Порок Райх Илья

Глава десятая

Как только перестала болеть голова, Евгений промотал про себя и вчерашнюю беседу с Вовчиком. Ему пришлось приложить усилия, чтобы в мельчайших подробностях вспомнить все моменты разговора с коллегой. В том, что все происходило за рюмкой спиртного, есть и позитивная сторона: был бы Вовчик трезв, он навряд ли рассказал бы о задержании Шульги.

То, что Степанов с Баумистровым вмешались в дело Воинова, подтверждает первую догадку: у серийного убийцы есть сообщники на свободе, как и предполагал ранее Евгений. Если генерал Степанов по настоянию Баумистрова пытался повесить на рецидивиста Шулыгина два первых убийства – видно, о третьем убийстве им было неизвестно – то, должно быть, они не знали о существовании Воинова? Или, все же зная об его намерениях, не помешали или вовсе заказали ему всех трех женщин под соусом серийного преступления, чтобы скрыть истинный мотив – убийство Екатерины Баумистровой?

Но зачем тогда они мучили рецидивиста, если знали, что Воинов в итоге должен сдаться? И кого они хотели прикрыть Шулыгиным, – Воинова или еще кого-то? Может, правда, они вовсе на тот момент ничего не знали о существовании Воинова и не имеют никакого отношения к убийствам, но зачем им тогда Шульга? Вопросы вертелись в голове, жужжали, как пчелы, их становилось все больше, Евгений, еще не до конца отошедший от похмелья, решил проветриться и выехал из офиса. Тут он решился на первый провокационный шаг в деле Воинова. Правда, его томили сомнения, что Вовчик если и не лжет, то на нетрезвую голову, вероятно, мог что-то напридумывать и напутать в истории с Шульгой. Поэтому он решил самолично наведаться к бывалому рецидивисту. Но зачем он предпринимает столь неоднозначный и рискованный шаг?

Жил Шульга неподалеку от Кировского ОВД, по улице Менделеева, в двухэтажных бараках дореволюционной постройки, чьи дворы выходили на Сергиевское кладбище – самый старый городской погост, где уже давно никого не хоронят, известный могилами солдат, погибших во Вторую мировую войну.

Евгений быстро нашел нужный барак. Поднялся на второй этаж, постучался в одну из трех дверей. На стук никто не откликнулся, тогда он несильно толкнул дверь, которая со скрипом отворилась. Евгений нырнул в тусклую прохожую, прошел мимо безлюдной кухни и подошел к двум закрытым комнатам. Из одной из них доносился плач грудного ребенка. За дверью другой комнаты стояла гробовая тишина. Туда он и постучался. Дверь отперли сразу. Перед ним стояла пожилая женщина в черных брюках и сером свитере. Она ничего не сказала, отвернулась, пошла внутрь комнаты. Евгений вошел и, как человек нетерпимый к неприятным запахам, зажал пальцами ноздри носа – пахло мочой. У стены под одеялом лежал мужчина с седыми волосами, впалыми щеками, дрожащими губами, но с мучительно горевшими глазами.

Женщина подставила стул, Евгений, тихо поблагодарив ее, опустился на него. Он нагнулся к лежащему мужчине и тихо спросил:

– Шулыгин?

– Шульга, – подправил лежащий мужчина.

– У меня к вам несколько вопросов.

Больной ничего не ответил и не спросил, кто он и откуда.

– Меня интересует Степаныч, генерал Степанов.

У лежащего забегали глаза, они стали ярче, губы задрожали пуще прежнего. Указательным пальцем руки он подозвал женщину, она незамедлительно подошла, он показал ей на дверь. Она безмолвно повиновалась и вышла из комнаты. Тем же жестом Шульга подозвал гостя, Евгений нагнулся. Один неприятный запах сменился на другой, вблизи умирающего тела бедный нос Евгения втягивал запах зловонного пота, предвестника мучительной смерти. Евгений не стал выказывать брезгливость и с достоинством терпел все неудобства.

– От тебя тащит перегаром, – глухим голосом произнес Шульга.

Евгений отпрянул, но Шульга закачал в стороны указательным пальцем и попросил вновь нагнуться.

– Как приятен сладкий запах утреннего перегара, – выговорил больной.

– Я в курсе насчет твоих злоключений в изоляторе, – стал подходить Евгений к главной теме разговора, но Шульга тут же перебил его.

– Да, этот сучий потрох Степаныч тот еще барыга, хотел, чтобы я подписался под грех, который не совершал. Решил купить меня за шесть миллионов. Вот барыга, продажный мент, таких, как он, я еще не видал…

Шульга взял передышку и попросил Евгения поднести воду со стола. Евгений поднялся, взял в руки граненый стакан с водой и протянул больному. Ему пришлось приподнять голову Шульги, для этого он осторожно просунул руку под шею. Больной судорожно, большими глотками отпил воды.

– Спасибо, – тихо поблагодарил Шульга.

Евгений поставил стакан обратно на стол. Он мимолетно оглядел комнату, ничего примечательного – одна кровать, стол с замазанной скатертью, коричневый шифоньер из шпона и один стул, на котором он сидел. Даже больной смотрелся более богато, чем убогая утварь комнаты – если принимать в расчет десять судимостей и столько же ходок на зону.

Учитывая состояние собеседника, Евгений сам рассказал Шульге его же историю, все, как ему самому поведал Вовчик. Шульга только кивал, он начинал учащенно и тяжело дышать, когда Евгений произносил слово «Степаныч». Были видно, что он ненавидит генерала каждой частицей своего тела и помутненного сознания. Когда Евгений закончил, Шульга тихо произнес:

– Зачем приходил, если и так все знаешь?

– Хотел удостовериться.

– Вы, менты, все похожи, сучите друг друга.

– С чего ты взял, что я мент?

– С чего? Да у тебя и глаза, и все на тебе мусорское, – выкрикнул больной.

– С чего же это, обычная одежда, – с обидой в голосе произнес Евгений. – Я не мент, а следователь.

– Прокуратуры?

– Следственного комитета!

– Какого следственного комитета, я о таком и не слыхал, – Шульга откашлялся.

– Я следователь Следственного комитета, – четко и грозно сказал Евгений.

– Для меня все одно – мусор и все, – еле слышно процедил больной. – А если хочешь взять Степаныча, мой тебе совет – не по зубам он тебе, не возьмешь, этот потрох все продаст, но вылезет из любого дерьма.

Шульга рассказал про первую судимость по молодости. Когда ему было девятнадцать лет, он учился в железнодорожном техникуме, и впереди была вся жизнь, тем более он собирался жениться, и невеста была беременна. Был жив еще великий и могучий Советский Союз. Но жизнь сошла с рельсов, когда он встретил Степаныча, молодого опера, только что окончившего школу МВД.

Как-то ночью обчистили квартиру директора торговой базы, который был известен в городе как главный поставщик импортной одежды, одним словом – фарцовщик. Так вот, хату барыги обокрали одногруппники Шульги по техникуму и привезли краденые вещи в его комнату в общежитии. Когда повязали воров, то пришли и к нему, помимо того, что провели обыск без санкции прокурора, они арестовали и его, как сообщника. И к делу «пришил» его сам Степаныч, за то, что Шульга заехал по его ментовской физиономии, когда тот попытался переступить порог комнаты без разрешения прокурора. В отместку Степаныч отправил Шульгу по этапу на полтора года, как соучастника кражи. Но Шульга не мог знать, что роль Степаныча в его жизни не столь значительна, как он считал. Молодой опер в ходе следствия несколько раз выходил с предложением освободить Шульгу от уголовной ответственности, но прокурор был непоколебим и добился своего, осудив невинного студента техникума.

Евгений молча выслушал рассказ Шульги. Когда он закончил, Евгений поинтересовался:

– Почему не обращаешься в больницу?

– В больницу! Не смеши, начальник, – откашливаясь, ответил Шульга, говорить ему все было тяжелее. – У меня нет ни прописки, ни страховки, ни даже истории болезни, хотя, кажется, сам я есть. Такие даже на бумаге не существуют.

Евгений достал из внутреннего кармана куртки кошелек. Он вынул из него тысячу рублей и протянул их Шульге. Тот небрежно отвел руку и с ненавистью, без запинок в голосе произнес:

– Я у Степаныча не взял шести миллионов, хотя он сломал мне руку… за нее он тоже пытался мне всучить сто тысяч якобы на лечение, – он вытащил из-под одеяла перебинтованную правую руку. – Перед тем, как выпустить меня из ОВД, мне принес деньги его подручный, молодой парень. И что теперь, я возьму какую-то тысячу от неизвестного мне мусора? – он гневно взглянул на Евгения.

Евгений встал, он положил сине-зеленую бумагу с изображением памятника Ярославу Мудрому на стол. Шульга встрепенулся, засопел в ярости, передернулся, хотел встать, но не смог, а желающих помочь подняться с кровати не оказалось. Его голова беспомощно рухнула на пожелтевшую от сырости подушку, и тогда он во весь голос заорал:

– Забери свои грязные и вонючие деньги!

– Вонючие, говоришь? Да ты воняешь не меньше. Лежишь, как свинья в свинарнике, где ешь, там и гадишь, – в голосе Евгения отсутствовала злость, но он язвил.

– Я хоть воняю, но пахну, как человек, а вы воняете своими барыжными духами, намажетесь и щеголяете перед женщинами, как петухи, б…ди конченные. Купленные на пиз…ные деньги!

На крик больного прибежала пожилая женщина, она бросилась к Шульге и стала успокаивать его, гладя по голове. Евгений удалился, когда он спускался по лестнице, на первый этаж, мимо его головы, спикировала оставленная им тысячная купюра. Он взглянул наверх и увидел лицо сиделки, тоже наполненное презрением. Как только она удалилась, Евгений подобрал свои деньги, но, выйдя из барака, отдал их первому встречному – пьяному мужчине, развалившемуся на скамейке возле подъезда. Так он избавился от унижения.

Глава одиннадцатая

Он встретился с Гузель Фаритовной. В небольшом ресторанчике, под звон бокалов они сделали первые шаги сближения. Говорили о себе, о привычках, о вредных привычках. Евгений впервые созерцал ее без формы врача – белого халата – она была в черном деловом костюме, в бордовой блузке, на ногах черные сапожки на шпильках. Одним словом, олицетворение элегантности и скромности. Евгений не переставал восторгаться ею, глядя на лицо и разбирая его по частям. Ему нравилось все: губы, рот, глаза, брови. В один момент он растерялся, когда она спросила:

– Евгений, что-то не так?

– Нет, все нормально, а что? – переспросил он.

– Вы почему все время смотрите на мои губы?

От неожиданного вопроса Евгения немного перекосило, он не знал, что ответить, но, подняв глаза, застенчиво произнес:

– Нет, там все нормально… я даже сказал бы, что там очень все хорошо, – он немного покраснел.

Услышав ответ, Гузель Фаритовна поспешила перевести разговор на другую тему. Евгений прояснил для себя, что ей где-то сорок пять лет, – такие выводы он сделал, исходя из даты окончания ею мединститута. Вышла замуж, детей нет, муж – доктор технических наук, у него собственная компания по производству программного обеспечения. Часто уезжает в командировки, данное обстоятельство делает их брак очень крепким, так как она любит одиночество. Евгений тут же поинтересовался, где находится ее муж сию минуту. Она без смущения ответила:

– Здесь в ресторане, за соседним столиком!

Евгений оторопел, он поверил шутке.

– Расслабьтесь! Мой муж далеко за пределами родины, – поспешила успокоить она.

– Не в Силиконовой долине? – усмехаясь, спросил Евгений.

– Да, в самом центре виртуального мироздания, – ответила она серьезно.

– Что, правда? – удивляясь, без сарказма переспросил Евгений.

– А что, не верите? Мой муж – талантливый человек, с ним сотрудничают многие известные компании мира, он продает им свои наработки.

– Молодец у вас муж.

– Молодец! Но сегодня речь не о нем, – решила поставить точку Гузель Фаритовна.

Пришла очередь рассказать что-то о себе и Евгению. Он с легкостью в два-три предложения вместил свою непродолжительную, но довольно насыщенную жизнь. По личной жизни прошелся вскользь, сказал, что когда-то был женат, но основной упор сделал на рассказе о работе, ведь деятельность следователя, как думают обыватели, полна приключений. Он не стал убеждать в обратном, а наоборот, приукрашивая, рассказал о погонях, коварствах преступников, методах дедукции.

Гузель Фаритовна слушала молча, иногда выражала удивление, хотя оно и было частично притворным. Но ум подсказывал, что лучше выдавать хоть и напускное, но притягательное волнение, чем слушать молча и с непроницаемым лицом, вызывая у мужчин неуверенность. Другой вопрос – каков мужчина? Нужен он ей или нет? Для нее ответ был однозначен. На сегодняшнем этапе Евгений явно из тех, кто мог немного отвлечь ее от одиночества, – да, она любила быть одна, но в последнее время роль одинокой и самодостаточной женщины тяготила ее.

Они вышли из ресторана около одиннадцати часов вечера. Было темно, луна стояла полной, сухость и морозность ноябрьской ночи не сразу дали о себе знать мужчине и женщине, стоящим друг против друга возле входа в ресторан. Она оглядела небо и первая произнесла:

– Сегодня полная луна.

– Время смуты?

– Нет, я не смущена, но если мы так и будем стоять, то вскоре замерзнем, ведь хмель от вина скоротечен.

Сегодня они оба были без машин.

– Тогда я предлагаю пройтись. Я, с вашего позволения, провожу вас.

– Идемте, тут недалеко.

Они спустились по улице, шли медленно, говорили мало, но часто, после каждой паузы, переглядывались. Подошли к дому, Евгений желал одного – подняться со своею спутницей наверх, на ее этаж. Но пригласит ли она?

Молча зашли в подъезд, прошли будку привратника, в ней с лицом цербера сидела пожилая женщина, она сразу не понравилась Евгению, как и ее цепкий любопытный взгляд. Но она меньше волновала Евгения, чем куда больший вопрос: где же проходит черта, линия, шлагбаум на пути его надежды на томное тело спутницы? Подошли к лифту, зашли вдвоем, поднялись на последний этаж. Она открыла дверь, зашла в прихожую, включила свет, при свете лампы коридор мигом преобразился в большой просторный холл. Евгений не решался переступить порог квартиры без приглашения. Гузель Фаритовна повернулась к нему:

– Ну что, так и будешь стоять на пороге?

Евгений прошел внутрь. Ноги подкашивались от предвкушения. Он разделся, снял с себя куртку, обувь, прошел в гостиную. Его удивление сменилось восторгом, когда перед ним через прозрачную стеклянную стену развернулась северная часть города. Весь город сиял огнями. Евгения настолько поглотила панорама ночного города, что он не заметил, как сзади к нему подошла Гузель Фаритовна.

– Эту квартиру выбрал муж, – неожиданно выговорила она.

Евгений вздрогнул и обернулся. Перед ним, с двумя фужерами в руках, в длинном халате изумрудного цвета стояла хозяйка дома. Она протянула фужер с красным вином.

– Классный обзор! – выразил неподдельное восхищение Евгений. – У вашего мужа отличный вкус.

– Он наездился по миру и насмотрелся, ему особенно нравится в Штатах, он любит эту страну за размах.

– Вот почему у вас большая квартира на двоих!

– В наше время большим метражом жилья никого не удивишь, – она потянулась с бокалом к Евгению, они чокнулись и отпили по глотку.

– Но здесь весь город как на ладони!

– Не весь, а только часть. Эта часть города особо не выделяется, поэтому мне хотелось немного другой панорамы, но свободных пентхаусов с видом на восточную и южную часть города не оказалось. Риэлторы не смогли удовлетворить наш спрос, поэтому довольствуемся тем, что есть.

– Все равно классно! – продолжал восхищаться Евгений.

– Это ночью сверкают огни, а днем и утром романтика начинает рассеиваться с первыми силуэтами серых многоэтажек. И каждый раз, когда вечером сидишь и любуешься огнями города, ты утром ловишь себя на мысли, что в очередной раз обманулся.

– Но тогда надо любоваться звездами, – Евгений поднял взгляд на стеклянный потолок, через который ярко светила луна и несколько сверкающих точек.

– Звезды не всегда на небе, сумрачные дни не такая редкость в наше время, и смотреть на весь мир становится иногда даже тошно.

Она отпила глоток.

Просторная гостиная имела квадратную форму. Еле заметный интимный свет хорошо вписывался в обстановку: прекрасная и желанная женщина в полупрозрачном халате, обзорная панорама города, мерцающий свет за окнами, вино… Евгений был впечатлен – у такой женщины все на месте и к месту, даже быт – под стать ее внешности. Они стояли рядом и любовались городом. Евгений немного нервничал, боясь все испортить, так как следующий выход был за ним. Если он возьмет паузу, то она будет не к месту, а говорить и тем более слушать уже никто не желал.

Он подошел к журнальному столику и поставил фужер, Гузель Фаритовна продолжала притворно любоваться панорамой города, как будто в ней что-то могло измениться за время, пока она отсутствовала в квартире. Евгений подошел к ней сзади, она почувствовала на шее отдающий теплом выдох, легкое прикосновение губ, более внятный поцелуй и нежное, пока еще не отягощенное похотливостью прикосновение мужских рук.

Она обернулась, фужер из ее рук каким-то волшебным образом исчез. Ее ответные движения были не настолько нежными и мягкими, она вонзилась острыми ногтями, как хищница в жертву, в тело Евгения. Он тихо простонал от приятной боли в спине. Теперь и он решил полностью раскрыться. Бестактным движением содрал халат, повалил ее на пол, на ковер салатного цвета. Но она вдруг внезапно оттолкнула его, прошептав:

– Не здесь, здесь очень холодно для меня.

Он взял ее на руки, торжественно выкрикнул:

– Показывай дорогу!

Через мгновение они лежали на большой кровати с прозрачным балдахином. Луна благоволила им, лучистый свет спутника Земли в эту ночь был на стороне сладострастья. Он нащупал ее лобок, она в ответ, словно змея в бешенстве, только вместо шипения она издавала стоны, взвилась вокруг его руки. Внезапно она оттолкнула Евгения, набросилась на него, повалила на спину, теперь застонал он, что-то жгучее и упругое сжимало его фаллос, он нащупал руками волосы, шею, гладкую спину. Еще чуть-чуть – и быть вулкану. Но он, как опытный мужчина, привыкший в паре с женщиной работать вторым номером, не имел намерений все закончить так быстро и предпринял попытку остановить партнершу. Нежно поднес руки к ее щекам, она не чувствовала их и продолжала с жадным причмокиванием обступать мужское достоинство. Евгений тогда выкрикнул:

– Сейчас я могу…

Он не успел, все произошло гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Его стон пронзил тишину. Он сжимал губы, резкая дрожь прошлась по телу и вышла где-то у пяток. Но партнерша, в отличие от него, не собиралась делать передышку, она также упрямо и усердно продолжала работать губами и, всхлипывая от удовольствия, все сильней колдовала над мужским началом. Евгений уже не сопротивлялся, у него не было сил, он сдался и полностью отдался во власть женщины. Она добилась своего, его фаллос вновь наполнился кровью, остановилась и посмотрела на лежащего и сгорающего от удовольствия Евгения. Ее губы набухли, взгляд был решителен.

– Клеопатра… – пробурчал Евгений. Он представил ее в окружении ублажающих юношей, и у него включилось второе дыхание. Евгений лег на свою властительницу, но в голове все спуталось, сам он был здесь, в мыслях далеко – в покоях у императрицы Египта. Но образ императрицы смешался в трех разных ипостасях: в образе Гузель Фаритовны, Элизабет Тейлор и солистки из спектакля «Египетская ночь». Все перемешалось, мысли столкнулись, как и будущее с прошлым, Евгений почувствовал, как предательски слабеет его достоинство. Всему виною виртуальность, представление, фантазии. А как все хорошо начиналось… Он собрался и патетически произнес:

– Гузель Фаритовна… – эти слова насмешили ту, которой они предназначались, она заулыбалась и, затаив дыхание, ответила:

– Называй меня просто Гузель.

Ее улыбка окончательно сбила с толку Евгения, он отпрянул и лег рядом. Нет ничего хуже, чем смех, ухмылка в процессе прелюбодеяния.

– Извини, я что-то не то сказала? – она не стала дожидаться ответа и, извиваясь, уползла вниз к рыхлому достоинству Евгения, чувствуя вину за его состояние, с новой силой и страстью заглотила объект вожделения.

Евгений застонал от приятной боли, но нужен был толчок к новым высотам, ведь нужно было перебороть страх, господствующий в его голове. Рисковать он не имел права, поэтому категорически отмел реальность и вновь прибегнул к вымыслу. Перебирая различные варианты из виртуальной жизни, он не стал повторять прежнюю ошибку и остановился на одном: он представил не Гузель, а горячую и статную Гузель Фаритовну, занимающуюся сексом с двумя молодыми двадцатилетними парнями. Вымышленная картина отдавала прозаичностью, поэтому, чтобы унизить самолюбие, он представил себя мужем Гузель Фаритовны, преуспевающим программистом и бизнесменом. Немного постаревший Евгений с портфелем стоит в зале ожидания аэропорта, ждет, когда объявят его рейс. Гузель Фаритовна целует его на прощание и говорит, что будет скучать. Евгений, как порядочный муж и однолюб, верит, так как честные глаза жены не могут лгать.

Он возбудился и вслух произнес:

– Гузель Фаритовна!

Она ничего не ответила, отвлекаться на разговоры ей было некогда, ведь перед нею, как в сказке, за пару секунд из высохшего куста выросло большое могучее дерево, оно, как любое природное явление было наполнено высоким смыслом и требовало безотлагательного ухаживания.

– Гузель Фаритовна, – снова выговорил он, но это не Евгений обращался к ней, а те двое молодых ребят, которые пришли к ней в гости, как только муж улетел в далекую страну. И лежали с его женой в супружеской постели, в которой он находился в сию минуту и про себя изображал роль ревнивого мужа. Он, как и возжелал, получил дополнительный импульс. Легким движением руки он поднял голову жгучей брюнетке, повалил ее на спину. Она застонала, инстинкт самосохранения всегда подсказывал ему, что эгоизм в постели чреват последствиями. Он, как мужчина, не только принимающий ласки, но и отдающий без сожаления свою кипучую энергию, обязан был довести свою партнершу до критической точки. После каждого колебательного движения она визжала от удовольствия, подчеркивая тем самым важность стараний Евгения. Но только ли его одного? Их в совокупности было трое. Но она не знала об этом.

Что творилось в ее голове, об этом Евгений мог только догадываться. Он действительно старался, в одно мгновение отогнал мысли и остался с нею один на один, это обнажило и сделало его вновь уязвимым. Поэтому ему срочно пришлось возвращать фантазию с двумя юношами и с его гипотетической женой, где не пахло уважением, а только бестактным надругательством.

Через полминуты все завершилось. Он поднял свой торс от ее тела и упал рядом плашмя, оба удовлетворенно тяжело дышали. Отдышавшись, Евгений повернулся к ней, прижался и обнял, время от времени покрывая поцелуями гладкую кожу спины. Это он делал впервые с тех пор, когда в последний раз спал с Татьяной. В промежутке душевных шатаний и брожений, он ни одну из партнерш не удостоил столь трепетным вниманием, – после секса он мог заговорить на отвлеченную тему, а то и вовсе вставал и прямиком шел в ванну.

Дорога ли нам партнерша, определяется периодом под названием «постфактум». Евгений был предельно внимателен, его не отягощало присутствие в чужой квартире, в чужой постели, с чужой женой. И Гузель Фаритовну он уже не подводил под определение «чужая женщина». Все, что ассоциировалось с нею, окружало ее, стало для него родным.

Глава двенадцатая

Он проснулся утром, один в большой постели, под прозрачными сводами балдахина. Всегда, когда мужчина вдруг обнаруживает себя в чужом ложе и в неизведанном месте, первое, что он ощущает, это неловкость, граничащая со смутным чувством тревоги. Оценив оперативную обстановку, Евгений встал, накинул на себя нижнее белье и тихой поступью направился искать новую отдушину. Он не стал ее окликать, прошел вдоль длинного коридора, остановился возле входа в гостиную. Как и предрекала ему хозяйка, от загадочного при свете ночных огней вида города ничего не осталось. Перед ним предстали бледно-серые многоэтажные постройки, картина явно диссонировала с той, что он видел вчера вечером. Большая, открытая для света комната была заражена уличной бледностью и хмуростью. Настроение в гостиной полностью зависело от погоды извне. Всю мебель в ней можно было пересчитать по пальцам: журнальный столик, тахта, служащая смотровой площадкой, большой телевизор на стене, видеоприставка и колонки по углам. Да, еще был ковер, который ночью Гузель Фаритовна назвала «холодным». Вспомнив это, Евгений сам почувствовал, как холодно ногам.

Хозяйку он нашел на кухне, она стояла у плиты и что-то пекла. У нее был совсем другой халат, белый из плюша, волосы собраны в хвостик. Она посмотрела на Евгения, застегивающего рубашку на груди, улыбнулась:

– Садись, будем завтракать и пить чай, ты же хотел когда-то пригласить меня на утреннее чаепитие.

Евгений послушно присел на стул, пожелав доброго утра. Она подала на стол тарелку со стопкой намасленных блинов. Одну сторону в просторной кухне занимала мебель со встроенной плитой, на другой стороне на стене висел телевизор. В центре – круглый стол, за которым расположился на мнимых правах хозяина полуголый Евгений, джинсы он так и не нашел.

– Тебе чай или кофе?

– Кофе и с молоком, – пробормотал Евгений, осматривая кухню.

Она развернулась лицом к Евгению, поднесла кофе, а себе налила чаю. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, никто не решался начать трапезу. Первым за блином потянулся Евгений. Мужчина рядом с пищей всегда чувствует себя более раскрепощенно и непринужденно, в отличие от женщины, которая отождествляется или хочет отождествляться с символом утонченности – с цветущим стеблем благоухающего цветка, вроде гладиолуса или колючей розы.

Сам процесс приема пищи – это следующий физиологический шаг сближения после акта соития. Поначалу в период знакомства ты ешь осторожно, немного, тактично, то есть уравновешенное поведение легко вписывается в стратегию игры под названием «произведи впечатление».

Это присуще всем влюбленным парам, но потом, когда занавес приоткрыт, и вы прочувствовали друг друга сквозь призму собственных тел, совместный прием пищи больше не причиняет неудобства. Завтрак или обед после соития меньше наполнен символическим тактом, больше физиологическими потребностями. И здесь главное слово за мужчиной, он ведущий, и Евгений постарался на славу, наполовину опустошив тарелку с блинами. Следом и хозяйка, немного расслабившись, проглотила пару блинчиков.

Первой из-за стола вскочила Гузель Фаритовна – раздался звонок домашнего телефона в соседней комнате. Она убежала с криком:

– Я сейчас!

Допив кофе, пока Гузель Фаритовна говорила по телефону, Евгений встал, огляделся и пошел в спальню за одеждой. Джинсы и джемпер были аккуратно сложены на спинку стула.

«Да, у такой женщины во всем порядок, повезло кому-то в этой жизни», – подумал Евгений и тяжело вздохнул. Но испугался собственной мысли. Ночь прошла, и вместе с ней улетучились все фантазии, настал обычный день. Это повезло ему, обычному парню, который не умеет разрабатывать компьютерные программы, тем более – зарабатывать деньги, а рогатый муж пусть кусает локти где-то там, за океаном, если узнает, что всю ночь кто-то забавлялся с его прекрасной женой.

В комнату влетела Гузель Фаритовна и дополнила его мысли о муже: он только что совершил посадку в аэропорту и через полчаса будет дома. Евгений засобирался, одевшись, подошел к хозяйке и чмокнул в щеку. В это мгновение он пожалел, что ему придется уйти – ее запах и легкое прикосновение взбудоражили в нем сладострастное влечение.

Повторив поцелуй в другую щеку, он прижался к ней. Нет, она не отпрянула, а наградила его обратным жестом.

Для женщины, в дом которой с минуты на минуту должен нагрянуть супруг, она пребывала на удивление в спокойном состоянии. Скорее всего, она, как опытная любовница – а Евгений вряд ли был первым в череде ее связей на стороне – давно рассчитала, сколько потребуется мужу времени, чтобы преодолеть расстояние от аэропорта до дома. «Привычка, выработанная годами», – продолжал размышлять Евгений, когда направился по улице пешком к собственному дому.

Всю субботу Евгений провозился дома, стирал, помыл окна, полы. В отсутствие женщины он привык делать работу по дому сам, решение бытовых вопросов не вызывало в нем отторжения, как у многих мужчин.

Вечером, понимая, что уже после первого полноценного свидания начал испытывать к Гузель Фаритовне неподдельное влечение, он несколько раз порывался позвонить ей, но присутствие мужа отбивали эти желания. Он позвонил на следующий день, в воскресенье. Гузель Фаритовна в момент звонка находилась с мужем в гостях у родственников и не имела возможности для полноценного разговора. На дежурные вопросы Евгения на счет настроения она отвечала так же дежурно, пообещав ему перезвонить в понедельник утром.

Глава тринадцатая

В понедельник Евгений отправился на слушания в парламентский центр. Там собрались представители всех силовых структур, в том числе МЧС и ГУФСИН. Тема слушаний – условия содержания заключенных в тюрьмах, следственных изоляторах, комнатах предварительного следствия. Инициировал слушания правозащитник Мурзин, бывший депутат регионального парламента, ярый защитник секс-меньшинств. В России он получил прозвище «гей-депутат», когда в союзе с международным сообществом лоббировал проведение в Москве первых гей-парадов. Сам при этом вел достойный образ жизни, имел троих детей от двух браков.

Поначалу было очень скучно, главы ведомств или их заместители отчитывались, как их сотрудники стоят на защите прав арестантов, что в отношении заключенных фиксируются только единичные случаи нарушений, что пытки уже в прошлом, и с задержанными людьми обращаются только по закону. Евгений, сидевший рядом с Житомирским, чуть было не уснул. Разбудил его, как и всех сидевших в зале, доклад инициатора собрания. Он прошелся по ситуации с питанием в тюрьмах, что как оно было несъедобным во времена СССР, так и осталось. Отметил, что задержанных в комнатах предварительного следствия в районных отделах внутренних дел вообще не кормят. В конце доклада правозащитник заявил, что в тюрьмах в России больше насилуют мужчин, чем женщин на свободе. Как любой правозащитник, он ссылался на неофициальные данные.

Все оживились, представители органов сидели с перекошенными лицами, а несколько офицеров встали и порывались подойти к правозащитнику, чтобы выяснить с ним отношения в личном порядке. Тот, предвидя неблагоприятную для себя ситуацию, поспешно завершил доклад. Чтобы всех успокоить, пришлось объявить перерыв.

В холле Евгений случайно встретил возмутителя спокойствия Мурзина, который только что завершил давать комментарии журналистам, он внезапно остановил Евгения и вежливо спросил его:

– А это не вы, случайно, разоблачили серийного маньяка?

Евгений не ожидал столь прямого вопроса, осведомленность правозащитника, если не поразила, то вызвала неподдельное удивление. Евгений замешкался, вдобавок Мурзин представился и протянул руку. Евгений попятился – чего-чего, а пожимать руку правозащитнику сомнительной репутации перед взорами коллег из других ведомств ему предусмотрительно не хотелось.

– Нет, это не я! – отрезал Евгений и, заприметив в двух шагах Житомирского, кинулся к нему.

Александр Федорович без раскачки с ходу взгрел Евгения за то, что подчиненный «любезничал» с Мурзиным.

– Он сам ко мне подошел! – отбивался Евгений.

– Ну и что! Сейчас все будут думать, что Следственный комитет сливает ему информацию, – сердился Житомирский.

Зато после этой взбучки Евгений узнал от шефа, что у того была последняя информация о Воинове. Врачи в конце прошлой недели единогласным решением вынесли Воинову оправдательный вердикт: признали серийного убийцу невменяемым. Правда, это решение еще нужно было закрепить в суде, хотя все понимали, что суд с вероятностью девяносто процентов узаконит вердикт врачей. Для кого-то решение врачей стало полной неожиданностью, – к примеру, для того же Александра Федоровича, который не удержался от нецензурной брани в адрес людей в белых халатах, в том числе и своего старого знакомого – Станиславского. Но Евгений предчувствовал, что Воинов вместо скамьи подсудимых окажется на койке в палате. После изучения дела и бесед со Станиславским Евгений уже тогда мысленно предположил, что преступник, возможно, избежит наказания и вместо тюрьмы отправится на принудительное лечение.

– Ну ладно, черт с ним, просить прокурора обжаловать решение мы не будем, ведь точно проиграем. Да и Радислав Генрович ради нашей прихоти не пойдет в суд. Так что дело для нас закончилось.

Как только Житомирский произнес имя прокурора, тот нарисовался перед ними в пяти шагах. На первой части слушаний прокурор отсутствовал. Главы двух ведомств обменялись приветливыми кивками, но Александру Федоровичу этого оказалось мало, и он, быстро попрощавшись с Евгением, ринулся за коллегой.

– Александр Федорович! – остановил его Евгений.

– Что еще? – недовольно отреагировал шеф.

– Ладно, потом, не к спеху, – поспешил успокоить шефа Евгений. Он хотел рассказать об исповеди Шульги насчет генерала Степанова и выразить сомнение, что в деле Воинова не все так просто, как кажется на первый взгляд.

Евгений еще какое-то время наблюдал за взаимной притворной радостью встречи товарищей по службе. Оба обнялись, улыбались друг другу. В этот момент Евгений почувствовал облегчение, что не успел рассказать о встрече с больным рецидивистом, ведь тогда, возможно, подставил бы Вовчика. Он все выложит патрону тогда, когда в деле появятся новые серьезные зацепки насчет сообщника или сообщников Воинова, а кто ими окажется – Баумистров или кто-то другой – неважно. Главное – дойти до истины. И как итог – посадит на скамью подсудимых Воинова, которого многие считают душевнобольным. Но только не он. Евгений поймал себя на мысли, что в уголовном деле у него появился скрытый личный мотив.

После слушаний Евгений направился в психлечебницу. Он не дождался утреннего звонка от Гузель Фаритовны. Для встречи с ней он использовал формальный повод – для начала он заглянул в кабинет главврача. Но Станиславский отсутствовал, зато там неожиданно оказалась цель его визита – Гузель Фаритовна, сидевшая за столом главного врача и перебиравшая бумаги. На лице Евгения расплылась улыбка.

Они вышли в приемную комнату, она присела на тряпичное кресло у стены, он на стул перед столом, на законное место секретаря, которого он ни разу не видел. Евгений вытянул шею, тихо и интимно выговорил:

– Вы как всегда на высоте.

– Спасибо. Как прошли выходные? – подправляя волосы, нежно ответила она.

– Нормально, без вас было очень скучно, – Евгений не скупился на комплименты, но он не лукавил.

– Тогда звоните к концу недели, возможно, мне удастся скрасить ваше одиночество.

– Кто-то должен уехать? – спросил Евгений.

Но она не ответила, а лишь улыбнулась. Евгений не стал дальше развивать эту тему. Ввиду удачного отсутствия Станиславского, Евгений не мог не поинтересоваться у Гузель Фаритовны насчет персоны Воинова. Он спросил, каков характер отношений между Станиславским и Воиновым?

Лицо ее поменялось, не сказать, что оно стало суровым, но Евгений четко ощутил быструю метаморфозу, как и при первой встрече, когда он поинтересовался судьбой ее покойного коллеги Савельева. Было видно, что вопрос о персоне Станиславского или Воинова ей крайне неприятен. Но отступать некуда, работа есть работа, иногда приходится сглаживать неприятные рабочие моменты за счет личных взаимоотношений. И такой момент назрел.

Она встала, медленно подошла к столу и, проведя пальцем по голове Евгения, шепотом произнесла:

– Ты интересуешься Станиславским, почему он играет роль адвоката Воинова? Хорошо, я отвечу на твой вопрос.

Она продолжала водить пальцем по голове и говорить шепотом. Со стороны она походила на ведьму, обольщающую свою будущую жертву.

– Воинов – сын Станиславского.

Евгений аж подскочил.

– Что? – рот его перекосился от удивления.

Гузель Фаритовна засмеялась, шутка ей и впрямь удалась.

– Ну как? Скажи, что ты уже поверил!

– Да! Гузель Фаритовна, с юмором у вас все в порядке, – официальным тоном произнес Евгений и плюхнулся обратно на стул.

Пока Евгений приходил в себя от шутки, Гузель Фаритовна поцеловала его в лоб и пошла к выходу. На выходе из приемной повернулась, послала ему в знак прощания воздушный поцелуй и уже более уверенным шагом удалилась. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом длинного коридора административного корпуса больницы.

– Вот бестия! – выкрикнул он сам себе. – Как ловко она ушла от ответа! – в его голосе ноток восхищения было больше, нежели досады.

Но бежать вслед не имело смысла, чтобы не испортить изящную картину утреннего свидания. Он еще раз убедился, насколько она талантлива. И опять в его и так загруженную голову хлынула зависть, что не он – первостепенный обладатель этой интересной во всех смыслах женщины. И измена или измены Гузель Фаритовны по отношению к мужу показались ему с точки зрения морали ничтожным явлением. Что для мужчины означает одно – он влюбился.

Глава четырнадцатая

Следующим пунктом назначения стала камера-палата Воинова. Воинов лежал на койке, но, когда к нему вошел Евгений, он встал и учтиво предложил сесть на свое место. Следователь отказался и предпочел, как и в прошлый раз, железный стул с деревянным покрытием, прикованный к полу.

Не сказать, что Воинов удивился приходу Евгения, но обмолвился, что не ожидал, что так скоро увидит следователя.

– Вижу, надзиратели к тебе благосклонны… с чего это вдруг?

– Это же не классическая зона, где жесткий режим, где только «Лицом к стене!» и слышишь.

– Возможно, но все же к другим обитателям отделения судебной экспертизы надзиратели менее терпеливы. Может, Марк Ефимович подсобил?

– Марк Ефимович? Да, он влиятельное лицо даже здесь, где лечат таких, как я.

– Даже удивительно, что насильника и убийцу окружают очень влиятельные люди, не правда ли?

– Это ваши сомнения, догадки, измышления, которые вы и вам подобные называют оперативной информацией.

– За тебя, помимо главного врача, хлопочет предприниматель Баумистров и генерал Степанов.

– Вы все ищете. Но готов огорчить вас, я с ними не знаком.

– Другого ответа я не ожидал.

Затем допрос, как обычно, плавно перешел на свободные рассуждения. Тон в таких случаях задавал Воинов.

– Как дела на личном фронте?

– Нормально, – сухо отреагировал Евгений.

Весь разговор Воинов степенно расхаживал по палате, а Евгений, опершись руками на спинку стула, слушал и отвечал. Они поменялись ролями.

– У меня есть к вам предложение, – сказал Воинов и, остановившись, взглянул на Евгения. Блеск его глаз предвещал многое.

– Какое?

– Довольно интересное, оно может вас заинтересовать.

– Внимательно слушаю, – с безразличным напускным видом отреагировал Евгений.

– Я предлагаю сделку! – громко произнес Воинов.

В ответ страж закона взглянул на Воинова, тот стоял спиной, и что-то пытался уловить через зарешеченное окно. Образовалась пауза.

Воинов повернулся и уже с сарказмом на лице произнес:

– Еще одна сделка, господин следователь! – Воинов говорил, как судья, не принимающий апелляций и вынесший приговор подсудимому с игнорированием фактов защиты.

– Смотря что понимать под сделкой, – уточнил Евгений, но без удивления, он уже привык к столь неординарным выходкам подследственного.

– Вы интересовались, знаком ли я с Баумистровым или со Степановым. Еще раз повторюсь – нет, не знаком. Но я вижу, что вас что-то беспокоит. Если вы будете откровенны, то вы сможете приоткрыть тайну взаимоотношений всех участников процесса и поймете, кто причастен к убийствам помимо меня.

– Значит, ты все-таки знаком с Баумистровым или со Степановым? – тут же набросился Евгений на Воинова с дополнительными вопросами.