Женские истории пером павлина (сборник) Беспалов Николай

Глава шестая

– Госпожа Инина завтра вылетает в Нью-Йорк. Ее пресс-конференция переносится на сегодня, на 16 часов. – Это секретарь обзванивает редакции.

Тамара Вениаминовна теперь галерист в Париже. Она собирательница картин молодых и талантливых художников. Устраивает выставки их работ и поелику возможно содействует им в продаже картин. Это приносит ей доход, достаточный для безбедного существования.

Муж ее Федор Петрович на родине сумел сколотить немалый капитал на компьютером промысле. Не на этих страницах открывать секрет источника его доходов в России. Хакер. Произнесем это слово, и будет достаточно.

Дочь Тамары Вениаминовны Маша вышла замуж за Степана Николаевича и пока живет в Санкт-Петербурге. Это он посоветовал Федору Ивановичу окончить курсы программиста и приспособил его к своему делу. Он организовал фирму по обслуживанию компьютерной техники и удачно вел дела. В числе его клиентов были автомобильные компании Японии и Южной Кореи.

После удачной продажи квартиры на Васильевском острове построили небольшой дом в два этажа в районе Озерков. Маленькая Тамара выросла и пошла в школу. У нее бонна. В шесть лет она уже могла говорить по-английски и читала по-французски.

Ну а Федор Петрович и тут, в Париже, нашел применение своим талантам. Творения же его жены охотно покупали как тут, в Старом Свете, так и за океаном. В Нью-Йорк Тамара как раз и летит по делам коммерческим, для продажи триптиха для нового особняка известного голливудского актера.

– Мадам Тамара, – молодой человек по имени Жан, то есть Иван, был правнуком эмигранта первой волны, – это текст вашего заявления.

– Спасибо, Жан. Я посмотрю и, если будут замечания, позову вас. А пока найдите Федора Ивановича. Мне он нужен будет в три часа.

До сих пор Тамара призывала мужа в таких случаях. Он был как бы ее оберегом. В его присутствии она и говорила свободно, и ее не охватывала дрожь при виде теле– и фотокамер. Все же два микроинсульта давали о себе знать. Но при этом пятидесятилетняя женщина очень хорошо выглядела. Ее фигуре позавидовала бы сорокалетняя. Никто же не должен знать, что каждые четыре часа она должна уединиться и пройти короткий сеанс релаксации. Пожилая албанка обладала особым даром. Несколько пассов руками – и усталость и, не дай Бог, головной боли как не бывало. Софья, так звали женщину, которая, наверное, помнила Энвера Ходжу или, по крайней мере, его приспешников, жила по соседству. Так что в любой момент могла прийти на помощь.

– Как настроение? – приехал муж.

– Боевое. Я им задам за вчерашние пасквили.

– Ты, главное, не волнуйся. У тебя Софья была?

– После, после. Теперь мне нужен ты. Вот пробеги текст. Кажется, Жан никогда не обретет характера бойца. А ведь его прапрадед был генералом лейб-гвардии гусарского полка его императорского высочества. Так, что ли?

– Точно не знаю. Знаю одно. Эта хваленая западная культура выхолащивает из человека все естественное. Природное. Это какие-то гамбургеры. Ходячие. Съешь и вроде сыт. А на самом деле – эрзац еды.

В кабинете наступила тишина. Через двойные стекла с бульвара не доносится ни звука. Лишь подобно метроному отсчитывают время напольные маятниковые часы. Творение швейцарских мастеров и гордость Федора Петровича.

– Что же, в целом допустимо. Но тут, – муж пером показывает на одно место в тексе, – я бы выразился определеннее. Но это на твое усмотрение.

Тамара глянула:

– По ходу скорректирую. А пока кликни Ивана-Жана. Пусть он приготовит легкий ленч.

Пресс-конференция прошла для Тамары Вениаминовны вполне успешно. Ей удалось поставить на место особенно зарвавшегося журналиста из Figaro. Да так, что его коллеги долго и как-то издевательски смеялись ему в след. Жан от восхищения своей патронессой сиял. Все-таки это он подготовил ей текст обращения. Правда, от первоначального варианта она мало что оставила, но все же.

Федор Петрович, как обычно, сел в рядах щелкоперов и своим присутствием ободрял жену. Было оговорено, что в ходе пресс-конференции никто не будет фотографировать. Нашелся-таки один хлюст и попытался нацелить свой «Цейс» на Тамару. Крепкая рука бывшего рыбака вмиг пресекла эту попытку.

Уже после Тамара позволила сфотографировать себя. В вечерних выпусках газет она красовалась на фоне своей последней картины. Пастух и пастушка. Грудь пастушки пришлась на фото на уровне бюста Тамары и те, кто смотрел на фото, мог сравнить красоту одной и другой.

– Она себя писала, – судачили модницы с Елисейских Полей.

Ужинать супруги и Жан пошли в маленький ресторанчик недалеко от площади де Голля.

Федор пил русскую водку и ел украинский борщ. Тамара пила бордо 2000 года урожая и ела макрель в сметане. Жан пил Мозельское вино – оно дешевле – и ел паровые котлетки из мяса кабана. Что за эклектика!..

А-301 «Айр Франс» после небольшого для такой махины разбега взмыл в небеса Орли, чтобы через пять часов приземлиться в аэропорту Кеннеди на берегах Гудзона.

Из прохлады салона пассажиры окунулись в духоту жары мегаполиса. Потом кондиционированный воздух автобуса. Из него почти бегом в гостиницу. И опять искусственная атмосфера в номере пентхауза.

– Федор, я отсюда никуда не уйду, – Тамара сбросила с себя верхние одежды и теперь в одном дезабилье лежала на кровати с балдахином.

– Сейчас закажу напитки и пойду в душ, – Федор был деловит. Ему предстояло организовать встречу жены с киноактером. Жана они с собой не взяли. Накладно тащить через океан еще и его. Надо знать, какую пошлину содрали и французы и янки за провоз триптиха.

Фред Берне откликнулся сразу же.

– Мой дорогой Федор, – хорошо поставленным голосом отвечал он на приветствие Федора, – я готов встретиться с миссис Тамарой, когда ей будет угодно. Я прочел в Интернете ее интервью. Роскошь! Так и надо этим французикам.

Фред был трижды номинирован на Оскара, и трижды большое жюри «прокатывало» его. Но был Фред техасцем, был оптимистом. Папа его миллионер говорил сыну: «Не дадут Оскара они – я тебе отолью в два метра такого же. Не горюй, сын!»

Папа Фреда был внуком русского. И, как говорят всезнайки, на третьем колене проявляются черты рода. Фред даже стал учить русский язык. Так что в приватной обстановке он мог сказать несколько фраз по-русски.

Договорились о встрече на утро завтрашнего дня.

– О’кей, Федья, я буду у вас ровно в десять. Готовь глотку. Выпьем нашей русской водки.

– Ты со своим америкашкой сдурел. Так рано я не смогу соображать.

– Во-первых, его дед русский, а во-вторых, тебе соображать и не придется. Твое дело стрелять глазками и демонстрировать волнующуюся грудь.

– Пошляк. Если ты хочешь, чтобы я дожила до утра, веди меня в ресторан. И не напоминай мне об их фастфудах. Мне дороги мои желудок и печень.

В гостинице, где сняли номер супруги, было три ресторана. Китайский, японский (как будто кто-то почувствует разницу!) и мексиканский.

– Куда ты меня поселил? Я не японка и не китаянка. А от мексиканской кухни у меня случится запор, – говорила Тамара Вениаминовна все это громко и по-русски.

– Мадам, может, в китайском ресторане заказать чего-нибудь и из русской кухни. Как там пелось у вас – братья навеки. Русский и китаец, – пожилой господин в смокинге встал рядом и улыбался милой сатанинской улыбочкой.

– Вы русский?

– Да. Я доктор физико-математических наук. Тут нахожусь вынуждено. Читаю курс на семинаре для американских оболтусов. Я питаюсь вообще-то не тут. Дороговато для доктора наук и профессора из России.

– Было бы весьма любезно с вашей стороны, если бы вы подсказали, где мы с женой могли бы прилично и не накладно отобедать.

– Рад буду помочь. Если вы согласитесь подождать меня десять минут, я скину эту униформу и препровожу вас в милый ресторанчик рядом.

Тамара и ее муж в Нью-Йорке впервые.

– А где были эти башни-близнецы?

– Не будем о плохом. У нас тут дела приятные.

Желтые «форды» с надписью по бортам «Такси Нью-Йорка» мелькали то тут, то там.

– У нас тоже желтое такси. Обезьяны.

Доктор физико-математических наук не обманул. Не заставил себя ждать. И ресторан, куда он привел супругов, был хороший. И тут не обманул.

Разговорились. И когда Борис Ефимович узнал, где и кем работал Федор, возрадовался, будто встретил давнего знакомого.

– Я знаком с вашей «формулой счастья». Просто и предельно эффективно. На вашем месте я бы давно стал миллионером.

Не стал разочаровывать профессора Федор. Миллион не миллион, но близкую к этому сумму Федор Иванович имел за счет этой, как выразился Борис Ефимович, формулы счастья.

Ужин удался. И еда была вкусна, и водка была похожа на родную. И разговор «склеился». Борис Ефимович оказался любителем русской живописи. Имел небольшую коллекцию. Он почти с детским восторгом воспринял известие, что Тамара Вениаминовна сама пишет и имеет в Париже свою художественную галерею, в которой выставляет полотна молодых русских живописцев.

– Вы, – с некоторой экзальтацией воскликнул он, – продолжатель дела Дягилева.

И пообещал обязательно посетить галерею Тамары.

Одно огорчало – профессор быстро и сильно пьянел. Пришлось до отеля его почти нести на своих плечах.

Ровно в десять ноль-ноль Фред Берне появился в холле гостиницы. Рядом – дева-дива. На полголовы выше актера. В легкой сиреневой тунике и с тюрбаном на голове.

– Познакомьтесь, это Нина. Она русская. Она без ума от меня, – чисто американская манера. – Она моя первая помощница. Я полностью доверяю ее мои финансовые дела.

И Федор, и Тамара подумали одно и то же: какое несоответствие внешности и сути! Уже через десять минут они могли убедиться в том, что перед ними опытный переговорщик. Нина вела беседу спокойно, но напористо. Было видно, она в таких делах дока. Было выпито три бокала легкого вина и съедена коробка орешков, а к консенсусу все не пришли.

– У нас, госпожа Нина, нет времени и средств попусту проводить время в этом городе. Жаль, что пришлось потратиться на пошлину, – Федор сделал движение как бы вставая.

– Вы, русские, очень экспрессивны, – забыла, что сама русская. – Не будем все же торопиться. Вот наша последняя цена, – она написала на листе блокнота цифру с пятью нулями. Первая цифра была близка к десятке.

Тамара ткнула ногой мужа. Это не осталось не замеченным Ниной.

– Ваша супруга, интересы которой вы представляете, я вижу, согласна.

Оформить сделку было решено сегодня же. Нечего откладывать, коли гости тяготятся пребыванием в Нью-Йорке.

15 июня триптих «Три начала, три стихии» кисти модной художницы Тамары Ининой приобрел американскую «прописку». Сделка на сумму, исчисляемую цифрой с пятью нулями, состоялась за небольших размеров круглым столиком в баре на третьем этаже гостиницы с именем бога любви Купидона.

Кто бы из людей, заключавших эту сделку, мог знать, что зимой от короткого замыкания начнется пожар на вилле Фреда и триптих сгорит без остатка.

Фред получил за нее хорошую страховку. В том числе и за картины. Нина была отличным финансовым агентом. После пожара она поменяла хозяина. Фред напился по этому поводу так, как не напивался давно.

О пожаре в поселке в окраинах Лос-Анджелеса Тамара Вениаминовна узнала из новостей по каналу CNN.

– Вот, Федор, и сгорели мои три стихии.

– Ты напишешь еще лучше, – а сам подумал, что шестьсот тысяч американских, пусть и теряющих вес долларов – неплохой доход от живописи.

Глава седьмая

Мария Анатольевна сидела у приоткрытой двери, выходящей на террасу, и курила. Она не зажгла лампы. Лишь блеклый свет от фонарей на набережной освещал ее лицо.

Где он может быть, куда его нелегкая занесла, думала она, и прикурила следующую сигарету от предыдущей. Вчера утром Степан Николаевич, как обычно, выпил большую кружку черного кофе с лимоном, съел два бутерброда и выкурил Camel. Сегодня ему предстояла встреча с представителями кампании Sony. Она предполагала переговоры о выгодной закупке компьютеров и другой оргтехники. Сел в BMW и, газанув, выехал со двора.

Муж так и сказал: «Удастся обвести япошек вокруг пальца, будем мы с тобой миллионерами».

Тон и вид мужа были убедительны. Лишь после того, как Степан закрыл за собой дверь, Мария почувствовала какую-то тревогу.

Весь день она была так занята, что даже толком не поела. Перехватила чего-то на бегу и всего-то. К концу дня на нее опять напал мандраж. Это от голода, решила она, и по пути в офис она заскочила в любимый ею бар и выпила пятьдесят граммов коньяку и съела два бутерброда с икрой и рыбой. Нутро немного согрелось, и тряска отступила. Так на рюмке коньяка и двух бутербродах она продержалась до вечера. За весь день Степан ни разу не позвонил. Сама Мария не решалась. Он очень сердился, когда она отвлекала его разговорами по телефону. Он так и говорил: «Мобильная связь существует не для пустопорожней болтовни, а для передачи срочных и важных сообщений».

Уже в час ночи, когда, по ее мнению, не могло быть никаких переговоров, она позвонила на мобильный телефон Степана. «Телефон находится вне зоны обслуживания или отключен», – услышала она.

В эту ночь она умудрилась немного поспать. Тамара с бонной на даче, и нечего их беспокоить. Но когда и утром муж не объявился, Мария решила все же позвонить бонне. А вдруг муж поехал проведать дочь? Степан удочерил Тамару и привязался к ней.

Утро пришло к Марии с головной болью и сильной тахикардией. Настойка пустырника и две таблетки валерианы успокоили сердцебиение. Надо идти на работу. Но ноги не слушались.

В офис Мария доплелась к десяти часам. Нонсенс. Она требовала от подчиненных строгой дисциплины, а тут сама опоздала. Стыдно. Едва войдя в кабинет, она набрала номер телефона знакомого милицейского функционера.

– Маша, поверьте мне. У меня большой опыт. Подождите еще сутки, и ваш благоверный приползет, как нашкодивший кот.

Это так возмутило Марию, что она, не сказав ни слова, разъединилась с полковником.

– Болван, – успела она сказать в микрофон.

День прошел, словно она была в обмороке. Она никуда больше не звонила, ни к кому не обращалась. «Наслышана, как пропадают люди. Буду ждать», – решила она. С этой мыслью она покинула офис и пошла по улицам вечернего города без цели. Куда ноги вынесут. Несли женщину ее красивые длинные ноги в сторону то бара, то кафе. И везде она выпивала. Пила и не пьянела. В таком состоянии она и приехала домой. Водитель маршрутного такси даже помог ей выйти из салона.

И вот теперь она сидит у открытой двери и курит. Минут тридцать назад она явственно ощутила – Степана нет. Нет вообще. И чем больше она проникалась этой мыслью, тем спокойнее становилась.

Как пришел, так и ушел, вертелось в ее голове. Грех-то какой! Промелькнуло и тут же смылось другими мыслями. И опять греховными. А ведь я единственная по закону наследница. У Степана никого. Ни жены, ни детей, ни родителей. Она вспомнила его сетования: «Ты понимаешь, Мария, я рос в детдоме и не знаю, кто мои родители. Когда я встретил Анну (это его жена), мне показалось, что я обрел в ней все вкупе. И отца, и мать. Она была и мудра сердцем, и рассудительна головой. Она ушла, и я думал, что опять я сирота и опять мне одному жить, бороться. Я сник. Жил по инерции. И вот ты. Я опять живу».

Вот и пожил. Недолго. Марию пробрал озноб. Стало страшно. Как же так?! Жил, жил человек и нет его. Чувство, что проникло, уже не покидало. На часах одиннадцать вечера. Хмель прошел, и Марии захотелось есть. Жизнь.

Эту ночь Мария спала хорошо. Но уже в девять утра у нее началась совсем иная жизнь. Жизнь в криминале. Тело ее мужа было обнаружено на въезде на городскую свалку. Оно было завернуто в какую-то дерюгу. И документы, и кошелек с кредитными карточками и визитками, и мобильные телефоны – их у Степана было два, – все это было при нем.

– Вы, Мария Анатольевна, пока проходите по делу об убийстве гражданина Прохорова в качестве свидетеля. Мы и допрашиваем вас так, – старший следователь прокуратуры был немолод, тощ и, судя по цвету лица, тяжело болен.

Он и два оперативных работника районного Управления ВД, заявились к Марии в девять часов утра, пробудив ее от глубокого и тяжелого сна. Женщина – как была, в халате из китайского шелка, со спутанными волосами, с горечью во рту, – встретила их и сначала не поняла, что от нее хотят эти трое мрачных мужчин.

Когда же один из оперов сообщил ей о смерти мужа, она вдруг заплакала. Знала же, что с мужем произошло непоправимое, но вот же! Разрыдалась. Предусмотрительны были ранние гости. Тут же явилась, ждавшая на дворе, медсестра. Укольчик в ягодицу – и Мария спокойна.

Подписывая протокол допроса, она уже вполне владела собой и не пропустила ни одной описки и неточности.

– Распишитесь и тут, – больной следователь ткнул пальцем с обгрызенным ногтем в бумагу размером с половину печатного листа формата А4.

– Это еще что?

– Это так называемая подписка о невыезде. По ней вы не можете выезжать из города без моего ведома. Иначе – постановление о мере пресечения.

– Ишь, какие строгости! А говорите, я лишь свидетель.

– Путь от свидетеля до подозреваемого короток.

Ну, ни поганец ли? Болен смертельно. Ему бы уже о Боге подумать. Он – нет же, копает и копает.

Бригада ушла, и Мария только тут и обратила внимание на свой вид: хороша, Маша. Что же они могли подумать о тебе? Жена-убийца с расстройства напилась.

Опять звонят в ворота. Надо идти открывать. Может, вернулись эти. Нет, стоят ее девочки из офиса. Степан создал специально для жены филиал. Она помнит, как он сказал: «Работать мужу и жене в одном месте безнравственно. Ни тебе ущипнуть кого бы, ни выпить с устатку. Да и тебе неловко же глядеть, как твой муж охмуряет секретаршу».

Это, конечно, было сказано в шутку. Просто надо было расширяться. И кто, как ни жена, может возглавить бюро.

– Мария Анатольевна, мы все так волнуемся. Так волнуемся. Вы на работу не пришли. В «голове», – так прозвали главный офис фирмы, – переполох. Шеф пропал. Он что – заболел? – И зырк, зырк глазами по углам, как будто жена мужа прячет.

– Нет, девочки. Мой муж и ваш босс не заболел. Его убили.

– Что вы такое говорите? Как Степана Николаевича могут убить?

– А вот так. Взяли, вас не спросили и убили. Чего встали? Пришли, так проходите, – Мария задумалась на секунду. – Хотя нет. Таня, смотай в магазин. Купи выпивки и закуски. У меня шаром покати.

Через три часа четыре женщины сидели на диване в холле и пели нестройно: «У меня не характер, а порох. Взгляд милой это тоже повод. Брал руку, целовал пальцы его…»

Таня, та, что ходила в магазин, пыталась подражать голосу певички Ваенги.

Спали вповалку. Ноги Марии покоились на груди пятого размера Веры. Татьянины ноги в свою очередь лежали на животе Марии. Ольга же вообще уснула на паласе у дивана.

Из уголовного дела № 543 по факту убийства гр-на Прохорова С. Н.:

«Следствием установлено, что гр-н Прохоров С. Н. умер вследствие нанесенных ему трех ножевых ранений в область живота».

Дальше данные судмедэкспертизы. Планы оперативных мероприятий по выявлению преступника. Протоколы допросов. Установление алиби фигурантов по делу и, наконец, постановление прокурора о приостановлении следственных действий. Так дело легло на полку. Глухарь.

Глава восьмая

– Федор, – у Тамары Вениаминовны выпало несколько свободных минут, и она решила пообщаться с мужем, – давай сегодня вместе где-нибудь поужинаем. Как ты относишься к ресторану на барже на набережной Д’Орсе?

– Если моя жена надумала переться невесть куда ради лукового супа, то мне глупо возражать.

В трюме бывшей баржи, когда-то таскавшейся по Сене с грузом песка, был устроен ресторан. Держал его сын бывшего шкипера этой самой баржи. Ему помогали жена и дочь. На кухне – он сам. В зале дочь, на кассе жена. Семейный подряд.

По бортам сети и картины. Этакий примитивизм, но забавно. Весьма, весьма. Мебель грубая, посуда под стать ей. Керамика цвета необожженного кирпича. Столовые приборы из простой стали. Это у нас в России они были бы недороги. Но не тут.

Тамаре тут нравилось. Она ела, как правило, луковый суп и пила белое вино. Федор супа не ел. Он любил куриные филейчики с овощами. Глядя, как жена пьет вино, он морщился: «Как ты пьешь эту кислятину?»

Сам он пил кальвадос. Следовать так следовать. Или не во Франции мы. Так он оправдал свое пристрастие к этому напитку.

Перекидываясь малозначимыми фразами, они ели каждый свое. О чем они думали в это время?

Тамара Вениаминовна думала о дочери. Хорошо бы, чтобы она приехала с маленькой Тамарой. Пусть Степан остается, а они приезжают. Не то чтобы Тамара Вениаминовна не любила мужа дочери, но он ей казался чужеродным элементом. Его постоянные разговоры о деньгах утомляли.

Федор же думал о том, как бы вернуться в Россию. Он уже устал от Франции. И вообще от заграницы. Он освоил мало-мало французский язык. Прилично говорил по-английски. Но все равно тяготился в чужой языковой среде.

Когда дочь хозяина заведения принесла десерт, подал голос мобильный телефон. Прими, мол, СМС-сообщение.

У Тамары участилось сердцебиение.

«Степан убит. Если можешь, приезжай».

– Что-то в галерее?

– Нет, Федор. Степана убили.

– Какого Степана? – не мог принять это известие математик, программист.

– Ну, не Бандеру же. Тот давно помер. Нашей дочери мужа убили. Перепил этой яблочной водки, – в сердцах сказала Тамара и позвала Лизу. Дочь ресторатора. На расчет. 300 франков. Мама моя родная! Дорога же ты, жизнь во Франции.

Они ехали на новом такси «рено». Половину пути молча. Потом Тамара Вениаминовна нарушила тишину – Доигрался твой бывший патрон. Все ему было мало. Эти деньги. Их фетишизм. Money, money, money!

Отреагировал таксист.

– Оплата только по счетчику, мадам!

Федор молчал. Убили, не убили. Нет человека – и все. Все так просто. Может быть, теперь-то жена согласится вернуться в Россию. Осточертели эти месье и мадамы. И даже очень аппетитные мадемуазели осточертели. Какие-то они ненастоящие. И пахнет от них не по-людски. И груди их тоже ненастоящие. И все остальное ненастоящее.

– Ты чего заелозил-то? – отреагировала на эти мысли жена.

Дома, не снимая пыльника, Тамара стала набирать номер телефона в Санкт-Петербурге. Городской. Никто не поднял трубку в особняке. Позвонила на мобильный. Не отвечает. Знать бы матери, что доченька ее в этот момент «развлекается» с подружками в мотеле в Репино. Все та же троица и Маша.

– Я пойду в ванну, а ты, сделай милость, закажи билеты на ближайший рейс домой.

У Федора лицо расплылось в улыбке.

– Чего смешного я сказала и чему смеяться в этом случае? – не выдержала и тоже улыбнулась.

В Санкт-Петербург самолеты летали три раза в неделю. Очередной вылет только в субботу, то есть через два дня. Сегодняшний уже летит.

Два дня Тамара занималась передачей дел своей тутошней подруге. Как сказать? Офранцузившейся, что ли, немке Кати. Ее так назвал папа, офицер бывшей народной армии ГДР, любитель русской литературы.

Ей Тамара могла доверить галерею. Немка была до невероятности честна и по-немецки пунктуальна и исполнительна. Улетая в Америку, к примеру, одно дело было доверено Кати и она выполнила его на отлично.

Сложнее было с Софьей. Она мерзко говорила по-французски. У нее никого, кроме Тамары, в Париже не было. Она села на табурет в прихожей и стала причитать:

– Улетишь к себе в Россию, и я помру тут. Улетишь – и я умру.

– Хватит ныть! Билетов на самолет все равно больше нет. Не пропадешь.

– Улетишь – и я помру, – продолжала албанка.

Не выдержал Федор:

– Слушай, Софья, где твой паспорт?

– Тут он, – албанка как будто этого и ждала, – у меня шенген. В Россию можно ведь.

Ах ты, бестия! Все-то она предусмотрела.

– Поехали! – Федор сдернул женщину с табурета и увел с собой.

– Куда ты ее поволок?

– Не корова я, чтобы меня волочь, – обиделась албанка.

– Ох, уж и разобиделись мы! Езжайте уж, – сказала Тамара. – Федор, подгадай так, чтобы Софья в России была не раньше нас. Там она точно пропадет.

Они ушли. В квартире на третьем этаже дома постройки начала восемнадцатого века, как пишут в романах, воцарилась тишина. Ерунда все это. Метрономом звучали напольные часы. Сквозь шторы в комнаты проникали звуки города. Где-то в отдалении провыла сирена полицай-авто. Ажаны торопятся. Да и сам дом жил, не молчал. Глухо, едва слышно доносились звуки фортепьяно с пятого этажа. Там на одном из трех инструментов репетировал новую пьесу Шопена Пьер.

Тамара Вениаминовна забралась с ногами на софу и закурила. Последнее время она старалась не предаваться этой застарелой напасти. Лучше выпить хорошего вина или коньяка, нежели выкурить одну сигарету. Незаметно она задремала.

Эпилог

Все тот же А-301 занял свой коридор и начал путь по курсу. Один диспетчер сменял другого. Над городом Баден-Баден в горах Шварцвальда возмущенные потоки воздуха бросили лайнер вниз. Главный пилот Жан Бержье с трудом удержал в руках штурвал. Он делал все возможное, чтобы вывести самолет из штопора. И, может быть, ему это бы удалось. Не будь они в горах. Легкое касание правого крыла об уступ горы и вот громада рассыпается на горящие части. Никто из ста тридцати пассажиров и семи членов экипажа не выжил. Прах их и тот собирали по кровавым кускам.

По ком звенит колокол на верхушке костела в городе?

Мария получила две капсулы через месяц. Долги бюрократические процедуры в Германии. У нас не проще.

– Мама, а где тут бабушка? – Тамара вытянулась. Этакий Бемби.

Темно-зеленый цвет елей резко выделялся на фоне серого неба с оттенком розового. Ни дуновения. Природа застыла, будто в траурном церемониале. Тишину кладбища нарушали картавые крики воронья.

Это день двадцатый августа 2007 года.

Тамара Вениаминовна Инина, ее дети – Миша, Маша, Ваня и ей сопутствующие – Петр Петрович, Анатолий Иванович, Федор Петрович. Вспомним Алексея, Степана, Васю, Надю.

Сколько их, живших в одно время с Тамарой Ининой?..

Мы узнали, как жили эти люди. С большой скорбью мы расстаемся с Тамарой.

Забыли Софью. Она приехала в Санкт-Петербург, и тут же на вокзале была ограблена. Через месяц ее депортировали в Косово. Почему туда? Я-то откуда знаю.