Ангелы-хранители Кунц Дин
– И у меня в доме покойник, – добавил Трэвис.
Гаррисон перевел взгляд с собаки на Трэвиса:
– Покойник?
– Трэвис его не убивал, – поспешила вставить Нора.
Гаррисон снова посмотрел на Эйнштейна.
– И собака, естественно, тоже, – сказал Трэвис. – Но меня могут вызвать в качестве свидетеля дела и что-то вроде того. Это и к бабке не ходи.
– Хм… – задумчиво протянул Гаррисон. – Почему бы нам не пройти ко мне в кабинет и не уточнить обстоятельства дела?
Он провел их через огромную, скупо освещенную гостиную по короткому коридору в кабинет с тиковыми панелями на стенах и обшитым медью потолком.
Диван и кресла, обитые красно-коричневой кожей, были удобными и явно дорогими. На массивном письменном столе из лакированного тика стояла модель пятимачтовой шхуны с поднятыми парусами. Кабинет украшали предметы на морскую тематику: штурвал; латунный секстант; резной воловий рог, наполненный смазочным маслом, в котором лежали иглы для шитья парусов; шесть видов судовых фонарей; колокол рулевого и морские карты. Трэвис увидел фотографии мужчины и женщины на различных парусных судах, мужчиной на фото был Гаррисон.
На маленьком столике возле одного из кресел лежала открытая книга и стоял полупустой стакан скотча. Похоже, адвокат отдыхал, когда Нора с Трэвисом позвонили в дверь. Гаррисон предложил им выпить, и они оба ответили, что тоже не откажутся от скотча.
Оставив диван для Трэвиса с Норой, Эйнштейн занял второе кресло. Он не стал сворачиваться калачиком, а сел прямо, словно собираясь принять участие в разговоре.
Гаррисон отошел к угловому бару приготовить две порции «Чивас Ригал» со льдом. И хотя Нора не привыкла пить виски, она в два глотка осушила стакан и попросила еще, чем немало удивила Трэвиса. Решив, что Нора мыслит в правильном направлении, он отнес пустой стакан к бару, где Гаррисон уже наливал Норе новую порцию.
– Я хочу вам все рассказать и попросить о помощи, – произнес Трэвис. – Однако вы должны отчетливо понимать, что тем самым вы можете преступить закон.
Налив «Чивас», Гаррисон ответил:
– Вы рассуждаете, как дилетант. Как адвокат, могу вас уверить, что закон не имеет четкой черты, высеченной в мраморе, неподвижной и неизменной из века в век. Нет, закон скорее подобен струне, закрепленной с обоих концов, но с большой слабиной. Она очень слабо натянута, эта струна закона. Ты можешь тянуть ее и так и этак, выгибать ее дугой, и ты будешь практически всегда, если не считать, конечно, громкого ограбления или хладнокровного убийства, стопроцентно на правильной стороне. Такое тяжело принять, но это правда. Трэвис, вряд ли ваше признание приведет к тому, что моя старая задница окажется в тюремной камере.
Через полчаса Трэвис и Нора рассказали ему все об Эйнштейне. Для человека, которому всего несколько месяцев назад стукнул семьдесят один, этот седовласый адвокат обладал достаточно живым и критическим умом. Гаррисон задавал нужные вопросы и не пытался поднять Трэвиса на смех. После десятиминутной демонстрации уникальных способностей Эйнштейна адвокат не стал утверждать, что все это жульничество и вздор. Он полностью принял увиденное, пересмотрев свои представления о том, что нормально и что возможно в этом мире, и таким образом проявив куда большую сообразительность и гибкость ума, чем большинство мужчин вдвое моложе его.
Положив голову Эйнштейна себе на колени, адвокат почесал пса за ухом и сказал:
– Если вы обратитесь к средствам массовой информации, созовете пресс-конференцию, раструбите на весь мир об этой истории, то, вполне вероятно, сможете получить разрешение суда на опеку над собакой.
– А вы уверены, что это сработает? – спросила Нора.
– В лучшем случае шансы пятьдесят на пятьдесят, – признался Гаррисон.
– Нет, мы не можем так рисковать, – покачал головой Трэвис.
– Тогда что вы задумали? – спросил Гаррисон.
– Бежать, – ответил Трэвис. – Будем постоянно переезжать.
– И чего вы этим добьетесь?
– Эйнштейн останется на свободе.
Ретривер в знак согласия гавкнул.
– Останется на свободе… Но надолго ли? – хмыкнул Гаррисон.
Вскочив с дивана, Трэвис принялся расхаживать по комнате. Он был слишком взволнован, чтобы усидеть на месте.
– Они не успокоятся, – признался он. – По крайней мере на ближайшие несколько лет.
– Не надейтесь, – произнес адвокат.
– Согласен, нам наверняка придется туго, но это единственное, что мы можем сделать. Черта с два мы его отдадим. Эйнштейн смертельно боится лаборатории. А кроме того, он как-никак вернул меня к жизни…
– И спас меня от Стрека, – вставила Нора.
– Он свел нас вместе, – сказал Трэвис.
– Изменил нашу жизнь.
– И в корне изменил нас. Эйнштейн стал членом нашей семьи, как если бы он был нашим ребенком. – Трэвис поймал благодарный взгляд собаки, и у него ком встал в горле. – Мы будем драться за него, так же как он дрался за нас. Мы семья. Мы или будем жить вместе… или умрем вместе.
Гаррисон потрепал ретривера по спине:
– Но тебя будут искать не только люди из лаборатории. И не только полиция.
– Да, то, другое существо, – кивнул Трэвис.
Эйнштейн начал дрожать.
– Ну ладно тебе, успокойся, – погладил пса Гаррисон и, повернувшись к Трэвису, сказал: – Ну что, по-вашему, представляет собой это существо? Из вашего описания я что-то не слишком много понял.
– Кем бы он ни был, – заметил Трэвис, – это явно не Божье творение. Это творение человека. Что означает, он продукт какого-то исследования в области рекомбинантной ДНК. Бог его знает зачем. Бог его знает, о чем они думали, когда это делали, зачем им понадобилось создавать нечто подобное. Но они это сделали.
– И похоже, у него есть сверхъестественная способность выслеживать тебя, – сказал Гаррисон ретриверу.
– Выслеживать Эйнштейна, – кивнула Нора.
– Поэтому мы будем постоянно переезжать, – произнес Трэвис. – Так что у нас впереди длинный путь.
– Для этого вам понадобятся деньги, а банки откроются не раньше чем через двенадцать часов, – сказал Гаррисон. – Если вы собираетесь бежать, что-то подсказывает мне, что это нужно сделать прямо сейчас.
– Вот тут-то нам и понадобится ваша помощь, – заявил Трэвис.
Нора вынула из сумки две чековые книжки, свою и Трэвиса:
– Гаррисон, мы хотим выписать на ваше имя два чека, один – я, второй – Трэвис. У Трэвиса на этом счету только три тысячи долларов, но у него лежит приличная сумма на сберегательном счету в том же банке, и они там уполномочены переводить деньги на другой счет, чтобы не допустить овердрафта. У меня такая же история со счетами. Если Трэвис выпишет вам чек на двадцать тысяч задним числом, чтобы считалось, будто он был выписан до всех этих неприятностей, и я тоже выпишу вам чек на двадцать тысяч, вы сможете перевести эти деньги на ваш счет. Как только это будет сделано, вы получите восемь банковских чеков по пять тысяч долларов и перешлете нам.
– Полиция захочет меня допросить, – сказал Трэвис. – Но они наверняка поймут, что я не убивал Теда Хокни, так как ни один человек не способен так его растерзать. Поэтому они вряд ли заблокируют мои счета.
– Если за исследованиями по созданию Эйнштейна и той твари стоят федеральные агентства, они, кровь из носа, попытаются найти вас, – заметил Гаррисон. – И тогда они могут заморозить ваши счета.
– Может, и так. Но, скорее всего, они сделают это не сразу. Вы живете в том же городе, поэтому мой банк переведет вам деньги с моего счета самое позднее к понедельнику.
– Но на что вы будет жить, пока я не пришлю вам ваши сорок тысяч?
– У нас есть немного наличных и дорожные чеки, оставшиеся после медового месяца, – объяснила Нора.
– И еще мои кредитки, – добавил Трэвис.
– Но они смогут отследить вас по кредиткам и дорожным чекам, – покачал головой Гаррисон.
– Знаю, – согласился Трэвис. – Я буду пользоваться ими в городе, где мы не задержимся, а мы будем передвигаться по возможности очень быстро.
– Но когда я получу банковские чеки на сорок тысяч, куда мне послать деньги?
– Мы будем держать связь по телефону. – Трэвис снова сел на диван возле Норы. – А там что-нибудь придумаем.
– А как быть с вашими остальными активами? И активами Норы?
– Об этом мы подумаем позже, – ответила Нора.
Гаррисон нахмурился:
– Трэвис, прежде чем вы отсюда уйдете, вы можете подписать доверенность, дающую мне право представлять ваши интересы для решения всех правовых вопросов, которые могут возникнуть. Если кто-нибудь попытается заморозить ваши или Норины активы, я сделаю все возможное, чтобы их обезопасить, хотя постараюсь особо не светиться, чтобы они не сразу установили между нами связь.
– Активам Норы, вероятно, пока ничего не угрожает. Мы никому не говорили о том, что поженились. Соседи сообщат полиции, что со мной была женщина, но им неизвестно, кто она. Вы кому-нибудь рассказывали о нас?
– Только моей секретарше миссис Ашкрофт. Но она не из болтливых.
