Городская буржуазия и средние классы играли более двойственную роль. Поначалу, когда это соответствовало их интересам, они поддерживали либеральные идеи и расширение избирательных прав, как, например, в движениях, закончившихся преимущественно неудавшимися революциями 1848 г. Однако позже данные классы периодически вступали в союз с сохранившимися аристократическими группами против рабочих движений, как, например, произошло в Германской империи.

Эта длинная волна, продлившаяся больше века, сопровождалась увеличением уровня грамотности, урбанизацией и значительным технологическим прогрессом: появление железных дорог, телеграфа и проч. сильно облегчило коммуникацию на больших расстояниях. На международной арене суверенная нация-государство стала универсально признаваемой моделью государства, хотя не было однозначных ответов на вопросы о том, что, собственно, представляла собой нация, кто в нее включен и совпадала ли она с сообществом активных граждан[149].

Впоследствии основные европейские государства вступили в ожесточенную борьбу за власть, которая достигла высшей степени интенсивности в Первой мировой войне с ее невиданными уровнями насилия и смерти, разрушением международной торговли и дезорганизацией коммуникаций, что повлияло на все уголки планеты. Война привела к повсеместному распространению требований социального равенства и политических прав, формировавшихся на протяжении многих лет.

4.2. Ключевые положения

• Основными компонентами демократизации были республиканизм, представительство и политическое равенство.

• Первая длинная волна началась с Американской и Французской революций и в дальнейшем приняла форму расширения избирательных прав.

• Рабочее движение и националистические идеи сыграли важнейшую роль в учреждении массовой демократии на общенациональном уровне.

Первая благоприятная развилка (1918–1919 гг.)

Война привела к формированию первой основной «развилки» в течение краткого периода времени. По итогам войны главные континентальные империи (Оттоманская империя, империя Габсбургов, Российская и Германская империи) перестали существовать. Возникла новая форма режима, новое международное движение и (впоследствии) новый претендент на господство в мировой политике в виде коммунистического Советского Союза.

Мирные договоры, заключенные по окончании войны, также привели к созданию нового политического ландшафта, частями которого стали обретшие независимость государства – Финляндия, Польша, Чехословакия, Венгрия, Югославия, страны Прибалтики и др. Все они изначально обладали демократическими конституциями. Мирные договоры способствовали демократизации Австрии и Германии или значительному расширению избирательного права в Бельгии, Великобритании и странах Скандинавии. На международном уровне вновь учрежденная по инициативе президента США Вудро Вильсона Лига Наций должна была обеспечить коллективную безопасность, право наций на самоопределение и открытый характер экономик стран-участниц.

Однако, как выяснилось впоследствии, с новыми демократиями не все было в порядке. Территориальные потери по условиям мирных договоров, которым должны были подчиниться проигравшие, например, Германия и Венгрия, вызвали сильное возмущение и «реваншистские» требования. После значительных человеческих жертв и материальных потерь экономические системы указанных стран испытывали серьезные проблемы, особенно с учетом наложенных на них больших «репараций». Международная ситуация была далека от безопасной. Новый вызов был связан с Советским Союзом и возникшими во многих странах коммунистическими партиями.

В ретроспективе немногие новые демократии смогли консолидироваться. Но последующие события стали сильным потрясением и для некоторых старых демократий. На аналитической карте (рис. 4.3) показаны основные с точки зрения принципов эмпирической теории демократии условия для существования демократий в Европе.

Здесь перечислены основные факторы, наличие (или отсутствие) которых благоприятно для демократии. Во-первых, это безопасное состояние государственности или довоенный опыт демократии[150]. Проще говоря: «Нет государства (или хрупкое государство) – нет демократии». Во-вторых, отсутствие могущественного земельного высшего класса или значительных феодальных пережитков, как на это указывал Баррингтон Мур[151]: «Нет буржуазии – нет демократии». В-третьих, высокий уровень социально-экономического развития, выраженного в валовом национальном продукте (ВНП) на душу населения или различных индикаторах индустриализации, урбанизации и уровня грамотности[152]. В-четвертых, относительная культурная, лингвистическая или религиозная однородность или, если общество сегментировано по данным признакам, наличие консоциативных договоренностей элит по примеру Швейцарии для преодоления таких расколов[153]. В-пятых, демократическая политическая культура в противоположность более «паройкиальным» или «подданническим» недемократическим и авторитарным ориентациям[154]. В-шестых, отсутствие высокого уровня политической нестабильности и сильных антисистемных сил, как левых, так и правых, а также фундаменталистских групп[155]. В-седьмых, гражданский контроль над насильственными средствами принуждения и подчинение армии и других вооруженных формирований легитимным политическим властям. В-восьмых, уважение гражданских и политических прав, верховенство закона и независимость судебной власти[156].

Рис. 4.3. Аналитическая карта Европы

Можно заметить, что все довоенные демократические государства имели по большей части благоприятные условия для поддержания демократического правления и оставались стабильными, но в таких странах, как Польша, Португалия, Испания и Румыния, вновь созданные демократические системы столкнулись с крайне неблагоприятными условиями и вскоре разрушились, уступив место военным диктатурам или традиционалистским авторитарным режимам.

Еще больший интерес представляют страны в средней части аналитической карты. Несмотря на смешанные условия, новые демократии в Чехословакии, Ирландии и Финляндии сохранились, но распались в Эстонии, Германии, Венгрии и в некоторых других странах. Помимо прочего, на них сильно сказалось влияние мирового экономического кризиса 1929 г. и последующих годов, что привело к формированию неблагоприятной развилки и волне отката демократизации. Эти обстоятельства поддерживали антидемократические и фашистские движения и вызвали характерные действия основных акторов, которые привели к падению многих демократий, но самым заметным примером стала Веймарская республика в Германии.

В ситуациях «развилки» основные акторы могут направить развитие событий в любом направлении. Наиболее четко это видно на примерах Финляндии и Эстонии, которые в целом имели очень схожие между собой условия, пострадали от экономического кризиса и имели сравнительно сильные движения фашистского типа – Лапуанское движение в Финляндии и Движение ветеранов в Эстонии. Однако президент Финляндии Пер Эвинд Свинхувуд решительно выступил против Лапуанского движения, подавив с помощью армии мятеж в Мянтсяля. И наоборот, президент Эстонии Константин Пятс, совершив «верхушечный переворот», предвосхитил возможный мятеж Движения ветеранов, распустил парламент и фактически создал авторитарный режим, возглавив его.

В Латинской Америке ухудшение ситуации в мировой экономике также привело к возникновению протекционистских авторитарных режимов, как, например, в Аргентине и Бразилии после 1930 г. В Турции новая республика, основанная Кемалем Ататюрком, оставалась авторитарным режимом несмотря на некоторые секулярные и модернизационные реформы. Первоначально осуществленные в монархической Японии либеральные реформы, например, введение после 1920 г. всеобщего избирательного права для мужчин (период, известный как «демократии Тайсё»), были вскоре отменены военными. Лига Наций показала свою неэффективность, и международная ситуация становилась все более напряженной. Нацистский режим в Германии, напавший на Польшу в 1939 г., и военный режим в Японии, подвергший атаке Перл Харбор в 1941 г., развязали еще более кровавую и страшную войну, охватившую теперь практически весь мир.

Окончательное поражение нацистской Германии, Японии и их союзников в 1945 г. открыло благоприятное «окно возможностей» для новых и более масштабных попыток демократизации, но также создало возможности для экспансии коммунизма советского образца. Союзники-победители во Второй мировой войне во главе с Великобританией, США, Францией и Советским Союзом в оккупированных ими странах создавали экономические и политические системы по своему образу и подобию. Таким образом в Центральной и Восточной Европе возникли «народные демократии», которые, однако, были демократиями лишь формально. В то же время новые попытки демократизации в Австрии, Западной Германии, Италии и Японии оказались более успешными.

4.3. Ключевые положения

• Многие новые демократии возникли в форме новых независимых государств после Первой мировой войны, таких как Финляндия, Польша, Чехословакия, Венгрия, Югославия и страны Прибалтики.

• В проигравших странах результаты войны подорвали доверие к старым режимам и открыли возможности для установления демократического правления (например, в Австрии и Германии).

• Результатом всеобщей мобилизации в воюющих государствах стало то, что женщины и рабочие в уже существовавших неполных демократиях добились политического представительства (например, в Бельгии, Великобритании и странах Скандинавии).

• С целью обеспечения коллективной безопасности, национального самоопределения и поддержания открытого характера национальных экономик была учреждена Лига Наций.

Вторая длинная волна с отдельными разрывами (1945–1988 гг.)

Вторая мировая война поколебала доминирующее положение принадлежавших к числу стран-победительниц колониальных держав, в особенности Великобритании и Франции и в меньшей степени – Нидерландов и Бельгии. Уже в межвоенный период на части заморских территорий, особенно в Азии, возникли националистические освободительные движения. После войны европейские державы не могли удерживать собственные колонии сколько-нибудь продолжительное время. Индия и Пакистан (уже после разделения) обрели независимость в 1947 г., Индонезия – в 1949 г. Попытки Франции сохранить колонии военной силой не принесли успеха, и после затяжных кровавых войн французские войска покинули Вьетнам в 1954 г. и Алжир в 1963 г. В Африке южнее Сахары первыми в середине 1950х годов обрели независимость Гана и Судан, за ними последовала новая волна освобождения в 1960 г. и сразу после этого, охватившая большинство колоний Великобритании, Франции и Бельгии. Лишь Португалия удерживала свои колониальные владения вплоть до середины 1970х годов. Особый случай – Южная Африка, управляемая в условиях апартеида меньшинством европейского происхождения.

Поначалу в большинстве новых независимых государств были приняты демократические конституции, созданные по образцу бывших метрополий, т. е. в бывших британских колониях учреждались парламентские системы «вестминстерского» типа, а в франкофонных государствах – президентские системы по образу Пятой республики во Франции. Но немногие из вновь созданных демократических систем впоследствии стали консолидированными. Наиболее показателен пример Индии, в настоящее время являющейся самой большой по численности населения демократией в мире, и соседнего Пакистана, а позже – после отделения – еще и Бангладеш, которые в скором времени после обретения независимости стали военными режимами. В Африке только Ботсвана и небольшое государство Маврикий постоянно оставались демократическими. Большинство других африканских стран стали либо военными диктатурами, либо однопартийными авторитарными режимами.

В Латинской Америке в первые годы после Второй мировой войны ряд государств, таких как Аргентина, Бразилия, Боливия и др. осуществили повторную демократизацию, в большинстве из них избирательные права были распространены на женщин. Но и в этом регионе ситуация оставалась нестабильной, и многие государства в 19601970е годы вернулись к военным (нередко кровавым) режимам, в особенности в Бразилии в 1964 г. и Чили в 1973 г. Лишь Коста-Рика после 1948 г. и Венесуэла после 1958 г. последовательно сохраняли демократические конституции.

В Турции первые многопартийные выборы также были проведены после Второй мировой войны и завершились приходом к власти оппозиции. Но и здесь военные вмешивались в политику. Схожая ситуация наблюдалась на Филиппинах, где президент Маркос установил авторитарный режим после 1966 г.[157], и в Греции после военного переворота в 1968 г. Весь север Африки и Ближний Восток вовсе не были затронуты демократическими движениями. В странах этих регионов или сохранились традиционные монархии, например в Саудовской Аравии, Иордании и Марокко, или были созданы военные диктатуры, как в Ираке и Сирии, или авторитарные однопартийные системы, как в Египте и Тунисе.

На международной арене в первые послевоенные годы с учреждением ООН в 1945 г. возобновились попытки создания системы коллективной безопасности и достижения впервые в истории соглашения об универсальных (и демократических!) правах человека, зафиксированных в Уставе ООН в 1948 г. Устав был подписан всеми странами – членами ООН, включая даже явно недемократические государства. Но данные многообещающие шаги были омрачены холодной войной, начавшейся после распада союза стран-победительниц, когда страны Запада столкнулись с набиравшим силу СССР, успешной коммунистической революцией в континентальном Китае и схожими движениями в других странах. Попытки «сдерживания» коммунизма иногда также приводили к «горячим» войнам, как, например, в Корее (1950–1953 гг.) и Вьетнаме (1959–1975 гг.). В этих и других случаях сверхдержавы скорее преследовали собственные экономические и стратегические интересы, как они их понимали, а не руководствовались вновь согласованными нормами международного права, прав человека и демократического правления.

Тем не менее в ходе деколонизации и во время холодной войны общее число демократических режимов в мире неуклонно росло, несмотря на упомянутые подъемы и спады. В Южной Европе авторитарные режимы в Португалии (после переворота в 1974 г.) и Испании (посредством переговоров о переходе к демократии после смерти Франко в 1975 г.) перешли к демократии, в 1978 г. завершилось правление военных в Греции. «Бюрократические авторитарные» военные режимы[158]  Латинской Америке также испытывали нарастающие экономические проблемы и усиливающееся недовольство со стороны все больших групп населения. К концу 1980х годов практически во всех странах региона установилась та или иная форма демократического правления[159]. Подобные процессы затронули Филиппины после свержения Маркоса и Южную Корею (см. также гл. 23 наст. изд.). Общая ситуация в мире перед последней по времени развилкой демократизации выглядела так, как показано на карте (см. рис. 4.4).

Когда война во Вьетнаме зашла в тупик, для США стало очевидно, что победа невозможна из-за нарастающего недовольства войной со стороны собственного населения. В начале 1970х годов начался период «разрядки», который привел к принятию в целом геополитического статус-кво. В Европе наблюдалось сближение Запада и Востока, был подписан ряд договоров, в рамках курса новой «восточной политики» (ostpolitik) возросло экономическое сотрудничество. Самым значимым событием стало подписание в 1975 г. Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), что в дальнейшем привело к учреждению Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). В этих соглашениях содержались гарантии соблюдения основных прав человека и гражданских свобод, и к ним все чаще стали апеллировать диссиденты в восточноевропейских странах, таких как Чехословакия и Польша.

Рис. 4.4. Демократии перед последней по времени развилкой демократизации

Источник: Данные Freedom House на 1987/1988 гг.

Примечание: «Свободные» страны закрашены черным цветом, «частично свободные» страны заштрихованы.

Последняя по времени развилка (1989–1990 гг.)

В то же время на фоне нефтяных кризисов 1970х годов и достижения сверхцентрализованными экономиками Центральной и Восточной Европы, а также СССР пределов развития начал снижаться уровень жизни граждан ряда указанных стран, что способствовало нарастанию политического недовольства. Особенно заметно это было в Польше, где в 1980 г. был основан профсоюз «Солидарность», пользовавшийся поддержкой католической церкви. Это привело к серии забастовок, и в конце концов при поддержке официальной Москвы во главе Польши встал военный[160].

Между тем после ввода советских войск в Афганистан в 1979 г. возобновилась гонка вооружений между сверхдержавами, что создавало дополнительную нагрузку на экономики стран Восточного блока. Когда стало понятно, что военные действия в Афганистане не принесут ожидаемого результата, реформаторы в Советском Союзе осознали, что Восточный блок испытывает чрезмерную экономическую и военную нагрузку. Поэтому новый Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза М. С. Горбачев положил начало новому периоду «разрядки». Он отказался от доктрины своих предшественников, предусматривавшей «ограничение суверенитета» стран социалистического блока со стороны СССР и несколько раз примененной на практике (самый известный случай – введение войск в Чехословакию в 1968 г.).

4.4. Ключевые положения

• Процессы деколонизации и обретения независимости вели к неуклонному увеличению числа демократий в мире.

• Имели место примеры повторной демократизации в Латинской Америке, а также в Южной Корее.

• Автократические режимы консолидировались в большинстве государств Северной Африки и Ближнего Востока.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»