Не считая собаки Уиллис Конни
— Да.
— Может, это из-за воротничка, — признал я, отстегивая его и отдавая Верити. — Не отличу свои от позаимствованных у Эллиота Каттисборна.
— Нет, — горестно вздохнула Верити, — воротник ни при чем. Мы застряли. Как бедняга Каррадерс.
Я представил на миг, что останусь здесь навсегда — играть в крокет, есть кеджери на завтрак и кататься по Темзе, а Верити будет скользить рукой по янтарной воде и смотреть на меня из-под шляпы с летящей по ветру лентой.
— Прости, Нед. Это я виновата.
— Мы не застряли. Так, ладно, давай побудем немного лордом Питером и Гарриет и просчитаем вероятности.
— Я уже просчитала, — сдавленно проговорила она. — Вероятность у нас одна — все рушится. Как Ти-Джей и предупреждал.
— Глупости. Чтобы разрушить континуум, диссонансу потребуются годы. Ты же видела модели. В 1940 году, может, что-то и рушится, но не через неделю после диссонанса.
В глазах Верити блеснула надежда.
— Так, — произнес я, стараясь вложить в тон побольше уверенности, которой мне очень не хватало. — Ты иди домой и оденься, пока не скомпрометировала нас обоих и мне не пришлось брать тебя замуж.
Она вымученно улыбнулась.
— А потом спускайся завтракать, чтобы миссис Меринг не хватилась и не снарядила за тобой поисковый отряд. После завтрака скажешь, что ушла рисовать, сядешь тут и дождешься меня. Я пока поищу Финча и узнаю, какие у него мысли на этот счет.
Верити кивнула.
— На самом деле скорее всего ничего страшного, просто мелкий сбой, который Уордер пока не отследила. А может, это она закрыла все обратные переброски, пока вытаскивает Каррадерса. В любом случае мы разберемся.
Верити снова кивнула, на этот раз бодрее, и я отправился к Каттисборнам, жалея, что сам не верю собственным увещеваниям и что викторианцы селились так далеко друг от друга.
Дверь открыла горничная в переднике с оборками и чепце.
— Глэдис, мне нужно поговорить с мистером Финчем, дворецким, — сообщил я, отдышавшись.
Я чувствовал себя как греческий гонец, который пробежал от Марафона до самой Спарты, — профессор Преддик бы порадовался. Только тот грек, помнится, рухнул замертво, сообщив радостную весть.
— Простите покорно, сэр. — Глэдис присела в еще более скомканном, чем у Джейн, реверансе. — Мистера и миссис Каттисборн нет дома. Изволите оставить карточку?
— Нет, спасибо. Мне нужен только мистер Финч. Он здесь?
Очевидно, к таким неожиданным поворотам ее не готовили.
— Можете оставить карточку, если желаете, — повторила Глэдис, протягивая серебряный подносик с завитушками.
— А куда уехали мистер и миссис Каттисборн? — не сдавался я. — Их мистер Финч повез?
Глэдис совсем смешалась.
— Мистера и миссис Каттисборн нет дома, — заявила она и захлопнула передо мной дверь.
Я обогнул дом и постучал с черного хода. Мне открыла другая служанка. На этой был холщовый передник, шейный платок и картофелечистка в руках.
— Глэдис, я хотел поговорить с дворецким, мистером Финчем.
— Мистера и миссис Каттисборн нет дома, — завела она, и я испугался, что снова упрусь в непробиваемую стену, но Глэдис продолжила: — Уехали в Доннигтон. Там ярмарка рукоделия в церкви Святого Марка.
— Мне нужен только мистер Финч. Он тоже с ними?
— Нет. В Литтл-Рашлейд ушел, капусту покупать. Прямо спозаранку, с большой корзиной, чтобы все вместилось.
— В котором часу?
Вдруг я еще успею его догнать…
— До завтрака. Еще до свету, почитай. Не знаю уж, чем ему не угодила гаменовская капуста — с соседней фермы которая, но он знай твердит, что на столе Каттисборнов должно быть только самое лучшее. А по мне, так капуста она и есть капуста. — Глэдис скривилась. — Что ради нее три часа ноги бить?
Три часа. Нет, догонять смысла нет, и вернется он не скоро, так что ждать тоже бесполезно.
— Когда вернется, будьте так добры, передайте ему, что приходил мистер Генри от Мерингов, и пусть он сразу же ко мне заглянет.
Служанка кивнула.
— Хотя воротится он, чаю, совсем без ног. И что его понесло сегодня, после этакой-то ночки, не представляю. Миссис Мармелад давеча окотилась, вот уж мы побегали, выискивая, где она своих котят запрятала.
Интересно, запрет на обсуждение межполовых вопросов на слуг не распространяется, или дело в том, что с появлением котят на свет они перестают быть табу?
— Давешний раз в погребе нашлись. А они ж, как только глаза откроют, пиши пропало — поди собери их, чтобы утопить. В позапрошлый раз так и не отыскали. Миссис Мармелад у нас та еще шельма.
— Вы, главное, не забудьте ему про меня передать, — напомнил я, надевая шляпу.
— А до того в швейной шкатулке мисс Циннии угнездилась. А еще до того — в бельевом ящике хозяйского комода. Знает ведь, плутовка, что котят заберут, вот и прячет где никому в голову не придет искать. Прошлой зимой у Мерингов кошка окотилась — в винном погребе, вот чего удумала, их три недели потом найти не могли! Насилу в самое Рождество отыскали, ох, с ног сбились потом, их собираючи. А когда я у вдовы Уоллис служила, так там кошку аж в печке угораздило схорониться!
Выслушав еще несколько забавных историй о кошачьей изобретательности, я наконец сумел откланяться и преодолеть марафонскую дистанцию в обратном направлении.
Не увидев Верити, я решил, что ей наконец удалось переброситься, но нет — она сидела под деревом за беседкой, грациозно склоняясь над альбомом. В том самом белом платье, в котором я увидел ее в первый раз.
— Получилось? — спросил я.
— Нет, никак. — Она поднялась. — А где Финч?
— Ушел с соседнее село за капустой. Попросил служанку передать ему, чтобы наведался в Мачингс-Энд, как только вернется.
— Передать… Хорошая мысль. Можно попробовать передать сообщение. — Верити задумчиво посмотрела на альбом для набросков. — Ты, конечно, никакой бумаги с собой из будущего не принес?
Я покачал головой.
— Если что и имелось, то смыло за борт во время крушения. Нет, подожди! Есть купюра. — Я выудил банкноту из кармана. — Только вот чем писать?
— Понадеемся, что миллилитр углерода покажется истории несущественной мелочью. — Верити взяла угольный карандаш.
— Слишком толстый, — забраковал я. — Пойду принесу чернильницу с пером. Когда ближайшая стыковка?
— Сейчас. — Верити показала на мерцающую зыбь.
Времени кидаться за письменным прибором и тем более царапать наспех координаты и «Не можем переброситься» не было.
— Придется подождать следующей.
Верити слушала вполуха, пристально глядя на растущее свечение. Шагнув в центр, она отдала мне альбом с карандашом.
— Видишь? — Сияние тут же померкло. — Не открывается.
И она исчезла в мерцании.
Вот и все. Континуум цел — по крайней мере пока, и мы не застряли в прошлом. Что ж, наверное, оно и к лучшему. На кеджери я долго не протяну, а крокетные матчи просто смертоубийство. И потом, судя по беседе в церкви Святого Михаила, в конце лета нам грозит ярмарочно-барахольный бум.
Карманные часы показали половину X-го. Пора идти в дом, пока никто не застал меня тут и не поинтересовался, чем я занят. Если повезет, я еще найду какие-нибудь маринованные почки или копченую сельдь под Ревущим оленем.
Я двинулся к рокарию и чуть не наткнулся на Бейна. Он с мрачным видом смотрел на Темзу, и я пошарил взглядом по воде — не плывет ли к берегу Принцесса Арджуманд, перебирая белыми лапами.
Кошки не наблюдалось, а вот меня Бейн заметит в любую секунду. Я нырнул обратно в сиреневые кусты, стараясь не шуршать, и едва не наступил на Принцессу.
— Мяур, — сообщила она громко. — Мрур.
Бейн повернулся и, сдвинув брови, посмотрел на сирень.
— Мри, — возвестила Принцесса.
— Тс-с-с… — прошептал я, прикладывая палец к губам.
Кошка принялась тереться о мои ноги, громко мяукая. Я нагнулся подхватить ее, задел сухую ветку, и та отломилась с резким шелестом. Бейн шагнул к кустам. Как я объясню свое появление? Ищу потерявшийся крокетный шар? И какого, спрашивается, рожна мне вздумалось спозаранку играть в крокет самому с собой? Хожу во сне? Нет, я ведь полностью одет. Я с тоской оглянулся на беседку, прикидывая время до следующей стыковки и расстояние. Далековато и то, и другое. К тому же с Принцессы станется в последнюю секунду юркнуть в сеть и вызвать очередной диссонанс. Пусть уж лучше крокетный шар…
— Мдур-р, — констатировала Принцесса, и Бейн протянул руки, готовясь раздвинуть ветви.
— Бейн, подойдите сюда, — позвала Тосси с бечевника. — Я хочу с вами поговорить.
— Да, мисс, — откликнулся Бейн и пошел к Тосси, обеими руками прижимающей дневник к великолепию рюшей, кружев, мережек и прошв.
Я воспользовался моментом, чтобы подхватить Принцессу и отойти поглубже в кусты. Кошка прижалась ко мне и громко замурлыкала.
— Да, мисс? — спросил Бейн.
— Я требую, чтобы вы извинились передо мной, — велела Тосси. — Вы не должны были говорить то, что сказали вчера.
— Вы совершенно правы, — согласился Бейн мрачно. — С моей стороны было дерзостью выразить свое мнение, пусть и обоснованное, и за эту дерзость я прошу меня простить.
— М-я-а, — напомнила о себе Принцесса. Я, увлекшись подслушиванием, перестал ее гладить, и она мягко тронула мою руку. — Мн-я-а-а-а.
Тосси рассеянно оглянулась, я забился еще дальше в кусты.
— Признайте, что это было прекрасное произведение, — потребовала она.
Последовала долгая пауза.
— Как вам будет угодно, мисс Меринг, — раздался наконец ровный голос Бейна.
Тосси вспыхнула.
— Не нужно мне одолжений. Вот преподобный мистер Бредни назвал его… — Пауза, шелест страниц. — «Воплощением всего лучшего в современном искусстве». Я специально записала в дневник.
— Да, мисс.
Щеки Тосси заалели еще сильнее.
— Вы осмеливаетесь перечить служителю церкви?
— Нет, мисс.
— Мой жених, мистер Сент-Трейвис, тоже считает его выдающимся.
— Да, мисс, — ответил Бейн тихо. — Это все, мисс?
— Нет, это не все. Я требую, чтобы вы взяли назад свои слова про беспорядочное нагромождение слащаво-сентиментальных сюжетов.
— Как вам будет угодно, мисс.
— Не угодно мне так! — топнула ногой Тосси. — Что вы заладили?
— Да, мисс.
— Мистер Сент-Трейвис и преподобный Бредни — джентльмены. Как вы смеете оспаривать их мнение? Вы всего лишь слуга!
— Да, мисс, — подтвердил Бейн устало.
— Вас следует уволить за неподобающее поведение.
Очередная затянувшаяся пауза.
— Никакие дневниковые записи и увольнения в мире не отменят истины, — произнес в конце концов Бейн. — От того, что Галилей отрекся под пытками, Земля не перестала вращаться вокруг Солнца. От того, что вы меня уволите, ваза не перестанет быть вульгарной, я все равно останусь правым, а ваш вкус — плебейским, что бы вы ни писали в дневнике.
— Плебейским? — Тосси пошла алыми пятнами. — Что вы себе позволяете? Вы уволены! — Она властным жестом указала на дом. — Немедленно собирайте вещи.
— Да, мисс. E pur si muove [54].
— Что? — Тосси покраснела от ярости, как вареный рак. — Что вы сказали?
— Я говорю, раз я уволен, я больше не слуга, а значит, имею право высказываться свободно, — бесстрастно ответил Бейн.
— Да вы теперь вовсе не имеете права со мной разговаривать, — замахиваясь дневником, заявила Тосси. — Убирайтесь сию же секунду!
— Я осмелился высказать вам правду, поскольку счел, что вы этого достойны, — посерьезнел Бейн. — Я, как всегда, пекся лишь о вашем благополучии. Вы щедро одарены — не только богатством, положением в обществе и красотой, но и живым умом, и чуткостью, а также тонкой душевной организацией. Однако вы расточаете эти дары на крокет, оборочки и вопиющую безвкусицу. В вашем распоряжении библиотека с трудами великих умов прошлого, а вы читаете глупые романчики Шарлотты Янг и Бульвер-Литтона. Вместо того чтобы изучать науки, вы окружаете себя шарлатанами в марле и фосфорной краске. Прикоснувшись к подлинному шедевру готической архитектуры, вы восхищаетесь дешевой подделкой, а когда вам говорят правду, топаете ножкой, словно капризный ребенок, и требуете сказок.
Ну и речь! Сейчас Тосси огреет Бейна дневником по голове и удалится в ярости, возмущенно трепеща оборочками. Но вместо этого она спросила:
— Вы находите у меня живой ум?
— Да. И он способен на истинные чудеса при должном развитии и дисциплине.
Из середины сиреневого куста мне было не видно их лица, а посмотреть требовалось, и я сдвинулся влево, где кусты слегка редели. И врезался в Финча. Я чуть не выронил Принцессу Арджуманд. Она взвыла, Финч крякнул.
— Тс-с-с, — велел я обоим. — Финч, вам горничная передала мою просьбу зайти?
— Нет, я только что из Оксфорда, — сияя, объяснил Финч. — И рад сообщить, что моя миссия увенчалось полнейшим успехом.
— Тс-с-с. Потише. Дворецкий спорит с Тосси.
— Спорит? — Финч поджал губы. — Дворецкий никогда не перечит хозяевам.
— А этот перечит.
Финч зашелестел ветвями.
— Я рад, что наткнулся на вас, — заявил он, вытаскивая полную корзину капусты. — Где мисс Киндл? Мне нужно поговорить с вами обоими.
— То есть как это «где?» Вы же вроде сами только что из лаборатории?
— Да.
— Тогда должны были с ней встретиться. Она перебросилась несколько минут назад.
— В лабораторию?
— Куда же еще? Сколько вы там провели?
— Полтора часа. Обсуждали следующий этап моего задания, но за это время никто не прибывал.
— А не могла она выйти из сети незаметно? Скажем, вы увлеклись обсуждением…
— Нет, сэр. Мы стояли рядом с сетью, и мисс Уордер не сводила глаз с пульта в связи с Каррадерсом. — Он задумался. — У вас отмечались какие-то проблемы с сетью?
— Проблемы? — забыв о конспирации, воскликнул я. — Эта сволочь часов пять не хотела открываться, как мы ни бились!
— Тс-с-с! — шикнул на меня Финч. — Потише!
Но можно было не трудиться, Бейн с Тосси разговаривали на повышенных тонах.
— И нечего наседать на меня с вашим Теннисоном! — кипятилась Тосси.
— Это не Теннисон! — возмущался Бейн. — Это Уильям Шекспир, чьи произведения давно растащили на афоризмы. «Да разве слух мой к шуму не привык? Да разве не слыхал я львов рычанья? На бранном поле пушек не слыхал я или с небесным громом не знаком?»[55]
— И сеть не открывалась? — спросил Финч.
— За этим я вас и просил прийти. Ни в какую не открывалась, не пускала ни меня, ни Верити. Верити пробовала с трех ночи. — Тут меня осенило. — А вы в котором часу перебрасывались отсюда?
— В половине третьего.
— Значит, прямо перед Верити. И какой был сдвиг?
— Никакого, — обеспокоенно покачал головой Финч. — Боже… Мистер Льюис предупреждал о подобной возможности.
— Подобной?
— На некоторых моделях Ватерлоо диссонанс привел к неполадкам в сети.
— Каким неполадкам? — снова взорвался я.
— Отказ открытия, раскоординация с пунктом назначения…
— Какая еще раскоординация?
— В двух моделях на обратной переброске историка закидывало в другое место. То есть возникал не пространственный сдвиг, а перенос на совершенно иной пространственно-временной участок. Например, в Мехико 1872 года.
— Нужно сообщить мистеру Дануорти, — решил я, направляясь к переброске. — Давно вы сюда вернулись?
— Без двадцати десять, — нагоняя меня, ответил Финч, сверившись с карманными часами. — Двенадцать минут назад.
Хорошо. Значит, до следующей стыковки всего четыре минуты. Я обогнул беседку, ища глазами пятачок, с которого отправилась Верити.
— Вы уверены, сэр, что это хорошая мысль? — обеспокоился Финч. — Если сеть сбоит…
— Верити могло занести в Мехико или еще бог весть куда.
— Но в таком случае она вернулась бы, поняв, что не туда попала.
— Каким образом, если сеть откажется ее выпускать? — спросил я, подходя к травянистой кочке рядом с пионами.
— Вы правы, — признал Финч. — Что мне сделать, сэр? Меня ждут обратно из Литтл-Рашлейд, — он приподнял корзину, — но я могу…
— Нет, лучше отнесите капусту Каттисборнам, а потом встретите меня здесь. Если я не вернусь, переброситесь и доложите о случившемся мистеру Дануорти.
— Да, сэр. А если сеть не откроется?
— Откроется, — заверил я мрачно.
— Да, сэр.
Он заторопился прочь с корзиной. Я уставился на траву, подгоняя мерцание. Кошку я по-прежнему прижимал к себе, не решаясь отпустить. С нее действительно станется в последний момент влезть в сеть, а новый диссонанс нам категорически ни к чему.
Еще три минуты. Я протиснулся в заросли сирени, откуда видно было Тосси с Бейном, намереваясь выпустить кошку так, чтобы они ее заметили.
Похоже, буря пока не улеглась.
— Да как вы смеете! — бушевала Тосси.
— «Ну полно, Кэт! Ну не смотри так кисло» [56], — не уступал Бейн.
— Да что я вам, служанка, чтобы звать меня Кэт?!
Я присел на корточки и разжал руки, отпуская Принцессу. Она прошествовала через кусты прямиком к Тосси, а я кинулся обратно к переброске.
— Я расскажу своему жениху про ваши дерзости! — крикнула Тосси, не обращая внимания на Принцессу. — Когда мы с мистером Сент-Трейвисом поженимся, я подговорю его баллотироваться в парламент и издать закон, запрещающий слугам читать книги и набираться вздорных идей!
Воздух едва слышно загудел и замерцал. Я шагнул в переливчатую зыбь.
— И я запишу все, что вы мне тут наговорили, в дневнике, — пообещала Тосси, — чтобы мои дети и внуки знали, какой грубый, наглый, неотесанный мужлан… Что вы делаете?
Сеть замерцала по-настоящему, и я не отважился выйти. Только вывернул шею, пытаясь разглядеть через сиреневые заросли, что там происходит.
— Что вы делаете? — визжала Тосси. — Поставьте меня! — Возмущенные ахи и охи. — Немедленно поставьте!
— Это исключительно ради вашего блага.
