Ангелы-хранители Кунц Дин
К крайнему удивлению Трэвиса и Норы, Эйнштейн прекрасно проводил время, резвясь с Джеком. Они гонялись друг за другом вокруг трейлеров, покусывали друг друга, сплетались клубком, катались по земле, вскакивали и снова гонялись друг за другом. Фрэнк Джордан кидал им красный резиновый мячик, собаки наперегонки бежали за ним, причем каждый хотел стать чемпионом среди ретриверов. Собаки придумали еще одну игру: отнимали друг у друга мячик и старались как можно дольше не отдавать. Трэвис удивлялся, как у собак хватало сил: лично он утомился, даже пока наблюдал за ними.
Эйнштейн, несомненно, был самым умным псом в мире, самым умным псом в истории человечества, феноменом, чудом, понятливым, как человек, и тем не менее он оставался собакой. Трэвис нередко забывал об этом немаловажном факте и каждый раз умилялся, когда Эйнштейн ему об этом напоминал.
Уже позже, тихой, ясной ночью, какие бывают только в пустыне, Трэвис с Норой, поужинав с Джорданами жаренными на гриле гамбургерами, кукурузой на углях и опрокинув пару пива, попрощались с приезжими из Солт-Лейк-Сити, а Эйнштейн, похоже, попрощался с Джеком. Уже в трейлере Трэвис погладил Эйнштейна по голове и сказал:
– Это было очень мило с твоей стороны.
Ретривер стоял, наклонив голову, и внимательно смотрел на Трэвиса, будто собирался спросить, какого черта тот имел в виду.
– Ты знаешь, о чем я, мохнатая морда.
– Я тоже знаю. – Присоединившаяся к ним Нора обняла собаку. – Когда вы играли с Джеком, ты мог при желании запросто его обставить, но все же дал ему возможность хотя бы иногда выигрывать. Разве нет?
Эйнштейн тяжело задышал и довольно ухмыльнулся.
Они пропустили по последнему стаканчику, и Нора ушла в спальню, а Трэвис устроился на диване-кровати в гостиной. Поначалу у Трэвиса была мысль лечь вместе с Норой, и, скорее всего, Нора пустила бы его в свою постель. Ведь как-никак меньше чем через четыре дня они все равно поженятся. И видит бог, Трэвис страстно желал эту женщину. И хотя Нору, безусловно, одолевали кое-какие свойственные девственницам страхи, она тоже хотела Трэвиса, он в этом ничуть не сомневался. С каждым днем их прикосновения становились все интимнее, а поцелуи – все более страстными, так что воздух вокруг них был буквально заряжен эротической энергией. Но почему бы не сделать все как положено, тем более что заветный день был уже совсем близко? Почему бы не взойти на брачное ложе девственниками: ей – непорочной девственницей, а ему – девственником для нее?
В ту ночь Трэвису приснилось, будто Нора с Эйнштейном заблудились на безлюдных окраинах пустыни Мохаве. Во сне у него, у Трэвиса, по какой-то непонятной причине отказали ноги и ему пришлось передвигаться ползком, мучительно медленно, что было очень плохо, поскольку, где бы они ни находились, на них в любую секунду могло напасть… нечто…
Воскресенье, понедельник и вторник в Лас-Вегасе они готовились к церемонии бракосочетания и смотрели, как Эйнштейн резвится с другими собаками в кемпинге. Они даже съездили на экскурсии на гору Чарльстон и озеро Мид. По вечерам они, оставив Эйнштейна с его книжками, ходили на шоу. Бросая Эйнштейна, Трэвис чувствовал себя предателем, однако пес всячески давал понять, что им нет нужды оставаться с ним в трейлере исключительно потому, что скудоумная и зашоренная администрация лучших отелей Лас-Вегаса отказывается пускать в свои казино и театральные залы хорошо воспитанных гениальных собак.
В среду утром Трэвис надел смокинг, а Нора – простое белое платье до середины икры, со скромным кружевом на манжетах и вороте. В часовню они отправились на пикапе, Эйнштейн сидел между ними; трейлер они оставили в кемпинге.
Межконфессиональная коммерческая часовня, с ее романтическим, торжественным и одновременно вульгарным дизайном, оказалась самым забавным местом, которое когда-либо видел Трэвис. Нора, в свою очередь, нашла убранство часовни веселеньким, и, войдя внутрь, оба уже с трудом сдерживали смех. Часовня – одноэтажное здание с бледно-розовой штукатуркой и белыми дверями – была зажата между искрящимися неоном, сверкающими многоэтажными отелями в южной части бульвара Лас-Вегас-Стрип. Над дверями медная табличка с надписью: «И пойдете вы попарно…» На ярких витражах изображены не религиозные сюжеты, а сцены из самых знаменитых любовных историй, включая «Ромео и Джульетту», «Абеляра и Элоизу», «Окассена и Николетту», «Унесенных ветром», «Касабланку» и, что самое невероятное, «Я люблю Люси» и «Оззи и Харриет».
Как ни странно, подобная квинтэссенция пошлости никак не повлияла на приподнятое настроение новобрачных. Ничто не могло испортить сегодняшний день. И они будут бережно хранить в памяти эту ужасную часовню, по прошествии многих лет вспоминая каждую аляповатую деталь, вспоминая с любовью, потому что это была их часовня и это был их день, а значит, и часовня, при всей ее нелепости, была тоже особенной.
