Не считая собаки Уиллис Конни
— Не, черта лысого, — утверждал длинный. — Теперь нипочем не потушат.
— Я ищу девушку… — начал я.
— Нам тоже одиноко, — сострил короткий, и оба заржали.
— Она рыжая, — не сдавался я. — В белой ночной рубашке.
Новый взрыв гогота.
— Наверное, она где-нибудь в убежище, но я не знаю ближайших.
— Есть одно на Литтл-Парк, — отсмеявшись, сказал долговязый.
— Там я уже проверял.
Оба задумались.
— Еще есть на Госфорд-стрит, только туда не пробьешься. Пехотная мина взорвалась, теперь все перекрыто.
— Может, она в крипте, — предположил длинный и, увидев мое озадаченное лицо, пояснил: — Ну, крипта, под собором. Там тоже убежище.
Крипта. Конечно. Несколько десятков людей укрылись там в ночь налета и сидели до одиннадцати, пока над их головами горел собор, а потом их вывели по внешней лестнице.
Я промчался мимо зевак к южному порталу и взлетел по ступенькам.
— Туда нельзя! — крикнула женщина в платке.
— Спасательный отряд, — бросил я и вбежал внутрь.
Западный торец нефа по-прежнему тонул в темноте, зато в пресвитерии и в апсиде света было хоть отбавляй. Ризницы полыхали, Капелла ременщиков тоже, а сверху, из клерестория, валил дым бронзового цвета. В Капелле вязальщиков шапок огонь лизал холст с Иисусом, несущим заблудшую овцу. По всему нефу летали, рассыпая пепел, горящие листки чинопоследования.
Перед глазами возникли полученные в свое время от леди Шрапнелл чертежи собора. Крипта под капеллой Святого Лаврентия на северной стороне, сразу за Капеллой мануфактурщиков. Я устремился туда, уворачиваясь от горящих листов и лихорадочно вспоминая, где ведущая вниз лестница. Слева от амвона, точно.
Далеко впереди, в хоре, что-то шевельнулось.
— Верити! — крикнул я, пускаясь бегом.
Фигура метнулась через хор к пресвитерию. Между скамьями мелькнуло белое пятно.
По крыше барабанили зажигалки, и я невольно поднял взгляд, а когда посмотрел на хор, фигура — если это была фигура — уже исчезла. Над входом в Капеллу мануфактурщиков плясала подхваченная восходящим потоком бумажка с чинопоследованием.
— Нед!
Я обернулся. Слабый голос Верити доносился откуда-то из-за спины и вроде бы издалека, но, может, это раскаленный воздух шутит шутки со слухом… Я пробежал через хор. Ни там, ни в пресвитерии никого не было. Чин службы кувырнулся в вихре из Капеллы мануфактурщиков, загорелся и, пылая, рухнул на алтарь.
— Нед! — крикнула Верити.
На этот раз ошибки быть не может. Она за стеной. За южными дверями. Я сбежал по ступеням, мимо зевак и подпирателей фонаря.
— Верити!
Я увидел ее почти сразу же. Она стояла посреди Литтл-Парк-стрит, что-то втолковывая толстому пэвэошнику, и оторванная оборка белого платья волочилась по мостовой.
— Верити! — позвал я, но не дозвался сквозь гул и грохот.
— Нет, вы не понимаете! — кричала она дежурному. — Не нужно мне в убежище! Я ищу молодого человека с усами…
— Мисс, мне приказано очистить территорию от гражданских, — настаивал дежурный.
— Верити! — крикнул я практически ей в ухо. И схватил за руку.
— Нед! — Она обернулась и повисла у меня на шее. — Я тебя везде ищу.
— А я тебя.
— Вам нельзя здесь, — сурово повторил дежурный. Дальнейшие его слова перекрыл свисток, а потом протяжный вопль. — Допускаются только официальные службы. Гражданским не положено…
Раздался оглушительный взрыв, и пэвэошник исчез под лавиной пыли и щебня.
— Эй! — Я отпрянул. — Дежурный! Дежурный!
— Нет! — Верити замахала руками, разгоняя клубы пыли. — Где же он?
— Тут… — Я что было сил рылся в крошеве.
— Не вижу. — Верити тоже принялась откидывать кирпичные обломки. — Нет, стой, вот рука!
Дежурный яростно отпихнул ее ладонь и вылез, стряхивая пыль с комбинезона.
— Вы целы? — спросили мы хором.
— Конечно, цел, — ответил он, захлебываясь кашлем. — Только вы тут ни при чем, помощнички. Гражданские! Головой бы думали, когда швыряетесь камнями не глядя — кого-нибудь зашибете, и привет. Препятствие исполнению обязанностей дежурного ПВО карается…
Над головой взревели самолеты. Я посмотрел наверх. Небо осветилось яркими вспышками, совсем близко вновь заверещал свисток.
— Так, надо убираться. Сюда!
Я потянул Верити к лестнице, спускающейся в тесный закуток перед дверью цокольного этажа.
— Ты как? — крикнул я, глядя на нее. Прическа с одного бока распустилась, порванный подол весь в саже. Лицо тоже, а на левой руке ссадина с запекшейся кровью. — Поранилась?
Я бережно взял ее руку в свою.
— Нет. Оцарапала об арку в соборе. Было т-т-темно, я не видела, к-к-куда идти, — выговорила она, дрожа. — Почему так х-х-холодно, когда весь г-г-город в огне?
— Вот, надень. — Я снял дождевик и набросил ей на плечи. — Ти-Джей позаботился.
— Сп-п-пасибо.
Снова громыхнуло, на нас дождем посыпалась земля. Я втиснул Верити глубже в проем, заслоняя собой.
— Как уляжется слегка, проберемся в собор и перебросимся куда-нибудь, где потеплее, — непринужденно пообещал я, надеясь вызвать улыбку. — Нам еще дневник красть и мужа Тосси подыскивать. Как думаешь, найдется здесь желающий променять вот это все, — я обвел рукой полыхающее небо, — на сюсюканье и Принцессу Арджуманд? Вряд ли, конечно.
Результат вышел прямо противоположный: Верити разрыдалась.
— Что такое? Да, я знаю, не стоит шутить под бомбами. Я…
— Не в том дело, — покачала она головой. — Нед, мы не вернемся в Мачингс-Энд. Мы здесь застряли навсегда.
Она уткнулась мне в грудь.
— Вслед за Каррадерсом? Так его вытащили. И нас вытащат.
— Ты не понимаешь! — Она подняла на меня залитое слезами лицо. — К переброске не подступиться. Там все горит…
— То есть? — озадачился я. — Башня ведь останется. Только она и уцелеет. И ничего, что западный портал стережет дракониха из цветочного комитета, мы проберемся через южный…
— Башня? — Теперь Верити смотрела недоуменно. — Почему башня?
— Ты разве не через башню сюда попала?
— Нет. Через алтарь. Сидела там почти час, надеясь, что откроется снова, потом заполыхало, и я испугалась, что меня найдет пожарная охрана, поэтому выскользнула наружу и стала искать тебя.
— А как ты догадалась, что я здесь?
— Просто знала, что ты за мной придешь, — ответила она не задумываясь.
— Но… — Я прикусил язык, решив не рассказывать, как мы две недели сюда пробивались и не могли пробиться даже в окрестности.
— …а когда я вернулась в собор, алтарь уже пылал. Сеть ведь не откроется в огонь.
— Правильно, — кивнул я. — Но нам и не надо. Моя переброска в башне, которая лишь слегка закоптится. Только нам еще нужно пролезть к ней через неф, так что пора идти.
— Сейчас, минутку. — Верити продела руки в рукава дождевика, сняла тканевый пояс и подвязала им оборванное платье, поддернув его до колен. — Теперь похоже на сороковой год?
— Отлично выглядишь.
Мы поднялись на улицу и направились к собору. Восточный торец крыши полыхал не на шутку. Зато наконец прибыла пожарная бригада. Машина перегородила весь угол, так что нам пришлось пробираться к южному порталу через путаницу шлангов и озаренные оранжевым лужи.
— Где же пожарные? — недоуменно оглянулась Верити, когда мы поравнялись с зеваками у двери.
— Побежали на Прайори-роу к другому гидранту, — сообщил десятилетний парнишка в тонком свитере. — Воды нет. Фрицы перебили водопровод.
— Воды нет… — пробормотала Верити растерянно.
Мы посмотрели на собор. Почти половина крыши была объята пламенем, с ближайшего края, у апсиды, фонтаном летели искры, в выбитых взрывом окнах плясал огонь.
— Наш красавец собор… — горестно проговорил сзади мужской голос.
Парнишка потянул меня за рукав.
— Не выстоит, да?
Нет, не выстоит. К половине одиннадцатого, когда наконец найдут рабочий гидрант, вся крыша будет в огне. Пожарные попытаются пролить алтарь и Дамскую капеллу, но вода иссякнет почти сразу, и после останется только смотреть, как пылает крыша и как стальная арматура, вбитая Скоттом для снятия нагрузки с арок, плавится и проседает от жара, увлекая клересторий пятнадцатого века и крышу за собой на алтарь, резные мизерикорды, генделевский орган и деревянный крест с коленопреклоненным ребенком у основания.
Наш красавец собор. До сих пор я ставил его в один ряд с епископским пеньком — такой же докучливый пережиток прошлого — тем более есть на свете соборы куда красивее. Но теперь, глядя, как он горит, я понял, зачем настоятель Говард возводил новое здание, пусть и напоминающее уродливый сарай. Почему Лиззи Биттнер билась до последнего, чтобы его не продали с молотка. И почему леди Шрапнелл готова душу вытрясти из Англиканской церкви, исторического факультета, ковентрийских муниципальных властей и всех кого придется, чтобы отстроить собор с нуля.
Я посмотрел на Верити. По ее щекам катились тихие слезы. Я обнял ее за плечи.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила она безнадежно.
— Мы его восстановим. Будет как прежний.
Но для этого нужно сперва пробраться внутрь, в башню. Только как? Зеваки нас в горящую церковь не пустят ни под каким предлогом, а западный вход сторожит дракониха. И чем дольше мы медлим, тем вероятнее, что огонь отрежет нам подступы к двери на колокольню.
Сквозь тарахтенье зениток донеслись лязг и бренчание.
— Еще пожарные! — крикнул кто-то, и, несмотря на отсутствие воды, все, даже подпиратели фонаря, ринулись к восточному торцу.
— Наш шанс, — сообразил я. — Дальше выжидать опасно. Готова?
Верити кивнула.
— Так, погоди…
Я оторвал несколько длинных полос от изодранного подола ее юбки и окунул их в лужу, натекшую из пожарного рукава. Вода была ледяная.
— Завяжи нос и рот, — велел я, выжимая полосы и отдавая одну Верити. — Когда войдем, пробирайся в тыльную часть нефа, а потом вдоль стены. Если потеряемся, дверь в башню около западного портала, сразу слева.
— Потеряемся? — переспросила она, завязывая маску.
— А вот этой обмотай правую ладонь, — инструктировал я. — Дверные ручки могли раскалиться. Переброска на пятьдесят восьмой ступени снизу, не считая пола.
Я сделал и себе обмотку из оставшейся полосы.
— Что бы ни случилось, не останавливайся. Готова?
Она кивнула, и зеленовато-карие глаза над маской испуганно расширились.
— Спрячься мне за спину.
Я осторожно приоткрыл правую створку двери. Нет, пламя не вырвалось, только клуб бронзового дыма. Отпрянув, я выпустил его и заглянул внутрь.
Не так страшно, как могло бы. Восточный торец весь в дыму и пламени, но с этой стороны дым еще достаточно редкий, можно что-то разглядеть, и крыша вроде пока держится. Окна везде, кроме Кузнечной капеллы, выбиты, пол покрывают красно-синие осколки.
— Осторожнее по стеклам. Глубоко вдохни — и вперед! Я за тобой.
Я распахнул створку.
Верити помчалась бегом, я за ней, закрываясь от палящего жара. Добежав до западной двери, она рванула ее на себя.
— Сразу налево! — крикнул я, хотя Верити меня уже вряд ли слышала сквозь рев огня. — Наверх! — заорал я, увидев, что она застыла, удерживая створку. — Не жди меня! — Мне оставалось еще пара метров. — Беги наверх!
За спиной раздался рокот, и я обернулся, решив, что рушится арка клерестория. С оглушительным звоном окно Кузнечной капеллы разлетелось веером сверкающей шрапнели.
Я пригнулся, закрываясь рукой, успев подумать за миг до того, как взрывная волна бросила меня на колени: «Фугас. Откуда?! В собор не было прямых попаданий».
Но ощущалось это в точности как фугас. Собор содрогнулся, озаряясь слепящим белым светом.
Шатаясь, я поднялся с колен и замер, глядя на противоположный торец нефа. Ударная волна на миг развеяла дым, и в призрачном белом свете стало отчетливо видно все: и объятую пламенем статую над амвоном, тянущую руку к небу, словно утопающий, и скамьи в Детской капелле, где горели странным желтым огнем бесценные мизерикорды, и алтарь в Капелле вязальщиков. А еще ограду Кузнечной капеллы.
— Нед!
Я рванулся туда. Но пробежал всего пару шагов. Собор содрогнулся снова, и перед Кузнечной капеллой прямо на скамьи рухнула горящая балка.
— Нет! — отчаянно завопила Верити. — Стой!
Еще одна балка, укрепленная стальной арматурой по технологии Скотта, повалилась поперек первой, взметнув столб черного дыма, который заволок весь северный торец нефа.
Пусть. Все, что требовалось, я разглядел.
Я метнулся к западному порталу, проскочил через дверь башни и понесся по озаренной огнем лестнице, думая, что же я теперь скажу леди Шрапнелл. За тот краткий миг в яркой вспышке фугаса я успел рассмотреть все: и мемориальные таблички на стенах, и отполированного орла на амвоне, и закоптившиеся колонны. И северный неф, где перед оградой капеллы чернела пустая кованая подставка под вазу.
Значит, его все-таки унесли для сохранности. Или сдали в металлолом. Или продали на барахолке.
— Нед! — крикнула Верити. — Быстрее! Сеть открывается!
Леди Шрапнелл ошиблась. Епископского пенька в соборе не было.
Глава двадцать пятая
— Нет, — сказал Харрис, — если уж нам нужен отдых и перемена обстановки, то лучше всего прогулка по морю.
«Трое в лодке» Джером К. Джером
Снова в башне — Бочонок амонтильядо — В прачечной, на кухне, в конюшне и в недоумении — Джейн несет ахинею — Узник Зенды — Обморок, на этот раз без участия миссис Меринг — Теренс переосмысливает поэзию — Письмо — Сюрприз — Последний обморок, на этот раз с задеванием мебели — Еще больший сюрприз
Говорят, третий раз — алмаз. Не обязательно. Сеть замерцала, и мы снова оказались в кромешной тьме. Шум стих, хотя дым по-прежнему ел глаза. И похолодало градусов на двадцать. Я высвободил руку, которой обхватывал Верити, и осторожно пошарил сбоку. Каменная кладка.
— Не двигайся. Я знаю, где мы. Я здесь уже был. Это колокольня Ковентрийского собора. В 1395 году.
— Глупости, — заявила Верити, взбираясь выше. — Это винный погреб Мерингов.
Она приоткрыла находящуюся в двух ступенях над нами дверь, и просочившийся внутрь свет обрисовал деревянную лестницу и стеллажи с покрытыми паутиной бутылками.
— Там светло, — прошептала Верити, высовывая голову наружу. — Это выход в коридор рядом с кухней. Будем надеяться, здесь еще шестнадцатое.
— Будем надеяться, здесь еще 1888-й, — поправил я.
Она обвела взглядом коридор.
— Что будем делать? Перебрасываться?
— Нет, кто его знает, куда нас занесет. И сможем ли мы оттуда вернуться. — Я посмотрел на ее оборванное белое платье в пятнах сажи. — Тебе нужно сменить это все. Особенно дождевик родом из 2057 года. Давай его сюда.
Верити высвободилась из плаща.
— Сможешь пробраться к себе незамеченной?
— По черной лестнице, — кивнула она.
— А я пока определю пространственно-временное положение. Встретимся в библиотеке через четверть часа, там и разберемся.
Она отдала мне дождевик.
— Что, если тут уже неделя прошла? Или месяц? Или пять лет?
— Скажем, что побывали на Той Стороне, — пошутил я.
Шутка не удалась. Верити мрачнела на глазах.
— Вдруг Тосси с Теренсом уже поженились?
— Будем решать проблемы по мере поступления. Или наломаем еще дров.
Она все-таки улыбнулась — той самой улыбкой, от которой сердце замирает и будет замирать, сколько ни отсыпайся.
— Спасибо, что отыскал меня.
— К вашим услугам, мисс. Иди переоденься, я за тобой.
