Напролом Фрэнсис Дик

— Да, а вы молодец! Я слышал о ваших победах по радио.

Я поблагодарил его и повесил трубку. Потом подумал, вышел из гостиницы, дошел до ближайшего метро и позвонил Сэму Леггату в «Знамя» из автомата.

На этот раз ждать мне не пришлось. Я сразу услышал в трубке его голос, резкий и решительный.

— Наши юристы говорят, что ваши вчерашние действия пахнут шантажом.

— То, чем занимались ваши репортеры в доме моего зятя, пахнет тюремным заключением.

— Наши юристы говорят, что если у вашего зятя есть претензии, которые он считает нужным разрешать по суду, пусть его юристы свяжутся с нашими юристами.

— Ага, — сказал я. — И сколько же времени это займет?

— Наши юристы считают, что никакой компенсации выплачивать не следует. Вся информация, содержавшаяся в заметках, в основе своей была правдивой.

— Опровержение печатается?

— Еще нет. Наша газета печатается позднее.

— Но вы намерены его напечатать?

Он умолк. Пауза слишком затянулась.

— Сегодня кто-то обыскал мой коттедж, кто-то другой взломал мою машину, двое людей напали на меня с ножами, и еще кто-то пытался всучить мне три тысячи фунтов, положив их на мой банковский счет. Вы об этом знали?

Снова молчание.

— Я расскажу об этом подслушивании всем, кого знаю, — сказал я. — Вот прямо сейчас и начну.

— Где вы? — спросил он.

— На том конце провода.

— Подождите! — сказал он. — Вы мне не перезвоните?

— Когда?

— Минут через пятнадцать.

— Ладно.

Я повесил трубку и постоял, барабаня пальцами по стенке кабины и размышляя, есть ли в «Знамени» специальная аппаратура, позволяющая определить, откуда я звонил, или у меня опять фантазия разыгралась.

«Нет, — подумал я, — я не могу себе позволить еще одной драки». Я вышел из метро, минут десять побродил по улицам, потом зашел в паб и позвонил в «Знамя» оттуда. Моего звонка опять ждали: коммутатор соединил нас немедленно.

Когда Сэм Леггат сказал: «Да?», я услышал на заднем плане громкие голоса.

— Это Филдинг, — сказал я.

— Рановато вы.

Голоса на заднем плане внезапно умолкли.

— Ваше решение? — спросил я.

— Мы хотим с вами поговорить.

— Говорите.

— Нет. Здесь, у меня в кабинете.

Я ответил не сразу, и он резко окликнул меня:

— Эй, вы слушаете?

— Слушаю, — сказал я. — Когда печатается ваша газета?

— Первый выпуск — в шесть тридцать, чтобы поспеть к поездам, идущим на запад. Можем придержать до семи. Но это предел.

Я посмотрел на часы. Четырнадцать минут седьмого. С моей точки зрения, что-то обсуждать было уже поздно.

— Послушайте, — сказал я, — ну почему бы вам не напечатать это опровержение и не развезти его? Не такое уж большое дело. Обойдется вам в стоимость бензина до Ньюмаркета и обратно. Я приду к вам в кабинет, когда узнаю, что опровержение печатается.

— А вы поверите мне на слово?

— А вы мне?

Он неохотно ответил:

— Да, я полагаю, вы вернете то, что обещали.

— Верну. Я буду действовать честно. Но и вы должны отплатить мне тем же. Вы причинили серьезный ущерб Бобби Аллардеку и должны хотя бы попытаться исправить то, что натворили.

— Наши юристы говорят, что напечатать опровержение — значит проявить слабость. Они говорят, что мы не можем себе этого позволить.

— Ну нет так нет, — сказал я. — До свидания.

— Нет, Филдинг! Подождите!

— Дураки ваши юристы! — сказал я и повесил трубку.

Я вышел на улицу и растерянно провел рукой по волосам. Все было плохо.

Я проиграл. «Четыре победы! — подумал я. — Это так редко случается!» Мне бы сейчас следовало купаться в шампанском, а не колотиться башкой о кирпичную стенку, которая к тому же еще и дает сдачи. Порезы на ребрах болели. Не обращать на них внимания было уже невозможно.

Я уныло поплелся к очередному автомату и позвонил знакомому хирургу, который работал допоздна.

— А, привет! — жизнерадостно сказал он. — Что это с тобой стряслось так поздно? Надо тайком вправить кости?

— Нет, зашить, — ответил я.

— А-а. А когда тебе на скачки?

— Завтра.

— Ну, забредай!

— Спасибо.

Я взял такси и поехал накладывать швы.

— Это была не подкова, — заметил он, вводя обезболивающее в правый бок. — Это нож.

— Ага.

— Ты в курсе, что там кость торчит?

— Мне не видно.

— Смотри не разорви все это завтра.

— Ну, зашей покрепче.

Он некоторое время трудился, потом похлопал меня по плечу.

— Я поставил швы с растворяющимися нитками, зажимы и еще пластырь, но выдержит ли все это еще четыре победы, понятия не имею.

Я обернулся. Про четыре победы я ничего не говорил.

— В новостях слышал, — пояснил он. Со вторым швом он управился быстрее. Закончив шить, он мимоходом заметил: — Хм, ножом пырнули… Это на тебя не похоже.

— Я тоже так думал.

— Не расскажешь, как это вышло?

Я понял, что ему просто не по себе. Конечно, он всегда готов был мне помочь без лишнего шума, но ему нужно было знать, что я не натворил ничего незаконного.

— Ты хочешь знать, не ввязался ли я в неприятности с букмекерами, организаторами договорных скачек и всем прочим?

— Наверно, да.

— Не ввязался. Честное слово.

Я коротко рассказал ему о проблемах Бобби и увидел, что он сразу успокоился.

— А синяки? — спросил он.

— А это по мне позавчера прошлись несколько лошадей.

Он кивнул — это было дело житейское. Я заплатил ему наличными, и он проводил меня до двери.

— Удачи тебе, — сказал он. — Ты заходи, если что.

Я поблагодарил его, поймал такси и вернулся в гостиницу, думая о том, что как раз сейчас печатается «Знамя», а опровержения в нем нет. Еще я думал о Леггате и обо всех, кто стоит за ним: юристы, Нестор Полгейт, Таг Танни, Оуэн Уаттс, Джей Эрскин. Думал о фуриях, которых нечаянно спустил с цепи.

«Мы тебе объясним, что есть люди, которыми вертеть нельзя», — сказал один из этих, с ножами. Что ж, объяснили…

В агентстве по найму автомобилей сообщили; что мне повезло: «мерседес» у них есть. Вот ключи, а сама машина — в подземном гараже. Если я соберусь куда-то ехать, портье мне ее покажет. Я поблагодарил их. Мне ответили: «Мы работаем для вас!»

Придя к себе, я заказал обед в номер и позвонил Уайкему, рассказать, как победили его победители. Это вернуло мне хотя бы тень сегодняшнего радостного подъема.

— С ними все в порядке? — спросил я.

— Да, едят как обычно. У Даулагири такой вид, словно ему пришлось тяжело, но Дасти говорит, что он выиграл без особого труда.

— Даулагири молодец! — сказал я. — Все они молодцы. А Кинли — один из лучших коней, какие у вас когда-либо были.

Мы поговорили о будущем Кинли и о лошадях, которые должны были участвовать в скачках в Аскоте назавтра и в субботу. Для Уайкема октябрь-ноябрь-декабрь были пиком деятельности: лошади приходили в наилучшую форму, и нынешние успехи были ожидаемыми и запланированными.

С тридцатого сентября по Новый год Уайкем выставлял каждую из своих лошадей на скачки как можно чаще. «Лови момент!» — говаривал он. После Рождества скачкам препятствовали метели и морозы, и в конюшне наступало время зимовки — отдыха, восстановления сил и подготовки ко второй вспышке активности в марте. Моя жизнь в основном подчинялась тем же ритмам. Они были такими же естественными для меня, как и для лошадей Уайкема.

— Ну иди отдыхай, — благодушно сказал он наконец. — Завтра у тебя шесть заездов, а в субботу еще пять. Иди поспи.

— Ладно, — сказал я. — Спокойной ночи, Уайкем.

— Спокойной ночи, Пол.

Мне принесли обед. Я поел и выпил немного вина, одновременно дозваниваясь другим тренерам, оставлявшим мне сообщения, потом позвонил Розе Квинс.

— Четыре победы! — сказала она. — Круто, ничего не скажешь.

— Всяко бывает.

— Да, конечно. Пусть это послужит для вас утешением, старина. У меня для вас плохие новости.

— Какие именно?

— Режиссер «Секретов бизнеса» наотрез отказался отвечать, кто натравил его на Мейнарда Аллардека.

— Но кто-то это сделал?

— Безусловно! Он просто не говорит кто. Я подозреваю, что ему заплатили за то, чтобы он это сделал, не меньше, чем за то, чтобы он этого не делал, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Должно быть, тот, кто ему заплатил за то, чтобы он это сделал, чувствует себя обманутым.

— Беда какая! — сказала она. — Ну пока.

— Постойте! — поспешно сказал я. — А за что посадили Джея Эрскина?

— Я же вам говорила. Помешал ходу судебного разбирательства.

— Но что именно он сделал?

— Насколько я помню, он запугал главного свидетеля обвинения. Тот сбежал за границу и в суд не явился, так что преступнику удалось выкрутиться. А что?

— Так, интересно. А сколько ему дали?

— Пять лет. Но выпустили значительно раньше.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Кстати, мы отчасти квиты. Я воспользовалась вашим советом. Яд подействовал. Меня избавили от владычества шовиниста. Так что спасибо вам и спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Если «Знамени» нужно кого-то запугать, Джей Эрскин это устроит.

Я вздохнул, протер глаза и подумал о Холли, которая давно уже прорывалась ко мне, требуя, чтобы я позвонил. Ей нужны деньги, которые я все еще носил на себе в поясе, и мне придется убедить ее или Бобби подъехать завтра утром в Лондон либо в Аскот и забрать их.

И еще придется сказать ей, что мне так и не удалось добиться, чтобы «Знамя» напечатало опровержение. Что ее с Бобби адвокаты могут трудиться сто лет подряд, но так ничего и не выгрызут. Что если мы во всеуслышание объявим, что их разговоры прослушивались, это, конечно, доставит «Знамени» некоторые неприятности, но не заставит их банкира передумать. Я неохотно набрал номер Холли.

— За деньгами? — сказала она. — Конечно, приедем. Да подожди ты болтать! Выслушай сначала.

— Ладно.

— Звонил Сэм Леггат. Редактор «Знамени».

— Он звонил? Когда?

— С час назад. Или часа полтора. Около семи. Он сказал, что ты в Лондоне, где-то в районе Найтсбриджа, и спрашивал, не знаю ли я, где ты остановился.

— А что ты сказала? — с тревогой спросил я.

— Я ему сказала, где ты ночевал накануне. Посоветовала обратиться туда. Он сказал, что это не в Найтсбридже, и я ответила, что нет, конечно, но есть такая штука — «такси» называется. Во всяком случае, он говорил, у него к тебе срочное дело. Попросил меня записать. Он говорил, что опровержение печатается и будет разослано всем, кому надо.

— Как! Господи, что ж ты сразу-то не сказала?

— Но ведь ты и так вчера говорил, что его напечатают. В смысле, я думала, ты знаешь…

— Боже всемогущий! — сказал я.

— И еще, — сказала Холли, — он хочет, чтобы ты сегодня вечером зашел в «Знамя». Сказал, что если ты придешь туда до десяти, ты встретишь кое-кого, с кем хотел повидаться.

Глава 14

Когда я нажал кнопку звонка и вошел в отворившуюся дверь кабинета Леггата, он был у себя один. Сидел в одной рубашке за своим блестящим черным столом и читал «Знамя».

Он медленно встал, опираясь растопыренными пальцами на газету, словно она его поддерживала. Невысокий крепкий мужчина, носивший свою власть легко, будто бы по праву. Ждал он не меня. Голос за моей спиной сказал:

— Вот она, Сэм!

И в дверь вошел человек, размахивающий папкой.

— Хорошо, Дэн. Оставь ее мне, ладно? — сказал Леггат, взяв у него папку. — Я тебе перезвоню.

— Да? Ну ладно.

Человек по имени Дэн с любопытством взглянул на меня и вышел, захлопнув дверь.

— Мне передали ваше сообщение, — сказал я. Он взглянул на лежавшее перед ним «Знамя», перевернул страницу, развернул газету и придвинул ее ко мне.

Я прочел «Частную жизнь», которая развлекала за завтраком несколько миллионов англичан. Что ж, на этот раз Сэм Леггат сыграл честно. Заметка была напечатана жирным черным шрифтом и обведена рамкой. Говорилось в ней следующее:

«„Ежедневное знамя“ считает своим долгом признать, что находящаяся в Ньюмаркете конюшня Робертсона (Бобби) Аллардека (32 года) процветает и ничего не задолжала местным торговцам. „Ежедневное знамя“ приносит мистеру Аллардеку свои извинения за неудобства, причиненные ему заметками, которые были опубликованы в этой рубрике раньше».

— Ну? — спросил он, когда я дочитал.

— Спасибо.

— Бобби Аллардеку следует благодарить бога за то, что у него такой шурин.

Я с удивлением посмотрел на него. Подумают о маниакальном недоверии Бобби и о том, что на самом-то деле я сделал все это только ради сестры. Эта заметка, по крайней мере, успокоит город и владельцев и позволит конюшне вернуться к нормальной жизни — при условии, конечно, что нам удастся разобраться с финансами.

— А что заставило вас передумать? — поинтересовался я. Он пожал плечами.

— Вы. Юристы сказали, что вы отступитесь. Я сказал, что черта с два. Они думают, что угрозой длительного и дорогостоящего процесса можно запугать кого угодно. — Он криво улыбнулся. — А я сказал, что если мы не напечатаем опровержение, вы постараетесь отравить нам жизнь. Я ведь был прав, не так ли?

— Да.

Он кивнул.

— Я убедил их, что мы не можем допустить, чтобы Джей Эрскин и Оуэн Уаттс пошли под суд.

— Тем более что у Джея Эрскина уже есть одна судимость.

Он на миг остолбенел. Потом сказал:

— Да.

«Вот как раз это их и убедило», — подумал я.

— Это Джей Эрскин написал те статьи про Бобби? — спросил я.

Поколебавшись, он кивнул.

— Он написал все, кроме опровержения. Опровержение писал я.

Он нажал кнопку переговорной системы у себя на столе и ровным тоном сообщил всем, кто мог его слышать:

— Филдинг здесь.

— Ну вот, газета напечатана, — сказал он. — Где карточки?

— Вы получите их завтра, после того как газеты будут доставлены. Мы ведь так и договаривались.

— Вы никогда не сдаетесь, да? Оуэн Уаттс уже поехал в Ньюмаркет. Другой человек пошел на почту. — Он задумчиво взглянул на меня. — А как вы узнали про банк?

— Я подумал, что вы можете попытаться дискредитировать меня. И приостановил все выплаты на мой счет.

Он поджал губы.

— Они просто не поняли, с кем имеют дело, — сказал он.

Тут зазвенел звонок, и Леггат немедленно нажал на кнопку, отпиравшую дверь. Я обернулся и увидел, как в кабинет вошел человек, которого я не знал. В глазах его отражалось беспечное любопытство. Довольно высокий, начинающий лысеть, с бледным высоким лбом, он был одет в обычный темный костюм с галстуком в яркую полоску и имел привычку потирать пальцы, точно учитель, отряхивающий с рук мел.

— Дэвид Морс, глава нашего юридического отдела, — коротко представил его Сэм Леггат.

Руки Дэвид Морс мне подавать не стал, и я ему тоже. Он оглядел меня с головы до ног, точно экспонат на выставке, отметил анорак нараспашку и голубую рубашку с галстуком.

— Жокей, — холодно процедил он. — Тот, что устроил такой шум.

Ответить на это было нечего — я и не стал отвечать. В это время в открытую дверь вошел другой человек. Он был окутан аурой власти и ходил мягко, опираясь на внешнюю сторону стопы. Такой же высокий, как юрист, напомаженные черные волосы, оливковая кожа, округлый подбородок, маленький рот и глаза как блестящие черные бусинки; тяжелые плечи, подтянутый живот, одет в темно-синий костюм. Он был моложе Сэма Леггата и Морса, но чувствовалось, что это их босс.

— Я — Нестор Полгейт, — объявил он, окинул меня взглядом, так же как и Морс, и тоже обошелся без приветствий. — Ваши фокусы мне надоели. Немедленно верните имущество моих репортеров!

Голос Полгейта соответствовал его облику: раскатистый, мужественный бас. Язык его был сухим и примитивным.

— Вы меня сюда позвали только затем, чтобы это сказать? — осведомился я.

«Не надо крутить им хвост», — сказала Роза Квинс. Ладно-ладно…

Полгейт поджал губы, обошел стол и встал рядом с Леггатом. Юрист сделал то же самое, и получилось, что они выстроились передо мной, точно триумвират начальников, вызвавших «на ковер» нерадивого подчиненного.

Но мне уже не раз приходилось стоять вот так перед распорядителями на скачках, и я научился не выказывать ни страха, ни вызова. Оказывается, отрицательный опыт тоже может принести пользу. Я спокойно стоял и ждал.

— Ваши утверждения, будто мы преднамеренно развязали кампанию с целью погубить вашего зятя, являются беспочвенными, — заявил Полгейт. — Если вы посмеете заявить об этом публично, мы подадим на вас в суд за клевету.

— Вы развязали кампанию с целью помешать Мейнарду Аллардеку получить рыцарский титул, — возразил я. — Вы стремились испортить его репутацию, и вам было все равно, кого, кроме него, это заденет. Ваша газета вела себя бессердечно и по-хамски. С ней это бывает постоянно. И я буду говорить об этом, кому и когда мне будет угодно.

Полгейт заметно напрягся. Юрист приоткрыл рот. Леггата же, похоже, все это начинало забавлять.

— Объясните, почему вы хотели погубить Мейнарда Аллардека, — сказал я.

— Не ваше дело! — отрезал Полгейт с решительностью захлопнувшегося сейфа. Я понял, что, возможно, когда-нибудь я это и узнаю, но не от тех, кто находится в этой комнате. Поэтому я продолжал:

— Вы сочли, что эффективнее всего будет ударить сбоку, и решили достать Мейнарда через его сына. Вы не подумали о том, что его сыну это грозит разорением. Вы просто воспользовались им. И вы должны возместить ему причиненный ущерб.

— Нет! — сказал Полгейт.

— Мы ничего не признаем! — вставил юрист.

Классическая фраза, вполне в духе адвоката. Возможно, мы и виноваты, но никогда в этом не признаемся.

— Если вы будете продолжать пытаться вымогать у нас деньги, — продолжал он, — «Ежедневное знамя» добьется, чтобы вас арестовали и предали суду.

Я прислушивался не столько к словам, сколько к этому голосу. Где-то я его уже слышал… Высокий тембр, отчетливый выговор, полное неверие в то, что у меня тоже могут быть мозги…

— Вы не в Хампстиде живете? — задумчиво спросил я.

— А при чем тут это? — с холодным раздражением осведомился Полгейт.

— Три тысячи вперед, десять после.

— Чушь собачья! — заявил Полгейт.

Я покачал головой. У Дэвида Морса был такой вид, словно он проглотил осу.

— Вы вели себя на редкость неуклюже, — сообщил я ему. — Беретесь подкупать жокея, а элементарных вещей не знаете.

— Каких, например? — заинтересовался Сэм Леггат.

Я едва сдержал улыбку.

— Ну хотя бы кличек лошадей.

— А, значит, вы признаете, что брали взятки! — воскликнул Морс.

— Не брал. Но раньше мне их время от времени предлагали. Вы не были похожи на «жучка». И к тому же вы записывали наш разговор на кассету. Я слышал, как вы включили магнитофон. «Жучки» этого не делают.

— Я же говорил, осторожней надо! — вкрадчиво заметил Сэм Леггат.

— У вас нет никаких доказательств! — решительно заявил Полгейт.

— У моего директора банка лежит банковский чек на три тысячи фунтов, выданный в Сити. Он обещал мне выяснить, кто его приобрел.

— Он никого не найдет, — столь же решительно заявил Полгейт.

— Ну тогда он, видимо, сделает то, о чем я его просил с самого начала: порвет чек.

Воцарилось напряженное молчание. Если они вытребуют чек обратно, то тем самым признают, что это они его прислали; а если нет, денежки пропадут, и все без толку…

— Или попрошу передать Бобби Аллардеку, в качестве небольшой начальной компенсации.

— С меня хватит! — резко заявил Полгейт. — Немедленно верните имущество наших репортеров! Никакой компенсации не будет, поняли? Никакой! И вы еще пожалеете, что потребовали компенсации, я вам обещаю!

Его плечи под элегантным пиджаком напрягаясь и сгорбились, точно у боксера. Всем своим видом он наглядно демонстрировал угрозу, играл скулами, причем буквально. В его облике отражалось все грубое хамство его газеты, весь наглый вызов власти, не знающей удержу. Я подумал, что до сих пор никто не осмеливался бросить ему решительный вызов, и он не потерпит, чтобы я оказался исключением.

— Если вы посмеете подать на нас в суд, — хрипло произнес он, — я вас растопчу! Честное слово, растопчу! Я позабочусь о том, чтобы вам пришили какое-нибудь преступление, которое покажется особенно отвратительным, я добьюсь, чтобы вас посадили! Вы скатитесь на самое дно, вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все, я вам обещаю!

Страницы: «« « ... 910111213141516 » »»