Я люблю Капри Джонс Белинда
В пять вечера мы забираемся в лодку Люка и отчаливаем в сторону Капри. Люка учит меня рулить, а потом пугает — оставляет у руля одну, а сам взбирается на поручни с таким видом, будто говорит: «А, все к черту! Зачем нам жизнь?» Я боюсь, что его унесет в море, а потом, когда я попытаюсь повернуть лодку, чтобы его спасти, перережу его на куски лопастями винта. Поэтому я с излишней настойчивостью и нетерпеливым визгом упрашиваю Люка вернуться.
Чем дальше мы уходим в море, тем становится прохладнее. Сначала это — приятная прохлада после душного зноя Амальфи, но когда ветер начинает обдувать нас слишком рьяно. Люка, порывшись в кабине, протягивает мне свитер. Серый кашемировый свитер с треугольным вырезом замечательно дополняет мой и без того аляповатый наряд. Люка нравится, что на мне — его одежда, о чем он мне и сообщает. Я на седьмом небе от счастья. Хочется, чтобы мы плыли и плыли, плыли без конца, но вскоре на горизонте показывается Марина Пиккола.
— Может, пойдем завтра на Пунта Карена[86] и посмотрим маяк? — предлагает Люка.
Я улыбаюсь приятной мысли: «У нас есть завтра! Это еще не конец!»
— Замечательная идея! — отвечаю я.
Я только собираюсь тайком поцеловать его напоследок, как тут нас окликают.
— Папа! Ким! Папа! — доносится с берега, и я вижу, как вдалеке на пристани подпрыгивает маленькая фигурка Ринго.
Мы радостно машем ему в ответ. Так приятно снова его увидеть. Я чувствую себя частью семьи. Как только мы приближаемся к причалу, я обнимаю Ринго так крепко, что его ноги отрываются от земли.
Ринго с нетерпением наблюдает, как Люка выключает мотор и перегибается за борт.
— Папа! — Малыш тянет его за рукав, чтобы он поднял голову. — Смотри, кто здесь!
Мне незачем оборачиваться. Я по лицу Люка понимаю, что он видит свою жену.
28
— «Что это, черт побери, на тебе надето?»
— Это были первые слова, которые что она ему сказала!
— Сколько времени они не виделись? — ахает Клео.
— Месяц, даже больше.
— Не может быть.
— Да! Но представь — я подумала, что она обращается ко мне, как-никак я была в его свитере.
— Спорим, смотрелось не очень.
— Ну, с моими штанами…
— Я хочу сказать, с ее точки зрения, это выглядело подозрительно — как будто вы успели так близко познакомиться, что у вас появилась общая одежда.
— Об этом я и подумала, поэтому постаралась побыстрее снять свитер, но застряла в нем вместе со шляпой.
— Ты же не носишь шляп!
— Она дополнила мой образцово безвкусный ансамбль…
— Вы, наверное, незабываемо смотрелись!
— Еще бы! Клео! Если бы все это не было так печально, было бы очень смешно — представь, кругом шикарные типы на своих яхтах и мы двое!
— Кто-нибудь смеялся?
— Только Ринго.
— Чудо, а не ребенок.
— Мне отчаянно хотелось сказать ей что-нибудь приятное, чтобы ее успокоить, и я сказала, что Ринго у нее очаровательный, а она огрызнулась в ответ, мол, насколько она знает, его зовут Антонино. или просто Нино. а не Ринго!
— Стерва!
— Вот именно.
— Они целовались?
— Нет, встреча была натянутая. Даже и не знаю, я в этом виновата или у них так принято.
— Он рассказывал тебе, в каких они отношениях?
— Нет. А сама я не спрашивала.
— Как она выглядит?
— Отвратительно.
— Правда?
— Ну, как сверкающая снежная королева. Когда Роза сказала, что она — журналистка, я думала, у нее будет тугая химическая завивка и выщипанные в ниточку брови…
— Темно-розовый контур вокруг губ и перламутровый блеск, — вмешивается Клео.
— Акриловые ногти.
— Цепочка на лодыжке.
— И пачка сигарет, — заключаю я.
— А что получилось?
— Леди Виктория Харви. — со стоном отвечаю я.
— Блондинка?
— В высшей степени, — подтверждаю я.
— Именно такими и бывают настоящие злодейки. Не знаю, почему у злых ведьм всегда черные волосы. В жизни твой враг обязательно блондинка. Ну, скажи, что она открыла рот и оттуда выглянула Кэти Верк.
— Она на самом деле довольно стильная. Вся такая угловатая. И никакой задницы.
— Наверное, поэтому ему твоя так и понравилась.
— Ой, не надо! Страшно подумать, что он видел ее при дневном свете. Передергивает от одной этой мысли.
Клео хихикает, потом серьезно спрашивает:
— С тобой все будет хорошо?
— Да, — говорю я. — Странное ощущение, но мне сейчас так хорошо, что кажется — что бы она ни делала, она уже не сможет затмить перед Люка воспоминание о нашей встрече.
— Да, горящие покрывала, перестрелки джемом в ванне, долгие поцелуи в несущемся по морю катере — ее побили по всем статьям.
— Клео, это было как в сказке. Дождаться не могу, когда мы снова будем вместе.
— Ты уверена, что это случится? — осторожно спрашивает Клео.
— Он собирался отвести меня на маяк.
— Но это было до того, как он узнал, что его жена вернулась.
Из меня как будто выпускают воздух, и я обмякаю, как медуза.
— Т-ты думаешь…
— Не знаю, — вздыхает Клео. — Не хочу быть скептиком, но ведь легко и просто ничего в жизни не дается, правда?
Я чувствовала себя такой неуязвимой, когда впервые увидела Таню. А теперь наконец ситуация предстает передо мной в истинном свете.
— Надеюсь, он ничего ей не расскажет, — добавляет Клео.
— О боже, нет! Ты же не думаешь, что он во всем ей сознается?
— А то ты не знаешь, что в этих делах мужчины бывают полными тупицами. Наверное, она вас уже заподозрила, так что теперь будет пилить его без передышки. Он может сломаться.
— Клео! Прекрати!
— Ты должна быть готова, если что, быстро оттуда смотаться. Капри — очень маленький остров. Прятаться негде.
И встретиться тайно тоже негде, с ужасом понимаю я.
— Ладно, потерпи пару дней, а потом можешь убираться подальше от места твоего чертового преступления! — жизнерадостно заявляет Клео. перефразируя «Тельму и Луизу».
Два дня? Не может быть. Земля уплывает у меня из-под ног, и я уже ничего не понимаю.
— Ким? Куда ты пропала?
— Спроси еще раз, в порядке ли я.
— Ты в порядке?
— Не-е-е-ет! — с горестным стоном отвечаю я и отхожу в сторону, чтобы пропустить двух солнцепоклонников, поднимающихся по лестнице с пляжа.
— Простите, вы уронили. — Я подаю им бутылочку солнцезащитного крема.
— Grazie, — кивают они.
— Эй, а ведь завтра — великий день, — я мысленно благодарю прохожих за напоминание. — Завтра в это время ты уже, вероятно, будешь на свидании с несравненным Гаретом!
— О боже! Я так волнуюсь! А что, если он меня отошьет, не дав и слова сказать?
— Ну же, будь бодрее! — Я стараюсь говорить уверенно. — По теории вероятности одной из нас непременно должно повезти.
Ни меня, ни ее это не убеждает, но мы обмениваемся энергичным «Ага!» и прощаемся.
Я кладу трубку и смотрю на часы. Клан Аморато, по идее, должен уже отправиться домой. Не хотела бы оказаться с ними в одном такси. Мне хватило и того, что я прошлась с ними по пристани и слушала, как Люка расспрашивает Таню о ее путешествии. Впечатление такое, будто я шпионю за его второй жизнью.
Я поднимаюсь по лестнице к автобусной станции. До следующего автобуса — десять минут. Никакой очереди. Мне не хочется рассматривать открытки и рыболовные сети, поэтому я захожу в белую церквушку рядом с остановкой и сажусь на деревянную скамью. Вдруг в этом тихом пристанище раздается неожиданный звук — кто-то тяжело дышит. Я оглядываюсь по сторонам и вижу косматого пса, который, тяжело и неуклюже ступая, входит в дверь и, клацая когтями по каменным плитам, бредет к алтарю. Пес оборачивается, смотрит на меня в упор, будто говоря «Чего уставилась?», и с видимым облегчением шлепается на пол, мол, нашел наконец прохладное место.