— Только ты выжди немного, чтобы нас не увидели вместе.
Верити открыла дверь и выскользнула, а я только теперь спохватился, что не сказал ей того, о чем собирался сказать всю дорогу до четырнадцатого века и обратно.
— Я узнал, почему дневник Тосси…
Но Верити уже поднималась по лестнице в конце коридора.
Я вытряхнулся из комбинезона. Пиджак и брюки под ним почти не пострадали, зато руки — как у трубочиста, лицо, наверное, тоже. Я вытер ладони о комбинезонную подкладку, жалея, что винные погреба не оборудуются зеркалами. Потом свернул обмундирование в узел вместе с дождевиком и утолкал за стеллаж с кларетом.
Осторожно проверив, нет ли кого, я двинулся по коридору. Четыре двери — одна из них должна вести наружу. Последняя, судя по обивке из зеленого сукна, сообщается с господской частью дома. Я открыл первую.
Прачечная. Там громоздились, словно в ожидании Золушки, стопки грязной посуды, пирамиды кастрюль и ряд нечищеных ботинок. Ботинки подсказывали, что хозяева еще в кровати, и это хорошо — Верити не наткнется ни на кого по дороге в комнату, — однако, с другой стороны, что-то здесь не сходится. В первую ночь, контрабандой возвращая Сирила на конюшню, я чуть не столкнулся с Бейном, который спешил расставить начищенную обувь у порога, когда еще не рассвело. А собирал он ее только после того, как все уже улягутся. Но сейчас точно утро: вон как солнце играет на кастрюлях и сковородах.
Как назло, ни газеты, ни других подсказок относительно нашего пространственно-временного положения.
Я посмотрелся в начищенное до зеркального блеска медное дно кастрюли. Через пол-лица, задевая даже усы, тянулась длинная отметина из сажи. Я вытащил платок, поплевал на него, потер щеку, пригладил волосы и вернулся в коридор. Будем рассуждать логически. Если здесь прачечная, то соседняя с ней дверь — кухня, а следующая — выход.
Логика не сработала. За третьей дверью оказалась как раз кухня, в углу которой шептались Джейн с кухаркой. Обе виновато отпрянули в разные стороны. Кухарка метнулась к огромной черной плите и начала что-то энергично помешивать, а Джейн наколола на вилку для жаркого кусок хлеба и поднесла к огню.
— Где Бейн? — спросил я.
Горничная подскочила чуть не до потолка. Хлеб свалился с вилки прямо в пепел, зардевшись, как уголь.
— Что? — пискнула Джейн, выставив перед собой вилку, словно рапиру.
— Бейн, — повторил я. — Мне нужно с ним поговорить. Он в столовой?
— Нет, — испуганно пролепетала Джейн. — И клянусь Святой Богородицей, я понятия не имею, где он, сорр. Он нам ничего не говорил. Хозяйка ведь нас не рассчитает теперь, как думаете?
— Рассчитает? За что? Что вы натворили?
— Ничего. Только ведь она подумает, что мы наверняка все знали, без сплетен-то на нашей половине не обходится. — Она махнула вилкой для убедительности. — Так было с моей сестрицей Маргарет, когда молодой мистер Вэл сбежал с Розой, служанкой. Миссис Эббот всех уволила, скопом.
Я забрал у нее вилку.
— А о чем вы должны были знать?
— Ни сном ни духом, — побожилась стоящая у плиты кухарка. — А уж сколько гонору было, знай гоняет всех в хвост и в гриву. Вот и понимай как знаешь.
Так мы далеко не уйдем, а спешить надо. Я решил действовать напрямик.
— Сколько времени?
Джейн снова переполошилась.
— Девять, — ответила кухарка, сверившись с приколотыми на груди часами.
— Девять, это ж мне его сейчас наверх нести… — Джейн разревелась. — Он велел не отдавать до утренней почты, чтобы хватились попозже, а почтальон всегда к девяти приходит. — Она утерла слезы краем передника и выпрямилась, собираясь с духом. — Пойду, что ли, гляну, может, уже туточки.
«Что нести?» — хотел уточнить я, но не рискнул вызвать новый поток слез и ахинеи. Страшно даже представить, что будет, если поинтересоваться, какой сегодня день.
— Передайте Бейну, что мне нужна сегодняшняя «Таймс», — попросил я. — В библиотеку.
Я наконец вышел в сад. По крайней мере еще лето и даже, кажется, июнь. Розы по-прежнему в цвету, и пионы — беспроигрышные прототипы нескончаемых перочисток — только-только появляются. А с ними и полковник Меринг, шагающий к пруду с мешком через плечо. Хоть он и не замечает ничего вокруг, кроме своей рыбы, лучше не показываться ему на глаза, пока не узнаю, сколько все-таки времени прошло.
Я юркнул за угол дома. Прокрадусь задами — через боковой вход в конюшню, там насквозь, а оттуда через французские двери прямо в гостиную… Первый пункт плана я осуществил блестяще — и чуть не наступил на Сирила, который лежал на мешковине, пристроив голову на лапы.
— Тебя, конечно, бесполезно спрашивать, какое сегодня число?
Да, тут явно дело нечисто. Сирил не встал мне навстречу. Только приподнял голову, глядя глазами узника Зенды[61], и снова уткнулся носом в лапы.
— Сирил, ты что? Что с тобой? — Я протянул руку к ошейнику. — Заболел?
И тут я увидел цепь.
— Боже! — обомлел я. — Неужели Теренс все-таки женился?
Сирил смотрел на меня безнадежным взглядом. Я отстегнул кольцо.
— Пойдем, Сирил. Мы все исправим.
Он, кряхтя, поднялся и покорно потрусил за мной. Выбравшись из конюшни, я стал обходить дом с фасада — и увидел Теренса. Он ссутулился в лодке у причала, понуро глядя на реку, совсем как Сирил, оставленный сторожить наше судно.
— Что вы здесь делаете? — окликнул я его.
Он безучастно качнул головой.
— Разбилось зеркало, звеня. Порвалась ткань с игрой огня.
Яснее не стало.
— Сирил сидел в конюшне на цепи.
— Знаю, — ответил Теренс, не меняясь в лице. — Миссис Меринг вчера поймала меня, когда я ночью вел его в комнату.
Получается, мы отсутствовали не меньше суток, и нужно срочно придумать подходящее оправдание, пока Теренс не начал расспросы.
Но он по-прежнему смотрел на реку потухшим взглядом.
— Они, оказывается, не врут. Так это и происходит.
— Что происходит?
— Судьба… — горько вздохнул Теренс.
— Сирил сидел на цепи! — повторил я.
— Придется ему привыкать к конюшне, — уныло протянул Теренс. — Тосси не потерпит животных в доме.
— Животных? Это ведь Сирил! И потом, как же Принцесса Арджуманд? Она и вовсе на подушках спит.
— Наверное, она проснулась поутру, беззаботная, словно жаворонок, не ведая, что вершится предначертанное.
— Кто? — не понял я. — Принцесса Арджуманд?
— Я и сам не подозревал, даже когда мы подъезжали к станции. Профессор Преддик рассуждал об Александре Македонском и битве при Иссе, о каком-то переломном моменте, который решает все, а я даже не догадывался…
— Вы доставили профессора в Оксфорд? — спохватился я. — Он не сошел с поезда и не отправился исследовать галечное мелководье?
— Нет. Я передал его любящим родным с рук на руки. Любящим родным… — простонал Теренс. — И как раз вовремя. Профессор Оверфорс уже приготовился зачитывать надгробную речь.
— И что он сказал?
— Рухнул в обморок. А когда очнулся, упал профессору Преддику в ноги, лепеча, что никогда не простил бы себе, если бы тот утонул; что одумался и понял ошибочность своих взглядов и что профессор Преддик был прав: один-единственный безрассудный поступок может изменить ход событий, и поэтому он сейчас же пойдет домой и запретит Дарвину прыгать с деревьев. А вчера окончательно отказался от притязаний на хавилендовскую кафедру и снял свою кандидатуру в пользу профессора Преддика.
— Вчера? — переспросил я. — Когда же вы отвозили профессора в Оксфорд? Позавчера?
— Вчера? — рассеянно пробормотал Теренс. — Или вечность назад? Или мгновение? «Все изменимся вдруг, во мгновение ока»[62]. Вот ткешь ты себе на уединенном острове, а потом разом, в одночасье… Я раньше совсем не понимал поэзию, представляете? Думал, это все иносказание, фигуры речи.