Парфюмер Будды Роуз М.

Глава 29

Жас сидела в своей старой спальне напротив окна и смотрела в сад, пытаясь думать о Робби и о том, куда он мог уйти и что бы сделал в случае опасности. Зазвонил мобильник. Увидев, что это звонит Элис Делмар, Жас ответила.

– Сожалею о том, что услышала про Робби, – произнесла Элис с жестким английским акцентом.

Жас кивнула, но сообразила, что Элис не может ее видеть, и вслух поблагодарила ее.

– Какие-нибудь новости? – спросила Элис.

– Нет, никаких.

Повисла трансатлантическая пауза. Жас представила на другом конце провода добрую женщину, сидящую в офисе с видом на Центральный парк. Элис с мужем, владевшие большой косметической компанией, были старыми друзьями отца Жас. Они обращались с ней как с родной, приглашая к себе в дом на выходные. Жас бы все отдала, лишь бы оказаться вместе с Элис, чтобы сидеть с ней за обедом на Сент-Амброуз, неспешно пить вино, слушать ее жалобы на дороговизну ингредиентов и парфюмерные продажи, упавшие в прошлом году на четырнадцать процентов.

– Чем я могу помочь? Сесть в самолет, прилететь к тебе и быть рядом?

Предложение показалось ей успокаивающим объятием.

– Нет, пожалуйста, не делай этого. Полиция предпринимает все, что может.

– Но этого недостаточно, не так ли? Твой брат все еще не нашелся.

– Это верно. Но теперь мне ничего не нужно. Честно, прямо сейчас ничего не нужно.

– У тебя голос какой-то не такой. Ты мне чего-то недоговариваешь? Это ваш займ? Если проклятые французские банкиры дышат тебе в затылок, то мы можем кое-что организовать.

В компании Элис занималась отделом духов. Она была из тех, кто предложил купить «Руж» и «Нуар», чтобы решить финансовые проблемы Л’Этуаль.

– Благодарю, но какое-то время у нас все будет в порядке. – Жас пристально смотрела в сад. Кусты, обычно аккуратно подстриженные пирамидами, теперь разрослись и начали терять свою безупречную форму.

– Тогда в чем дело?

– Полиция думает, что я причастна к исчезновению брата, потому что он сопротивлялся продаже, и что я… – Она не смогла закончить фразу.

– Это возмутительно! – воскликнула Элис. – Он ведь твой родственник. Ты же его боготворишь.

Жас прислонилась лбом к стеклу, почувствовав приятную прохладу, гладкость и безучастность. Отсутствие какого-либо запаха было облегчением.

Ветер в саду взъерошил листья на качающихся деревьях, а солнце залило семифутовый обелиск в центре лабиринта. Предположительно, он был времен египетских фараонов. По еще одной семейной легенде, Жиль Л’Этуаль привез эту известняковую колонну из Египта вместе с остальными сокровищами. Жас подозревала, что это была копия, сделанная в девятнадцатом веке. Никто никогда не пытался это выяснить. В семье предпочитали верить легендам, которые стали краеугольным камнем Дома Л’Этуаль. Жас знала, что остроконечная верхушка была такая же белая, как и весь камень, но из окна было видно, что теперь самый конец обелиска оказался покрыт чем-то черным.

После разговора с Элис Жас отправилась в сад. Проходя по аллее с оградой из столетних стриженых кипарисов, она вдохнула освежающий, острый и чистый запах. В детстве она сотни раз ходила по этому лабиринту. Запах здесь был такой же неотъемлемой частью, как и вымощенные галькой дорожки.

В центре лабиринта Жас посмотрела вверх. Значит, это не тень и не игра света. Треугольный кончик колонны действительно потемнел. Встав на каменную скамейку, Жас дотянулась до верха и коснулась его рукой. Пальцы испачкались черным. Она понюхала их – грязь. На самой вершине обелиска?

Жас уселась на скамейку. Становилось сыро, и волосы на лбу уже начали кудрявиться. Воздух вдруг стал прохладным, словно новая загадка охладила атмосферу. Жас пожалела, что не взяла свитер, но возвращаться в дом она не собиралась. Надо было понять, что происходит.

Почему обелиск испачкан грязью? Жас посмотрела на землю, ища какую-нибудь подсказку. И тогда она заметила. Черные и белые камушки, выложенные в форме древнего символа инь-ян, казались не на своих местах. Границы были смешаны, форма капли нарушена.

Кто-то нарочно сделал это. Жас начала разглядывать камушки, словно они таили ответ. Солнце заволокло облаками, и сад погрузился в тень. Потом солнце выглянуло снова. На земле что-то блеснуло. Металл? Жас присмотрелась. Несколько камушков лежали на расстоянии друг от друга, и между ними виднелось… что это?

Упав на колени, Жас разгребла камушки, под которыми скрывалась большая круглая пластина. Поначалу она не поняла, что это такое, но потом до нее дошло: канализационный люк. Было похоже, что кто-то задвигал его на место в очень большой спешке.

Скрывшись в шахте?

Жас наклонилась и понюхала пространство между металлом и краем шахты. Холодный воздух пах уксусом и гнилью, а еще, возможно, чем-то древесным. Да. Она смогла узнать тот же запах, что наполнил мастерскую несколько часов тому назад, когда она разбила бутылочку Аромата Верности.

Глава 30

Се сидел на краю кровати в отеле «Кенсингтон» и не сводил глаз с телефона. Дело казалось таким простым. Ему надо было лишь поднять трубку и позвонить. Но он продолжал сидеть неподвижно, беспомощно опустив руки.

Это крайний случай или еще нет?

Тонкое постельное покрывало впитало пот его ладоней. Прошло еще десять секунд. Двадцать. Скоро у него не останется времени. Все студенты должны быть на приеме в Музее Виктории и Альберта. Через десять минут надо было спускаться вниз. Если он этого не сделает, кто-нибудь поднимется к нему. Он не мог допустить, чтобы его нашли в таком состоянии, нервного, обливающегося потом.

Се пересек комнату за шесть шагов, повернул щеколду и распахнул окно. С теплым ветром в комнату ворвался шум деловой улицы. Дорожные звуки казались приятнее тишины.

После отъезда из Китая медитация больше не помогала. Постоянным его спутником стала тревога. Он столько лет ждал этой поездки, так много готовился, воспользовался столькими возможностями, пряча в своей каллиграфии тайные послания, подвергая опасности жизни Кали и учителя.

И теперь он вел себя словно испуганный ребенок. Ему сказали, что вступать в контакт можно только в случае крайней необходимости. Неужели это тот случай?

Час назад Се застал своего соседа по комнате роющимся в его тумбочке. Ру Шан сказал, что перепутал.

Се смотрел на телефонный аппарат, как на спящего дракона, которого он боялся разбудить. А если звонки прослушиваются? Что, если правительство отслеживает все звонки студентов? Способны ли они делать это здесь, в Лондоне? Вдруг Ру Шан войдет в номер, когда он будет разговаривать по телефону?

Ру мог поджидать за дверью, готовый следить за ним, если Се отправится куда-то не по расписанию. Конечно, такое было непозволительно. Студентам запрещалось выходить из гостиницы, только под присмотром наставников. Но большинству из них удавалось улизнуть поздно вечером. Пока что никто не попал в неприятности.

Се ходить с ними не хотелось. Несмотря на все любопытство по случаю пребывания в чужом городе и желание вкусить запретного плода, он не хотел рисковать. Ему было важно совершить великий побег. Если только не учитывать, что его нежелание погулять, когда все этим занимаются, не покажется кое-кому подозрительным. Поэтому Се исправно ходил в бары с друзьями-студентами. Несмотря на страхи, западная культура его потрясла.

Как бы наслаждалась всем этим Кали! Прекрасные студенты, свобода, никакой слежки, отсутствие военной полиции.

Но он и его друзья-художники могли только любоваться этой свободой. К ним она не имела никакого отношения. Их правительство не могло даже отпустить группу художников в Европу без стукачей. Неужели Ру стукач? Пекин вел особую обработку, чтобы студенты закладывали своих однокурсников. Чем они соблазнили его?

Без Кали и ее умения пользоваться ноутбуком Се не мог проверить биографии студентов университета Цинхуа. Он тосковал по Кали еще и по другой причине. Ему не хватало ее смелости и страсти.

В дверь постучали.

Се упустил возможность и отругал себя за нерешительность. Кали высмеяла бы его, назвав трусом, и была бы права.

– Да?

– Се, это Лан. Проходила мимо. Ты готов?

Не надо было отвечать. В таких делах ему не хватало ни ума, ни сообразительности. Нервы мешали думать. Он открыл дверь.

– Входи. Я почти готов… всего минуту.

Молодая женщина из Пекинского университета была среди них не только лучшим каллиграфом, но еще и самой застенчивой. Лан слабо улыбнулась Се и, опустив глаза, вошла в номер. Они сели рядом на кушетку. Когда Се понял, какая она застенчивая, то сильно зауважал Лан за ее скромность и расслабился. С тех пор она старалась держаться ближе к нему при каждой возможности, в поездке из аэропорта в гостиницу, во время обеда и на групповых прогулках.

В ванной он умылся холодной водой и несколько минут смотрелся в зеркало. В глазах у себя он заметил страх.

Ом мани падме хум.

Четырежды он повторил мантру, причесался, поправил воротничок рубашки, схватил с крючка на двери пиджак и надел его.

Внизу они присоединились к студентам, уже столпившимся у автобуса.

В Музее Виктории и Альберта среди мраморного великолепия девятнадцатого века встречался и современный дизайн. Не отступая от Се, Лан вошла в вестибюль с высоким потолком и оглядела оранжевые, желтые и красные транспаранты с названиями проходивших в тот период выставок.

– Никогда не думала, что мои работы будут выставляться в таком месте. А ты?

Се вдруг потряс сам факт поездки, не тайная причина, а реальная: его работы получили признание. Он способен создавать картины, удостоенные такой чести. Вопрос не в том, к чему приведет поездка, но Се знал, что обязан за нее своим учителям и самому себе, и надо было хотя бы остановиться и осознать этот момент, чернильные завитки на бумаге, сосредоточенность, необходимая для того, чтобы кисть свободно парила, годы учебы и жертв. И дело не в том, чтобы заявить о себе и помочь Его Святейшеству – дело в ценности момента самого по себе. Послание на бумаге, безмятежная поэзия, выраженная в художественной форме.

Что бы еще ни случилось, это тоже очень важно.

Увлекаемый другими студентами, Се последовал за гидами в зал китайской скульптуры. Здесь высокие окна выходили в сад с овальным прудом. Масляно-желтый свет отражался на воде и возвращался в зал.

Их каллиграфические работы были развешаны на полотняных панелях, расставленных по залу. Се в сопровождении Лан бродил по проходам, созданным стендами, сама расстановка которых уже была сделана высокохудожественно. Это была деревня китайской живописи на панелях, разделенных веками, но объединенных одинаковой силой простоты.

Да, впереди часы тревог и планов, дни постижения и завершения своей задачи. Сегодняшний вечер посвящен работе. Се уловил этот зов и прислушался к своим работам, выразив почтение так, как считал нужным, так, как учили его тибетские монахи, сжигавшие себя в монастыре, когда он был ребенком.

Сознательно.

Профессор Ву отозвал Се и Лан и увел их в глубину галереи.

– Еще будет время полюбоваться работами. Прежде всего надо поблагодарить наших хозяев.

Бар был уставлен тарелками с орешками, маленькими бутербродами, вином и легкими напитками. Справа стоял китайский посол в Великобритании и другие официальные лица из посольства вместе с музейным руководством, приветствуя студентов и гостей.

Когда дошла очередь пожать руки своим соотечественникам, Се низко поклонился и заговорил тихим голосом, произнося односложные фразы, которым научился с детства. Никто из высокопоставленных особ им не заинтересовался больше, чем другими студентами. Какое облегчение. Интерес предполагал внимание, а Се старался его избегать.

Поэтому ему стало не по себе, когда Ру направился к нему и развязным тоном, который явно был результатом изрядной выпивки, начал приставать к Се.

– Думаешь, ты лучше нас всех, – заговорил Ру, указав на Се своим стаканом. – Думаешь, что твои работы лучше. – Вино выплеснулось через край, и красные пятна залили белый мраморный пол. – Ты ничуть не лучше нас. У тебя мазок вовсе не такой уж изящный, и линии нечеткие.

Ру дополнил слова взмахом руки со стаканом. Вино выплеснулось в лицо Се, попав в глаза.

Следы бургундского залили ему щеки и рубашку.

Ру на мгновение замер, довольный собой, но потом испугался, поняв, что устроил сцену на таком важном мероприятии.

Не успели они оба что-либо сказать, как маленькая престарелая женщина подошла к Се и подала ему бумажную коктейльную салфетку.

– О, это не поможет, – сказала она. Пока он вытирал лицо, старушка взяла его под руку, потащила прочь.

Несмотря на азиатскую внешность, говорила она на безупречном английском.

– Позвольте проводить вас в туалет, где можно будет хорошо умыться и почиститься.

Они направились к выходу.

– Ужасно сожалею, что это случилось. – На ней был ярко-красный костюм и губная помада в тон. Она вцепилась ему в руку удивительно крепко. – Какой позор. В такой замечательный вечер.

Если бы он захотел убежать, то пришлось бы побороться, чтобы вырваться от нее.

Они покинули комнату, шум остался позади.

– А ведь ваши работы и правда лучше, чем у всех.

– Я польщен.

– Я изучала их последние два дня.

– Рад, что они вам понравились.

– У вас тонкий стиль.

– Вы куратор музея? – спросил Се.

– Да. Специализируюсь на каллиграфии.

– Вы из Китая?

– Я с Тибета.

Се почувствовал, как по спине побежали мурашки.

– И ваши работы я изучила очень старательно, – продолжила она, уводя его в тихий коридор, свободный от посетителей. – Я многое увидела.

– Надеюсь, вам понравилось то, что вы увидели.

– В ваших работах немало намеков, которые легко не заметить, но важно найти.

Се не ожидал реального контакта раньше Парижа. Он и не смел надеяться на помощь.

– Вот мы и пришли, – сказала она, остановившись у двери. – Когда закончите, найдете дорогу обратно в галерею?

– Да. Благодарю вас. Большое спасибо.

– Тогда ладно. Теперь будьте осторожны, Се Пин.

Он кивнул.

– Многие хотят, чтобы у вас все удалось, – прошептала она. – Мы будем следить за вами во время поездки. Никого не ищите. Они сами найдут вас. Вы очень храбрый.

– Благодарю, – повторил Се и поклонился.

Когда он поднял голову, она уже отвернулась.

Открыв дверь туалета, Се направился к раковине и не заметил человека, возникшего прямо за ним. Вспышка в зеркале, широкая повязка у него на губах. Се попытался кричать, но незнакомец сильно зажал ему рот рукой.

Глава 31

Закат отражался в Сене, желтые тона уступили место дымчатым малиновым бликам, постепенно растаявшим лавандовыми тонами, разлитыми по поверхности воды, словно художник-импрессионист воспользовался вечером вместо полотна.

– Не уверена, что это хорошая идея, – сказала Жас.

– Гулять по мосту? – удивился Гриффин.

– Устраивать себе ужин. – Она забыла, как Гриффин всегда играл ее словами. – А если они что-то найдут?

Он положил ладонь ей на руку, чтобы она замолчала.

– У Марше есть наши номера телефонов.

Сквозь жакет она почувствовала давление его пальцев. От внезапного тепла его рук внутри у нее что-то растаяло, но Жас постаралась взять себя в руки и отстранилась.

– Робби не простит мне, если я позволю тебе голодать, – сказал Гриффин.

Жас задумалась, помнит ли он те воскресные ужины, или же обращение к их прошлому было подсознательным. Жас подумала о потрепанной и потертой ленточке в шкатулке для драгоценностей в Нью-Йорке. Сказать ему о ней Жас не могла. Признание предполагало бы определенный уровень эмоциональной зависимости, которой ей не хотелось. Ленточку Жас хранила для того, чтобы не поддаваться слабости, но не потому, что ей до него было дело.

Гриффин облокотился о парапет, глядя на Нотр-Дам. Жас посмотрела в другую сторону, на Гранд-Палас. Закатное солнце золотило его стеклянную крышу. Казалось, что викторианское здание охвачено пожаром.

Вокруг них пешеходы пересекали Карусель по пути с Левого берега на Правый и обратно. Жас и Гриффин не были единственными, кто остановился, чтобы полюбоваться городом. Слева от них пожилая пара, прижавшись друг к другу, показывали на виды и фотографировали их. Справа страстно обнимались мужчина и женщина. Жас отвела взгляд и стала смотреть на реку.

– У тебя есть кто-нибудь? – тихо спросил Гриффин.

Она не ожидала такого личного вопроса, не слишком уверенная, что хочет с ним этим делиться.

– Несколько месяцев тому назад – да, – сказала она, все еще глядя на реку.

– Ты ушла от него или он?

– Странный вопрос.

– Разве? Прости.

Она пожала плечами и прикусила губу.

– Я вынудила его оставить меня.

– Что это значит?

– Он хотел, чтобы я переехала к нему. Когда мне… Знаешь, не думаю, что после всего хочу говорить об этом.

Гриффин протянул руку, положил ей на плечо и развернул лицом к себе.

– Если хочешь мне рассказать, то я готов выслушать.

Жас снова пожала плечами.

– Похолодало, – сказала она, плотнее запахнув свой жакет. – Надо идти.

В молчании они дошли до конца моста и дождались светофора. Потом прошли под большой каменной аркой в комплекс Лувра. Пройдя через Кёр д’Наполеон, Гриффин остановился напротив стеклянной пирамиды Пей.

Вокруг них толпились сотни людей, фотографирующих и отдыхающих у фонтана. Совсем немногие изучали архитектуру так же старательно, как Гриффин.

В глазах Жас отразился последний солнечный луч. Она моргнула. Мир вокруг нее заколыхался. На секунду она увидела повозку, запряженную лошадью, слуг в ливреях, открывающих двери, женщину в платье из золотой парчи и в замысловатом парике, пахнущую цветочными духами и немытым телом.

– Есть доказательства, что пирамидальные формы извлекают микроволновые сигналы из атмосферы и преобразуют в электрическую энергию.

– Что ты сказал? – спросила Жас, не расслышав ни слова.

– Существуют доказательства, что пирамиды извлекают микроволны из атмосферы и преобразуют в электрическую энергию. Именно поэтому даже построенные в наши дни пирамиды действуют как магический центр.

– Не думала, что теперь ты веришь в магию. Ты сильно изменился, как я погляжу?

– Теперь нет большего скептика, чем я. Но я провел ночь в пирамиде и пережил нечто, чего не могу объяснить.

Она снова покачала головой.

– Я еще более циничная, чем ты.

– Ты такой не была. Когда ты… – Он не закончил то, что хотел сказать, и начал снова: – Жас, что с тобой случилось?

Она почти произнесла: «Ты случился», – но смолчала.

– Что случилось со всеми? Только Робби до сих пор невинен. По-прежнему счастлив, так же, как и прежде. – Она подавила в себе рыдание. Жас не хотелось, чтобы Гриффин утешал ее, зная, как легко будет снова соблазниться его вниманием. Он так хорошо умел успокаивать.

Кафе «Марли» находилось в каменном гроте в крыле Ришелье. Несмотря на то что здесь благодаря близости к музею всегда было много туристов, ресторан любили и парижане.

– Робби говорил, что это один из его любимых, – сказал Гриффин, когда они вошли в ресторан. – Шикарно, но не претенциозно, просто, но не простовато.

Мэтр провел их к столику в углу одного из внутренних залов. Для начала Гриффин заказал вина и сыра.

Эта часть старинного дворца была приспособлена к требованиям современного ресторана, но величественность и великолепие были сохранены. Позолоченная лепнина украшала высокий потолок. Четырехсотлетние мраморные полы не повредило даже время. Глубокие кресла были обиты богатым красным бархатом.

– Хочу, чтобы ты попыталась расслабиться, – сказал он. – Выпей немного вина. – Он положил мягкого сыра на ломтик хрустящего багета и подал ей. – И еще съешь это.

– Приказ?

– Предложение. Ты под сильным стрессом. Я просто пытаюсь помочь. Когда ты ела в последний раз?

Жас разозлило, что он помнит эту ее особенность, и откусила немного хлеба, скорее чтобы удержать себя от комментариев к тому, что он сказал. Она была не голодна.

– Неправильно, что мы сидим в ресторане, когда…

Гриффин прервал ее:

– Нам надо поесть, а сделать это мы можем там, где хорошая еда и вино. И где никто не следит за дверью.

– Что ты имеешь в виду?

– Марше установил за тобой слежку.

– Чтобы защитить меня или шпионить? – Жас инстинктивно оглянулась. Она сразу и не заметила, что комната была практически пуста. Все посетители сидели на террасе, любуясь видами.

– Надеюсь, чтобы защитить, но не уверен. Именно поэтому я настоял, чтобы мы куда-нибудь пошли и поговорили. Не уверен, что в доме, в магазине или в мастерской это безопасно.

– Безопасно?

– Они могут подслушивать.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я заметил, что за нами кое-кто следит. Видел его на мосту, а потом отражение в пирамиде. Поэтому думаю, что он нас охраняет. Вычислить его было очень легко, он даже не пытается скрываться.