Парфюмер Будды Роуз М.
– Все благодаря тебе, благодаря тому, что ты сделал для нас. Ты нас спас.
У Жас все еще болело там, где Ани держала ее. Женщина без колебаний убила бы ее. Жас поняла это по тому, как та смотрела на нее, как разговаривала, и – как ни странно – по тому, как от нее пахло. Она была бесчеловечна. От нее исходил холодный запах, точно так же пахло от насильника.
Сообщник монахини тоже был способен их убить. Думая о нем, Жас вспомнила кое о чем еще, схватила с пола рюкзак, поставила его на кушетку, взяла салфетку рядом с чашкой Малахая и вытащила из рюкзака пистолет, держа его на расстоянии, словно он мог наброситься на нее.
– Здесь отпечатки пальцев, которые могут пригодиться полиции, чтобы выяснить, кто гоняется за нами.
– Полиции? – произнес Малахай, входя в комнату с чашками и бутылкой бренди. – Собираешься вызвать полицию?
– Здесь отпечатки пальцев того, кто охотился на нас. – Жас встала и направилась к палисандровому шкафчику у камина. Открыв верхний ящик, она положила туда пистолет.
– Если бы только Робби продал мне черепки. Это опасное приключение давно бы закончилось.
– После того, что случилось сегодня? Уверен, не случится ничего, что бы изменило его решение. Чем ближе он к моменту передачи осколков Далай-ламе, тем несговорчивее, – сказала Жас. – Он верит в то, что делает. – Она услышала в собственном голосе решимость. – Боюсь, вы проделали столь долгий путь совершенно напрасно, – сказала она Малахаю.
– Я приехал, чтобы помочь вам.
Ей захотелось возразить, но он показался ей таким искренним, что Жас сдержалась.
– Знаете, чего я не понимаю? – спросил Гриффин Малахая. – Неужели вы еще не научились вызывать регрессию памяти у пациентов? Даже если осколки содержат достаточно аромата, чтобы вызвать воспоминания о прошлой жизни, почему бы не воспользоваться другими методами?
– Мы используем гипноз. И в большинстве случаев он работает, – ответил Малахай. – Но инструменты памяти – это гораздо больше, чем обычные приемы регрессии. Они часть истории реинкарнации, суть легенд. Уверен, Гриффин, что вы, как никто, понимаете, почему это так важно.
– Знать прошлое, знать, кем ты был, – это слишком важно, не так ли? – спросила Жас.
– Слишком важно? Мы живем во мраке, пробираемся на ощупь и спотыкаемся, не зная, куда идти. Воспоминания прошлого осветят наш путь в будущее…
Когда он говорил, Жас представила себе те лабиринты подземелья, где пробирались они совсем недавно, почувствовала запах пыли и увидела миллионы костей, сырой мир мертвых, обвалы, обрывы во мрак.
– Если кто-то скажет вам: «Вот кем ты был, и вот ошибки, которые ты совершил», то у вас будет возможность не совершить эти ошибки вновь, – продолжил Малахай. – И, не совершив их, вы избавитесь от ошибок в следующей жизни. Если кто-нибудь предложит вам такой шанс, откажетесь ли вы от него?
Голос его звучал ласково. Жас вспомнила, как в Бликсер Рат он сидел и разговаривал с ней, как сильно он ей помог. Она не верила в реинкарнацию, не заботилась о карме прошлой жизни, но ей нужна была его помощь, очень нужна. Может быть, если она расскажет ему, что страшные приступы вернулись, он снова поможет ей, научит понимать символику галлюцинаций. Но если она признает то, что происходит, то вернется в прежнее состояние. Она станет не такая, как все, никогда не сможет вписаться в нормальную жизнь, всегда будет смотреть на нее извне.
Малахай внимательно следил за ней.
– Жас, у тебя были моменты воспоминаний прошлого, не так ли?
– Значит, вы верите, что мы обречены повторять свое прошлое? – ответила она вопросом на вопрос.
– Нет. У нас есть свобода выбора. Но если бы у нас была карта, то выбор мог бы стать более осмысленным. Мы могли бы помочь себе сделать нужный шаг. В каждой своей жизни мы сумели бы больше преуспеть.
Вдруг образы, которые Жас видела, когда была в подземелье с братом и Гриффином, начали возвращаться, размахивая своими призрачными крыльями вокруг нее, царапая кожу.
Жас закрыла глаза.
– Ты, наверное, устала, – сказал Малахай. – Тебе это вредно. Это может спровоцировать приступ.
Жас посмотрела на Гриффина. Он обратил внимание на его слова. Проклятье.
– Жас, что-то не так?
– Нет, – ответила Жас, прежде чем Малахай успел что-то сказать.
– Что имел в виду Робби, когда спросил тебя, видела ли ты что-нибудь в тоннеле? – спросил Гриффин.
– Что-то видела? В катакомбах? Что случилось, Жас? – возбужденно произнес Малахай. Жас не ответила, и он обратился к Гриффину: – Что там случилось?
– Когда Жас взяла черепки у Робби… у нее была реакция. Ее глаза остекленели. Она не слышала, что я говорил, секунд тридцать или сорок. Она просто смотрела в пространство, словно на кого-то или что-то, чего там не было.
– Перестань! – крикнула Жас, поднявшись и оглушив всех присутствующих. – Со мной ничего не случилось! Я ничем не отличаюсь от тебя, – она отвернулась от Гриффина к Малахаю. – И от вас тоже. Я в полном порядке. Просто было очень страшно. Робби к этому привык… он лазил по этим катакомбам с детства. – Жас снова повернулась к Гриффину. – Ты лазил по египетским гробницам почти всю свою жизнь. – Теперь ее взгляд вернулся к Малахаю. – Вы смотрите на работу моего сознания как на некий ключ к загадке, которую постоянно пытаетесь разгадать. Со мной ничего не происходит, кроме того, что жизнь моего брата в опасности. Кто-то неизвестный умер пять дней тому назад, и двое только что напали на нас, чтобы украсть какие-то бесполезные черепки, найденные Робби в хламе, который папа устроил из нашей жизни.
Гриффин и Малахай смотрели на нее с искренним сочувствием. Она ненавидела их за это. Отец смотрел на нее точно так же, когда она была маленькой девочкой и видела и слышала то, чего не было на самом деле, когда она, по мнению матери, была не-в-се-бе, это слово она использовала в отношении их обеих. Одри хохотала, произнося эти слова. Не-в-се-бе. Каждый слог она произносила отдельно, при этом смеясь. Словно быть иной казалось ей чем-то забавным, а не трагедией всей жизни.
– Мне надо в душ. – Она выпила кофе. – Надо навестить общество буддистов сегодня же вечером. Робби дал нам имя ламы. Он учился с этим человеком. Он занимается устройством встречи и обязательно сделает это. И потом мы все вернемся к нормальной жизни.
Жас вышла из комнаты и направилась к лестнице, сказав себе, что она в полном порядке, все под контролем. Она только не поняла, почему ее голос дрогнул на слове нормальной.
Поднимаясь по лестнице, Жас почувствовала, как тяжелы стали ее ноги, каждую ступеньку она преодолевала с огромным трудом, спина болела. Она хваталась за перила, как старуха.
В ванной комнате она открыла краны и добавила в воду побольше ароматически солей, потом еще. Надо было избавиться от зловония катакомб и аромата черепков.
Когда кристаллы соли коснулись воды, их запах начал обволакивать Жас, лаская. Она не посмотрела на бутылочку. Это был «Руж». Ее маме нравился «Нуар». Но Жас любила «Руж», первый значимый аромат Дома Л’Этуаль, созданный Жилем Л’Этуалем, вдохновением для которого, как рассказывал дедушка, стала его поездка в Египет в конце восемнадцатого века. Роза и лаванда, смешанные с одним из наиболее таинственных ароматов виверры.
Тысячи лет мускус добывался из организмов мелких млекопитающих. Недавно защитники прав животных выступили против этого, и парфюмерные компании стали использовать синтетические заменители. Большинство людей не могут заметить разницу. Жас могла. Но не в солях для ванны.
И тут она поняла, что что-то не так. В видениях Жиль Л’Этуаль погиб в Египте. Мари-Женевьева осталась с разбитым сердцем. Именно поэтому ее отец устроил новую свадьбу. Поэтому она убежала в монастырь. Тогда как Жиль создал этот аромат после возвращения из Египта?
Жас села на край ванны, сняла сапоги и носки. Почему она верит этим видениям? Она больна. Болезнь вернулась. Теперь она не может доверять тому, что ей привидится, как это было в четырнадцать лет. Жас сбросила с себя брюки, стащила через голову рубашку, освободилась от нижнего белья, собрала все в кучу, швырнула в рюкзак, застегнула его и бросила в угол ванной, а потом понюхала воздух.
Запах все еще ощущался. Под запахом пыли, камня и можжевельника Ани, под запахом глины и грязи Жас все еще чувствовала аромат осколков древнего сосуда.
Она накинула банный халат, схватила рюкзак, открыла дверь, прошла в прихожую и бросила его Гриффину.
– Что ты делаешь? Что случилось? – спросил он.
– Надо избавиться от этих вонючих вещей. Убери их на кухню. Не могу вынести это зловоние. Запах тоннелей, он пропитал мою кожу, волосы…
Гриффин забрал у нее рюкзак и спустился по лестнице.
– Прими ванну. Я от этого избавлюсь.
Жас вернулась в ванную, где ее ждала горячая ароматная вода. Опускаясь в ванну, она снова глубоко вдохнула через ноздри приятный аромат. Шепот мирта, усмиренный бензойной смолой и розой. Сладострастные цветы безграничной чувственности.
Если бы не долгий день, грязь и зловоние, вода показалась бы ей слишком горячей.
Жас закрыла глаза и стала отмокать, окунувшись в состояние полудремы, вызванной глубокой усталостью и внезапным расслаблением. Она не открыла глаза, даже когда услышала, как открылась и закрылась дверь в ванную, когда его рука коснулась ее кожи, намылила ей волосы, помассировала голову, потом шею и плечи, выгоняя из тела все напряжение.
Руки Гриффина были похожи на мокрый шелк, они ласкали ее, стремительно избавляя от усталости. Жас теперь чувствовала только розовый аромат ладана и видела перед собой только пар. Гриффин казался ей нереальным, словно он был лишь туманом, воспоминанием, ароматом и волшебством.
Это был не один мужчина, ласкавший ее, а несколько. Да, это был Гриффин, но также и мужчины из ее видений. Молодой французский парфюмер, которого любила Мари-Женевьева, и сильный египетский священник по имени Тот, работавший на парфюмерной фабрике Клеопатры.
Жас не знала, чьи руки ласкали ее, чье дыхание чувствовала она на своей шее. Теперь это были только ощущения, завораживающее смешение усталости, невероятного удовольствия и нестерпимого вожделения, отчаянное желание остаться с ним подольше. Судьба или обстоятельства, это не имело значения, разлучали их снова и снова. Тем не менее полноценны они были только вместе, как это случилось теперь, в это прекрасное мгновение.
Потом он нырнул к ней в ванну и взял ее руки в свои ладони. Их пальцы переплелись. Она его никогда не отпустит, никогда больше. Ничто их не разлучит. Жас таяла в его сердце, в горячей воде. Они растворятся друг в друге навечно. Их судьбы смешаются в ее крови. Они готовы были даже умереть вот так: обволакивая друг друга, сплетаясь воедино…
Отдавшись волнам удовольствия, она вдруг увидела египетского священника и его возлюбленную в гробнице, в объятиях друг друга, пытающихся преодолеть сонливость. Увидела, как они приняли зелье. Совместное самоубийство. Жас увидела, как они умирали, обнимая друг друга, их последний поцелуй, ни тени страха, потому что Тот пообещал… он ей обещал… что в их следующей жизни они снова встретятся, и снова, и снова, и снова.
– Жас… – прошептал Гриффин.
Ее собственное имя показалось ей странным и вернуло из забытья, вызвало прохладные мурашки вдоль спины, словно ее пронзил электрический ток.
– Жас… – Он повторил ее имя, а потом между ними не было ничего, ни воздуха, ни воды. Они слились в бесконечном танце, который их тела знали очень хорошо, и души их соединились. Это были истинные они, несмотря на надвигавшуюся катастрофу или смерть. Они существовали ради этого. Это стоило всего на свете.
Глава 51
Робби сидел в темной пещере, прислонившись к каменной стене и выключив фонарь на шлеме. Глаза его были закрыты, но сознание ясно. Усталый, встревоженный, расстроенный, он слушал, как неподалеку в лужу капает вода, и старался дышать в том же ровном, спокойном ритме.
Шахта была всего в восьми футах от него. Люди в ней сидели тихо. Казалось, они не знают, что он рядом.
Возможно, Ани не солгала, что отметила свой путь в катакомбах невидимыми чернилами. Ее сообщник пришел сюда именно по ее следам.
– Это значит, – предположил Гриффин, перед тем как они расстались два часа назад, – что за ними мог идти еще кто-то. Не возвращайся, обещаешь?
Не успел Робби согласиться, как Жас заставила его пообещать, что он будет держаться подальше от шахты.
Робби сказал, что не вернется сюда, но не сдержал обещания. Хотя пока все было нормально: у него был четко намеченный путь отступления. Он находился всего в двух ярдах от расщелины, через которую мог легко исчезнуть из этой камеры.
У Робби были друзья, становившиеся его любовниками. Любовники, которые оставались друзьями после расставания. Мужчин у него было больше, чем женщин, потому что он мог выбирать мужчин, устраивавших его, подходивших ему и делавших его счастливее. Обычно они были любознательными и авантюрными, как его дед.
Но женщины, с которыми он сходился, были с израненными душами, бунтарские, злые, полусумасшедшие, как его мать. Его сестра. Женщины, нуждавшиеся в спасении, но спасти которых было невозможно.
Как Ани Лондро.
Каждое лето Робби приезжал в буддийский центр в нескольких часах езды от Парижа. Шесть лет назад Ани посещала его в течение тех же двух недель, что и он. Фамильярность среди студентов не поощрялась. Во время перерывов на обед царила тишина. Не было там и групповых лекций или других мероприятий. Но Робби видел ее везде, куда бы ни пошел, словно они шли по следу друг друга. Ани всегда выходила из храма, когда он входил. Он всегда был возле храма, когда там была она. Когда Робби спускался к реке, она шла ему навстречу. Первую неделю они друг с другом не разговаривали. Голова ее всегда была опущена. Он держался сам по себе.
Однажды, когда они оба шли по круглой дорожке для медитаций в саду, разразилась внезапная и сильная гроза.
Они спрятались в беседке с высокой крышей.
Вокруг них стеной шел проливной дождь, и когда Робби наконец посмотрел на нее, то был поражен той болью, которую увидел в ее распахнутых миндалевидных черных глазах. Он почувствовал демонов, сидевших на ее плечах, и напряжение в ее мышцах. Ощутил, как остро она нуждалась в том, чтобы найти покой. Не произнеся ни слова, они сблизились во время той грозы. Лежа на полу, вдыхая аромат кедра и ее чистой кожи, Робби любил ее. Он всегда наслаждался сексом. Нежился в нем. Робби изучал тантрический секс – науку индуистов, воспевающую союз мужчины и женщины ради наслаждения без оргазма. Но истинный тантрический секс он познал лишь в тот день.
Робби встал и, не включая фонаря, подошел к шахте. Ему вовсе не хотелось смотреть ей в глаза и снова видеть там боль.
– Я искал тебя, – прошептал Робби в темноту.
Послышался вздох Ани.
– Что случилось? Почему ты со мной рассталась?
– Я была на обучении.
– Но не для того, чтобы стать буддийской монахиней?
– Нет.
– Тогда чему ты училась? – спросил Робби.
Ответа не последовало.
– Ани?
Тишина.
– Кто тот человек, который умер в моей мастерской?
– Я не хотела, чтобы в тот вечер ты был там. Я лишь хотела, чтобы он выкрал осколки сосуда.
– Кто он? Твой любовник?
– Мой наставник. Он был мне как отец.
– Он хотел убить меня, – сказал Робби. – Ты это знала?
Тишина внизу. Вдали продолжала капать вода. Послышался далекий звук. Сломанная кость? Упал камень?
Робби встал на самом краю и всмотрелся в темноту, но смог только различить два силуэта. Один из них смотрел вверх. Робби не был уверен, но подумал, что это Ани смотрит на него из мрака.
Глава 52
Из-под зонтиков до Се доносились только обрывки разговоров на английском, немецком и испанском. В ожидании открытия любители искусства и туристы столпились под дождем у входа в музей Оранжери. Большинство из них, как догадался Се, пришли, чтобы увидеть знаменитые Кувшинки – восемь картин, изображавших речные лилии, которые художник написал в конце своей жизни. Выставку каллиграфии они могли увидеть, только если спустятся вниз.
Прошлым вечером залы Моне были закрыты, потому что там был устроен прием. Лан сказала, что это был самый замечательный вечер в ее жизни, ведь ее картины выставлялись в Париже, в музее Оранжери. На пятнадцать футов ниже шедевров импрессионистов.
Се согласился с ней, несмотря на то что у него от волнения сводило желудок и по спине катился пот. Большую часть времени он потратил на слежку за окружением. Для него этот прием стал генеральной репетицией того, что должно было произойти сегодня. Он запоминал посты охраны, выходы, окна, туалетные помещения, двери, лифты и лестницы. Изучал поток посетителей по галереям. Уделял внимание всему, что видел, словно от этого зависела его жизнь. Потому что так и было.
Утром за завтраком профессор Ву предложил им вернуться в галерею.
– Очень важно увидеть, как люди реагируют на твои работы, когда не знают о твоем присутствии, – сказал он. – У тебя появится перспектива.
Теперь они ждали вместе с остальными. Се смотрел на других студентов. На Лан, на Ру Шана, на туристов. Никто из них не представлял, что случится здесь сегодня, подумал он. По крайней мере, Се на это надеялся.
Когда подошла их очередь пройти контроль охраны, Се сделал шаг и вытянул руки. У него ничего не было, ни портфеля, ни сумки, ему можно было пройти. В отличие от аэропорта, здесь не было детектора металла. У Се мог оказаться нож, или пистолет, или пластиковая бомба, и никто бы не узнал.
Это означало, что у Ру могло быть оружие.
Се начало подташнивать. Он был художник; самое опасное, что ему доводилось делать, это прятать послания в небольших рисунках и просить Кали разослать их по Интернету. Как мог он это выдержать?
– У меня не было возможности посетить знаменитые Кувшинки Моне, – сказал Ву Се, Лан и другим восьми художникам, стоявшим тесной группой. – Кто-нибудь из вас хочет пойти со мной?
Вся группа направилась следом за Ву в первую овальную галерею.
– Он начал слепнуть, когда писал их, – объяснял Ву, показывая на большие картины, развешенные на стенах. – И подарил их Парижу… в обмен на обещание построить для них музей.
Несмотря на то что Се четко знал, зачем он здесь и что ему предстоит, он невольно залюбовался работами Моне. Две картины были не меньше шести футов высотой и тридцати футов длиной. Две другие были такие же высокие, но вполовину короче. Он стоял посередине овального зала, и казалось, что картины обволакивают его. Се представил, что заблудился в саду художника. Остальные посетители галереи исчезли. Холодные голубые и зеленые, лавандовые и нежно-розовые оттенки абстрактных прудов и неба, цветов, деревьев, их отражения в воде наполнили Се красотой, от которой он оцепенел, затаил дыхание от восторга. Во второй раз в Париже он почувствовал, как в нем закипают слезы. Эти картины казались ему чистым и безупречным выражением красоты природы. Связь, которую испытывал Се от общения с художником, умершим почти девяносто лет тому назад, казалась глубже, чем все, что происходило с ним когда-либо.
Се знал, что у него есть работа, которую он должен сделать, являясь Панчен-ламой. И если повезет, у него появится шанс исполнить свое предназначение. Но в новой жизни ему надо будет найти место для искусства. Да, его каллиграфия в сравнении с работами Моне была незначительна, но для того, чтобы быть художником, не надо ни с кем соревноваться.
Кали ему говорила об этом. Говорила, что важна та энергия, которую передаешь вселенной, когда создаешь свои творения, позитивная, мощная энергия, преображающая землю.
Ах, Кали. Как бы ей понравились эти картины! Какое впечатление они произвели бы на нее? Как он будет по ней скучать! Стоит ли это такой жертвы? Отказаться от нее, профессии и работы?
– Мы идем в другой зал, – сказала Лан. – Ты с нами?
– Я догоню.
Лан пошла вперед, оставив Се одного в толпе незнакомцев. Или ему так показалось поначалу. Потом Се заметил Ру в другом конце зала. Казалось, что пекинский студент увлекся картинами, так же, как и Се.
Но Се в этом сильно сомневался. Он сомневался, что Ру вообще смотрел на картины, но был уверен, что тот следит за ним.
Глава 53
Жас и Гриффин вместе вышли из особняка на Рю де Сен-Пер. Накрапывал слабый дождь. Они раскрыли зонтики, потом свернули в сторону Сены. Ничто в их походке не говорило о том, что они спешат.
Они шли вдоль реки, по зелено-бурой поверхности которой сыпал мелкий дождь, и голубое небо в ней больше не отражалось. Движение на дорогах было сильным, но из-за дождя на широком бульваре осталось мало людей.
– Ты видишь полицию? – спросила она Гриффина.
– Да.
Но в то утро их интересовала не полиция.
– Еще кого-нибудь?
– Не уверен.
Они обсудили это с Малахаем накануне вечером и еще раз утром. Когда Ани и ее спутник не связались с теми, на кого работали, должны были вступить в действие другие планы. Приходилось признать, что за ними следят, подслушивают и шпионят.
Пока они шли, Жас представила себе карту, которую показал им Робби. Сейчас он должен появиться на поверхности из люка в шестом микрорайоне и быть уже в пути.
В семь часов утра она и Гриффин выбрались наружу, спустились по тоннелю и встретились с Робби в первой камере. Это по-прежнему было самое безопасное место, чтобы спрятаться. Они принесли ему чистые вещи и инструкции от ламы из буддийского центра.
Когда Жас спросила, как прошла ночь, он лишь пожал плечами.
– Ты говорил с Ани? – спросил Гриффин.
– Недолго.
– Что-нибудь узнал?
Он покачал головой. У Жас защемило сердце за брата. Она видела боль предательства в темных кругах под его глазами, в складках вокруг губ, которые за ночь, казалось, стали еще глубже.
Жас и Гриффин дошли до Понт де ля Конкорд, моста, соединявшего Левый берег с Палас де ля Конкорд. Они наметили этот маршрут накануне вечером. Посередине моста Гриффин взял Жас за руку и прислонил к балюстраде. Они стояли и смотрели на реку.
– Мы просто туристы, – произнесла она.
– Или любовники, – сказал он и поцеловал ее.
Чтобы притвориться? Чтобы сбить с толку тех, кто за ними следит?
– Не хочу тебя отпускать, – сказал он, когда оторвался от Жас.
Гриффин сказал, что они с женой живут раздельно, но раздельное проживание не означает развод. И когда бы он ни говорил о Терезе и Элис, что-то в его голосе заставляло Жас думать, состоится ли этот развод, как результат времени, проведенного порознь.
– Жас, нам есть о чем поговорить. Как только Робби будет в безопасности и дома.
На другой стороне моста они прошли на Рю де Риволи, спрятавшись от дождя под аркадой. Когда они дошли до «Отеля де Криллион», Жас указала на здание.
– Почему бы нам не выпить кофе? – Она произнесла слова так, будто только что об этом подумала, словно они до двух часов ночи не планировали с Малахаем, как добраться до музея Оранжери, не вызвав ни у кого подозрений.
Спустя полчаса, закончив свой petit dejeuner[31], Гриффин расплатился по счету, и они вышли через фойе к лифту.
В лифте Жас нажала кнопку нижнего этажа.
Двери открылись в помещение, заполненное суетой. Официанты, горничные и прочий обслуживающий персонал бегали в разных направлениях, неся подносы, постельное белье, толкая тележки и кипы всевозможных вещей и полотенец.
– Куда? – спросил Гриффин.
В Интернете им не удалось найти схему, а Жас была здесь только однажды, в тринадцать лет. Она помнила день, но не то, где находились выходы.
Знаменитый музыкант с женой заказали у них в магазине огромное количество ароматизированных предметов, от мыла до свечей, и попросили, чтобы все это доставили им в номер. Л’Этуаль знал, что его дочери нравятся британские рок-звезды. Поэтому он сделал доставку лично, взяв Жас с собой.
Отец и дочь вошли через парадный вход, единственный вход в отель, который знал Луис. Но консьерж их не пропустил. Он даже не позволил Луису объясниться, но провел к двери и объяснил, что им следует войти через служебный вход.
Луис рассвирепел. Сдержанно ругаясь, он выскочил из отеля. Жас старалась не отстать от отца. Когда они завернул за угол к служебному входу, Луис успокоился.
Он постучал в дверь номера знаменитости. Жас была напугана высоким, страшного вида человеком, музыку которого она боготворила. Его автограф, нацарапанный на счете Дома Л’Этуаль, потом был помещен в рамку и до сих пор висел в ее спальне в особняке.
«Для Жас – никогда не переставай слушать, потому что никогда не знаешь, что услышишь».
Воспоминания прервала представительная женщина в униформе управляющей, которая строго спросила:
– Чем могу помочь? – Казалось, она старалась сдерживаться, на тот случай, если они просто заблудившиеся гости.
– Мы только что сделали доставку, – сымпровизировала Жас. – И теперь возвращаемся. Куда нам выйти?
По указанию горничной они вышли на Рю Буаси Данглар, тихую улочку, за углом которой шумела Пляс де ля Конкорд.
Несмотря на то что Жас и Гриффин были почти уверены, что никто не заметил, как они здесь оказались, они осторожно проследовали на Рю Сент-Оноре. Сохраняя прогулочный шаг, они вышли к следующему углу, свернули направо на Рю Руайе и оттуда двинулись обратно на Рю де Риволи. Напротив книжного магазина Смита они перешли перекресток и вошли в Тюильри. Оттуда оставалась всего пара минут до музея Оранжери, где они встали в короткую очередь. Там не было ни Робби, ни Малахая. Пока. Или они были уже внутри.
Все они должны были прибыть в половине двенадцатого. Сейчас было четверть двенадцатого.
Очередь двигалась медленно. По субботам музеи были переполнены. Спустя семь минут они стояли в другой очереди – за билетами.
Жас часто ходила сюда с матерью, которая любила Моне. Но с тех пор, как она была здесь в последний раз, многое изменилось. Вместо темного и слегка мрачного интерьера холл был залит утренним светом. Непривычность казалась тревожной. Сердце Жас сильно билось. Она спрятала лицо в белый шарф, который надела утром, надушив мамиными духами. В такой трудный день Жас хотелось, чтобы мама была с ней.
Очередь двигалась все медленнее. Жас огляделась. Ни Робби, ни Малахая все еще не было видно.
– Где же они? – спросила она.
Гриффин обнял ее за плечи.
– Все будет хорошо.
Но она продолжала волноваться.
– А если Робби узнают раньше, чем он доберется сюда?
– Все должно пройти гладко.
– Откуда ты знаешь?
Гриффин покачал головой.
– Знаю. Твой брат доказал, что изобретателен. Он сумел организовать все это, сидя в сотне метров под землей.
Наконец подошла их очередь. Перед ними осталась только женщина с двумя дочерями-подростками. Они разговаривали по-голландски. Жас наклонила голову и вдохнула аромат шарфа.
Может быть, лучше, чтобы полиция нашла Робби первой и взяла его под стражу. Тогда бы он точно был в безопасности.
– Здесь ничего не происходит. Появится ли больше охранников, когда прибудет Далай-лама? Есть хоть какие-то признаки визита важной персоны?
– Подозреваю, что у них тут какая-то скрытая служба безопасности.
Они купили билеты, прошли не слишком внимательный пост охраны и направились прямо в галерею.
Жас огляделась, разыскивая в толпе Робби и Малахая.
– Их здесь нет, – сказала она.
– Знаю, Жас. Не беспокойся.
– Забавно, – сказала она. – Невозможно и забавно.
Жас посмотрела на часы.
– Не надо, – сказал он.
– Что?
– Мы в музее. Люди в музеях обычно не нервничают. Успокойся, смотри на картины.
Она взорвалась и начала спорить.
– Сделай глубокий вдох, – Гриффин взял ее за руку. – Смотри на картины. Красивые. Все будет хорошо.
Они медленно бродили по залу. Жас пыталась делать то, что он говорил, по-настоящему рассматривать картины. Моне действительно действовал успокаивающе.
Жас и Гриффин остановились рядом с группой школьниц, рассматривающих последнюю картину рядом с выходом. Говорили они о туфлях, а не о переливах голубого и зеленого, освещенного фиолетовым цветом.
Охранник, покачиваясь на каблуках и слегка улыбаясь, следил за школьницами.
Гриффин провел Жас мимо девочек прямо в дверь. Когда они проходили мимо охранника, Жас машинально взглянула на него. Он это заметил и проводил ее взглядом.
Глава 54
Водитель встретил Малахая у парадной двери особняка. Раскрыв зонтик, он поднял его над психологом, чтобы защитить от дождя. Когда они прошли несколько шагов к машине, Лео наклонил большой черный зонт вперед и, заслонившись им, прошептал:
– Детектив настоял, что дождется вас в машине. У меня не было выбора.
Они подошли к «Мерседесу», Лео открыл дверцу.
Малахай сел на мягкое кожаное сиденье и изобразил удивление, увидев Марше. После приезда в Париж он предвидел, что подобная встреча может состояться. Надеясь вопреки всему, что ему удастся избежать встречи, он даже слегка удивился, что французская полиция так долго за ним охотилась.
– Инспектор Марше. Вы обычно навещаете Жас. Чему обязан за удовольствие видеть вас?
– Доброе утро, доктор Сэмуэльс, – произнес детектив на английском с французским акцентом. – Надеялся на нашу встречу. Попросил вашего водителя доставить нас в отделение.
– Не совсем удачное время для меня. У меня важная встреча, – сказал Малахай. – Вы официально?
– Тогда заранее извиняюсь. Возможно, вы немного опоздаете. – Он не ответил на вопрос.
Малахай начал было протестовать, но его прервал зазвонивший телефон детектива. Достав мобильник из кармана, Марше посмотрел на номер.
– Простите, надо ответить.
Дождь усилился. На дороге образовалась пробка. Малахай стал смотреть в окно и слушать, что говорил детектив в трубку, пытаясь переводить. Он не сомневался, что полиция нашла свидетеля преступления в квартале Маре. Но он сомневался, что женщина просила полицию купить ей обезьянку в обмен на сотрудничество. Несмотря ни на что, Малахай посмеялся над своим неуклюжим переводом.
Огромные капли забарабанили по стеклу, размыв вид за окном.
Детектив закончил разговор и пожал плечами:
– Простите, но мне надо ответить на вызов. Это займет всего несколько минут.
Пока Марше набирал номер, Малахай смотрел на панельные часы. Те опаздывали на пять минут. Они застряли в пробке. Это катастрофа. По плану, разработанному им с Жас и Гриффином прошлым вечером, Малахаю надо было добраться до музея в пятнадцать минут двенадцатого. Это была его последняя возможность уговорить Л’Этуаля продать ему инструменты памяти, а не дарить их Далай-ламе.
Если он опоздает, то потеряет еще один шанс на золотое кольцо. Сколько останется таких шансов?
Нервы начали сдавать. Вынув из кармана пиджака колоду карт, Малахай начал их тасовать. Несмотря на то что эти карты стоили тысячи долларов, они были созданы, чтобы с ними играть, ценить и наслаждаться. Когда он ими манипулировал, их золоченые обрезы засверкали.
Читать бесплатно другие книги:
