Парфюмер Будды Роуз М.

Глава 39

Жас еще не посмотрела вниз. Ее ожидали мили черной темноты тоннелей, пролегавших под Парижем. Бункеры Второй мировой войны, сатанинские церкви, выкопанные из могил кости более шести миллионов ее соотечественников, непрочные галереи, которые до сих пор обрушивались. И, возможно, где-то в зловещих закоулках и страшных пещерах находился ее брат.

Но ее страх обитал на краю люка, ведшего в тоннель. Края люка не были острыми или зазубренными. Не было опасности, что она оцарапается или порвет одежду. Но, поставив ногу на этот край, она рисковала свалиться в бездну, темную и сырую, бесконечную, неизведанную.

– Ступени достаточно широкие, – послышался голос Гриффина. Он спустился первым и находился на глубине футов десяти, ожидая ее.

Малахай остался в доме. Из-за несчастного случая два года тому назад он не мог карабкаться по ступеням. Кроме того, им нужен был кто-то наверху на случай непредвиденных обстоятельств. Глубоко под землей мобильная связь им бы не помогла, но двусторонняя радиосистема, которую купил Гриффин, должна была сработать.

– Жас, ты только не спеши. Я прямо здесь.

Жас глубоко вдохнула сухие неживые запахи. Наконец она посмотрела вниз. Фонарь на шлеме высветил узкую каменную шахту гораздо лучше, чем одинокая свеча. Тем не менее, несмотря на то что теперь Жас видела, куда идет, реальность, поджидающая впереди, по-прежнему казалась зловещей.

Гриффин замер на ступенях, глядя вверх и подбадривая ее. А за ним темнота.

– Я подстрахую. Ты только сделай первый шаг.

– Как далеко ты от меня? – спросила она.

– Насчитал около сорока ступеней. Спускайся медленно, по одной ступеньке за раз. Все будет хорошо.

Может, да, а может, нет. Каждая ступень – это край. Гигантская и растянутая во времени стрессовая ситуация могла превратиться в полномасштабный кризис. Она провела год на лечении, изучая пространство собственного сознания. Училась избегать его наиболее предательские ловушки. Жас научилась контролировать свои страхи и панические состояния. Знала все приемы. Но сработают ли они теперь?

Вдох. Почувствуй запахи. Определи ароматы воздуха.

Мел.

Одна ступень.

Грязь.

Другая ступень.

Когда она преодолела первую дюжину ступеней, Гриффин продолжил спуск.

– Я добрался до дна! – крикнул он. Голос его отозвался эхом и показался пустым, почти нечеловеческим.

Жас пробила дрожь. Она посмотрела вниз. Его фонарь осветил пространство не больше кабины лифта. Жас плохо чувствовала расстояние и удивилась, как он далеко.

– Сколько здесь ступеней?

– Семьдесят пять.

А сколько прошла она? Ступени она не считала. Семьдесят пять – это казалось невозможным.

– Ты уже спустилась на сорок пять ступеней! – крикнул он, словно прочитав ее мысли.

– Тридцать пять.

Глина.

– Тридцать четыре.

Пыль.

– Здесь внизу ужасно грязно. Будь осторожна, когда спустишься, – сказал Гриффин, когда она добралась до восьмой ступени.

Взмокшая от пота, с бешено колотившимся сердцем, Жас ступила на землю и огляделась. Площадка была шириной футов пять, повсюду камень. Она принюхалась, стараясь отыскать Аромат Верности.

Никаких следов.

– Думаю, нам туда, – Гриффин указал на узкий проем. Жас присмотрелась. Проход был всего два фута шириной.

– Больше похоже на щель. Ты уверен?

– Других проходов нет, только наверх. Я пойду первым.

Через три секунды он позвал ее.

– Здесь нормально. Только будь осторожна. Камень на стенах очень шершавый.

Жас пролезла в щель, за которой начинался тоннель, слишком узкий, настолько узкий, что можно было идти только следом друг за другом. Поэтому Гриффин шел первым, она следом. Несколько раз им приходилось пробираться боком, царапая носы о шершавый камень.

Тишина была полная и невыносимая. Не слышно было никаких звуков, кроме их шагов и дыхания Гриффина. Жас не помнила, чтобы прежде бывала в таком тихом месте. Но здесь было неспокойно. Мир над ними мог исчезнуть, а они бы и не узнали об этом.

Ярдов через сто они набрели на древние каменные ступени, ведущие в небольшое помещение, потолок которого поднимался футов на десять. Затем еще две ступени вниз, в продолжение тоннеля, такое же узкое, но наполненное водой, которая, казалось, доходила ей выше ботинок.

– Рискнешь?

Вода была холодная, ботинки скользили по грязи. Через несколько шагов ее джинсы промокли почти до колен. В конце тоннеля появился сводчатый проход. Гриффин направил фонарь своего шлема на стену. И они увидели полустертую надпись, написанную от руки. Казалось, ей лет пятьдесят.

– Что здесь написано? – спросил он.

Переведя текст, Жас прочла его вслух: «Верный путь часто самый трудный».

– Интересно, мог ли это написать Робби и состарить его? Это его почерк?

– Нет… но… – Она представила флаконы в мастерской. – Это мог написать мой дедушка.

– Стало быть, нет никаких отклонений, и мы на верном пути из центра вашего семейного лабиринта. Если твой дед водил сюда Робби, значит, они здесь проходили. Ты готова идти дальше?

– Я в порядке.

– Твоего деда когда-нибудь награждали?

– Награждали?

– Французское правительство наградило его после войны?

– Если такое и произошло, то я об этом никогда не слышала. Он мало рассказывал о своей военной жизни. Всего несколько историй про то, как прятал людей в этих тоннелях.

– Значит, ты не знала, что он герой?

В вопросе Гриффина прозвучал подтекст, но Жас его не поняла.

– Бабушка говорила, что он герой. Но дедушка не любил, когда она об этом упоминала. Почему?

– Ты всегда ищешь героев. Я подумал, не выросла ли ты с одним из них.

В какой-то момент у нее промелькнуло понимание: это что-то важное, но теперь не время разбираться. Перед ними был подъем. Пять ступеней вели в тоннель с таким низким потолком, что им пришлось ползти на четвереньках. К счастью, они были в перчатках, иначе содрали бы кожу на ладонях до костей. Через восемь футов тоннель закончился, но не ступенями, а каменным спуском.

– Куда он ведет? – Жас услышала дрожь в собственном голосе.

– Откуда нам знать.

– Нельзя же туда.

– Выбора нет.

Впервые после звонка Марше к ней в Нью-Йорк Жас прокляла Робби.

– Я пойду первым, – сказал Гриффин, забравшись в дыру.

– Я думала, что это предрешено.

– Тоннель небольшой… – пока Гриффин лез все глубже, голос его становился тише. – А потом спуск.

Жас услышала всплеск.

– Ты в порядке? – крикнула она.

Голос его донесся откуда-то издалека. Спустившись в подземелье, они впервые оказались так далеко друг от друга.

– Здесь воды почти мне до пояса. Но она совершенно чистая. Очень холодная. Пресная. Должно быть, здесь родники.

Жас хотелось прекратить это, сказать Гриффину, что она не может больше. Такое испытание подвергало опасности ее психику.

– Тут спуск фута два, а потом обрыв фута три. Я стою прямо здесь, внизу.

Жас залезла внутрь, посмотрела на край дыры. Восемнадцать дюймов. Едва пролезешь, придется потрудиться. Она глубоко вдохнула затхлый сырой воздух, сосредоточилась на запахах. Плесень, каменная пыль. Грязь.

Теперь она находилась почти на краю тоннеля. Немного проползла, сделала вдох, еще несколько дюймов пути, и представила себе Робби здесь два дня тому назад. Что он делал все эти тридцать восемь часов? Пробирался по этим тоннелям и как-то добрался до Нанта? Сотворил сложную комбинацию из своих ботинок и бумажника, а потом вернулся сюда? И все ради того, чтобы заставить полицию думать, что он мертв? Все ради защиты глиняных черепков? Или она ошибается? Может быть, камушки потревожило какое-то животное, а потом испачкало грязью верхушку обелиска? Может быть, ей просто хотелось, чтобы эта грязь пахла Верностью. Она во всем ошибалась и убедила Гриффина?

– Хватит! Давай вернемся! – крикнула она. – Робби тут нет!

– Жас, ты справишься. Я здесь, жду тебя. Не знаю никого более решительного, чем ты. Как ты говорила: хуже не будет. Верно?

Она была маленькой девочкой на берегу в Каннах с бабушкой и Робби. Бирюзовая вода мерцала и приглашала ее к себе, но, коснувшись пальцев ее ножек, оказалась слишком холодной. Робби уже плавал и визжал от удовольствия. Бабушка наблюдала за Жас.

– Просто войди в воду. Не стой и не думай о ней. Ныряй скорее. Через минуту станет приятно, и твое тело привыкнет. Ты должна быть смелой, ma cherie[30], – сказала бабушка. – Это лишь холодная вода, хуже не будет.

Будь смелой, ma cherie, сказала себе Жас. Хуже не будет.

Она быстро скатилась по гладкому каменному спуску. Во время приземления ее правая лодыжка подвернулась, и Жас оступилась.

Гриффин подхватил ее и помог устоять на ногах.

– Ты в порядке?

Она молча кивнула, не желая, чтобы он услышал страх в ее голосе.

Гриффин рукой откинул с ее лица темные локоны, выбившиеся из-под шлема.

– Ты действительно в порядке? Какая молодчина. Ты всегда была такой. Брат может позаботиться о себе сам. Вы оба такие, Жас. Вы живучие.

В десяти ярдах начинались пять каменных ступеней, ведущих на сухую площадку. Оттуда Жас и Гриффин заглянули в каменную церковь, вырубленную в каменоломне. Сводчатый потолок поднимался почти на двадцать футов, вместо окон были выдолблены глухие ниши.

На стене виднелись трафаретные буквы, гласящие: Rue de Sevres 1811.

Прошлым вечером она прочла в Интернете статью про то, что в подземелье обозначались городские улицы над землей, и не для того, чтобы не потеряться, а для ориентации тех, кто под землей. По мнению автора статьи, это избавляло от паники. Увидев одну такую ориентировку, Жас поняла, для чего она. Это странно успокаивало. Несмотря на то что Жас не могла пробуравить камень вверх на сто футов, знание того, где она находится, сильно успокаивало нервы.

На стене справа были другие надписи: выведенные белой краской имена людей с 1789 до 1799 года. Слева на стене виднелись еще имена с датами до начала девятнадцатого века. Имелась еще фреска с изображением дьявола, ведущего за собой толпу людей в черных одеждах, нарисованная мелом гильотина. Виднелись символы и высказывания, написанные старинным шрифтом, сделанные сажей от светильников или свечей. Другие надписи, зеленой и синей люминесцентной краской, казались более поздними. А еще там были три сводчатых прохода.

Наконец они пришли к перекрестку.

Жас подошла к каждому пути и, глубоко вдыхая, понюхала воздух, пыталась уловить хотя бы намек на свой аромат, но ничего не почувствовала.

– Робби должен был оставить нам какую-то подсказку, – произнес Гриффин, внимательно осмотрев все вокруг. Ни справа, ни слева ничего не было, но на своде среднего прохода были высечены слова. Однако было не похоже, что это сделал Робби, потому что надпись казалась старой, словно бы сделанной сотни лет назад:

Arte! De l’autre bord de la vie est la mort.

Жас перевела: «Осторожно! На другой стороне жизни смерть».

– Зная своего брата, – произнесла она, – нам сюда. Слышу, как он смеется, что подсказка такая откровенная.

– Смотри, – Гриффин указал на одну из колонн в средней арке.

На ней был рисунок полумесяца со звездой между рогов. Без колебаний они шагнули в эту арку и вошли в следующее помещение. Стены здесь были неотесанные, каменные, пожелтевшие, сырые. Жас услышала, как рядом ахнул Гриффин, и хотела спросить, что он увидел, но вдруг все поняла сама.

Все вокруг было сделано из костей. Костяные стены, костяные потолки, костяные ниши. Не белые и чистые кости, но потемневшие от грязи. Сотни сырых костей. Нет, тысячи костей. Черепа, бедренные и тазовые кости, идеально и симметрично уложенные друг на друга суставными костями наружу и образующие конструкции с архитектурными деталями.

Они вошли в священное кладбище, склад костей, убранных с кладбищ на поверхности. Теперь они находились в городе мертвых.

– Как это странно, не так ли? – произнесла Жас, пока они обходили комнату, словно загипнотизированные. – Это не люди. В них не сразу видишь людей, правда? Это все лишь дизайн.

Вперемешку с костями здесь находились и разбитые надгробья. Большинство восемнадцатого века. Здесь были собраны осколки надгробий с кладбищ вместе с древними останками тех, о ком они оповещали.

– Я провел столько времени в гробницах… но есть кое-что, к чему я так и не привык. Столько умерло людей, имена которых неизвестны, – сказал Гриффин.

– В детстве, – произнесла Жас, – я любила ходить с бабушкой на кладбище и навещать могилы родственников. Раз в месяц она приносила своим родителям букеты свежих цветов или ветви вечнозеленых растений, и только один цветок своему младенцу, который прожил всего неделю. Однажды я заметила, что на кладбище не было надгробий с 1860 года. Она объяснила, что все тела, захороненные раньше, были перенесены в катакомбы, – Жас посмотрела на бесконечные ряды старинных костей. В одном из черепов зияло отверстие от пули, в другом большая трещина от удара, разбитый череп. Их просто свалили здесь.

Где-то вдали капала вода, медленно, ритмично. Жас показалось, что она слышит имя женщины из ее видений: Ма-ри-ма-ри-ма-ри. А потом еще какой-то звук. Жас не поняла, откуда он доносился. Ей показалось, что сверху. Вокруг них. Она посмотрела на Гриффина и уже начала задавать свой вопрос, но он приложил палец к губам. Звук повторился, теперь громче. Это был не просто шорох гравия, казалось, что сыплются кости или рушатся камни.

Глава 40

Валентина не спешила. Уильям дежурил в машине. У нее был перерыв, и она пыталась справиться с эмоциональной бурей у себя в голове.

Она зашла в овощную лавку, купила два яблока и два банана, литровую бутылку воды и сигареты, ее слабость.

На улице она прислушалась к уличному шуму и отрывкам разговоров. Постаралась заметить мир, который проносился мимо, на несколько минут попыталась притвориться, что не напряжена и не встревожена неудачей, что не тосковала по Франсуа, что верила, будто способна взвалить на себя его геркулесову задачу и справиться с делом сама, с делом, которое стало ее личной миссией.

По отражениям в витринах Валентина старалась заметить, нет ли за ней слежки. Она не ждала, что кто-то будет это делать, но осторожность никогда не помешает.

Несколько человек за окнами равнодушно взглянули на нее, некоторые со слабым любопытством. Они ее не видели, вовсе нет. Их привлек ее вид, не позволявший им заметить индивидуальные черты.

Отработанный за годы наряд был продуман так, что если кто-то посмотрит дважды, то за одеждой не сможет ничего разглядеть: густые черные волосы до плеч, челка, огромные темные очки, скрывающие пол-лица. По ночам она надевала тонированные очки, хотя у нее было стопроцентное зрение. Обтягивающие синие джинсы, кожаные сапоги до колен, белая или черная футболка, отсутствие бюстгальтера, поэтому всегда слегка просматривались соски. В зависимости от погоды, один из поношенных кожаных жакетов: коричневый блейзер с двойными карманами внутри и снаружи, который Валентина позаимствовала в шкафу Франсуа несколько лет назад, или черная куртка с дюжиной карманов, купленная в благотворительном магазине. Ее руки всегда должны быть свободны. На талии она носила ремень. Немного позади с него свисал нож, невидимый под жакетом, но она его чувствовала. В правом сапоге скрывался пистолет.

Валентина набрала код и вошла в дверь. Уильям сидел там, где она его оставила, в припаркованной машине.

– Что-нибудь произошло, пока меня не было? – спросила она.

– Музыка. Кухонные звуки и больше ни гугу.

Рано утром Валентина и Уильям проследили за «Ситроеном» до кафе. Пока Гриффин и Жас ели, Валентина смогла спрятать GPS-маячок под дном их машины. Это было обычное дело, простое: она купила в пекарне несколько круассанов, потом пошла вдоль улицы, где они припарковали машину. Сделав вид, что споткнулась, уронила пакет. Склонившись, чтобы поднять его, она протянула руки – и, вуаля, дело сделано.

Но проклятый маячок позволял проследить за машиной только до парковки торговых центров. Слишком много магазинов. Невозможно было определить, в какой из них они зашли и что купили.

Нельзя было уследить за всеми дверьми и найти Жас Л’Этуаль. Предстояло изыскать другие возможности.

На Рю де Сен-Пер они с Уильямом видели, как те вышли из машины. У Гриффина был чемодан. С ними был еще один мужчина. В течение следующего часа по отрывкам разговора стало понятно, что его зовут Малахай, и еще несколько слов о том, что Жас и Гриффин собираются снова искать Робби. Но никто из них из дома и бутика не выходил.

В любой работе есть продвижения и заминки. Бывают и прорывы. Если они не случаются, то их надо организовать. Но пока что были одни заминки.

Валентина указала на ноутбук, который открыл Уильям.

– Есть какая-нибудь информация о парне? – спросила она.

– Полно. Да. Малахай Сэмуэльс. Он бывший психотерапевт из Нью-Йорк-Сити.

– Еще один охотник за черепками, – сказала Валнтина. – Думаешь, он здесь все еще один?

– Да. Слишком тихо для трех человек в доме. Даже если они просто сидят и молчат.

– Уильям, куда они ушли? Где, по их мнению, скрывается Л’Этуаль?

Он передал компьютер Валентине.

– У меня еще вот что. Тебе это особенно не понравится.

Ей показалось, или он действительно чем-то доволен?

Валентина посмотрела на план. Хватило нескольких секунд, чтобы узнать особняк напротив. Два выхода. Дверь в магазин. Дверь в дом. Между ними дворик, обнесенный стеной.

– Никаких выходов, кроме тех, что под нашим наблюдением, – заметил Уильям.

Она откусила блестящее красное яблоко.

– Не на вертолете же они улетели. – У фрукта был мучнистый вкус. Она бросила его на пол в кучу скопившегося мусора и почесала глаза. – Надо придумать, как выманить ее из дома, и схватить.

– Полиция не выпустит ее из виду.

Как ей надоел этот Уильям, его сомнения, его писклявый голос, его привычка откашливаться перед тем, как что-то сказать, его покрасневшие глаза.

Выжил не тот напарник. Ей хотелось, чтобы Франсуа вернулся. Валентина попыталась представить, что бы посоветовал ей наставник.

Мелодию могут задавать другие, но ты можешь изменить тональность, темп, ты всегда можешь риффовать.

От волос на шее ей стало жарко. Ворот футболки промок от пота.

Риффовать.

Глава 41

Через трещину в стене Жас и Гриффин увидели группу из четырех женщин и двух мужчин в темных одеждах. Они шли по узкому коридору, лица их были скрыты под капюшонами.

Жас старалась не шевелиться и не дышать, боясь, что люди ее заметят. В Интернете она читала о художниках, наркоманах и любителях приключений, навещающих катакомбы. В среде диггеров были сатанисты, в течение веков использовавшие катакомбы для своих церемоний.

Неужели это они? А что, если они узнают, что за ними подсматривают? Вдруг они нашли Робби? Неужели они способны причинить вред?

Группа двигалась медленно. Казалось, что они не уйдут из тоннеля никогда.

Наконец проход снова опустел, и эхо больше не доносило шагов. Жас хотела двинуться дальше, но Гриффин остановил ее, положив руку на плечо.

– Давай только убедимся, что они ушли, – прошептал он.

Через пять минут Гриффин кивнул:

– О’кей, пошли.

Тоннель впереди был широкий, но труднопроходимый. Согнувшись, Жас и Гриффин бок о бок пробирались по камням в кривом проходе. Наконец, они добрались до выхода.

Свалившись в следующую камеру, Жас почувствовала, что здесь все иначе. Но, не успев оглядеться, еще не увидев его, она услышала его голос в небольшой каменной нише.

– Я знал! – засмеялся Робби, подбегая к ней. – Ты всегда отлично разгадывала загадки.

Жас обняла брата. Они воспользовались туманной подсказкой, отправились в невероятное путешествие и нашли его! Он обнял ее так же крепко.

От Робби пахло подземельем. У него был тот же запах плесени, пыли и смерти, которым Жас дышала все это время; немного уксусный запах, определенно неприятный, но это не имело никакого значения. Тропа поисков брата оказалась коварной. Они с Гриффином прошли через камни и кости, но наконец-то они здесь.

Оторвавшись от брата, Жас увидела у него на щеке запекшуюся кровь. Рубашка на нем была грязная и рваная.

– Ты ранен?

Он покачал головой.

– Что такое?

– У тебя ссадина на лице.

– Кажется, оцарапался о камень. В самом начале я передвигался слишком быстро.

– Но ты в порядке? – Жас не могла отвести от него взгляд, хотелось пощупать его пульс, чтобы убедиться. Она так боялась того, что могло случиться.

– Все нормально. – Он обнял сестру за плечи. – Жас, я в порядке.

Она положила голову ему на плечо и на минуту закрыла глаза.

– Хватит беспокоиться за меня, – Робби погладил ее по спине. – Не хотел тебя напугать, но не было никакой возможности сообщить тебе раньше или как-то по-другому.

Жас улыбнулась. Как хорошо он ее понимал.

– Робби, ты знал человека в мастерской? Он умер. Ты знаешь, что он мертв?

– Он не должен был умереть. Но у него был пистолет, он хотел меня убить, если я не отдам ему черепки. Я сжег совсем немного вещества, чтобы вырубить его. – Голос его задрожал.

Гриффин достал из рюкзака бутылку воды и передал ее Робби:

– Выпей. Есть время рассказать обо всем.

Робби с благодарностью открыл бутылку и выпил сразу половину.

– Как ты узнал об этом месте? – спросила Жас.

– Пошли, в следующей камере есть стол и стулья, можно посидеть. Я все объясню. А вы расскажите, что происходит. Очень неприятно, когда за тобой гонятся.

– Стол? Стулья? – удивился Гриффин.

– Пошли, увидишь. Там есть и кровати, есть где приготовить еду, и вообще все, что угодно, если знаешь, где искать.

И точно, в следующей камере обнаружилась каменная тумба и передвижные лавки, сделанные из надгробий, сложенных друг на друга. Поначалу Жас не хотела садиться. Это были священные камни, мемориалы. Но после того как Гриффин и Робби сели, она уселась рядом с братом как можно ближе. Пока они разговаривали, Жас осторожно гладила его. Кончиками пальцев коснулась края его рукава, погладила руку.

– Ты здесь с вечера понедельника? – спросил Гриффин.

– Почти. Сюда я пришел сразу. Потом на поезде съездил в долину Луары.

– Поначалу я думала, что… что ты утонул.

Робби положил ладонь на руку сестры и наклонился к ней.

– Прости, – снова сказал он. – Не мог придумать ничего другого. Надо было убедить их, чтобы отвлечь.

– И ты выбрал место, которое само по себе стало посланием? – спросила Жас.

Он кивнул.

– Полиция действительно думает, что я мертв?

– Они не уверены. Марше, который ведет это дело, не уверен. А как ты нашел это место? Его тебе показал дедушка?

Робби кивнул и достал из кармана потрепанный лист бумаги. Развернув, он разложил его на столе и расправил.

Робби всегда был очень аккуратен с вещами.

Карта была громоздкая. Квадратный лист, грязный, потрепанный и запятнанный.

– Мы сюда начали лазать, когда ты уехала в Америку. Дед дал мне карту и разрешил водить его, чтобы я научился ориентироваться. Он говорил, что у каждого должно быть личное безопасное место. Мы часами исследовали катакомбы. Он не был тут с войны. Когда мы ходили по его маршрутам, дедушка рассказывал мне истории о Сопротивлении.

– Он спускался в шахту? Ему же было за семьдесят! – Жас была потрясена.

– Знаю. Он был невероятно расторопный.

– Как здорово вы с ним развлекались, – сказал Гриффин. Жас услышала в голосе бывшего любовника тоску. К своей семье Гриффин относился с горечью. Его деды умерли, когда он был совсем маленький и едва знал отца.

Робби кивнул.

– Я не знал, насколько это будет важно для меня. Знать, как сюда добраться. Когда я был подростком, то подружился с группой диггеров и музыкантов, которые использовали одну из камер как театр и давали там представления несколько вечеров в месяц. Здесь целый мир. Здесь искусство, история, смерть. И здесь священное место с миллионами укромных уголков. Существовало много способов попасть сюда и выбраться. Но большинство выходов городские власти закрыли. Лишь с третьей попытки я нашел другой выход, кроме того, что в нашем лабиринте, – он указал точку на карте, расположенную в Четырнадцатом округе Парижа. – Я воспользовался этим.

– А полиция сюда забирается? – спросил Гриффин.

– Им хватает беготни наверху. Кроме того, люди здесь, внизу, безопасные. Бунтующие художники, диггеры-любители, отщепенцы, неудачники, люди, которым кажется, что они никуда не вписываются.

Тогда я здесь должна быть как дома, подумала Жас и рассказала про людей в капюшонах, которых они видели.

– Где мы? – спросил Гриффин, указав на карту.

Робби ткнул в точку:

– Здесь.

– Как легко найти это место? – спросил Гриффин.

– Нелегко, – Робби провел пальцем линию. – Из этой камеры два выхода и входа, – он показал на один. – Тот, которым вы пришли, и другой, – он снова указал на карту. – Здесь тупик со щелями. Пройти можно, но сильно ободравшись, а потом, если удастся пролезть, оказываешься в костяном мешке. Тысячи костей, сложенных в кучи. Чтобы пройти эту камеру, придется пробираться через них. Они под тобой шевелятся, сыплются, хрустят.

Робби замолчал. Видно было, что воспоминание о путешествии было ему неприятно.

– А с другой стороны этой комнаты? – спросила Жас.