Собак обычно сюда не пускали, но Трэвис заранее щедро одарил персонал, с тем чтобы Эйнштейна не только пустили внутрь, но и приветствовали как любого другого гостя.
Священник, преподобный Дэн Дюпри – пожалуйста, зовите меня просто преподобным Дэном, – цветущего вида малый с внушительным животом, улыбчивый и доброжелательный, скорее смахивал на продавца подержанных машин. С двух сторон от преподобного Дэна стояли две платные свидетельницы – его сестра и жена, – в честь особого случая нарядившиеся в яркие летние платья.
Трэвис занял свое место в передней части часовни.
Женщина-органист заиграла «Свадебный марш» Мендельсона.
Нора выразила горячее желание не сразу начать церемонию у алтаря, а сперва пройти по проходу, в конце которого ее будет ждать Трэвис. Более того, ей хотелось, чтобы ее, как других невест, передали с рук на руки жениху. Конечно, эту почетную обязанность должен был выполнить отец, однако у Норы не было отца. У нее вообще не имелось под рукой подходящего кандидата на эту роль, и в первый момент она решила, что, похоже, ей придется идти по проходу одной или взять посаженым отцом незнакомца. Но когда они ехали в пикапе в часовню, Нора вдруг вспомнила об Эйнштейне и решила, что на всем белом свете не найдется более подходящего кандидата провести ее по проходу, чем эта собака.
И вот теперь, когда заиграла органная музыка, Нора появилась из заднего нефа в сопровождении собаки. Эйнштейн отлично понимал оказанную ему огромную честь, а потому выступал очень гордо, с высоко поднятой головой, стараясь идти в ногу с Норой.
Никого, похоже, нимало не взволновало и даже не удивило, что невесту передает жениху собака. Как-никак это ведь был Лас-Вегас.
– Одна из самых красивых невест, которых я когда-либо видела, – шепнула Трэвису супруга преподобного Дэна, и он почувствовал, что она говорит от чистого сердца и обычно не разбрасывается подобными комплиментами.
То и дело мигала вспышка фотографа, но Трэвис был настолько увлечен видом идущей к нему Норы, что уже ни на что другое не обращал внимания.
Розы и гвоздики в вазах наполняли маленький неф упоительным ароматом, мягко мерцали сотни свечей в стеклянных сосудах и медных подсвечниках. Трэвис не сводил глаз с Норы, уже не замечая вульгарного убранства часовни. Его любовь стала тем архитектором, что полностью переделал пошлую реальность часовни, преобразовав ее в самый грандиозный собор в мире.
Церемония была короткой и, как ни странно, весьма достойной. Нора с Трэвисом обменялись сперва клятвами, затем – кольцами. В глазах Норы стояли слезы, в которых отражалось пламя свечей, и Трэвис на секунду удивился, почему ее слезы затуманивают его взгляд, и только потом понял, что он и сам вот-вот заплачет. Драматическое крещендо органа сопровождало их первый поцелуй в качестве мужа и жены – самый сладкий поцелуй в жизни Трэвиса.
Преподобный Дэн открыл бутылку «Дом Периньона» и, по указанию Трэвиса, налил всем по бокалу, включая органистку. Для Эйнштейна нашли блюдце. И ретривер, с довольным причмокиванием лакавший шампанское, радостно поддержал тост за жизнь, за счастье и за вечную любовь.
Эйнштейн провел день за книгами в передней части трейлера.
Трэвис с Норой провели день в дальнем конце трейлера, в постели.
Закрыв за собой дверь спальни, Трэвис поставил вторую бутылку «Дом Периньона» в ведерко со льдом и загрузил CD-проигрыватель дисками с четырьмя альбомами расслабляющей фортепианной музыки в исполнении Джорджа Уинстона.
Нора опустила жалюзи на единственном окне и включила маленькую лампу с абажуром из золотистой ткани. Мягкий янтарный свет, заливший комнату, сразу создал романтическую атмосферу.
Какое-то время они просто лежали в постели: разговаривали, смеялись и целовались, но постепенно разговоров становилось все меньше, а поцелуев все больше.
Мало-помалу, очень осторожно, Трэвис раздел Нору. Он еще никогда не видел ее обнаженной, и она оказалась даже более обворожительной и прекрасно сложенной, чем он себе представлял. Стройная шея, красиво очерченные плечи, полная грудь, впалый живот, изящные бедра, пикантные круглые ягодицы, длинные гладкие ноги – каждый изгиб, каждая впадинка, каждая складочка этого великолепного тела возбуждала Трэвиса и одновременно переполняла его неимоверной нежностью.
Раздевшись, Трэвис начал терпеливо и осторожно обучать Нору искусству любви. Сгорая от желания доставить ей удовольствие и в то же время отдавая себе отчет, что все это ей в новинку, Трэвис показал Норе – здесь не обошлось и без упоительного поддразнивания, – какую невероятную гамму ощущений могут доставить его язык, пальцы и мужское естество.
Трэвис ожидал, что Нора будет сомневаться, смущаться и даже бояться, поскольку первые тридцать лет жизни не могли подготовить ее к такой степени интимности, но не обнаружил у Норы даже намека на фригидность. Она демонстрировала живую готовность участвовать во всех любовных играх, что могли доставить удовольствие Трэвису или им обоим. Он наслаждался ее едва слышными вскрикиваниями и задыхающимся шепотом удовольствия. Нора стонала и содрогалась в экстазе, тем самым все больше возбуждая Трэвиса, который достиг такого, почти болезненного, сексуального напряжения, какого ему прежде еще не доводилось испытывать.
И когда наконец его теплое семя расцвело внутри Норы, Трэвис, зарывшись лицом ей в шею, повторял ее имя, признавался в любви снова и снова, и момент освобождения длился так долго, что ему показалось, будто время остановилось и он откупорил волшебный сосуд, который никогда не иссякнет.
Когда супружеский долг был исполнен, они не разомкнули объятий, понимая друг друга без слов. Какое-то время они просто молча слушали музыку, но в конце концов заговорили о своих чувствах – как в физическом плане, так и в эмоциональном. Они выпили шампанского, затем снова занялись любовью. А потом снова и снова.
Несмотря на нависающую изо дня в день тень неминуемой смерти, удовольствия и радости жизни оказывают на тебя такое глубокое и сильное влияние, что сердце практически замирает от восторженного изумления.
Из Лас-Вегаса они поехали по трассе 95, пересекающей бесплодные равнины Невады. Два дня спустя, в пятницу, тринадцатого августа, они достигли озера Тахо и остановились в кемпинге на границе двух штатов, со стороны штата Калифорния, где подключили трейлер к электрическим сетям и системе водоснабжения.
Нора уже не восхищалась с прежней легкостью новыми видами и впечатлениями, однако озеро Тахо оказалось настолько потрясающе красивым, что наполнило ее душу буквально детским восторгом. Озеро Тахо, двадцать две мили длиной и двенадцать миль шириной, с окаймляющими его на западе горным хребтом Сьерра-Невада и горой Карсон на востоке, считается самым чистым водоемом в мире. Оно, словно сверкающий драгоценный камень, переливается всеми радужными оттенками синего и зеленого.
Шесть дней Нора, Трэвис и Эйнштейн бродили по бескрайним лесам национальных заповедников Эльдорадо, Тахо и Гумбольдт-Тойабе с древними соснами и елями. Они арендовали катер и покатались по озеру, обследуя райские бухты и пещеры в прибрежных скалах. Они плавали и загорали, и Эйнштейн, как и все собаки, с энтузиазмом резвился в воде.
Иногда утром, иногда ближе к вечеру, но чаще всего ночью Нора с Трэвисом занимались любовью. Нора сама удивлялась своим сексуальным аппетитам. Она никак не могла насытиться Трэвисом.
– Я люблю тебя за ум и доброе сердце, – сказала она, – но, видит бог, еще больше я люблю твое тело! Я развратная женщина, да?
– Господи, нет, конечно! Ты просто молодая, здоровая женщина. На самом деле, учитывая ту жизнь, которую ты вела, эмоционально ты гораздо здоровее, чем могла бы быть. Честное слово, Нора, ты меня удивляешь.
– Я бы предпочла не удивлять, а снова тебя оседлать.
– Может, ты и впрямь развратная женщина, – рассмеялся Трэвис.
И вот в пятницу, двадцатого августа, безмятежно прозрачным утром они покинули озеро Тахо и поехали через весь штат в сторону полуострова Монтерей. Там, где континентальный шельф встречается с морем, природа еще прекраснее, конечно, если такое возможно, чем на озере Тахо, и они провели на побережье еще четыре дня, отправившись домой днем только в среду, двадцать пятого августа.
Радости супружества оказались настолько всепоглощающими, что временно оттеснили на задний план мысли о почти человеческом интеллекте Эйнштейна. Однако, когда ближе к вечеру они наконец приехали в Санта-Барбару, Эйнштейн напомнил им о своем уникальном свойстве. Уже в сорока-пятидесяти милях от дома он начал вести себя беспокойно. Ерзал на сиденье между Трэвисом и Норой, вставал, затем клал голову Норе на колени, после чего снова садился. А еще он странно поскуливал. И уже в десяти милях от дома начал трястись.
– Что с тобой случилось, мохнатая морда? – спросила Нора.
Взглядом своих выразительных карих глаз Эйнштейн изо всех сил пытался донести до Норы нечто очень важное, но она его не поняла.
За полчаса до сумерек, когда они уже въехали в город, свернув с основной трассы на боковые улочки, Эйнштейн уже начал громко выть и утробно рычать.
– Что с ним такое? – удивилась Нора.
– Без понятия, – нахмурился Трэвис.
Когда они свернули на подъездную дорожку дома, который снимал Трэвис, припарковавшись под сенью финиковой пальмы, Эйнштейн принялся лаять. Они еще никогда не лаял в пикапе, ни разу за все время их длинного путешествия. В замкнутом пространстве салона автомобиля от собачьего лая закладывало уши, но Эйнштейн никак не унимался.
А когда они вышли из пикапа, Эйнштейн стрелой рванул вперед и, продолжая лаять, встал как вкопанный между ними и домом.
Нора попыталась пройти к входной двери, но Эйнштейн кинулся на нее с сердитым рычанием. Ухватив зубами штанину ее джинсов, он попытался сбить Нору с ног. Нора сумела сохранить равновесие, и Эйнштейн отпустил ее только тогда, когда она ретировалась к поилке для птиц.
