Ганнибал. Кровавые поля Кейн Бен

Все принялись смеяться, и Квинту пришлось прикусить язык.

Высокомерные ублюдки!

Он почувствовал благодарность к одному из кавалеристов, когда тот вежливо спросил, что ему нужно. На него стали бросать любопытные взгляды, когда Квинт ответил, что ищет Калатина. Тем не менее, его проводили к противоположному ряду палаток. И тут он услышал за спиной знакомый голос. Квинт почувствовал облегчение, что темнота скрыла выступившую на его щеках краску. Не более чем в десяти шагах от него отец разговаривал с декурионом. Квинт вдруг понял, как сильно он по нему скучает, и ему захотелось подойти и приветствовать его.

Вот только что он мне скажет?

Квинт опустил голову и свернул немного в сторону, чтобы отойти от отца подальше.

Когда он подходил к палатке Калатина, из нее вышел мрачный кавалерист.

– Калатин на месте?

Кавалерист усмехнулся.

– А кто спрашивает?

– Меня зовут Креспо, гастат.

На лице кавалериста появилась презрительная улыбка.

– И что общего может быть у Калатина с таким, как ты?

Терпение Квинта заканчивалось.

– Это мое дело. Так он в палатке или нет?

– Ах ты, наглый… – начал кавалерист, но его прервал Калатин, высунувший наружу голову.

– А, Креспо! – воскликнул он и повернулся к своему товарищу: – Оставь нас. Мне нужно заняться делами.

Кавалерист повернулся и пошел прочь, что-то ворча себе под нос.

– Заходи! – поманил Калатин.

Бросив последний взгляд в сторону отца, Квинт вошел в палатку и облегченно вздохнул, увидев, что внутри никого нет. Калатин завязал входной клапан и указал другу на табурет, стоявший у жаровни.

– Добро пожаловать, Креспо, – тебя ведь теперь так зовут?

– Не мог же я назвать им свое настоящее имя. – Квинт обнял друга. – Проклятье, я думал, ты погиб, – едва слышно пробормотал он.

Калатин обнял его в ответ.

– Чтобы меня убить, потребуется нечто большее, чем несколько гуггов.

Некоторое время они глупо ухмылялись, а потом Калатин достал вино. Когда Квинт показал, что он принес с собой кувшин, его друг покачал головой.

– Это мы можем выпить потом. У нас впереди целая ночь.

– Но разве твои соседи по палатке не вернутся в ближайшее время? Пока я тебя искал, на меня бросали странные взгляды…

– Не беспокойся. К счастью для нас, соседняя турма устроила праздник. Сюда еще долго никто не вернется.

– Я едва не наткнулся на отца, который разговаривал с декурионом, – выпалил Квинт. – Я никак не ожидал его встретить.

– Клянусь волосатой задницей Вулкана! Он тебя не заметил?

Квинт покачал головой.

– Но я испытал настоящее потрясение. Мне хотелось с ним поговорить, но я не мог этого сделать. И понял, что скучал без него – гораздо больше, чем мог себе представить.

– И он по тебе скучает, – серьезно сказал Калатин.

– Откуда ты знаешь?

– Мы иногда с ним разговариваем. – Калатин перехватил удивленный взгляд Квинта. – Он меня сам находит. Думаю, это связано с тем, что он знает о нашей дружбе. – Товарищ усмехнулся.

– И что он говорит про меня?

– Он не понимает, почему ты исчез, и беспокоится – вдруг ты погиб. – После некоторых колебаний Калатин добавил: – Я не уверен, но мне кажется, он жалеет, что поступил с тобой так жестоко.

Квинт наклонился вперед.

– Почему ты так думаешь?

– Когда он говорит о тебе, в его глазах появляется печаль.

Юноша сглотнул комок, неожиданно появившийся в горле.

– Понятно, – пробормотал он.

– Почему бы тебе не вернуться в кавалерию? Не думаю, что отец будет с тобой суров. Он обрадуется, что ты жив.

Мысль была привлекательной во многих отношениях. Иметь таких друзей, как Калатин. Больше славы. Больше еды. И, самое главное, он избавится от Мацерио… Однако Квинт отбросил эту идею.

«Не будь трусом», – резко сказал он себе. Лишь те, кто лишен мужества, способны сбежать, забыв об убитых друзьях.

– Значит, он не получал известия от моей матери? Я отправил ей письмо, в котором написал, что со мною все в порядке.

– Он об этом не упоминал.

– Рано или поздно он узнает, что я жив. Я не могу бросить свою манипулу. В особенности теперь, когда меня произвели в гастаты. – «И когда мне нужно убить Мацерио», – мысленно добавил юноша.

– Что ты пытаешься доказать?

– Я не хочу об этом говорить, – резко сказал Квинт, решив, что должен остаться ради себя и Рутила. – Давай выпьем вина, и ты подробно расскажешь мне, как тебе удалось выжить.

– Ладно. Но только в том случае, если ты поведаешь о том, как сумел не стать кормом для рыб Тразименского озера.

Они заулыбались. То, что уцелеть было очень нелегко, делало их встречу еще более ценной.

Квинт проснулся, стараясь стряхнуть кошмар, в котором Мацерио напал на него с мечом в руке, в то время как он сам оставался безоружным. Во рту стоял кислый привкус вина, в голове клубился туман. Квинт стер слюну с уголка рта и сел. Рядом валялась пустая амфора. Масляные лампы не горели. В тусклом свете жаровни он видел лежащего на спине Калатина, который храпел так, что мог бы разбудить даже мертвого. Квинт лягнул его. Тот пробормотал что-то невнятное, и юноша лягнул его сильнее.

– Проснись!

– Что? – Калатин приподнял голову.

– Сколько сейчас времени?

– Откуда я знаю, – проворчал Калатин, приподнимаясь на локте. – Боги, как у меня пересохло во рту… – Он схватил мех с водой и жадно к нему присосался.

Квинт выглянул наружу. Там царила полная темнота.

– Еще глубокая ночь. Мне пора возвращаться.

– Я тебя провожу.

– В этом нет необходимости. К тому же будет лучше, если нас не увидят вместе. Более того, в ближайшие дни нам не стоит встречаться. Иначе люди начнут задавать вопросы.

– А я скажу, что ты сын арендатора, который поселился в нашем поместье.

– Один раз такое объяснение сработает, но не более того. Когда ты пил с обычным гражданином? – возразил Квинт. – Мне такое положение нравится не больше, чем тебе, но тут ничего не поделаешь.

– Возможно, мы сможем встречаться вне лагеря, в особенности, когда погода станет лучше.

– Да, пожалуй, – согласился Квинт, встал, надел плащ и проверил рукоять кинжала. – Береги себя, друг мой.

Калатин поднялся, чтобы его обнять.

– И ты береги себя.

Квинт уже собрался выйти из палатки, когда Калатин снова заговорил.

– Позволь мне что-нибудь рассказать твоему отцу…

– Ни за что! Он вполне может лишить меня наследства.

– Я подумал, что ты мог бы дать ему знать…

Квинт, который еще окончательно не пришел в себя после попойки, рассердился.

– Как, Калатин? Подойти к его палатке и передать письмо?

– Извини, Квинт, – уныло пробормотал Калатин. – Я хотел помочь…

– Я знаю. – Юноша тяжело вздохнул. – Это слишком рискованно.

Его товарищ обреченно махнул рукой.

Квинт пожалел о резких словах, сказанных другу, и о том, что не может поговорить с отцом. Наконец, он выбрался из палатки. Если не считать громких криков, доносившихся из палаток соседней турмы – там все еще продолжалось веселье, – кругом царила тишина. Пар от дыхания окутывал лицо Квинта, и через мгновение он почувствовал, как холод пробирается под плащ. Ветер стих, земля заиндевела, и лунный свет блестел на замерзшей дороге, ведущей через лагерь. Квинт огляделся в поисках патруля. Никого. Он зашагал по широкой дороге. Конечно, так юноша рисковал гораздо больше, чем если бы пробирался между палатками, но сейчас он не мог доверять своему чувству равновесия. Квинт сказал себе, что до тех пор, пока он соблюдает осторожность, ему ничего не грозит. Так ему казалось.

Размышления об отце и меланхоличное настроение после выпивки с Калатином не позволили ему заметить четыре фигуры, которые подобрались к нему сзади, а в следующее мгновение ему на голову набросили какую-то тряпку и затолкали ее в рот. Квинт попятился и едва не упал. Он попытался поднять руки, чтобы освободиться, но их тут же прижали к бокам. Его взгляд метнулся в сторону, он узнал одного из солдат и почувствовал, как его охватывает ужас. Это был один из новых рекрутов десятки Мацерио; остальные двое – ветераны-гастаты из его собственной манипулы.

Одновременно знакомый голос зашептал ему в ухо:

– Очевидно, кавалерист уже закончил тебя трахать?

Мацерио! Квинт попытался высвободить руки и выплюнуть кляп, однако у него ничего не вышло. Он продолжал отчаянно сопротивляться, но его потащили между рядами палаток к просвету между двумя загонами для лошадей и швырнули на землю. Несколько лошадей заржали, но большинство отбежали к дальней части загона. Квинт с тоскою понял, что здесь никто не увидит, как они с ним расправятся.

«Встать, – подумал он. – Я должен встать». Но прежде чем он сумел подняться на колени, на его грудь, живот и голову обрушились удары ног. Квинт рухнул на землю, все его тело кричало от боли. Когда удары прекратились, он с трудом втянул в себя воздух, отчаянно борясь с тошнотой, и посмотрел на своих врагов.

– Я всегда знал, что у тебя есть любовник, – прошипел Мацерио, снова ударив его ногой. – Кто еще может подружиться с таким моллисом, как Рутил?

– А ты уверен, что он не грек? – со смешком спросил один из его спутников.

– Вполне возможно, – согласился Мацерио, сплевывая на Квинта. – Сдавать свою задницу внаем кавалеристу – так поступают только жалкие подонки из самых грязных борделей… Мерзкий ублюдок!

Квинт снова попытался встать, но мощный удар в лицо повалил его на землю, и перед глазами у него вспыхнули искры; он почувствовал, как с глухим треском ломается скула. «Вы напали не на того человека, – хотелось ему закричать. – Не я убивал своих друзей – это Мацерио!» Однако ему удалось лишь невнятно застонать. Вскоре юноша начал терять сознание и сделал отчаянное усилие, чтобы прийти в себя. Он понимал, что должен что-то сделать, в противном случае они забьют его до смерти или он умрет от холода, когда они его бросят здесь одного.

Его пальцы скребли по тунике, он нащупал свой пояс, и его ладонь легла на рукоять кинжала. Он прищурился и посмотрел на своих врагов, чьи очертания расплывались на фоне ночного неба. Никто из них ничего не заметил. Сердце Квинта сжалось. У него будет только один шанс. Он вытащил кинжал и вонзил его в того, кто был ближе.

Раздался отчаянный крик. Кинжал вырвали из руки Квинта, а его жертва отпрыгнула в сторону. Удары прекратились. Снова раздался крик. Один из солдат наклонился и принялся ощупывать ногу, громко проклиная все на свете.

– Заткнись, идиот! – раздался голос Мацерио.

– Он ударил меня кинжалом в ногу!

– Мне плевать! Из-за тебя здесь появится патруль.

Кинжал Квинта взвился в воздух, тускло сверкнуло лезвие.

– Тогда я его прикончу. Если он будет мертв, то не сможет говорить, верно?

– Давай, – сказал Мацерио и злобно рассмеялся. – Но быстро.

Квинт собрал последние силы и откатился влево. Его ступни натолкнулись на что-то – шест или чьи-то ноги? Поджав колени, юноша продолжал катиться. Через мгновение он оказался внутри загона, полного лошадей, и ему в нос ударил запах навоза. Однако он продолжал двигаться, стараясь оказаться подальше от убийц. Воздух наполнился испуганным ржанием, лошади начали бить копытами. Из-за ограды послышались проклятия. И тут до Квинта донеслись самые лучшие слова, какие он только слышал в жизни.

– Эй! Клянусь Гадесом, что вы тут делаете?

– Вооружайтесь, парни! – раздался другой голос. – Кто-то хочет украсть наших лошадей!

Снова раздались проклятия; затем послышался топот убегающих ног.

Квинт с облегчением опустился на холодную землю и напоследок увидел звездное небо у себя над головой. «Как красиво», – подумал он, а потом пришло забвение.

Боль. Волны боли, идущие от щеки, ребер и паха. Ее пульсации уносили Квинта за собой. Кровь ударяла по векам, в основание шеи, металась внутри головы. Он почувствовал, как по лбу, щекам и бровям течет пот. «Должно быть, я жив», – пришла невнятная мысль. Ему показалось, что у него склеились веки, но он сумел их разлепить и увидел перед собой темнокожего мужчину. За спиной у него стоял недовольный Коракс.

– Хорошо. Ты пришел в себя.

Коракс шагнул вперед, однако лекарь поднял руку. Центурион нахмурился, но остановился.

Квинт попытался что-то сказать и понял, что язык его не слушается.

– Выпей. – К его губам поднесли чашу.

Разведенное водой вино показалось Квинту нектаром. Он сделал пару глотков, и лекарь забрал чашу.

– Не слишком много. Я не хочу, чтобы тебя вырвало.

– Где я? – спросил Квинт.

– В лагерном лазарете. Вместе со своим другом.

Квинт огляделся, осторожно поворачивая голову, но с удовлетворением увидел, что на соседних койках нет гастатов. Солдаты вокруг делали вид, что не слушают, но он не сомневался, что они навострили уши.

– Мой друг, командир?

– Кусок дерьма, которого ты ударил кинжалом в ногу. Полагаю, это сделал ты?

Лекарь с недовольным видом уступил место Кораксу.

– Тебе не следует долго с ним говорить, командир. Он нуждается в отдыхе.

Коракс не ответил, и грек отошел в сторону, поджав губы.

– Ну, Креспо? – Глаза центуриона стали жесткими, как осколки кремня.

– Да, я ударил его кинжалом, командир.

– Почему?

– Он собирался меня убить.

– Проклятье, зачем ему тебя убивать посреди ночи, так далеко от наших палаток?

Квинт попытался собраться с мыслями. Он хотел открыть Кораксу правду, но, как и прежде, когда на него напал Мацерио, засомневался. Во-первых, вокруг было слишком много свидетелей. Да и в любом случае, если он все расскажет, подобное предательство сделает его отщепенцем в манипуле. И не будет иметь значения, что Мацерио со своими приспешниками пытались его убить. Сохранение кодекса чести солдата необходимо, чтобы товарищи продолжали тебя уважать. Квинт знал, что должен сам отомстить Мацерио, без вмешательства центуриона.

– Я задал тебе вопрос, солдат! – Коракс склонился над его кроватью. – Мне плевать на слова лекаря, который утверждает, что тебе необходим отдых. Отвечай, или останешься здесь еще на месяц после того, как тебя отделаю я!

«Должно быть, Коракс уже говорил с гастатом», – подумал Квинт. Что тот мог сказать? Он попытался отыскать правдоподобный ответ.

– Мы поспорили, командир.

Коракс поджал губы.

– Ясное дело. Выкладывай остальное.

– Ну, ты знаешь, как это бывает, командир. Он ветеран, а я – нет. Он надо мной издевался, мы стали обмениваться ударами. Мне досталось гораздо больше.

Молчание. Квинт старался сохранять хладнокровие под пристальным взглядом центуриона.

– Ты пил?

– Да, командир. – Радуясь тому, что Коракс его не перебивает, Квинт продолжал: – Я упал в грязь после возвращения из палатки моего друга. Поэтому все закончилось дракой.

Квинт понимал, насколько неправдоподобно звучит его рассказ, но ничего лучшего придумать не сумел.

– Какая куча навоза, – холодно сказал Коракс. – Солдаты, которые услышали про драку, видели, как несколько человек убежали прочь. Ты разглядел их лица?

– Нет, командир, – ответил Квинт, не глядя Кораксу в глаза.

– И ты не имеешь представления о том, кто это был? – У Квинта не осталось сомнений, что центурион ему не поверил.

– Так и есть, командир.

Квинт смотрел на Коракса, а сердце отчаянно колотилось у него в груди. Совпадает ли его рассказ с историей гастата?

Наступила долгая пауза.

– Тебе повезло, Креспо: гастат дал такие же объяснения. Он утверждает, что вы поссорились без всякой на то причины. Только не думай, что я поверил хотя бы одному вашему слову. Как только ты выйдешь отсюда, тебе предстоит месяц чистить отхожие места. Кроме того, в течение этого же периода ты будешь готовить для всей своей десятки. А еще каждое утро приходить ко мне для десятимильной пробежки в полном вооружении. И считай, что тебе повезло – ты не будешь разжалован.

– Да, командир. Благодарю тебя, командир.

Пусть гастат получит такое же наказание, молился Квинт.

На этот раз его просьба была удовлетворена.

– Если тебе интересно, твой друг будет наказан таким же образом, как только его отпустят из больницы. – Коракс немного помедлил. – И еще он получит десять плетей.

Квинта охватило любопытство и одновременно удовольствие.

– Почему так, командир?

– Клянусь Юпитером, он ветеран! Он должен был с легкостью разобраться с тобой, а вместо этого получил рану в свою паршивую ногу. Порка научит его быть не таким бесполезным.

Квинту вдруг показалось, что Коракс ему едва заметно подмигнул, и с трудом сдержал улыбку.

– Доложишь, как только тебя отсюда выпустят, – вернулся к делу командир. – Лекарь полагает, что это будет через два или три дня.

– Слушаюсь.

Несмотря на наказание, Квинт почувствовал себя довольным после ухода Коракса. Он ничего не мог доказать, но ему казалось, что центурион скорее на его стороне, чем на стороне гастата, из чего следовало, что Мацерио и остальным следует быть очень осторожными. Если Коракс обнаружит, что они совершили еще что-то неуместное, они горько пожалеют о своей оплошности. Но из этого не следовало, что он может расслабиться. Мацерио слишком опасен. Гнев наполнил Квинта. Этот мерзавец уже трижды на него нападал, и всякий раз юношу спасало лишь чудо. Он понимал, что нельзя допустить, чтобы Мацерио атаковал его первым еще раз. Пришло время преподнести ему сюрприз и покончить с ним навсегда.

Уже погружаясь в сон, Квинт понял, что сделать это легко не получится. Коракс будет наблюдать за ним.

Через два дня лекарь сказал, что юноша поправился, но ему не следует участвовать в тренировках с оружием от шести до восьми недель. Если он получит еще один удар в лицо, то не сможет нормально говорить или есть, объяснил лекарь. Квинт с облегчением вздохнул, когда Коракс не стал возражать. Тем не менее, остальные обязанности юноша мог выполнять. Он работал от зари до сумерек, бегал или копал отхожие места, а за ним наблюдал Коракс или кто-то из младших офицеров.

Вечера Квинт проводил со своими товарищами по палатке, которые после драки всячески старались его защищать. Если бы Мацерио попытался что-то предпринять, у него бы не было ни одного шанса на успех.

Квинт не видел гастата, которого ранил, три недели; а когда тот появился, заметно хромая, Коракс устроил ему порку и отправил копать отхожие места в соседней траншее. Через пару дней Квинт перехватил его взгляд. Ветеран нахмурил брови, но юноша не отвел глаз. «В следующий раз я воткну кинжал тебе в грудь», – одними губами произнес Квинт. В ответ ветеран сделал непристойный жест. Квинт испытал легкое удовлетворение; Мацерио и двое других гастатов тоже бросали на него угрюмые взгляды.

Возможно, лучшим результатом этой истории было то, что Урс поверил: Мацерио является серьезной угрозой. Когда легионер навестил его в лазарете, он сразу потребовал, чтобы Квинт рассказал ему, что случилось ночью, и молча выслушал историю о том, как Квинт очень выгодно продал вино кавалеристу. И даже после того, как он рассказал, кто на него напал, Урс не стал его перебивать. Когда Квинт закончил, его друг некоторое время сидел молча, постукивая пальцами по собственной щеке.

– Меня не касается, что ты делал в той части лагеря. Я не верю, что ты любишь мужчин – это полнейшая чушь. Мне достаточно того, что я видел, как ты смотришь на шлюх. – Он поднял руку, не давая Квинту себя перебить. – Сожалею, что не поверил, когда ты рассказал про Мацерио. Я видел, какие взгляды он и его приятели бросают на тебя.

– Так теперь ты веришь мне и про Рутила?

Урс тяжело вздохнул.

– Я не хочу – но да, верю. Если ублюдок мог так подло на тебя напасть, он способен поступить так же и в разгар сражения.

– Это не закончится до тех пор, пока один из нас не погибнет. И я не намерен умирать.

– А я позабочусь, чтобы так и было, – прорычал Урс.

Мысль о том, что друг будет теперь прикрывать ему спину, немного успокоила Квинта. Он сможет лучше спать по ночам, ведь прежде его часто мучили кошмары с участием Мацерио. И чем скорее он сможет положить конец их вражде, тем лучше. Быть может, это произойдет после того, как закончится месяц его наказания, но офицеры продолжали внимательно наблюдать за ним и за гастатами. Двое других солдат манипулы подрались, и их сурово высекли. Коракс показал, что их ждет, если они будут враждовать, – Квинт понял намек.

Погода улучшилась, дни стали длиннее, и отряды вражеских солдат появлялись все чаще, что заставило римлян усиливать патрули. Квинт ни разу не оказывался вместе с Мацерио и его приспешниками, из чего сделал вывод, что Кораксу известно об их вражде. Так или иначе, это позволило Квинту на некоторое время забыть о Мацерио. Шли недели, и он спрятал подальше ненависть к своему врагу. Месть за Рутила может подождать, но война с Ганнибалом ждать не будет.

А война была неизбежна. Хотя Сервилий и Регул продолжали командовать армией, следуя указаниям Сената не вступать весной в серьезные сражения с Ганнибалом, лагерь полнился слухами о скором столкновении с врагом. Когда во главе армии встали Луций Эмилий Павел и Гай Теренций Варрон, новые консулы, они привели с собой четыре легиона и союзные войска. Теперь под их началом оказались более восьмидесяти тысяч солдат, которые разбили лагерь возле Герония. С такими огромными силами, кричали хвастуны, поражение невозможно. Квинт не мог спорить с их доводами.

Погода становилась все лучше, дни длиннее, и они продолжали тренироваться с огромным рвением. Участились успешные схватки с врагом, и настроение у Квинта, как и у остальных легионеров, было приподнятым. Однако все понимали, что только после полной победы над Ганнибалом они смогут отдохнуть. И сражение должно состояться скоро – еще до окончания лета, – из чего следовало, что уже осенью он сможет покинуть армию, если, конечно, уцелеет. И воссоединится с семьей. И хотя Квинт хотел идти собственной дорогой, он скучал по матери и Аврелии. Как и в случае с отцом, он не мог больше этого отрицать. Возможно, если он отличится в битве, в которой Ганнибал будет разбит, отец простит его за то, что он нарушил приказ? Впрочем, Квинт подозревал, что его мечтания заходят слишком далеко. Тем не менее, он трепетно хранил свою тайну.