– Ну, тогда все в порядке, – кивнул Трэвис. – Власти вряд ли нароют наше свидетельство о браке, а значит, они, пожалуй, еще не скоро выяснят фамилию Норы. Но когда это произойдет, они обнаружат, что вы ее адвокат. Но если они начнут отслеживать движение средств на моих счетах, чтобы установить мое местопребывание, то узнают о тех двадцати тысячах, которые я вам заплатил, и тогда сразу придут по вашу душу…
– Это волнует меня меньше всего, – успокоил Трэвиса адвокат.
– Может, и так. Но как только они свяжут меня с Норой, а затем нас обоих – с вами, вы окажетесь под колпаком. И тогда… вам следует незамедлительно нам об этом сообщить, когда мы будем вам звонить, чтобы мы могли тотчас же повесить трубку и прервать с вами все контакты.
– Я отлично понимаю, – ответил адвокат.
– Гаррисон, – вмешалась в разговор Нора, – вам совершенно необязательно ввязываться из-за нас в неприятности. Пожалуй, мы слишком много хотим от вас.
– Послушай меня, моя дорогая. Мне семьдесят один год. И я по-прежнему с удовольствием занимаюсь адвокатской практикой и по-прежнему хожу под парусом… но, положа руку на сердце, в последнее время жизнь моя тала слегка скучной и однообразной. И это дело как раз то, что нужно, чтобы моя старая кровь быстрее бежала по жилам. И, кроме того, я искренне верю, что у вас имеются моральные обязательства помочь Эйнштейну оставаться на свободе, и не только в силу упомянутых вами причин, а потому что… человек не имеет права использовать его гениальность для создания других видов с незаурядным интеллектом и относиться к ним как к своей собственности. Если уж мы продвинулись настолько далеко, что способны творить подобно Создателю, то нам следует научиться проявлять Его справедливость и милосердие. И в вашем случае справедливость и милосердие требуют, чтобы Эйнштейн оставался на свободе.
Эйнштейн, лежавший на коленях у адвоката, поднял голову и, посмотрев на него влюбленными глазами, ткнулся холодным носом ему в шею.
В гараже на три автомобиля Гаррисон держал новый черный «Мерседес 560 SEL», уже не такой новый белый «Мерседес 500 SEL» с бледно-голубым салоном и зеленый джип для поездок в гавань, где стояла яхта адвоката.
– Белый автомобиль когда-то принадлежал моей жене Франсин. – Адвокат подвел гостей к белому «мерседесу». – В последнее время я им особо не пользуюсь, но он на ходу. Иногда я даже выезжаю на нем, чтобы поддерживать резину в рабочем состоянии. По идее мне следовало избавиться от «мерседеса» после смерти Фрэнни. Ведь как-никак это был ее автомобиль. Но она так любила свой стильный белый «мерседес»… До сих пор помню, с каким гордым видом она сидела за рулем… Я хочу, чтобы вы взяли машину себе.
– Пускаться в бега на автомобиле стоимостью шестьдесят тысяч? – Трэвис провел рукой по отполированному капоту. – Не слишком ли шикарно?
– Автомобиль никто не будет искать, – успокоил Трэвиса Гаррисон. – Даже если со временем они поймут, что я как-то связан с вами двоими, откуда им знать, что я дал вам одну из своих машин?
– Мы не можем принять от вас такую дорогую вещь, – сказала Нора.
– Считайте, что взяли машину напрокат, – ответил Гаррисон. – Когда у вас будет другой автомобиль и мой вам больше не понадобится, просто оставьте его на парковке, на автобусной станции, в аэропорту и сообщите мне по телефону, где он находится. И я пошлю кого-нибудь его забрать.
Поставив лапы на дверь со стороны водителя, Эйнштейн заглянул в салон. После чего посмотрел на Нору с Трэвисом и гавкнул, точно желая сказать, что только дурак может отказаться от такого предложения.
9
Трэвис сел за руль, и вечером той же среды, в десять часов пятнадцать минут, они отъехали от дома Гаррисона Дилворта, выехав на шоссе номер 101. Миновав Сан-Луис-Обиспо к половине первого, в час ночи они прибыли в Пасо-Роблес. В два часа они остановились на автостанции самообслуживания, в часе езды к югу от Салинаса.
Нора чувствовала свою никчемность. Она не могла сменить Трэвиса за рулем, поскольку не умела водить машину. Конечно, тут виновата была скорее тетя Виолетта, а отнюдь не Нора. Еще одно следствие затворнической жизни в условиях постоянного психологического гнета. И тем не менее Нора чувствовала свою никчемность и была страшно недовольна собой. Но она не собирается оставаться беспомощной до конца жизни. Черта с два! Нет, она научится водить машину и управляться с огнестрельным оружием. Трэвис сможет научить ее и тому и другому. Учитывая его прошлое, он сможет обучить ее боевым искусствам, дзюдо и карате. Он был хорошим учителем. Ведь он прекрасно справился с обучением ее искусству любви. При этой мысли Нора невольно улыбнулась, и ей мало-помалу расхотелось заниматься самоедством.
Следующие два с половиной часа, пока они ехали на север в направлении Салинаса, а затем – в сторону Сан-Хосе, Нора время от времени задремывала. Когда она не спала, то просто считала оставленные за спиной мили, и это ее успокаивало. По обеим сторонам автострады тянулись бескрайние поля, которые, казалось, уходили в бесконечность под холодными лучами бледной луны. Когда луна скрылась за облаками, они катили в безжалостной тьме, прежде чем увидеть впереди огни далекой фермы или придорожных заведений.
Желтоглазая тварь прошла по следу Эйнштейна от предгорий Санта-Аны в округе Ориндж до Санта-Барбары, преодолев, по словам Трэвиса, расстояние более ста двадцати пяти миль по прямой, то есть отмахав триста миль пешком по пересеченной местности, всего за три месяца. Не такая уж и высокая скорость. Поэтому, если они проделают триста миль к северу от Санта-Барбары, после чего залягут на дно в области залива Сан-Франциско, преследователь, возможно, доберется до них не раньше чем через семь-восемь месяцев. А может, он вообще никогда их не найдет. Интересно, каково максимальное расстояние, на котором он может учуять Эйнштейна? Наверняка его сверхъестественные способности имеют какие-то пределы. Наверняка.
10
В четверг утром, в одиннадцать часов, Лемюэль Джонсон стоял в хозяйской спальне маленького дома, который снимал в Санта-Барбаре Трэвис Корнелл. Зеркало над комодом было вдребезги разбито. Остальная часть комнаты разгромлена, словно Аутсайдер, позавидовав собаке, пришел в дикую ярость из-за того, что та живет в тепле домашнего уюта, тогда как ему приходится скитаться по дикой местности и жить в первобытных условиях.
Среди обломков, устилавших пол, Лем нашел четыре фотографии в серебряных рамках, вероятно стоявших на комоде или ночном столике. На первой фотографии Лем увидел Корнелла рядом с привлекательной блондинкой. К этому времени Лем уже достаточно знал о Корнелле, чтобы догадаться, что блондинка, наверное, Пола – покойная жена Корнелла. С другого фото, черно-белого, довольно старого, Лему улыбалась семейная пара – похоже, родители Корнелла. На третьей фотографии, также черно-белой, был запечатлен мальчик лет одиннадцати-двенадцати – вероятно, сам Трэвис, но, скорее всего, его брат, умерший в раннем возрасте.
На последней фотографии группа солдат из десяти человек, сидевших на деревянных ступеньках казармы, ухмылялись на камеру. Одним из этих десяти был Корнелл. На форме некоторых солдат Лем разглядел нашивки группы «Дельта», элитного антитеррористического подразделения.
Несколько смущенный последней фотографией, Лем положил ее на комод и направился в гостиную, где Клифф Сомс продолжал рыться среди окровавленных обломков. Клифф с Лемом искали нечто такое, что не имело никакого значения для полиции, но было чрезвычайно важно для федералов.
АНБ прозевало убийство в Санта-Барбаре, и Лем узнал о нем лишь в шесть утра. В результате пресса уже раструбила о самых отвратительных подробностях убийства Теда Хокни. Репортеры с энтузиазмом распространяли самые дикие домыслы по поводу того, кто мог бы убить Хокни. Причем приоритетной версией было то, что Корнелл держал в качестве домашнего питомца какое-то дикое животное, возможно гепарда или пантеру, которое напало на ничего не подозревавшего домохозяина, когда тот вошел в дом. Телекамеры любовно задерживались на разорванных в клочья, окровавленных книгах. Это был типичный материал для «Нэшнл инквайрер», что не слишком удивило Лема, поскольку, по его мнению, граница между специализирующимися на сенсациях таблоидами типа «Нэшнл инквайрер» и так называемой серьезной прессой, особенно электронными СМИ, была гораздо тоньше, чем большинство журналистов соглашались признавать.
Лем уже спланировал и запустил кампанию по дезинформации с целью усилить разнузданную истерию прессы по поводу разгуливающих на свободе камышовых котов. Платные осведомители АНБ повсюду выступали с заявлениями, будто хорошо знают Корнелла и могут поручиться, что тот, кроме собаки, держал в доме пантеру. Люди, в глаза не видевшие Корнелла, представлялись его друзьями и со скорбным видом рассказывали, что уговаривали его вырвать пантере клыки и обрезать когти, как только та подросла. Полиция жаждала допросить Корнелла – и неизвестную женщину – относительно пантеры и ее местонахождения.
Лем не сомневался, что репортеров можно будет легко отвлечь от желания задавать вопросы, способные хоть как-то приблизиться к правде.