– Какая муха его укусила? – спросила Нора Трэвиса.
Трэвис бросил задумчивый взгляд в сторону дома:
– Он вел себя точно так же в тот первый день в лесу… когда не разрешал мне идти дальше по темной тропе.
Нора пыталась подманить Эйнштейна поближе, чтобы погладить его.
Но никакие уговоры на собаку не действовали. И когда Трэвис, решив проверить Эйнштейна, сделал шаг в сторону дома, ретривер грозным рычанием заставил Трэвиса отступить.
– Подожди меня здесь, – сказал Трэвис Норе.
Он подошел к трейлеру и исчез внутри.
Эйнштейн, громко рыча и воя, метался перед домом, поглядывая на окна и входную дверь.
Солнце склонилось к западному горизонту, поцеловав поверхность моря, на улице воцарились тишина и покой, словом, все как обычно, однако Нора чувствовала, что воздух какой-то не такой. Теплый океанский ветерок что-то нашептывал в ветвях пальм, эвкалиптов и фикусовых деревьев. В любой другой день эти звуки могли ласкать слух, но сейчас они пугали и казались зловещими. В удлиняющихся тенях, в догорающем оранжево-багровом свете дня Нора чувствовала скрытую угрозу. Если не считать странного поведения собаки, у Норы не было оснований полагать, что опасность где-то рядом. Нет, ощущение тревоги было, скорее, чисто инстинктивным.
Трэвис вернулся с большим револьвером в руках. Во время их свадебного путешествия револьвер лежал незаряженным в ящике комода в спальне. Трэвис вставил патроны в барабан, закрыв его щелчком.
– Неужели это так уж необходимо? – обеспокоенно спросила Нора.
– В тот день в лесу явно кто-то был, – ответил Трэвис. – И хотя лично я его не видел… ну, у меня тогда мурашки поползли по спине. Да, думаю, револьвер нам необходим.
Ее собственная реакция на шепот в ветвях и вечерние тени подсказала Норе, что, должно быть, чувствовал Трэвис тогда в лесу, и Нора была вынуждена согласиться, что с револьвером ей, пожалуй, чуть-чуть спокойнее.
Эйнштейн прекратил метаться и снова встал на стражу перед входной дверью, перегородив им проход к дому.
Тогда Трэвис обратился уже к ретриверу:
– В доме кто-то есть?
Пес коротко вильнул хвостом. Да.
– Люди из лаборатории.
Гав. Нет.
– То, другое, подопытное животное, о котором ты нам говорил?
Да.
– Существо, которое было в лесу?
Да.
– Ладно, тогда я вхожу в дом.
Нет.
– Да, – твердо заявил Трэвис. – Это мой дом, и мы не собираемся отсюда убегать, кто бы, черт возьми, нас там ни поджидал!
Нора вспомнила журнальное фото киношного монстра, на которого так эмоционально отреагировал Эйнштейн. Однако она не верила в реальное существование существа, даже отдаленно похожего на это чудовище. По ее мнению, Эйнштейн явно преувеличивал или они не так поняли то, что он пытался им сказать. И тем не менее она вдруг подумала, что, кроме револьвера, неплохо было бы иметь еще и дробовик.
– Это «магнум» триста пятьдесят седьмого калибра, – объяснил Эйнштейну Трэвис. – И всего одного выстрела, даже если пуля попадет в руку или ногу, достаточно, чтобы уложить самого огромного, самого страшного человека. Потому что ему покажется, будто в него попало пушечное ядро. Меня учили огневой подготовке лучшие из лучших, и потом я много лет тренировался стрелять по мишеням, чтобы не утратить навыка. Я действительно знаю, что делаю, и я способен постоять за себя. А кроме того, мы не можем просто взять и вызвать полицию, да? Поскольку то, что они могут обнаружить внутри, заставит их удивленно поднять брови и приведет к массе ненужных вопросов, а значит, рано или поздно тебя отправят обратно в эту проклятую лабораторию.
Эйнштейну явно не понравился решительный настрой Трэвиса, однако ретривер протрусил по ступенькам на крыльцо и оглянулся, словно желая сказать: «Ну ладно, но я не разрешаю тебе входить туда одному».
Нора тоже собралась пойти с ними, но Трэвис строго приказал ей оставаться на лужайке перед домом. И поскольку у Норы не было ни оружия, ни навыка им пользоваться, ей пришлось признать, что она ничем не сможет помочь Трэвису, а только будет путаться у него под ногами.
Держа револьвер наготове, Трэвис поднялся вслед за Эйнштейном на крыльцо и вставил ключ в замочную скважину.
7
Трэвис открыл замок, убрал ключ в карман и толкнул дверь, выставив вперед револьвер. После чего осторожно переступил порог. Эйнштейн шел рядом.
В доме стояла мертвая тишина, как и должно было быть, однако в воздухе витал отвратительный запах, которого прежде никогда не было.
Эйнштейн тихо зарычал.
Скудные лучи угасающего солнца проникали в дом через окна, часть которых была полностью или частично зашторена. Но и такого света оказалось вполне достаточно, чтобы Трэвис мог увидеть, что диванная обивка зверски разодрана, а пол покрыт раскрошенным поролоновым наполнителем. Деревянная подставка для журналов расколота в щепки о гипсокартонную стену, в которой остались зияющие дыры. Экран телевизора разбит вдребезги торчащим оттуда торшером. Сброшенные с книжных полок книги безжалостно разорваны, а обрывки разбросаны по полу гостиной.