Всю дорогу до города я стараюсь не думать о том, что сейчас говорит и делает Люка. «Все хорошо», — говорю я себе. Они просто обедают. Не стоит сейчас умирать от ревности, подожди до вечера. Не думай об этом. Просто выключи эту мысль. Надо пережить ночь — а завтра ты увидишь его в магазине.
Все будет нормально.
Я снова смотрю на часы. Два пополудни. Я увижу его через четырнадцать часов. Я сумею с этим справиться. Сумею…
— Мама? — зову я. открывая дверь нашей комнаты в отеле.
— Ким! Ты вернулась! — Мама спешит ко мне с распростертыми объятиями, потом замирает в нерешительности. — Интересная шляпа.
— Ну вот, и ты туда же.
— И я — куда же? — спрашивает она, обнимая меня.
— Тебе надо познакомиться с Таней, женой Люка. Думаю, вы найдете общий язык.
— А мы уже познакомились. — Мама отпускает меня. — Она сегодня зашла в магазин — искала Люка.
— Когда она вернулась? — спрашиваю я по возможности непринужденно.
— Утром. Она хотела сделать ему сюрприз, но, по-моему, у нее не получилось! — радостно фыркает мама. — Она забеспокоилась, узнав, что Люка будет ночевать с тобой, но я сказала, что, когда она с тобой познакомится, то поймет, что не стоит волноваться.
— Большое спасибо!
— Я совсем не то имела в виду! — говорит мама. — Я сказала, что она с первого взгляда поймет — ты не из тех девушек, которые могут завести интрижку с женатым мужчиной. Я ей рассказала, как строго ты осуждаешь такие вещи.
Мамино лицо меняется на долю секунды, и я понимаю, что она думает: «Как строго ты осуждаешь меня».
У меня сжимается сердце. Я обнимаю маму. Мне хочется ее утешить. И спрятать от нее лицо.
— Марио вечером очень за тебя волновался, — говорит мама. — Нужно пойти и выпить у него по коктейлю, чтобы он знал, что ты вернулась в целости и сохранности.
Я вздыхаю. Мне сейчас и думать страшно о том, чтобы наряжаться к ужину. Все бы отдала за разогретый в микроволновке готовый ужин перед телевизором.
— Быстренько переодевайся. Поужинаем в отеле и пораньше ляжем спать. Как тебе такой план?
— А как же Платиновый Блондин?
— Сегодняшний вечер я хочу провести с тобой, — улыбается мама. — Ас ним мы увидимся завтра. Тайлер приезжает после обеда — в девять вечера мы ужинаем в его отеле.
У меня вытягивается лицо. Совсем забыла об этом нелепом «свидании вслепую».
— Все будет замечательно! Слушай, а может, зайдем сначала в «Квизизану» выпить по коктейлю перед ужином — так мы за один вечер посетим оба пятизвездочных отеля на этом острове!
— Великолепно, — говорю я, но мне не удается разбудить в себе энтузиазм.
Между мной и Тайлером ничего не произойдет, но все-таки я чувствую себя предательницей по отношению к Люка из-за того, что ужинаю с сыном Платинового Блондина. Вечер будет полон пустой болтовни и тихих маминых замечаний, от которых я буду краснеть. И уж конечно, мне не удастся потихоньку ускользнуть, чтобы побыть с Люка, даже если у него подобная возможность появится. Я не хочу расставаться с воспоминаниями о нем. Его прикосновения…
— Ким!
— Что? — огрызаюсь я, обозленная, что мои воспоминания так бесцеремонно прервали. Однако следом я вспоминаю наш с Люка разговор в автобусе и с улыбкой открываю дверь в ванную. — Извини, мам, что ты сказала?
— Я просто проверяла, пошла ли ты в душ — уже девятый час!
— Я быстро! — щебечу я. возвращаюсь в ванную и нехотя снимаю шляпу.
Двадцать минут спустя мы выходим из лифта. Маму тут же отзывает в сторону менеджер отеля, а я подхожу к бару.
— А! Добро пожаловать! Ты вернулась! — сияет Марио. — Мы скучали по тебе.
Я с улыбкой вспархиваю на барный стул. При виде Марио мне почему-то становится спокойнее.
— Я тоже по тебе скучала, — вру я.
— Ну как, понравился тебе Равелло?
— По-моему, это самое прекрасное место на земле, — улыбаюсь я.
— Даже в дождь?
— Да!
Марио недовольно кивает.
— Твоя мама говорила, что управляющий вашего магазина отправился тебя спасать…
Я стараюсь не выглядеть виновато.
— Да.
— Хм-м-м, — Марио с подозрением меня разглядывает. — По-моему, ты ему нравишься.
— Он женат, — говорю я. стараясь сбить его со следа.
— Это ничего не значит, — пожимает плечами Марио. — Я тоже женат.
— Ты женат? — Я разеваю рот от удивления.
— Ну, я уже десять лет живу с одной женщиной, а это то же самое.
Я несколько озадачена. Марио так откровенно ко мне приставал, что мне и в голову не приходило, будто у него есть какая-то женщина.
— И она знает, что ты за фрукт?
— Что я за фрукт? — Марио озадачен.
— Она знает про других твоих женщин?
— Она знает, что я ее люблю и что я ее не оставлю.
— А ты ее любишь?
— Конечно. — Впервые я вижу в глазах Марио искренность.
Я в замешательстве.
— Но зачем тогда тебе другие женщины?
— Всегда приятно прикоснуться к новому телу, — говорит он. — И… Синьора! — Марио приветствует маму, которая в этот момент входит в бар.
Я беру коктейль, который Марио мне приготовил, и выпиваю его одним махом. Неужели в наши дни никто больше не влюбляется раз и навсегда в одного-единственного человека? Когда мы были с Люка, я чувствовала себя особенной, единственной, а сейчас я как будто оказалась на грязной вечеринке, где все бегают с завязанными глазами, а потом занимаются сексом с первым, на кого наткнутся.
Так или иначе, но я переживаю и ужин, и следующую за ним ночь. Мне нужно многое обсудить с мамой, но сегодня я не могу думать ни о чем другом, кроме того, что через несколько часов я увижу Люка.
Утром я убегаю еще до завтрака, сказав маме, что иду фотографировать Пьяццетту, пока там не появились толпы народа, но на самом деле я хочу попасть в магазин раньше нее, чтобы побыть несколько минут наедине с Люка.
Я спускаюсь по Виа Лонгано — от волнения и нетерпения у меня подгибаются коленки. Мне кажется, я с первого взгляда узнаю, что он чувствует: если его глаза заблестят и он поцелует меня, я пойму, что ничего не изменилось и все будет хорошо. Если он станет хмуриться и вид у него будет виноватый, я пойму, что ночь для него выдалась нелегкая и теперь он разрывается между любовью и чувством долга. Если он будет холоден и станет избегать моего взгляда, значит, он принял решение не иметь со мной больше ничего общего и постарается притвориться, что ничего не было.
Я берусь за ручку двери. Закрыто. Я стучу в стекло. Нет ответа. Если я сяду на ступеньки, у меня будет слишком несчастный вид, поэтому я начинаю ходить туда-сюда по улице, притворяясь, что рассматриваю витрины других магазинов. Проходит пятнадцать минут — его нет. В четверть десятого появляется мама.
— Получилось?
Я смотрю непонимающе.
— Фотографии.
— Э там был туман, но кое-что вышло.
Вслед за ней я вхожу в магазин, но не могу найти себе места.
— Может, я пойду принесу всем кофе? — предлагаю я.
— Мы сегодня с тобой вдвоем, — отвечает мама. — Люка позвонил и взял выходной.
— Почему? — не сдерживаюсь я.
— Хочет провести день с женой.
29
— Он так и сказал? — жалобно спрашиваю я.
— Что сказал? — Мама поднимает голову от гранатовой блузки, которую рассматривала.
— Что хочет провести день с ней.
Мама странно на меня смотрит.
— Не то чтобы слово в слово, но ее не было больше месяца, так что, я думаю, им многое надо наверстать.
Я прислоняюсь к дверному косяку.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает мама.
— Да. Пойду куплю пирожок с вишневым вареньем. Тебе принести чего-нибудь?
— Нет, мне ничего не нужно. Да и ты не увлекайся — мы сегодня плотно ужинаем.
Я выхожу на улицу в панике. Я не вынесу. Я не продержусь еще двадцать четыре часа, не увидев его… На глаза наворачиваются слезы. Это ужасно! Мне кажется, меня обманули. Я пережила эту ночь с единственной надеждой — я увижу его утром. Но он не пришел, и теперь я, кажется, сойду с ума. Я не из тех, кто может махнуть рукой и сказать: «Ну что же, значит, увидимся завтра». Завтра — это почти через год. Я не уверена, что выдержу хотя бы час — бессильное отчаяние и нетерпение разрывают меня на части. Я уже не контролирую ситуацию. Это невыносимо. Невыносимо, что все происходит без моего участия: он не пришел на работу — и все, у меня нет иной возможности с ним свидеться. Я могла бы, наверное, найти в магазине номер его телефона или узнать его у мамы, но звонить — слишком рискованно. Я прислоняюсь к стене и стараюсь успокоиться. Ненавижу эту черту своего характера: как только набирается критическая масса эмоций, начинается цепная реакция, которую уже не остановить. Однако сейчас на кону слишком большая ставка.
Я иду дальше. Мимо меня проходит отчаянно бранящаяся пара. Я смотрю на нее и думаю, что Люка сейчас, наверное, тоже нелегко. Меня захлестывает новое ощущение — сочувствие. Я не собираюсь усложнять Люка жизнь. Я хочу стать для него утешением, раем. Я не буду устраивать сцен. Ладно. Все по порядку. Сейчас на очереди пирожки с вишней.
Я возвращаюсь в магазин — мама висит на телефоне.
— Это была София! — улыбается она. — Мы решили, что сегодня — День Удовольствий.
— Да?
— Я записала нас в ее салон на процедуры. После работы побалуем себя и подготовимся к сегодняшнему ужину.
Выражение моего лица, очевидно, не передает должной степени восторга, так что мама совершает второй заход:
— Я собираюсь сделать роскошный маникюр и педикюр, а потом уложить волосы. А ты?
Я задумываюсь.
— Там делают массаж? — спрашиваю я.
— Конечно! — Мама счастлива, что добилась от меня хоть какой-то реакции. — Хочешь, чтобы тебе сделали массаж?
При нынешних обстоятельствах, решаю я, совершенно необходимо, чтобы меня положили на стол и крепко держали, иначе я не выдержу и помчусь к Арко Натурале в надежде случайно столкнуться там с Люка.
— Пожалуй, — говорю я, к собственному удивлению.
— У них тут есть из чего выбрать — Аюрведа, шиацу; лимфодренажный, с морской солью, синхронный — в четыре руки… — читает мама по буклету.
Мне хочется спросить, который из них, лучше всего помогает от истерии, но я сдерживаюсь и выбираю скраб с морской солью, потому что по названию он представляется самым энергичным, а я должна быть уверена, что массажист сможет меня удержать, если я попытаюсь сбежать.
— Чудесно! — сияет мама. — Может быть, они могли бы…
Я строго на нее смотрю.
— Ну, посмотрим, может, ты еще чего-нибудь захочешь, когда мы туда придем.
— Мои волосы, да?
— Нет, нет, ну… да. Я знаю, тебе нравится, когда они так непокорно лежат. Я думала, может быть, сегодня… нет — все хорошо.
— Я подумаю, — вздыхаю я. Может. Люка прав — таким образом мама показывает, что любит меня. — Ладно, давай я разберу вещи в дедушкином кабинете — у меня осталось только два дня, сегодня и завтра.
Мама откладывает буклет и удивленно смотрит на меня.
— Ты впервые назвала его дедушкой.
Некоторое время я медлю с ответом.
— Ну. Роза рассказала мне о нем немного. На самом деле…
Тут распахивается дверь, и в магазин врывается породистая леди пятидесяти с хвостиком лет. Она выглядит так, будто спорхнула со страниц «Татлера» — из раздела светской хроники.
— Дорогуша, вы должны мне помочь! — восклицает она. — Проклятая авиакомпания потеряла мой багаж — одним богам ведомо, когда я его теперь получу! А мне позарез нужно одеться к ланчу в «Канцоне» — что-нибудь эффектное, потому что там будет одна… ну, словом, соперница! Еще мне нужен купальник и саронг для яхты. Потом вечернее платье и что-нибудь уютное, чтобы накинуть на плечи, когда станет прохладно. Консьерж сказал, вы могли бы мне помочь.
Мама не успевает и слова сказать, как посетительница доверительно сообщает:
— Вообще-то, он советовал спросить Люка, но я бы предпочла, чтобы мне помогла женщина. Итальянские мужчины слишком отвлекают внимание!
Мама улыбается, она в своей стихии:
— Присядьте пока, а я подберу пару вещей. Мне кажется, днем будут выгодно смотреться мягкие золотистые тона, они так пойдут к вашему оттенку кожи. Не сомневаюсь, в солнечном свете вы с легкостью затмите соперницу! А для вечера мы подберем что-нибудь более театральное. Вот это синее платье цвета ночного неба с шифоновыми рукавами — смотрите, какое замечательное…
Несмотря на мамин талант мгновенно подобрать человеку одежду, эта дама все-таки займет некоторое время, так что я решаю взяться за кабинет. А что рассказала мне Роза, я поведаю маме чуть позже.
Я стою перед старым письменным столом Винченцо, сработанным из розового дерева. Все конторские книги Люка уже разобрал, а все необходимые адреса, имена и телефоны переписал в свои записные книжки, так что сейчас мне предстоит только просмотреть старые бумаги и большую часть из них выбросить. Я сажусь в кресло, придвигаюсь поближе к столу и думаю: интересно, не здесь ли Винченцо читал Люка мамины письма? А где садился Люка? Наверное, он приносил табурет из-за прилавка. Или усаживался на стопку модных журналов и телефонных справочников в углу.
Я беру в руки набор письменных принадлежностей в кожаном пенале, но, когда я его открываю, оказывается, что на самом деле это рамка с фотографиями. С одной стороны — моя мама, лет одиннадцати от роду, обнимает Винченцо и гордо улыбается в объектив. Она будто говорит: «Это — мой папа!» С другой стороны — я, лет пяти, сижу у мамы на коленях. Мои ноги похожи на две коротенькие булочки, торчащие из оборчатого платья. Волосы — помесь Ширли Темпл и Мейси Грей. Неудивительно, что Люка влюбился — кто бы устоял? Я ставлю рамку на стол и представляю, как здесь сидел мой дед и смотрел на эти фотографии. Девочки выросли, но он так и не увидел их взрослыми.
Из магазина доносится взрыв смеха и возглас: «Ну раз так — тогда я возьму две!» Надо признать, мама умеет обходиться с клиентами. И хотя она все еще не решила, останется она здесь или нет. я начинаю думать, что остаться — было бы для нас наилучшим вариантом. Хотя бы на это лето. Может, Делия и Моник смогли бы приехать к ней на пару дней — она бы порадовалась.
Один за другим я выдвигаю ящики стола. В одном — сломанные ручки и клубки резинок. В другом — письма благодарных покупателей. Их мы оставим — потом их можно вставить в рамочки и повесить в магазине. Я открываю блокнот — использованные страницы загнуты треугольничками и разрисованы неким подобием граффити. «А ведь я тоже так делаю», — приходит мне в голову. А я-то удивлялась, откуда взялась эта привычка.
Расчистив верхние ящики стола, я отодвигаю стул подальше и открываю дверцу тумбы. За ней две полки. Там лежат две длинные коробки из-под сапог. Я вытаскиваю первую и открываю крышку. Коробка плотно набита конвертами, разложенными в хронологическом порядке, начиная с апреля 1967-го. Я узнаю мамин почерк. Следующий конверт датирован седьмым февраля 1972-го — мама написала это письмо спустя два дня после моего рождения. Я перебираю конверты до конца. Последнее письмо пришло за две недели до смерти Винченцо. Ух ты. Письма за тридцать лет. и все от моей мамы. Дрожащими руками я вынимаю из коробки первый конверт.