Порок Райх Илья
– Нет! Я думал, что тема Татьяны уже закрыта.
– Почему же, я же вам обещал, что вы поймете, в чем причина тягостного влечения к ней.
– Я знаю, разобрался и без тебя.
– Тогда поделитесь, может быть, вы опять заблуждаетесь. Я вас не узнаю, смелее!
– Звучит высокомерно, – с усмешкой произнес Евгений. – Татьяна, как и я, погрязла в виртуальных изысканиях. Осознавая, что она бредит мальчиками, я сам находил себя в ее помыслах, что один из них и есть я, только из прошлого, когда я пятнадцатилетним юношей грезил по тридцатилетним женщинам. И Татьяна давала возможность мне уйти в прошлое, наверстать упущенное и облачиться в тело юноши. Наверное, это и есть главная причина, почему меня влекло к ней, может, и неосознанно.
– Браво! – выкрикнул Воинов, раскинув в стороны руки. – Не могу не добавить от себя!
– Куда я без тебя! – отреагировал Евгений. Он стоял и не двигался, видно, думы о Татьяне немного сбили его с толку.
– Мало того, вы горели желанием застукать ее с поличным, ведь это не только подтвердило бы ваши догадки о ее неверности, но и побудило бы вас к новым высотам надуманности. Главное, что ваши фантазии проистекали из реальных событий. Вас возбуждала уже одна только мысль, что где-то там, на другом конце города, ваша возлюбленная предается утехам с молодыми самцами…
– Жаль только, что тебя там не было, – с иронией добавил Евгений.
– А мне жаль вас, что у вас не получилось с Татьяной, редко женщина служит объектом любви и похоти. Но вы отступили, боясь позора.
– Сегодня ты очень болтлив… приостановили процедуры?
– Организм рано или поздно приспосабливается к любым раздражителям извне.
– Да уж, это точно! – Евгений засмеялся.
Воинов продолжил:
– Половая распущенность мужчины не настолько аморальна, как у женщины. Природа и история всегда были более благосклонны к мужчинам, но приходит час расплаты.
– По-твоему, измены Татьяны и есть моя расплата?
– Да!
Воинов встал с кровати, подошел на шаг к сидячему Евгению, опустился перед ним на корточки и, склонив голову на плечо, произнес:
– За женщину расплачивается мужчина-рогоносец, так устроен этот мир.
– Рогоносец?
– Да, рогоносец-неудачник, – повторил Воинов и демонстративно поднял голову с плеча, но взгляда от Евгения не отрывал.
– Другого я от тебя не ожидал! – Евгений соскочил со стула.
– Вас покоробили мои слова? – Воинов встал, но взглядом Евгения не отпускал.
– Нет, чему удивляться – передо мной психически больной человек, – сказал Евгений и подошел к двери.
– Тогда удачи вам, она сегодня будет вашей!
Евгений усмехнулся и постучал по железной двери.
– Наслаждайтесь жизнью, свободой, ведь жизнь призрачна, эфемерна!
– От тебя это звучит, как приговор, – не удержался Евгений. – Хотя приговаривать людей всегда было моей привилегией.
– Я и говорю, что жизнь эфемерна, иногда все переворачивается с ног на голову.
Последнюю реплику Евгений оставил без комментариев.
Вечером он выехал в гости к Антонине Кожемякиной, на вечеринку по случаю ее выхода на пенсию. Заодно коллеги Евгения решили у нее же отметить наступление Нового года.
Евгений старался ни о чем не думать, от всех последних событий голова шла кругом, а заявления Воинова вносили еще больше неопределенности. Но последняя фраза Воинова упорно не выходила из памяти: «иногда все переворачивается с ног на голову», она настолько въелась в голову, что по дороге он повторил ее несколько раз. И не находил объяснений.
Глава сорок вторая
Антонину Николаевну десять лет назад бросил муж, связавший свою будущую судьбу с молодой девушкой, годившейся ему в дочери. Муж-предатель слыл в городе достаточно серьезным предпринимателем и продолжал финансово поддерживать первую семью, где у него остались двое детей – две девочки. Обе со временем уехали учиться в Санкт-Петербург и домой обратно не вернулись, выбрав культурную столицу в качестве трамплина для продолжения карьеры психологов.
Это тот редкий случай, когда муж и жена расстались полюбовно. Они изредка общались, иногда муж навещал ее и приезжал в некогда их общий дом. Антонина Николаевна никогда не отказывала ему в аудиенциях и просьбах. И зачастую ей приходилось решать проблемы бывшего мужа, если у того возникали проблемы с правоохранительной системой. Бизнес в России всегда требует негласной поддержки у органов. В ответ бывший муж оплачивал все счета Антонины Николаевны, начиная от поездок за рубеж и кончая походами в салоны красоты.
И утро того дня, на который была запланирована ее отходная на пенсию, Антонина Николаевна начала с посещения парикмахерского салона. Над ее русыми волосами колдовали более двух часов. Но надобности торопиться домой не было, всю работу по дому, как всегда полагалось в таких случаях, брала на себя домработница, живущая тут же рядом на участке, в гостевом домике. Антонина Николаевна до сих пор помнила, с каким особым рвением она взялась за реставрацию своего облика, когда муж оставил ее одну в большом доме.
Немного погоревав и попечалившись, она из нового вызова судьбы сумела вынести позитивные моменты, а именно – что она еще, несмотря на возраст, прекрасна и свободна. Но свободной жизнью ей так и не удалось воспользоваться по-полной. Как и любая полноценная женщина, она желала мужчин и в душе надеялась еще раз выйти замуж. Если не за принца, то хотя бы за придворного со статусом. Такие мужчины ей подворачивались довольно часто, но до серьезных отношений не доходило. Только на уровне общения, разговоров, они даже не предпринимали попыток уложить ее в постель, хотя находили ее достаточно привлекательной. Когда они созерцали цветущую женщину, может, и выдававшую последний урожай, то первое, что она вселяла в них своей статностью и пышностью, так это бессилие и неуверенность.
Шли годы, Антонина Николаевна все никак не могла выйти замуж, но секса она возжелала еще сильней. От нее всегда пахло свежестью, редкая седина была умело скрыта под копной русых волос, властная непокорность делала ее тайным объектом вожделения сотрудников помоложе. Она чувствовала, как вслед ей смотрят подчиненные, это привносило в обыденную повседневность толику увлеченности, которая выражалась в покровительстве любимцев. Одним из них являлся Евгений. Он всегда одаривал ее комплиментами, без промедления откликался на все ее просьбы, а она в ответ всегда покрывала его перед другими руководителями управления.
«О, Воинов! Насколько ты прозорлив и проницателен!» – должен был воскликнуть Евгений, когда подследственный при первых допросах четко определил его тайное вожделение к ней. Но он насильник и убийца, поэтому слова восхищения тут не к месту.
И она втайне, в глубине души желала Евгения и, если бы не совместная работа, она бы давно, как наездница со стажем оседлала бы его.
Антонина Николаевна металась, ее грызли сомнения: что надеть? Домработница Нина Афанасьевна, уже ставшая ей близким человеком, в силу возраста и консервативности посоветовала одеть то же, что она надевала на работу: блузку и юбку. Но хозяйке вечера хотелось чего-то особенного, ведь она намеревалась кружить танцы со своими молодыми коллегами.
Она вытащила из шифоньера в спальне черное кружевное платье, одела его и вышла в гостиную, где в поте лица трудилась Нина Афанасьевна. Домработница ахнула. В таком одеянии хозяйка дома еще не представала перед ней. Платье облегало ее по талии. Сзади на спине был небольшой разрез, подол слегка волочился по полу, на голове аккуратно сидела черная шляпка, а в руках она держала мундштук, правда, без сигареты. Нина Афанасьевна была поражена, но поторопилась сбить порыв хозяйки. Несмотря на свою доброту и отзывчивость, она относилась к тому типу женщин, которые без ноток злости, но бестактно выражают свои мысли:
– У тебя на спине, ближе к шее, рыжие крапинки, да и складки на животе немного выступают.
Хозяйка дома оставила укол без ответа, сняла платье и надела юбку и блузку, как и посоветовала домработница. Она не затаила на нее обиду, ведь Антонина Николаевна всегда проявляла снисходительность к людской темноте, в глубине души всегда жалела Нину Афанасьевну, а та в ответ служила преданно и безукоризненно.
К вечеру съехалось человек сорок, не меньше. Житомирский проигнорировал мероприятие, сославшись на занятость. Евгений подъехал последним, к тому времени его коллеги сидели за столом изрядно захмелевшими, а наиболее активные уже пустились в пляс. В танцующей толпе Евгений увидел Марию, пригласил ее на медленный танец. Во время танца Мария посочувствовала ему за все случившееся, заодно поинтересовалась: когда Евгений поедет домой, не сможет ли подвезти ее в город. Евгений отрицательно покачал головой и объяснил свой отказ тем, что сегодня собирается поехать в соседний город к родственникам. Он не лукавил, действительно, поездка к тете Тамаре значилась в его планах. Но сегодня в списке желанных женщин на первом месте была хозяйка вечера. Мария выразила сожаление, что ее повезет домой не он.
Евгений поспешил успокоить коллегу: в город поедут все сослуживцы, ей обязательно найдется место в каком-нибудь автомобиле.
– Вы меня не поняли, – прошептала она ему в ухо, – я мечтала, чтобы именно вы привезли меня домой.
Евгений недоуменно опустил на нее взгляд, Мария смущенно заулыбалась. Он нагнулся к ней и тихо прошептал:
– Обязательно, но в другой раз.
– Как хотите, другого раза может и не быть, – громко отреагировала Мария и удалилась в неизвестном направлении.
Мария больше не подходила к нему. Евгений искал Юрия, он хотел извиниться за свое поведение, но среди гостей его не оказалось.
Настало время принимать решение, ехать к тете или все же попытать счастья здесь, на месте. Он с глазу на глаз в коридоре встретился с Антониной Николаевной. Она поинтересовалась, почему он не употребляет спиртные напитки, ведь через три дня Новый год и уже пора расслабиться. Евгений ответил, что он за рулем. Но тут хмельная хозяйка произнесла фразу, ради которой он и приехал:
– Места в доме много, если что заночуешь, а машину загонишь во двор.
Эти слова согрели его сердце, все тело от пяток до темени. У него появился шанс и сейчас главное, чтобы никто другой не последовал его примеру и не остался на ночлег. Надо постараться обойтись без свидетелей!
В итоге Евгений напился, он пил все подряд от виски до водки, танцевал, это все сопровождалось укоризненным взглядом Марии. Дойдя до кондиции, он решил прилечь. В мысли закрался гениальный план, он незаметно прокрался в спальню Антонины Николаевны и прилег на ее кровать. Здесь его кроме хозяйки дома никто не вздумает искать.
План сработал, время было уже за полночь, когда Антонина Николаевна разбудила его.
– Вставай, все уже разъехались, – эта фраза звучала обнадеживающе из уст склонившейся к нему хозяйки, но вторая часть чуть было не убила все его надежды на ночь, – тебе надо перейти в другую спальню.
Евгений немного скис, вдобавок у него разболелась голова. Они вошли в небольшую спальню. Там стоял разложенный диван. Антонина Николаевна расстелила постель. «Неужто все? Вечер так и закончится, не начавшись, уж лучше доехал бы до Тамары», – сокрушался он про себя. Но нет, сдаваться он не собирался и предложил ей выпить. Хозяйка легко согласилась, они вместе направились на кухню. Прошли мимо гостиной, где небольшая пухленькая женщина тщательно вытирала скатерти. Она неодобрительно взглянула на Евгения.
Вся кухня была застлана посудой, она сушилась на столах, на подсобных столешницах кухонной мебели. Антонина Николаевна принесла несколько бутылок – водка, коньяк, виски, вино – все, чем недавно был богат стол, поставила их перед Евгением на выбор. Затем она вытащила из холодильника пару салатов и громко скомандовала: «Наливай!», Евгений налил себе водки, а ей рюмку коньяка. Они выпили, налили по второй. Пришла Нина Афанасьевна, она молча принялась за мытье посуды, сложенной в раковину.
Антонина Николаевна с Евгением сидели за большим кухонным столом, кухня немногим по размеру уступала гостиной. У Евгения перестала болеть голова, он воспрял духом, оптимистический настрой вернулся к нему. Антонина Николаевна после каждой опрокинутой рюмки коньяка хмелела все сильней, что подтверждалось исходящей с ее лица улыбкой. «Кажется, она готова!» – думал Евгений. Но мешала домработница, которая с кислым лицом оборачивалась к ним, когда слышала очередной звон рюмок. Надо было срочно избавиться от нее. Антонина Николаевна, словно прочитав мысли Евгения, повелительно отправила домработницу отдыхать.
Евгений предложил свой избитый ход – выпить на брудершафт. Хозяйка согласилась, поцелуй получился легким, но с толикой намека. Все шло по плану. Почувствовав уверенность, он прямо спросил:
– Можно я лягу рядом с вами? Но притрагиваться не буду, только если по-дружески обниму вас.
Ход этот всегда работал, если женщина, независимо от возраста отказывала в этом, значит, и впрямь нет шансов. Эпитеты «можно лягу» и «не буду притрагиваться» дают возможность для отступления. Она согласилась, но тут же перевела разговор на другую тему. Достойные женщины при ярком свете ламп не привыкли получать недостойное предложение.
Немного поговорив на отвлеченные темы, Евгений предложил лечь спать. Они разошлись по ванным комнатам. Евгений вышел первый и без сомнений направился в ее спальню, прилег под пуховое одеяло. В спальне стоял полумрак, сверху над большой кроватью горел светильник, но его света было явно недостаточно, чтобы рассмотреть углы комнаты.
Антонина Николаевна явилась в прозрачном халате, под ним Евгений разглядел короткую ночнушку. Сердце забилось, предвосхищая неспокойную ночь. Но перед тем как приземлиться рядом с Евгением, Антонина Николаевна все же предложила: «Может, я лягу в другой комнате?», Евгений категорично покачал головой и выключил свет.
Она распахнула халат и нырнула под одеяло. Сперва они не решались прикоснуться друг к другу, понимая, что это будет новой главой в их отношениях. Когда тело сквозь легкую ткань шелка почувствовало первый укол, она без доли притворства вскрикнула: «На тебе ничего нет?». Это было сигналом к действию, и Евгений уже без всякого стеснения обнял ее и не отпускал. Ночная рубашка, под которой не было белья, не мешала принимать ласки. Она вздыхала и постепенно сама начала отвечать на ласки.
Евгений вошел, он полетел вниз по пропасти в надежде на скорое дно. Антонина Николаевна лежала с закрытыми глазами и еле сдерживала вопли, взамен она издавала тяжелое сопение, когда Евгений участил амплитуду и частоту движений, оно плавно перешло в легкое хрипение.
Ей хотелось кричать, завопить, но, прокусывая губы, она держалась, всему виной был стыд, который пронзил ее тело, как и безудержная похоть. В ее движениях присутствовала неловкость, неуклюжесть, как будто это первое ее соитие в жизни. Оно было первым за последние пять лет. Она испытала оргазм, Евгений распознал знакомый ему сигнал, благодаря учащенной хрипоте, наконец, смог расслабиться и сам, когда удостоверился, что Антонина Николаевна получила свою порцию удовольствия сполна, ради чего он и сдерживался.
Евгений включил светильник, комната озарилась желтым светом, он увидел лежащую ничком Антонину Николаевну. Она поспешила опустить задранный кверху край ночнушки.
– Как вы, Антонина Николаевна? – Евгений не изменял себе.
– Называй меня по имени и на «ты»! – ответила она.
Ничто так не уравнивает служебное положение, как секс.
Евгений предложил совместный поход в ванну. Предложение обескуражило хозяйку, но, немного подумав, она все же согласилась. В отличие от оголенного Евгения, Антонина Николаевна вошла в ванную комнату в розовом шелковом халате.
Она отказалась погружаться в джакузи, но с охотой наблюдала за интимными частями тела коллеги, который был младше ее на двадцать лет. Когда он в ответ ловил ее взгляд, она отворачивалась, уводила его, притворяясь, что ей безразличны мужские достоинства молодого партнера.
Немного пролежав под струей воды, он, сославшись на холодные края мраморного джакузи, предложил вернуться в теплую постель.
Когда похотливое вожделение вернулось к нему, он без раздумий, плашмя упал на Антонину Николаевну в поисках удовлетворения. В голове полностью отсутствовали фантазии, то же самое он испытал, когда делил ложе с дальней родственницей Тамарой. Он наслаждался взаимными прикосновениями, полуобморочным взглядом хозяйки, пыхтящей под ним. Он унижал ее как руководителя, лишил звания, но сожалел только об одном, что не предался грехопадению с нею раньше, лет пять-десять тому назад. И дело не в свежести ее тела, а в том, что он сам, Евгений Романов был моложе тогда… Стоп! Опять фантазии! Он вернулся…
В этот раз Антонина Николаевна более экспрессивно выразила окончание полового акта, издав непродолжительный вопль. Но это было не последней метаморфозой. Ее глаза сверкали кошачьим блеском в полумраке – светил ночник на противоположной стене. Когда она встала и включила люстру, перед ним предстала другая женщина. С лица исчезли редкие морщины, подступавшие островки седины, не поддавшиеся рукам парикмахера, разом отступили, а от тела отдавало усталой вальяжностью. В ней снова проснулась женщина.
Когда утром Евгений собирался домой, он стал свидетелем мизансцены. Антонина Николаевна, стоя перед зеркалом в гардеробной, примеряла легкое ситцевое платье из прошлой жизни. Рассматривая себя в зеркале и не замечая сзади Евгения, она подправила его, легким и быстрым прикосновением руки расправила собранные складки на правой ягодице. Движения по-девичьи были наивны, открыты и откровенны. Платье явно не ко времени года сидело соответственно и ярко. Перед Евгением стояла несовершеннолетняя девочка, так и не успевшая до конца раскусить запретный плод, но уже безвозвратно запертая в тело пятидесятилетней женщины.
Глава сорок третья
Приехав домой, Евгений первым делом открыл почтовый ящик, он проверял его один раз в конце месяца, когда приходили квитанции на оплату городского телефона и коммунальных платежей. В ящике его поджидал сюрприз, с кипой квитанций и рекламных буклетов он вытащил конверт с диском. Повертев в руке диск и строя догадки, он мигом поднялся по лестнице на свой этаж. Скинув на ходу обувь и куртку, он включил настольный компьютер, ему казалось, что аппарат назло загружался очень долго. Наконец ему удалось открыть диск. Он запустил единственный аудиофайл на нем.
…Пауза, затем чей-то голос неуверенно произносит:
– Но как быть в таких случаях, если болезнь прогрессирует? Есть ли выход, если да, то какой? Или все безнадежно? – Евгений сразу узнал голос, это был голос Баумистрова-старшего.
– Болезнь неизлечима, возможны периоды, когда она ремиссирует, и больной погружается на неопределенный срок в мнимую оболочку благополучия, – этот голос был незнаком для Евгения.
– Александр Сергеевич, как я понял, у моей жены нет шансов на спасение?
Пауза.
– Но нельзя быть столь категоричным…
– Я конкретный человек и жду от окружающих того же, но она попала в клинику третий раз, ей становится все хуже и хуже, дома невыносимо, у меня сын, который боится оставаться с ней наедине.
– Но мы постараемся помочь, думаю, что выправим ситуацию.
– Я это слышу от вас в очередной раз, но болезнь прогрессирует. Нельзя ли поместить ее в дом для душевнобольных на постоянное жительство? – спросил Баумистров.
Пауза.
– Это то же, что умертвить ее, в период ремиссии ее придется забрать домой, так захочет она сама, я думаю.
Силой удерживать здесь ее невозможно.
– Получается, когда женщина ходит под себя, а потом рисует на стенах своими же испражнениями, это для вас норма? И не повод для кардинального решения вопроса?
Пауза.
– Я не знаю, что вы имеете в виду…
– Я имею в виду, что, может, стоит применить альтернативный вариант? – голос Баумистрова звучал все тверже и настойчивей.
– Не понял?
– Как насчет эвтаназии?
– Что?
Пауза.
– Не стройте из себя ангела! Этот метод практикуется в цивилизованной Европе с середины восьмидесятых годов.
– Но там она производится по добровольной просьбе больного, что совсем иной случай. – Пауза. – Да и моральные принципы не позволяют мне совершить это…
– Доктор, оглянитесь, какие принципы, мы потеряли страну, сейчас в цене один принцип – принцип денег. – Пауза. – И не я это придумал, просто лично мне удалось приспособиться под меняющийся мир.
– Человеческая жизнь не должна мериться деньгами, это неправильно.
– Но человеческие блага никто не отменял, так ведь, доктор? Разве вам, человеку в возрасте, никогда не хотелось иметь хороший дом за городом?
– Ха-ха-ха! А вы попали в точку, мне и вправду всегда хотелось иметь собственный дом за городом, провести в нем остаток жизни.
– Вот видите, комфорт никто не отменял, если мы с вами договоримся, у вас будет собственный дом, если пожелаете, даже на берегу моря.
– Зачем моря?! Мне бы было достаточно просто иметь хороший дом…
Запись прервалась, что было потом, договорился ли душегуб Баумистров с доктором, было неизвестно. После повторного прослушивания и учитывая предположения близких родственников, выводы напрашивались сами собой. Александр Сергеевич, он же Колкин, лечащий врач Рубинштейн Веры Давидовны. И как вспомнил Евгений, когда он пробивал место жительства Колкина, в поисковой системе базы данных вылез адрес загородного поселка. Значит, он все-таки подписался на дом за городом?
Теперь Евгений просто обязан был навестить его. Но что это даст, он сознается в убийстве первой жены Баумистровой? Вряд ли! Мало того, поездка может вызвать интерес как Баумистрова, так и того же Житомирского, который пригрозил ему санкциями. А это может закончиться увольнением. Поэтому сейчас ему никак нельзя наведываться к врачу. Может, осторожно поинтересоваться у Станиславского, что за фрукт этот Колкин? Нет! Станиславский открыто поддерживает Воинова, верит в его невиновность, да и другу детства Житомирскому может настучать.
На домашнем компьютере отсутствовала информационная база данных, а служебный ноутбук он сдал на временное хранение Вадиму Мурычеву. Поэтому Евгению пришлось сделать пару звонков коллегам, чтобы они выяснили, с какого времени Колкин проживает за городом. С 1996 года, был их ответ. Евгений уже не сомневался, что дом он купил или построил на деньги Баумистрова-старшего.
Но кто подложил диск? Есть кто-то, кому преследование и неприятности Баумистрова были выгодны. Но кто? С точки зрения правосудия, диалог на диске не таит реальной угрозы для Баумистрова, да и предложение убить беспомощную женщину еще не значит, что именно по заказу мужа в итоге и умертвили Веру Рубинштейн. Эту запись необходимо подкрепить рядом доказательств, таких, как свидетельские показания, эксгумация трупа Веры Давидовны, чтобы еще раз прояснить причину смерти, – по официальной версии она же умерла от инфаркта.
Евгений на следующий день после разговора с Аллой Рубинштейн, сестрой покойной выяснил, что эксгумировать нечего, тело Веры Давидовны было сожжено в крематории Москвы, а прах перевезен в родной город. Но перед тем он совершил почти кругосветное путешествие. Первоначально Павел Сергеевич горел желанием захоронить останки жены на кладбище в Иерусалиме, в Кедронской долине, где место-могила стоит один миллион долларов, но ему не дали разрешения по религиозным соображениям, так как кремация у евреев запрещена. Ничего не оставалось, как вернуться с исторической родины покойной жены обратно в Россию. Факт кремации лишний раз подогрел подозрения Евгения, что Баумистров повинен в смерти первой жены, но это было только подозрением, ведь доказательная база отсутствовала.
С новыми фактами расследования он хотел в первую очередь ознакомить Агера Агишевича, но тот вместе с женой уехал на новогодние каникулы к дочери в Италию. Наступления Нового года Евгений не чувствовал, праздничное настроение полностью отсутствовало, подтверждением тому было то, что он убедил Вовчика в последний день года, тридцать первого декабря, проехать вместе с ним в ОВД Советского района города.
Евгений, расположившись в кабинете начальника убойного отдела ОВД, предупредил его, что они с Вовчиком присутствуют у них не в рамках официального расследования, разговор носит конфиденциальный характер и не принесет юридических последствий ни одной из сторон.
Евгений не лукавил и изрядно распинался перед сидящим за столом исполином, начальником отдела. Это был грузный мужчина с мрачным лицом. Выслушав версию произошедшего в день убийства Екатерины Баумистровой и о паре зафиксированных звонков на городской номер убойного отдела ОВД, исполин по фамилии Крутой тяжело вздохнул, помотал головой и тихо сиплым голосом произнес:
– Нет, здесь навряд ли кто-то замешан в деле Баумистровой, а звонивший не обязательно должен работать у нас, так что ничем помочь не могу.
Он был единственный из оперов, с кем Евгений практически не общался, даже по служебной необходимости он старался иметь контакты с подчиненными Крутого, нежели с ним. Все дело в чрезмерной закрытости и нелюдимости Крутого, поэтому Евгений взял с собой Вовчика, но оказалось, что коллеги тоже друг друга особо не жаловали. Вовчик за весь разговор не проронил ни слова, кроме дежурных слов приветствия. Когда они вышли из полицейского отдела, Евгений, несмотря на неудачный визит, почувствовал облегчение. Суровый опер окутывал сумраком все в округе, настолько он был тяжелым человеком.
Перед тем как сесть в свою машину, Вовчик полушутливым тоном бросил предложение:
– Жень, может, тебе все забыть и прекратить собственное расследование, а диск продать за хорошие деньги Баумистрову? – Вовчик улыбнулся и, не дожидаясь ответа, завел автомобиль и уехал.
– Может, так и надо поступить, потом купить дом где-нибудь за городом или лучше – на море, – пробурчал под нос Евгений.
Чтобы выяснить тайну звонков Баумистровой в день убийства оставался единственный выход – поговорить с Жанной, но и она на новогодние каникулы уехала на отдых в одну из европейских стран. Он не знал, кто ей составил компанию для поездки, хотя интуиция подсказывала, что это был мужчина. Что немного задевало его самолюбие.
Глава сорок четвертая
В период новогодних каникул Евгений навестил Воинова, в честь праздника привез ему подарок – фруктовый набор. Воинов не удивился. Поблагодарив, он тут же вызвал охрану и передал пакет надзирателю-санитару.
– Угощайтесь, это для вас!
Надзиратель без промедления забрал весь пакет фруктов. Евгению Воинов объяснил свой поступок нелюбовью к фруктам.
– Хороший способ подкупить охрану, – ответил Евгений.
На ответ Евгения Воинов улыбнулся, сегодня он выглядел лучше, чем в последнюю их встречу, был бодр, глаза блестели. Его воодушевил приезд Евгения. Евгений расположился на табуретке, положив ногу на ногу.
Как и происходило в последнее время, их диалог начался с любопытствующих вопросов Евгения, который в очередной раз безуспешно пытался выудить у пока еще подследственного имя заказчика преступления, поставив под сомнение все гарантии Воинова.
– Не терпится спросить, когда все же мы подведем черту моей исповеди, пока не вижу и намека, что указывал бы на твоих сообщников.
– Все зависит от вас, как вы созреете.
– Опять одни аллегории. Ты меня водишь за нос?
– Нет! Я, как и обещал на одной из последних встреч с вами, укажу вам путь на имя заказчика убийства Екатерины Баумистровой.
– Последняя встреча? Куда ты от меня денешься? Нет, стой, получается, что нашим с тобой разговорам не будет конца?
– У каждой истории есть свой конец.
– Произнеси имя заказчика и дело с концом!
– Благодаря нашим откровенным беседам разгадка тайны сама найдет вас. Одним словом, вы сами догадаетесь…
– Павел Баумистров? Или ты вообще ничего не знаешь, а просто морочишь мне голову в роли подставной наживы?
Воинов молчал, в ответ на каждый вопрос он лишь бросал легкую улыбку.
– А может, за убийствами стоит сын Баумистрова Игорь, ведь он ненавидел свою мачеху? Хотя, не думаю, что этот наркоман мог проделать столь неоднозначную работу. К тому же педераст…
– Откуда столько ненависти? Можно подумать, что во всех ваших неудачах виновны люди с нетрадиционной ориентацией.
– Ладно, мне пора, приготовь к следующему разу мой заслуженный приз, – Евгений встал со стула.
Воинов остановил его:
– Напоследок хочу рассказать одну историю, надеюсь, что она произведет на вас впечатление, хотя вам чуждо чувство изгоев. Но все же мне хочется достучаться до вас.
– У тебя пять минут, – категорично ответил Евгений.
– Нельзя сказать, что мой рассказ на отвлеченную тему, но мне хочется, чтобы вы его выслушали.
– Время уже пошло! – самодовольным тоном отреагировал Евгений.
– В нашем городе в девяностые годы проживал местный общественный деятель Ринат Баимов, так вот, в далеком 1992 году он с женой ездил в Казань на встречу с великим балетмейстером Рудольфом Нуриевым. Его рассказ об этом был такой.
…Стоял теплый майский вечер, машина шла по трассе как новенькая, хотя ей было уже шестнадцать лет. Но это был «Мерседес»! Один из первых в регионе. Рядом сидела моя жена Лилия (имя изменено), она всю дорогу говорила: «Я так боюсь! Он величина! У нас ничего не получится!». Мне, тридцатилетнему парню, казалось, что в жизни нет ничего нереального, устав успокаивать жену, я терпеливо молчал и снисходительно улыбался.
Да, мы ехали на встречу с человеком, которого знал весь мир, его талант почитали повсюду, ему поклонялись многие, в том числе и сильные мира сего. Впрочем, он сам их не почитал и всячески старался избегать общения с облеченными властью. Звали этого человека Рудольф Нуриев. Балетмейстер и не подозревал, что к нему с его родины едут люди, о которых он никогда не слышал и не знал.
До Казани мы доехали за четыре часа. Именно в Казанской консерватории балетмейстер наметил дать мастер-класс. Об этом стало известно от старого знакомого – местного деятеля культуры. Правда, лично у него наша затея вызвала скепсис.
«Человек сложный, неадекватный, как и все великие», – предупредил он нас.
Моя жена – профессиональный музыкант, она в течение двух лет кропотливого труда написала музыку к опере «Ходжа Насредцин». У людей, причастных к театральному искусству, есть четкое понимание того, что создание опуса – это только первоначальный этап, самое главное и трудное, чтобы произведение дошло до людей, реализовалось в материале, в нашем случае – через постановку в театре.
Чувствуя, что труд супруги не находит поддержки у режиссеров местных театров, как и у чопорных чинуш от культуры, я решился на авантюру. Однажды заявил ей, что нам поможет сам Рудольф Нуриев, на что получил от нее ответ: «Ты спятил!». Может, и спятил, но я верил в талант супруги и считал – надо использовать любую возможность, какой бы фантастической она ни была. Да и от соблазна воочию лицезреть великого мастера и человека, ставшего визитной карточкой нашего города, отказаться было трудно. Он приехал в Казань всего лишь на три дня.
Чтобы попасть к нему, я использовал свои личные связи в Казани, напрямую обратился к президенту Татарии Минтимеру Шаймиеву с просьбой о встрече с живой легендой. Через пятнадцать минут после звонка в правительственную администрацию мне перезвонили и сказали, что я могу прийти в приемную Шаймиева. Два часа татарский президент, как следователь на допросе, засыпал меня вопросами. Его интересовали дела в братской республике: от культуры до политики. Сполна помучив меня, он позвал своего помощника и наказал ему представить меня балетмейстеру.
Не помню, как переступил порог консерватории, голова была занята, если выразиться научно, построением речевой модели убеждения.
По своей наивности я думал, что Нуриев сидит в одном из кабинетов консерватории и, чтобы попасть к нему, необходимо, как полагается в таких случаях, провести в приемной достаточное количество времени или вовсе записаться на прием задолго до встречи. Но, как оказалось потом, я сильно заблуждался.
– Рудольф Хаметович, я хочу представить вам комсомольского лидера из вашего родного города, его зовут Ринат Баимов, – сказал чиновник и тут же удалился прочь.
Передо мною, возле окна коридора консерватории, слегка прислонившись к отопительной батарее, стоял его величество Рудольф Нуриев. Балетмейстер был среднего роста, суховат, облачен в короткое черное драповое пальто, спортивную вязаную шапочку того же цвета и увлеченно читал книгу. Он не обращал внимания ни на студентов консерватории, проходивших мимо, ни на чиновников, трепетавших перед ним, проигнорировал он и меня. Но в нем отсутствовала и нарочитая надменность. Он не поднял глаз, когда я притворно кашлянул. Пауза затянулась. Я нервничал и никак не мог подобрать нужных слов. Посмотрел по сторонам, из-за угла в дальней части коридора торчала голова чиновника, который меня представил. Я вспомнил о своей жене и том, ради чего мы приехали. Все замерли в ожидании – что будет дальше? Что это за человек, который игнорирует даже всесильных чиновников?
Спасение пришло неожиданно. Я увидел, что маэстро читает сборник стихов французского писателя Шарля Бодлера, под названием «Цветы зла». Мало того, я смог прочесть на развернутой странице название самого произведения – «Альбатрос». Позже подумал, что это обстоятельство могло меня и не спасти, если маэстро читал бы книгу на французском языке, а не в переводе.
– Читать Бодлера интереснее, чем разговаривать с незнакомым человеком? – без доли иронии и сарказма спросил я.
– А что, в комсомоле вместо уставов теперь увлекаются Бодлером? – ответил он и впервые поднял на меня взгляд.
– Я не комсомольский лидер и никогда им не был.
В моих словах не было лукавства, просто в восьмидесятые годы я действительно возглавлял молодежное национальное движение, но оно никоим образом не было связано с комсомолом.
– Но вас так представили, – продолжал давить он.
– Но вас тоже представляют по-разному, но это не значит, что вы такой, – решился я на легкую агрессию, впрочем, и эта фраза была лишена иронии.
После моих слов балетмейстер неожиданно захлопнул книгу, встал в полный рост, ринулся в сторону коридора, откуда, как подросток из-за угла продолжал наблюдать за мной и моим собеседником чиновник. Моя последняя фраза пришлась ему не по душе, пойти за ним я уже не решился. Моя затея, в которую я верил с самого начала, рухнула в одночасье.
– Вы идете? – произнес Нуриев, повернувшись ко мне лицом.
– Меня никто не приглашал!
– Я вас приглашаю, пойдемте! – со снисхождением произнес мэтр.
Я послушно пошел за ним. Маэстро, шагая вдоль первого ряда зрительских кресел концертного зала, пальцем указал на место, куда я мог сесть. Он снял пальто, перед моими глазами запестрил яркий подклад, откинул спортивную шапочку. Вместо нее он надел цветастую беретку и целеустремленно поднялся на сцену. Хотя это была только репетиция, а не полноценный спектакль, зал вспыхнул аплодисментами. Улыбнувшись в ответ зрителям, Нуриев подошел к дирижерскому пульту. Он не стал брать долгой паузы, как только воцарилась тишина, начал дирижировать.
По первым нотам я уловил столь знакомую музыку из балета «Щелкунчик» великого композитора Петра Чайковского. (Сама постановка балета «Щелкунчик», под началом Рудольфа Нуриева, прошла в Татарском театре оперы и балета, а в консерватории проходила только репетиция). Не в обиду будет сказано в адрес композитора-гения, но музыка на тот момент служила для меня только неким фоном, я не акцентировался на ней, хотя и сам профессиональный музыкант. Все внимание было приковано к балетмейстеру, который к моему удивлению неплохо справлялся с функцией дирижера. Оркестр был сосредоточен и следовал в такт за каждым мановением дирижерской палочки. Все работало как единое целое, слаженно, складно, в унисон…
Да, возможно, мир приобрел гениального танцора, но потерял не менее талантливого музыканта. Музыка прекратила играть так же внезапно, как и началась, последний аккорд был не менее торжественным, чем первый. Сорвав очередные аплодисменты, Нуриев сошел со сцены. Я заметил одну особенность – лишний раз к нему никто не подходил.
Люди боялись его: чиновники, потому что он не преклонялся перед ними, для музыкантов и других деятелей культуры балетмейстер был слишком талантлив, в их понимании он был богом, выше которого уже ничего и никого не существовало.
Он не забыл меня и подсел рядом. Мы разговорились, за считанные минуты из эксцентричного человека он превратился в живого и доброжелательного собеседника. Видно, он проникся тем, что я его земляк. Его интересовало все, от уклада жизни людей в родном городе до архитектурного состояния театра оперы и балета, где он когда-то делал первые шаги на балетном поприще. Удивило, что он, будучи всемирно известным и знаменитым, был в курсе всех творений национальных певцов, художников, композиторов, поэтов из далекого и одновременно близкого для него города.
В интересной беседе незаметно пролетел час времени, после чего он неожиданно соскочил с места. Я подумал, что время аудиенции закончилось, и хотел рассказать о причинах визита в Казань. Но Нуриев не ушел, он стал туда-сюда семенить вдоль ряда кресел, заложив руки за спину. Рядом со мной сидела девочка лет семи-восьми. Заметив девочку, он обратился к ней:
– Ты откуда?
– Я здесь учусь.
– Хорошо учишься?
– Я очень стараюсь, – спокойно произнесла она.
Со стороны этот диалог больше походил на разговор внучки и деда.
В следующее мгновение я в очередной раз убедился в неординарности своего собеседника. Вот уж эти великие! Мэтр вытащил из лежавшего рядом пальто неприметную на первый взгляд стеклянную безделушку в форме звезды, в центре сияла его фотография. Недолго думая, он повесил ее себе на грудь и с пафосом заявил девочке, хотя мне показалось, что все, что он говорил ей, в первую очередь звучало для моих ушей: «Моя страна не оценила меня, но я сам себя оценил! И подарил себе медаль! Я не просто Рудольф Нуриев, я великий и выдающийся!».
Потом он подарил девочке эту звезду и сделал ряд избитых напутствий, которые можно выразить одной фразой: «Учись хорошо и старайся». Получив из рук мэтра подарок, она убежала из зала.
Пришел мой черед, он прямо спросил, какой вопрос привел меня к нему. Я рассказал, какая у меня талантливая жена (которая на тот момент сидела в зале консерватории на последнем ряду, так и не решаясь подойти к нам), какую восхитительную музыку она написала…
– А вы кто, продюсер? – перебил он меня.
– Нет. Но вы поставите балет? – в лоб спросил я.
– Вот так взял и поставил! – с иронией ответил мэтр и грустно добавил: – Я давно не работал в России…
Наступила пауза, я попытался заговорить и рассказать о герое оперы, но был одернут: «Я знаю про похождения Насредцина». В этот момент я впервые отчетливо рассмотрел его глаза: они отдавали детской наивностью, удивительным образом сочетая печаль и любопытство. Мастер продолжал задумчиво молчать, через какое-то время тихо выговорил:
– Подождите меня на улице.
Прошло не менее двух часов, Нуриев все не выходил. Мы с Лилией сидели в машине, неподалеку от главного входа в консерваторию, из-за долгого отсутствия мэтра немного нервничали. Но он вышел, как и обещал, напомнив нам короля, уверенной походкой идущего из собственного замка. За ним в полушаге шел его помощник. Это был мулат лет двадцати пяти. Они направились в нашу сторону. Я открыл переднюю дверь, мэтр сел в машину и категорично предупредил: «У вас три минуты, если не понравится – я уйду».
Я включил в автомобиле магнитолу, заиграла сюита, через несколько минут я потянулся рукой к кассетнику, но мэтр одернул меня: «Не выключайте». Он прослушал произведение полностью, за все это время не проронив ни слова. И когда закончилась запись, повернулся к Лилии и сказал: «Талантливо, очень талантливо, может, и гениально».
Лилия была в смятении, она никак не ожидала услышать в свой адрес от гения столь высокой оценки, чуть придя в себя, тихо проронила: «Спасибо!».
Когда маэстро прослушал сюиту повторно, он произнес:
– В общем, я помогу вам поставить балет! Даже если умру!
Мы не придали последним словам особого значения. Ведь на тот момент о его смертельной болезни мало кто знал. Он подозвал помощника, нас попросил оставить ему наши координаты. Помощник, несмотря на внешность туземца, неплохо говорил по-русски. После они уехали.
В январе 1993 года по всем информационным каналам сообщили, что великий мэтр умер. Больше всех переживала Лилия, она не находила себе места. Она горевала и по человеку Рудольфу Нуриеву, и по несбывшимся планам. В итоге все закончилось, так и не начавшись, нам казалось, что о постановке балета надо забыть навсегда.
Но на то они и великие, что уходят от нас по-иному. Через несколько месяцев после его смерти нам позвонили из Санкт-Петербурга. На том конце провода звучал интеллигентный мужской голос. Он говорил от имени Нуриева, поначалу меня одолевали сомнения, думал, что это розыгрыш, даже возникло желание повесить трубку. Но в ходе разговора сомнения улетучились, нам действительно звонили от имени покойного Рудольфа Нуриева, завещавшего перед смертью своим душеприказчикам выполнить данное им в Казани слово. Через какое-то время в театре оперы и балета, там, откуда на подмостки мировых театров вышел великий балетмейстер, при полном зале прошла постановка балета «Ходжа Ыасреддин» на музыку моей супруги Лилии. Состоялось грандиозное шоу с участием солистов Большого и Мариинского театров.
С тех пор прошло уже много времени, но до сих пор одолевает печаль, что великий маэстро так и не успел по-настоящему вернуться на родину. Каждый раз, когда за столом в кругу друзей заходит речь об искусстве, всегда звучит такой тост:
– За настоящего мужика, за Нуриева! Люди разное говорят об этом человеке – что он голубой, гомосексуалист, нетрадиционной ориентации, но одно можно сказать точно, что мэтр – настоящий мужик, ведь не каждому дано сдержать слово, причем, если ты уже успел безвозвратно уйти…
– Ну, как вам история? – спросил Воинов.