Само собой, Уолт Гейнс у себя в округе Ориндж наверняка услышит об этом убийстве и, пользуясь дружескими связями, наведет справки у местных властей Санта-Барбары и очень быстро сообразит, что Аутсайдер, забравшись так далеко на север, выследил собаку. Лема лишь успокаивала мысль о том, что он может положиться на Уолта.
Лем вошел в гостиную, где работал Клифф Сомс:
– Нашел что-нибудь?
Клифф выпрямился и отряхнул руки:
– Да. Я положил это на обеденный стол.
Лем прошел вслед за Клиффом в столовую, где единственным предметом, лежавшим на столе, была толстая тетрадь на кольцах. Пролистав тетрадь, Лем увидел, что на страницах слева приклеены фото из глянцевых журналов, а на страницах справа напротив каждого фото большими печатными буквами было написано название предмета на фото: ДЕРЕВО, ДОМ, МАШИНА…
– Ну и что вы по этому поводу думаете? – спросил Клифф.
Нахмурившись, Лем принялся молча перелистывать тетрадь. Он понимал, что перед ним нечто очень важное, но пока не мог понять, что именно. И тут его осенило:
– Это же букварь. Учить чтению.
– Да, – согласился Клифф.
Увидев улыбку на лице помощника, Лем спросил:
– Так думаешь, они знают, что собака обладает уникальным интеллектом? И что она открыла им свои способности? И поэтому… решили научить собаку читать?
– Похоже, что так, – продолжая улыбаться, ответил Клифф. – Боже правый, вы считаете это возможным?! Собаку действительно можно научить читать?
– Несомненно, – ответил Лем. – На самом деле обучение собаки чтению было в программе экспериментов доктора Уэзерби, запланированных на эту осень.
Клифф удивленно рассмеялся:
– Чтоб мне провалиться!
– Ладно, кончай скалить зубы! – отрезал Лем. – Лучше обдумай ситуацию. Парень знает, что собака обладает потрясающим умом. Возможно, ему все-таки удалось научить собаку читать. Итак, мы можем предположить, что парень также выработал способ общения с собакой. Он знает, что это подопытное животное. И он знает, что собаку разыскивает куча народу.
– Должно быть, он знает и об Аутсайдере, – заметил Клифф. – Собака наверняка нашла способ о нем рассказать.
– Да. И тем не менее, обладая подобной информацией, он решил ее не обнародовать. Он мог продать эту историю тому, кто больше заплатит. Но он не стал этого делать. А если бы он был непримиримым борцом за справедливость, то мог бы созвать пресс-конференцию и взорвать Пентагон за финансирование подобных экспериментов.
– Однако он этого не сделал, – нахмурился Клифф.
– А это может означать только одно. Он всей душой предан ретриверу, а поэтому грудью ляжет, чтобы пса не поймали и он мог оставить его у себя.
Клифф согласно кивнул:
– Выходит, все, что мы о нем узнали, – чистая правда. Я хочу сказать, этот бедолага потерял в молодости всю свою чертову семью. Потерял жену меньше чем через год супружеской жизни. Потерял всех дружков из группы «Дельта». В результате стал отшельником, перестал общаться с друзьями. Должно быть, ему было дьявольски одиноко. А потом он встречает собаку…
– Именно так, – согласился Лем. – Для человека, прошедшего подготовку в группе «Дельта», залечь на дно не составит труда. И если мы все-таки его найдем, он будет драться за собаку. Он это умеет. Господи Иисусе, он действительно умеет драться!
– У нас еще нет подтверждения о его службе в группе «Дельта», – с надеждой в голосе произнес Клифф.
– У меня есть. – Лем описал фотографию, которую нашел в разоренной спальне.
– Мы по уши в дерьме, – вздохнул Клифф.
– Да уж, в полном дерьме, – согласился Лем.
11
В Сан-Франциско они приехали в четверг, в шесть утра, и уже к половине седьмого нашли подходящий мотель: расползшееся во все стороны низкое строение, выглядевшее чистеньким и вполне современным. С животными туда не пускали, но незаметно провести в номер Эйнштейна не составило большого труда.
Трэвис зарегистрировался по своему удостоверению личности, несмотря на существующую вероятность того, что полиция уже выписала ордер на его арест. У Трэвиса не оставалось другого выбора, поскольку у Норы не было ни кредиток, ни водительских прав. В наши дни администраторы за стойкой портье с удовольствием принимают наличные, но только при предъявлении удостоверения личности, так как вся информация о постояльцах сразу заносится в компьютер.
И тем не менее Трэвис пошел на хитрость: он неверно назвал марку и номер автомобиля, припаркованного подальше от входа в мотель, чтобы скрыть эту информацию от портье.
Они заплатили только за один номер, взяв Эйнштейна с собой, поскольку на сей раз не собирались заниматься любовью и в уединении не нуждались. Трэвису, вконец измученному перипетиями вчерашней ночи, едва хватило сил поцеловать Нору, после чего он сразу провалился в сон. Ему снились желтоглазые твари с деформированными головами и крокодильими челюстями, набитыми акульими зубами.
Проснулся он спустя пять часов, в четверг днем, в десять минут первого.
Нора, вставшая с постели раньше Трэвиса, уже успела принять душ. Мокрые пряди волос соблазнительно прилипли к шее. Ей пришлось надеть то, в чем она была вчера, так как ничего другого у нее с собой не было.
– Вода горячая, и напор хороший, – сообщила она Трэвису.
– У меня тоже. – Трэвис поцеловал Нору.
– Тогда советую тебе чуть остыть, – отстранилась Нора. – Кое у кого маленькие ушки на макушке.
– Ты об Эйнштейне? У него очень большие уши.
Эйнштейна Трэвис нашел в ванной комнате. Ретривер стоял на столешнице и пил из раковины холодную воду, специально налитую для него Норой.
– Послушай, мохнатая морда, – сказал ему Трэвис, – большинство собак вполне устроила бы вода из унитаза.
Эйнштейн презрительно чихнул и, спрыгнув со столешницы, прошлепал из ванной.
У Трэвиса не было с собой бритвенных принадлежностей, но он прикинул, что однодневная щетина создаст правильный имидж, необходимый для дела, которое предстояло провернуть в Тендерлойне, историческом районе Сан-Франциско.
Покинув мотель, они перекусили в ближайшем «Макдоналдсе». Затем отправились в местное отделение банка Санта-Барбары, где у Трэвиса был текущий счет. Воспользовавшись своей компьютерной банковской картой, картой «Мастеркард», а также двумя картами «Виза», Трэвис получил тысячу четыреста долларов. Затем они отправились в офис «Американ экспресс», где Трэвис получил по одному из своих чеков и «Золотой карте» максимально разрешенные пятьсот долларов наличкой и четыре тысячи пятьсот долларов дорожными чеками. Таким образом, с учетом уже имевшихся у них двух тысяч ста долларов наличкой и дорожных чеков, оставшихся после медового месяца, их ликвидные активы составляли восемь тысяч пятьсот долларов.
Оставшееся до вечера время они посвятили шопингу: приобрели полный комплект дорожных сумок и достаточно одежды, чтобы их заполнить, оплатив покупки кредитными картами, а также туалетные принадлежности и электробритву для Трэвиса.
Трэвис также купил скребл, на что Нора скептически заметила:
– Неужели у тебя есть настроение играть в настольные игры?
– Нет, – загадочно ответил Трэвис, наслаждаясь ее растерянностью. – Я тебе потом объясню.
За полчаса до заката, забив покупками вместительный багажник «мерседеса», Трэвис поехал в самое чрево Тендерлойна, в район города сразу за О’Фаррелл-стрит, между Маркет-стрит и Ван-Несс-авеню. Это был район сомнительных баров с танцовщицами топлес, косячками навынос, абсолютно голыми девицами, массажными салонами, где мужчины платили поминутно за возможность посидеть возле обнаженных молодых женщин и поговорить с ними о сексе, а зачастую и не только поговорить.
Подобный разгул порока стал настоящим откровением для Норы, уже считавшей себя опытной и искушенной женщиной. Она явно была не готова увидеть такую выгребную яму, как Тендерлойн. Нора с раскрытым ртом смотрела на вульгарные неоновые вывески, рекламирующие пип-шоу, женскую борьбу в грязи, шоу трансвеститов, сауны для геев и массажные салоны. Призывы на рекламных щитах некоторых самых грязных баров ставили Нору в тупик, и ей даже пришлось спрашивать у Трэвиса разъяснения:
– А что значит вывеска «Понюхай розочку»?
Трэвис, пытавшийся в этот момент найти место для парковки, ответил:
– Это значит, что девушки здесь танцуют голыми и во время танца раздвигают половые губы, чтобы продемонстрировать себя во всей красе.
– Нет!
– Да.
– Господи Иисусе! Поверить не могу. То есть я, конечно, тебе верю, но все равно не верю. А что значит «Максимальное сближение»?
– Девушки танцуют прямо у посетителей на столах. Закон запрещает прикасаться к танцовщицам, но они танцуют совсем близко, покачивая голыми грудями перед носом у гостей. Расстояние между их сосками и мужскими губами не больше, чем в лист бумаги, ну, может, в два.
Эйнштейн на заднем сиденье фыркнул от отвращения.
– Полностью с тобой согласен, приятель, – сказал Трэвис.
Они проехали мимо какого-то злачного места с мигающими красными и желтыми лампочками и волнистыми синими и пурпурными неоновыми полосами. Вывеска обещала посетителям «Живое секс-шоу».
Нора была явно шокирована.
– Боже мой, а у них, грешным делом, случайно, нет шоу, где занимаются сексом с мертвыми?
Трэвис расхохотался, едва не врезавшись задом в автомобиль, набитый глазеющими по сторонам студентами.
– Нет, нет, нет! Даже в Тендерлойне есть определенные границы допустимого. Слово «живое» используется как противопоставление «снятому на пленку». Здесь полно кинотеатров, где демонстрируются исключительно порнофильмы, но в этом конкретном заведении тебе обещают показать секс вживую, на сцене. Вот только не знаю, как именно они выполняют свое обещание.
– Лично мне совершенно неинтересно это знать! – заявила Нора с таким видом, будто была Дороти из Канзаса, которая только что попала в невероятную, невообразимую страну Оз. – И вообще, что мы здесь забыли?
– Сюда приезжают именно за тем, что не продается в фешенебельных районах, таких как Ноб-Хилл: вроде молоденьких мальчиков или больших партий наркотиков. Или поддельных водительских прав и других липовых удостоверений личности.
– О… – протянула Нора. – О да, я понимаю. Этот район контролируется мафией типа семьи Корлеоне из «Крестного отца».
– Не сомневаюсь, что мафии принадлежит львиная доля этих заведений, однако было бы ошибкой считать, что настоящая мафия – эта банда благородных красавцев типа Корлеоне. – Трэвис свернул на парковочное место у обочины и, повернувшись к Эйнштейну, милостиво согласившемуся остаться в «мерседесе», добавил: – Я тебе вот что скажу, мохнатая морда. Если нам чуть-чуть повезет, мы тебе тоже состряпаем новое удостоверение личности. Сделаем из тебя пуделя.
Нора с удивлением обнаружила, что с наступлением темноты на улице стало зябко из-за дувшего с залива прохладного ветра. Пришлось надеть купленные днем нейлоновые куртки на стеганой подкладке.
– Здесь даже летом бывают холодные ночи, – сказал Трэвис. – А скоро город накроет туманом. Так как накопленное за день тепло усиливает испарение с поверхности воды.
Собственно, Трэвис в любом случае надел бы куртку, даже если бы на улице было тепло, поскольку за поясом у него был заряженный револьвер.
– Ты серьезно считаешь, что тебе понадобится револьвер? – спросила Нора, когда они отошли от автомобиля.
– Вряд ли. Я ношу его вместо удостоверения личности.
– А?..
– Потом поймешь.
Обернувшись, Нора увидела, что Эйнштейн с потерянным видом смотрит на них из заднего окна «мерседеса». Норе ужасно не хотелось оставлять ретривера одного. Вместе с тем она понимала, что, даже если в эти заведения и пускали с собаками, посещение злачных мест явно не пошло бы на пользу нравственному здоровью пса.
Трэвиса, похоже, интересовали лишь те бары, где вывески были на английском и на испанском либо исключительно на испанском. Некоторые заведения выглядели изрядно обшарпанными. Здесь не старались скрыть облупившуюся краску и траченные молью ковры. Тогда как другие с помощью зеркал и яркого освещения пытались закамуфлировать тот факт, что являются очередной тараканьей норой. По-настоящему чистые увеселительные заведения с дорогим интерьером попадались тут крайне редко. В каждом из баров, куда они заходили, Трэвис говорил по-испански с барменом, иногда с музыкантами в перерыве между выступлениями, периодически раздавая сложенные двадцатидолларовые банкноты. Нора, не знавшая испанского, не понимала, о чем Трэвис толкует с этими людьми и зачем платит им деньги.
Уже на улице, в поисках очередного сомнительного заведения, Трэвис объяснил Норе, что самый большой поток нелегальных эмигрантов – из Мексики, Сальвадора и Никарагуа, откуда люди бегут из-за хаоса в экономике и политических репрессий. Поэтому по сравнению с вьетнамцами, китайцами и представителями иных языковых групп испаноговорящие нелегалы занимали самую большую долю на рынке потребителей фальшивых документов.
– Кратчайший путь получить наводку на поставщика липовых документов – через уголовную среду латиносов.
– Так ты получил наводку?
– Еще нет. Разве что отрывочную информацию. И скорее всего, девяносто девять процентов из того, за что я заплатил, – дохлый номер. Но не волнуйся, все будет о’кей. Тендерлойну не грозит выйти из бизнеса, так как люди, которые сюда приходят, всегда получают то, что им требуется.
Люди, которые сюда приходят, удивили Нору. На улицах и в барах, с танцовщицами топлес, можно было встретить кого угодно. Азиаты, латиносы, белые, черные и даже индийцы – все перемешались в алкогольном дыму. И возникало странное чувство, будто подобная расовая гармония – полезный побочный эффект погони за грехом. Кругом с важным видом разгуливали парни в кожаных куртках и джинсах, парни, смахивавшие на бандитов, – именно то, что и ожидала увидеть Нора. Но были и мужчины в деловых костюмах, и чистенькие ребятки из колледжей, и одетые в ковбойском стиле парни, и пышущие здоровьем серфингисты, словно из кадров старого фильма с Аннет Фуничелло. У бомжей, сидевших на тротуаре или стоявших, прислонившись к стене, и у седых алкашей в вонючей одежде, и даже у некоторых мужчин в деловых костюмах в глазах был такой нездоровый блеск, что хотелось бежать от них куда подальше. Однако большинство встречных мужчин вполне сошли бы за добропорядочных граждан из приличных районов. Нора была потрясена.
Женщины на улице попадались гораздо реже, впрочем, как и женщины в компании мужчин в барах. Хотя нет, не совсем так: кое-где можно было встретить женщин, но они казались даже более распутными, чем голые танцовщицы, и все они, за редким исключением, продавались.
В баре под названием «Горячие цыпочки», о чем гласила вывеска на испанском и на английском, рок-музыка гремела так оглушительно, что у Норы разболелась голова. Шесть идеально сложенных красоток, на которых из всей одежды были лишь туфли на шпильке и трусики-бикини с блестками, танцевали на столах. Вертелись, извивались, раскачивали грудями перед потными лицами мужиков, пускавших слюни, улюлюкавших и хлопавших в ладоши.
В баре витали ароматы прокисшего пива и виски, немытого тела, дешевых духов и сигаретного дыма, отчего воздух был спертым, как в парной в бане, правда, менее полезным.
Нора стиснула зубы, мысленно сказав себе: «Меня не стошнит. Я не выставлю себя круглой дурой. Нет, ни за что».
Наскоро переговорив о чем-то с барменом, Трэвис сунул ему две двадцатки, после чего был направлен в заднюю часть бара, где парень в черных кожаных штанах и белой футболке, смахивавший на Арнольда Шварценеггера, сидел на стуле перед дверным проемом, завешенным густо расшитой бусинками портьерой. Лицо парня с прозрачными, будто стекло, серыми глазами казалось вырубленным из куска цемента. Перекинувшись с ним парой фраз на испанском, Трэвис вручил ему, как и бармену, две двадцатки.
Музыка немного стихла, оглушительный грохот перешел в обыкновенный рев. Какая-то женщина сказала в микрофон:
– Ну ладно, мальчики, если вам нравится то, что вы видите, покажите-ка нам – начинайте совать этим кискам!
Нору передернуло от отвращения, но, когда музыка загремела вновь, стало понятно, что значило столь двусмысленное объявление: посетителей приглашали засовывать сложенные пяти- и десятидолларовые банкноты танцовщицам в трусики.
Амбал в черных кожаных штанах, встав со стула, провел Нору с Трэвисом за расшитую бусинками занавеску в комнату шириной десять футов и длиной восемнадцать-двадцать футов, где еще шестеро молодых женщин в туфлях на шпильке и трусиках-бикини готовились сменить танцовщиц в зале. Девушки проверяли в зеркале наложенный грим, красили губы или просто болтали. Все они, насколько успела заметить Нора, внешне выглядели не хуже девушек в зале. Правда, у некоторых были потасканные лица, хорошенькие, но потасканные, хотя другие были свежими и розовощекими, точно школьные учительницы. И все как одна были из тех, что мужики в разговорах обычно называли сисястыми.
Амбал повел Трэвиса, который тащил за руку Нору, через гримерку к двери в дальнем конце комнаты. Когда он проходили мимо девиц, какая-то яркая блондинка положила Норе руку на плечо и пристроилась рядом:
– Дорогая, ты что, новенькая?
– Я? Нет. Ой нет, я здесь не работаю.
Блондинка, обладавшая таким пышным бюстом, что Нора на ее фоне почувствовала себя мальчиком-подростком, сказала:
– Дорогая, а у тебя тоже буфера что надо.
– Ну что вы! – пролепетала Нора.
– А тебе мои нравятся? – спросила блондинка.
– О да, вы очень хорошенькая, – ответила Нора.
Услышав этот разговор, Трэвис повернулся к блондинке:
– Не раскатывай губу, сестренка. Леди не по этому делу.
Блондинка сладко улыбнулась:
– Тогда пусть попробует. Вдруг ей понравится.
Выйдя из гримерки, они оказались в плохо освещенном узком обшарпанном коридоре, и Нора только тогда поняла, что ее клеили. И кто?! Женщина!
Нора не знала, то ли смеяться, то ли плакать. Она чувствовала, что ее вот-вот стошнит.
Амбал отвел их в офис в задней части здания и ушел со словами:
– Мистер Ван Дайн придет буквально через минуту.
В офисе были голые серые стены – ни картин, ни календарей, – серые металлические стулья, картотечные шкафы, поцарапанный серый металлический стол. Похоже, офис не слишком часто использовали.
Нора с Трэвисом сели на металлические стулья перед письменным столом.
Читать бесплатно другие книги:
