Парфюмер Будды Роуз М.

Она указала на панель с другой стороны бара.

– Хочешь послушать музыку?

Гриффин покачал головой, прижав палец к губам. Жас вспомнила, что он сказал ей в ресторане. Если полицейские присматривали за ней, то и подслушивать тоже могли.

Гриффин надавил на верхний правый угол зеркала, и появилась стереоустановка. Гриффин нажал на кассетник, увидел, что тот полон, и включил музыку.

Не сводя глаз с консоли, он дождался первых аккордов. Сен-Санс, «Пляска смерти» заполнила комнату.

Жас узнала музыку.

– Отличный выбор, – с сарказмом произнесла она и села на кушетку с бокалом в руке.

Он пододвинул стул, чтобы сесть лицом к ней, и тихо заговорил:

– Знаю, как сильно тебе хочется его найти. Но надо доверять мне. Мы должны все сделать правильно.

– Не могу думать про то, что Робби там внизу, совсем один, испуганный…

Гриффин отпил немного бренди.

– Надо выждать, выбора нет.

– Ты не понимаешь. – Фраза прозвучала гораздо более резко, чем ей хотелось.

Гриффин поставил бокал на журнальный столик между ними и встал.

– Если ты не против, то я пойду в гостиницу.

Жас хотела сказать: да, будет лучше, если он уйдет. Но вместо этого она покачала головой, потерла запястья и сказала:

– Нет. Прости.

– Возможно, я не так беспокоюсь, как ты… – Гриффин заговорил тихим ласковым голосом, и ей показалось, что он обнял ее, хотя даже не прикоснулся к ней. – Но я тоже хочу найти Робби. Пожалуйста, прекрати сопротивляться. Я тебе не враг. – Она закрыла глаза. – Ты хотя бы что-нибудь знаешь об этом тоннеле? – спросил он.

– Это еще одна сумасшедшая легенда из тех, которые, кажется, коллекционировала моя семья, так же, как коллекционируют фарфоровых собачек. Ты когда-нибудь слышал о Cаrrieres de Paris? – Жас заметила, что перешла на французский, и повторила по-английски: – Парижские каменоломни?

– Да, – ответил Гриффин. – Город построен на шахтах, некоторые из которых относятся к тринадцатому веку, верно? Камень для строительства Парижа добывали в этих каменоломнях, в результате образовалась сеть тоннелей и пещер, впоследствии ставшая катакомбами. Большинство археологов об этом знают.

– Эксгумация останков на кладбищах, ставших причинами болезней, началась в 1777 году, – продолжила Жас. – Как раз в период нарастания революционных настроений одновременно с жадностью властей. К тому времени Дом Л’Этуаль уже существовал. Дедушка любил шутить, что наши предки были не на небесах, а под нами, в подвале. Он говорил, что «город покоится над пропастью». Иногда в детстве, когда я не получала, чего хотела, я топала ногой и…

– Почему я не удивляюсь?

Жас проигнорировала комментарий Гриффина и продолжила:

– Дедушка Шарль просил меня быть осторожнее. Он говорил, что если топну слишком сильно, то в земле появится дыра, и я туда упаду. И тогда придется дружить с костями.

Жас все еще скучала по деду, который умер, когда она жила в Америке. Все ее любимые родственники умерли, кроме Робби.

– Я ему не верила, – продолжала она. – Мне хотелось знать, откуда он знает, что там похоронены люди. Когда я достаточно подросла, дедушка рассказал, что он и его брат участвовали в Сопротивлении во время Второй мировой войны и пользовались тоннелями и проходами под Парижем, чтобы помочь бежать бойцам Сопротивления и летчикам.

Жас встала и подошла к стеклянным дверям, ведущим в сад. Эти кусты посадил ее дед, привозивший коллекционные розы со всей Франции и Англии. Он выводил гибриды, чтобы создавать ароматы, которые не смогли бы повторить другие парфюмеры.

Легкий дождик наполнил воздух сиянием. Жас открыла дверь и вдохнула полусладкий ночной аромат и зеленый прохладный воздух.

– Дедушка сказал, что у него был собственный вход в тоннели и этот вход был самым тайным, потому что был надежно спрятан. Робби вечно просил показать его нам.

– Показал?

– Нет.

Гриффин встал, чтобы наполнить бокал. Жас никогда не представляла, что увидится с ним здесь. Но в каком-то смысле это было и его место. Что такое эта комната, если не хранилище воспоминаний? На столах и полках повсюду стояли старинные вещи и артефакты Л’Этуалей, самые ранние из которых датировались восемнадцатым веком. Серебряные парфюмерные флаконы, накопленные прабабушкой, большая коллекция табакерок из лиможского фарфора, которая собиралась целыми поколениями.

Бабушка Жас обожала эмалированные, усыпанные драгоценностями портретные рамки, украшенные хрустальными завитками, оборочками с лучистым колчеданом и ажурным орнаментом с жемчугом. По всей комнате поблескивали дюжины таких рамок. Когда-то лица давно умерших предков обрамляли творения Фаберже, но их давно продали.

На каминной полке стояли золотые часы, украшенные символами земли, луны, солнца и знаками зодиака. Часы не только показывали время и день, но также и моменты заката, рассвета, захода луны и ее восхода.

Когда ранним воскресным утром Жас нашла часы в угловой будке на блошином рынке, они были сломаны. Бабушка купила их, вопреки заявлениям матери Жас, что починить часы невозможно.

Бабушка похлопала Одри по руке, как она обычно делала.

– Это красивая вещь, – сказала она. – Мы что-нибудь придумаем.

Вокруг часов выстроилась коллекция Робби из малахитовых, кварцевых, лазуритовых и нефритовых пирамидок. С другой стороны ваза Лалик была наполнена зелеными, голубыми и молочно-белыми морскими стеклышками, которые Жас собирала с мамой, когда они отдыхали на море, на юге Франции. Все здесь было связано с воспоминаниями.

– Возможно ли, что твой дед брал в каменоломню Робби, а не тебя?

– Конечно. Когда я уехала… жила в Америке, дедушка прожил еще шесть лет и был совершенно здоров до самого конца.

– Когда был создан лабиринт в саду?

– Точная дата? Не знаю, но вот архитектурные чертежи дома и сада, – Жас указала на шесть рисунков в рамках. – Они 1816 года, и на них, начиная со второго, изображен лабиринт.

– Значит, вполне возможно, что люк в центре лабиринта – это вход в подземные тоннели, о которых рассказывал твой дед. И он мог показать их Робби?

– Да. Ты так думаешь?.. – Идея ее потрясла. Если брат там, внизу, то он может быть в безопасности. – Если под нашим домом город мертвых, то именно эта таинственность привлекательна для Робби.

Гриффин уставился в свой бокал.

– Когда я был моложе, – сказал он, – я мечтал о том, чтобы у моих друзей и любовниц обязательно были тайны.

– Удалось?

Он кивнул.

– Оказывается, у всех нас есть тайны. Большинство моих ты уже знаешь.

– Знала, но… – Она не закончила мысль.

Через минуту он сказал:

– Надо выйти в Интернет. Ты взяла с собой компьютер?

Жас принесла свой ноутбук со стола в углу.

– В доме беспроводной Интернет. Робби позаботился. Что ты ищешь? – спросила она, передавая ему компьютер.

– Прежде всего карты. Есть много разных карт. Мы должны знать, что там, внизу, и как подготовиться. Чем больше узнаем, тем вероятнее, что преуспеем.

Следующий час они сидели рядом на кушетке, разговаривали мало, много читали. Большая часть информации оказалась на английском, а также французском, поэтому много переводить Жас не пришлось.

Город под городом первоначально снабжал Париж известняком для построек великолепных особняков, широких бульваров и мостов. Потом многочисленные тоннели и пещеры стали хранилищем останков более шести миллионов усопших, похороненных на городских кладбищах, которые больше не вмещали покойников. Во время войны катакомбы использовались как временное убежище бойцов Сопротивления, потом как галереи художников-авангардистов, как тюрьмы и пути побегов. Все они официально были закрыты, кроме одной мили, которая теперь стала туристической зоной. Но запреты не мешали отважным спелеологам спускаться в каменоломни.

– Исследовать тоннели незаконно, – сказала Жас, прочитав очередную статью. – Не хочу даже читать истории, как в этих катакомбах пропадают люди. Подземных ходов около ста девяноста миль, не нанесенных на карты и большей частью неисследованных и опасных.

– Я бывал в пирамидах и знаю, как позаботиться о нас.

– И как же найти Робби в этих катакомбах?

– Нашел же он способ привести тебя к тоннелю, сумеет и привести тебя к себе.

Согласно греческой легенде судьбы, три второстепенных богини появляются в течение семи дней после рождения ребенка. В их обязанности входит определить траекторию жизни младенца. Клото плетет нить жизни, Лахесис измеряет ее, а Атропос обрезает после того, как решит, сколько ребенку будет лет, когда случится смерть.

Но несмотря на то, что решение принимают богини, человек способен изменить свою судьбу. Жас была уверена, что в мифологии все метафорично. Она не верила в судьбу. Но глядя на Гриффина, Жас думала о странном совпадении, что он появился в Париже именно теперь. Гриффин. Специалист именно в той области, которая может помочь ей найти брата.

«Совпадений не существует», – вспомнила она слова брата. Именно это кто-то сказал ей совсем недавно. Жас постаралась вспомнить. И вдруг до нее дошло, что это был Малахай Сэмуэльс.

Жас посмотрела на монитор ноутбука.

– Тут говорится, что большинство тоннелей располагаются на глубине ста метров. Когда ты уронил свечу, то сказал именно это – что она упала на сто метров.

– Если судить по звуку упавшей свечи, то совершенно точно, сто метров.

– Это приблизительно пять-семь лестничных пролетов, в зависимости от того, насколько они высокие, верно?

Гриффин кивнул.

– Семь этажей, вдвое выше этого здания.

– Тебе не обязательно спускаться, если страшно. Пойду я один, мне случалось спускаться гораздо глубже, это не проблема.

– Там Робби, значит, я справлюсь.

– Есть способы избавиться от паники. Прежде всего, не пытайся представить, что там внизу. Невозможность увидеть, что впереди, незнание, где конец, – это самое страшное.

– Я не боюсь высоты, уверена, что и глубина меня не испугает.

– А темнота?

– Нет. Я люблю темноту. Она успокаивает.

Гриффин засмеялся.

– Тогда ты будешь счастлива. Там темно. Внизу нет никакого освещения. В статьях говорится, что в начале девятнадцатого века катакомбы использовали для выращивания грибов.

Они составили список необходимых вещей, которые предстояло купить утром.

Жас посмотрела на каминные часы. Десять вечера.

– Магазины будут закрыты еще часов двенадцать.

Гриффин проследил ее взгляд.

– Иди поспи.

– Не смогу.

– Если будешь усталая, то не сможешь помочь Робби. – Гриффин прошел через комнату и поставил свой бокал в бар. – Не думаю, что стоит проводить ночь одной в доме. Я лягу на кушетке.

– Я не боюсь остаться одна.

– Да, уверен, что не оишься, – почти обиженно произнес он. – Зато я за тебя боюсь. Я засну спокойнее, если буду знать, что ты здесь не одна.

– Мне ничто не угрожает, Гриффин.

Он только кивнул.

– Думаешь, угрожает?

– Просто не хочу рисковать.

Жас посмотрела ему в глаза. Сколько раз она представляла истории с ним. Однажды она подумала, что они снова будут вместе. Когда-то Жас верила ему так, как никогда и никому не смогла бы. Да, с ним у нее были связаны большие ожидания, с ним и с Робби, и с ней самой тоже. Похоже, что слишком много давления. Возможно, она была не права, требуя от Гриффина так много и думая, что человека определяют его достижения. Но он же достиг всего, не так ли?

– Почему ты качаешь головой? – спросил Гриффин.

– Разве?

– Словно споришь с кем-то.

– Ты всегда делаешь то, что хочешь, не так ли? – спросила она.

– В большинстве случаев да.

– Ты сделаешь то, о чем я подумала, – улыбнулась она.

– Ты знала, кем я хотел быть.

– Тогда в чем проблема, Гриффин?

– Не мог допустить мысли, что не справлюсь.

– Не справишься?

– Что не справлюсь и разочарую.

– Кого? Меня? Кого из нас?

Мгновение он молчал.

– Тогда я думал, что тебя, теперь не уверен.

Он вернулся к кушетке и сел рядом с ней, обнял за плечи и повернул к себе.

– Ты задаешь невозможные вопросы, знаешь об этом? Люди о таком не спрашивают. Честная, прямая. Ты совсем не изменилась. – Он рассмеялся, но смех был нерадостный. – Хочешь зайти очень глубоко, узнать слишком много, слишком. Ты чертовски любопытная.

– Не я. Я перестала любопытствовать уже давно.

– Лжешь, – сказал он, но вдруг прижал ее к себе и поцеловал.

В голове ее закружились новые вопросы, требующие решения, настаивающие, чтобы она воспринимала их серьезно и сосредоточилась. Но губы Гриффина мешали ей сосредоточиться. Жас устала и, да, была напугана. Если она не будет думать, если отдохнет в его объятиях, то все будет хорошо. Будет ли?

Запах Гриффина обволакивал ее. Если не сопротивляться, то можно потеряться в этом аромате. Если бы она могла забыть о том, что случилось между ними… нет, не забыть, но хотя бы сейчас не думать об этом. Совсем немного. Как давно она не чувствовала этого напора, и как ей хотелось отдаться ему.

Но только не с Гриффином.

Жас долго не могла оправиться от того состояния, в котором он ее оставил. Хватит ли у нее сил принять то, чего ей хотелось, и не запутаться потом? В жилах ее закипела смесь желания и злости. Она впилась пальцами в его руки, притянула Гриффина к себе, надеясь, что ему больно. Ей хотелось сделать ему больно, но он так прижался к ней, что Жас усомнилась. Его пальцы впились ей в кожу. Завтра появятся отметины, синюшные отпечатки его пальцев. Давным-давно он ушел и оставил невидимые синяки, которые так и не прошли. Но эти пройдут, они всего лишь поверхностные следы.

Ее тело сдалось. Годами Жас сопротивлялась воспоминаниям об этом человеке, не позволяла им завладеть собой. И что теперь? Теперь она отдавалась каждому ощущению, которое он в ней вызывал.

Проклятье. Тело ничего не забыло, ни его запаха, ни вкуса, ни того, как его волосы завивались на шее, ни тепла его кожи, ни того, как он обволакивал ее собой, обнимая. Мир исчезал, и они оставались вдвоем, живя только минутами поцелуев. Жас разозлило желание оказаться с ним без одежд, разделяющих их. Это желание оказалось более важным и нестерпимым, чем все, что она испытывала прежде или о чем догадывалась. Вдруг желание почувствовать его на себе стало более необходимым, чем дыхание. Пальцы Жас скользнули к пуговицам его рубашки.

Гриффин не мешал ей и не помогал. Он позволил ей раздеть его, смотрел на нее. Жас почувствовала, что с каждым движением признавала что-то, о чем ему надо было знать, что он хотел узнать.

Жас прошептала:

– Помнишь, какие мы были?

Он не ответил.

Ей хотелось говорить с ним, уравновесить себя. Если она сможет заставить его говорить о том, кем они были, возможно, это помешает ей начать новую историю. Одно дело освободить прошлое… но Жас не хотелось начинать новый путь в будущее. Не с этим человеком, которому прежде она отдала так много и который пренебрег ее подарком.

– Раньше мы были такими же? – снова спросила она.

Гриффин целовал ее, пока она не замолчала.

Жас сняла с него рубашку и расстегнула свою, расстегнула бюстгальтер, почувствовала прохладный воздух на спине и его тепло на своей груди.

– Ты помнишь нас?

Гриффин поцелуями спустился по ее шее к груди, словно оставляя губами послания на языке, который она больше не могла расшифровать. Он рассказывал ее коже секреты, тело их понимало, мозг нет.

Жас хотела воспользоваться им, чтобы на время забыть про брата. Нет ничего плохого в том, чтобы использовать Гриффина. Он же обидел ее. Он в долгу перед ней.

Губы его коснулись ее плеча… Той точки, которую он отыскал, когда ей было семнадцать. От его нежной ласки по телу Жас прошла сладкая дрожь.

Она погрузилась в мягкую, нежную темноту, но не в холодный мрак шахты, ведущей в глубь земли, где ее ждал Робби. Это была мгла страсти. Если бы Жас смогла осветить ее, то обязательно увидела бы густую негу, наполненную ароматом роз, корицы и мускуса.

Никто, кроме Гриффина, не умел вызвать в ее теле ощущение этого особенного аромата. Казалось, что он был способен найти какую-то тайную часть ее тела, которая раскрывалась и цвела от прикосновений его рук и языка, зубов, губ и жезла.

Обнаженные, они перешли из гостиной в спальню и легли в ее детскую кровать. Нежно-голубая мягкая синель под ней и его крепкое тело на ней.

Они всегда старались не производить шума. В колледже приходилось делить маленькую комнату с несколькими студентами. Когда они гостили в доме у бабушки в Грассе, приходилось стараться не шуметь, когда весь дом спал. Днем Гриффин водил их с Робби в экспедиции на археологические раскопки искать остатки римлян и катаров. После ленча они сидели в тени, скрываясь от жаркого прованского солнца. Они ели пахнущий лавандой мед, намазанный на багет с козьим сыром, и запивали розовым вином. Когда Робби отправлялся искать новые осколки давно ушедших веков, они лежали на траве, торопливо исследуя тела друг друга, чтобы успеть до возвращения брата.

Теперь осторожность не требовалась. Дом был пуст, в нем не осталось никого, кроме призраков Л’Этуалей, живших здесь около трехсот лет. Жас сомневалась, что их шокирует все, чем они будут заниматься с Гриффином. Несомненно, за многие годы они видели и проделывали гораздо больше.

Вдруг в ее сознании явился образ: мужчина и женщина, занимающиеся любовью здесь, в этом доме, в этой комнате, словно они были рядом. У них был другой запах, кислый и едкий. Липкий пот, пудра для лица, восковая свеча. Жас не помнила, чтобы отец смешивал такие запахи, и они с Робби не играли с такими смесями. Старомодные ароматы из другого мира.

Женщина – была ли это женщина из галлюцинаций Жас? Она плакала. Обнимая мужчину, она плакала у него на плече, обливая слезами его кожу. Он наполнил ее так, как Жас уже не помнила, как только Гриффин мог наполнить ее. Но мужчина в сумерках шептал, что ему жаль. Что ему очень жаль. Что он совсем не хотел причинить ей боль.

Или это Гриффин шептал, ворвавшись в нее? Жас не могла различить ни картин, ни запахов, ни слов.

Где-то вдали она услышала крики, а потом страшный шум расколотого дерева и тяжелые шаги, и новый запах… подавляющий все остальное… запах страха, ползущий под дверью, сквозь трещины в оконном стекле, заполняющий все. Раздался выстрел. Ее пронзила паника, еще сильнее, чем напор мужчины. Это был страх, что все происходит в последний раз. Воссоединившись, готовы ли они снова потерять друг друга?

– Не теперь, когда я снова обрела тебя живым, – рыдала Мари-Женевьева. Или это была Жас? Плакала ли она? Ее слезы? Чьи-то слезы? Чьи-то слова? Она чувствовала Гриффина внутри себя. Это был Гриффин, не так ли? Не Жиль.

Жас снова забылась, уносимая новыми ощущениями. Букеты ароматов окутали ее. Роза, корица, мускус. Она ощущала вкус собственных соленых слез на его губах. Их тела слились воедино. Невозможно было определить, где заканчивается одно тело и начинается другое. Его прикосновение и запах были как наркотик. Однажды они значили друг для друга гораздо больше. Они создали мир из собственных тел, но все же ушли из него. Гриффин ушел. Он оставил этот мир. Отпустил ее. Оставил это волшебство, более колдовское, чем любой аромат, любые духи, когда-либо созданные парфюмерами. Это был запах тайны, и пока вы способны вдыхать его, вы будете жить вечно.

Жас подняла бедра, подстроилась под его ритм, прильнула всем своим телом к его телу, их кожа слилась воедино, лицо его скрылось у нее на шее, губы снова впились ей в плечо. Снова эта точка, и электрическая дрожь разлилась во всем ее теле. Она пальцами вцепилась в его кожу. Она окружала его, но он обволакивал ее, и во всем этом было сплошное воспоминание.

– Ты плачешь? – прошептал он.

Жас не была уверена. Ей не хотелось знать. Неужели это еще один нервный приступ? Что же еще это может быть? Этот странный полусон, неотступный, прекрасный, с горьким привкусом грусти. Другое время, давнее. Женщина и мужчина в этой комнате. Потерянная и найденная любовь, страстная близость, нарастающая скорбь перед лицом грандиозного страха.

Жас содрогнулась. Гриффин принял это за страсть. Он снова ворвался в нее, и снова она забылась. Теперь было еще темнее и нежнее. Запахи слились в единый аромат, более горячий и страстный. Она путешествовала по лабиринту. Он находился в центре, протягивая к ней руки. Они стали двигаться в унисон, опытные любовники, возможно танцевавшие так в течение столетий.

Больше не будет грусти, тоски, потому что они никогда больше не расстанутся. В этом акте слились их судьбы. Они стали двумя половинками, соединенными вместе, образующими единое целое, в котором нет места для воздуха, огня, запаха, воды, дыхания. Они были вместе, без мыслей, рассудка и слов. Они снова вместе. Как это было всегда, вечно, подумала в миг просветления Жас, переполненная подарком забвения, который мог явиться только при таком глубоком и томительном финальном взрыве.