Я посмотрел на растущее сияние, прикидывая, сколько оно еще продержится. Совсем чуть-чуть, а ждать следующего интервала рискованно, учитывая, что Верити бог весть где. Когда в Мексике революция была? Не в 1870-х ли?
— Вас за это арестуют! — дробные удары, словно кто-то молотит кулачками по широкой груди. — Вы кошмарный, самонадеянный наглец!
— «Вот способ укротить строптивый нрав. Кто знает лучший, пусть расскажет смело»[57], — закончил Бейн.
Воздух вокруг меня ослепительно засиял.
— Рано, — взмолился я, и сияние, словно послушавшись, слегка померкло. — Нет!
Я и сам перестал понимать, хочу ли, чтобы сеть открылась.
— Немедленно отпустите! — потребовала Тосси.
— Как вам будет угодно, мисс!
Сияние вспыхнуло с новой силой, окутывая меня.
— Стой! — крикнул я в закрывающуюся сеть и, кажется, услышал всплеск.
Глава двадцать третья
— Умеешь грести? — спросила Овца, сунув Алисе в руки спицы.
— Чуть-чуть… Но не на земле же… и не спицами… — растерялась Алиса.
В тот же миг спицы в ее руках стали веслами, а сама девочка очутилась в лодке, быстро несущейся по реке. Пришлось ей как следует налечь на весла.
Льюис Кэрролл
Прибытие — В лаборатории — Я пытаюсь определить свое пространственно-временное положение — Прятки — Зулейка Добсон — Подслушивание — Сокровища разных соборов — В книжном магазине — Неподвластная времени мужская мода — Неподвластные времени книги — Еще подслушивание — Просьба не раскрывать интригу — В темнице — Летучие мыши — Я призываю на помощь маленькие серые клеточки — Я засыпаю — Еще одна беседа с работником — Истоки легенды о призраке Ковентрийского собора — Прибытие
Где я очутился, неизвестно, однако точно не в лаборатории. Скорее похоже на старую баллиольскую аудиторию. На одной стене классная доска, над ней — крепление для карты. Дверь заклеена объявлениями.
Хотя лабораторию здесь, кажется, все-таки устроили. На длинном металлическом столе — ряд мониторов и примитивных компьютеров на цифровых процессорах, между ними змеятся серые, оранжевые и желтые кабели с гроздью адаптеров.
Я оглянулся на оставшуюся за спиной сеть. Просто очерченный мелом круг с крестом из малярного скотча в центре. К нему тянутся еще более страшные на вид шнуры, медные провода, пугающая мешанина конденсаторов, металлических коробок с кнопками и ручками настройки, полихлорвиниловых трубок, толстых кабелей, переключателей, резисторов, и все это прихвачено где попало широкой серебристой изолентой. Начинка сети. Я бы на такой не рискнул даже через дорогу переброситься, не то что в прошлое.
Меня поразила жуткая мысль. Что, если это и в самом деле лаборатория? Что, если диссонанс затронул не только женитьбу Теренса на Мод и бомбардировку Берлина?
Я подошел к двери, отчаянно надеясь, что в объявлениях не значится 2057 год. И что они не на немецком.
Нет. Верхнее гласило: «Запрещено оставлять машины на Брод-стрит, Паркс-роуд и на стоянке Наффилдского колледжа. Автомобили нарушителей будут эвакуированы». Фашизм, конечно, но в парковочных правилах всегда есть что-то фашистское. По крайней мере свастик не видно — ни здесь, ни на соседнем расписании поездов. «Сроки внесения платы за зимний триместр истекли. Всем опоздавшим немедленно явиться к казначею!» — уведомлял большой розовый лист.
Ну и, разумеется, куда ж без них — «Благотворительная ярмарка в пользу осиротевших в Пандемию и сбор средств в церкви Святого Михаила у Северных ворот. Пятого апреля с десяти утра до четырех дня. Выгодные покупки. Коты в мешке. Сокровища».
На фашистскую Англию не похоже. И Пандемия все-таки случилась.
Я присмотрелся к объявлениям. Год нигде не указан, да и вообще дат никаких, если не считать предстоящую ярмарку в церкви Святого Михаила у Северных ворот, но и на нее полагаться опрометчиво. Лично видел на баллиольской доске объявления годичной и больше давности.
Подойдя к заклеенным окнам, я отлепил бумагу с одного угла и посмотрел наружу. Там под ласковым весенним солнцем зеленел главный двор Баллиола. Сирень у часовни стояла в цвету, а посреди газона одевалась в листву огромная береза.
Теперь в центре газона растет каштан, и ему уже лет тридцать. Значит, я где-то до 2020-го, но после Пандемии, а расписание поездов подсказывает, что и метро в Оксфорд еще не протянули. Зато сеть уже существует. Получается, между 2013 и 2020 годами.
Я вернулся к компьютерам. На среднем мониторе мигала надпись: «Нажмите „Перезагрузить“».
Я нажал, и на меловой круг глухо шмякнулись полы сети. Не полупрозрачная кисея, а пыльный бордовый бархат, словно из любительского театра.
«Назначение?» — мигало теперь на экране. Знать бы, какую систему координат использовали в двадцатых… Мистер Дануорти, было дело, развлекал меня байками о том, как перебрасывались наугад на раннем этапе путешествий во времени — без координат Пухальски, без страховок, без проверки параметров, когда вообще не представляешь, куда отправляешься и вернешься ли назад. Старые добрые времена…
Тут по крайней мере запросы вводятся на человеческом языке, а не каким-нибудь кодом. Я напечатал: «Текущее местоположение?» Экран потемнел и выдал ошибку. Подумав минуту, я ввел: «Помощь». Экран снова потемнел и больше ничего не выдавал. Чудесно. Я начал нажимать кнопки. На экране замигало: «Назначение?»
За дверью кто-то завозился. Я судорожно завертел головой, ища, куда спрятаться. Некуда. Если только в сеть, а это совсем не дело. Но я все же нырнул за бархатные шторы и плотно их задернул.
Побороть дверь входящему удалось не сразу: распахнулась она только после долгого дерганья ручки, толчков и нажимов с разной силой. Я попятился в центр сети и застыл. Дверь, судя по звуку, закрылась, и наступила тишина.
Я прислушался. Ничего. Может, входящий передумал — только заглянул и ушел обратно? Шагнув на цыпочках к шторе, я раздвинул пыльный бархат буквально на миллиметр. У входа в аудиторию, покусывая губу и глядя прямо на меня, стояла молодая красивая женщина.
Я едва удержался, чтобы не отпрянуть. Нет, она меня не видит. Она, похоже, и сеть не видит, с головой уйдя в какие-то мысли.
Надетое на ней белое платье до щиколотки могло принадлежать любому десятилетию начиная с 1930-х. Длинные рыжие волосы закручены в небрежный пучок на затылке с выпущенным хвостом — прическа начала двухтысячных, но и это еще ни о чем не говорит. В наших пятидесятых их тоже носят, а также косы, корзинки и сетки — изощряются как могут, заплетая отращиваемые для перебросок длинные волосы.
Женщина выглядела моложе Тосси, хотя на самом деле, наверное, была старше. На пальце обручальное кольцо. Кого-то она мне смутно напоминала. Это не Верити, хотя и похожа слегка — общей самоотверженностью. И не леди Шрапнелл или какая-нибудь из ее пра-пра-пра. Может, попадалась мне где-нибудь на ярмарках?
Я прищурился, вглядываясь попристальнее. Волосы, кажется, должны быть другие. Светлее? Рыжевато-блондинистые?
Постояв минуту с характерным для Верити выражением лица — смесь испуга, возмущения и решимости, — она стремительным шагом направилась к компьютерам, пропав из виду.
Снова тишина. Я вслушивался в тихое щелканье кнопок, надеясь, что она не переброску там готовит. И не дает команду поднять занавеси.