Зимняя луна Кунц Дин

Когда он вернулся на кухню, где Хитер проверяла запоры на последнем из окон, то снова поднял трубку телефона, надеясь услышать гудки. Глупо, конечно. Линия отрезана.

— Пора идти, — сказал он.

Сколько у них оставалось времени, до того как враг придет за ними? Сколько часов? А может быть минут?!

У них могло остаться несколько часов или только несколько бесценных минут, прежде чем враг решит прийти за ними. У Джека не было ни малейшей возможности понять его мыслительные процессы или узнать, значит ли что-нибудь вообще для него время. Чужак. Эдуардо был прав. Совершенно чуждый. Загадочный. Бесконечно странный.

Хитер и Тоби проводили его до парадной двери. Он обнял Хитер быстро, но крепко и страстно. Поцеловал ее только один раз. И так же быстро попрощался с Тоби.

Он не отваживался задержаться в прихожей подольше, потому что в любую секунду мог решить не уходить совсем. Ранчо «Желтые Сосны» — это единственная надежда, которая у них есть. Не уйти — значило признать, что они обречены. Но и смириться с необходимостью покинуть жену и ребенка одних в этом доме было для него самым тяжелым из того, что он испытал за всю жизнь. Тяжелее, чем видеть, как умирали Томми Фернандес и Лютер Брайсон, тяжелее, чем сражаться с Энсоном Оливером перед той горящей станцией техобслуживания, тяжелее, чем возвращаться к нормальной жизни после повреждения позвоночника. Он признался сам себе, что ему нужно больше мужества чтобы уйти, чем остаться с ними. Не из-за тягот, которые на него обрушит метель и не потому, что нечто необъяснимое может ожидать его снаружи. А потому, что если они умрут, а он останется жив, его тоска, вина и ненависть к самому себе сделают его дальнейшее существование страшнее смерти.

Он обернул шарфом лицо, от подбородка почти до глаз. Хотя получилось два слоя, вязка была достаточно свободной, чтобы позволять дышать. Надел поверх капюшон и стянул шнурок под подбородком, чтобы закрепить шарф. Чувствовал себя рыцарем, готовящимся к смертельному турниру.

Тоби глядел на него, нервно кусая нижнюю губу. Слезы заблестели на его глазах, но он старался не заплакать, старался остаться маленьким героем.

Джек надел перчатки и взял в руки помповое ружье. Кольт сорок пятого калибра висел в кобуре на его правом бедре.

Миг настал.

Хитер выглядела разбитой параличом. Ему было невыносимо смотреть на нее. Она открыла дверь, порыв ветра швырнул снег через все крыльцо и порог в прихожую..

Джек вышел из дома и с трудом отвернулся от всего, что любил, услышал, как она сказала ему «Я люблю тебя»! — Слова исказил ветер, но смысл был именно такой.

В конце крыльца, у ступенек, он приостановился, повернулся к ней, увидел, как она сделала шаг из дома, сказал «Я люблю тебя, Хитер!», спустился с крыльца и пошел, не уверенный в том, что она услышала его, не зная, сможет ли он когда-нибудь говорить с ней, обнять ее, увидеть любовь в ее глазах или улыбку, которая для него значила больше, чем место на небесах и спасение души.

Снегу на дворе было по колено, но дальше было хуже. Джек шел, не отваживаясь оглянуться, пробиваясь через сугробы и ветер. Знал, что покинуть их было необходимо. Это  было мужественно. Это было мудро, благоразумно, в этом была их главная надежда на спасение. Но, все-таки, это было очень похоже на то, что он их бросил.

21

Ветер свистел за окнами, как будто обладал сознанием и теперь решил приглядеть за ними. Стучал в кухонную дверь, как будто проверял замок, выл со всех сторон в поисках слабины в их защите.

Не желая расстаться с «узи», несмотря на его вес, Хитер ходила от одного окна к другому. Время от времени она поднимала голову, и внимательно прислушивалась к этим звукам, которые казались слишком целенаправленными, чтобы быть просто голосами бури.

За столом Тоби, взяв игровую приставку «Game Boy» и надев наушники, увлекся игрой,  он не ерзал, не наклонялся, не качался из стороны в сторону, не подпрыгивал на месте, — что было совсем на него не похоже. Он играл, чтобы просто убить время.

Фальстаф лежал в самом теплом углу, подальше от окон. Время от времени он задирал свою благородную голову, принюхиваясь и прислушиваясь. Но большей частью просто валялся на боку, озирая комнату и позевывая.

Время текло медленно. Хитер, чтобы уточнить время, посмотрела на настенные часы. Походила полчаса, как ей показалось, но, снова глянув на часы, увидела, что прошло всего лишь пять минут.

Четыре километра пешком до «Желтых Сосен» заняли бы двадцать пять минут при хорошей погоде. Джеку могло потребоваться час или даже полтора в бурю, так как нужно идти по глубокому снегу, и непрестанно сопротивляться штормовому ветру. Затем ему придется потратить минут сорок, сорок пять, чтобы объяснить ситуацию и собрать спасательную команду. На обратную дорогу потребуется меньше пятнадцати минут, даже если им придется расчищать заносы на дороге. Значит он вернется не раньше, чем через два с половиной часа.

Пес зевнул. Тоби был так неподвижен, что, казалось, что он уснул.

Она отрегулировала термостат так, чтобы было не жарко сидеть в лыжных костюмах и быть готовыми покинуть дом немедленно, если понадобиться, — но все же было слишком тепло. Лицу и рукам было прохладно, но по спине и по бокам стекал пот. Она расстегнула молнию на куртке, хотя, когда куртка висела свободно, ее пола накрывала кобуру с пистолетом на бедре и мешала быстро выхватить оружие.

Когда пятнадцать минут прошло без происшествий, Хитер начала думать, что их непредсказуемый противник не собирается немедленно двинуться против них. Или существо не осознавало, что они были значительно уязвимей без Джека, или ему было все равно. Из того, что сказал о существе Тоби, оно было воплощением высокомерия — никогда ничего и ни кого не бояться и действовать всегда руководствуясь только своими планами и желаниями.

Ее уверенность начала расти — когда вдруг Тоби сказал спокойно, и явно не ей:

— Нет, я так не думаю.

Хитер отошла от окна, стала перед сыном, окликнула она его:

— Тоби!

Он пробормотал:

— Ну… может быть.

Не слыша и не замечая ее, он уставился на экран игрушки. Его пальцы не управляли кнопками. Никакая игра не шла: фигуры и яркие цвета переливались на миниатюрном мониторе, похожие на те, которые она видела уже дважды, — на мониторе компьютера и экране телевизора.

— Почему? — спросил он.

Она положила руку ему на плечо.

— Может быть, — сказал он крутящимся цветам на экране.

Всегда раньше, отвечая существу, он говорил «нет». Это «может быть» встревожило Хитер.

— Может быть, — повторил он.

Он сняла с него наушники, и он наконец взглянул на нее.

— Что ты делаешь, Тоби?

— Разговариваю, — сказал он полусонным голосом.

— Кому ты сказал «может быть»?

— Дарителю, — объяснил он.

Она вспомнила это имя из своего сна, попытку ненавистной твари представить себя источником огромного облегчения, покоя и удовольствия:

— Это не даритель. Он лжет. Он не дарит, а отнимает, продолжай говорить ему «нет».

Тоби поглядел на нее.

Ее трясло:

— Ты понимаешь меня, солнышко?

Он кивнул.

Она все еще не была уверена, что он воспринимает ее.

— Продолжай говорить «нет», ничего, кроме «нет».

— Хорошо.

Она бросила игровую приставку в мусорный бак, но затем выхватила ее оттуда, бросила на пол, ударила по нему каблуком раз, еще раз. Хитер била до тех пор, пока не осознала, что больше не контролирует себя, так серьезно ополчившись на безвредную игрушку только оттого, что не могла добраться до Дарителя. А он-то и был тем самым, кого она по-настоящему хотела растоптать.

Несколько секунд простояла, тяжело дыша, глядя на пластмассовые обломки. Она начала было наклоняться, чтобы собрать обломки, затем решила, что не время наводить порядок, и отшвырнула большие куски ногой к стене.

Фальстаф, заинтересованный всем происшедшим, вскочил. Когда Хитер вернулась к окну над раковиной, ретривер посмотрел на нее с любопытством, затем подошел к осколкам и стал обнюхивать их, как будто стараясь определить, чем они вызвали такую ярость.

За окном ничего не изменилось. Снежная круговерть обволокла все вокруг почти так же основательно, как туман с Тихого океана обволакивает улицы калифорнийского приморского городка.

Она посмотрела на Тоби:

— Ты в порядке?

— Да.

— Не впускай его!

— Я и не хочу.

— Не впускай. Будь тверд. Ты можешь.

На полке под микроволновкой вдруг включилось радио. Само по себе, как будто в нем был будильник, и это играла музыка перед сигналом пробуждения. Это был большой приемник, размерами с две коробки кукурузных хлопьев, он принимал на шести диапазонах, включая обычные АМ и FM. Однако в нем не было будильника, и его нельзя было запрограммировать включаться в заранее выбранное время. Но шкала осветилась зеленым и странная музыка полилась из динамиков.

То, что раздавалось, было ненастоящей музыкой, были слышны инструменты: — флейты, гобои, кларнеты, рожки всех видов, скрипки, барабаны. Но мелодии не было. Не было идентифицируемой целостной структуры, она абсолютно не воспринималась. Волны звука были иногда приятными, а иногда раздражающими, то громкими, то тихими — убывающими, текучими.

— Может быть, — пробормотал Тоби.

Внимание Хитер было приковано к радио. Услышав сына, она с удивлением повернулась к нему. Тот стоял у стола,  глядя через комнату на радио, раскачиваясь, как тонкий тростник на ветру. Глаза Тоби остекленели.

— Ну… да, может быть… может быть…

Стало ясно, что немелодичный ряд звуков из радиоприемника, был слышимым эквивалентом калейдоскопа цветов, который она наблюдала на экранах телевизора, компьютера и игровой приставки, — это был язык, обращавшийся прямо к подсознанию. Она и на себе чувствовала гипнотическое воздействие этого языка, хотя существо, очевидно, распространило на нее только часть своего влияния, беседуя с Тоби.

Тоби был уязвим. Дети всегда самая легкая добыча, закономерная жертва в жестоком мире.

— …Мне нравится это… хорошо… мило, — сказал мальчик сонно, а затем вздохнул.

Если он скажет «да», если откроет внутреннюю дверь, то на этот раз уже не сможет выселить существо. Будет потерян навсегда.

— Нет! — закричала Хитер.

Она схватилась за шнур приемника, и выдернула вилку из розетки так резко, что оранжевые искры полетели из розетки дождем на кафель полки.

Но и лишенное электричества, радио продолжало издавать завораживающие звуковые волны.

Она глядела на это, пораженная и непонимающая.

Тоби оставался в трансе, говоря с невидимым существом, как будто с воображаемым товарищем по играм:

— Мне можно? Хмммм? Я могу… ты хочешь… ты хочешь?

Проклятая тварь была назойливей продавцов наркотиков в городе, которые подкарауливали детей у школьных оград или на перекрестках, в салонах видеоигр, у кинотеатров, в парках, — везде, где только можно. Неутомимые, въедливые, как клещи!

Батарейки. Конечно же! Радиоприемник работал или от электросети или от аккумулятора.

— …может быть… может быть…

Она бросила «узи» на разделочный стол, схватила радио, открыла пластиковую крышку на задней панели, вырвала две аккумуляторные батареи и выбросила их в раковину. Песня сирен из радио прекратилась и Тоби не успел сказать «да» Дарителю, так что этот кон остался за Хитер. На какое-то время Тоби в безопасности.

— Тоби? Тоби, посмотри на меня.

Он повиновался. Он больше не раскачивался, его глаза были ясными и он, казалось, вернулся в реальность.

Фальстаф залаял и Хитер сначала подумала, что он взволнован всем этим шумом. Но затем увидела, что все его внимание сосредоточено на окне над раковиной. Он лаял тяжело, злобно, предупреждающе, словно надеясь напугать врага.

Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как что-то на крыльце скользнуло влево от окна, что-то темное и высокое, но все произошло слишком быстро, чтобы она смогла понять, что это было.

Ручка двери на крыльцо задребезжала. Все ясно, радио было просто отвлекающим маневром.

Хитер схватила «узи» с разделочного стола, ретривер пронесся мимо и остановился перед пирамидой из посуды у двери и яростно залаял на медную ручку, которая поворачивалась то в положение «открыто», то «закрыто»

Хитер схватила Тоби за плечо и подтолкнула его к двери в хол: 

— В холл, но но держись поближе ко мне! 

Спички были уже в кармане ее куртки. Ухватила ближайшую двадцатилитровую канистру с бензином за ручку и подтащила ее по полу к двери в холл. Она могла взять только одну, потому что не хотела выпускать из рук «узи».

Фальстаф обезумел, он рычал как бешенный, слюна летела из пасти, шерсть дыбом, хвост поджат. Казалось он собирался бросится на дверь, не дожидаясь, чтобы кто-то вошел.

Ригель щелкнул, замок открылся. У злоумышленника был ключ. Или, быть может, он ему был и не нужен. — Хитер вспомнила, как радио включилось само по себе.

Она стала на пороге между кухней и холлом первого этажа и взяла «узи» обеими руками. Блики света от лампы плясали на медной дверной ручке, пока она поворачивалась.

— Фальстаф, убирайся оттуда! Фальстаф!

Дверь начала открыться внутрь, башня из посуды зашаталась.

Пес отскочил, она снова позвала его.

Охранное сооружение пошатнулось, опрокинулось, рухнуло. Кастрюли, сковороды и блюдца заскакали, громыхая, по полу кухни. Вилки и ножи звенели, ударяясь друг о друга, как колокольчики. Стеклянные стаканы разбивались вдребезги.

Пес пятился задом  к Хитер, но продолжал яростно лаять, оскалив клыки, выпучив глаза.

Она уверенно, сняв его с предохранителя, держала «узи», ее палец лежал на спусковом крючке. Что если заклинит? Забудь об этом, не заклинит! Все должно сработать так же как несколько месяцев назад, когда она испытывала автомат в горах. Эхо автоматных выстрелов отражалось от стен узкого ущелья. Стреляные гильзы выплевывались в воздух. Кусты разлетались в клочья — пули неслись карающим потоком, легко, как вода из шланга. Автомат не заклинит, никогда за миллион лет. Но боже, что если все-таки?…

Дверь продолжала открываться. Узкая щель. Три сантиметра. Еще больше.

Что-то появилось из щели в десятке сантиметров выше ручки. В это мгновение кошмар подтвердился, нереальное сделалось реальным. Невозможное стало явью, потому что то, что проникло, было щупальцем, почти все черное, с беспорядочными красными пятнами, блестящее и мягкое, как мокрый шелк. Может быть, сантиметров пять в диаметре в самом толстом месте, которое она могла видеть. Конец щупальца был тонкий, не толще земляного червя на конце. Оно плавно и отвратительно извивалось в теплом воздухе кухни.

Этого было достаточно. Она не хотела больше на это смотреть, поэтому открыла огонь. Короткое нажатие на спусковой крючок. — Чу-чу-чу-чу! Вылетело шесть или семь пуль, пробив дыры в дубовой двери, раздробив и расколов ее края. Оглушающее эхо от выстрелов заполнило кухню, звуки, отражаясь от стен, накладывались друг на друга.

Щупальце выскользнуло из дома, как его и не было. Не слышно ни крика, ни стона. Вообще не понятно, задела ли она этого гада или нет.

Она не собиралась идти и смотреть на крыльцо: ни за что! Но и стоять на месте, и ждать следующей атаки не разумно. Не было ни малейшей догадки, как быстро способно двигаться это существо, но от двери, за которой оно находится надо быть как можно дальше.

Хитер схватила канистру с бензином одной рукой, в другой у нее был «узи», и не сводя глаз с двери, таща канистру волоком по полу, попятилась в холл, чуть не споткнувшись о пса. Уперлась спиной в сына.

— Мама? — выговорил он хриплым от страха голосом.

Дверь оставалась приоткрытой, никто пока не пытался проникнуть внутрь. Существо, должно быть, все еще на крыльце, держит дверь за ручку, потому что иначе ветер давно бы распахнул дверь полностью.

Почему оно ждет? Боится ее? Нет. Тоби говорил, что оно никогда не боится.

Другая мысль вдруг огорошила ее: если оно не понимает, что такое смерть, тогда это должно значить, что оно само не может умереть и его нельзя убить. В этом случае оружие совершенно бесполезно против него.

Оно все еще ждет, все еще колеблется. Может быть, то, что оно позволило узнать о себе Тоби, — все ложь, и оно уязвимо так же, как они, или даже более уязвимо? Хотелось бы на это надеяться. Это все, что у нее осталось.

Она была в двух шагах от середины холла, между арками входов в кабинет и гостиную, слева и справа от нее. — Это, наверно, достаточно далеко от двери, за которой зверь, чтобы успеть уничтожить его, если оно атакует, правда неизвестно с какой скоростью. Она остановилась, оставив канистру рядом с собой, и снова сжала «узи» двумя руками.

— Мам!

— Ш-ш-ш.

— Что мы будем делать? — взмолился Тоби.

— Ш-ш-ш. Дай мне подумать.

Внешность «гостя» напоминала нечто змеиное, хотя она не могла знать, относится ли это только к его отросткам или ко всему телу. Большинство змей движутся очень быстро, извиваются или прыгают на значительные расстояния со смертельной точностью.

Дверь оставалась приоткрытой и не двигалась. Снег залетал в дом, кружась и мерцая на кафельном полу.

Быстро двигался враг или нет, он был крупным. Она заметила это, когда мельком увидела его окном ускользающим в сторону. Он был больше ее.

— Ну же, — пробормотала она, не отрывая взгляда от двери, — ну же, если ты никогда не боишься, давай.

И она, и Тоби вскрикнули от неожиданности, когда в гостиной включился телевизор, включился на максимальную громкость.

Безумная, скачущая музыка из мультфильма. Визг тормозов, треск, гул, с комическим аккомпанементом флейты. Затем голос расстроенного Элмера Фадда [50] загрохотал по дому:

— ООООО, Я НЕНАВИЖУ ЭТОГО БОЛВАНА! УУУХ, КАК Я НЕНАВИЖУ ЭТОГО КРОЛИКА!

Хитер не отводила глаз от двери, до нее было примерно пятнадцать метров. — Половина длины холла и кухня.

Так громко, что от каждого слова вибрировали окна, Багз Банни сказал:

— ЭЙ, ЧТО ТАКОЕ, ДОК? — и затем звук чего-то прыгающего: БУМ, БУМ, БУМ, БУМ, БУМ.

— ПРЕКРАТИ ЭТО, ПРЕКРАТИ ЭТО, ТЫ, ЧОКНУТЫЙ КРОЛИК!

Фальстаф вбежал в гостиную, залаял на телевизор, а затем выскочил снова в холл, вглядываясь вслед за Хитер туда, где, как знал и он, все еще ждал настоящий враг.

 Слегка открытая дверь на заднее крыльцо. Снег летит через нее в дом.

В гостиной телепрограмма умолкла на середине комического, все возрастающего по силе, звучания тромбона, от которого даже теперь, в этих условиях, в голове сразу возникал живой образ Элмера Фудда, двигавшегося от одной передряги к другой. Тишина. Лишь вой сильного ветра снаружи. Одна секунда. Две. Три.

Затем телевизор снова заревел, но на этот раз не голосами Багза Банни и Элмера. — Неслись те же волны немелодичной музыки, что звучали недавно из радиоприемника на кухне.

Хитер резко крикнула Тоби:

— Сопротивляйся!

Задняя дверь. Хлопья снега летели, кружась, через щель в дом.

Ну же. Давай!

Не спуская глаз с задней двери в дальнем конце освещенной кухни, она сказала:

— Не слушай этого, солнышко, просто гони его, говори ему «нет»! Нет, нет, нет ему!

Музыка без мелодии, то раздражающая, то успокаивающая, казалась обладала реальной физической силой. Когда громкость увеличивалась, она толкала ее, когда убывала — притягивала. И Хитер обнаружила, что раскачивается, как Тоби раскачивался на кухне, когда находился под чарами радио.

Во время одного из тихих пассажей, она услышала бормотание Тоби, но слов было не разобрать .

Хитер взглянула на него. — Вид потрясенный, такой, как будто он находится где-то очень далеко отсюда, и губы его шевелятся, а вдруг он говорит «да»? 

— Черт!

Она отступила на два шага, повернулась направо к арке в гостиную и открыла огонь по телевизору. Короткая очередь, шесть или восемь выстрелов, разорвала телевизор. Вакуумная трубка рванула, тонкий белый пар или дым от разрушенной электроники заструился в воздух, мрачно-обманчивая песня сирены умолкла — «узи» заткнул ей глотку.

Сильный, холодный порыв воздуха обдал ее со стороны кухни, Хитер обернулась. Задняя дверь была распахнута настежь. Было видно заснеженное крыльцо, а за крыльцом бурлил молочно-белый день.

Даритель нырнул из метели в дом, он где-то на кухне, слева или справа от двери в холл, и она упустила шанс повалить его при входе.

Если оно за дверью между холлом и кухней, то теперь между ними осталось максимум восемь метров. Снова опасно близко.

Тоби стоял на первой ступени лестницы на второй этаж. Снова с ясными глазами, но дрожащий и бледный от ужаса. Пес рядом с ним настороженно нюхал воздух.

Внезапно другая пирамида из кастрюль и сковород рухнула за ее спиной с громким звоном металла и бьющегося стекла. Тоби вскрикнул, Фальстаф разразился свирепым лаем. Хитер обернулась, ее сердце заколотилось так сильно, что задрожали руки, и ствол автомата задергался вверх-вниз. Передняя дверь выгибалась дугой внутрь. Лес длинных, лоснящихся красно-пятнистых черных щупалец извивался в щели между дверью и косяком. — Итак,нападающих двое, один спереди, другой сзади. Заработал «узи», выпустив шесть или восемь пуль. Дверь, с громким стуком о косяк, заняла нормальное положение. В стеклянное окошко в верхней части двери было видно, что кто-то там стоит.

Не теряя время на то чтобы посмотреть, действительно ли она попала в сукина сына или попала только в дверь и стену, она снова резко повернулась к кухне, послав туда, не глядя, три или четыре пули. — Она была уверена, что оттуда на нее кто-то летит. Но ошиблась, там никого не было.

Сколько пуль осталось в двойном магазине «узи»? Двадцать? Пятнадцать? Одна тварь на кухне, другая на переднем крыльце. — Им нельзя оставаться в холле. Почему она думала, что существо только одно? Потому что во сне было одно существо? Потому что Тоби говорил только об одном Дарителе? Может быть, их и больше двух? Сотни? Куда дальше, в гостиную? В кабинет? Но не в ловушке ли они окажутся и там, и там?

 В конце концов, это место все более походило на ловушку.

В комнатах по всему первому этажу стекла лопнули одновременно.

Звон бьющегося стекла и вой ветра в каждом проломе заставили ее решиться. — Они с Тоби поднимутся вверх, на второй этаж и там будут защищаться. Она крикнула Тоби:

— Давай вверх и жди меня там!

Мальчик и пес рванулись на второй этаж.

Схватила канистру с бензином и потащила ее вверх по лестнице, со ступеньки на ступеньку, — все-таки двадцать литров.

Переднюю дверь снова начали выламывать за ее спиной, но она не стала оглядываться, некогда. Даритель засвистел. Как во сне.

На площадке между этажами Хитер остановилась, оглянулась и увидела, как по холлу идет мертвец, Эдуардо Фернандес. Она узнала его по фотографиям, которые они нашли, разбирая его вещи. Мертвый и похороненный более четырех месяцев назад, он тем не менее двигался, неуклюже волоча ноги, загребая ими блюдца и сковороды, направляясь к подножию лестницы, в сопровождении хлопьев снега, похожих на пепел от адского пламени.

Но, в этой кукле от  Эда Фернандеса осталась лишь разлагающаяся материя. — Ум старика и душа его ушли в лучшее место. Даритель реквизировал только его тело. Труп очевидно управлялся той же силой, что включала радио и телевизор издалека, открывала замки без ключа и заставила окна взорваться. Можно назвать это и телекинезом, торжеством разума над материей. Внеземного разума над земной материей.

У подножия лестницы труп остановился и посмотрел на нее снизу вверх. Лицо было лишь слегка распухшим, хотя и покрытым темными с желтизной пятнами здесь и там. Корка зловещего зеленого цвета под забитыми землей ноздрями. Одного глаза не доставало. Другой был покрыт желтой пленкой, выпирающей из-под века, которое, хотя и было зашито могильщиками, полуоткрылось, когда нитки ослабли.

Хитер услышала, как она быстро и ритмично что-то бормочет себе под нос. Через мгновение поняла, что лихорадочно читает длинную молитву, которую выучила ребенком, но не повторяла уже лет восемнадцать-двадцать. При других обстоятельствах, сделай она сознательное усилие, чтобы вспомнить слова, ей бы удалось восстановить едва ли половину. Но теперь они просто слетали с губ, так же, как тогда, когда она была маленькой девочкой, стоящей на коленях в церкви.

Однако ходячий труп был менее чем половиной причины ее страха и гораздо менее чем половиной причины острого отвращения, которое скрутило ее желудок, затруднило дыхание и вызвало рвотный рефлекс… Это было ужасно, но плоть еще не отделилась от костей. От мертвеца все еще пахло скорее бальзамирующей жидкостью, чем гнилью, резкий запах бальзамирующей жидкости поднимающийся по лестнице напомнил Хизер о давних уроках биологии в средней школе, о лягушках, выловленных из банок с формальдегидом для вскрытия.

В основном, страх и отвращение вызывал Даритель, который ехал на трупе, как на лошади. Хотя освещение в холле было достаточно ярким, чтобы хорошо разглядеть инопланетянина, Хитер не смогла точно определить его физическую форму. Большая часть пришельца, висела на спине мертвеца, уцепившись щупальцами за бедра, талию, грудь и шею. Некоторые из его щупалец были толщиной с карандаш, другие такие же, как собственное предплечье Хитер.  Даритель был большей частью черным, в некоторых местах этот чернильный блеск смягчался кроваво-красными пятнами.

Не будь Тоби, которого надо защищать, она не выдержала бы этой встречи, не смогла бы встретиться с этим лицом к лицу. Да и сейчас, при виде этого у нее закружилась голова, как от веселящего газа, и она чуть не разразилась отчаянным головокружительным смехом, безрадостным весельем, опасно близким к безумию.

Она не осмеливалась оторвать взгляд от трупа и его отвратительного наездника, из страха обнаружить его потом в одной ступеньке от себя.

За спиной мертвеца, в центре пенящейся массы щупалец, должно было быть центральное тело, похожее на мешок кальмара, со светящимися нечеловеческими глазами и искривленным клювом. Но если оно и было там, она не могла его разглядеть. 

Существо, казалось, состояло из одних щупалец, непрерывно дергающихся, скручивающихся, сворачивающихся и разворачивающихся. Несмотря на мягкую кожу, Даритель иногда ощетинивался колючими формами, которые заставляли думать об омарах, крабах, раках, но в следующее мгновение все это снова становилось прежним.

Мертвец начал взбираться по ступенькам к Хитер.

Она подняла «узи».

Даритель оседлал труп и самым отвратительным в этом было то,  как он это сделал. Картина выглядела весьма интимной. Похоронная рубашка была расстегнута, щупальца высовывались из разрезов груди, сделанных коронером во время его вскрытия, эти покрытые красными пятнами придатки исчезли внутри трупа, проникая глубоко в тело, болтаясь и между ног. Существо, казалось, наслаждалось своей связью с мертвой плотью, объятием, которое было столь же необъяснимым, сколь и непристойным, и агрессивным. Это могло служить доказательством того, что вселенная является большим сумасшедшим домом, полным миров без смысла и ярких галактик, населенных существами без цели.

Мертвец преодолел две ступени вверх. Три. Четыре. Пять. — До Хитер осталось семь.

Изо рта мертвеца высунулись несколько щупалец, похожих на черные языки, испачканные кровью.

Хитер открыла огонь, и жала на курок чересчур долго, тратя слишком много боезапаса, десять-двенадцать патронов, может быть, даже четырнадцать. Хотя было удивительно — учитывая ее душевное состояние — что она не опустошила оба магазина. Девятимиллиметровые пули прочертили бескровную диагональ на груди мертвеца, через тело и вплетенные в него щупальца.

И кукла и хозяин были сброшены вниз, на пол холла, на лестнице остались валяться два обрубка щупалец. Один около двадцати сантиметров в длину, другой около шестидесяти. Ни одна из этих ампутированных конечностей не кровоточила. Обе продолжали двигаться, извиваясь, как тело змеи извивается долго после того, как ей отсекли голову. Но очень скоро это движение перестало быть результатом остаточного возбуждения отсеченных нервов, простыми спазмами, оно стало целенаправленным. Хитер охватил ужас при этом зрелище. — Обрубки искали друг друга, как будто каждый знал о существовании другого. Один свесился со ступеньки, пока второй грациозно, как зачарованная дудочкой змея, поднялся ему навстречу, они соприкоснулись и случилось превращение, которое по существу было черной магией и выходил за рамки понимания Хитер. Два обрубка стали одним, не просто переплелись, но стали одним организмом. Как только это произошло, получившаяся новый организм  выпустил восемь маленьких щупалец и начал толчками спускаться по ступенькам к тому организму, от которого его отсекли, при этом приняв угловатую, как у краба форму, но более гибкую.

Менее полминуты прошло с тех пор, как два отдельных отростка принялись искать друг друга. И тут Хитер вспомнила, как Джек ей рассказывал о происшествии на кладбище и привел непонятные им слова, которые Даритель сказал через Тоби: «Тела есть всегда». Теперь эта фраза потеряла свою загадочность. Все стало ясно, даже слишком. Тела есть всегда и конца у них нет. Их можно разодрать на куски без вреда для их разума или памяти, они бесконечно возрождающиеся и приспосабливающиеся ко всему.

Мрачность ее внезапного озарения, понимание того, что они не смогут победить, как бы храбро ни боролись и каким бы мужеством ни обладали, на короткое лишило ее рассудка. Вместо того чтобы бежать от этого чудовища спускающегося по ступенькам, как поступил бы любой здравомыслящий человек на ее месте, она с криком ярости бросилась за ним, выставив перед собой «узи» и не понимая, зачем ей нужно оказаться к нему вплотную. Хотя и знала, что подвергает жуткому риску себя и Тоби, оставляя его одного, но не могла остановиться. Их разделяло четыре ступени, когда существо вдруг резко и гораздо быстрее, чем спускалось, направилось к ней, даже не затрудняя себя разворотом, как будто для него что зад, что перед, что бок было одним и тем же.

Три ступени между ними. Две. Она нажала на спусковой крючок, и выпустила последние пули из «узи» в тварь, разрубив ее на шесть бескровных кусков, которые разлетелись вниз по ступенькам, и тут же стали, извиваясь искать друг друга. Опять гибкие и змеиные. Нетерпеливо. Молча.

Это молчание было самым пугающим и необычным. Никаких криков боли, никаких воплей ярости. Терпеливое и молчаливое возрождение. А эта дерзкая атака обрубка, ведь он на нее бросился, выглядит насмешкой над ее надеждами на победу.

В холле тело Эдуардо Фернандеса опять стояло на ногах. — Даритель, все еще безобразно сплетенный с трупом, снова направился к лестнице.

Приступ безумия Хитер прошел. Она побежала вверх, схватила канистру с бензином, и потащила, надрываясь, из последних сил на второй этаж, где ее ждали Тоби и Фальстаф.

Пес дрожал. Скорее воя, чем лая, он выглядел так, как будто понимал то же самое, что и Хитер: эффективная защита невозможна. Это был враг, которого не могут свалить ни зубы, ни когти, ни человеческое оружие.

Тоби спросил:

— Я должен это делать? Я не хочу.

Она не поняла, что он имеет в виду, а времени спросить не было:

— Все будет в порядке, малыш, мы справимся.

С первого марша лестницы, вне зоны видимости, донесся звук поднимающихся тяжелых ног. И свист. Это было похоже на шипящий прорыв струи пара из отверстия в трубе.

Она отложила «узи» и стала откручивать крышку на носике канистры с бензином.

Огонь сработает. Она должна верить в это. «Тела есть всегда». Но тела, превращенные в пепел, не смогут снова проявить свою форму и функции, не важно, как чужды их плоть и метаболизм человеческому пониманию. Черт возьми, огонь должен сработать.

— Оно никогда не боится, — сказал Тоби голосом, который раскрывал всю глубину его страха.

— Уходи отсюда, малыш! Иди! Иди в спальню! Быстро!

Мальчик побежал, и пес за ним следом.

* * *

Иногда Джек чувствовал себя пловцом в белом море под белым небом в мире, столь же странном, как и планета, с которой явился незваный гость на ранчо Квотермесса. Хотя и ощущал землю под ногами все то время, что преодолевал километр до федеральной трасы, но ничего не было видно в этой снежной круговерти, в постоянной борьбе с бурей. Земля казалась ему такой же нереальной, как дно Тихого океана пловцу, плывущему по его поверхности, в километре над ним.

Опасность потерять верное направление была постоянно угрозой в этом белом мире. Он дважды сбивался с курса, пока шел по территории ранчо. Каждый раз обнаруживал свою ошибку только потому, что примятая трава луга под снегом пружинила ощутимо сильнее, чем твердая поверхность дорожки.

Каждый шаг давался с большим трудом и Джек все время ожидал, что нечто вот-вот появится из-за пелены снега или подымется из сугроба, в котором затаилось. Даритель собственной персоной или один из его заменителей, до того смирно лежавший на кладбище. Он постоянно оглядывался по сторонам, готовый расстрелять из ружья все что угодно, чему вздумается напасть на него.

Он был рад, что надел солнцезащитные очки. Даже с ними блеск снега был едва выносим, ведь ему постоянно приходилось всматриваться в ветреную белую муть, чтобы уберечься от нападения и разглядеть что-нибудь знакомое вокруг, что помогло бы ему придерживаться верного пути.

Он старался не думать о Хитер и Тоби. Однажды ему это не удалось и он едва не повернул назад, решив забыть о «Желтых Соснах» навсегда. Ради них и себя самого он гнал от себя эти мысли, сосредоточиваясь только на ходьбе, постепенно превращаясь в робота.

Зловещий ветер выл без перерыва, забивал снегом лицо и приходилось идти постоянно нагнув голову. Ветер дважды сбивал его с ног, один раз при этом Джек уронил «Мосберг» в сугроб, и ему с трудом удалось найти оружие. Он стал воспринимать ветер как достойного противника, которого нужно победить любой ценой, противника не слабее, а сильнее любого из тех, с кем ему приходилось вступать в единоборство в своей жизни. Когда Джек достиг федеральной трасы и остановился перевести дух между каменными столбами под деревянной аркой обозначающей въезд на ранчо Квотермесса, он проклинал ветер последними словами, как будто тот мог его слышать.

Стал тереть рукой в перчатке солнцезащитные очки, чтобы соскрести снег, налипший на линзы. Глаза жгло так же, как бывало, когда окулист капал в них, чтобы расширить зрачки перед обследованием. Без очков он, возможно, уже давно бы ослеп.

Его мутило от привкуса во рту и вони мокрой шерсти, ведь приходилось дышать через шарф, а при каждом выдохе, ткань впитывала влагу выдыхаемого воздуха и обмерзала. Джек принялся тереть свое кашне, отламывая тонкие, хрупкие льдинки и удаляя налипший снег. Он очистил весь шарф и дышать стало гораздо легче.

Хотя ему было сложно поверить в то, что Даритель не знает о его уходе из дома, но границы ранчо он достиг, не подвергшись нападению. Значительная часть пути была еще впереди, но самая опасная зона осталась за спиной. Может быть, кукольник не так всеведущ, каким казался.

* * *

Вытянутая зловещая тень была видна на стене: труп с его страшным всадником медленно, но упорно преодолевали первый пролет лестницы. Поднимаясь, существо, без сомнения, поглотило фрагменты своей плоти, вырванные из него пулями, но для этого даже не потрудилось остановиться. Хотя подъем был медленным, для Хитер он был слишком, слишком быстрым. Ей казалось, что существо просто несется по ступеням к ней.

Несмотря на трясущиеся руки, она наконец открутила упрямую крышку на носике канистры с бензином. Взяв канистру одной рукой за ручку, другой за дно, подняла ее и залила бензином всю верхнюю площадку и почти весь верхний пролет лестницы с лежавшим на ней ковром.

Вслед за своей тенью на лестничной площадке возник Даритель — эта, сводящая с ума фигура, из трупа и скользких извивающихся щупалец.

Хитер поспешно закрутила крышку почти пустой канистры и отодвинула ее недалеко от себя в коридор. Даритель уже прошел площадку и повернулся, собираясь преодолевать  второй пролет.

Страницы: «« ... 1415161718192021 »»

Читать бесплатно другие книги:

Безобидную женщину-пенсионерку, бывшего врача, убивают в подъезде. А через два дня погибает ее подру...
Егор Хорунжий в глубине души уже давно поставил на себе крест. И уж точно никогда не мечтал о встреч...
Судьба солдата изменчива и непредсказуема. Особенно на войне. Но чтобы смертельные враги – бойцы Раб...
Как и в «Имени розы», Средние века и современность здесь перекликаются и взаимоотражаются. Как и «Им...
Маргарита не представляет себе жизни без резких скачков адреналина в крови: она гоняет на мотоцикле,...
Совершенно фантастическое дело расследуют частные детективы – супруги Бобби и Джулия Дакота. Кровавы...