Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров Мережко Виктор

— Я самолично наблюдал, — откашлявшись, сообщил городовой, — как плакали-с жена Василия Никитича, нашего благодетеля и покровителя. Он крепко гневался на полицию, что не усмотрели хищения драгоценного свадебного подарка. Даже топал ногами…

Пристав Трынько снова помолчал, посмотрел на полицмейстера.

— Ваши люди были на балу?

— В обязательном порядке, — подтянулся тот. — В количестве семерых лиц.

— О ком докладали?

— О двоих особах — молодой даме и сопровождающем ее генерале. Также при них находился известный одесский марвихер Володя Кочубчик.

— Дама — кто такая?

— Прибыла из Москвы, проживает в «Красной».

— Генерал?

— Отец девицы.

— Чем выделялись на балу?

— Девица имела знакомство с банкиром Олиевским, танцевали много и с удовольствием. После чего господин Олиевский представил ее своим друзьям.

— Среди друзей оказались пострадавшие?

— Так точно! — бодро ответил полицмейстер Соболев. — Именно среди них больше всего случилась неприятность.

— Факт воровства никто не заметил? — допытывался пристав.

— Никак нет. Воровства как такового не было. Дамочке стало плохо, и была срочно вызвана медицинская карета.

— А что генерал и Кочубчик?

— Укатили вместе с занемогшей особой.

Пристав помолчал, покрутил в задумчивости головой:

— Неприятно и непонятно.

— А чего ж тут приятного и понятного? — обиженно вставил реплику городовой. — Василий Никитич даже пригрозил, что, ежели не будут найдены и возвращены драгоценности, полиция больше не получит его денежного покровительства. И кулак с дулей приподнес к моему лицу.

— Завтра же разузнать, кто такие эта дамочка и генерал, — распорядился Трынько. — В «Красную» направить агентов, а за Кочубчиком — особый надзор.

Сонька не спала. Лежала в постели, смотрела то на отблески на шторах, то на потолок и никак не могла уснуть. Прислушивалась к каждому шороху, к шагам в гостиничном коридоре, к скрипу дверей. Неожиданно для себя все-таки уснула, как провалилась.

Сонька как раз наводила утренний марафет, когда в номер постучали. Воровка вытерла лицо и быстро направилась открывать.

Увидев штабс-капитана, она не смогла скрыть разочарования, даже раздражения.

— Чего тебе?

Он молча прошел мимо нее, положил на стол пару газет:

— Посмотри, чего пишут.

Девушка развернула одну из газет, увидела крупный заголовок через всю первую полосу:

ЗНАТНЫЕ ДАМЫ ГОРОДА ЛИШИЛИСЬ СВОИХ БОГАТСТВ

Она взяла вторую газету, и в глаза сразу бросились большие буквы:

КТО ОБОДРАЛ ДАМСКУЮ ВЕРХУШКУ ОДЕССЫ?

— Ну? — она вопросительно посмотрела на Горелова.

— Нужно срочно сматываться.

Она пробежала газетный текст, в задумчивости подошла к окну. Штабс-капитан остался на месте.

— Это серьезно, дочь, — произнес он. — Внизу уже топчутся филеры.

— Надо найти Володю, — не поворачиваясь, сказала воровка.

— Зачем?

— Без него я никуда не поеду.

Горелов приблизился к ней:

— Ты прочитала, что на балу больше всего был приметен именно твой Кочубчик?

Она резко повернулась к нему, зло повторила:

— Без Володи я никуда не уеду. Или с ним, или — в тюрьму.

— Хорошо, — после паузы согласился штабс-капитан, — я найду его. Но, боюсь, радости тебе это не принесет.

Воровка резко развернулась, в бешенстве выкрикнула:

— Не твое солдафонское дело — принесет мне это радость или нет! Ступай и без Володи не возвращайся! И чтоб никаких больше комментариев, дрянь!

— Слушаюсь, госпожа.

Горелов послушно уронил голову на грудь, по-армейски четко развернулся и шагнул в прихожую.

Днем картежный дом смотрелся не так таинственно и привлекательно, как ночью, хотя перед входом все равно толкался темный народишко, терпеливо ждали клиентов извозчики.

Штабс-капитан подошел ко входу, быстро оглянулся, намереваясь засечь за собой хвост, и увидел таковой. Шпик, следующий за ним на небольшом расстоянии, немедленно отвернулся, завертел тростью и принялся внимательно рассматривать что-то под ногами. Горелов вошел в картежный дом.

Здесь уже было не так многолюдно, как накануне, хотя за отдельными столами сидели картежники, перебирали колоды. Штабс-капитан спешно проследовал в дальний угол зала, увидел скучающего здоровенного парня. Это явно был стремщик.

Горелов подошел к нему.

— Нужно узнать про одного человека.

— А ты что за фраер, чтоб кнацать здесь свой интерес? — набычился парень.

— Нужен Володя Кочубчик.

— Не знаю такого. И вообще, канай отсюда, пока тебе не накидали по самую шапку.

Штабс-капитан оглянулся, увидел вошедшего в зал филера и быстро бросил стремщику:

— Слушай, кнокарь! Кочубчика пасет филер. Видишь, вошел в зал? С тросточкой. Дело серьезное, надо Володьку предупредить. Где он?

Парень тупо и тревожно глянул в сторону господина с тростью, с ног до головы измерил недоверчивым взглядом штабс-капитана.

— А ты, босяк, Володьке кто такой — двоюродный папа или сосед через дорогу?

— Я родич, законник фартовый, блатарь козырный, козлятник кудлатый, пахан бугорный, накипь центровая! — выдал Горелов весь свой блатной запас.

У стремщика полезли глаза на лоб:

— Е-мое… Так бы сразу и сказал.

Он взял штабс-капитана под руку и буквально поволок к одной из закрытых дверей.

Перед дверью остановился, предупредил:

— Он здесь. В бухте.

— Где? — не понял Горелов.

Парень коротко заржал:

— Ну, в гареме. Куш сорвал, теперь гуляет.

— Один там?

Стремщик засмеялся еще громче:

— Не-е… Там компания! — и добавил: — Вообще-то, с Кочубчиком сейчас лучше не беседовать. Враз получишь по котлете.

— Пьяный, что ли?

— Вусмерть. — Вопросительно посмотрел на Горелова. — Войдешь?

— Открывай.

Стремщик толкнул дверь.

Это была довольно большая комната, выкрашенная в темно-красный цвет. Освещение было неярким, за столами сидели пьяные мужчины и молодые девицы, на небольшом помосте терзал скрипку уставший скрипач Беня Меерзон.

На вошедшего штабс-капитана никто не обратил внимания, он прошел на середину комнаты и увидел за одним из столов сильно пьяного Кочубчика в компании нескольких тоже пьяных девиц. Странно, но Володя сразу узнал Горелова. Схватил его за рукав, дернул изо всей силы к столу.

— Папашка! Откуда вынырнул, папашка? Рухай сюда! Как там мама?

Тут он не удержался на ногах и свалился на табуретку.

— Кто это? — захохотали девицы и стали с ходу обнимать незнакомого гостя. — Вова, это кто? Правда папашка? Твой? Или как? А мама?

— Папашка! — заорал тот, поднимаясь. — Папашка моей мамы! Соньки! А где мама Сонька, папашка?

— Она ждет тебя, Вова. Пойдем отсюда.

— Слыхали? Сонька ждет меня! Сама Сонька ждет!

— Какая Сонька? — визжали девицы. — Володя, Сонька — это кто?

— Сонька? Сонька — воровка! Сонька Золотая Ручка! — Кочубчик взял бутылку, налил, проливая мимо, во все стаканы на своем столе, перебрался к соседним столам. — Господа и дамы! Дамы и господа! Прошу выпить за Соньку Золотую Ручку! За самую знаменитую воровку! Кто не выпьет, тот мой враг! Сразу! Немедля! Ну, кто не пьет за Соньку?!

Штабс-капитан взял стакан, поднес ко рту, но пить не стал.

Кочубчик заметил это, решительно подошел к нему, крепко сжал стакан в руке Горелова.

— Выпей, мурло! За свою доченьку выпей, босяк! Выпей, тварь!

— Нельзя.

Володя заставил Горелова поднести стакан ко рту и стал лить вино сквозь его сцепленные зубы.

— Нельзя… Мне нельзя, — вырывался Горелов, стараясь выплюнуть вино. — Володя, не надо… Будет очень плохо, Володя. Я поклялся не пить!

Кочубчик все-таки вылил почти все вино в его горло, после чего запустил пустой стакан в стену.

— Бенька! — закричал скрипачу. — Меерзон! «Папиросы»! Для Кочубчика! Персонально!

Беня немедленно начал играть «Папиросы». Володя вальяжно вошел в свободный круг перед скрипачом, ударил ладонями по коленкам и стал самозабвенно и отрешенно исполнять только ему ведомый танец.

Штабс-капитан некоторое время тупо наблюдал за выкрутасами Кочубчика, затем взял бутылку с водкой, решительно наполнил стакан, с небольшим раздумьем поднес его ко рту и вдруг опорожнил до дна. Занюхал корочкой хлеба, удовлетворенно крякнул, поднялся и пустился в пляс вместе с Кочубчиком.

К двери Сонькиного номера подошли двое господ, одетых в строгие костюмы. Правда, их походка и манеры были далеко не аристократическими. Они огляделись, прислушались к звукам, доносившимся из номера. Через мгновение один из господ увесистым кулаком стукнул в дверь. Дверь открыла Сонька и, увидев незнакомых людей, отступила назад, не без страха в глазах спросила:

— Не ошиблись, господа?

— Мы, Сонька, не ошибаемся, — произнес первый, бесцеремонно входя в номер. — Привет тебе от Моти Бессарабского. Помнишь такого?

— Что нужно от меня Моте? — тревожно спросила воровка.

— Мы удивляемся на твой вопрос, Сонька. Папе лучше такой вопрос не слыхать.

— Общак?

— Моте нужно, чтоб твоя память была не короче твоих волос, Сонька, — ответил тот же господин. — Одесса слыхала, что ты сделала хорошую погоду на жирной малине.

— Это, парни, слухи. Так Моте и передайте. Общак будет, когда случится серьезный шармак.

Господа переглянулись.

— Мы Моте передадим, что ты, Сонька, начала курвиться раньше, чем появилась первая седина на твоей голове… — Они всем своим видом показывали, что уходить не спешат. — У воров есть детки, женки, семьи. Все хавать хотят. Нужно помогать. Соня. Сама ж к тому призывала!

Воровка помолчала, решаясь на что-то, неожиданно принялась стаскивать с пальцев перстни, кольца. Сняла с шеи цепочки с изумрудными вкраплениями и молча протянула гостям.

Те на глаз оценили стоимость золота, старший заметил:

— Мало, Сонька. Ты на балу обчухала дамочек тысяч на пятьдесят, не меньше.

Она направилась в спальню, мужчины шли за ней. Воровка достала из ящика прикроватной тумбы две броши и не очень дорогое колье.

— Больше нет.

— Ходят разговоры, что Володька Кочубчик уже две ночи не выходит из картежной хаты. Может, он спускает в дым тобой прихваченный товар? Скажи, Сонька, и мы будем иметь с Кочубчиком очень интересный и долгий разговор.

— Нет, — покрутила она головой. — Кочубчик тут ни при чем.

Один из господ подкинул на ладони полученные цацки, кивнул напарнику. Они двинулись к выходу, на пороге старший остановился, внимательно посмотрел на воровку.

— Смотри, сестра, не наколись на дурной мессер. Кочубчик — гнилой вшиварь.

И они покинули номер.

День был жарким, припекало южное солнце, от духоты не спасал даже легкий морской ветерок. Сонька, одетая в легкое белое платье, с кружевным зонтом в руке, вышла из гостиницы, махнула одной из дежуривших пролеток. Та тут же подкатила, извозчик предупредительно помог Соньке забраться на сиденье, и повозка понеслась по булыжной тряской улице.

Девушка оглянулась, увидела, как из гостиницы быстро вышел мужчина, также махнул извозчику, и экипаж двинулся вслед за пролеткой Соньки.

Воровка стояла среди могил почивших здесь иудеев, тихо плакала, растирая по лицу обильные слезы.

— Дорогая моя мамочка, шолом… Не пойму, что творится со мною. Влюбилась. Как дура, как халда. Как дите, которому нет еще и семи лет. Чем он взял меня? Умом? Нет — глуп и бессовестен. Красотой? Не думаю — я знала мужчин не хуже. Может, молодостью? Но я ведь тоже еще не старуха. Мне всего-то двадцать семь.

За оградой, неподалеку от Сонькиной пролетки, стоял тот самый экипаж, на котором прикатил филер. Он скучающе расхаживал вдоль кладбищенской ограды, поглядывал в сторону Соньки.

— Что мне делать, мамочка? — Воровка тяжело вздохнула, высморкалась в платочек. — У меня совершенно ничего не осталось: ни денег, ни украшений. Нищая… Все унес Володя. К тому же на мне висит хвост. Значит, меня скоро могут повязать. Надо бежать… Но не могу. Не могу бежать без него, жить не смогу! Проще умереть, чем не видеть его. Почему? Сама не знаю. Помоги мне, мама.

Она постояла еще какое-то время и направилась к своей пролетке. Филер также уселся в экипаж, дождался, когда Сонькин извозчик ударит по лошадям, и покатил следом.

Первым, кого увидела Сонька, войдя в гостиницу, был штабс-капитан, — он был совершенно пьян. Горелов тоже увидел девушку, нетвердо поднялся с кресла, кое-как щелкнул каблуками и направился ей навстречу.

— Пьян-с, — сообщил он, вытянувшись по стойке «смирно». — Как последняя свинья-с! Но вина в этом не моя! Кочубчика вина!.. Прости, если можешь, доченька. Полгода не пил-с, теперь вот вынужден-с!

Она не ответила, направилась наверх по широкому лестничному маршу. Горелов двинулся следом. Вслед им смотрели два филера.

Сонька, сопровождаемая штабс-капитаном, подошла к двери своего номера, стала открывать его. Сзади стоял, покачиваясь, Горелов. Сонька собралась было войти в номер, увидела, что «папенька» тоже решил переступить порог, и злобно спросила:

— Что нужно?

— Имею информацию! — приложил тот руку ко лбу. — Смею изложить!

Воровка неожиданно развернулась и сильно ударила его ногой в пах. Тот охнул, согнувшись пополам, девушка тут же ударила его локтем сверху, отчего штабс-капитан рухнул на пол. Сонька в завершение подцепила лежащего ногой и закрыла за собой дверь. Горелов покорчился какое-то время возле двери, с трудом поднялся и заковылял в сторону своего номера.

Сонька гуляла по вечерней Дерибасовской безо всякого сопровождения. На руке девушки удобно расположилась та самая обезьянка, которую в свое время продал ей Кондратий Аверьев. Обезьянка вела себя довольно смирно и, лишь когда кто-то из многочисленных зевак протягивал к ней руку, агрессивно скалилась и пыталась цапнуть смельчака когтистой лапой.

Воровка остановилась перед витриной лавки, какое-то время изучала лежавший там муляжный товар, пересадила обезьянку на другую руку и направилась к дверям.

Хозяин лавки, немолодой еврей в ермолке и с длинными пейсами, радушно раскланялся посетительнице, торопливо забормотал:

— Милости просим, мадам! Это прелестно, что ваши ноги завернули вас именно в мою лавочку, да еще с экзотическим животным в руках! Только достойная из достойнейших пожелает купить в такое время настоящий жемчуг или, не дай бог, бриллиант! Вы мадам или девушка?

— Девушка.

— Я так и заметил. Что девушка желают?

Сонька подошла к столикам, под стеклами которых покоились украшения, и принялась внимательно их рассматривать. Зеваки, углядев через витрину обезьянку, попытались проникнуть в лавку, но хозяин немедленно вытолкал их:

— Умоляю! Прошу вас, не надо! Здесь вам не цирк, а уж тем более не зоопарк!

Он вернулся к покупательнице, заглянул ей в глаза:

— К чему девушка уже присмотрелись?

Она опустила обезьянку на стекло стола, ткнула пальцем на три дорогих колье.

— Вот эти.

— У вас тонкий вкус, мадам. Простите, девушка.

Еврей достал по очереди все три колье, стал любовно наблюдать, как Сонька по очереди рассматривала их. В лавку снова начал проталкиваться любопытный народ, и воровка попросила хозяина:

— Предложите им выйти. Я не могу так.

— Господа! — ринулся к двери ювелир. — Не надо здесь устраивать балаган! Вы мешаете мадам заниматься очень серьезным делом! Сделайте, пожалуйста, вон, господа!

Пока хозяин лавки выталкивал зевак, Сонька быстро отковырнула в каждом колье несколько крупных бриллиантов, положила их рядом с обезьянкой, и та тут же их проглотила. Сонька в благодарность сунула ей сушеный банан:

— Спасибо, Марточка.

Хозяин запер дверь, вернулся к столам, пожаловался покупательнице:

— Простите, мадам… то есть девушка. Наша одесская публика хуже любой обезьяны! Это их надо показывать в цирке!

— Покажите еще эти броши и перстни.

— О, зохенвей! — всплеснул тот руками. — Какую барышню послал мне Всевышний! — И не без подозрения поинтересовался: — Извините, у вас хватит денег?

Она ослепительно улыбнулась:

— Лишь бы у вас хватило украшений.

— Знаете, — доверительно сообщил лавочник, доставая перстни и броши, — будь я хотя бы на десять лет моложе, я бы непременно за вами поволочился. Я ведь, мадам, до сих пор живу один.

— Почему? — удивилась Сонька, изучая брошь.

— Жена решила, что ей с Богом интереснее, а я решил, что с меня хватит одной жены. Она была замечательной женой, но очень вовремя сделала мне ручкой.

Обезьяна неожиданно стала проявлять нетерпеливый интерес к украшениям, и ювелир воскликнул:

— Послушайте, девушка, ваше животное тоже разбирается в украшениях! Это вы так ее воспитали?

— Это животное — мой ребенок.

— Вы шутите? — испугался ювелир. — Обезьяна — ребенок?

Сонька рассмеялась.

— Не в том смысле, ребе! — И попросила: — Дайте корочку хлеба, это ее отвлечет.

Хозяин лавки поспешно бросился в соседнюю дверь, и Сонька тут же отколупнула из перстней и колец по паре бриллиантиков, подсунула их шимпанзе. Ювелир вернулся, протянул корочку хлеба обезьяне и вопросительно посмотрел на покупательницу:

— На чем вы остановились, миссис?

Она отодвинула от себя украшения.

— Ни на чем, ребе. Все ваши украшения с браком.

— Вы что? — воскликнул тот. — Что вы говорите? Где вы увидели брак?

Сонька взяла одно из колье, показала на отсутствующие камушки:

— И так на всех изделиях.

Потрясенный ювелир не верил своим глазам.

— Этого не может быть, мадам! Эти украшения — гордость Одессы! Почему здесь нет камней?

— Почем я могу знать? — пожала плечами девушка и взяла на руки обезьянку. — В следующий раз больше уважайте своих клиентов, ребе.

— Но, мадам!

— Будьте здоровы. Пошли, Марта.

Девушка, посадив обезьянку на руку, обиженно и гордо направилась к двери и исчезла на вечерней улице.

Обезьянка вела себя беспокойно, металась на поводке, повизгивала.

— Потерпи, родная… — успокаивала ее Сонька, возясь с клистирными банками. — Сейчас мы все сделаем. Потерпи.

Она отнесла банки в ванную, взяла на руки Марту. Затем плотно закрыла за собой дверь ванной комнаты, — какое-то время там было тихо, затем раздался душераздирающий крик обезьяны. В ванной снова наступила короткая тишина, затем дверь распахнулась, и в гостиную под хохот Соньки вылетела разъяренная и испуганная Марта.

Вечером оба филера, те, что вели штабс-капитана и Соньку, докладывали в участке полицмейстеру Соболеву.

ПЕРВЫЙ ФИЛЕР: Господин по имени Андре Дюбуа в гостинице ничем особым замечен не был. Вчера после полудни отправился в картежный дом в поисках Володи Кочубчика. Там обнаружил его и задержался в указанном месте до утра следующего дня. Покинул картежный дом крепко выпивши и направился в отель. В отеле был крепко бит собственной дочерью Анной Дюбуа.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: За что?

ПЕРВЫЙ ФИЛЕР: Как полагаю, за пьянство.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: Фамилию носит свою или подложную?

ПЕРВЫЙ ФИЛЕР: Похоже, подложную. Настоящее имя наблюдаемого Горелов Николай Алексеев. Имел военный чин штабс-капитана, но по причине учиненной драки был изгнан из армии. По несбывшейся мечте любит облачаться в генеральский мундир, на который не имеет никакого законного права. С мадам Анной имеет, похоже, криминальный интерес, хотя сие пока не доказано.

Полицмейстер черкнул что-то себе на заметку, перевел взгляд на второго филера.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: Что у тебя?

ВТОРОЙ ФИЛЕР: По первой, кажется, тоже ничего особенного. Приличная дамочка, хорошие манеры, деньги при ней. Имя — Анна Дюбуа. Проживает в самом дорогом номере гостиницы.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: Откуда доходы?

ВТОРОЙ ФИЛЕР: Это самое интересное. Но если позволите, я чуть погодя… Похоже, влюблена в Кочубчика, потому и погнала папашку в картежный дом в целях поисков.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: Убеждены, что он папашка?

ВТОРОЙ ФИЛЕР: Нет. Согласен с коллегой, что здесь присутствует криминальный интерес. Это заметно хотя бы потому, что «папашка» был довольно жестоко избит этой дамой. — Взволнованный филер помолчал, потом важно заявил: — Смею предположить, господин полицмейстер, что сия дама есть не кто иная, как известная Сонька Золотая Ручка.

В комнате повисла тишина. Полицмейстер от такого поворота дел сильно закашлялся, вытер большим носовым платком глаза.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: Изложите суть предположения.

ВТОРОЙ ФИЛЕР: В гостиничный номер к ней приходили люди Моти Бессарабского.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: С какой целью?

ВТОРОЙ ФИЛЕР: Пока неведомо. Бессарабский же с барахлом не якшается.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР: Неубедительно.

ПЕРВЫЙ ФИЛЕР: Я тоже так считаю.

ВТОРОЙ ФИЛЕР: Сия дама нынешним вечером имела променад по Дерибасовской с обезьяной на руке. По пути следования зашла в ювелирную лавку Шлемы Иловайского с целью приобретения украшений. Ничего, однако, не купила, а по выходу ея из лавки обнаружилось, что на некоторых изделиях недостает бриллиантовых единиц. То есть камней.