Ангелы-хранители Кунц Дин

1

В четверг, когда Нора уехала к доктору Уэйнголду, Трэвис с Эйнштейном отправились на прогулку по травянистым холмам и лесам за их домом, купленным в Биг-Суре, красивом малонаселенном прибрежном районе Центральной Калифорнии.

Осеннее солнце нагревало камни на голых холмах, рассеивая тени от облаков. Океанский ветерок шептал в золотистых листьях сухой травы. Воздух казался не слишком жарким и не слишком прохладным. Трэвис чувствовал себя вполне комфортно в джинсах и рубашке с длинным рукавом.

У Трэвиса было с собой короткоствольное помповое ружье «моссберг» 12-го калибра. Он всегда брал с собой на прогулку ружье. А если кто, не дай бог, спросит, зачем Трэвису оружие, можно было всегда сказать, что оно для охоты на гремучих змей.

Уже дальше, в густых зарослях, яркое солнечное утро ощущалось как ранний вечер, стало заметно холоднее, и Трэвис порадовался, что надел фланелевую рубашку. Мощные сосны, калифорнийские мамонтовые деревья и лиственные деревья практически не пропускали солнечных лучей, в лесу царил вечный полумрак. Местами подлесок становился практически непроходимым из-за зарослей вечнозеленого кустарникового дуба, известного как чапараль и буйно разросшегося благодаря туману и высокой влажности папоротника.

Эйнштейн обнюхивал следы кугуара на влажной лесной подстилке, постоянно привлекая к ним внимание Трэвиса. К счастью, Эйнштейн хорошо понимал всю опасность преследования горного льва и умел подавлять инстинктивные порывы броситься в погоню. Таким образом, ретриверу оставалось лишь смотреть на местную фауну.

По пути им то и дело попадались пугливые олени. А еще было очень забавно наблюдать за енотами, водившимися здесь в большом количестве. И хотя некоторые вели себя вполне дружелюбно, Эйнштейн хорошо знал, что, если их напугать, они могут стать агрессивными, а потому предпочитал держаться на почтительном расстоянии.

Во время других прогулок ретривер, к своему крайнему неудовольствию, обнаружил, что он наводит ужас на белок, к которым мог безбоязненно приближаться. Оцепенев от страха, зверьки смотрели на него дикими глазами, их крошечные сердца громко стучали.

Как-то вечером Эйнштейн спросил у Трэвиса:

ПОЧЕМУ БЕЛКИ БОЯТСЯ?

– Инстинкт, – объяснил Трэвис. – Ты собака, а они инстинктивно знают, что собаки могут напасть на них и убить.

ТОЛЬКО НЕ Я

– Да, только не ты, – согласился Трэвис, взъерошив Эйнштейну шерсть. – Ты не причинишь им зла. Но белки ведь не знают, что ты другой. Ведь так? Для них ты просто собака, и от тебя пахнет, как от собаки, а значит, тебя нужно бояться, как любой другой собаки.

МНЕ НРАВЯТСЯ БЕЛКИ

– Я знаю. К сожалению, они слишком глупые, чтобы это понять.

В результате Эйнштейн научился соблюдать дистанцию и старался не пугать белок, а когда проходил мимо, отворачивался, делая вид, будто не замечает их.

Но именно сегодня Трэвиса с Эйнштейном меньше всего интересовали белки, олени, еноты и необычная лесная флора. Даже потрясающий вид на Тихий океан не слишком вдохновлял. Сегодня, в отличие от других дней, они гуляли исключительно с целью убить время и не думать о Норе.

Трэвис все время смотрел на часы. И выбрал самый длинный, кружной путь домой, чтобы быть там к часу дня, к моменту возвращения Норы.

На календаре было двадцать первое октября. С тех пор как они получили новые удостоверения личности в Сан-Франциско, прошло восемь недель. Тщательно взвесив все «за» и «против», они решили двинуться на юг, тем самым существенно сократив расстояние, которое придется преодолеть Аутсайдеру, чтобы добраться до Эйнштейна. Ведь они прекрасно понимали, что не смогут начать новую жизнь, пока эта тварь их не найдет и они ее не убьют, в связи с чем решили не оттягивать решающую схватку, а, наоборот, приблизить ее.

С другой стороны, Трэвис с Норой считали слишком рискованным осесть где-нибудь на юге, поближе к Санта-Барбаре, поскольку Аутсайдер мог преодолеть разделяющее их расстояние гораздо быстрее, чем прошедшим летом, когда пробирался из округа Ориндж в Санта-Барбару, преодолевая три-четыре мили в день. Если на этот раз Аутсайдер решит прибавить скорости, то найдет их раньше, чем они успеют подготовиться. Поэтому малонаселенный район Биг-Сур, расположенный в ста девяноста милях по прямой от Санта-Барбары, казался идеальным выбором. Если Аутсайдер пойдет по следу собаки так же медленно, как и прежде, то доберется до нее не раньше чем через пять месяцев. И даже если, удвоив скорость, он сумеет быстро пересечь поля и дикие горы, отделяющие Биг-Сур от Санта-Барбары, и обойти населенные районы, раньше второй недели ноября его в любом случае можно было не ждать.

Этот день неумолимо приближался, однако Трэвис уже успел сделать все необходимые приготовления и чуть ли не с нетерпением ждал появления Аутсайдера. Правда, Эйнштейн утверждал, что пока не чувствует врага в опасной близости. Очевидно, у них еще было достаточно времени проверить свое терпение до момента решающей схватки.

К двенадцати тридцати они, пройдя по окружной дороге через холмы и каньоны, оказались на заднем дворе своего дома. Это было двухэтажное здание из выбеленной древесины, крытое кедровым гонтом, с массивными каменными трубами с северной и южной стороны. Нарядный передний фасад, а также оба задних крыльца, восточное и западное, выходили на лесистые холмы.

Поскольку снега здесь отродясь не выпадало, крыша была достаточно пологой, что позволяло свободно ходить по ней, и именно здесь Трэвис произвел первую модификацию, направленную на защиту дома. Выйдя из-за деревьев, он поднял глаза и увидел уложенные елочкой бруски, которые он сам приколотил к крыше, что должно было облегчить передвижения по скатам крыши. Если, паче чаяния, Аутсайдер вскарабкается ночью вверх по стене, то в окна первого этажа он в любом случае не сможет забраться, так как с заходом солнца все они закрывались ставнями с внутренней задвижкой, собственноручно установленными Трэвисом и способными выдержать атаку любого незваного гостя, за исключением разве что маньяка с топором. Тогда Аутсайдер, скорее всего, попытается забраться по столбу на навес переднего или заднего крыльца, чтобы заглянуть в окна второго этажа, которые, в свою очередь, также были надежно защищены ставнями. И тогда Трэвис, предупрежденный о приближении врага инфракрасной охранной сигнализацией, установленной три недели назад, вылезет на крышу из люка на чердаке. И уже на крыше, держась за бруски, Трэвис сможет забраться на конек крыши, что даст обзор навеса крыльца или любого участка придомовой территории и позволит открыть огонь по Аутсайдеру с безопасной точки.

В двадцати ярдах к востоку от дома стоял небольшой ржаво-красный амбар, за которым сразу же начинались деревья. При доме не было пахотной земли, но прежний владелец построил амбар, чтобы держать там пару лошадей и кур. Трэвис с Норой использовали его как гараж, потому что идущая от шоссе грунтовая дорога длиной двести ярдов упиралась прямо в двустворчатые двери амбара.

Трэвис подозревал, что, когда здесь появится Аутсайдер, он будет следить за домом из-за деревьев, а затем прячась за амбаром. Возможно, Аутсайдер даже устроит там засаду в ожидании, когда они придут за пикапом «додж» или «тойотой». Поэтому Трэвис устроил в амбаре несколько сюрпризов.

Ближайшие соседи Трэвиса с Норой, с которыми они встречались лишь однажды, жили в четверти мили к северу отсюда. И их дом был скрыт деревьями и зарослями чапарели. Шоссе, расположенное гораздо ближе, не отличалось интенсивным движением, тем более ночью, когда Аутсайдер, скорее всего, и предпримет атаку. Если во время столкновения будет много пальбы, звуки выстрелов эхом разнесутся по лесам и голым холмам, вернувшись обратно, так что немногочисленные обитатели этого района – соседи или проезжающие мимо автомобилисты – не смогут определить, откуда доносится стрельба. А значит, Трэвис успеет убить Аутсайдера и закопать труп прежде, чем кто-нибудь начнет вынюхивать, что к чему.

Однако в данный момент Трэвиса больше волновала Нора, нежели Аутсайдер. Трэвис поднялся на крыльцо, открыл ригельный замок задней двери и в сопровождении Эйнштейна вошел в дом. Просторная кухня, служившая одновременно и столовой, была очень уютной: обшитые дубом стены, выложенный мексиканской плиткой пол, столешницы из бежевой керамической плитки, дубовые кухонные шкафы, покрытый декоративной штукатуркой потолок, современные кухонные принадлежности. Большой дощатый стол, четыре удобных стула с мягкой обивкой и каменный камин делали кухню сердцем этого дома.

В доме было еще пять комнат: огромная гостиная и кабинет на первом этаже, три спальни на втором, а также по ванной комнате на каждом этаже. Одну из спален занимали Нора с Трэвисом, одна служила Норе студией, где после переезда сюда она понемножку занималась живописью, ну а третья пока пустовала в ожидании прибавления в семействе.

Трэвис включил свет на кухне. И хотя дом казался уединенным, от шоссе его отделяло всего двести ярдов, а вдоль ведущей к амбару грунтовки стояли электрические столбы.

– Я, пожалуй, выпью пива, – сказал Трэвис. – Ты что-нибудь хочешь?

Эйнштейн подошел к стоявшим в углу пустым мискам для еды и воды, оттащив последнюю к раковине.

Трэвис с Норой даже и не надеялись, что смогут позволить себе такой дом сразу после побега из Санта-Барбары. Более того, когда они в первый раз позвонили Гаррисону Дилворту, тот сообщил, что банковские счета Трэвиса заморозили, как тот и думал. Им еще крупно повезло, что удалось обналичить чек на двадцать тысяч долларов. Гаррисон, как и было запланировано, конвертировал средства на счетах Трэвиса и Норы в восемь банковских чеков, которые отправил Трэвису на имя мистера Сэмюэла Спенсера Хайатта, согласно новому удостоверению личности, в мотель в округе Марин, где они в результате провели около недели. Однако два дня спустя Гаррисон Дилворт, сообщив, что продал Норин дом за сумму, выражаемую шестизначной цифрой, отправил им в тот же мотель очередной пакет банковских чеков.

Позвонив Гаррисону Дилворту из телефонной будки, Нора сказала:

– Но даже если вы действительно продали дом, то не могли так быстро закрыть сделку и получить деньги.

– Совершенно верно, – согласился Дилворт. – Сделка будет закрыта через месяц. Но так как деньги нужны вам прямо сейчас, я решил выдать вам аванс.

Они открыли два счета в банке в Кармеле, в тридцати милях к северу от своего нового жилища. Купили новый пикап и, отогнав «мерседес» Гаррисона на стоянку в аэропорту Сан-Франциско, направились обратно на юг, мимо Кармеля, вдоль побережья, чтобы подыскать себе дом в районе Биг-Сур. И когда нашли этот дом, то смогли сразу заплатить за него налом. Купить дом было разумнее, нежели снимать, а платить налом – разумнее, нежели брать в кредит, поскольку в первом случае возникало меньше вопросов.

Трэвис не сомневался, что его удостоверение личности не подведет, но не видел необходимости прежде времени засвечивать состряпанные Ван Дайном бумаги. Кроме того, купив дом, Трэвис с Норой сразу стали более респектабельными гражданами: покупка словно придала весомости их удостоверениям личности.

Пока Трэвис доставал из холодильника пиво, откручивал крышку, делал глоток, наполнял миску Эйнштейна водой, ретривер прошлепал в кладовку при кухне. Дверь в кладовку была, как всегда, не заперта, и ретривер ее с ходу распахнул. Затем он поставил лапу на педаль, специально установленную для него Трэвисом, и в кладовке зажегся свет.

Помимо полок с продуктами в банках и бутылках, в кладовке находилось сложное устройство, которое Трэвис с Норой соорудили для удобства общения с Эйнштейном. Устройство располагалось возле задней стены: тридцать пять дюймовых акриловых трубок, установленных вплотную друг к другу в деревянной раме; каждая открытая сверху трубка высотой восемнадцать дюймов снизу была снабжена управляемым педалью клапаном. В первых тридцати трех трубках были вставлены фишки из шести наборов игры скребл, чтобы Эйнштейну хватало букв для длинных посланий. На каждой трубке спереди от руки была написана та буква, которая там находилась: «А», «Б», «В», «Г» и так далее. В последних двух трубках были пустые фишки, на которых Трэвис вырезал запятые, апостроф и вопросительные знаки. Трэвис с Норой решили, что точку вырезать совершенно необязательно, поскольку они и так смогут понять, где кончается предложение. Итак, Эйнштейн, нажимая на педали, мог доставать буквы из трубок, а затем, уже передвигая их носом, составлять фразы на полу кладовки. Трэвис с Норой установили приспособление в кладовке, подальше от посторонних глаз, чтобы в случае чего не пришлось объяснять, в чем дело, внезапно нагрянувшим к ним соседям.

И пока Эйнштейн деловито жал на педали, извлекая фишки, и укладывал их одна за другой, Трэвис вынес пиво и собачью миску с водой на переднее крыльцо, чтобы там дожидаться Нору. К тому времени как Трэвис вернулся на кухню, Эйнштейн уже успел составить послание:

МОЖНО МНЕ ГАМБУРГЕР? ИЛИ ТРИ СОСИСКИ?

На что Трэвис ответил:

– Я собираюсь поесть с Норой, когда она вернется домой. Не хочешь немного подождать и поесть с нами?

Ретривер облизнулся и задумался. Потом уставился на уже использованные буквы, отодвинул некоторые из них в сторону, после чего извлек из трубки апостроф, «Й» и «Д»:

О’КЕЙ НО Я УМИРАЮ С ГОЛОДУ

– Ничего, переживешь.

Собрав буквы, Трэвис разложил их по трубкам, затем сходил за помповым ружьем, оставленным у задней двери, и положил его на пол возле кресла-качалки. Эйнштейн тем временем выключил свет в кладовке и присоединился к Трэвису.

Они сидели в тревожной тишине, Трэвис – на кресле-качалке, Эйнштейн – на полу из красного дерева.

Теплый октябрьский воздух звенел от птичьих трелей.

Трэвис потягивал пиво, Эйнштейн время от времени лакал воду, и оба неотрывно глядели на грунтовую дорогу, ведущую к скрытому за деревьями шоссе.

В бардачке «тойоты» Нора держала пистолет 38-го калибра, заряженный разрывными пулями с выемкой в головной части. С тех пор как они покинули округ Марин, Нора освоила вождение автомобиля и с помощью Трэвиса научилась мастерски стрелять из пистолета 38-го калибра, пистолета-пулемета «узи» и помпового ружья. Правда, сегодня у нее с собой был только пистолет, однако по пути в Кармель и обратно ей, собственно, ничего не угрожало. А кроме того, даже если Аутсайдеру и удастся незаметно пробраться в этот район, ему будет нужен ретривер, но отнюдь не Нора. Таким образом, она находилась в полной безопасности.

И все-таки куда ж она запропастилась?

Трэвис пожалел, что не поехал с Норой. Однако после тридцати лет угнетения и страха одиночные поездки в Кармель стали для Норы одним из способов самоутверждения: проверки своих новых способностей, независимости и уверенности в себе. Нет, ей определенно не понравилось бы, если бы Трэвис навязался в сопровождающие.

К половине второго дня, когда Нора опаздывала уже на полчаса, у Трэвиса, которого уже начало подташнивать от волнения, противно засосало под ложечкой.

Эйнштейн принялся беспокойно метаться по крыльцу.

Но пять минут спустя именно ретривер первым услышал шум сворачивающей с шоссе машины. Кубарем скатившись с лестницы, он застыл на обочине грунтовой дороги.

Трэвису не хотелось демонстрировать Норе свое волнение, поскольку она могла расценить это как неверие в ее способность позаботиться о себе: в способность, которой она действительно обладала и очень гордилась. Трэвис остался сидеть в кресле-качалке с бутылкой «Короны» в руке.

Когда вдали появилась синяя «тойота», он вздохнул с облегчением. Подъехав к дому, Нора нажала на гудок. Трэвис помахал ей рукой с таким видом, будто это вовсе не он только что корчился в свинцовых объятиях страха.

Эйнштейн побежал к амбару поздороваться с Норой, и буквально минуту спустя они появились оба. Нора, в простых синих джинсах и белой блузке в желтую клетку, по мнению Трэвиса, затмила бы на балу всех расфуфыренных и увешанных драгоценностями принцесс крови.

Нора наклонилась и поцеловала Трэвиса. Губы у нее были теплые.

– Ужасно соскучился, да?

– Без тебя солнце померкло, птицы перестали петь, исчезла радость жизни. – Трэвис пытался говорить шутливо, но в его тоне явно проскальзывали серьезные нотки.

Эйнштейн терся о ноги Норы и даже поскуливал, пытаясь привлечь внимание. Затем поднял на нее глаза и тихо гавкнул, словно спрашивая: «Ну что?»

– Он прав, – заметил Трэвис. – Так нечестно. Сколько можно держать нас в подвешенном состоянии?

– Да, – ответила Нора.

– Да? – переспросил Трэвис.

– Я залетела, – улыбнулась Нора.

– Господи боже мой! – воскликнул Трэвис.

– Да, беременна. В интересном положении. Будущая мать.

Вскочив с кресла, Трэвис обнял Нору, прижал к себе и поцеловал со словами:

– Доктор Уэйнголд не может ошибиться.

– Да, он хороший врач, – подтвердила Нора.

– Он, наверное, сказал, когда родится ребенок, а?

– Мы можем ждать прибавления семейства в двадцатых числах июня.

– Следующего июня? – тупо переспросил Трэвис.

На что Нора со смехом ответила:

– Я вовсе не собираюсь вынашивать ребенка лишний год.

И тут в разговор вмешался Эйнштейн, которому не терпелось облизать Нору, тем самым выразив ей свой восторг.

– Я привезла бутылку холодной шипучки отметить это дело. – Нора вручила Трэвису бумажный пакет.

Открыв на кухне пакет, Трэвис обнаружил, что Нора купила бутылку шипучего яблочного сидра, безалкогольного.

– А разве такое событие не стоит того, чтобы выпить лучшего шампанского?

Нора достала из буфета бокалы:

– Я, наверное, веду себя страшно глупо… Я чемпион мира по страхам. Но я не хочу рисковать. Трэвис, я никогда не думала, что у меня будет ребенок, даже и не мечтала об этом. И сейчас мне почему-то кажется, что мне было не суждено иметь ребенка и его отнимут у меня, если я не буду соблюдать осторожность и все делать по правилам. Поэтому, пока не родится ребенок, ни глотка алкоголя. Я буду есть меньше красного мяса и больше овощей. Хорошо, что я никогда не курила. Одной проблемой меньше. И я собираюсь набрать столько веса, сколько советовал мне доктор Уэйнголд, и буду делать все упражнения, потому что хочу родить такого идеального ребенка, какого еще не видел свет.

– Конечно, все так и будет. – Трэвис наполнил бокалы игристым яблочным сидром и налил немного в миску для Эйнштейна.

– Ничего не может случиться, – сказала Нора.

– Конечно не может, – поддакнул Трэвис.

Они выпили за ребенка – и Эйнштейн тоже. Из него получится потрясающий крестный отец, дядя, дедушка и мохнатый ангел-хранитель.

Никто даже словом не обмолвился об Аутсайдере.

Ночью, уже после секса, когда они лежали обнявшись в темноте в постели и слушали, как бьются в унисон их сердца, Трэвис сказал:

– Быть может, учитывая то, что нас ждет впереди, нам не следует заводить ребенка прямо сейчас.

– Замолчи, – остановила его Нора.

– Но…

– Мы не планировали этого ребенка, – сказала Нора. – И действительно предохранялись. Но так или иначе, это случилось. Есть нечто символическое в том, что это случилось, несмотря на все меры предосторожности. Ты не находишь? Несмотря на все сказанное выше, несмотря на то, что мне, возможно, было не суждено иметь ребенка… Черт, во мне опять проснулась прежняя Нора! Новая Нора считает, что нам было суждено иметь ребенка, что это для нас подарок Небес… такой же, как Эйнштейн.

– Но, учитывая то, что нас ожидает…

– Это не имеет значения. Мы справимся. И благополучно выйдем из этой ситуации. Мы готовы. А потом у нас родится ребенок, и мы наконец-то заживем настоящей жизнью. Трэвис, я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – ответил Трэвис. – Боже, я так тебя люблю!

Трэвис понимал, что Нора ушла далеко вперед. Она больше не была той серенькой мышкой, с которой он познакомился в Санта-Барбаре прошлой весной. Нет, она стала сильной, решительной, и теперь уже она пыталась развеять его страхи.

Что ж, она неплохо с этим справилась. Трэвис чувствовал себя намного лучше. Он подумал о ребенке и улыбнулся в темноте, зарывшись лицом ей в шею. И хотя теперь на нем лежала ответственность за судьбу уже трех заложников – Норы, ее не родившегося ребенка и Эйнштейна, – у Трэвиса уже давно не было так хорошо на душе. Нора развеяла его страхи.

2

Винс Наско сидел на итальянском стуле, украшенном вычурной резьбой и покрытом практически прозрачным за несколько веков постоянной полировки лаком.

Справа от Винса перед шкафами с фолиантами в кожаных переплетах стояли диван, еще два стула и не менее элегантный низкий столик. Винс знал: книги эти никто ни разу не открывал, поскольку Марио Тетранья, в чьем личном кабинете Винс сейчас находился, однажды с гордостью заявил: «Дорогие книги. И совсем как новенькие, потому что их никто не читал. Никогда. Ни одну из них».

Перед Винсом был огромный письменный стол, за которым Марио Тетранья проверял полученные от менеджеров отчеты о поступлении денег, писал директивы о новых проектах и отдавал приказы ликвидировать неугодных ему людей. И вот сейчас дон, обильные телеса которого едва вмещались в кожаное кресло, сидел с закрытыми глазами за этим самым столом. Тетранья выглядел так, будто он уже умер от закупорки артерий и ожирения сердца, однако он всего лишь обдумывал просьбу Винса.

Марио «Отвертка» Тетранья, уважаемый глава семьи своих кровных родственников и наводящий ужас дон более обширной семьи Тетранья, контролировавшей контрабанду наркотиков, азартные игры, проституцию, ростовщичество, порнографию и прочие виды деятельности организованной преступности Сан-Франциско, был жирным коротышкой ростом пять футов семь дюймов и весом триста фунтов, с одутловатым лоснящимся лицом, похожим на оболочку, в которую набили слишком много колбасного фарша. Невозможно было поверить, что этот жиртрест смог создать столь мощное, сколь и печально известное преступное сообщество. Конечно, Марио Тетранья тоже когда-то был молод, но и тогда он, при своем низком росте, отличался избыточным весом и выглядел так, словно и родился, и умрет толстяком. Его пухлые руки с короткими пальцами напоминали руки младенца. Но руки эти обладали железной хваткой, необходимой для управления империей семьи Тетранья.

Посмотрев в глаза Марио Тетранье, Винс сразу понял, что малый рост и нездоровая толщина дона не имеют никакого значения. У дона были глаза рептилии: тусклые, холодные, колючие и настороженные. Если ты, не дай бог, оказался недостаточно осторожным, если ты вызвал его неудовольствие, он мог загипнотизировать тебя взглядом этих глаз, как змея завораживает мышь, и, не поперхнувшись, сожрать со всеми потрохами.

Винс восхищался доном, считая его великим человеком. Более того, Винсу очень хотелось признаться ему, что и он, Винсент Наско, тоже избранник судьбы. Однако он научился никому не говорить о своем бессмертии, так как когда-то давно единственный человек, которому Винс открылся, поднял его на смех.

Дон Тетранья разлепил змеиные глазки и сказал:

– А теперь давай проверим, правильно ли я тебя понял. Ты ищешь человека. Тут не семейное дело. Это твоя личная месть.

– Да, сэр, – согласился Винс.

– Ты полагаешь, этот человек, возможно, купил липовые документы и теперь живет под чужим именем. Значит, по-твоему, он знает, как получить подобные документы, даже не будучи членом какой-либо семьи, членом fratellanza?

– Да, сэр. Если судить по его прошлому… он должен знать.

– И ты считаешь, он мог достать новые документы или в Лос-Анджелесе, или у нас, здесь. – Дон Тетранья махнул пухлой розовой рукой в сторону окна, за которым виднелся Сан-Франциско.

– Двадцать пятого августа он пустился в бега, выехав из Санта-Барбары на автомобиле, поскольку в силу ряда причин он не мог улететь на самолете. Мне кажется, он захочет получить новое удостоверение личности как можно скорее. Поначалу мне казалось, он отправится за документами в Лос-Анджелес, который территориально ближе. Однако я целых два месяца занимался тем, что общался с нужными людьми в Лос-Анджелесе, округе Ориндж и даже в Сан-Диего, причем с теми, к кому он мог обратиться за высококлассным фальшивым удостоверением личности. Я даже получил пару наводок, но все они оказались пустым номером. Итак, если из Санта-Барбары он отправился не на юг, выходит, он поехал на север, в единственное место, где можно раздобыть качественные документы…

– В наш сказочный город, – закончил фразу дон Тетранья, с улыбкой снова махнув рукой в сторону густонаселенных склонов за окном. Винсу сперва почудилось, будто дон смотрит с ласковой улыбкой на свой любимый город. Однако улыбка эта отнюдь не была ласковой. Скорее алчной. – Итак, ты хочешь, чтобы я назвал тебе имена людей, получивших от меня разрешение заниматься документами, которые нужны этому человеку.

– Если в вашей душе найдется желание оказать мне такую любезность, моя благодарность будет безмерна.

– Они не сохраняют никаких записей.

– Да, сэр, но, возможно, они что-то запомнили.

– Их бизнес основан на том, чтобы ничего не помнить.

– Однако человеческому мозгу свойственно хранить информацию, дон Тетранья. И как бы человек ни старался, он непременно хоть что-то, да запомнит.

– Это верно. А ты можешь поклясться, что тот, кого ты ищешь, не член какой-нибудь семьи?

– Клянусь!

Дон Тетранья снова закрыл глаза, но уже ненадолго. И, открыв их, он широко улыбнулся, правда, в улыбке этой не было и тени юмора. Пожалуй, Винс еще никогда в жизни не встречал настолько невеселого толстяка.

– Когда твой отец женился на шведке, вместо того чтобы выбрать себе какую-нибудь хорошую девушку из наших, его семья пришла в отчаяние, ожидая худшего. Однако твоя мать стала хорошей женой, послушной и нелюбопытной. И они родили тебя – красавца-сына. И ты не только красавец. Ты хороший солдат, Винс. Ты делал очень хорошую, чистую работу для семей в Нью-Йорке, Нью-Джерси и в Чикаго, а также для нас, на этом побережье. Не так давно ты сослужил мне хорошую службу, ликвидировав эту крысу Пантанджелу.

– За что вы, дон Тетранья, мне более чем щедро заплатили.

Дон Тетранья лишь отмахнулся:

– Нам всем платят за наши труды. Но сейчас речь идет не о деньгах. Твою многолетнюю безупречную службу и твою преданность невозможно измерить деньгами. Мы твои должники и обязаны оказать тебе хотя бы одну услугу.

– Благодарю вас, дон Тетранья.

– Тебе назовут имена тех, кто занимается у нас подобными документами, а я позабочусь о том, чтобы их предупредили о твоем визите. Они согласятся сотрудничать.

– Если вы говорите, что они согласятся сотрудничать, значит так оно и будет. – Винс встал и кивнул, слегка согнув плечи.

Однако дон знаком велел ему сесть:

– Но прежде чем ты займешься своим личным делом, я хочу предложить тебе еще один контракт. В Окленде есть человек, который меня очень огорчает. Он считает, что я его не трону, поскольку у него хорошие связи с политиками и хорошая охрана. Его зовут Рамон Веласкес. Но учти, Винсент, работа будет трудной.

Винс постарался не выдать своего разочарования и неудовольствия. Он не собирался прямо сейчас браться за выполнение особо сложного задания. Ему хотелось, не отвлекаясь на посторонние вещи, поскорее выследить Трэвиса Корнелла и собаку. Однако Винс знал, что контракт Тетраньи скорее требование, нежели предложение. И чтобы получить имена людей, занимающихся липовыми документами, сначала придется ликвидировать Веласкеса.

– Для меня огромная честь раздавить любое насекомое, которое вам досаждает. И на этот раз я все сделаю бесплатно.

– О нет, Винсент! Я хочу заплатить за твои труды.

Винс выдавил из себя заискивающую улыбку:

– Я вас очень прошу, дон Тетранья, разрешите оказать вам такую любезность. Это доставит мне огромное удовольствие.

Тетранья сделал вид, будто обдумывает просьбу, хотя ничего другого он и не ждал – бесплатная акция в ответ на содействие. Дон погладил себя по необъятному животу:

– Я очень везучий человек. Люди со всех сторон жаждут услужить мне и проявить доброту.

– Дело не в вашей везучести, дон Тетранья. – Винса уже тошнило от этого манерного разговора. – Ведь что посеешь, то и пожнешь. Вы пожинаете доброту именно потому, что так щедро разбрасываете семена еще большей доброты.

Просияв от удовольствия, Тетранья принял предложение Винса бесплатно ликвидировать Веласкеса.

– А теперь скажи… просто чтобы удовлетворить мое любопытство. Что ты сделаешь с тем человеком, с которым у тебя личная вендетта, когда поймаешь его? – спросил дон, и ноздри его похожего на свиной пятачок носа раздулись, словно от аромата вкусной еды.

«Вышибу ему мозги и заберу собаку», – подумал Винс.

Но Винс отлично знал, какую высокопарную чушь хочет услышать Отвертка: все ту же хрень, которую ждут от него, их любимого наемного убийцы, большинство этих парней. И поэтому он сказал:

– Дон Тетранья, я собираюсь отрезать ему яйца, отрезать ему уши, отрезать ему язык, а затем воткнуть ему в сердце нож, чтобы оно перестало биться.

Поросячьи глазки толстяка одобрительно заблестели. Ноздри еще больше раздулись.

3

Ко Дню благодарения Аутсайдер пока еще не нашел дом из беленого дерева в Биг-Суре.

Каждую ночь Нора с Трэвисом запирали изнутри ставни на окнах. Закрывали на засов двери. А поднявшись к себе на второй этаж, ложились спать с дробовиками возле кровати и револьверами на ночных столиках.

Иногда глубокой ночью они просыпались от странных шумов во дворе или на навесе крыльца. Эйнштейн, напряженно принюхиваясь, бродил от окна к окну, но каждый раз сообщал, что опасности нет. И уже утром Трэвис обнаруживал, что это был всего лишь забравшийся во двор енот или еще какой-нибудь лесной обитатель.

Трэвис и сам не ожидал, что, учитывая все обстоятельства, получит такое удовольствие от Дня благодарения. Они с Норой приготовили традиционный праздничный обед для них троих: жареную индейку с каштановым соусом, запеканку из моллюсков, глазированную морковь, печеную кукурузу, капустный салат с перцем, рогалики и тыквенный пирог.

Эйнштейн снял пробу с каждого блюда, поскольку у него уже выработались более сложные вкусовые ощущения по сравнению с обыкновенной собакой. И тем не менее он оставался собакой, а потому отдал предпочтение индейке, категорически отвергнув кислый капустный салат с перцем. Большую часть дня он провел, самозабвенно грызя индюшачьи косточки.

За время жизни в новом доме Трэвис успел заметить, что Эйнштейн время от времени ходил во двор, чтобы поесть травы, хотя иногда его от нее тошнило. В День благодарения Эйнштейн повторил тот же номер, и тогда Трэвис спросил, нравится ли ему вкус травы, на что Эйнштейн ответил «нет».

– Тогда зачем ты иногда ешь траву?

МНЕ НУЖНО

– Зачем?

НЕ ЗНАЮ

– Но если ты не знаешь, зачем тебе это нужно, откуда тебе знать, что тебе вообще необходимо так делать? Инстинкт?