Зимняя луна Кунц Дин

— Я задержал вас слишком надолго. Если вы собираетесь закончить свой объезд до снегопада…

— Да у меня и надежды на это не было, — признался Тревис. — Мне нужно вернутья домой до того, как на дороге возникнут заносы, с которыми фургону не справиться.

Они пожали друг другу руки, и Джек сказал:

— Не забудьте, через неделю, в воскресенье, ужин в шесть. Если у вас есть подруга, приводите.

Тревис улыбнулся.

— Вы угадали, хотя и не могу понять как. Глядя на эту рожу, в это трудно поверить, но есть одна молодая леди, которой очень хочется, чтобы ее видели со мной. Ее зовут Джанет.

— Буду рад познакомиться с ней.

Джек оттащил мешок собачьего корма от машины и встал у подъездной дорожки, наблюдая, как ветеринар разворачивается и уезжает.

Посмотрев в зеркало заднего вида, Тревис Поттер помахал рукой.

Джек помахал в ответ и смотрел пока фургон не скрылся за поворотом, за невысоким холмом прямо перед трассой.

День стал еще более серым. Опускающееся небо и темно-зеленые фаланги деревьев казались такими же твердыми, как стены из бетона и камня.

С северо-запада налетел жгучий холодный ветер, насыщенный ароматом сосен и слабым запахом озона с высокогорных перевалов. Ветви хвойных деревьев издавали низкий скорбный звук под напором воздуха. Трава на лугах — свист. Карнизы дома издавали тихие ухающие звуки, похожие на слабые стоны умирающих сов со сломанными крыльями.

 Сельская местность была прекрасна даже в этом предгрозовом мраке и, возможно, она была такой же мирной и безмятежной, какой они ее впервые увидели. Однако в тот момент ни одно из обычных прилагательных не всплывало в его голове, кроме одного. — Заброшенная. Это было самое одинокое, самое заброшенное место, которое Джек Макгарвей когда-либо видел. Самое безлюдное во всех направлениях. Надвигается большая буря.

Он взвалил сумку с собачьей едой на плечо, зашел внутрь, запер за собой дверь, услышал смех на кухне и прошел туда, чтобы поглядеть, что происходит. Фальстаф сидел на задних лапах, подняв передние перед собой, и тоскливо косился на кусок болонской колбасы, который Тоби держал в руке над головой.

— Пап, смотри, он умеет просить, — сказал Тоби.

Ретривер с жадностью облизнулся.

Тоби бросил колбасу.

Пес поймал кусок в воздухе, заглотил и стал просить добавки.

— Разве он не молодец? — сказал Тоби.

— Молодец, — согласился Джек.

— Тоби должен быть еще более голодным, чем собака, — заявила Хитер, вытаскивая из шкафа большую кастрюлю. — У него не было ленча, и он даже не съел печенье, которое я ему давала. Так что — ранний ужин?

— Отлично, — сказал Джек, бросая пакет с собачьей едой в угол с намерением найти для него место в шкафу позже.

— Спагетти?

— Превосходно.

— У нас есть буханка жесткого французского хлеба. Ты сделаешь салат?

— Конечно, — сказал Джек, а в это время Тоби скормил Фальстафу еще один кусок колбасы.

Наливая в кастрюлю воды, Хитер сказала:

— Тревис Поттер, кажется, очень милым.

— Да, он мне понравился. Привезет свою девушку к нам на ужин в воскресенье. Ее имя Джанет.

Хитер улыбнулась и показалась счастливее, чем когда-либо с тех пор, как они приехали на ранчо.

— Мы заводим друзей?

— Кажется, да.

Доставая из холодильника сельдерей, помидоры и кочан салата, он с облегчением отметил, что ни одно из кухонных окон не выходило на кладбище.

Затянувшиеся и приглушенные сумерки отсчитывали свои последние минуты, когда Тоби ворвался на кухню с веселящимся псом за спиной, и прокричал, запыхавшись:

— Снег!

Хитер оторвала взгляд от кастрюли с пузырящейся водой и размякающими спагетти, повернулась к окну над раковиной, и увидела, как снежные хлопья, кружась, вылетают из темноты. Они были огромные и пушистые. Ветер затих на неопределенное время, и большущие снежинки опускались ленивыми спиралями.

Тоби поспешил к окну. Пес последовал за ним, шлепнул передними лапами о подоконник и, встав рядом с ним, уставился на чудо.

Джек отложил нож, которым нарезал помидоры, и тоже пошел к окну. Встал за Тоби, положив руки на плечи мальчика. — Твой первый снег.

— Но не последний! — восторженно крикнул Тоби.

Хитер помешала соус в кастрюльке, чтобы он не пригорел, и затем притиснулась к своему семейству у окна. Обвила правой рукой Джека, а левой принялась бездумно почесывать голову Фальстафа.

Давно она не чувствовала себя так покойно. Никаких больше финансовых волнений, они всего за неделю полностью устроились в новом доме. Джек окончательно поправился, здесь нет никаких опасностей городских школ и улиц, угрожающих Тоби. Весь негатив Лос-Анджелеса остался позади. Появилась собака. У них есть новые друзья. Была уверенность, что эти странные приступы тревоги, которые беспокоили ее с момента их приезда на ранчо Квотермесса, теперь больше не будут ее волновать.

Она так долго жила в городе со своими страхами, что почти превратилась в нервную истеричку. В сельской Монтане ей незачем волноваться из-за гангстерских перестрелок, угонов машин и грабежей, которые часто кончаются убийствами, из-за продавцов наркотиков, которые предлагают свое зелье на каждом перекрестке, из-за налетов на дома, из-за малолетних хулиганов, которые шляются по окрестностям, выглядывая, что бы украсть, а затем исчезают с добычей в городском болоте. Видимо, привычная потребность чего-то бояться породила неясные страхи и призрачных врагов, которые досаждали ей первые несколько дней в этом мирном крае.

Теперь все это позади. Глава прочитана.

Тяжелые мокрые хлопья снега спускались целыми батальонами, армиями, быстро захватывая темную землю: редкие воины высаживались на стекло окна и таяли. На кухне было уютно и тепло, от плиты шел аромат варящихся спагетти и томатного соуса. Ничто так не вызывает ощущение довольства и умиротворенности, как хорошо прогретая уютная комната, когда за окном виден мир, охваченный леденящим прикосновением зимы.

— Прекрасно, — сказала она, очарованная начавшейся метелью.

— Ух ты! — все не мог успокоиться Тоби. — Снег. Настоящий, самый настоящий снег!

Они были крепкой нормальной семьей. Жена, муж, ребенок и собака. Вместе и в безопасности. Отныне она будет думать только как Макгарвей и никогда — как Бекерман. Будет придерживаться позитивного мировоззрения и будет остерегаться негативизма, который был и наследством от ее родителей, и отравляющим наследством от жизни в большом городе. Наконец-то она чувствовала себя свободной.

Жизнь была прекрасна.

После ужина Хитер решила расслабиться, принять горячую ванну, Тоби остался в гостиной с Фальстафом смотреть по видео «Бетховена», а Джек направился прямиком в кабинет, чтобы осмотреть имеющееся у них оружие. В дополнение к оружию, которое они привезли из Лос-Анджелеса, (коллекция, которую Хитер завела после трагедии на станции Аркадяна) угловой шкаф был забит — охотничьи ружья, дробовик, пистолет двадцать второго калибра, Кольт сорок пятого, боеприпасы.

Из коллекции Хитер он отобрал себе револьвер «Корт.38», помповое ружье «Моссберг» двенадцатого калибра с пистолетной рукоятью и «мини-узи», такой же как использовал Энсон Оливер — специфическое, полностью автоматическое оружие. Узи был куплен на черном рынке. Было странно, что жена полицейского испытывала необходимость приобрести оружие нелегально, — и тем более странно, что для нее это было так легко сделать.

Он закрыл дверь кабинета, встал у стола и стал приводить оружие в боевое состояние, работал быстро — не хотел, чтобы Хитер знала об этих предосторожностях. Тогда ему пришлось бы объяснять, почему он чувствует необходимость приготовиться к защите.

Она была счастливей, чем когда-либо в обозримом прошлом, и он не видел смысла портить ей настроение до тех пор, пока — и если — это не станет необходимым. Инцидент на кладбище пугал, но, хотя он и чувствовал угрозу, но ведь им не было причинено никакого вреда. Он испугался больше за Тоби, чем за себя, но мальчик был сейчас не в худшем состоянии, чем до того, как все произошло.

А что, собственно, произошло? Совсем не улыбалось объяснить Хитер то, что он ощущал тогда, а не то, что видел: присутствие кого-то призрачного и загадочного. С каждым часом встреча все меньше походила на реально случившуюся и все более походила на сон.

Он зарядил «Корт.38» и положил его на край стола.

Конечно, он мог рассказать ей о енотах, хотя сам их никогда не видел и они никому не причинили вреда. Мог рассказать и о дробовике, который яростно сжимал Эдуардо перед смертью. Но старик не был убит врагом — его поразил сердечный приступ. Обширный инфаркт так же жуток, как и ад, это точно, но это не тот убийца, которого можно сразить огнестрельным оружием.

Джек полностью зарядил и «Моссберг», Эдуардо приготовил свой дробовик точно таким же образом незадолго до смерти…

Можно попытаться объяснить все это Хитер, ссылаясь на Эдуардо, но вряд ли стоит это делать, может быть, никаких бед не случится, и он больше никогда не столкнется лицом к лицу с тем, чье присутствие он ощущал на кладбище. Одного такого эпизода ведь вполне достаточно для обычного человека. Осталось ждать развития событий и надеяться, что их больше не будет. Только когда он получит твердые доказательства опасности, только тогда он скажет Хитер, что, может быть (только может быть), их год несчастий еще не окончен.

«Мини-узи» имел два магазина, приделанных под прямым углом, значит всего сорок патронов.

Более двух кило смерти ожидали часа, чтобы быть выпущенными. Нельзя представить себе врага — дикую тварь или человека, — с которой не справился бы «узи».

Джек положил револьвер в верхний правый ящик стола, — засунул поглубже. Закрыл ящик и вышел из кабинета, неся в руках оружие, «Мини-узи» и помповое ружье.

Прежде чем проскользнуть мимо гостиной, Джек подождал, пока не раздался смех Тоби, а затем осторожно заглянул в комнату. — Мальчик сосредоточил свое внимание на экране, Фальстаф с ним рядом.

Джек поспешил по коридору на кухню, где положил «узи» в буфет, за груду коробок дробленой пшеницы, которые не собирались вскрывать еще по крайней мере неделю.

Поднялся на второй этаж в спальню. Из-за закрытой двери ванной комнаты доносилась музыка. Отмокая в в ванне, Хитер включила радио и слушала старые песни.

Джек засунул помповое ружье под кровать. Достаточно далеко, чтобы  его не было видно, но так чтобы он мог его схватить в любую минуту.

«Поэзия в движении». Джонни Тиллотсон.[45] Музыка из далекой невинной эпохи. Джек даже не родился, когда была сделана эта запись.

Сел на край кровати, слушая музыку, и ощущая себя немного виноватым за то, что не разделил свои страхи с Хитер. Он просто не хотел ее расстраивать без надобности: она так много пережила. В каком-то смысле его ранение и лечение в госпитале дались ей тяжелее, чем ему. Она в одиночку, день за днем переносила все тяготы, пока он в госпитале пользовался внимательным уходом. Ей нужна передышка.

Возможно и беспокоиться вообще не о чем.

Какие-то больные еноты. Какая-та Смелая ворона. Странное переживание на кладбище было вполне пригодным жутковатым материалом для телешоу «Неразгаданные Тайны», но не было такой же угрозой жизни и здоровью, как сотня вещей, которые могут произойти в течение рабочего дня среднего полицейского.

Зарядка и припрятывание оружия, возможно, окажутся перестраховкой, но он сделал то, что должен был сделать полицейский. — Приготовился служить и защищать.

По радио в ванной комнате Бобби Ви [46] пел «У ночи тысяча глаз».

За окном спальни снег валил сильнее прежнего. Хлопья, раньше пушистые и сырые, теперь были маленькие, сухие и многочисленные. Ветер снова усилился. Прозрачные завесы снега колыхались и вздымались в черной ночи.

После того как мама напомнила ему о запрещении брать Фальстафа в кровать, после ее поцелуев на ночь, после того, как папа велел ему держать собаку на полу — на коврике, после того, как погас свет (за исключением красного ночника), после того, как дверь в прихожую была наполовину закрыта, после всего этого прошло достаточно времени и было понятно, что ни мама ни папа больше не придут с проверкой. Тоби сел на кровати и, погладив приглашающе матрас, прошептал:

— Сюда, Фальстаф. Давай, приятель!

Пес деловито обнюхивал дверь, ведущую на винтовую лестницу и скулил тихо и несчастно.

— Фальстаф, — позвал Тоби громче, — сюда, малыш, иди сюда, быстрее.

Фальстаф взглянул на него, затем снова уткнулся мордой в дверной косяк, сопя и скуля одновременно..

— Иди сюда — мы сыграем в закрытую повозку, или в космический корабль, или во что захочешь, — уговаривал Тоби.

Внезапно, учуяв что-то, что ему не понравилось, пес дважды чихнул, потряс головой так энергично, что его длинные уши громко захлопали, и отскочил от двери.

— Фальстаф! — прошипел Тоби.

Наконец пес пошел к нему, освещенный красным светом, — такой свет бывает в машинном отделении космического корабля или у костра в пустынной прерии, где на ночь остановился обоз, или в храме Индии, где вы с Индианой Джонсом крались, пытаясь избежать встречи с бандой жутких типов, которые поклоняются Кали, Богине Смерти. После некоторых колебаний, Фальстаф запрыгнул в постель.

— Хорошая собака, — обнял его Тоби. Затем сказал таинственным заговорщическим тоном:

— Отлично, смотри, мы на мятежном звездном истребителе на краю Крабовидной туманности.[47] Я капитан и ас-стрелок. А ты — супер-сверхразумный инопланетянин с планеты, которая вращается вокруг Звезды Собаки, и еще ты телепат. Да, ты можешь читать мысли плохих пришельцев с других звездных истребителей, которые пытаются разорвать нас на части, но не знают, кто ты. Они не знают. Они такие крабы с руками вроде клешней. Слушай, точно, у них крабьи руки, — скрак-скрик-скрак-скрик, — и они ужасно, ужасно злобные. Ну, например, когда самка рожает их сразу восемь или десять, они набрасываются на нее и съедают ее живьем! Понимаешь? Просто сгрызают ее. Питаются ею. Думаю, они просто дерьмо, эти ребята. Ты понимаешь, что я говорю?

Фальстаф смотрел ему в лицо во время всей этой речи, а затем, когда мальчик закончил, облизал его от подбородка до носа.

— Отлично, ты понимаешь! Хорошо, давай посмотрим, нельзя ли сбросить с хвоста этих дрянных крабов, убравшись в гиперпространство, — прыгнем через половину галактики и оставим их в космической пыли. Итак, что мы должны сделать в первую очередь? Да, верно, установить электронные щиты от космического излучения, чтобы нас не прикончили все эти субатомные частички, через которые мы будем пролетать с жуткой скоростью. Они же нас пробьют!

Тоби включил лампочку у изголовья, ухватился за шнурок.

— Щиты поднять! — и задернул все занавески вокруг кровати. Мгновенно кровать в алькове превратилась в закрытую капсулу, которая могла быть любым транспортным средством, древним или из будущего, путешествующим так же медленно, как паланкин, или быстрее света, через любую часть мира или даже за его пределами.

— Лейтенант Фальстаф, ты готов? 

Прежде чем игра началась, ретривер соскочил с кровати и проскользнул через занавески, которые снова за ним запахнулись.

Тоби дернул за шнурок и раскрыл занавески.

— Да что там с тобой?

Пес был снова у двери на винтовую лестницу и нервно втягивал ноздрями воздух.

— Ты знаешь, дышать по-собачьи — это можно рассматривать как бунт.

Фальстаф оглянулся на него, затем продолжил изучать тот запах, который его так приворожил.

— Нас тут крабулоны хотят убить, а ты в собаку играешь! — Тоби слез с кровати и подошел к ретриверу у двери. — Я знаю, что ты не должен хотеть в туалет. Папа тебя уже выводил, и ты весь снег желтым сделал.

Пес снова заскулил, затем угрожающе зарычал и отступил от двери.

— Да там никого нет, просто ступеньки и все.

Фальстаф оскалился, его черные губы обнажили зубы, он пригнулся, как будто приготовившись к битве с крабулонами, которые прямо сейчас войдут в эту дверь, — скрак-скрик-скрак-скрик, — глаза на полуметровых стеблях вертятся над головой.

— Глупый пес. Смотри!

Он открыл замок и повернул ручку.

Собака заскулила и попятилась.

Тоби открыл дверь. На лестнице было темно. Он щелчком зажег свет и шагнул на площадку.

Фальстаф заколебался, оглянулся на полуоткрытую дверь в спальню, как будто ему хотелось туда удрать.

— Да ведь ты сам интересовался, — напомнил ему Тоби. — Теперь давай, смотри никого нет — только ступеньки.

Как будто устыдившись, пес, поджав хвост, присоединился к Тоби на площадке. Кончик его хвоста обвился вокруг задней лапы.

Тоби спустился на три ступеньки, морщась, когда они скрипели, сначала первая, а затем и третья. Если мама или папа сейчас внизу на кухне, его могут поймать, и тогда они подумают, что он крадется, чтобы набрать немного снега, — с босыми-то ногами! — и принести его в комнату, чтобы посмотреть, как он будет таять. Вообще-то, неплохая идея. Интересно, а вкусный ли снег? Пройдя три ступеньки и услышав два скрипа, он остановился и оглянулся на пса.

— Ну?

С неохотой Фальстаф двинулся к нему.

Они пытались ступать как можно тише. Ну, во всяком случае, один из них пытался держаться поближе к стене, где ступени не так сильно скрипели. Но у другого-то были когти, которые стучали и царапали дерево.

Тоби прошептал:

— Лестница. Ступеньки. Видишь? Ты можешь спуститься. Можешь подняться. А ты думал, что там за дверью? Собачий ад?

Спускаясь, из-за того что лестница была винтовая, Тоби видел перед собой лишь несколько ступенек со стертой краской и много теней из-за тусклых ламп, площадки первого этажа видно не было. Она могла быть и через десять ступенек или через сто. А, может он будет спускаться ниже и ниже, кружа, пока не  окажется в центре Земли, с динозаврами и затерянными городами.

— В собачьем аду, — рассказывал Тоби Фальстафу, — дьявол — это кот. Ты знаешь, какой? Большой кот, по-настоящему огромный, стоит на задних лапах, а когти как бритвы…

 Все вниз и вокруг, медленными шагами.

— …этот большой дьявольский кот носит кепку, сделанную из собачьей шерсти, ожерелье из собачьих зубов…

Все вниз и вокруг.

— …а когда он играет в шарики…

Дерево скрипело под ногами.

— …то пользуется собачьими глазами! Да-да, так и есть…

Фальстаф заскулил.

— …он очень подлый кот, большой подлый кот, гадкий, как дерьмо.

Первый этаж. Вестибюль. Две двери.

— Кухня, — прошептал Тоби, указывая на одну. Он повернулся к другой. — А эта на заднее крыльцо.

Наверное, можно открыть замок, проскользнуть на крыльцо, набрать две горсти снега, даже если для этого придется спуститься во двор! Но он же вернется и прибежит в свою комнату так, что ни мама, ни папа даже не узнают. Сделает настоящий снежок, попробует его на вкус. Когда тот начнет таять, положит его в угол комнаты и утром от него и следа не останется. Просто вода. Если кто-нибудь ее и заметит, все можно будет свалить на Фальстафа.

Тоби взялся правой рукой за дверною ручку, а левой — за замок.

Ретривер подпрыгнул, уперся обеими лапами в стену рядом с дверью и сомкнул челюсти на левом запястье Тоби.

Тоби издал тихий вопль изумления.

Фальстаф держал руку крепко, но не кусал, и вообще не было больно: просто держал и смотрел на Тоби, как будто то, что он сказал бы, если бы мог говорить, было что-то вроде: «Нет, не открывай, это безумие, забудь об этом, ни за что.»

— Что ты делаешь? — прошептал Тоби. — Отпусти.

Но Фальстаф не отпускал.

— Ты пускаешь на меня слюни, — ручеек густой слюны потек по его левой руке в рукав пижамной курточки.

Ретривер пошевелил зубами, не сильно, не причиняя никакого вреда своему хозяину, но ясно показывая, что он может сделать больно в любое время, если захочет.

— Что, тебя мама подкупила, да?

Тоби отпустил ручку двери.

Пес покосился на это, ослабил захват, но не отпускал запястья, пока Тоби не снял руку с замка и не опустил руку. Фальстаф съехал по стене лапами и снова встал на все четыре.

Тоби смотрел на дверь, размышляя, сможет ли он действовать так быстро, чтобы открыть дверь прежде, чем собака успеет вскочить и снова схватить его за руку.

Ретривер пристально смотрел на него.

Затем мальчик задумался: а почему Фальстаф не хочет его выпускать наружу? Ведь собаки умеют чувствовать опасность. Может быть, снаружи бродит медведь, про которых папа говорил, что они живут в лесу. Медведь может распотрошить тебя и откусить голову так быстро, что и крикнуть не успеешь. Хрустнет черепом, как карамелью, вцепится зубами в кости, и все, что найдут от тебя утром, — кровавая полоска пижамы и, может быть, палец ноги, который медведь проглядел. — Сам себя напугал.

Проверил щель между дверью и косяком, чтобы убедиться, что запор задвинут, как надо. Он мог видеть его тусклый медный блеск там, внутри. Хорошо. Безопасно.

Конечно, Фальстаф чувствовал запах врага, даже находясь на втором этаже, и спускаться не хотел. Но никто их на лестнице не поджидал. Уж не медведь-то точно.

Может быть, это была бродячая собака, которую он сможет легко напугать?

— Мой папа герой, — прошептал Тоби.

Фальстаф, слушая, склонил голову набок.

— Герой-полицейский. Он ничего не боится, и я ничего не боюсь тоже.

Пес уставился на него, как будто говоря: да? Ну так и что же?

Тоби снова посмотрел на дверь перед собой. Может открыть ее чуть-чуть, быстро глянуть и, если медведь на крыльце, быстро захлопнуть дверь перед его носом?

— Если захочу выйти и погладить медведя, то я так и сделаю.

Фальстаф ждал.

— Но сейчас поздно. Я устал. Если там есть медведь, ему придется подождать до утра.

Они с Фальстафом стали подниматься по лестнице. На ступеньках была разбросана  грязь. Он ощущал ее под своими босыми ногами еще спускаясь. Поднявшись на верхнюю площадку, он очистил ступни ног. Переступил через порог. Закрыл дверь. Запер ее. Выключил свет на лестнице.

Фальстаф был у окна, положив передние лапы на подоконник и глядя во двор. Тоби подошел к нему.

Снег валил так яростно, что, вероятно, к утру его насыпет три метра, а может быть, и пять. Крыша крыльца была белой. Земля была белой повсюду, где он только мог видеть, но далеко ему углядеть не удавалось, потому что снег действительно валил. Леса видно не было, не было видно даже домика управляющего. Невероятно!

Пес убежал, но Тоби смотрел на снег еще долго. Когда его начало клонить в сон, он обернулся и увидел, что Фальстаф сидит на кровати и ждет его. Тоби скользнул под одеяло, ретривера туда он не пустил. Позволить собаке забраться под одеяло было бы нарушением посерьезней. Надежный инстинкт восьмилетнего мальчика говорил ему это. Если мама или папа обнаружат такое — мальчик головой на одной подушке, а пес на другой, и одеяло у них обоих до щек — будут большие неприятности.

Он протянул руку за шнурком, чтобы задернуть занавеску так, чтобы он и Фальстаф смогли спать, как в купе поезда, который несется через Аляску зимой в страну золотой лихорадки, чтобы сделать заявку на участок. После они сменят имя Фальстаф на Белый Клык.[48] Но как только занавески начали задвигаться, пес вскочил на лапы, намереваясь спрыгнуть на пол.

— Хорошо, ладно. Боже ты мой, — сказал Тоби и оставил занавески широко открытыми.

Ретривер улегся у него под боком снова, мордой к двери, ведущей на винтовую лестницу.

— Глупая собака, — пробурчал Тоби, засыпая. — У медведей нет ключей от дверей…

В темноте, когда Хитер прижалась к нему, слабо пахнущая мылом после горячей ванны, Джек понял, что ему придется разочаровать ее. Он хочет ее, видит Бог, но желание остужали размышления о смерти, могилах и разлагающихся телах старых друзей. Разговор с существом, которое говорило через Тоби был о смерти, загадочный, непостижимый, но определенно о смерти. Он рассматривал разговор снова и снова под разными углами, пытаясь извлечь из него хоть какой-то смысл, прежде чем забудутся все подробности. — Вот что крутилось у него в голове, когда Хитер гладила его, целовала и бормотала всякие нежности. Нет, он ее, скорее всего, разочарует.

 Вместо этого, к своему удивлению, он был не только готов, нои безудержен. Не просто способен, но полон страстью большей, чем у него бывало до ранения в марте. А Хитер была такой податливой и в то же время требовательной. — То покорной, то агрессивной, а то застенчивой и целомудренной, как невеста в брачную ночь, бархатной, шелковой и живой, такой удивительно живой!

Позже, когда он лежал на боку, а она засыпала, прижавшись грудью к его спине, он понял, что занятие любовью с ней было способом уйти от мыслей о произошедшем  на кладбище, избавится от пугающих призывов того существа. И еще он подумал, что все эти его размышления о смерти оказались своеобразным афродизиаком.[49]

Посмотрел на окна. Шторы были раздвинуты. Снежные призраки кружились за стеклом, танцующие белые фантомы кружились под музыку ветра. Вальсирующие духи, бледные и холодные. И кружащиеся, кружащиеся…

…Во сне он очутился в каком-то холодном темном месте. Он ощупью продвигался вперед, почему-то убежденный, что вот-вот получит нечто чудесное. Сокровище. Удовольствие. Просветление, покой и радость. К нму взывал голос, вывал без слов, это было странно и пугало. Голос объяснял, что для того чтобы получить приз, нужно, чтобы он открыл дверь внутри себя и впустил  Дарителя. Впустить это значит открыть себя непостижимой радости, раю, раю, раю, отдаться удовольствию и счастью. И никаких земных забот… Просто открыть дверь внутри себя и впустить это, впустить. Так просто: только впустить! Он хотел принять, включить это в себя, потому что жизнь была так тяжела, она не должна такой быть. Но какая-то упрямая часть его сопротивлялась, ведь никаких земных забот, это значит что не будет забот и о Хитер с Тоби. Нет, решил Джек, такого счастья мне не нужно.  Он почувствовал огорчение Дарителя за дверью. Огорчение и нечеловеческую ярость. Резко тьма набрала вес, возникло сокрушающее и безжалостное давление, а с ним в голову пришло яростное утверждение Дарителя: «Все становится, все становится мною! Все, все становится мною, мною! Должен подчиниться… бессмысленно сопротивляться… впусти меня… рай, рай, радость навсегда… впусти меня!» Ломится в его душу. — «Все становится мной». Резкие таранящие удары, сотрясающие самые глубины его души. — «Впусти меня, впусти меня, впусти меня! ВПУСТИ ЭТО, ВПУСТИ МЕНЯ, ВПУСТИ МЕНЯ, ВПУСТИИИИИ»…

В мозгу — краткое шипение и треск, как электрический разряд, — Джек проснулся. Его глаза распахнулись. Сначала лежал неподвижно тихо, напуганный так, что не мог пошевелиться.

Есть тела.

Все становится мною!

Марионетки.

Суррогаты.

Джек никогда не просыпался так резко. Одна секунда — и он лежит совершенно проснувшийся, настороженный и яростно думающий.

Вслушиваясь в свое обезумевшее сердце, он понимал, что сон не был сном, в привычном смысле слова, а… вторжением. Коммуникация. Контакт. Попытка разрушить и подавить его волю, пока он спит.

Все становится мною!

Эти три слова были теперь не так загадочны, как казалось раньше, они были надменным утверждением превосходства и претензией на властвование. Он говорил с невидимым Дарителем во сне и с ненавистным существом, которое общалось через Тоби вчера на кладбище. В обоих случаях, и бодрствуя и во сне, Джек чувствовал присутствие чего-то нечеловеческого, отвратительного, враждебного и жестокого, чего-то, что убивало невинных без угрызений совести, но предпочитало подчинять и властвовать.

Попытка Дарителя подчинить его своей воле, поселиться в нем не удалась. Но Джек почувствовал себя замаранным этой попыткой, внутри воцарились холод и такая грязь, что его чуть не вырвало.  

Теперь он знал точно, что враг реален: не призрак, не демон, не просто параноидально-шизофреническая иллюзия взбудораженного мозга, но существо из плоти и крови. Без сомнения, из бесконечно странной плоти. И крови, которую, вероятно, не признает таковой ни один врач. Но тем не менее из плоти и крови.

Он не знал, что это за существо, откуда оно взялась или из чего родилось, он знал только, что оно существует. И что оно где-то на ранчо Квотермесса.

Джек лежал на боку, Хитер больше не прижималась к нему, она ночью перевернулась на другой бок.

Тик-так, тик-так — кристаллики снега стучали в оконное стекло, как точно откалиброванные астрономические часы. Ветер, гнавший снег, издавал низкий жужжащий звук. — Джеку казалось, что это работает космический механизм, который движет всей Вселенной.

Дрожа, он откинул одеяло, сел, затем встал. Хизер не проснулась.

Все еще царила ночь, но слабый серый свет на востоке намекал на предстоящую коронацию нового дня.

Пытаясь побороть тошноту, Джек простоял в одном нижнем белье, пока его дрожь не стала более серьезной проблемой, чем тошнота. В спальне было тепло. Холод был внутренним. Он подошел к своему шкафу, тихо приоткрыл дверцу, снял с вешалки джинсы, натянул их, затем рубашку.

Ужас, вырвавший его из сна, не ослаб, теперь Джек боялся и беспокоился за Тоби. Он вышел из спальни, намереваясь проверить, как там его сын.

Фальстаф стоял в темном холле верхнего этажа, пристально вглядываясь в открытую дверь рядом с комнатой Тоби, где Хизер установила свои компьютеры. Слабый свет падал через дверной проем и мерцал на собачьей шкуре. Пес был неподвижен, как статуя, весь напрягся, массивная голова была низко опущена и выдвинута вперед. Его хвост не вилял. Когда Джек приблизился, ретривер посмотрел на него и приглушенно, тревожно заскулил.

Из комнаты донеслось тихое щелканье компьютерной клавиатуры. Быстрый набор текста. Тишина. Затем опять быстрый набор.

Тоби сидел за столом Хитер перед одним из компьютеров. Мерцание большого монитора, было единственным источником света в комнате. Мальчик купался, в быстро меняющихся тенях голубого, зеленого, фиолетового, во внезапных вспышках красного, оранжевого, а затем снова синего и зеленого. За окном — темная, глубокая ночь  потому что с той стороны дома еще не было видно серого настойчивого рассвета… 

Падающие за окном густой пеленой снежинки переливались почти всеми цветами радуги в свете монитора.

Шагнув через порог, Джек сказал:

— Тоби?

Мальчик не отрывал взгляда от экрана. Его маленькие руки летали над клавиатурой, вызывая бешеный поток приглушенных щелчков. Никаких других звуков компьютер не издавал.

Умел ли Тоби печатать? Нет. По крайней мере, не так, не с такой легкостью и быстротой.

Глаза мальчика отражали искаженные образы на дисплее перед ним: фиолетовые, изумрудные, мерцания красного.

— Эй, малыш, что ты делаешь?

Он не отвечал. Лицо мальчика переливалось всевозможными оттенками цветов — голубого, зеленого, фиолетового, как и кружащиеся за окном снежинки

Джек с дрожью пересек  комнату, чувствуя, что нормальность не возвратилась, когда он очнулся от кошмара. Пес поплелся за ним. Вместе они обогнули конец L-образного рабочего стола и встали рядом с Тоби.

Буйство постоянно меняющихся цветов плескалось по экрану компьютера, то исчезая, то усиливаясь, то становясь ярким, то темным, извиваясь, пульсируя. — Электронный калейдоскоп, в котором ни один из непрерывно преображающихся узоров не имел прямых краев.  Джек никогда ничего подобного не видел.

Он положил руку на плечо сына.

Тоби не поднял глаз и не заговорил, но едва заметная перемена в его поведении показывала, что он уже не так заворожен монитором, как тогда, когда Джек впервые заговорил с ним с порога.

Его пальцы снова застучали по клавишам. 

— Что ты делаешь? — спросил Джек.

— Разговариваю.