Несмотря на морской ветер, проникавший сквозь открытую дверь, вонь становилась все сильнее.
Трэвис щелкнул выключателем на стене. Зажегся светильник в углу. Этого тусклого света оказалось достаточно, чтобы разглядеть все детали погрома.
Такое впечатление, будто кто-то прошелся по дому с бензопилой, а затем с газонокосилкой, подумал Трэвис.
В доме по-прежнему стояла мертвая тишина.
Оставив входную дверь открытой, Трэвис сделал пару шагов в комнату, под ногами сухо шелестели обрывки разорванных книг. Трэвис заметил ржавые пятна на клочках бумаги и на поролоновом наполнителе и резко остановился, неожиданно осознав, что это пятна крови.
А секунду спустя он обнаружил труп. Это было тело крупного мужчины, лежавшего на боку возле дивана и частично закрытое окровавленными книжными страницами, обложками и суперобложками.
Эйнштейн зарычал громче и более угрожающе.
Приблизившись к телу, находившемуся всего в нескольких футах от арки между гостиной и столовой, Трэвис обнаружил, что это его домовладелец Тед Хокни. На полу рядом с ним стоял ящик для инструментов. У Теда был ключ от входной двери, и Трэвис разрешал ему приходить в любое время для проведения ремонтных работ. Последнее время что-то постоянно требовало починки, включая потекший кран и сломавшуюся посудомойку. Очевидно, Тед, живший в квартале отсюда, пришел к Трэвису с целью что-то отремонтировать. И вот теперь Тед тоже сломался и ремонту не подлежал.
Застоявшийся чудовищный запах поначалу навел Трэвиса на мысль, что Теда убили не меньше недели назад. Однако, присмотревшись, Трэвис не заметил ни трупных газов, ни признаков разложения тканей, следовательно, тело пролежало здесь недолго. Может, день, а может, и того меньше. Ну а отвратительная вонь объяснялась двумя другими причинами: Тед Хокни был выпотрошен. Более того, убийца, очевидно, испражнился и помочился на труп и кругом.
У Теда Хокни отсутствовали глаза.
Трэвису стало дурно, и не только потому, что ему нравился Тед. Такая маниакальная жестокость не могла не вызывать дурноту независимо от того, кто оказался жертвой. Подобная смерть лишала ее достоинства и в некотором смысле принижала всю человеческую расу.
Низкое рычание Эйнштейна сменилось жуткими завываниями, перемежаемыми отрывистым лаем.
Трэвис занервничал, сердце внезапно бешено застучало. Он отвел глаза от трупа и увидел, что ретривер стоит, повернувшись в сторону прохода в столовую. В столовой сгустились мрачные тени, поскольку шторы на обоих окнах были задернуты, только узкая полоска серого света просачивалась туда из кухонного окна.
«Уходи, убирайся отсюда, уноси ноги!» – твердил Трэвису внутренний голос.
Однако Трэвис не повернулся и не побежал, потому что никогда в жизни не убегал от опасности. Хотя, пожалуй, это было не совсем так: все последние несколько лет он виртуально убегал от жизни, позволив отчаянию взять над собой верх. Его стремление отгородиться от мира было не чем иным, как трусостью. Однако все это осталось в прошлом, под влиянием Норы и Эйнштейна он стал другим человеком, и он больше не собирался убегать, черта с два!
Эйнштейн напрягся. Он выгнул спину дугой, набычился и, брызгая слюной, отчаянно залаял.
Трэвис сделал шаг в сторону арки в столовую.
Ретривер, надрываясь от злобного лая, не отставал от Трэвиса.
Держа револьвер перед собой и пытаясь черпать уверенность из обладания таким мощным оружием, Трэвис сделал вперед еще один осторожный шаг, обломки под ногами предательски хрустели. Теперь арка в столовую была всего в двух-трех шагах. Трэвис прищурился, вглядываясь в темноту.
Лай Эйнштейна резонировал от стен дома. Казалось, жилище Трэвиса оккупировала стая собак.
Трэвис сделал еще один шаг и заметил в темной столовой какое-то движение.
Он застыл на месте.
Ничего. Никакого движения. Может, это просто игра воспаленного воображения?
Тени за аркой висели, будто куски серого и черного крепа.
Трэвис пока так и не смог решить, действительно он видел движение или ему почудилось.
«Назад, уноси ноги, живо!» – уговаривал внутренний голос.
Словно назло голосу разума, Трэвис поднял ногу, собираясь войти под арку.
Существо в столовой снова зашевелилось. Сомнений в его присутствии больше не оставалось. Выскочив из окутанного тьмой дальнего угла комнаты, существо взлетело на обеденный стол и с душераздирающим воплем повернулось к Трэвису. Он увидел горящие в темноте глаза и фигуру размером почти с взрослого мужчину, которая, несмотря на скудное освещение, казалась деформированной. Затем существо спрыгнуло со стола и кинулось на Трэвиса.
Эйнштейн ринулся на перехват, однако Трэвис немного попятился – выиграть лишнюю секунду для выстрела. Он нажал на спусковой крючок, но, поскользнувшись на устилавших пол книжках, упал навзничь. Прогремел выстрел, но Трэвис понял, что промахнулся, попав в потолок. Эйнштейн подлетел к противнику, и в этот момент Трэвис сумел более отчетливо разглядеть существо с горящими глазами. Он увидел бесформенную морду и широко разинутые жуткие челюсти, совсем как у аллигатора, со страшными кривыми зубами.
– Эйнштейн, нет! – Понимая, что у Эйнштейна не было ни единого шанса и адское создание непременно порвет его в клочья, Трэвис принялся палить из позиции лежа.
Крик Трэвиса и громкие выстрелы заставили Эйнштейна застыть на месте. Впрочем, и дьявольское отродье, похоже, передумало нападать на вооруженного мужчину. Существо развернулось – оно было проворным, куда проворнее кошки, – и, проскочив темную столовую, кинулось к двери на кухню. В тусклом луче света из кухни Трэвис увидел уродливый силуэт, и у него возникло странное ощущение, будто нечто, не предназначенное стоять прямо, каким-то образом выпрямилось. Это нечто имело деформированную голову, вдвое больше положенного, горбатую спину и слишком длинные руки с похожими на грабли когтями.
Трэвис выстрелил снова, уже ближе к цели. Пуля расщепила дверную раму.
С диким воплем существо исчезло на кухне.
Что, ради всего святого, это было? Откуда оно появилось? Неужели оно действительно сбежало из той же лаборатории, где создали Эйнштейна? Но как им удалось создать подобного монстра? И зачем? Зачем?
Трэвис был начитанным человеком: на самом деле последние несколько лет большую часть времени он посвящал книгам и сейчас начал мысленно перебирать возможные варианты. И среди них в первую очередь исследования в области рекомбинантной ДНК.
Эйнштейн стоял посреди столовой, яростно облаивая дверь, за которой исчез неприятель.
Поднявшись на ноги, Трэвис подозвал Эйнштейна, тот быстро и очень охотно вернулся к ноге хозяина.
Трэвис утихомирил Эйнштейна и напряженно прислушался. Он слышал, как Нора отчаянно зовет его с лужайки перед домом, но из кухни не доносилось ни звука.
Трэвис крикнул, желая успокоить Нору:
– Я в порядке! Со мной все хорошо! Оставайся там!
Эйнштейна трясло.
Трэвис слышал двойные удары своего сердца, он почти слышал стук капель пота, стекающих по лицу и по спине, но он не слышал ничего, что помогло бы ему засечь это исчадие ада. Хотя существо вряд ли выскочило на задний двор и, скорее всего, по-прежнему оставалось на кухне. Трэвис понял, что монстр не хотел попадаться людям на глаза, а потому передвигался исключительно по ночам, в темноте, что позволило ему проскользнуть незамеченным даже в такой крупный город, как Санта-Барбара. На улице еще было достаточно светло, и, оказавшись там, существо могло вызвать подозрения соседей. Более того, Трэвис буквально чувствовал его присутствие где-то поблизости. Так чувствуют спиной чужой взгляд, так чувствуют приближение грозы в дождливый день с набрякшими облаками. Да, монстр по-прежнему был в доме: притаившись на кухне, он был наготове и ждал.
Осторожно подойдя к арке, Трэвис пробрался в темную столовую.
Эйнштейн оставался рядом, он не скулил, не рычал, не лаял. Ретривер, похоже, понимал, что Трэвису необходима абсолютная тишина, чтобы слышать, где находится монстр.
Трэвис сделал еще два шага.
Через кухонную дверь он мог видеть угол стола, раковину, часть кухонного прилавка, посудомоечную машину. Солнце садилось с другой стороны дома, свет на кухне был тусклым, серым, и противник не отбрасывал тени, которая позволила бы его засечь. Он вполне мог ждать за дверью или залезть на прилавок, чтобы оттуда спрыгнуть на Трэвиса, когда тот войдет.
Тогда Трэвис решил обмануть проклятую тварь в надежде, что та молниеносно отреагирует на любой признак движения в дверях. Засунув за пояс револьвер, Трэвис осторожно поднял один из стульев, стоявших возле обеденного стола, и с расстояния в шесть футов швырнул стул в открытую дверь. После чего выхватил револьвер и, когда стул приземлился на кухне, приготовился стрелять. Стул ударился о пластиковую поверхность кухонного стола, рухнул на пол и врезался в посудомоечную машину.
Однако номер не прошел. Тварь даже не пошевелилась. И когда стул наконец перестал громыхать, на кухне опять воцарилась тишина, пронизанная напряженным ожиданием.
Эйнштейн издал странный звук – тихое прерывистое пыхтение, и Трэвис понял, что собаку бьет неконтролируемая дрожь.
Теперь уже исчезли последние сомнения: на кухне притаилось то самое существо, которое более трех месяцев назад преследовало их в лесу. После той памятной встречи оно направилось на север, скорее всего перемещаясь по пустынным районам к востоку от густонаселенных районов штата. Существо неуклонно шло по следу собаки, определяя его каким-то непостижимым способом и руководствуясь не поддающимися пониманию мотивами.
И словно в ответ на брошенный стул, на пол, у самого порога, упала большая белая эмалированная банка. Трэвис в испуге отскочил назад и принялся стрелять наугад, только потом осознав, что его просто-напросто дразнят. С банки слетела крышка, на кафельный пол высыпалась мука.
