Женские истории пером павлина (сборник) Беспалов Николай
Солнце припекает. Народ потеет. Естественный процесс, но до чего неприятный. Надо что-то делать.
Решаю быстро. Еду на Невский проспект в «Сайгон». Там уж наверняка кого-нибудь встречу. Будет с кем поболтать. Так сказать, излить душу.
В метро хорошо. Народу мало. Время такое. До Невского поезд метро домчал меня за двадцать минут. Тут народу полно. Толкутся у входа в метро всякие личности. Ба! А вот и Вадик. В джинсах, рубахе навыпуск и кроссовках на босу ногу. Шик!
Отошла к Гостинке и наблюдаю. Ага. Вот к Вадику подвалили двое. По их мордам видно – в глубокой жопе они. Ломит их круто.
У меня как будто зуд начался. Вадик сейчас будет толкать им наркоту. Тут бы его и сцапать. Это из-за него я ночь провела в «обезьяннике». Успеть бы добежать до отделения милиции. У меня проснулся охотничий азарт.
Влетела в дежурную часть и нос к носу столкнулась с майором Панферовым.
– Кто за тобой гонится?
– Как хорошо, – я еле перевожу дыхание.
– Отдышись и говори.
Как могла, покороче рассказала о Вадике.
– Пусть гуляет пока. Мы с него давно глаз не спускаем. Выведет на поставщиков, тогда и прихлопнем, как муху. Он нам ни к чему.
Дошло до меня это не сразу. А как я поняла, то очень мне страшно стало.
– Так я пойду тогда.
– Не торопись. Посиди у меня в кабинете. Отдохни. Мы скоро.
Отдыхала я почти час. Один раз попыталась уйти, так милиционер за стеклянной перегородкой остановил.
Попалась пташка в клетку. Пригрелась и вздремнула.
– Вставай, девочка, – майор потный и красный сидит на стуле у окна и пьет прямо из горла бутылки водку. – Хочешь?
И отпила. Уже веселее.
– Так я пойду?
– Иди домой. Нечего пай-девочкам болтаться тут под ночь, – а сам мне в трусики лезет.
Ничего себе. Я проспала весь день. Вот и отдохнула.
– Ты что уснула? – как же был недолог мой сон. И надо же такое присниться. – Пошли мальчика на живца брать.
Мы идем по переулку, а он инструктирует меня.
– Тебе и делать ничего не надо. Просто подойди, начни разговор. Нам главное, чтобы он расслабился. Ничего не заподозрил. Скажи, мол, мне надо бы дозу. Потом, как карта ляжет.
Вадик ухмылялся и все норовил ущипнуть меня. Это у него, как тик. Никак не может избавиться.
– Это хорошо, детка, что и ты вошла в братство эпигонов веселья и радости.
– Вот ты какие слова знаешь.
– Детка, я три курса философского прошел в университете. Так, пошли?
Я и пошла. Не оборачиваюсь и стараюсь вести себя ровно. Как майор велел. Вышли на Садовую улицу. Тут Вадик говорит: «А ты случаем не уточка подсадная? Не похожа ты на наркоманку».
– Тебе руки показать? – блефовать так блефовать.
– Еще чего надумала.
Идем дальше.
– Тут жди, – а сам шмыг в подворотню. Жду. Топчусь. Вот и Вадик. Вышел, оглянулся по сторонам и кивает кому-то. Выходит мужик толстый.
Тут их и «повязали». Увезли на Захарьевскую. Этакая он птица. А мы с майором вернулись в отделение. Долго мы пировали и веселились.
– Предлагаю тебе, Тамара, перейти к нам в штат.
Я со стоном, а как же иначе, согласилась.
Как упоительна была та ночь.
Две недели проходила проверку. Писала какие-то бумаги, подписывала расписки, заполняла бланки. Меня обследовали врачи. Фотографировали в фас и профиль. До изнеможения заставляли отжиматься и бегать под дождем.
Одно мне понравилось – стрельба из пистолета.
– У тебя неплохие задатки стрелка, – подытожил инструктор.
Приказом по главку меня зачисли в штат и присвоили звание младшего лейтенанта. Это событие мы с майором отметили в шашлычной на Садовой, что у Никольского собора. Водка «Старка» и по три шашлыка с салатом. На «десерт» – бутылка сухого грузинского вина и мороженое.
– Никуда я тебя в таком виде не отпущу. Не хватало попасть в милицию, – нам смешно.
Как упоительна была эта ночь.
Форму младшего лейтенанта я подгоняла под фигуру сама. Родителей дома не было, и смогла, не торопясь, провести эту операцию.
Загодя облачилась в форму. Накрыла на стол и села у окна. Так, что сразу меня и не разглядишь. Жду, кто первый из родителей придет. Первой домой вернулась мама.
– Дома, кто есть? – с порога крикнула она и прошла в спальную.
Слышу, зашумел душ. Я сижу, жду. Вот и папа пришел. Он сразу на кухню.
– Ты чего в темноте сидишь. Плохо чувствуешь? – он принес два пакета и стал тут же раскладывать продукты по местам. Это в холодильник, это в шкафчик. На меня не смотрит.
– Боже, что это? Ты опять в актрисы подалась? Знаешь, а форма тебе к лицу.
Развернулся и двинул в спальную. Я зажгла свет, налила себе полную рюмку водки и выпила. Не закусывая. И это мои родители. Их дочь, кровь от крови в двадцать лет, круто изменив жизнь, стала офицером милиции, а они хоть бы что. Напьюсь, и буду петь песни.
– Что мне сказал твой отец, – мама уже облачилась в китайского шелка пеньюар и накрутила бигуди, – в какую историю ты на этот раз влила. Что за вид! Немедленно сними эту униформу.
– Вы, гражданка, не шумите. Я и задержать вас могу за нарушение общественного порядка.
– Как ты говоришь с матерью? – бедный папа, ты так и не сумел занять достойное место в семейной иерархии. Хотя какая тут семья? Они официально разведены. Тогда что?
– Смею, – продолжать эпатаж так продолжать, – я со вчерашнего дня оперуполномоченный. Успокойтесь и послушайте.
Сели, приготовились слушать.
– Вот вы кто? Вы, граждане, преступники. Вы уже не в браке, а продолжаете жить вместе. Нарушаете закон, – я не знаю, какой они нарушают закон, но продолжаю треп: – За это вас надо бы осудить годков этак на пять. Но теперь у вас есть я. Отмажу.
– Что, отец, теперь в нашей семье свой милиционер. Моя милиция меня бережет, в прямом смысле этих слов. А как же твоя мечта стать второй Ермоловой?
– Мама, мечта она и есть мечта, чтобы существовать в умах. Жизнь сурова и реальна.
– Ты слышишь, Ваня. Наша дочь, совсем ребенок, а рассуждает, как рано состарившаяся старая дева.
Я силой сдержалась, чтобы не расхохотаться. Я и старая дева.
– Хватит лечить мне мозги. Поздно. Давайте по-людски отметим мое новое назначение. Зря, что ли, я потратилась.
Утро пятнадцатого августа 1973 года пришло ко мне с головной болью, горечью во рту и ломотой в ногах. Глянула на часы. Всего-то половина шестого. На службу мне послезавтра. В квартире – «мертвая» тишина. Вспомнила анекдот: «А, как дышал…»
Как была, нагишом выскочила из постели, быстро проскочила в ванну. Как хорошо стоять под душем! Сознание вернулось ко мне. А с ним и потребность в действии. Это мой характер.
Махровое полотенце скрыло от глаз людских мое необыкновенной красоты тело. Я выхожу из ванной.
В проеме двери на кухню стоит мой отец. Он что не слышал шума воды? Он гол. Стоит, опершись локтем о ручку и что-то говорит. Кому? А кому же еще, кроме мамы.
На цыпочках начинаю подвигаться к своей комнате. Различаю отдельные слова: «Аборт… Возраст… Дочь…»
Мне остается сделать два шага до двери в мою комнату и тут Иван Алексеевич оборачивается.
– Ты подслушивала? – его причинное место прикрыто каким-то лоскутом. Что-то новое в наряде папы. Но вот, что поразительно. Он не выказывает ни малейшего смущения.
– Доброе утро, папа, – чего еще я могу сказать в такой ситуации. Я пытаюсь изобразить на своем лице таинственную улыбку. Что-то вроде – the sardonic grin.
Сколько сардонизма было в ней, не знаю, но отец шмыгнул по коридору в сторону их комнаты, на ходу бросая: «Завели в собственном доме милиционера на свою голову».
– Тамара! Это ты?
Ну, что тут скажешь. Кто же может быть.
– Нет, мамочка, это не я.
– Хватит подшучивать над матерью. Иди сюда, мне с тобой поговорить надо.
– Не желаешь ли ты, чтобы я, как и папа, нагишом шла.
– Довольно, – голос матери срывается на фальцет, – я серьезно хочу поговорить. Ты же взрослая девочка.
Опять мне тычут моей девственностью. Мамаша же продолжает: «Твой папаша на старости лет сошел с ума. Мало того что изнасиловал меня, так теперь требует, чтобы я рожала».
– Чего языки распустили. Родишь мне сына-наследника. – Тут я вижу, отец пьян в стельку. То-то голышом расхаживал передо мной.
– Ишь, каков папаша! – мама не отстает, – спустил раз, а ты мучайся девять месяцев. И это в моем возрасте. – Маме в этот момент тридцать восемь лет. – Умру на стуле.
Я в этом деле ни бум-бум. Что разве рожают в кресле? Неудобно же. Какая я была дура. Ровно через две недели я сяду в гинекологическое кресло и услышу: «У тебя трихомоноз, девушка».
Подонок этот Витька из батальона ППС. Потом мне другой доктор объяснил, что это может быть и условно-патогеный вариант.
Но вернусь в нашу хаверу. Вениамин Алексеевич наконец-то натянул на свою задницу тренировочные штаны, а на брюхо майку. Хорош у меня папаша.
Мама успела приготовить-таки салат из соленых огурцов, отварного мяса и лука. Это ее «фирменное» блюдо. Будем завтракать. Вениамин Алексеевич съел почти весь салат, выпил три большие стопки водки. Мама только укоризненно качала головой в бигудях.
– Итак, подведем итоги, – ну прямо, как преподаватель по гражданскому праву, – наша дочь, уважаемая супруга, отказалась от пути интеллигента. По пути познания и творчества. Она вступила в органы насилия.
– Это кого же изнасиловала? Это вы с мамой насилуете меня. То не так и это не так.
– Хватит ссориться. – Мама не любит ссор. – Пройдет время и Тамара одумается. А форма ей к лицу.
– Вы, женщины, непоследовательны. Я ухожу, чтобы вернуться, – позер наш папа.
Вы бы посмотрели на него сзади. Тощая попа, на которой висят протертые трико, узкие плечи и покатая спина. Но он пользуется громадным успехом у своих сестричек. Знает, шельма, чем взять.
– Вот, дочка, яркий пример конформизма. Не бери примера, – мама встала и тоже ушла.
Через три минуты из их комнаты раздались их голоса. Отец с надрывом убеждал маму. Она тихо отвечала ему. Решают, что делать с плодом в животе мамы.
Ушла я из дома. Надела форму и пошла. Иду, каждый шаг «печатаю». Ну, чем я не модель! Сама собой любуюсь. Прошла квартал. Краем глаза замечаю, что мужики головы сворачивают, озираясь на меня. Что, не видели такого?
Повернула за угол и нос к носу столкнулась с Мишкой с нашего курса.
– Тома? – глаза выпучил и встал, как баран у новых ворот.
– Я. Чего глаза вылупил? Вывалятся.
– Какая ты! – у пацана заклинило. – Какая ты!
– Какая такая?
– Красивая, – расклинило.
– Я всегда красивая, – люди оборачиваются. – Проходите, проходите, граждане, – голосом начальника командую я и самой приятно.
Нет, что бы вы ни говорили, а форма действует на людей. Что на сцене или киноплощадке? Все понарошку. Тут самое настоящее. Могу и власть применить, и в отделение отвезти.
– Тамара, пойдем куда-нибудь посидим. Я угощаю.
– Украл?
– Зачем обижаешь? Деньги честные. В бильярд выиграл.
Да, Мишка бильярдист хороший. Ему в соревнованиях участвовать. Так нет. Болтается по бильярдным и играет на деньги. Не ворует хотя бы.
– Я в форме. Мне по кабакам шастать нельзя.
– Тома! – возопил Мишаня. – Тома! Мы пойдем с тобой такое место, где фраеров нет.
Секунды три я колебалась. За восемь бед один ответ.
– Пошли, пацан.
Он шел поодаль от меня. Как бы в эскорте. То и дело, бросая взгляды по сторонам: «Видите, какую кралю я отхватил».
И привел. Над входом вывеска – «Дружба». Слева от него – Кафе четвертого разряда. И еще – Главное управление общественного питания ЛГИ.
И не ресторан, и не шалман. Что же рискну.
Мишаня галантно пропустил меня вперед. Большой светлый зал открылся мне. И никого. Одна деваха торчит за стойкой. Накрутила на голову черте что, вымазала на морду три кило штукатурки и стоит, как Екатерина Великая, у театра. Выпендрилась.
– Глафира, – кричит от порога Мишаня, – принимай дорогих гостей.
– На полтину дорогих, что ли, – как сказала, так титьки ейные заколыхались. Ничего себе молокозавод.
– Кончай базлать. Тащи вина шипучего Тамаре и мне, что покрепче.
– Щас, шнурки поглажу и побегу, – а сама зенки свои лупоглазые вылупила на меня. Так и ест.
Я тоже вперилась и глаз не отвожу, а сама Мише: «Я шипучку твою пить не буду. Мне тоже, что покрепче».
Мы с Мишаней уселись в дальнем углу, это его выбор, у окна. Мне оттуда было хорошо видно, кто шастает на улице. Надо вырабатывать навыки сыщика. Дура дурой.
– Мадам, садитесь есть, пожалуйста, кушать подано, – Мишка-то, Мишка, вишь, как выдрючивается. Он, что думает, что накормит меня мороженым и я бегом с ним в койку.
Ошиблась я. Как ошиблась! Притаранил мой Мишаня на подносе котлетки свиные отбивные. И откуда в этом Кафе четвертого разряда такой деликатес. Уместилась на подносе и ваза с овощами. Красиво.
– Миша, откуда это?
– Ты всю дорогу меня за лоха держишь. А Мишаня в своей области большой человек. Вот ты ментом стала. Да? – будто не видит на мне милицейскую форму. – Ну и что? Можешь ты, к примеру, достать джинсу с лейбом? Нет. Я могу. Так то. За то меня все девки уважают. Ты тоже дружи со мной. Не всю же дорогу в форме ходить.
Приехали. С одной стороны меня прессуют наркоманы, с другой – фарцло. Что же, надо крутиться. Как в поговорке: хочешь жить, умей вертеться.
Как мы ели-пили, рассказывать уши завянут у вас. А покрутились мы с Мишаней на всю катушку. Он пацан ничего себе. Вы не смотрите, что говорит коряво, что взять с недоучки, но мысли у него очень даже интересные. Например, если вам интересно, как он говорит о нашем Генеральном секретаре.
– Он, кончено, из ума почти выжил, но людишки рядом с ним толковые. Сами живут и другим не мешают.
Я поняла, чем живет «простой советский народ».
– Что с твоей формой? – мамаше моей неважно, как дочь чувствует себя, ей важно, что с формой.
Что с ней может быть? Помялась немного. Больно уж нетерпелив был Мишаня. А отутюжить негде, да некогда было.
– На операции была. Вооруженных бандитов брали, – это потом я узнаю, что бандит он всегда вооружен. Потому и бандитом зовут его.
– Отец, слышишь! – орет мать, как будто он на улице, а он рядом в домашних трусах стоит. Привычка.
– Дай человеку отдохнуть, – развернулся и походкой Шаляпина, откуда я знаю, как ходил певец, это так для фору, ушел в спальню.
– Младший лейтенант Инина, это ваше рабочее место. Осваивайте. – Майор толст неимоверно. У него нет шеи. Голова торчит прямо из покатых плеч. Живот навис над ногами. Как же он шнурки завязывает. Рожа красная и лоснится. Разит от него одеколоном «Шипр», чесноком и сивухой. Я на секунду представила, как он стаскивает сапоги и снимает носки. Меня чуть не вырвало.
– Товарищ майор, – он аж глаза прикрыл, малолетка и вякает, – товарищ майор, а мне письменные принадлежности полагаются?
– Не моя компетенция. Обратись к пом-по-хозу.
– Чего, чего? Чем и по какому такому хозу?
– Не шути. Помощнику начальника по хозяйственным вопросам.
Еле сдержалась. Смех распирает. По приказу я младший инспектор. Мое дело вести делопроизводство. Они будут эти дела стряпать, а я их учитывать. Чтоб я сдохла. Ну и что, что платят неплохо. Но мне-то нужно другое. Я же от природы актриса. Мне подиум нужен.
Сижу и в потолок плюю. Скукотища неимоверная. Тик-так. Это не часы. Это у меня в мозгах. Прямо-таки китайская пытка водой. Ну, их всех на pencil. Не для того я в форму вырядилась, чтобы форменные штаны просиживать. Юбка у меня. Это я так, к слову. Встала, ножки размяла и пошла к двери. Идти шагов пять. Сделала шаг, а в дверь Амбал выперся.
– Младший лейтенант Инина? – рот раскрыл, а глаза выпучил.
– Так точно, не знаю вашего звания, товарищ.
– Капитан я. Примите дело в архив, – и сует мне пять папок.
– Стоп машина. Присядьте. Приму по всей форме.
– Что за ересь. Держи и я побёг.
– Не побёг, а побегу. Вы же офицер милиции. Так сказать, представитель власти.
– Слушай, пигалица, ты мозги не компостируй. Принимай, у меня на земле происшествие. Трупешник киснет.
– Не прокиснет. Садитесь, капитан. Тут я командир. А если я какую-нибудь бумажку стырю. Что будет?
– Ну, ты и занудень, – но сел. Я медленно стала развязывать тесемки первой папки.
– Ты побыстрее можешь?
– Спешить надо, сам знаешь где. Тут дело серьезное. Или нет?
– Слушай, ты тут своим делом занимайся, я смотаюсь на место, опрошу свидетелей и мигом обратно.
– Значит, доверяешь?
– А то?
– Опять ты. Я же говорю, ты представитель власти. Следи за языком.
– Пошла ты, – и почти бегом из моего кабинета. Смешно сказать. Кабинета. Клетушка. Окно так засрано, что света божьего не видать. Утек, опер. Не вернется. А я что буду в его дерьме копаться? Pencil вам на рыло.
Пересчитала листы. Сложила аккуратной стопкой и ну пилить их ручной дрелью. Запыхалась так, как и с другим мужиком не утомлялась.
Кушать захотелось до спазмов в животе. А где тут обедают? Что за чудо. Дверь отворилась и на пороге толстый майор.
– Вижу, справляешься. Молодец. Идем, покажу, где у нас обедают.
Ну не джентльмен ли?
– А дело?
– Чего дело?
– В сейф его надо положить.
Вышли из отделения. Хорошо на улице. Август теплый. Небо синее, синее. Беленькие облачка как будто замерли. Солнце не видать, но его отсвет окрашивает облачка в розовей цвет. Картинка.
– Вы, товарищ майор, куда меня ведете?
– У нас тут одно место. Столовая на углу. На рубль можно хорошо покушать. Ты пиво пьешь?
– И пиво пью.
– Вона как, – опять скопской язык. И где их русскому языку учили?
В столовой полно народу и нам пришлось подождать, пока освободятся места. Одно у входа, другое в углу рядом с окном для грязной посуды. Туда и посадил меня майор.
– Сиди, я принесу, – и то хорошо.
Солянка сборная, фрикадельки по-молдавски и какао с булочкой. Мое пузо приняло все это и вздулось. Пришлось расстегнуть одну пуговку на юбке.
– Сыта?
– Не то слово. Обожралась. Сколько с меня?
– Рубль тридцать. Можешь сейчас не отдавать. Деньги получишь, отдашь, – добрый и толстый. Закон!
К четырем вечера пришел тот самый капитан.
– Еще корпишь? – веселье у него прет из всех дырок. Так и пышет.
– Как свидетели? Как труп? Не прокис?
– Юморная ты. Кончай тут валандаться. Приглашаю поужинать.
– В столовку на углу Скороходова?
– Майор успел? Ну, фрукт. Он, наверное, весь женский состав переводил туда. Все надеется так найти себе жену. Небось, и денег не взял?
– Не взял. Ты тоже жену ищешь?
– Хватила. Одного раза мне хватит. Это что: «Опять носки разбросал, и я сегодня устала». Нет уж. Спасибо.
Мы уже идем по тротуару и, что ни шаг, сталкиваемся плечами и бедрами.
– Была бы ты не в форме, взял бы под руку.
– Далеко еще?
– Пришли.
Я смотрю, никаких «злачных» заведений рядом нет.
– Куда?
– Тут я живу.
– Скор ты, капитан. Что чайку приглашаешь попить?
– Хочешь чаю, хочешь кофию. У меня все есть. Не бедствуем.
– Ты мне скажи, из каких будешь?
– Не знаю, – погрустнел капитан, – я детдомовский. Из детдома прямиком в армию. Служил на границе. На Севере.
– Я согласна пить чай. Веди меня к себе, – мне ужасно интересно посмотреть, как живет сирота.
– Леха! Друг! – рожа пьяная тут же нам навстречу из ближней к входу двери.
Леха ловко так схватил этого «друга» ладонью за лицо, момент – и тот летит к себе в комнату.
– Убьется же.
– Его не убьешь. Пьяницы живучи. Иди вперед. Моя дверь последняя.
Коридор длиннющий. Двери все с одной стороны. По другую – чего только не навешано. Тазы, детские ванночки и даже велосипед. Того и гляди сорвется на голову. Иду с опаской. А вдруг на меня свалится. Другое напугало меня. Как чертик из табакерки, выскочил из уборной другой сосед Алексея.
– Миль пардон, мадемуазель, – сам тренировочные штаны натягивает.
Мне смешно. Я вспомнила анекдот. Заслали самого опытного нашего разведчика в Лондон. Так его сразу и словили. Что да как. Долго выясняли. Оказалось, все просто. Наш мужик, как приехал в столицу Great Brittan, так с ходу в их туалет. На выходе его и арестовали. Выходя, он застегивал ширинку.
– Чего не заходишь?
– Ты, что дверь не закрываешь?