Демократизация Бернхаген Патрик

При анализе процесса консолидации демократии прежде всего надо установить, действительно ли такой процесс имеет место. Ответ на этот вопрос не так очевиден, как ответ на подобный вопрос в отношении транзитов, потому что во время последних случается несколько достаточно драматичных событий. С нашей точки зрения, делающей акцент на партиях, нужно подробно рассмотреть три явления: стабилизацию электорального поведения, возникновение воспроизводимых паттернов партийной конкуренции и стабилизацию лидерства. Именно эти явления рисуют точную картину упорядочивания отношений между партиями и гражданским обществом, что является ключевым элементом всего процесса демократической консолидации.

Электоральная стабилизация

Электоральная стабилизация предполагает установление связей между партиями и обществом и между самими партиями. После начальной фазы транзита, которая сопровождается значительной подвижностью, поведение масс становится все более предсказуемым и воспроизводимым от одних выборов к другим. Главный показатель стабилизации электорального поведения – общая электоральная волатильность (TEV, total electoral volatility)[721]. К этому индикатору можно добавить другой качественный показатель, а именно критические выборы[722][723]. По мере установления стабилизации ожидается снижение волатильности: должен состояться значительный сдвиг от высокой электоральной подвижности и неопределенности к более предсказуемым паттернам электорального поведения. Кроме того, когда случаются критические выборы, имеет место преобразование электоральных паттернов, но также и заморозка этих преобразований. Спад TEV и критические выборы указывают на то, что отношения между партиями и избирателями стали более устойчивыми; что партиям удалось приобрести определенный имидж; что реальная электоральная конкуренция сужается и касается теперь только некоторых групп электората; наконец, что кризис партийной системы маловероятен.

Создание устойчивых паттернов партийной конкуренции

Второй аспект касается создания устойчивых паттернов партийной конкуренции: речь идет о процессе, в результате которого партийная система обретает свои главные характеристики. Индекс партийной фракционализации (PF, party fractionalization) или число «эффективных» партий (number of «effective» parties, NEP), в дополнение к качественному анализу, устанавливающему невозникновение новых партий и движений, – лучшие средства проверить, являются ли паттерны партийной конкуренции устоявшимися и будут ли они стабильны на протяжении некоторого времени или же эти паттерны все еще находятся в процессе изменений. Полезность обоих индексов будет ограничена, если не дополнить их качественным анализом. На самом деле индексы скрывают различия между странами и изменения во времени. Появление новых партий или движений может быть вызвано расколами или слияниями партий, но ни то ни другое не должно иметь место в период консолидации. Действительно, во время перехода к демократическому режиму вполне ожидаемо, что большое количество новых партий представит свои списки только на первые или на первые и вторые выборы. Однако в какой-то момент избирательная система должна по крайней мере начать содействовать стабилизации партийной системы. Конечно, разные избирательные системы оказывают разные эффекты на перспективы жизнеспособности новых партий. В этом отношении важнейшая переменная, влияющая на степень стабилизации, – это избирательный барьер, устанавливаемый избирательной системой. Но несмотря на вариативность избирательных систем, в любой из них будет явное различие между первыми и вторыми выборами, на которых представлены сотни партийных списков, и последующими выборами, когда уже начался процесс естественного отбора и стабильное лидерство, организованность, идентичность, имидж и программные обязательства уже сыграли свою роль. В процессе демократической консолидации создание новых партий и движений становится все более необычным явлением. В целом изначальное влияние избирательного барьера и конкуренция сама по себе приводят к доминированию на электоральной и политической аренах нескольких партий, а также позволяют им в течение нескольких лет или десятилетий предотвращать появление на этих аренах новых партий. Такие партийные системы достигли определенной структуры партийной конкуренции, собственной логики, по которой развивается эта конкуренция, а также некоторой степени стабилизации. Более серьезные проблемы могут сохраняться на внутрипартийном уровне, но это не играет большой роли в процессе консолидации, если другие показатели ясно свидетельствуют о стабилизации. Конечно, отвердение партийной системы может быть прервано и повернуто вспять из-за каких-либо фундаментальных изменений, например, из-за ограниченного кризиса и преднамеренных действий партийных лидеров. Стабилизация расколов является другим углом зрения для рассмотрения паттернов конкуренции. Если партийная система установилась и не испытывает постоянных трансформаций и при этом поделена на два лагеря в соответствии с расколом на правых и левых и если в ней есть другие расколы, например, этнические, языковые и религиозные, и (или) противостояние центра и периферии, тогда перед нами дополнительные эмпирические свидетельства консолидации.

Стабилизация партийного лидерства

Стабилизация электорального поведения и возникновение или изменение паттернов партийной конкуренции сфокусированы на уровне масс. Уровень элит также чрезвычайно значим, особенно в том, что касается стабилизации партийного лидерства и, в более широком смысле, политического класса. Это может послужить третьим измерением для анализа в случае, если подвергнуть интересующие нас процессы более пристальному рассмотрению[724]. Как только свидетельства процесса стабилизации будут получены, их последующий анализ должен будет лучше объяснить, что лежит в основе разных форм этого процесса. Как только мы продвинемся дальше, сразу же поймем, насколько ложно утверждение о том, будто «политические партии должны играть ключевую роль в демократической консолидации». Хотя об этом исходном положении вспоминают многие авторы, эмпирические исследования, как на то указывают Вики Рэндалл и Ларс Свасанд[725], выявили более сложную реальность, в которой даже удержание фокуса на партиях требует от нас осведомленности о том, каким образом другие акторы, действуя сообща, вносят вклад в стабилизацию лидерства в рамках двух важнейших субпроцессов, а именно легитимизации и анкеровки (anchoring).

Легитимизация

Легитимизация, или процесс создания легитимности, являет собой раскрытие ряда позитивных общественных установок по отношению к демократическим институтам, которые в совокупности воспринимаются как наиболее подходящая форма правления. Иначе говоря, легитимизация имеет место тогда, когда граждане в целом верят, что, несмотря на все недостатки и неудачи, существующие политические институты лучше, чем возможные альтернативы. Как писал Хуан Линц[726], «в конечном итоге демократическая легитимность основана на убеждении в том, что для данной конкретной страны в данный конкретный период ее истории ни один другой режим не мог бы обеспечить более успешную реализацию коллективных целей». Таким образом, объектами легитимизации являются правила и институты в том виде, в каком они функционируют, а ее акторами являются партии или части более или менее организованного гражданского общества.

Эмпирические исследования легитимизации, основанные на данных опросов и анализе документов в некотором числе стран (см., напр.:[727]), предоставляют очевидные свидетельства того, что есть своего рода континуум, на котором можно расположить оценки режима со стороны элит и граждан. Для простоты на одном конце такого континуума можно разместить частичную, или исключающую, легитимизацию, которая (1) неспособна привлечь к себе положительное отношение и поддержку главных элитных групп, иногда очень значимых в плане экономических ресурсов и влияния, или просто по причине большой численности своих членов; (2) характеризуется узким консенсусом, когда сознание и ценности людей допускают по меньшей мере одну альтернативу действующему политическому режиму, а также существуют партии, позиционирующие себя вне демократической арены и так же воспринимаемые другими акторами (т. е. исключенными из демократического процесса). На другом конце находится широкая, или включающая, легитимизация, где все существующие партии и другие политические организации поддерживают политические институты и где имеет место широкий консенсус и отсутствует поддержка альтернативному режиму.

Анкеровка

Включающая или исключающая легитимизация дополняется процессом анкеровки. Он основывается на действии определенных механизмов закрепления, или «якорей», и поскольку «якорем» является институт или просто механизм, включающий организационную составляющую и укоренившиеся интересы, т. е. способный закреплять и усиливать связи между более или менее организованными в группы людьми в обществе, процесс анкеровки относится к возникновению, формированию и адаптации закрепляющих механизмов, которые даже могут устанавливать контроль над гражданским обществом в целом или некоторыми его секторами. Метафора якоря и постановки на якорь (анкеровки[728]) призвана высветить асимметричный характер отношений между элитами, находящимися в центре этих механизмов закрепления, или «якорей», и народом; метафора якоря также схватывает идею закрепляющего механизма, в рамках которого протекает взаимодействие элит и народа, и возможностей адаптации, которые присутствует тогда, когда якорь спускается с корабля в воду, т. е. сверху вниз. Асимметричные взаимоотношения и закрепляющий механизм подразумевают развитие связей элит с рядовыми гражданами, которые могут иметь образование и быть достаточно информированными, однако обычно обладают меньшим объемом властных ресурсов, знаний, информации и не имеют времени на то, чтобы целиком посвящать себя политике.

Наиболее важные «якоря», или закрепляющие механизмы, относятся к двойной системе территориального и функционального представительства в рамках демократического режима и приводятся в действие через партии и общественные группы. Как подсказывают классические исследования партийных организаций и выборов и подтверждают результаты нескольких эмпирических исследований, партии с их организациями заслуживают особого внимания. Даже в не очень идеологизированном контексте демократическая конкуренция подталкивает партии к развитию более эффективной и функциональной структуры, чтобы они могли вести результативную предвыборную пропаганду, играть заметную роль и быть активными в межвыборный период, а также создавать и представлять избирателям альтернативный политический курс в той или иной сфере, в том числе через парламентскую активность. После нескольких выборов и последовательного использования одной и той же избирательной системы партии среди недекларируемых побочных эффектов партийной конкуренции приобретают определенные возможности управления гражданским обществом благодаря ограниченному «предложению» партий и их лидерству (также и на парламентском уровне) и благодаря партийной организации и созданию связывающих коллективных идентичностей[729]. Нормы избирательного законодательства хорошо известны и включают государственное финансирование партий, установление ограничений на предвыборную пропаганду, наличие высоких или низких избирательных барьеров, а также формулу подсчета голосов.

В некоторых странах, однако, партийным организациям так и не удалось по-настоящему развиться. В лучшем случае партии были или являются в той или иной степени персонализированными или очень слабо структурированными и в основном представленными на локальном уровне. Так, в своем анализе роли партий в процессах демократической консолидации в Латинской Америке Роберто Эспиндола[730] обнаруживает, что развитые партийные организации присутствовали лишь в Чили. Также среди африканских стран, таких как Бенин, Ботсвана, Кабо-Верде, Гана, Мали, Маврикий, Намибия, Южная Африка, где к 2008 г. произошла относительная консолидация, только в Гане и Южной Африке наблюдаются сравнительно развитые партийные организации[731][732].

Таким образом, мы можем вновь сослаться на случаи консолидации демократии в Южной Европе, в некоторых странах Латинской Америки, Центральной и Восточной Европы и Африки и выделить три других «якоря», или закрепляющих механизма, и связанные с ними эффекты в рамках функционального аспекта представительства. Они связаны с: 1) организованными ассоциациями, например, бизнес-элитами, профсоюзами и религиозными ассоциациями, а также другими структурированными группами интересов, влияющих на формирование политического курса (и играющих роль привратников на «входе» в политическую систему[733]); 2) неорганизованными, но активными элитами, такими как крупный и малый частный бизнес, интеллектуалы и эксперты и даже индивиды, вовлеченные в патронажные или клиентелистские связи; 3) организованными группами интересов, вовлеченными в неокорпоратистские институты взаимоотношений. В рамках этой системы организованные и неорганизованные группы интересов и общественные движения могут быть развитыми, влиятельными и многоликими.

Клиентелистские отношения, характеризующие некоторые конкретные социальные и культурные контексты, делают не организованных в группы или в иерархию и атомизированных граждан зависимыми от элиты, и прежде всего партийной, которая распределяет среди общества ценности и ресурсы разных видов. Тем самым такие отношения порождают и придают конкретную форму специфическому и мощному процессу анкеровки, который характеризуется особого рода формальными институтами и неформальными правилами, глубоко укорененными в политической культуре страны или региона. Неокорпоратизм, который определяется стабильными соглашениями и более или менее развитой сетью профсоюзов и групп интересов, а также опосредующих ассоциаций прочих видов, тоже является потенциально очень сильным закрепляющим механизмом. В этом случае нет никакого формального института, выполняющего эту закрепляющую функцию, но эффект анкеровки оказывается косвенным следствием соглашений между правительством и корпоратистскими структурами и развития самих этих структур и ассоциаций, которые могут быть слабыми организационно, но все же неизменно играть лидирующую роль в своей нише общества. Главный эффект этой системы – возможность герметизации конфликтов, урегулирования протестов и потенциальных процессов делегитимизации. Другой важный закрепляющий механизм вызревает из отношений между партиями и экономическими элитами, профсоюзами и прочими экономическими ассоциациями. Речь идет о функции привратников на входе в политическую систему, которую могут выполнять партии и партийные системы в отношении групп интересов. Эта функция может осуществляться партиями, находящимися у власти, оппозиционными партиями или партийной системой в целом, и суть данной функции заключается в контроле доступа групп интересов и экономических элит к сфере принятия политических решений, в формировании повестки дня через выстраивание иерархии поступающих требований, а также, возможно, в попытках разрешить проблемы, затрагивающие повседневную жизнь граждан. Как следствие в некоторых случаях для групп интересов и прочих ассоциаций элит партийные лидеры и партийные организации с необходимостью начинают играть роль привратников, и взаимодействие групп интересов с ними неизбежно, коль скоро ассоциации желают защитить свои интересы и получить доступ к процессу принятия решений.

Чтобы лучше понять этот специфический закрепляющий механизм, можно обратиться к разным типам отношений между партиями и группами интересов. Здесь мы обсудим два из них. Первый, доминирование, предполагает ситуацию, где партии и партийная система фактически контролируют гражданское общество в целом и группы интересов в частности. Последние хотя и являются носителями своего специфического интереса, но становятся в основном подчиненными партиям организациями, в то время как именно партии обладают автономными источниками власти – идеологией, внутренней структурой, большим числом членов. Это тот случай, когда профсоюзы, прочие ассоциации и слабые бизнес-элиты подчинены партиям. В такой ситуации государственный сектор получает в экономике обычно либо большую, либо очень большую долю, и партийные назначенцы занимают все позиции внутри этого сектора. Второй сценарий, почти противоположный первому, – нейтралитет, и он предполагает отсутствие какой-либо четкой взаимосвязи партий и групп интересов. Группы интересов более или менее организованы и проявляют политическую активность, основываясь на собственных экономических и социальных ресурсах. Схожим образом и партии имеют собственные властные ресурсы и поддерживают контроль над процессом принятия решений, причем контроль этот обычно ограничивается характеристиками партийной системы и теми возможностями, которые предоставляют партийным элитам правила демократического режима. Партии по-прежнему способны выполнять роль привратников на входе в политическую систему: группы и граждане вынуждены обращаться к партиям и партийным лидерам, чтобы продвигать и защищать свои интересы. Необходимость партий и партийных элит усугубляется их способностью исполнять институциональную функцию (1) акторов, имеющих дело с основными текущими вопросами и проблемами и выносящих предложения о политическом курсе; (2) возможно, акторов, решающих общественные проблемы посредством концентрации на определенных конфликтующих интересах и примирения их друг с другом, а также благодаря тому, что их решения признаются большинством людей, которых затрагивают эти решения. В данном случае группы находятся в более независимом положении по отношению к партиям; между группой интересов и некоторой партией не устанавливается никаких особенно сильных связей. Бизнес-группы также достаточно независимы от партий, несмотря на их возможные связи с ними; профсоюзы тоже обладают автономией и своим пространством свободы.

Взаимодействие легитимизации и анкеровки

В целом четыре описанных выше закрепляющих механизма идентифицированы на основе изучения кейсов Южной Европы[734] и кейсов из других регионов, но на этих территориях можно найти эффекты анкеровки, проистекающие и из других источников. Например, влиятельный телеканал, популярная газета, но и надгосударственный актор, такой как Европейский союз, нормы, вытекающие из одного или более международных договоров, например, касающихся прав человека или правил ассоциации с ЕС, – все это может порождать эффект анкеровки в отношении политических элит и рядовых граждан. Хотя бы на короткое время эффект анкеровки может создать и общественное движение. Прямое участие и коллективное чувство идентичности, характерные для политических движений, тоже могут иметь мощный, пусть и временный, эффект анкеровки. Кроме того, интересный вопрос состоит в том, как в неструктурированном социальном и политической контексте со слабой или отсутствующей традицией демократических институтов даже институты управления, такие как институт главы государства или премьер-министра, могут порождать эффекты анкеровки с несколькими взаимосвязанными последствиями для процесса консолидации демократии.

Есть очевидная связь между сказанным выше и существованием более или менее заметного гражданского общества с разными видами автономных неполитических элит, а также сетей ассоциаций, включая группы интересов. Это две стороны одной медали. Более того, эмпирически зафиксировать наличие гражданского общества не особенно трудно: активные и склонные к политическому участию граждане, разные виды элит наряду с независимыми прессой и телевидением, разнообразные и более или менее организованные ассоциации, т. е. высокая склонность граждан вступать в объединения, – все это достаточно легко регистрируется эмпирически. В случае, если перечисленные элементы имеют место, отношения групп гражданского общества с партийными элитами как привратниками на входе в политическую систему будут отношениями нейтралитета, а возможно, что группы гражданского общества будут иметь даже прямой доступ к процессу принятия решений. Если же гражданское общество плохо организовано и не имеет автономных ресурсов, более вероятна ситуация доминирования.

Для прояснения связи между анкеровкой и легитимизацией необходимо сделать еще некоторые замечания. Во-первых, возможно совмещение неоптимальной исключающей легитимизации с консолидацией и сравнительно стабильной демократией. Это возможно в случае развитой демократической анкеровки. Даже в условиях сочетания исключающей легитимизации и слабо развитых демократических закрепляющих механизмов некоторая степень консолидации все равно возможна, если ограниченный суверенитет признается правящими элитами страны посредством какого-либо международного соглашения, поддерживающего демократический режим; в этом случае имеет место внешняя анкеровка.

В случае, если включающая легитимизация и широкое признание легитимности режима существуют с самого начала или если субпроцесс легитимизации развился до той степени, что настроенные против режима и нелояльные группы или партии являются или становятся незаметным и не имеющим значения меньшинством, то можно считать, что закрепляющие механизмы более не необходимы для легитимизации. Другими словами, для достижения консолидации демократии требуются тем менее мощные закрепляющие механизмы, чем шире признана легитимность демократии. Однако такие механизмы сохраняют свое значение для придания точной формы процессу консолидации, для определения характеристик существующей демократии и также – что еще важнее – для поддержания демократических институтов в случае кризиса экономического или иного происхождения.

14.3. Ключевые положения

• Стабилизация электорального поведения, возникновение воспроизводящихся паттернов партийной конкуренции и стабилизация лидерства являются ключевыми элементами консолидации демократии.

• Легитимизация и анкеровка – два ключевых субпроцесса демократической консолидации.

• Главными «якорями» в процессе анкеровки являются партийные организации, активные организации на входе в политическую систему, клиентелизм и неокорпоратизм.

• Анкеровка и легитимизация взаимосвязаны и даже могут дополнять друг друга.

В главе проводится анализ избирательных систем и институционального дизайна в новых демократиях. Она обобщает основные выводы исследований избирательных систем, сложившихся в зрелых демократиях, и рассматривает опыт государств, которые недавно стали демократическими. С особым вниманием изучается влияние избирательного законодательства на тип партийной системы и его роль как опосредующего звена между обществом и государством в плюралистических обществах.

Введение

Изучение взаимосвязи избирательных и партийных систем является в сравнительной политологии классической темой, которая стала вновь актуальна благодаря недавней волне демократизации. На сегодняшний день существует обширная литература о влиянии избирательного законодательства на политический процесс в зрелых демократиях. Вместе с тем неясно, верны ли наши знания об устройстве избирательных механизмов в условиях развивающихся партийных систем в новых демократиях.

В государствах, которые недавно стали демократическими, дизайн избирательных систем рассматривается как главное средство достижения целого круга задач, включая справедливое представительство, усиление связи между избирателями и кандидатами, институционализацию и утверждение в общенациональном масштабе партийной системы, ограничение поляризации и снижение общего числа партий, наконец, достижение социального мира и демократической консолидации. Первое предложение справочника о дизайне избирательных систем, подготовленного Международным институтом демократии и содействия выборам[739], гласит: «Выбор избирательной системы – одно из самых важных институциональных решений для любой демократии. Практически во всех случаях выбор определенной избирательной системы оказывает значительное влияние на будущую политическую жизнь в государстве». В данной главе обобщаются знания о влиянии избирательного законодательства на политический процесс, особенно на партийную систему, и приводятся актуальные примеры из Восточной Европы, Латинской Америки и Африки.

Институциональный дизайн

Выбор избирательной системы делается исходя из ее взаимодействия со множеством факторов, и дискуссии об устройстве избирательной системы входят в более широкий контекст обсуждения институционального дизайна, который включает, среди прочего, форму правления (президентскую или парламентскую) и территориальную организацию государства (унитарную или федеративную). В основе этих решений лежит убеждение, что институты имеют значение, а институциональный выбор оказывает большое влияние на будущее новых демократий.

Институциональный подход имеет долгую традицию в конфигуративно-дескриптивных исследованиях, также известных под ироничным названием «дедушкиного институционализма»[740]. В рамках этого подхода институты можно определить как «организованные системы социально сконструированных норм и ролей, а также социально предписанного ожидаемого поведения носителей этих ролей, которые создаются и изменяются с течением времени»[741]. Исследование институтов снова стало популярным с развитием так называемого нового институционализма в 1980х годах[742]. Возникнув в рамках теории организаций, новые виды институционального и процессуального анализа быстро распространились на сравнительную политологию и изучение демократизации. Вслед за этим последовало перемещение внимания от контекстуальных факторов и структурного детерминизма к акторам и принимаемым ими решениям.

Выбор избирательной системы часто изображается как компромисс между репрезентативностью и управляемостью. Предполагается, что репрезентативность увеличивается при введении системы пропорционального представительства в многомандатных избирательных округах, что ведет к образованию многопартийной системы и коалиционного правительства, в то время как управляемость утверждается с помощью мажоритарной системы в одномандатных округах, ведущей к двухпартийной системе и однопартийному правительству. Особенно в аграрных обществах услуги и преимущества, предоставляемые депутатами своим избирательным округам, и подотчетность являются дополнительными важными факторами. Согласно типологии демократий Аренда Лейпхарта[743], выбор избирательной системы связан с двумя в корне различными типами демократии: консенсусной или мажоритарной.

Традиционно устройство избирательной системы связывается с двумя основными проблемами. Во-первых, с фрагментацией, т. е. очень большим числом партий в парламенте. Во-вторых, с наличием этнических политических организаций в многосоставных обществах, поскольку распространено опасение, что существование этнических партий ведет к этническому конфликту. Аренд Лейпхарт[744] и Дональд Хоровиц[745] написали целые книги, излагающие их (очень сильно отличающиеся друг от друга) проекты изменений в Южной Африке после апартеида. Сэмюэль Хантингтон[746] регулярно говорил о «рекомендациях для демократизаторов», а Рейн Таагепера[747] начинал каждую главу с советов для «политических практиков». Рекомендации отличаются, но все эти исследования отвечают на один исходный вопрос: «Как мы можем политически вмешаться в формирование и управление процессом политического развития?»[748]. И в большинстве случаев подобное вмешательство осуществляется с помощью избирательного законодательства, являющегося, по известному выражению Джованни Сартори, «самым специфическим манипулятивным инструментом в политике»[749]. Сартори утверждал, что «сводить политическую науку к науке невмешательства (a science of laissez faire) не только анахронично, но бесполезно и, по сути, вредно»[750]. Аргумент в пользу политической инженерии практически не оспаривается среди политологов, несмотря на жалобы о «распространении дизайнерских демократий»[751].

Избирательное законодательство является одновременно и причиной, и следствием. Избирательная система позволяет сформировать партийную систему, но при этом сами партии определяют избирательную систему. Они делают это по ряду причин, начиная с собственного интереса политиков в победе на выборах или принятия поддерживаемых ими законов до нормативных представлений о том, как должны функционировать политические системы. Социологические объяснения подчеркивают, что как избирательные законы, так и партии определяются лежащими в их основе структурными, культурными и историческими факторами, наличествующими в обществе[752]. Вместе с тем исследования по институциональному дизайну показывают, что «хорошие» институты не обязательно гармонируют с остальными компонентами социального порядка. Касс Санстейн[753] даже утверждает, что конституции должны быть написаны таким образом, чтобы противодействовать наиболее опасным тенденциям в том или ином обществе и в этом смысле быть «контркультурными». В действительности же многие избирательные системы были не намеренно спроектированы, а унаследованы от предшествующих режимов, особенно в государствах, недавно ставших независимыми.

«Электоральные законы» Дюверже и Сартори

Морис Дюверже[754] был первым исследователем, который провел систематическое эмпирическое исследование влияния избирательного законодательства на политический процесс в сравнительной перспективе. Целый корпус литературы возник вокруг «электоральных законов» Дюверже[755], которые утверждают, что «выборы по правилу простого большинства в один тур способствуют складыванию двухпартийной системы», а «система простого большинства в два тура и пропорциональное представительство приводят к многопартийности». На самом деле Дюверже вскоре увеличил количество «законов» до трех, проведя различие между эффектами пропорционаьного представительства и мажоритарными системами. «Законы» стали звучать так: «(1) Пропорциональное представительство обычно ведет к формированию большого числа не зависящих друг от друга партий… (2) мажоритарная система в два тура обычно ведет к формированию множества партий, которые вступают в союзы друг с другом… (3) правило простого большинства способствует складыванию двухпартийной системы»[756]. Хотя Сартори[757] приветствовал эту формулировку как лучшую из всех, составленных Дюверже, она не получила распространения в англоязычной литературе по политологии, поскольку была доступна только по-французски. Дюверже объяснял наблюдаемые политические последствия электоральных законов через их механический и психологический эффект. Механический эффект относится к технической процедуре, с помощью которой голоса переводятся в места в представительном органе. Психологический эффект описывает воздействие, которое восприятие функционирования избирательной системы оказывает на стратегическое поведение избирателей, кандидатов и партий[758].

Отталкиваясь от работ Дюверже, Сартори[759] разработал собственный набор законов. Они сконструированы как законы социальных наук, т. е. являются «обобщениями, обладающими объяснительной способностью, которые фиксируют повторяемость явлений»[760]. Объяснительная способность – это то, что отличает электоральные законы от статистических законов, которые ограничиваются тем, что в количественной форме представляют надежно установленную частотность явлений. Поскольку законы в социальных науках рассматриваются как скорее вероятностные, чем детерминистские, существования одного исключения недостаточно для опровержения закономерности. Исключения могут учитываться с помощью «установления необходимого условия, которое ограничивает применимость закона… или включения особых случаев в измененную версию закона, которая бы отнесла их к какой-либо категории»[761]. Сартори использует оба пути.

Результатом является набор из четырех основных «законов», составляющих наиболее подробный, тщательный и полный набор прогнозов относительно влияния избирательного законодательства на политический процесс[762]. Кроме того, существует дополнительный ряд «правил», посвященных политическим последствиям голосования в два тура[763].

«Электоральные законы» Сартори сформулированы в терминах необходимых и достаточных условий. Выборы по правилу простого большинства в одномандатных округах формируют двухпартийную систему, но только при наличии структурированной партийной системы и в ситуации, когда поддержка партий рассредоточена по округам. Сартори[764] предупреждает, что «двухпартийный формат невозможен – при любой избирательной системе – если расовое, языковое, идеологически отчужденное, обеспокоенное определенным вопросом или еще по какой-либо причине заявляющее о себе меньшинство (интересы которого не могут быть представлены двумя основными партиями) сосредоточено в количествах, достаточных для избрания своего кандидата в системах простого большинства, в определенных избирательных округах или территориях». Когда меньшинства географически сконцентрированы, даже двухпартийная конкуренция на уровне округов не приведет к складыванию двухпартийной системы на общенациональном уровне, поскольку особенности политики будут различаться между округами. Другими словами, точные последствия избирательного законодательства зависят от политической географии.

Система пропорционального представительства (ПП) считается системой «открытого доступа» (permissive) или «слабой». Сама по себе она не сокращает количества партий. Но в большинстве стран, использующих ПП, несколько факторов снижают степень пропорциональности, включая существование избирательных барьеров, небольшие размеры избирательных округов и конкретный вид формулы, которая используется для конвертации голосов в места в парламенте. Учитывая эти различия, Сартори отмечает, что чем менее пропорциональной является ПП, тем больше она будет сокращать количество партий.

Мажоритарная система голосования в два тура не привлекла такого же внимания исследователей. Хотя утверждение Таагеперы[765], что «если выбор делается в два тура, может произойти что угодно», является преувеличением, тем не менее справедливо, что второй тур голосования с меньшим числом кандидатов открывает возможности для маневров и торга, которые трудно смоделировать. Но некоторые прогнозы сделать можно, учитывая правила прохождения во второй тур (только два кандидата, набравшие больше всех голосов, или все, преодолевшие определенный порог), способ определения победителя во втором туре (абсолютное или относительное большинство) и размер избирательного округа (одномандатный или многомандатный). На этой основе Сартори[766] формулирует четыре «правила».

Влияние двухтурового голосования на особенности партий является более определенным, чем на их количество: «Мажоритарная система голосования в два тура ставит антисистемные партии в очень невыгодное положение»[767]. Под антисистемными партиями имеются в виду различные силы: революционные партии, отрицающие политическую систему; экстремистские партии с того или иного края политического спектра; изолированные партии, критикуемые доминирующим общественным мнением. Антисистемные партии не получат представительства, если только самостоятельно не смогут выиграть большинство голосов, поскольку они неспособны получить поддержку умеренных избирателей.

15.1. Ключевые положения

• Институты имеют значение.

• Институты, включая избирательную систему, могут быть разработаны специально для достижения определенных целей в определенных обстоятельствах.

• Хотя исследования фокусировались в основном на концепции Дюверже, «электоральные законы» Сартори являются наиболее точными из имеющихся в социальных науках.

• При изучении влияния избирательного законодательства на политический процесс всегда необходимо учитывать контекст.

Партийная система как независимая переменная

Подобно избирательной системе, партийная система может быть как следствием, так и причиной. Сартори[768] рассматривал избирательную систему в качестве объяснительной переменной, предсказывая, что влияние избирательного законодательства на политический процесс будет различным в «структурированных» и «неструктурированных» партийных системах. «Структурированные», или устойчивые, партийные системы в современной терминологии можно охарактеризовать как «институционализированные». Скотт Мэйнуоринг и Тимоти Скалли[769] определяют четыре критерия институционализации: 1) модели конкуренции постоянно воспроизводятся; 2) партии укореняются в обществе; 3) граждане и организации воспринимают партии и выборы в качестве единственных легитимных средств определения того, кому принадлежит власть; 4) партийные организации должны быть «относительно крепкими и сплоченными». По сравнению с партийными системами в зрелых демократиях, в новых они не являются прочно институционализированными. Различие между структурированными и неструктурированными партийными системами объясняет, почему при разных обстоятельствах схожее избирательное законодательство может по-разному влиять на политический процесс. В самом деле, в своем исследовании посткоммунистической Восточной Европы Йон Эльстер и его соавторы[770] приходят к выводу, что, «учитывая размытый характер программ партий, их слабую организационную основу, недостаточно структурированную партийную систему и неустойчивое политическое группирование (alignment) избирателей вдоль тех или иных общественных расколов, электоральные нормы неспособны сократить количество партий и структурировать партийную систему». Неструктурированные партийные системы существуют не только в новых демократиях. Ослабление связей между избирателями и партиями в постиндустриальных странах Запада, известное как «размывание» группирования избирателей вдоль расколов (de-alignment), может также ослабить там влияние избирательного законодательства.

Смешанные избирательные системы

Отдельного рассмотрения требуют смешанные избирательные системы, которые становятся все более распространенными. Следуя за Луи Массикотом и Андрэ Блэ[771], их можно разделить на три основных типа: сосуществование (пропорциональное представительство и правило абсолютного или относительного большинства голосов используются одновременно, но в разных частях страны); сочетание (сосуществование на общенациональном уровне); корректирование (пропорциональное представительство исправляет дисбалансы, возникающие при выборах по правилу абсолютного или относительного большинства). Наиболее известная смешанная избирательная система существует в Германии, где половина членов парламента избирается по системе пропорционального представительства в многомандатных округах, соответствующих федеральным землям, а вторая половина – в одномандатных округах. По сути, выборы по системе пропорционального представительства определяют распределение мест между партиями, в то время как система относительного большинства используется, чтобы определить, займут ли эти места кандидаты от округов или из региональных списков. Поскольку общий результат является пропорциональным, немецкая избирательная система известна как «пропорциональная со смешанными кандидатами» (mixed-member proportional)[772] и часто характеризуется как пропорциональная система.

Мэтью Шугарт[773] объясняет популярность смешанных избирательных систем тем, что они, по его мнению, максимизируют «эффективность» избирательной системы и в известной степени сочетают лучшие черты двух базовых моделей избирательных систем. В то же время проведенное Ренске Доренсплит[774] исследование эмпирической взаимосвязи между типом избирательной системы и оценками качества государственного управления дает некоторые подтверждения тезису Сартори[775] о том, что смешанные избирательные системы сочетают худшие черты двух базовых моделей избирательных систем. Вместе с тем, поскольку смешанные избирательные системы принимаются особенно часто в новых демократиях, а также в старых, сталкивающихся с кризисом легитимности и (или) правительственным кризисом, как это случалось в Японии, Италии и Венесуэле, подобная связь может существовать из-за других причин, не связанных с избирательной системой. В любом случае, влияние избирательного законодательства на политический процесс труднее предсказать в смешанных системах, чем в тех, которые устроены по какому-то одному принципу.

15.2. Ключевые положения

• Предполагается, что избирательные системы по-разному влияют на структурированные и неструктурированные партийные системы.

• Партийные системы в новых демократиях являются слабо институционализированными.

• Важно понимать точное устройство смешанных избирательных систем.

• Чем сложнее устроены смешанные избирательные системы, тем труднее определить их последствия.

Первая зависимая переменная: число партий

Зависимой переменной для Дюверже была дихотомия двухпартийности (dualisme des partis) и многопартийности (multipartisme), при этом партийный дуализм мог обозначать как классическую двухпартийную систему, так и существование двух партийных блоков. Вместе с тем Дюверже никогда не уточнял, как эти тенденции могут быть эмпирически проверены. Эмпирическое исследование влияния избирательных систем зависит прежде всего от способа подсчета партий. Количественные подходы к анализу взаимосвязи между голосами избирателей и местами в представительных органах используют математические формулы, с помощью которых можно определить относительный размер партий. Первым был «индекс фракционализации», разработанный Дугласом Рэ[776]. Сейчас общепринятым является предложенный Маркку Лааксо и Рейном Таагеперой[777] индекс эффективного числа партий, который подсчитывается как единица, деленная на сумму квадратов долей голосов или мест, полученных всеми партиями. Индекс может использоваться для определения эффективного числа партий, участвующих в выборах (если используется доля голосов), или парламентских партий (если используется доля мест).

Поскольку различные варианты распределения голосов или мест могут привести к одному и тому же значению индекса, эффективное число партий может недооценивать изменения и скрывать различия. Могенс Педерсен[778] показал, что индекс Рэ не всегда способен зафиксировать изменения в партийной системе, и даже Таагепера[779] признал проблему искажений в своем собственном индексе, которая, по его мнению, становится особенно важной, когда одна партия имеет абсолютное большинство. Например, с 1994 г. число эффективных партий в парламенте Южной Африки составляло от 2,2 до 2,0. На первый взгляд это указывает на существование двухпартийной системы, как в Великобритании или США. Однако со времени окончания апартеида страна управлялась Африканским национальным конгрессом, который никогда не получал менее 63 % голосов и мест, а начиная с выборов 2004 г. даже обладает большинством в две трети, которое необходимо для изменения конституции.

Сартори разработал альтернативный метод подсчета партий. Значимыми являются только те партии, которые могут входить в коалиции или шантажировать других. Партия обладает коалиционным потенциалом, когда, независимо от ее размера, «ее участие в качестве партнера по коалиции необходимо для одного или нескольких возможных вариантов правительственного большинства»[780]. Партия имеет такой ресурс, как возможность прибегнуть к шантажу, «всякий раз, когда ее существование или возникновение влияет на тактику партийной конкуренции»[781]. Классический пример – Итальянская коммунистическая партия, которая из-за своего размера вынуждала системные партии формировать против нее коалиционные правительства. Подобные правила подсчета применимы к парламентским системам. Для президентских систем «критерии подсчета должны быть переформулированы и смягчены, так как значимые партии при таких системах – лишь те, что способны помочь (или воспрепятствовать) избраться на пост президента, а также определяют, имеет он или нет поддержку большинства в законодательных собраниях»[782]. Используя правила Сартори, легко определить ситуацию доминирования одной партии, поскольку в таком случае только одна партия является значимой. Другое преимущество этих правил заключается в том, что они связаны с его типологией партийных систем.

Вторая зависимая переменная: партийные системы

Дюверже никогда не интересовало число партий само по себе или их относительный размер – он изучал динамику партийной конкуренции и характер партийных систем. Вследствие этого нам необходима типология партийных систем. Сартори[783] проводит различия между партийными системами на основе двух критериев: числа партий и уровня поляризации. Поляризация операционализируется через идеологические различия между партиями, конкурирующими на привычном спектре между левыми и правыми.

Сартори[784] определяет пять типов структурированных партийных систем: 1) система доминирующей партии (одна значимая партия); 2) двухпартийная система (две значимые партии); 3) система умеренного плюрализма (от двух до пяти значимых партий); 4) система поляризованного плюрализма (шесть или более значимых партий); 5) сегментированная партийная система (умеренное количество значимых партий, представляющих языковые, религиозные или региональные сообщества). Различение между умеренными и поляризованными многопартийными системами позволило Сартори преодолеть отождествление многопартийных систем с нестабильностью, косностью и повышенной угрозой эрозии демократии. Оно показало, что основная проблема заключалась в степени идеологических расхождений, а особенно – в наличии антисистемных партий.

В политической науке всегда были дискуссии о том, насколько концепции и теории, разработанные для изучения западных индустриализованных государств и обществ, могут распространяться на другие регионы[785]. Имеет ли смысл использование понятий «партия» и «партийная система» в странах, где большинство «партий» служит лишь орудиями политиков для их личного политического продвижения, и должны ли мы говорить о «партийной системе», когда партии появляются и исчезают, а политики и избиратели выражают одинаково мало приверженности партиям? Вместо того чтобы просто предполагать универсальную применимость концепции или подчеркивать уникальность определенного случая или региона, лучше исследовать более подробно, каким образом существующие концептуальные рамки анализа могут применяться в новых условиях. Стремясь расширить свою типологию партийных систем на Африку, но при этом понимая специфику местного контекста, Сартори[786] добавил в свою книгу отдельную главу с описанием упрощенной типологии партийных систем.

Сартори определяет четыре типа неструктурированных многопартийных систем: 1) авторитарная система доминирующей партии; 2) система доминирующей партии; 3) система без доминирующей партии; 4) раздробленная система. Партийная система без доминирующей партии описывается как ситуация, при которой «относительно небольшое число партий уравновешивают друг друга»[787]. Выражение «раздробленная партийная система» говорит само за себя. Система доминирующей партии – эквивалент ситуации, складывающейся в структурированных партийных системах с аналогичным названием[788]. Это означает получение абсолютного большинства, по крайней мере, на трех выборах подряд. При авторитарной системе доминирующей партии господство одной партии поддерживается мерами, выходящими за демократические рамки. Авторитарная доминирующая партия не допускает конкуренции на равной основе, а чередование партий у власти – лишь теоретическая возможность. Данная категория представляет особый интерес для исследователей «электорального авторитаризма»[789] и «конкурентного авторитаризма»[790]. Эти термины были придуманы, чтобы зафиксировать все более распространенный феномен проведения авторитарными режимами многопартийных выборов.

15.3. Ключевые положения

• Количество значимых партий и эффективное число партий – это показатели, передающие различную информацию и необходимые для разных целей.

• Сартори разработал различные типологии для структурированных и неструктурированных партийных систем.

• Большинство партийных систем в новых демократиях являются неструктурированными.

Дополнительные переменные: расколы и президентская форма правления

Институциональные подходы концентрируются на избирательной системе и формах правления, тогда как социологический подход обращает внимание на важность уже существующих социальных расколов для объяснения количества партий. Хотя обычно Дюверже считают институционалистом, более подробное ознакомление с его трудами заставляет предположить, что он полагал основным фактором, влияющим на количество партий, число социальных расколов, а избирательную систему считал лишь промежуточной переменной. Сартори[791] уточнил, что ключевой фактор – это открытость (permissiveness) избирательной системы: чем более открытый доступ обеспечивает избирательная система, тем больше партийная система будет зависеть от факторов, не связанных с характеристиками избирательной системы. Говоря кратко: чем слабее электоральные институты, тем сильнее влияние социальных факторов на партийную систему. Иногда такое соотношение факторов, воздействующих на партийную систему, вводится специально. Стейн Роккан[792] анализировал, как появление массовой политики и расширение избирательных прав в начале 1900х годов в Западной Европе сопровождалось электоральными реформами, заменившими двухтуровую мажоритарную систему на пропорциональное представительство, чтобы точнее отразить социальные расколы.

Форма правления важна по двум причинам. Во-первых, из-за ее предполагаемого влияния на качество демократии и перспективы демократической консолидации; во-вторых, из-за ее влияния на количество партий. Президентская форма правления имеет два основных признака: прямые выборы и фиксированный срок полномочий главы правительства. При президентской форме правления число партий не может объясняться исключительно избирательным законодательством, определяющим процедуру парламентских выборов. Для Латинской Америки и также для Африки было показано, что президентская форма правления, выборы президента по системе простого большинства голосов и одновременное проведение выборов в парламент способствуют сокращению числа парламентских партий[793].

С того времени как Хуан Линц предупреждал об «опасностях президентской формы правления» и восхвалял «достоинства парламентаризма»[794], ведутся активные дискуссии о лучшей системе для новых демократий[795]. Проблема с президентами заключается в том, что они могут быть либо слишком слабыми, либо слишком сильными. Когда президентская форма правления сочетается с пропорциональной системой парламентских выборов и многопартийностью, как это распространено в Латинской Америке, это ослабляет президентов, возможно, вызывая кризис управляемости[796]. Президенты также могут быть слишком сильными, что ведет к ослаблению демократии. Гильермо О’Доннелл[797] придумал термин «делегативная демократия» для описания ситуации, когда президент концентрирует власть в собственных руках и при этом неподотчетен парламенту и суду. По утверждению Вольфганга Меркеля[798], делегативная демократия – это один из четырех типов дефективных демократий, которые являются наиболее распространенным итогом так называемой третьей волны демократизации.

Современное состояние исследований

Хотя после публикации книги Сартори «Партии и партийные системы» работы Дюверже превратились в «едва ли нечто больше, чем реликвию», большинство исследований продолжают ориентироваться на «избитую классику» Дюверже[799]. Характерно, что Уильям Райкер[800] и Мэтью Шугарт[801] в своих публикациях, призванных показать накопление знаний о влиянии избирательного законодательства на политический процесс, даже не упоминают о Сартори. Исследования в основном концентрировались на попытках квантифицировать «электоральные законы» Дюверже. «Обобщенное правило Дюверже», сформулированное Таагеперой и Шугартом[802], выглядит так: «…эффективное число участвующих в выборах партий обычно отклоняется не более чем на плюс или минус единицу от N = 1,25 (2 + log M), где M – это средний размер избирательного округа». «Обобщенное правило Дюверже» – это статистический закон, который «отражает эмпирические данные, поддерживаемые некоторыми теоретическими аргументами (гипотезами), но обремененный рядом отклоняющихся наблюдений»[803].

Учитывая размер законодательного собрания (S), Таагепера[804] предлагает следующую формулу: N = (MS) в степени 1/6. Эта формула не отражает содержательно существующую на практике закономерность, но очень хорошо согласуется с эмпирическими данными со статистической точки зрения и предсказывает ожидаемое значение только на основе введенных в формулу переменных и дедукции, развернутой из некоторых допущений. Она верна только для простых избирательных систем, т. е. для системы относительного большинства в одномандатных округах и системы пропорционального представительства в многомандатных округах примерно одинакового размера. Она верна, кроме того, только для стабильных демократий. Она предсказывает лишь «среднее по миру значение» и неспособна учитывать такие факторы, включая политическую культуру общества, которые могут сделать страну «аномалией».

Таагепера[805] утверждает, что механические аспекты «электоральных законов» Дюверже проанализированы уже настолько хорошо, что эта часть исследовательской повестки дня закрыта, и ученым остается изучать стратегическое или психологическое влияние избирательных систем. Также можно сказать, что сейчас мы многое знаем об избирательных системах, но заметно меньше – об их влиянии на те переменные, которые привлекают внимание политологов в первую очередь: политические партии, партийные системы и динамику партийной политики.

15.4. Ключевые положения

• Социальные факторы, наряду с особенностями избирательной системы, влияют на партийную систему.

• Правила и сроки проведения выборов президента, являющегося главой исполнительной власти, влияют на партийную систему.

• Существует тренд квантификации зависимости между характеристиками избирательной системы и (эффективным) числом партий.

• Партийной системе как зависимой переменной уделяется небольшое внимание.

Данные из новых демократий

По логике Сартори, можно ожидать, что в новых демократиях эффекты избирательного законодательства будут менее предсказуемыми из-за низкой степени институционализации партийной системы. Более того, снова опираясь на гипотезы Сартори, можно ожидать, что выборы по системе относительного большинства не приведут к установлению двухпартийной системы при наличии географически сконцентрированных групп. В самом деле, многие исследования подтвердили эти предположения. В новых демократиях Восточной Европы выборы по системе относительного или абсолютного большинства в одномандатных округах привели к избранию в парламенты независимых кандидатов и представителей небольших местных партий[806]. Исследования, посвященные Африке, показали, что эффекты избирательного законодательства зависят от пространственного распределения этнических групп[807].

Тогда возникает вопрос, в какой степени партийная система одинакова во всех избирательных округах в стране? В литературе, посвященной избирательным системам, этот вопрос исследуется под рубрикой «связи между кандидатами и избирателями» (electoral linkage)[808]. В работах о партийных системах данный феномен известен как «национализация партийных систем»[809]. Особенно интересен вопрос, может ли избирательная система (и если да, то каким образом) способствовать «национализации политики»[810].

В Африке влияние избирательного законодательства на политический процесс не полностью соответствует ожиданиям. Существуют три отклонения от установленных закономерностей. Во-первых, нет прямой зависимости между увеличением размеров избирательных округов и эффективного числа партий. Во-вторых, избирательная система с наибольшим эффективным числом партий – это не пропорциональное представительство, а мажоритарная система в два тура. В-третьих, эффективное число партий является низким для разных систем перевода числа голосов в число мест в парламенте и для разных величин округов. Оно еще меньше для тех стран, где многопартийные выборы не могут считаться свободными и справедливыми, что свидетельствует о важности типа режима. В Африке – возможно, самом внутренне разнородном континенте – концентрация власти в руках доминирующей или авторитарной доминирующей партии – явление намного более распространенное, чем раздробленная партийная система, независимо от типа избирательной системы.

Однако это не значит, что избирательные системы не играют никакой роли или что их последствия в Африке невозможно предсказать. Лесото является тому примером. Система относительного большинства не позволила оппозиции выиграть ни одного места, хотя на первых свободных и справедливых многопартийных выборах в 1993 г. она получила 25 % голосов в масштабах всей страны. В 1998 г. оппозиция получила лишь одно место, хотя набрала 39 % голосов. Это вызвало волнения и нарушения порядка, которые привели к международному вмешательству и к соглашению о необходимости электоральной реформы. Новая смешанная связанная система, которая была впервые использована на выборах в 2002 г., в итоге предоставила оппозиции долю мест, соответствующую доле полученных голосов, а отношение избирателей к демократии улучшилось. В целом, однако, было проведено на удивление немного систематических исследований взаимосвязи между типом избирательной системы и выживанием/консолидацией демократии. Лучше изучена связь между качеством выборов и качеством демократии[811].

Если классические авторитарные режимы вообще организовывали выборы, то это были так называемые выборы без выбора, на которых избиратели могли «утверждать» официального кандидата или, реже, «выбирать» между различными кандидатами от правящей партии[812]. За одним исключением, только авторитарные постсоветские республики, до сих пор сохранили старую советскую систему мажоритарных выборов. Страны Восточной Европы после коммунизма провели избирательные реформы и стали активнее использовать пропорциональное представительство. Проведение избирательных реформ в новых демократиях – распространенная практика, несмотря на предупреждения политологов, что избирателям и партиям необходимо время для изучения избирательной системы и соответствующей корректировки своего поведения. В общем логика выбора избирательной системы в новых демократиях соответствует «микро-мега правилу» Жозепа Коломера[813], согласно которому «большие предпочитают малое, а малые – большое». Таким образом, коммунистические элиты предпочитали мажоритарные избирательные системы в одномандатных округах, надеясь выиграть за счет своих местных организаций и кандидатов, в то время как демократическая оппозиция выступала за более пропорциональную избирательную систему с многомандатными округами. Итоговый выбор избирательной системы, таким образом, зависел от баланса сил между двумя группами, а также особенностей перехода к демократии.

15.5. Ключевые положения

• Избирательные системы могут быть устроены таким образом, чтобы выполнять определенные функции.

• Основные функции партийной системы – это блокирование, агрегирование и трансляция интересов (см. ниже).

• Функционирование избирательной системы зависит от электоральной географии.

• В разных местах и в разное время выбирались разные избирательные системы.

Дизайн избирательных систем и управление этническими конфликтами

Какое избирательное законодательство наиболее подходит для (новых) демократий с неоднородными, плюралистическими или разделенными обществами – обществами, где такие социокультурные различия, как раса, этничность, язык, религия или региональная принадлежность являются политически значимыми? Избирательная система понимается в данном случае широко и включает правила регистрации партий и выдвижения кандидатов, важность чего признается все шире. Несмотря на все различия между ними, два ведущих исследователя демократии в разделенных обществах, Аренд Лейпхарт и Дональд Хоровиц, согласны в том, что система относительного большинства в неоднородных обществах неприемлема. В настоящее время, по мнению Эндрю Рейнольдса[814], «ветер научных настроений дует в поддержку пропорционального представительства и против системы относительного большинства в этнически разделенных обществах». Давнее противопоставление выборов по системе относительного большинства и пропорционального представительства в основном теряет свое значение, когда социокультурные группы географически сконцентрированы, как это часто и бывает. Скорее, набор опций включает избирательные системы, которые способствуют агрегированию социокультурных разделений, облегчают трансляцию этнических различий на политический уровень или блокируют возможности политической организации на основе социокультурных расколов. Вызов социокультурного разнообразия привел к появлению таких избирательных систем, которые не могут быть легко включены в традиционные классификации. В табл. 15.1 представлен краткий обзор того, каким образом исполняемые партийной системой функции блокирования, агрегирования и трансляции соотносятся с избирательными системами.

При демократии блокирование можно осуществить с помощью запрета на создание этнических партий. В попытке избежать этнических конфликтов, предотвращая их политическую организацию, большинство стран Африки установили запрет на этнические партии, в число которых вошли партии, образованные на основе разнообразных социокультурных различий. Конституция Сенегала, например, прямо запрещает партии, образованные на основе этничности, веры, языка, региона, расы, секты и, что удивительно, гендера. В Восточной Европе, исходя из беспокойства о национальной целостности, Албания и Болгария установили конституционные запреты на этнические партии, хотя в итоге обе страны воздержались от применения этих мер. Независимо от эффективности запретов на этнические партии, такое фундаментальное ограничение свободы политической деятельности, запрещающее тот тип партий, который играет важную и легитимную роль во многих зрелых демократиях на Западе, является весьма проблематичным с нормативной точки зрения.

Таблица 15.1. Выбор избирательной системы в плюралистических демократиях

Источники:[815].

Агрегирование может достигаться с помощью разных избирательных систем. Конкретный выбор зависит от двух факторов: числа и относительного размера социальных групп и их географического рассеяния или концентрации. Классическая идея умеренной двухпартийной системы с партиями, которые опираются на массовую поддержку и стремятся к центру идеологического спектра, что усиливается выборами по системе относительного большинства в одномандатных округах[816], подходит только для однородных обществ. В обществах, где голосование определяется этническими факторами, выборы по системе относительного большинства не приведут к агрегированию. Это могут сделать три типа избирательных систем: преференциальное голосование по системе альтернативного голоса или единого переходящего голоса, существование требований к распределению голосов и создание пула избирательных округов.

Система альтернативного голоса (САГ) – это преференциальная мажоритарная избирательная система, стимулирующая создание пула голосов (vote pooling) при определенных обстоятельствах. Создание пула голосов происходит, когда политические лидеры ищут поддержки вне своего традиционного электората, чтобы выиграть выборы, а избиратели обмениваются голосами поверх межгрупповых границ. Папуа – Новая Гвинея, являющаяся крайне многообразным обществом, недавно вновь ввела систему альтернативного голоса. В 1996 г. Комиссия по изменению конституции Фиджи рекомендовала принять САГ после тщательного изучения других вариантов и консультаций с ведущими исследователями[817]. Однако успех этой реформы серьезно оспаривается[818].

САГ ведет к созданию пула голосов только в гетерогенных избирательных округах, составить которые трудно, если группы географически сконцентрированы. В таком случае возможным вариантом является создание пула избирательных округов (constituency pooling). Создание пула избирательных округов означает, что кандидат баллотируется одновременно в нескольких избирательных округах, которые расположены на большом расстоянии друг от друга. Чтобы определить победителя, подсчитывается общее число голосов за кандидата по всем округам. Таким образом, успешный кандидат должен собрать голоса от представителей разных групп, живущих в разных частях страны. Данная система была изобретена в Уганде в 1970 г., но никогда не применялась на практике.

Среди систем пропорционального представительства только система единого переходящего голоса (СЕПГ) стимулирует создание пула голосов. СЕПГ – пропорциональная избирательная система с преференциальным голосованием. Поскольку она используется в многомандатных округах, это облегчает задачу формирования гетерогенного округа. Вместе с тем поскольку барьер для получения места в парламенте достаточно низок, стимулы к созданию пула голосов также довольно слабы. Например, Эндрю Рейнольдс[819] выступал за установление такой системы в Южной Африке.

Более необычное условие, которое способствует агрегированию, – это требование к распределению голосов. В Нигерии, Кении и, с недавних пор, Индонезии успешный кандидат на пост президента должен не только получить абсолютное или, соответственно, относительное большинство голосов, но и завоевать определенный процент голосов в определенном количестве регионов.

Функция трансляции может быть выполнена партийной системой с помощью гарантирования мест для представителей меньшинств. В Восточной Европе несколько стран зарезервировали места для меньшинств. В Косово 10 из 120 мест в законодательном собрании были оставлены для сербов и еще 10 – для представителей других сообществ. Избирательная система была создана таким образом, чтобы парламент отражал состав населения. В Латинской Америке Колумбия и Венесуэла зарезервировали некоторое число мест для коренного населения. Данная практика оспаривается, поскольку она основывается на выделении социокультурных групп и отождествлении кандидатов и (или) избирателей с указанными группами.

Более распространенной практикой является обеспечение трансляции с помощью списков при пропорциональном представительстве, хотя она также может быть осуществлена при выборах по системе относительного или абсолютного большинства в случае, если меньшинства географически сконцентрированы, как показывают выборы в кантонах Швейцарии. Пропорциональное представительство способствует политической организации небольших рассредоточенных социальных групп, которым не обязательно быть географически сконцентрированными, чтобы оказаться представленными в парламенте.

Консоциативная демократия

Если блокирование просто не позволяет фактору этничности влиять на политику, а агрегирование согласовывает конфликтующие интересы и ценности внутри партий, то партийная система, основанная на точной трансляции этнических расколов в политические, не способствует их примирению. Проблемы просто переносятся на уровень принимающих политические решения государственных органов, где требуются дополнительные меры в форме разделения власти среди сегментов общества. Наиболее известная модель разделения власти – это консоциативная демократия[820]. Сотрудничество элит выражается в форме: больших коалиций, в которых представлены лидеры всех основных социальных групп; пропорционального представительства в законодательных собраниях и пропорционального распределения должностей и ресурсов; автономии социальных групп в сферах, являющихся для них важными; а также взаимного вето для групп, которые опасаются, что их важнейшие интересы находятся под угрозой.

Меры по разделению власти стали стандартной рекомендацией для постконфликтных обществ, что было охарактеризовано Лейпхартом[821] как «волна демократии с разделением власти». Вместе с тем консоциативная демократия имеет длинный список критиков и пунктов для критики (см.:[822]). Особенно распространены опасения по поводу элитизма, неэффективности и борьбы с симптомами, а не с причинами. Дейтонское соглашение, которое завершило войну в Боснии и Герцеговине, установило ряд детальных мер по разделению власти, которые критикуются все сильнее за неспособность ослабить напряжение и способствовать реализации политики поверх этнических границ. Вместо того чтобы закреплять этнические идентичности и приверженности, избирательная система должна допускать гибкость этнических идентификаций и способствовать возникновению разного по составу большинства в зависимости от конкретного политического вопроса.

Вследствие этих причин консоциативная демократия все больше рассматривается как краткосрочное решение, которое должно быть заменено другими, предположительно более демократическими и устойчивыми, установлениями. Для некоторых таковыми являются «интегрирующие мажоритарные» институты, которые предлагает Хоровиц[823], включая создание пула голосов, президентскую форму правления и федерализм. Вместе с тем Филип Рёдер и Дональд Ротчайлд[824] предостерегают от учреждения федерализма в разделенных обществах, особенно этнического федерализма, при котором границы субъектов федерации обозначены так, чтобы отражать состав населения, поскольку это стимулирует этническую политику и подготавливает основу для сецессии.

15.6. Ключевые положения

• Система пропорционального представительства является частью более широкого набора инструментов консоциативной демократии для разделенных обществ.

• Консоциативная демократия – популярный, но противоречивый инструмент решения проблем разделенных обществ.

Заключение

В главе проведен обзор современного состояния электоральных исследований в части влияния избирательного законодательства на политический процесс, и особое внимание уделено партийным системам. Установлено, что «электоральные законы» Сартори остаются наиболее полезными, особенно применительно к новым демократиям. Предложенное Сартори разделение между структурированными и неструктурированными партийными системами помогает объяснить, почему избирательные системы в новых демократиях с неструктурированными партийными системами могут приводить к другим последствиям, нежели в зрелых демократиях. Тезис Сартори о «непокорных меньшинствах» обращает внимание на важность географического фактора для возможных последствий избирательных систем и помогает объяснить, почему выборы по системе относительного большинства не всегда приводят к двухпартийности.

Завершить главу можно четырьмя общими выводами. Во-первых, если изучение устройства избирательных систем вообще что-то выявило, то это «что-то», по словам Эндрю Рейнольдса[825], таково: «…Очевидно, универсальных рецептов конституционной терапии не существует. Всегда будут иметь значение особые обстоятельства и здравые суждения применительно к каждому конкретному случаю». Во-вторых, выбор избирательной системы не ограничен системами пропорционального представительства и относительного большинства. Самые оригинальные и инновационные варианты избирательных систем были разработаны политиками-пратиками, в то время как политологи обычно предлагали использовать существующие схемы, адаптируя их к местным условиям. Некоторые наиболее интересные эксперименты проводятся в местах, с которыми мы почти не знакомы, например, в Южнотихоокеанском регионе. В-третьих, выбор избирательной системы – это не самоцель, а инструмент формирования партийной системы. Это подразумевает понимание того, какая партийная система является желательной, а также ее посреднической роли между обществом и властью. Наконец, избирательная система не должна рассматриваться в изоляции от прочих факторов. В идеале выбор избирательной системы должен основываться на более широком видении политических институтов государства и путей, которыми они усиливают или противоречат друг другу.

Вопросы

1. Какие факторы влияют на выбор избирательной системы?

2. Имеют ли значение институты?

3. В чем состоят различия между «электоральными законами» Дюверже и Сартори?

4. Какие факторы определяют существующее в стране количество партий?

5. Почему следует ожидать, что влияние избирательных систем на политический процесс будет различным в новых и зрелых демократиях?

6. Как политическая география влияет на эффекты избирательного законодательства?

Посетите предназначенный для этой книги Центр онлайн-поддержки для дополнительных вопросов по каждой главе и ряда других возможностей: <www.oxfordtextbooks.co.uk/orc/haerpfer>.

Дополнительная литература

Colomer J. (ed.). Handbook of Electoral System Choice. L.: Palgrave Macmillan, 2004. Содержится сравнительный анализ и кейс-стадиз избирательных систем в различных регионах мира, включая многие новые демократии.

Gallagher M., Mitchell P. The Politics of Electoral Systems. Oxford: Oxford University Press, 2005. В основном рассматриваются различные избирательные системы, реформы и опыт проведения выборов в зрелых демократиях.

Lijphart A. Electoral Systems and Party Systems: A Study of Twenty-Seven Democracies, 1945–1990. Oxford: Oxford University Press, 1994. Систематический анализ влияния избирательного законодательства на политические процессы в зрелых демократиях, который включает подробное обсуждение теорий и методологии, а также много эмпирических свидетельств.

Reilly B. Democracy in Divided Societies: Electoral Engineering for Conflict Management. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. Содержит наиболее полный обзор теории и практики дизайна избирательных систем в разделенных обществах.

Reynolds A., Reilly B., Ellis A. Electoral System Design: The New International IDEA Handbook. Stockholm: IDEA, 2005. Удобный справочник об избирательных системах по всему миру и их политическом влиянии. Кроме того, приводится анализ нескольких кейсов.

Sartori G. Parties and Party Systems: A Framework for Analysis. Cambridge: Cambridge University Press, 1976. Классическая работа о политических партиях и партийных системах. Европейский консорциум политических исследований (ЕКПИ) переиздал эту книгу в 2005 г. в серии «Классика ЕКПИ».

Sartori G. Comparative Constitutional Engineering, An Inquiry into Structures, Incentives and Outcomes. L.: Macmillan, 1994. Представлены наиболее полное исследование влияния избирательных систем на политические процессы, а также рекомендации относительно институционального дизайна.

Shugart M., Wattenberg M. (eds). Mixed-Member Electoral Systems: The Best of Both Worlds? Oxford: Oxford University Press, 2001. Анализируются кейсы, посвященные причинам и последствиям установления смешанных избирательных систем в некоторых странах, включая ряд новых демократий.

Taagepera R. Predicting Party Sizes: The Logic of Simple Electoral Systems. Oxford: Oxford University Press, 2007. Включено несколько ранних публикаций автора, имеется аргументация в пользу естественно-научного подхода к изучению избирательных систем.

Полезные веб-сайты

www.idea.int – Международный институт демократии и содействия выборам (International IDEA). Активная межправительственная организация, содействующая продвижению демократии в мире, предоставляет большой объем информации о своих программах и ссылки на множество публикаций на связанные с развитием демократии темы, включая избирательные системы и политические партии.

www.aceproject.org – «Сеть сведений о выборах» размещает ссылки и информацию от восьми партнерских организациях в сфере продвижения демократии, качественного государственного управления и содействия выборам.

www.electionguide.org – База данных о результатах выборов по всему миру.

www.ipu.org – Сайт Межпарламентского союза. Его база данных «PARLINE» содержит информацию о результатах недавних парламентских выборов во многих государствах.

В главе рассматривается роль средств массовой информации (СМИ) в процессе демократизации. Анализируется, в какой степени СМИ превращаются из инструмента в руках авторитарных политических элит в независимый институт в условиях демократии, выделяются факторы, которые способствуют или препятствуют выполнению СМИ своей демократической роли. Для этих целей учитываются политический, экономический и социальный контексты существования СМИ как внутри государств, так и на международной арене.

Введение

Средства массовой информации – один из доминирующих акторов политической и социальной жизни во всем мире. Они являются главным источником информации, из которого люди могут узнавать о мире, кроме собственного ежедневного опыта, а также каналом коммуникации, с помощью которого различные части общества могут взаимодействовать друг с другом – политические лидеры с гражданами, производители товаров с потребителями, индивиды между собой. Благодаря своей способности обращаться к массам и влиять на них СМИ чрезвычайно важны как для авторитарных, так и для демократических режимов. Вместе с тем роль СМИ при двух типах политического порядка в корне различается.