И снова тишина.
Подобный издевательский ответ на уловку Трэвиса явно свидетельствовал о незаурядном уме противника, что не могло не нервировать. Трэвис внезапно понял, что существо это, созданное в той же научно-исследовательской лаборатории, что и Эйнштейн, будучи продуктом аналогичных экспериментов, должно быть, обладало и соответствующим интеллектом. Что объясняло, почему Эйнштейн его смертельно боялся. Если бы Трэвис не свыкся с мыслью о возможности существования собаки с человеческим интеллектом, он бы не смог принять тот факт, что это порождение ада на порядок умнее обычных животных. Однако события последних нескольких месяцев научили его ничему не удивляться и быстро ко всему приспосабливаться.
Тишина.
В револьвере оставался только один патрон.
Мертвая тишина.
Трэвиса настолько ошарашила брошенная банка из-под муки, что он не успел заметить, с какой стороны двери ее кинули, причем банка упала так неудачно, что невозможно было определить, с какой позиции ее метнули. Таким образом, Трэвис по-прежнему не знал, находилась ли тварь слева или справа от дверного проема.
Собственно, Трэвис был вообще не уверен, волнует ли его сейчас, где именно находится существо. Даже с «магнумом» 357-го калибра ему, пожалуй, не стоило соваться на кухню. По крайней мере, не тогда, когда за дверью притаилась чертова тварь, которая не глупее его. Ведь, ей-богу, это все равно что сражаться с электрической пилой!
Свет в кухне, выходящей на восток, почти померк. В столовой, где стояли Трэвис с Эйнштейном, сгущалась тьма. И даже в гостиной за их спиной, несмотря на открытую входную дверь, окно и угловой светильник, сгущались черные тени.
Тварь на кухне неожиданно громко зашипела – звук, похожий на выходящий из баллона газ, – после чего послышалось цок-цок-цок – стук то ли когтистых ног, то ли барабанящих по твердой поверхности рук.
Трэвису передалась дрожь собаки. Он чувствовал себя мухой, находящейся на краю паутины, еще один шаг – и он в ловушке.
Он вспомнил изуродованное, окровавленное, безглазое лицо Теда Хокни.
Цок-цок-цок.
Во время антитеррористических тренировок Трэвиса учили преследовать людей, и у него неплохо получалось. Однако в данном случае все оказалось не так просто. Даже если признать, что желтоглазое существо, вероятно, не глупее человека, рассчитывать на то, что оно и думает как человек, было бы глупо. Поэтому Трэвис понятия не имел, что оно может в следующий момент выкинуть и как отреагирует на любую инициативу Трэвиса, в связи с чем он не мог перехитрить эту тварь, а она, в силу своей чужеродной природы, имела смертельно опасное преимущество, а именно возможность использовать эффект неожиданности.
Цок.
Трэвис тихонько попятился от открытой двери на кухню, затем сделал еще один шаг назад, ступая с чрезвычайной осторожностью, чтобы существо не догадалось о его отступлении, поскольку только одному Богу известно, как оно себя поведет, неожиданно поняв, что жертва может вот-вот ускользнуть. Эйнштейн бесшумно прошлепал в гостиную, демонстрируя такую же готовность увеличить расстояние между собой и незваным гостем.
Оказавшись возле трупа Теда Хокни, Трэвис отвел глаза от входа в столовую, чтобы найти среди обломков и обрывков бумаги относительно свободный проход к входной двери, и неожиданно увидел стоявшую возле кресла Нору. Напуганная выстрелами, она нашла на кухне трейлера разделочный нож и вошла в дом проверить, не нужна ли ее помощь.
Трэвис по достоинству оценил смелость Норы, но в то же время пришел в ужас, увидев ее в тусклых лучах углового светильника. Ему неожиданно показалось, будто его ночные кошмары, когда он терял и Эйнштейна, и Нору, вот-вот могут стать явью – снова проклятие Корнелла, потому что оба они были внутри дома, обоим угрожала опасность, оба в пределах досягаемости засевей на кухне твари.
Нора попыталась было что-то сказать.
Однако Трэвис, покачав головой, поднес палец к губам.
Нора закусила губу и перевела взгляд на лежавший на полу труп.
И тут Трэвиса поразила мысль, что противник выскользнул на задний двор и теперь обходит дом кругом в сторону входной двери, несмотря на риск быть замеченным соседями, чтобы внезапно оказаться у них за спиной. Нора стояла между Трэвисом и входной дверью, а значит, могла помешать ему выстрелить в незваного гостя, если тот действительно выберет этот путь. Черт, эта тварь накинется на Нору, как только войдет в дверь! Стараясь не впадать в панику, стараясь не думать о безглазом лице Хокни, Трэвис ускорил шаг. Конечно, имелся риск, что он выдаст себя хрустом обломков под ногами, и Трэвису оставалось уповать на то, что этот шум не будет слышен на кухне, если противник все еще там. Трэвис схватил Нору за руку и толкнул ее в сторону входной двери, а оттуда – на крыльцо и вниз по лестнице. Он настороженно оглядывался по сторонам, в любую минуту ожидая нападения существа из ночного кошмара, но того пока нигде не было видно.
Норины крики и выстрелы привлекли внимание соседей, которые высыпали на улицу, предпочитая, однако, оставаться в дверях. Правда, некоторые из них все же рискнули выйти на крыльцо или на лужайку перед домом. Наверняка кто-нибудь из них уже вызвал копов. Но поскольку Эйнштейн имел статус самого разыскиваемого беглеца, полиция, похоже, представляла для Норы с Трэвисом не меньшую опасность, чем желтоглазая тварь в доме.
Они втроем сели в пикап. Нора заблокировала свою дверь, Трэвис – свою. Запустив двигатель, Трэвис вывел пикап, а с ним и трейлер с подъездной дорожки на улицу. На них с удивлением смотрели соседи.
Сумерки незаметно сменила темнота, как всегда на берегу океана. Солнце зашло за горизонт, небо, уже почерневшее на востоке, багровело над головой, став кроваво-красным на западе. Трэвис был рад спрятаться под покровом ночи, отлично понимая, что и желтоглазое существо пользуется тем же укрытием.
Трэвис проехал мимо глазеющих соседей, никого из которых он ни разу не встречал за годы наложенной на себя епитимьи в виде отшельничества, после чего свернул за угол. Нора крепко держала Эйнштейна, а Трэвис тем временем выжимал максимальную скорость. Трейлер опасно раскачивался из стороны в сторону и подпрыгивал на крутых поворотах.
– Что там произошло? – спросила Нора.
– Оно убило Хокни сегодня утром или вчера…
– Оно?
– …и поджидало, когда мы вернемся домой.
– Оно? – повторила Нора.
Эйнштейн жалобно захныкал.
– Я тебе потом объясню, – сказал Трэвис.
Он сомневался, сможет ли все это толком объяснить. Ни одно описание, которое он способен был дать незваному гостю, наверняка в полной мере не отражало бы действительность. У Трэвиса явно не хватало словарного запаса, чтобы описать это в высшей степени странное существо.
Не успели они проехать восемь кварталов, как за их спиной раздался вой полицейских сирен. Оставив позади еще четыре квартала, Трэвис припарковался на стоянке перед старшей школой.
– Ну и что теперь? – спросила Нора.
– Придется бросить пикап и трейлер, – ответил Трэвис. – Их будут искать.
Трэвис спрятал револьвер в ее сумку. Нора настояла на том, чтобы положить туда и разделочный нож, правда, скорее для того, чтобы его не бросать.
Они вылезли из пикапа и в сгущающейся темноте прошли мимо школы, через спортплощадку и, выйдя из ворот в ограде из сетки-рабицы, оказались на окаймленной деревьями улице.
С наступлением ночи легкий бриз сменился порывистым, но теплым ветром. Ветер, поднимая тучи пыли, гнал по тротуару в их сторону сухие листья.
Трэвис понимал, что даже без трейлера и пикапа они выглядели крайне подозрительно. Соседи сообщат полиции, что тем следует искать мужчину, женщину и золотистого ретривера – явно необычную троицу. Полиция захочет их допросить по поводу смерти Теда Хокни, и это определенно не будет простой формальностью. Короче, нужно было как можно скорее исчезнуть из поля зрения властей.
У Трэвиса не было друзей, которые могли бы их приютить. После смерти Полы он перестал общаться как с новыми друзьями, так и со старыми, из агентства по продаже недвижимости. У Норы тоже не имелось друзей, спасибо Виолетте Девон.
И, словно в насмешку, гостеприимно светившиеся окна домов, мимо которых они проходили, напоминали об отсутствии у них столь желанного пристанища.
8
Гаррисон Дилворт жил на границе Санта-Барбары и Монтесито, во внушительном доме в стиле Тюдоров, расположенном на живописном участке земли площадью пол-акра. Дом этот не слишком хорошо сочетался с калифорнийской флорой, но зато вполне устраивал хозяина. Он вышел на порог в черных лоферах, серых слаксах, темно-синем спортивном пиджаке, белой трикотажной рубашке и в черепаховых очках для чтения с узкими линзами, через которые с явным удивлением, но без видимого неудовольствия смотрел на незваных гостей:
– Ну здравствуйте, здравствуйте, новобрачные!
– Дома, кроме вас, кто-нибудь есть? – спросил Трэвис, когда они вошли в просторную прихожую с мраморными полами.
– Кто-нибудь? Нет, я один.
По дороге сюда Нора успела рассказать Трэвису, что жена адвоката скончалась три года назад и теперь хозяйство ведет экономка Глэдис Мерфи.
– А миссис Мерфи? – уточнил Трэвис.
– Она отпросилась на весь день, – ответил адвокат, закрывая за ними дверь. – У вас расстроенный вид. Что, ради всего святого, случилось?
– Нам нужна помощь, – сказала Нора.
– Однако у каждого, кто нам помогает, могут возникнуть проблемы с законом, – предупредил Трэвис.
Гаррисон удивленно поднял брови:
– Что же вы такого натворили? Судя по вашему мрачному виду, я бы сказал, что вы похитили президента.
– Мы не сделали ничего плохого, – заверила его Нора.
– Нет, сделали, – возразил Трэвис. – И продолжаем это делать. Мы прячем собаку.
Гаррисон озадаченно уставился на ретривера.
Эйнштейн заскулил, жалобно и умилительно.
Читать бесплатно другие книги:
