Напролом Фрэнсис Дик

«Жучок» поставил Джей Эрскин. Он две недели подслушивал, а потом принялся писать заметки в «Знамени».

Джей Эрскин раньше работал у лорда Вонли, в «Глашатае», криминальным репортером. Но если это лорд Вонли подговорил Джея Эрскина начать кампанию против Мейнарда Аллардека, при чем здесь Нестор Полгейт? Отчего он так ярится? Не хочет платить компенсацию? Не хочет признавать, что его газета могла ошибиться? Возможно…

Я ходил кругами, все время возвращаясь к центральному неожиданному вопросу: правда ли, что кампанию начал именно лорд Вонли, и если да, то почему?

Из своего номера я позвонил Розе Квинс и снова застал ее, когда она только что пришла домой.

— Билл? — переспросила она. — Благотворительная организация помощи семьям государственных служащих? Ну да, он состоит в куче таких организаций. Говорит, это позволяет ему не терять связи с жизнью.

— Хм… — сказал я. — Скажите, это не он посоветовал вам написать статью о Мейнарде Аллардеке?

— Кто? Билл? Ну да, он посоветовал. Положил мне на стол вырезки из «Знамени» и сказал; что это вроде бы по моей части. Я, конечно, знаю его чуть не со школы, но все равно он босс. Если он хочет, чтобы статья была написана, она будет надписана. Мартин, наш великий белый вождь, всегда соглашается.

— А… а как вы узнали про это интервью в «Секретах бизнеса»? Вы что, смотрели его по телевизору?

— За кого вы меня принимаете? Нет, конечно. — Она помолчала. — Это Билл посоветовал обратиться в телекомпанию и попросить показать пленку.

— И вы так и сделали.

— Да, конечно. Послушайте, к чему вы клоните? Билл часто дает мне темы. В этом нет ничего необычного.

— Нет, — согласился я. — Всего хорошего, Роза.

— Спокойной вам ночи.

Я лег спать и спал долго и крепко, а рано утром встал, взял видеокамеру и поехал в Перфлит, через приморские равнины к северу от устья Темзы.

Вчерашний дождь закончился, небо было бледным и чистым, и над полосой ила, оставленной отливом, кружили чайки. Я обошел мест двадцать — почты, магазины, — пока не нашел человека, который когда-то работал в фирме «Перфлит Электроникс».

— Это вам надо Джорджа Таркера, он ею владел, — сказал он мне.

Воспользовавшись указаниями местных жителей, я в конце концов остановил машину перед дряхлым деревянным лодочным сараем, над которым красовалась оптимистичная, но несколько странная вывеска, гласившая: «Джордж Таркер ремонтирует любые».

Выйдя из машины и войдя в изрытый колдобинами двор, я обнаружил, что вывеска была такой странной оттого, что у нее не хватало нижней половины.

Нижняя половина была отпилена и стояла у стены. На ней было написано «лодки и катера».

Сердце у меня упало. Я явно не туда попал. Толкнув покривившуюся дверь, я очутился в самой неопрятной мастерской, какую мне приходилось видеть. Все полки и вообще горизонтальные поверхности заставлены и завалены деталями лодочных моторов неопределенного возраста и назначения, а все стены увешаны старыми календарями, плакатами и инструкциями, причем все это не приколото кнопками, а приколочено гвоздями.

Среди всего этого беспорядка, не обращая на него внимания, сидел пожилой седобородый человек. Он развалился в шатком кресле, положив ноги на стол, читал газету и прихлебывал что-то из чашки.

— Мистер Таркер? — спросил я.

— Это я. — Он опустил газету и критически посмотрел на меня поверх носков своих ботинок. — Принесли что-то чинить? — Он взглянул на сумку с камерой, которую я держал в руках. — Что у вас там? Кусок мотора?

— Боюсь, я ошибся, — сказал я. — Я искал мистера Джорджа Таркера, который владел фирмой «Перфлит Электроникс».

Он аккуратно поставил чашку на стол, а ноги на пол. Я увидел, что он выглядит старым не только от возраста, но еще и от глубокой внутренней усталости. Это было заметно по ссутуленным плечам, запавшим глазам и по царящему в мастерской вопиющему бардаку.

— Этот Джордж Таркер был мой сын, — сказал он. — Был…

— Извините… — сказал я.

— Так вам надо чего-нибудь чинить или нет?

— Нет, — сказал я. — Я хотел поговорить о Мейнарде Аллардеке.

Щеки старика втянулись, и глаза, казалось, глубже запали в тень глазниц. У него были редкие нечесаные седые волосы. На тощей старческой шее под короткой бородкой, внутри рубашки без галстука, с расстегнутым воротом, натянулись и задрожали сухожилия.

— Мне не хочется расстраивать вас… — сказал я. Не хочется, но придется. — Я снимаю фильм об ущербе, который Мейнард Аллардек причинил разным людям. Я надеялся, что вы… что ваш сын… что он сможет мне помочь. Я знаю, что это не заставит вас изменить мнение, но я… я заплачу.

Он молча смотрел мне в лицо, но, похоже, видел совсем не меня, а какую-то сцену из прошлого. И сцена эта была ужасной. Лицо его сделалось таким напряженным, что я действительно подумают, что мне не стоило сюда приезжать.

— Этот ваш фильм его погубит? — хрипло спросил старик.

— Некоторым образом, да…

— Он достоин гибели и вечного проклятия!

Я достал из сумки видеокамеру, показал старику и попросил смотреть в объектив.

— Вы расскажете, что произошло с вашим сыном?

— Расскажу.

Я установил камеру на куче хлама и включил ее. Задал несколько вопросов, и старик рассказал, в общем, все ту же знакомую историю. Мейнард с улыбкой явился на помощь во время небольшого финансового кризиса, вызванного быстрым ростом фирмы. Дал денег под небольшие проценты, а в самый критический момент потребовал вернуть долг. Фирма перешла к нему, Джордж Таркер остался ни с чем, через некоторое время Мейнард продал все, что можно было выгодно продать, а работников выбросил на улицу.

— Обаятельный был, гад, — говорил Джордж Таркер. — Рассудительный.

Доброжелательный. Всегда рад помочь. А потом раз — и все рухнуло. Фирма моего сына рухнула. Он начал свое дело, когда ему было только восемнадцать, и работал, как проклятый… а когда ему исполнилось двадцать три, фирма стала расти чересчур быстро.

Изможденное лицо смотрело прямо в камеру, и в уголках глаз стояли слезы.

— Мой Джордж… мой мальчик… мой единственный сын… он во всем винил себя. И в том, что люди остались без работы… Он запил. Он очень хорошо разбираются в электричестве… — Две слезы скатились по морщинистым щекам и исчезли в бороде. — Он обмотался проволокой… и включил ток…

Голос старика пресекся, как пресеклась когда-то жизнь его сына. Это было невыносимо. Как я жалел, что приехал! Я выключил камеру и стоял молча, не зная, как извиниться за подобное вторжение в чужую жизнь. Он стер слезы тыльной стороной руки.

— Это было два года назад, — сказал он. — Вот только-только… Он был хорошим человеком, мой сын Джордж, знаете ли. Этот Аллардек… он просто убил его.

Я предложил ему деньги — столько же, сколько дал Перрисайдам. Я положил пачку денег на стол. Он некоторое время смотрел на бумажки, потом подвинул их ко мне.

— Я не за деньги рассказывал, — сказал он. — Заберите. Я рассказывал ради Джорджа.

Я колебался.

— Забирайте, забирайте, — сказал он. — Мне не надо. И вообще, не за что. Вот заведете лодку, приходите чинить.

— Ладно, — сказал я. Он кивнул. Я забрал деньги.

— Сделайте так, чтобы этот ваш фильм был хорошим, — сказал он. — Ради Джорджа.

— Хорошо, — сказал я. Когда я уходил, он по-прежнему сидел неподвижно, с болью глядя в прошлое.

Я приехал в Аскот с теми же предосторожностями, что и накануне: оставил машину в городе и пришел на ипподром со стороны, противоположной стоянке для жокеев. Насколько я видел, на мое появление никто не обратил внимания, кроме привратников, пожелавших мне доброго утра. Я участвовал в первых пяти из шести заездов. Две лошади принцессы, две — других владельцев Уайкема, одна — тренера из Ламборна. Дасти сообщил, что у Уайкема ужасная мигрень, поэтому ему придется смотреть скачку по телевизору. Дасти сказал, что Ледника непременно покажут и что все конюхи на него поставили. Со мной Дасти, как всегда, держался уважительно, но с вызовом. Я давно понял, что отношение это строится на следующем: я, конечно, выигрываю призы для их конюшни, но мне не следует забывать, что их лошади хороши благодаря трудам конюхов. Мы с Дасти работали вместе уже десять лет, и отношения наши держались на том, что мы не могли обойтись друг без друга; друзьями же мы никогда не были и не стремились к этому. Дасти сказал, что хозяин просил меня передать принцессе и другим владельцам его извинения. Я обещал, что передам.

В первой скачке я ехал на одной из лошадей Уайкема и не занял призовых мест, во второй скачке пришел третьим на лошади тренера из Ламборна. В третьей скачке участвовал Ледник, лошадь принцессы, и, когда я вышел в паддок, принцесса с Даниэль уже ждали меня там, розовые после ленча, с блестящими глазами.

— Уайкем просил извиниться за него… — сказал я.

— Бедняга! — Принцесса верила в его мигрени не больше меня, но считала нужным делать вид, что верит. — Ну что, выиграем, чтобы облегчить его страдания?

— Боюсь, он этого ждет заранее.

Мы смотрели, как Ледника водят по кругу — серый мускулистый конь под попоной с коронами, более подобранный, чем его родной брат Айсберг.

— Я тренировал его на той неделе, — сказал я. — Уайкем говорит, с тех пор он сильно вырос. Так что надежда есть.

— Надежда? — воскликнула Даниэль. — Да он же главный фаворит!

— Да, — кивнула принцесса. — Все шансы на нашей стороне. От этого всегда как-то не по себе.

Мы с ней обменялись понимающими взглядами. Большие надежды всегда несут с собой лишнее давление. Когда я пошел садиться в седло, принцесса сказала:

— Обойдите их всех, и дело с концом.

В свои шесть лет Ледник был в расцвете спортивной формы. Позади у него был ряд блестящих побед, и вокруг этой скачки было много шуму. Это была двухмильная скачка с крупными призами, в которой, как часто случается с подобными состязаниями, участвовало всего шесть лошадей; Ледник был главным фаворитом, а остальные сильно уступали ему — владельцы лошадей, которые могли бы состязаться с Ледником, предпочли менее сложные состязания. Поэтому Ледник шел с большим дополнительным грузом.

Ледник был удобным конем — таким же покладистым, как его брат, и от природы отважным. Единственной проблемой был большой гандикап: двадцать фунтов. Уайкем не любил, чтобы его лошади шли первыми, и время от времени пытался меня уговорить, чтобы я не позволял Леднику вырываться вперед; но Ледник предпочитал идти первым и каждый раз сообщал мне об этом на старте. Вот и сейчас он, несмотря на разницу в весе, едва упала лента, рванулся вперед, задавая темп скачке.

Когда я был еще подростком, один американский жокей научил меня включать внутренние часы и рассчитывать скачку по секундам, так чтобы лошадь проходила дистанцию за оптимальное для себя время.

Лучшее время, которое показывал Ледник на двухмильной дистанции в Аскоте примерно при том же гандикапе и влажности грунта, было три минуты сорок восемь секунд, и я был намерен привести его к финишу за это же время, пройдя всю дистанцию примерно в одном темпе.

Мне потом говорили, что зрителям на трибунах показалось, что я начал скачку слишком быстро и кто-нибудь из более легких лошадей непременно нас догонит. Но я проверял их время по каталогу, и никто из них не проходил эту дистанцию за то время, за какое намеревался пройти ее я.

Все, что требовалось от Ледника, — это чисто брать препятствия; что он и делал, каждый раз сообщая мне о своей радости. Более легкие лошади так нас и не догнали. Мы пришли к финишу, не снижая скорости, на восемь корпусов впереди всех. Это было не так уж хорошо: в следующий раз Леднику могли из-за этого увеличить гандикап.

Переходя на рысь и от души хлопая коня по шее, я думал, что, возможно, ради будущего не стоило бы финишировать с таким отрывом. Но, в конце концов, настоящее важнее, а при такой разнице в весе рисковать не стоило.

У принцессы разгорелись щеки, она смеялась и не скрывала своей радости. Все-таки выигрывать для нее куда приятнее, чем для мрачных владельцев, которые вечно ворчат.

— Мои знакомые говорили, что это просто святотатство — ехать так быстро на лошади с таким гандикапом, да еще после вчерашнего дождя! Они выражали мне сочувствие, говорили, что вы сошли с ума…

Я улыбнулся ей, расстегивая подпруги.

— Когда он в такой хорошей форме, как сегодня, он даже при сыром грунте может пройти эту дистанцию за три минуты сорок восемь секунд. Примерно это мы и сделали.

Ее глаза расширились.

— Так вы заранее на это рассчитывали? А мне ничего не сказали! Я не ожидала, что вы с самого старта поедете так быстро, хотя Ледник и любит идти первым.

— Вот если бы он слажал на каком-нибудь из препятствий, я бы выглядел круглым идиотом. — Я еще и еще раз похлопал коня по шее. — Он понимает, что такое скачки. Замечательный конь. Очень благородный. Он любит состязания.

— Вы так говорите, словно лошади — это разумные существа, — сказала Даниэль, которая стояла позади тети и внимательно слушала.

— Так оно и есть, — сказал я. — Лошади — не люди, но тоже личности. Они все разные.

Я унес седло в весовую, взвесился, переоделся и с непокрытой головой пошел на презентацию спонсоров.

В толпе, окружившей стол с призами, был лорд Вонли. Когда я подошел, он направился прямо ко мне.

— Дорогой мой, какая скачка! Честно говоря, я думал, что у вас не все дома. Вы уж извините. Вы ведь зайдете к нам в ложу, как собирались?

Вонли был для меня загадкой. Его серые глаза казались честными и дружелюбными, в них не было ни малейшего притворства.

— Зайду, — сказал я. — Спасибо. После пятой скачки — это мой последний заезд на сегодня. Ладно?

Рядом с лордом Вонли появилась его супруга, которая подтвердила его приглашение.

— Заходите-заходите! Мы вам всегда рады.

Слышавшая наш разговор принцесса сказала:

— А потом ко мне.

Она не ждала ответа, подразумевая, что я, разумеется, непременно зайду.

— Кстати, — с улыбкой сказала она, — а вы знаете, за какое время Ледник прошел дистанцию?

— Нет еще.

— Три минуты сорок девять секунд.

— На секунду опоздали.

— Вот именно! Так что в следующий раз вы уж постарайтесь ехать быстрее.

Леди Вонли воззрилась на нее в изумлении.

— Как вы можете так говорить?.. — начала было она, но тут поняла, что принцесса просто шутит. — Ох! Я просто…

Принцесса успокаивающе похлопала ее по руке. А я тем временем смотрел, как на другом конце стола, покрытого зеленым сукном и заставленного кубками, Даниэль беседует со спонсорами, словно всю жизнь только тем и занималась, что получала призы. Она повернула голову и посмотрела на меня, и я ощутил, как от этого взгляда по спине у меня пробежал холодок. «Как она хороша! — подумал я. — Я ее хочу».

Даниэль осеклась на середине фразы. Спонсор недоумевающе переспросил ее. Она тупо взглянула на него, потом еще раз посмотрела на меня, привела в порядок свои мысли и, наконец, ответила на его вопрос.

Я уставился на призы, боясь, что все вокруг догадаются, о чем я думаю.

У меня впереди еще две скачки и болтовня в ложах, и только после этого я смогу остаться с ней наедине. И воспоминание об ее поцелуях ничуть не утешало.

Награждение закончилось, принцесса и прочие удалились, я снова сел в седло и снова пришел первым на лошади Уайкема. На этот раз я пришел впереди всего лишь на голову, безо всякого изящества, изо всех сил подгоняя коня, заставив его выложиться полностью. Он, наверно, и не подозревал, что способен на такое.

— Во черт! — сказал его владелец, встречавший меня в загоне, где награждают победителей. — Не хотел бы я, чтоб ты ехал верхом на мне!

И тем не менее он, похоже, был вполне доволен мной. Это был фермер из Суссекса, большой и прямолинейный. Вокруг него толпились оживленно разговаривающие приятели.

— Не, мужик, ты настоящий черт, вот что я тебе скажу. Как ты его прижал! Он эту скачку надолго запомнит.

— Ничего, мистер Дэвис, выдержит. Он у вас, слава богу, крепкий парень. Под стать своему хозяину, верно, мистер Дэвис?

Он радостно заржал и хлопнул меня по плечу. Я пошел, взвесился и переоделся в цвета принцессы к пятой скачке.

Аллегени была второй кобылой принцессы (первой была Бернина). Кобыл у принцессы было всего две — принцесса, как и многие женщины-владельцы, предпочитала жеребцов. Аллегени была не такой темпераментной, как Бернина: добродушная старая квашня, которая всегда скакала достаточно хорошо, но без особого энтузиазма. Я не раз говорил Уайкему, чтобы он убедил принцессу ее продать, но Уайкем отвечал, что принцессе виднее. Аллегени регулярно занимала вторые, третьи, четвертые, пятые, шестые, а иногда и последние места, но это не могло заставить принцессу разочароваться в ней. Она говорила, что ее дети не обязательно должны быть звездами.

Мы с Аллегени, как всегда, встретились по-дружески, но все мои попытки расшевелить ее, как обычно, оказались тщетными. Мы с самого начала шли четвертыми, подошли к первому простому препятствию, взвились в воздух, приземлились, поскакали дальше…

У Аллегени слетела ногавка на задней ноге, и шага через три кобыла захромала и сбилась с ритма, точно автомобиль с лопнувшей шиной. Я остановил лошадь, спешился и провел ее несколько шагов, чтобы убедиться, что она не сломала ногу.

Слава богу, это была всего лишь связка. Плохо, конечно, но все же не смертельно. Когда лошадь приходится пристрелить — это всегда огромный удар для всех. Мне приходилось видеть, как Уайкем плакал над мертвыми лошадьми, да и со мной такое бывало, и с принцессой тоже. Но иногда просто нет выбора.

Подъехал ветеринар, осмотрел лошадь и сказал, что ходить она может, поэтому я повел ее назад под уздцы. Наступая на больную ногу, она каждый раз прихрамывала. Когда я расседлывал лошадь, пришли обеспокоенные принцесса и Даниэль, и Дасти заверил их, что хозяин немедленно позовет к лошади ветеринара.

— Что вы об этом скажете? — спросила опечаленная принцесса, когда Дасти и еще один конюх увели прихрамывающую кобылу.

— Даже не знаю…

— Знаете, знаете. Говорите.

Глаза у принцессы были очень печальные. Я сказал:

— Она выбыла из скачек по меньшей мере на год.

Принцесса вздохнула.

— Мне тоже так кажется.

— Залечите ей ногу и продайте на племя, — посоветовал я. — Родословная у нее отличная. К весне уже можно будет ее покрыть.

— О! — Принцессе идея, похоже, понравилась. — Я ее очень люблю, знаете ли…

— Я знаю.

— Я, кажется, начинаю понимать, что такое скачки, — заметила Даниэль.

Моя соседка собрала мне чемодан, и знакомый жокей из Ламборна озаботился тем, чтобы его захватить, поэтому в ложу Вонли я явился в приличном костюме. Однако время я выбрал неудачно: следующий заезд еще не начался, и все вышли на улицу смотреть лошадей.

В ложе был только один человек. Он стоял у накрытого к чаю стола, нервно переминаясь с ноги на ногу. Я с удивлением увидел, что это не кто иной, как Хью Вонли, единственный сын лорда Вонли.

— Привет! — сказал я. — Что, никого нет? Ну тогда я пошел.

— Не уходите!

Голос Хью звучал весьма настойчиво. Я с любопытством взглянул на него, припомнив, что в прошлую субботу явно была в разгаре какая-то семейная размолвка. Его лицо, обычно такое жизнерадостное, было унылым и встревоженным.

Хью был значительно стройнее своего отца и сложением походил скорее на мать.

Правильные черты лица, ямочки на щеках, рот еще по-юношески нерешительный.

«Лет девятнадцать, — подумал я. — Ну, может, двадцать. Никак не больше».

— Я… это… — сказал он. — Останьтесь. Честно говоря, мне хочется, чтобы здесь кто-то был, когда они вернутся.

— Вот как?

— Э-э… понимаете… Они не знают, что я здесь. В смысле… Папа ужасно рассердится, но он же не станет кричать на меня при чужих, верно? Я потому и приехал сюда, на скачки. В смысле, вы, конечно, не чужой, но вы же понимаете, что я имею в виду?

— Ваша матушка наверняка будет рада вас видеть.

Хью сглотнул.

— Я терпеть не могу с ними ссориться. Я этого просто не переношу. Честно говоря, папа меня просто выгнал. Почти месяц тому назад. Отправил меня к Солу Бредли. А я больше не могу, я домой хочу.

— Он вас выгнал? — Я не мог скрыть удивления. — А мне всегда казалось, что у вас такая дружная семья… Он что, решил, что вам надо привыкнуть к самостоятельности, и все такое?

— Да нет, что вы! Если бы! Я просто сделал одну вещь… Я не знал, что он так рассердится… Правда не знал…

Но мне не хотелось выслушивать его излияния. У меня было достаточно своих проблем.

— Что, наркотики? — спросил я без особого сострадания.

— Чего?

— Вы употребляли наркотики?

Судя по выражению его лица, дело было не в этом. Мое предположение его просто ошеломило.

— Да нет! — сказал он плачущим голосом. — Просто папа его так уважал… Он так говорил. Я думал, папа одобрит то, что он сделал…

— Кто — «он»? — спросил я. Но Хью посмотрел мне за спину и не ответил. Лицо его сделалось еще несчастнее прежнего. Я обернулся. В ложу вошли лорд и леди Вонли. Я отчетливо видел, какие лица у них были, когда они увидели своего сына. Леди Вонли расплылась в непроизвольной улыбке.

А вот лорд Вонли меня удивил. Когда он увидел нас вместе, на его лице отразилось не прощение, не раздражение, не равнодушие и даже не гнев. На его лице появился страх. Даже ужас.

Глава 17

Он довольно быстро пришел в себя. До некоторой степени. Леди Вонли обнимала Хью, а ее супруг смотрел на это с каменным лицом, очень недовольный.

В ложу вернулись другие гости, бывшие в прекрасном расположении духа. Хью оказался прав в том отношении, что затевать с ним скандала на людях отец не стал.

На самом деле лорд Вонли обращался в основном ко мне. Он суетливо предложил мне чаю, внимательно следя за тем, чтобы я больше не разговаривал с его сыном. Видимо, он не замечал, что его первая реакция и нынешнее поведение говорили мне куда больше, чем ему хотелось бы.

— Ну вот, — радушно сказал он, попросив официантку передать мне чашку. — Молока? Сахару? Не надо? Как там кобыла принцессы Касилии? Как ужасно, когда лошадь получает травму во время скачки! Сандвич хотите?

Я сказал, что кобыла больше в скачках участвовать не будет, и отказался от сандвича.

— Что, Хью докучал вам своими бедами? — осторожно осведомился он.

— Да нет, на самом деле…

— А что он вам сказал?

Я посмотрел в серые глаза. Всю честность и дружелюбие как ветром сдуло. Их сменила настороженность.

— Он говорил, что поссорился с вами и хочет помириться.

Он хмыкнул, всем своим видом показывая, что прощать сына не намерен.

— Он вам не надоедал?

— Нет.

— Хорошо. Хорошо. Ну, вам, наверное, пора к принцессе Касилии? Давайте вашу чашку. Как любезно с вашей стороны, что вы к нам зашли! Да. Но теперь вам, должно быть, пора? Неловко заставлять ее ждать…

Ну и, разумеется, я не мог бы остаться, не показавшись невежливым. А невежливость в данный момент делу не поможет. Поэтому я послушно отправился в переполненную гостями ложу принцессы, выпил еще чаю и заставил себя снова отказаться от сандвича и не смотреть слишком пристально на Даниэль.

— Вы рассеянны, — заметила принцесса. — Думаете о чем-то своем.

— Я думал о лорде Вонли. Я только что из его ложи.

— Очень приятный человек!

— Гм… да.

— А что касается Даниэль — какие у вас планы на сегодняшний вечер?

Я постарался не думать о том, чего мне хотелось бы. Если я могу читать мысли принцессы, возможно, и она временами может читать мои.

— Ну поговорим, пообедаем, и я отвезу ее домой.

Принцесса похлопала меня по руке, представила своим гостям — с большей частью я был уже знаком, — и я принялся пробиваться к Даниэль, рассыпая по дороге любезности, как конфетти.

— Привет! — сказала она. — Ну что, я еду в Лондон с тетей Касилией или как?

— Едемте со мной. Если хотите, конечно.

— О'кей!

Мы вышли вместе со всеми на балкон, посмотреть шестую скачку, а потом вежливо простились с принцессой и ушли.

— Ну и куда мы теперь? — спросила Даниэль.

— Погуляем, выпьем, пообедаем. Но прежде всего пойдем в город. Я оставил машину там, на всякий случай, чтобы меня не подстерегли, как в тот раз.

— Ну с вами не соскучишься! Кстати, давай на «ты», а?

— Давай.

Я забрал из раздевалки свой чемодан, мы вышли через дешевые трибуны к самым дальним воротам и без приключений добрались до моего нанятого «мерседеса».

— Я даже и не подумала, что такое может случиться снова, — призналась Даниэль.

— Да, только на этот раз рядом может не оказаться принцессы с машиной.

— А ты что, серьезно думаешь, что они могут устроить засаду?

— Вещи, которые им нужны, по-прежнему у меня.

И к тому же я успел всерьез накрутить им хвост.

— Я просто стараюсь не появляться там, где меня могут ждать, и надеюсь на удачу.

— Да, конечно, но долго ли это еще будет продолжаться? — спросила Даниэль.

— Хм… — сказал я. — Джо ведь по воскресеньям не работает?

— Нет. Он тоже выйдет на работу только в понедельник вечером, так же как и я. А какое это имеет отношение к тому, как долго все это продлится?

— До вторника либо до среды, — сказал я.

— Как-то все это туманно…

— Это оттого, что я еще не знаю наверняка. — Мы сели в машину, и я завел мотор. — Я сейчас как жонглер. Подбрасываю одновременно десяток палок, и все они могут в любой момент упасть.

— И завалить тебя?

— Нет, — сказал я. — Я постараюсь увернуться.

Я не спеша доехал до Хенли, остановился у телефона-автомата и попытался позвонить Розе Квинс, но ее не было. У нее стоял автоответчик, который попросил меня оставить свой номер. Я сказал, что перезвоню позже.

Хенли-на-Темзе сверкал огнями. Субботний вечер, все магазины полны народу. Мы с Даниэль оставили машину на стоянке и медленно пошли по улице.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Покупать тебе подарок.

— Какой подарок?

— Какой хочешь.

Она остановилась.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»