Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода Марочкин Владимир
И Толик впрягся в настоящее мужское дело.
«Он очень волновался, когда вёз рюкзак с деньгами на студию, – вспоминает Алина. – И ещё более волновался, когда вёз ещё больший рюкзак с деньгами на Апрелевский завод: ведь никто не поймёт и не простит, если с этими одолженными деньгами что-то случится, пусть даже ты необычайно талантливый, умный и красивый. С другой стороны, Толику всё это дико нравилось: в него поверили, в него вложили деньги».
Довольный и уверенный в себе, он даже начал по-другому разговаривать и одеваться. Раньше он ходил в чёрных узких джинсах и чёрной майке с черепом, теперь на нём были надеты белая майка и свободные светлые брюки – и никаких черепов. Крупнов подстригся, и коротко стриженная голова с тех пор стала его особенностью.
«У него изменилась даже манера вести себя, – рассказывает Алина. – У него исчезла эстетская неторопливость. Он завёл себе ежедневник, куда на полном серьёзе записывал все свои дела. Ему нравилось, что он – конкретный человек и что пошли какие-то реальные дела, что у него есть ежедневник, в который есть что записывать».
Летом пластинка «Ещё один день» вышла в свет. «Правда, мы очень долго возвращали взятые взаймы деньги, – рассказывает Алина. – Мы рассчитывали вернуть их в течение года, а возвращали два с половиной и даже больше. Тем не менее мы деньги вернули…» А новые ощущения, которые испытал Крупнов в тот период жизни, нашли поэтическое отражение в «Пятой песне», которая позже была записана на альбоме «Я остаюсь».
1993 год начался работой в студии над альбомом «96 + 415». Это был демоальбом, в котором были представлены изначальные версии таких песен, как «Я остаюсь», «Дом жёлтого сна, часть 2» и другие песни, которые впоследствии вошли в альбом «Я остаюсь». Записывали «96 + 415» на студии BIZ на «Тульской», параллельно там же свой альбом писала группа «Тризна», и процесс работы сопровождался неумеренным потреблением алкоголя. По уверениям Толика, было выпито 415 бутылок спирта Royal, крепость которого как раз и составляет 96 градусов. Презентация альбома состоялась в марте в ДК МАИ. Группа не выступала, из колонок для журналистов и избранной публики звучала фонограмма «96 + 415», а Крупнов просто сидел на стуле в холле ДК и рассказывал о новом диске.
10 мая «Обелиск» играл в Лужниках на разогреве у Accept, совершавших тур, посвящённый раскрутке своего нового (и первого после воссоединения) альбома «Objection Overruled».
Спустя немногим более месяца, 14 июня 1993 года, «Чёрный Обелиск» снова появился на большой сцене, «разогревая» Faith No More, и публика с удивлением обнаружила, что наши парни не менее круты, чем заграничные гости.
В ходе работы над альбомом «Я остаюсь» Володя Ермаков предложил Крупнову перезаписать «Стену», поскольку у группы ещё оставалось неиспользованное студийное время. Толик на радостях вытащил на божий свет два номера из самой первой программы – песню «Чёрный обелиск», которая на данном издании «Стены» впервые появилась в студийном варианте, и «Болезнь», которую он переделал, снабдив новыми аранжировкой и текстом. В итоге песен набралось на целый альбом.
…Однако, несмотря на глубочайшую любовь к рок-музыке, главными из искусств в середине 1990-х для Крупнова стали кино и театр: он сыграл центральную роль в фильме «Научная секция пилотов» режиссёра Андрея И, где его партнёрами были Виктор Павлов и Лидия Федосеева-Шукшина. «Толика очень тянуло к Виктору Павлову, – вспоминает Алина, – ему хотелось пообщаться с настоящим актёром, прикоснуться к настоящему киношному миру, и он вполне ощущал себя как возможную часть этого мира. Он очень рассчитывал на этот фильм, воспринимая его как первую ступень к тому, чтобы сделать какую-то собственную историю в кино. Этот фильм давал ему возможность продемонстрировать свою типажную уникальность. Он точно знал, как всё будет развиваться: сначала он продемонстрирует только физиологию, как это и было у Андрея И, но она должна зацепить, после чего к нему начнут поступать другие предложения, с помощью которых он просто сможет стать там, в киномире, своим человеком. Ему дадут роль, где он сыграет себя, а потом он получит роль, где он сможет проявить себя как актёр…»
Кадр из фильма «Научная секция пилотов». Фото из архива Алины Волокитиной
Почти всё так и случилось: Крупнов получил предложение сыграть роль контрабасиста в спектакле Театра имени Рубена Симонова «Контрабас» по пьесе Патрика Зюскинда (режиссёр Сергей Зуев). В спектакле звучали бас-гитара и контрабас, и, разумеется, это была не фонограмма, как принято в театральных постановках, – всю музыку Толик играл «живьём». «Но театр не стал для него интересной историей, поскольку театр – это регулярно, это постоянно, это привязка, – рассказывает Алина. – Пусть в кино за тобой приезжают в семь утра и везут тебя на площадку, и ты не помнишь, какой сегодня день, какое число, но зато ты отснялся – и пошёл гулять и про всё забыл, а театру нужно отдавать своё время регулярно. И конечно, театр этим его уже настолько достал, что он возненавидел его!..»
Уместно ли в этой книге говорить о его болезнях и всяких других роковых пристрастиях? Да, наверное, будучи одарённым артистом и музыкантом, Крупнов не имел права давать себе поблажки и сдаваться на милость порока хотя бы потому, что его творчество было нужно людям. Но всем, кто любит поговорить на тему пьянства и наркомании творческих людей, автор предложил бы прожить хотя бы год жизнью творческого человека в России. А потом мы с большим интересом посмотрели бы, какие у них обнаружатся болезни и пороки и на сколько времени их самих хватит? И останется ли у них способность написать хоть что-нибудь? Пусть попробуют! Хорошо говорить о чужих слабостях, наблюдая за другими со стороны.
«Я достаточно хорошо знал Крупнова, – вспоминает Андрей Игнатьев, – он не был слабым человеком, но, как всякий артист, был очень чувствительным человеком. Однако сколько же по этому чувствительному человеку было нанесено всяких психологических ударов, пусть даже и ненамеренных! Просто у нас в обществе нет привычки обращаться со сложными устройствами: увидев микроскоп, мы тут же начинаем им, как та обезьяна, колоть орехи. И мысль о том, что микроскоп предназначен не для этого, а совершенно для другого и что он скоро сломается и это – не доказательство, что микроскоп плохой молоток, обычно не приходит в голову… У нас в этом случае с людьми часто обращаются так: ах, он чувствительный, значит, он слабый – дави его! И тонкое, сложное устройство, созданное для производства – да простят мне, надеюсь, такую метафору! – эксклюзивных услуг и продуктов экстра-класса, начинает ломаться, потому что в таком режиме это устройство работать не может.
Музыканта надо продюсировать, музыканта надо выводить на хорошую публику, а публике надо объяснять, с кем она имеет дело. Самой большой трагедией в жизни Толика стало то, что он так и не вышел на ту публику, с которой мог бы вести диалог. Той публики, которая ему была нужна, он практически никогда не имел, она у него стала появляться только в самом конце, когда он стал в театре играть, а должна была появиться гораздо раньше».
… Совершенно невероятной концентрацией воли и усилиями всех душевных сил мать Анатолия смогла вырвать своего сына из цепких объятий героина. Крупнов в конце концов разогнал дурманящий туман, огляделся и вновь принялся за работу. Он начал вести передачу на «М-радио», в которой рассказывал о вреде наркотиков. В конце 1996 года в «Горбушке» состоялся концерт «Чёрного Обелиска», на котором вместе с Крупновым на сцену вышли гитарист Дмитрий Борисенков и барабанщик «Неприкасаемых» Александр Косорунин. За кулисами тогда зашёл разговор о том, что надо бы вновь позвать Майкла Светлова, чтобы возобновить нормальную концертную деятельность. Крупнов был полон творческих планов и хотел поработать в студии, чтобы записать новые песни, которые так долго у него не рождались, а тут стали появляться сами собой, будто клапан какой-то открылся. Толик был бодр, весел и жизнерадостен. Но этим новым планам не суждено было сбыться…
«В последний раз я видел Крупнова буквально за неделю до смерти, – рассказывает Андрей Игнатьев. – Это была случайная встреча в гостях. Сначала разговор шёл о передаче, которую он вёл на „М-радио”, потом я поделился проблемой материального плана, и вот что интересно: если остальные говорили что-то типа: „Ну, Андреич, я всегда готов помочь!”, то Толик предложил помощь совершенно конкретную, и меня поразило, что в этом предложении было указано, когда и в какой форме помощь последует. Потом я спросил его:
– Толик, а как у тебя с музыкой?
– Ой, – говорит он, – я написал тридцать новых песен!
И стал тут же рассказывать, что за альбом он сейчас готовит…»
«Его смерть не стала для меня неожиданностью, – говорит Маша, – ещё за два месяца до смерти я предчувствовала, что он умрёт, потому что сны мне снились про его смерть. Вернее, я потом поняла, что сны мне снились именно об этом. А за полгода до этого умер Рикардо, наш пёс. Видимо, он пытался собой загородить хозяина, потому что умер он от того же самого, что и его хозяин, – от сердечной недостаточности…»
Крупнов, видимо, и сам предчувствовал свою смерть, недаром незадолго до смерти он написал песню на стихотворение «Иди за мной» поэтессы Серебряного века Зинаиды Гиппиус:
- Полуувядших лилий аромат
- Мои мечтанья лёгкие туманит.
- Мне лилии о смерти говорят,
- О времени, когда меня не станет…
«Толик всегда любил поэзию и много читал стихов, – рассказывает его мама Эвелина Петровна, – но так вышло, что у нас дома никогда не было стихов Зинаиды Гиппиус. Я купила её томик на лотке в метро, когда ехала к нему на Юго-Запад, в последние полгода я бывала у него каждый день. Он увидел книгу и сразу забрал её у меня: „Мама, дай!..” На следующий день я приезжаю, а он мне говорит: „Мама, я написал песню…” Когда он мне её спел, моё сердце оборвалось, я вообще очень дёргалась по поводу его последних песен, мне кажется, что он предчувствовал свою смерть. За песню „Автобус 666”, в которой он поёт: „Я доехал до конечной остановки” – я ругала его ужасно, я говорила: „Толя, ну найди что-нибудь более жизнеутверждающее! Не всё же плохо у тебя теперь пошло! И песни у тебя, и театр, и кино, и квартира у тебя есть, и Алина у тебя есть! Ну что тебе ещё надо?!” Но как-то он не находил себя в этом мире…»
Ту песню на слова Гиппиус он успел записать в студии. Но записал только голос и партию бас-гитары, посчитав, что ничего другого там быть не должно.
Его смерть наступила 27 февраля 1997 года. Меньше месяца Толик не дожил до 24 марта, до дня своего 33-летия. Он умер как настоящий рокер – с гитарой в руках в студии на Арбате, где записывал новые песни.
Работа Абадонны, как всегда, была безукоризненна…
Твистующая Москва
В этой главе мы отправимся не в далекие 1960-е, когда появился на свет танец твист, а поближе – в 1980-е, когда родилась легендарная группа «Мистер Твистер». Барабанщик «Мистера Твистера» Валерий Лысенко по кличке Ёж однажды рассказывал, что в начале перестройки, когда его группа только-только стартовала, у него было такое ощущение, что Москва 1985 года напоминает Москву 1957 года: «Конечно, я не могу помнить Москву 1957 года, Москву фестивальную, потому что я тогда ещё просто не родился, но, видимо, что-то общее в воздухе витало, ведь снова стали популярны и твист, и рокабилли, которые исполняли и „Браво”, и „Секрет”, и мы…»
Все главные события в истории «Мистера Твистера» происходили в мистическом треугольнике между Институтом иностранных языков имени Мориса Тореза, где учился твистеровский контрабасист Олег Усманов, кафе «Чаёк» у «Парка культуры», где постоянно обитал Ёж, и Патриаршими прудами, где шла основная тусовка.
Но первая встреча, которая и положила начало биографии ансамбля, произошла в центре. Кстати, тогда, летом 1985 года, в Москве шумел Фестиваль молодёжи и студентов. Первый день вся тусовка происходила на Красной площади, где Ёж играл в «ручеёк», целовался с горячей гречанкой, поил водкой какого-то монгольского делегата, солировал в интернациональном хоре, исполнявшем песни The Beatles. На второй день вход на Красную площадь оказался закрыт, и все «неформальные» люди переместились в «Трубу», длинный и узкий подземный переход, связывающий Охотный Ряд и Исторический музей.
Пока светило солнце, Ёж тусовался по окрестностям, а как взошла луна, он, заслышав звуки рока, тоже спустился в «Трубу». То тут, то там стояли кучки народа, в центре каждой находился гитарист, а то и несколько ребят с гитарами наперевес, которые отважно наяривали свои любимые песни – в основном The Beatles.
Туда же пришёл и другой будущий участник «Мистера Твистера» Олег Усманов. В руках у него была гитара, которая имела только четыре струны. Он спел «Can’t Buy Me Love» – Ёж подхватил. Усманов начал «Heartbreak Hotel» – Ёж поддержал. От исполнения песен The Beatles и Элвиса Пресли перешли к твистам. Оказалось, Ёж знает слова «Twist again», а Усманов хорошо знает английский язык. Олег попросил у Валерки блокнот, в котором был записан текст этой вечнозелёной песни, и исправил некоторые искажённые фразы Ежового варианта на правильные.
Внося поправки в Валеркин блокнот, Олег завёл осторожный разговор о своей давней мечте:
– А не стоит ли нам сделать группу, которая играла бы твисты и рокабилли? Ты как?
– Я? – отозвался Ёж. – Нормально! Можно попробовать. У меня и ударная установка есть.
– А у меня есть товарищ, – продолжил Усманов, – который сейчас служит в армии, но в декабре вернётся и заткнёт за пояс любого, даже гитариста из «Браво»!
К исправленному тексту «Twist again» Олег дописал свой номер телефона – на том в тот раз они и расстались.
Группа «Мистер Твистер» популярна у самых разных слоев населения. Эту веселую музыку с удовольствием слушали все, в том числе и работники милиции. На снимке: Олег, Вадик и Ёж в окружении фанатов-милиционеров
Честно говоря, Ёж не думал, что та встреча в «Трубе» будет иметь какое-то продолжение. «Да мало ли разговоров!» – думал он. Но пару недель спустя неожиданно встретил Олега возле кафе «Чаёк». Тот шёл из своего института в магазин «Прогресс», где продавалась литература на иностранных языках, а Ёж как раз вышел из кафе на улицу покурить. Тут они и столкнулись нос к носу:
– Ну что? Будем делать группу? – закричал обрадованный Усманов.
Он рассказал, что у него рядышком есть и репетиционная база, и контрабас, без которого настоящего рокабилли не бывает. И они решили, что пора серьёзно взяться за это дело…
Репетиционная база находилась, естественно, в помещении Института иностранных языков имени Мориса Тореза, куда вечерами Олег Усманов ходил на лекции. Днём он работал в том же институте заведующим складом. Поскольку всех делов было: выдать студентам магнитофоны для занятий в лингафонном кабинете, – то всё свободное время Усманов играл на контрабасе, который, кстати, нашёл на том же самом институтском складе. Он включал на магнитофоне какой-нибудь рок-н-ролл, допустим «Rock Around The Clock», подстраивал инструмент под запись и пробовал играть. Олег так много и упорно занимался, что стирал себе пальцы в кровь. Но не желал останавливаться и не считал нужным давать себе послабление, а потому иной раз ему приходилось играть зубной щёткой, чтобы дать ранам на руках зарубцеваться. Таким образом Усманов разучил одну песню, за ней вторую, третью, четвёртую…
Вадим Дорохов демобилизовался из армии в декабре. На Казанском вокзале его встречали друзья. Усманов приехал с гитарой и самозабвенно орал «Long Tall Sally».
Усманов и Дорохов – два филёвских паренька – начинали делать группу ещё три года назад в ДК «Знамя Октября». Именно там они разыскали на антресолях два контрабаса, на которые все махнули рукой, и Марья Ивановна, местный завхоз, милостиво разрешила забрать оба. Вадик с Олегом попытались их отремонтировать, но когда начали в первый вставлять шпиль, то раскололи контрабас пополам. Усманов притащил из дома эпоксидку, а Вадик – клей ПВА, и в конце концов из двух сломанных контрабасов они склеили один действующий. Шпиль, однако, вставить так и не удалось, и Усманов играл, устанавливая контрабас на пластиковое ведро. Но потом он решил, что нужно, чтобы доминировал он, а не контрабас, и стал играть, поставив инструмент на пол. Для Олега это был момент статуса: кто главнее: он или контрабас?
Ребята договорились с местным худруком, что они вольются в строй клубной художественной самодеятельности и станут играть на танцах. Но их поступательное движение по твистовой дороге прервала Советская армия, затребовавшая Вадима в свои ряды: музыканты и там были нужны.
…И вот теперь Вадик ехал домой и радостно вглядывался в родные названия станций, мелькавшие за окном: «Беговая», «Тестовская», «Фили», «Кунцево», «Рабочий посёлок»… А Усманов тем временем рассказывал о своих достижениях: о новом барабанщике, о контрабасе, который не лопнул, когда он на него натягивал струны. Но самую главную новость он припас под конец: завтра репетиция!
В закромах своего склада Усманов отыскал бытовые усилители и мощные колонки с югославскими динамиками, что-то подпаял, что-то подкрутил – и вскоре «Мистер Твистер» жахнул свой первый концерт.
Это был первый и единственный концерт, который «Мистер Твистер» дал в стенах Института иностранных языков. Цель была одна: залитоваться, то есть получить разрешение на концертную деятельность в Москве. Поскольку литоваться тогда приходилось по территориальному принципу, «Мистеру Твистеру» надо было пойти в Ленинский районный отдел культуры и пригласить оттуда человека, который должен был послушать группу, чтобы залитовать тексты песен. Именно ради этого Усманов устроил вечер в своём институте.
Программа вечера была такая: сначала выступал хор девушек c английского факультета (впрочем, в нём участвовали и трое парней, включая Усманова), а второе отделение играл «Мистер Твистер». Впрочем, выступление рокабилльного трио продолжалось недолго. На звуки «Shake, Rattle amp; Roll» или «Rock Around The Clock» прибежал секретарь институтской парторганизации и, увидев, что происходит на сцене, закричал, что это антисоветский шабаш, и потребовал вырубить сеть, а музыкантам велел показать литовку. Но так как тот человек из отдела культуры, конечно, не пришёл, то и предъявить разъяренному парторгу оказалось нечего. Олегу пришлось срочным образом загонять всю аппаратуру обратно на склад и делать вид, будто никто и не выступал вовсе…
Следующий день начался для Усманова с того, что его вызвал завхоз, то есть его непосредственный начальник. Он был уже совсем седым и стареньким и пытался взывать к комсомольской совести Усманова:
– Где ж твоя, Олег, комсомольская совесть – рок-н-ролл играть!
В самый разгар укоров в кабинетик завхоза прибежал знакомый студент и сообщил, что Усманова вызывают в партком. Олег понуро поплёлся на второй этаж, где располагался партийный комитет, всем нутром ощущая, как зловещие ножницы вот-вот перережут ту тонкую ниточку, что связывает его с институтом. Однако парторг стал вспоминать о том, как он раньше играл на танцах:
– Вот мы в Сокольниках тоже раньше играли! Бандиты дерутся – музыканты играют! Вот как надо!
Олег долго размышлял над тем, что парторг хотел этим сказать. Может, он хотел донести до Олегова сознания, что он тоже «свой»? Но одно Усманов уяснил достаточно твёрдо: в своём собственном институте сейшенов он больше устраивать не будет!..
Когда «Мистер Твистер» начал концертировать, кафе «Чаёк» превратилось в штаб-квартиру группы. У Валерки Лысенко, который в основном и занимался устройством концертов, тогда не было ни постоянного жилья в Москве, ни телефона, но люди знали, что его всегда можно найти в «Чайк», а если случалось, что они его не заставали, то у бармена или гардеробщика можно было оставить для него записку.
В «Чайк» собирались студенты из близлежащих вузов – из педа, из меда, из Мориса Тореза, из МГИМО и даже из бронетанковой академии. Здесь же тусовалась центровая золотая молодёжь, которая занималась фарцовкой по-крупному, то есть мальчики из солидных семей, которые имели возможность возить шмотьё из-за границы. Посетители «Чайк» пили кофе, иногда с коньяком, и вели долгие светские беседы. Употреблять только крепкие алкогольные напитки в продвинутой тусовке тогда было не принято. Бывало, конечно, что кто-нибудь приносил с собой бутылочку модного вина – «Котнари» или «Мурфатлар». Тогда народ, получивший приглашение прикоснуться к этой выпивке, выходил во дворик, а после все вновь возвращались в кафе.
На стенах «Чайк» висели картины. Под ними сидели их авторы. Желающим их тут же и продавали.
Одним из завсегдатаев «Чайк» был художник Рахмет Реджепов. Его старший брат являлся председателем Союза композиторов Туркмении, но сам Рахмет уже давно жил в Москве и был достаточно известным художником, его картины с ярким восточным колоритом пользовались большим успехом у знатоков и ценителей живописи.
Готовясь к первому концерту, Ёж попросил Рахмета написать на их рубашках сзади слово «Мистер Твистер». Ёж ожидал, что художник-авангардист нарисует, конечно, какую-нибудь нокаутирующую картину, но тот взял в руки фломастер и размашисто написал название группы: «Мистер Твистер» – правда, каждому из музыкантов разным цветом.
С «Чайкм» у Ежа связана одна поистине судьбоносная история. Весной 1985 года, когда Валера ушёл из Высшей школы КГБ и ни работы, ни московской прописки у него не было, он познакомился в этом кафе с регентом из соседней церкви Николы в Хамовниках. Регент оказался заядлым битломаном и любителем кофе. Каждое утро он непременно выпивал здесь чашечку этого чудесного ароматного напитка, а потом уже шёл по своим служебным делам. Однажды Ёж и регент разговорились.
– Чувак, у тебя проблемы? – окликнул регент ссутулившегося над кофейной чашкой Валерку.
Барабанщик невнятно пожал плечами.
– Не боись! Поможем! – рявкнул регент.
И действительно, когда он узнал, в чём состоит Валеркина печаль, он предложил ему пойти в церковь певчим, поскольку ему уже доводилось слышать шикарный лысенковский баритон, когда тот исполнял для друзей и знакомых свой любимый рок-н-ролл.
Несмотря на то что Валерка проработал певчим в церковном хоре всего несколько месяцев, церковь Николы в Хамовниках очень сильно повлияла на его мировоззрение. Ёж встретил здесь много очень необычных и интересных людей. Правый хор составляли люди с консерваторским образованием, работа которых хорошо оплачивалась. Октавные басы (это самый низкий голос) в церквах были вообще нарасхват. Эти уникальные люди ценились буквально на вес золот, часто работали одновременно в нескольких местах, и ставки у них были просто огромные! Церковь платила им по 50 рублей за один выход! По тем временам это была фантастическая сумма, так как даже Пугачёва, например, имела ставку как вокалистка по 19 рублей за выход.
Валерка был учеником и получал 7 рублей за службу. И всё равно выходило немало, потому что службы бывали два раза в день, утром и вечером, то есть за неделю набегала приличная сумма.
Надо сказать, что пение в церкви в годы советской власти предполагало известное личное бесстрашие. Если человек пел в церковном хоре в 1980-х, значит, он не просто нонконформист, он уже настоящий диссидент! Участие в церковном хоре предполагает очень серьёзное отторжение от окружающей действительности и фундаментальное разочарование в «совке». Церковный хор в 1980-х – это аквариум: жизнь на виду у всех, но в среде, принципиально отличающейся от окружающей. В «совке» принадлежность к церкви – это максимально радикальный жест, какой только может быть.
Валерка пел в левом хоре вместе с бабушками-непрофессионалками. Сначала половину слов он просто мычал, но спустя десяток служб вдруг с удивлением обнаружил, что начал разбирать старославянские тексты и стал врубаться в то, что поёт. Но главное его открытие заключалось в другом: он с удивлением обнаружил, что не перевелись у нас в стране чистые люди, душу которых не замутило коммунистическое мировоззрение, для которых зло оставалось злом, а добро – добром…
Здесь нельзя не рассказать и о той легендарной квартире, в которой тогда жил Валера Лысенко.
Если идти от метро «Новокузнецкая» к центру, то, не переходя мост через «канавку», надо свернуть направо. Угловой дом – это водочный магазин «Смирновъ». Нам же нужен следующий дом. Это – трёхэтажное здание с ровным строем окошек, скрытое за старинным фасадом, оно извивается внутрь квартала, создавая знаменитый московский кривоколенный уют. Говорят, что в этом доме до революции жили рабочие ликёро-водочного завода господ Смирновых. После революции здание слегка усовершенствовали в бытовом плане и превратили в глобальную коммунистическую коммуналку. Но из десятков людей, населявших когда-то этот дом, к середине 1980-х остались лишь добродушный амбал-метростроевец да старичок алкоголик, который регулярно рассказывал Валерке, как он в молодости попал на концерт Леонида Осиповича Утёсова в Театре эстрады и как славно там оттянулся. Когда «Мистер Твистер», будучи уже знаменитой группой, выступал в Театре эстрады, Ёж презентовал ему билеты в блатной восьмой ряд, куда сажали всех приглашённых. И человек пять замоскворецких алкоголиков там сидели и орали: «Валера, давай!»
Наводку на эту квартиру Валерке дал кто-то из знакомых хиппанов, который раньше сам снимал там жильё. Ёж поселился в пустовавшей комнате размером с небольшое футбольное поле. Горячей воды там не было, телефона тоже.
Несколько дней Валерка вычищал и отмывал своё новое жилище, чтобы оно стало пригодно для существования. Он красиво разложил пластинки и сделал подобающие надписи на стенах: «Рок-н-ролл тебе в ребро!» и «Ударим буги-вуги по капитализму».
Разумеется, в центре комнаты красовалась Валеркина барабанная установка: хет, тарелка, рабочий барабан и большой барабан, на котором был нарисован он сам с микрофоном в руках и гитарой через плечо. Это рисунок сделал приятель Ежа и завсегдатай «Чайк» художник Рахмет Реджепов.
Валерий Лысенко
В кресло у обеденного стола Валерка усадил стильно одетый манекен с лицом писателя Андрея Платонова, портрет которого он вырезал из журнала «Огонёк». При вечернем освещении создавалось полное впечатление, что это сидит живой человек. Люди, которые в первый раз заходили к Ежу, пытались поддерживать с манекеном разговор. А однажды пришедший по Валеркину душу участковый пытался проверить у манекена документы.
В этой коммуналке Ёж жил как бы нелегально, без прописки, а поскольку шёл только 1986 год, он рисковал за нарушение паспортного режима быть высланным из Москвы за 101-й километр. И однажды Валерка чуть не попался. Участковый зашёл проведать сомнительную квартиру утром, когда Лысенко отсыпался после вечернего концерта: «Что ты тут делаешь? Почему без прописки?!» И пришлось Ежу фантазировать: «Это не я снимаю. Это друг-москвич снимает, а я просто приехал к другу…»
Чтобы милиция его не доставала, Валерка придумал повесить на двери в комнату огромный замок. Приходит участковый, а на двери – замок, и будто никого дома нет. Участковый, который несколько раз в разное время суток пытался застать барабанщика врасплох, в дверь только стучал, но так и не догадался её открыть. А если бы он её открыл – Ёж там. И без прописки!
– Тебя научили в школе КГБ так вешать замок? – спросил я однажды Ежа.
– Нет, это я сам придумал. Но я мог определить, например, есть ли за мной наружное наблюдение или нет. Мало ли что бывает…
На «Новокузнецкую» устремились иностранные корреспонденты, чтобы посмотреть на житьё-бытьё советского рокера. У них такого ведь не увидишь! Ёж с удовольствием показывал, как он стирает бельё в корыте, потому что стирать было больше негде. А однажды музыканты «Мистера Твистера» даже фотографировались здесь для какого-то немецкого журнала.
Под этим домом начинались подвалы, в которых раньше находились винные склады. Громадные, со старинными сводчатыми потолками, они, говорят, доходили чуть ли не до метро «Новокузнецкая». Ёж попытался по ним полазить, но дорогу ему преградили нагромождения мусора, возвышавшиеся до самых потолков.
Обследовал Ёж и все соседние пустовавшие комнаты, и в одной из них его поджидала удача. Среди разного первомайского барахла, сложенного в кучу, каких-то транспарантов и искусственных цветов, с которыми раньше ходили на демонстрации, он обнаружил пиджак с надписью «Made in England» в хорошем состоянии, серый с отливом, длиной по колено, широкоплечий по моде 1950-х годов, с накладными карманами.
– Ломовой пиджачина! – невольно вырвалось у Ежа.
Роясь в коробке со старыми ёлочными гирляндами, он отыскал ещё один такой же пиджак, только уже синего цвета, который, по всей видимости, тоже был ровесником рок-н-ролла.
Поскольку пиджаки оказались не только стильные, но были пошиты из прочной, выдержавшей катаклизмы времени ткани, то «Твистеры» потом целый год в них выступали.
Имидж играл важнейшую роль в шоу «Мистера Твистера». Когда ансамбль ещё только-только начинал играть, Валера сразу сказал:
– Одеться бы надо.
Олег и Вадик моментально согласились:
– Конечно! А как же! Поскольку мы артисты, то, естественно, должны отличаться от публики, которая просто ходит по улице.
Усманов конфисковал у матери очень стильное габардиновое пальто стального цвета а-ля плащевая ткань, которое можно видеть на многих твистеровских фотографиях середины 1980-х. Потом Олег подарил его какому-то фану.
Подруга усмановской матери, узнав, что Олег собрал группу и ищет старинную стильную одежду, принесла ему парусиновые штаны родом из 1950-х, которые Олег тут же перешил в «дудочки». Эти штаны тоже стали знаковой частью имиджа группы.
Но в основном «твистеры» одевались на Тишинке. Во времена Советского Союза это была самая крутая барахолка столицы. На площади стояло несколько комиссионных магазинов, но не они были главными действующими лицами Тишинки. Каждые субботу и воскресенье с раннего утра вдоль этих комиссионок, а также на всём окрестном пространстве выстраивались бабушки, которые торговали разными чудесами из прошедшей эпохи: зонтиками с черепахами, старыми календарями, мраморными слониками, фарфоровыми тиграми, дедовскими галифе времён Второй мировой войны и плащами из болоньи, сохранившимися от разудалых 1960-х. Время от времени здесь собирались все продвинутые люди столичной тусовки. Кто-то встречался на Пушке, кто-то – на Гоголях, но многие художники, модельеры, дизайнеры и коллекционеры с утра пораньше спешили на Тишинку, пока ещё не разобрали самые ценные вещи. Здесь же можно было встретить музыкантов из модных «волновых» групп, искавших стильный «прикид». Пижонское габардиновоекитайское пальто там можно было купить за десятку. Остроносые стильные ботинки – за пятёрку. Длинные пиджаки по моде 1950-х годов стоили от трёх до пяти рублей. У Ежа до сих пор дома висит куча галстуков «пожар в джунглях», которые бабушки продавали на Тишинке по 50 копеек за штуку.
– Извини за глупый вопрос, – спросил я как-то Усманова, – но, когда продают старые брюки, на них же должны быть потёртости?
– Понимаешь, – ответил Олег, – их раньше делали из габардина, а это была очень хорошая, прочная ткань, сейчас такую не делают. У меня остался пиджак от тех времён, который и сейчас надеть не стыдно: он только капельку засалился. Я иногда в нём хожу: чёрные джинсы, пиджак и чёрная шляпа – смотрится очень по-ковбойски…
«Чаёк» процветал до 1988 года. Потом Мосресторантрест, видимо, чтобы избавиться от завсегдатаев-рокабиллов, устроил там дешёвую стоячую кафешку, и это место потихоньку умерло. Сейчас от него осталась только тень в арке. А в его бывшем помещении торгуют теперь дамскими принадлежностями.
Тусовка, покинув «Чаёк», стремительным зигзагом перемещалась по Садовому кольцу в сторону Маяковки. Сначала на противоположной от «Чайк» стороне Садового кольца народ облюбовал ресторанчик «Малахитовая шкатулка». Но вскоре вся чайковская тусовка перебралась в «Белград-3» на Смоленку – уютное местечко, спрятавшееся в переулочке между двумя корпусами гостиницы «Белград».
Но ещё летом 1986 года для «Твистеров» началась эпоха «Синей птицы».
«Однажды „олдовый хиппи” Вася Лонг дал мне прочитать „Ожог” Аксёнова, разумеется в самиздатовском варианте, – вспоминает Валера Лысенко. – Как раз в том романе Аксёнов описывает „Синюю птицу” начала 1960-х годов как культовое джазовое место. Я подумал, что надо найти, где она находится! Я стал спрашивать у знакомых хиппи, нет ли где такого кафе с названием „Синяя птица”? Они припомнили, что около Ленкома на улице Чехова встречали подобное название. И я нашёл этот подвал, где никакого джаза давно уже не звучало, это была обычнейшая общепитовская точка. Зато там жил кукольный театрик, который работал под эгидой Фрунзенского райкома комсомола, и я пошёл к ребятам, которые были ответственными за него, мы разговорились, и на волне перестройки райком решился начать делать там концерты».
«Твистеры» играли в «Синей птице» каждую неделю. После окончания сейшена музыканты выходили из клуба с чёрными разводами на лицах, как у шахтёров, потому что сцена в «Синей птице» была покрыта ковролином, из которого за время концерта выбивалось неимоверное количество пыли, толстым слоем оседавшей на лицах.
В «Синей птице» музыканты «Мистера Твистера» познакомились с Вэлом Литваком. Он пришёл на концерт, прислушался к исполняемой музыке и вдруг упал на спину и стал дёргать ногами от удовольствия. Потом поднялся, отряхнулся:
– Чуваки, так здорово!!!
Олег Усманов
Вэл на долгое время затормозил у «Твистеров» и начал выполнять функции администратора. Это называлось «ответственный за всё»: и инструменты перевезти, и о концертах договориться, и билеты на поезд купить. Когда «Твистеры» работали в Росконцерте, он уже официально числился администратором группы и получал за это государственную зарплату. Кстати, именно Вэл подсуетился, чтобы «Мистер Твистер» взяли в телепрограмму «Шире круг», которая снималась во Дворце спорта «Лужники». Также, пока «Твистеры» «зажигали» на сцене, Вэл покрутился в коридорах – и наших героев пригласили сняться в «Утренней почте».
Однажды в «Синюю птицу» заглянул Маврикий, центровой парень с улицы Горького, некогда входивший в тусовку так называемых «утёсовцев». Он очень пластично танцевал твист и рок-н-ролл с перекидками, хотя тогда уже мало кто знал, как правильно танцевать их, потому что эта культура у нас в стране давно уже была утеряна.
В дальнейшем Маврикий стал штатным танцором группы. В его задачу входило поднять на ноги и заставить танцевать нерешительный зал. Это было весьма актуально в 1980-х годах, потому что публика тогда была ещё очень скованной. Маврикий танцевал не на сцене, а прямо в зрительном зале, в проходах между кресел, будто он – один из зрителей. Видя, что танцора никто не арестовывает и не выводит под белы рученьки из зала, люди начинали подниматься со своих мест, чтобы присоединиться к его зажигательному танцу.
В самый кульминационный момент, когда танцевала уже треть, а то и половина зала, Маврикий исчезал… чтобы появиться на сцене среди музыкантов. Оттуда он продолжал дирижировать залом, показывая различные элементы танца, которые за ним потом пытались повторять все танцующие.
«У Аксёнова хорошо было сказано про то, что рок-н-ролл у нас в стране представлялся в виде хамского парня в кожаной куртке, поэтому его в 1950-х годах и не очень хорошо воспринимали, – размышлял однажды Ёж. – А твист вошёл… аккуратненько и стал потихоньку-полегоньку разрешённым танцем. В 1960-х годах твист танцевало намного больше людей, чем в 1950-х – рок-н-ролл. Тем более что рок-н-ролл – это сложный танец, и информации о нём почти никакой не было».
Однажды музыканты обнаружили, что вместе с их юными фанами в «Синюю птицу» стали приходить какие-то пожилые, уже поседевшие люди. Оказалось, что это мамы и папы их поклонников. В 1950-х годах они были стилягами. Только теперь это были уже взрослые люди, которые работали в Академии наук, МИДе или во Внешторге. «Твистеры» поздравляли их так: «Стиляге такому-то… отцу Игорька… посвящается эта песня…» И те пытались воспроизвести танцы, что были модными во времена их юности.
Вообще народ на концертах «Мистера Твистера» сразу начал танцевать, но это был ещё не акробатический рок-н-ролл, научиться танцевать который тогда было просто негде, а уличный на четыре такта, то есть какие-то элементарные повороты без всяких выкрутасов. Но для того времени и это было очень здорово!
Те, кто танцевал сольно, крутили в основном твистовые коленца. Умельцы знали по нескольку сотен таких неповторяющихся коленец. А Маврикий в ритме твиста садился на шпагат или делал сальто, что вызывало обязательный взрыв восторга у окружающих.
Усилиями «Мистера Твистера» «Синяя птица» вновь стала культовым местом, где шло общение, где собирались люди, близкие по духу, где завязывались любовные романы. Туда заглядывали не только рокабиллы, но и хиппи, и панки, которые лояльно относились друг к другу. Туда приезжали люди из самых разных городов. Туда начали приходить западные журналисты, которые стали писать о «Мистере Твистере» и вообще о советском роке. Кстати, первая публикация о «Твистерах» появилась в хорватском журнале «Старт». Нашим героям были посвящены четыре листа в центре журнала с фотографиями, сделанными именно в «Синей птице». Это была осень 1986 года. И только потом стали выходить статейки в советских изданиях.
Но проблема заключалась в том, что в «Синей птице» было ровно 120 посадочных мест, а на улице собиралось человек по четыреста! Они стояли, заглядывали в окна, но не могли попасть в кафе. Пару раз в «Синюю птицу» даже пытались не пустить маму Вадика. Туда не попала даже съёмочная группа фильма «Асса»! Они пришли послушать «Мистера Твистера», чтобы пригласить группу для съёмок фильма, но не смогли даже протиснуться к входу в «Синюю птицу»!
С лёгкой руки «Мистера Твистера» это место стало приобретать очертания небольшого рок-клубика. Там выступали Скляр, Мамонов, «Вежливый Отказ», «Алиби», а однажды Московская рок-лаборатория устроила джем-сейшен с музыкантами английской группы UB40.
Ансамбль «Мистер Твистер» в это время уже был принят на работу в Росконцерт и рассекал твистом российские просторы.
В 1988 году один из столичных банков выкупил это место и сделал там закрытый клуб. Поскольку кафе находилось на улице Чехова, то его назвали «Вишнёвый сад», по знаковой пьесе Антона Павловича Чехова. Когда в клубе делался ремонт, Ёж с Вэлом утащили оттуда вывеску, на которой была изображена Синяя птица. Это был огромный тяжеленный витраж, который двое парней с трудом дотащили сначала до Маврикия, проживавшего на Тверской, а спустя несколько дней перевезли домой к Ежу.
В начале1990-х «Вишнёвый сад» умер, и в том подвале был возрождён джазовый клуб. А иначе быть и не могло, ведь «Синяя птица» – это место с большой историей, потому что оно открылось ещё в 1963 году…
А старая вывеска до сих пор хранится у Валерки дома.
В 1988 году на Патриарших прудах открылось кафе «Маргарита». Сначала это была обычная кондитерская, куда приходили родители с детьми. Но так как Валера Лысенко жил в соседнем доме и часто захаживал сюда, когда не был на гастролях, то постепенно «Маргарита» превратилась в культовое рокабилльное место.
Ёж переехал на Патрики, в Большой Патриарший переулок, в коммунальную квартиру на втором этаже дома, построенного ещё в начале ХХ века, когда женился на Алёне.
Валера познакомился с Алёной в кофейне «Турист» на Кировской улице. Это была просто стекляшка с несколькими стоячими столиками, зато там варили совершенно потрясающий кофе по 22 копейки. В «Туристе» работал парень-туркмен, который виртуозно управлялся одновременно с несколькими десятками турок. Туда приходили многие известные музыканты, артисты, художники. Там же собиралась достаточно большая тусовка хиппи, приезжавших в «Турист», казалось, со всего Советского Союза.
Ныне той пёстрой тусовки уже нет, но традиции, к счастью, сохранены. В начале XXI века на месте «Туриста» возникло модное стеклянное здание «Кофе-хаус»…
Свадьба Валерки и Алёны состоялась 6 ноября 1987 года. С утра музыканты собрались в Ежовой коммуналке на Патриарших, а потом весёлой гурьбой отправились в ЗАГС. Шёл лёгкий снежок. К счастью, идти было недалеко: чтобы добраться до улицы Красина, где располагался тогда ЗАГС Краснопресненского района, стоило лишь перейти Садовое кольцо.
Когда наши жених и невеста, а также их сопровождающие вошли в зал для регистрации бракосочетаний, все были слегка ошарашены, так как Валера и Алёна по такому торжественному поводу были одеты в новенькие «косые» куртки и на фоне традиционных чёрных пиджаков и белых платьев других брачующихся смотрелись весьма экзотично.
Арфистка и виолончелист уже изготовились заиграть «Свадебный марш» Мендельсона, но тут к ним подошёл Маврик и сурово спросил:
– Ребята, вы какой-нибудь рок-н-ролл знаете?
– Нет! – испуганно ответили они.
– Ну, тогда лучше вообще ничего не играйте!
В торжественной и гулкой тишине Ёж и Алёна расписались, обменялись кольцами и поцеловались.
У выхода из ЗАГСа жениха и невесту уже поджидала целая толпа мотоциклистов-рокеров, которые встретили их радостными криками. Потом все отправились к Ежу и Алёне домой, куда уже подъехали и родители молодожёнов. Но посидеть за праздничным столом удалось очень недолго, так как в тот же день «Твистеры» играли в «Орлёнке», а потом уезжали на гастроли в Ярославль.
По весне, как пригрело солнышко, Ёж зачастил в только что открывшуюся «Маргариту». Бывало, что к Валерке заезжали в гости его товарищи по группе Вадик Дорохов, Олег Усманов и Вася Деркач, тогдашний саксофонист «Мистера Твистера», и тогда они шли в «Маргариту» все вместе. К мэтрам были рады присоединиться и более юные рокабиллы – и Алексей Блохин из Crazy Men Crazy, и Денис Мажуков, который собрал Off Beat, и Владимир Агафонников, который позже стал играть с Усмановым в «Пижонах», и многие другие. Разумеется, центр тусовки моментально переместился в «Маргариту», и если надо было кого-то срочно найти, то можно было не вызванивать, а просто приехать на Патрики.
Естественно, вскоре в «Маргарите» зазвучала музыка. Интуиция подсказала хозяевам кафе, что в зале нужно поставить пианино, а принести с собой гитару, комбик и барабанную «троечку» особого труда не составляло. Все составы, выступавшие в кафе, были, как правило, экспериментальные, музыканты из разных составов джемовали и стремились импровизировать на популярные рокабилльные темы. Ёж, например, предпочитал петь, а вовсе не стучать на барабанах. Можно сказать, что в «Маргарите» игрался тогда настоящий рокабилльный джаз.
На зов рокабилли в «Маргариту» потянулись любители старого доброго рока, там часто бывали «Ночные волки», туда заглядывал известный телеведущий Владимир Молчанов.
«Помню, как я сидел в кафе, а туда зашёл Владимир Молчанов с дочкой, – вспоминал Ёж. – Его дочка тогда была ещё совсем маленькой девочкой, 10–11 лет. Он, видимо, её из школы вёл, так как она была в форме.
– Ой, папа, посмотри, какие у дяди мультфильмы на руках! – Она показала на мои татуировки.
Потом мне знакомые телевизионщики рассказали, что Молчанов знает и любит нас и с уважением отзывается о нашей группе. Приятно было узнать, что такой уважаемый и интеллигентный человек врубается в такую музыку…»
Здесь же, в «Маргарите», музыканты «Мистера Твистера» познакомились с актёром Александром Филиппенко, которому азарт рокабилли тоже оказался не чужд, недаром ведь он сыграл стилягу Бэмса в легендарном спектакле Театра имени К. Станиславского «Взрослая дочь молодого человека» по пьесе драматурга Виктора Славкина.
Но то был печальный день. Музыканты и их товарищи сидели большой компанией в «Маргарите», отмечая девять дней со дня смерти Вадима Дорохова. Орал рок-н-ролл, а Ёж со слезами в голосе пел любимые Вадиковы песни.
Вдруг открылась дверь, и вошёл Александр Филиппенко во главе большой компании:
– Ух, чуваки! Какую ж вы классную музыку слушаете!.. – закричал он с порога.
Актёр подсел к музыкантам, они разговорились, и оказалось, что Филиппенко, как и Ёж, тоже живёт на Патриках.
Ёж и Филиппенко стали теперь часто встречаться на Патриарших. Разговоры, как правило, начинались за столиком в «Маргарите», а заканчивались на кухне у Валерки. Филиппенко весело рассказывал о своей семье, о сыне, который решил стать музыкантом, а Ёж подробно выспрашивал о работе над спектаклем «Взрослая дочь молодого человека».
Однажды Филиппенко позвонил Валерке и позвал в Центральный дом работников искусств, что на Кузнецком Мосту, где должна была состояться презентация новой книги Виктора Славкина «Памятник неизвестному стиляге». В ЦДРИ пришли и Алексей Козлов, и Виктор Шендерович, а также множество седовласых импозантных людей. «Наверное, бывшие стиляги», – отметил про себя Валерка.
Филиппенко был ведущим этого вечера. Сначала он зачитал куски из «Взрослой дочери», потом – фрагменты из «Памятника неизвестному стиляге», а затем вызвал Ежа:
– Вот у нас тут есть человек, который поддерживает эту культуру…
Валерка смущённо пробормотал несколько общих фраз, потом подошёл к Славкину, поблагодарил его за книгу, сказал, что уже читал отрывки, опубликованные в журнале «Юность», и что они ему очень понравились. Пока Ёж говорил всё это, Славкин подписывал ему книгу, которую тут же и вручил…
Довелось Ежу поручкаться и с самим Бэмсом, героем пьесы «Взрослая дочь молодого человека».
«Да, я знал настоящего Бэмса, – вспоминал Валерка. – Мы с ним познакомились 8 января 1994 году в „Пилоте”, где отмечался день рождения Элвиса Пресли. Там была большая тусовка. Вдруг смотрю: сквозь толпу пробирается стильный мужик в белой ковбойской шляпе. Думаю: „Это ж кто-то из старых, наверное…” А я видел фотографию Бэмса в „Юности”, где он был в той же белой шляпе и в белом костюме. Я подошёл к нему:
– Здрасте!
– Здрасте!
– Вы – Бэмс?
– Откуда вы меня знаете?
– Да я в „Юности” о вас читал…
– Да, это я. Вот пришёл посмотреть, как у вас тут дела…
Потом мы несколько раз перезванивались, но встретиться больше не довелось: то он болел, то мы были на гастролях. Судя по номеру телефона, он жил где-то в районе «Беговой» или «Полежаевской». А прожил он недолго, умер вскоре после нашей встречи. Саша Филиппенко мне потом сказал, что его зарезали. Всё это очень странно, потому что жил он бедно и взять у него, кроме плакатов Элвиса Пресли, было нечего…»
Однажды в газете Moscow Times появилось сообщение, что в кафе «Маргарита» можно увидеть и услышать легендарный ансамбль «Мистер Твистер». И тогда в «Маргариту» зачастили иностранные корреспонденты.
Впрочем, многих иностранцев сюда привёл Усманов. Его номер телефона, оказывается, передавался из рук в руки, переписывался из одной телефонной книжки в другую, и многих выезжающих в Советский Союз журналистов и просто туристов тогда просвещали:
– Вот этот малый знает язык, он тебя может и по Москве провести, и на концерт сводить.
Люди приезжали в Москву и звонили Олегу:
– Хэлло! Мне говорил Макс, который был у вас в прошлом году, что ты можешь на концерт сводить?
– Да, конечно! Приходи!
– А кстати, он тебе передал парочку свежих номеров журнала Guitar Player.
– О! Спасибо!
А бывало, Олегу привозили пластинки и кассеты с записью рокабилли и совершенно незнакомые ему люди.
«Одна чувиха из Норвегии, – вспоминал Усманов, – взяла у нас интервью, а потом однажды звонят мне в дверь:
– Вас зовут Олег? Вам просили передать пластинку Элвиса Пресли, двойной альбом Бадди Холли и двойной альбом Билла Хэйли…
А как-то в Сочи я познакомился с одной американкой, и она мне стала целенаправленно слать кассеты с записями рокабилли. Это было очень кстати, потому что все тогда везли из-за границы пластинки с хеви-метал, а с рок-н-роллом или рокабилли не вёз никто, и найти ничего было нельзя.
Когда мы только начинали, меня очень интересовали корневые вещи, например архаичный блюз. Я лет пять искал записи сельского американского блюза, но их невозможно было найти. Ёж свёл меня с какими-то людьми из хипповой тусовки, которые дали мне запись на катушке, сказав, что это то, что я ищу. Я послушал, но там оказался какой-то фанк.
Попадись мне записи блюза вовремя, может, я блюзменом стал бы? Но мне попалась чешская пластинка, которая называлась просто „Рок-н-ролл” и на которой какой-то чешский ансамбль играл рок-н-ролльные стандарты: „Fever”, „Memphis”, „Johnny be good” – всё это было так весело и так здорово сделано, с таким напором сыграно и спето, что я отправился по этому пути. Позже до меня дошли записи The Beatles, где они также играли рок-н-ролльную классику типа „Roll over Beethoven”, и я выяснил, что надо искать Чака Берри и какого-то Перкинза. Начал искать – и не нашёл! Потому что опять ни у кого ничего не было! Да и вообще их никто не знал! К Троицкому приехал – и он не знал…»
Эти пластинки помогли значительно расширить репертуар «Мистера Твистера». Кроме того, Олег снабжал записями всю рокабилльную тусовку, и каждую новую пластинку обязательно нёс в «Маргариту». Он мечтал, чтобы рокабилли звучал повсеместно, потому что это добрая и весёлая музыка.
Когда «Маргарита» только открылась, в основном там продавали кофе и пирожные. Но когда пошёл вал посетителей, особенно иностранцев, там стали кормить горячими блюдами, а в баре появились крепкие алкогольные напитки.
«В „Маргарите” в основном пили водку, – вспоминал Ёж. – Там были, конечно, и кофе, и коньяк, но постепенно основным напитком стала водка. Мы брали графинчик и сидели, попивая водку маленькими глотками. И ели картошку с грибами. А бывало, что, скинувшись, покупали целый ящик какого-нибудь хорошего вина. Например, „Арбатского”. Мы распивали его прямо на Патриарших, сидя на лавочке. Разумеется, в Патриаршем пруду происходили ночные купания, хотя это и было запрещено».
Однажды в середине мая, как раз на Валеркин день рождения, Ёж и его приятель Алексей Каневский по прозвищу Степ решили поприкалываться. Они нарядились в шубы, напялили на голову женские парики, а на ноги лыжи и так пошли гулять по ночной Москве.
– И как на это отреагировали прохожие, местные жители? – спросил я у Ежа.
– Да все уже привыкли к нашим подобным чудачествам, – ответил Валера. – И меня, и Лёшку там знала вся округа. Есть такое понятие – «мой квартал». Я жил там и поэтому знал всех, даже последних алкоголиков. Когда начались очереди за спиртным, то именно алкоголики держали охрану у винных магазинов и следили, чтобы всё было в порядке. А бывало, что мне требовалось взять водку по-быстрому, и мои знакомые алкоголики мне её выносили. Они знали, что я музыкант, и относились ко мне с уважением. Там же небольшой райончик, и все друг друга знали. Впрочем, я думаю, что там жители привыкли не столько к нашим чудачествам, сколько к тому, что на Патриарших всё время происходит что-то необычное…
В 1992 году там, где около самих прудов стояла читальня, тоже открылось маленькое кафе. А потом ближе к Садовому кольцу своё заведение открыл Борис Зосимов. Народ перемещался из одной кафешки в другую, тем более что все они работали круглые сутки.
Рокабилльная тусовка на Патриарших существовала только до тех пор, пока там жил Ёж. В разгар буржуйских 1990-х годов здесь появились богатые люди, которые стали скупать всё вокруг. И они после долгих уговоров, переходящих в угрозы, «сплавили» Валеру Лысенко в двухкомнатную квартиру у метро «Улица 1905 года».
«Если бы у меня было несколько десятков тысяч долларов, то я, конечно, свою прежнюю квартиру тогда выкупил бы. Но я не располагал средствами, чтобы жить в пятикомнатной квартире площадью в сто метров и с окнами, выходящими прямо на пруды!» – с грустью говорит Ёж.
Впрочем, «Маргарита» продолжала функционировать. Но музыка там звучала всё реже, и рокабилльного народа собиралось всё меньше. И к XXI веку те шикарные рокабилльные времена остались только в воспоминаниях участников тусовки…
«Мистер Твистер» пережил смутные 1990-е, но, войдя в новый век, разделился на две группы. Название «Мистер Твистер» осталось за Валерием Лысенко, а Олег Усманов собрал ансамбль «Пижоны», с которым отправился в новое путешествие во времени…
Москва Сергея Летова
Театр на Таганке давно уже разделился на две части – любимовскую и губенковскую. Сергей Летов сказал, что будет ждать меня у служебного входа в любимовскую часть театра. Но я, разумеется, всё перепутал. Вместо того чтобы обойти театр слева, обошёл справа и попал в губенковский вход.
– Вам кого? – строго спросил вахтёр.
Я понял, что ошибся.
– Кого вам?! – суровым басом повторил вахтёр свой вопрос.
Тут зазвонил мобильник. Это был Летов, который ждал меня у «правильного» служебного входа. Я пожаловался, что заблудился.
– Я тебе куда сказал идти? – строго спросил Сергей. – Налево. А ты куда пошёл? Направо! – Видимо, я был не первый, кто запутался в двух театрах. – Стой там, я сейчас за тобой приду!
Но я не стал дожидаться Сергея и поспешил ему навстречу. А вот и он показался в сиянии вечерних весенних огней. Ну, слава богу! Теперь-то я больше тут не заблужусь…
Летов вёл меня по коридорам легендарного Театра на Таганке.
– Здесь выход на сцену! Тише, там идёт репетиция! – предупредил Летов.
По узенькой лестнице мы поднялись к гримёркам. Слышно было, как где-то над головой воркуют голуби. Заметив, что я прислушался к их воркованию, Сергей заметил:
– Там наверху у нас голубятня. Настоящая! Наш мастер по сцене разводит голубей. Он – знаменитый московский голубятник. У него даже вышла книга, как надо разводить голубей.
За некрепкой фанеркой скрывалась гримёрка Летова. Маленькая и тесная, она была заставлена всевозможными ударными инструментами.
– Мы делим гримёрку вдвоём с нашим ударником, – прокомментировал Сергей. Покрутившись по каморке, попробовав присесть, Сергей предложил спуститься в артистический буфет и поговорить там. – Сейчас как раз начнётся спектакль, и там никого не будет…
Сергей Летов
По той же самой узенькой лестнице мы спустились обратно, и Летов повёл меня новыми коридорами во чрево театра. Потом открыл какую-то неприметную дверь, и мы оказались в фойе. Лавируя между зрителями и билетёршами, мы поднялись в кафе, предназначенное для артистов. Меню неброское: жареная рыбка, румяные котлетки, гречка, картофельное пюре, кофе… Летов взял котлету с картошкой и кофе, я только кофе.
Ужиная, Сергей начал свой рассказ.
Оказывается, в середине 1970-х, когда он приехал из Омска в Москву, то даже не думал, что станет музыкантом. Он мечтал быть учёным и подал документы на химфак Московского университета. Но недобрал баллов.
– И я просто отдал документы в первый попавшийся вуз, приёмная комиссия которого была в… холле МГУ, – рассказывал Летов. – Они меня приняли сразу же: ведь я был победителем всесоюзных олимпиад по химии! В итоге я окончил Институт тонкой химической технологии, который тогда находился на Фрунзенской, на Малой Пироговке. Его, кстати, окончила и легендарный министр культуры СССР Екатерина Фурцева…
Поначалу было сложно: где ночевать, где жить? Этот институт общежития не предоставлял… И вообще первые три года, что я прожил в Москве, я очень тяжело налаживал контакты с москвичами. Ни с кем из москвичей у меня не сложилось близких отношений. Я общался только со студентами из Средней Азии, или из Сибири, или с Дальнего Востока. Я даже женился на немосквичке. И первый, и второй брак у меня был с немосквичками. Мне кажется, ментальность и энергетика сибирских людей сильно отличаются от ментальности москвичей. Возможно, на меня большое влияние оказал Новосибирский Академгородок, где я жил долгое время, когда был школьником. Это очень необычное место, Академгородок напоминает мне «Волшебную гору» Томаса Манна. Это такое мистическое место, как бы место для интравертов. Место силы определённого рода. Но сейчас я не хотел бы там жить, мне нужны города столичного типа. Всё-таки я живу в Москве уже тридцать с лишним лет и уже стал москвичом.
– А с чем связано твоё ощущение, что у москвичей и сибиряков разная ментальность и энергетика? – попросил я уточнить.
Читать бесплатно другие книги:
