Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров Мережко Виктор

И покинул спальню.

На столе остывал прокопченный чайник, в стаканах коричневели остатки чая, на тарелке лежали скорченные кусочки хлеба, тускло коптела керосиновая лампа, с улицы доносился одинокий хриплый лай собаки, надоедливо скреблась в углу мышь. Манька дышала шумно, с присвистом.

— Не твой это мухлогон, Соня, — заключила она, прихлебнув чай. — Не дышит в твою сторону. Не любит тебя.

— Тебя любили? — усмехнулась та.

— О, боже мой… Или как говорят у нас в Одессе, зохен вей! — Манька кряхтя подвигалась на стуле. — Только круглый идиот может поверить, что в эту старую кушетку влюблялась вся Молдаванка. Народ стрелялся, вешался, просто сходил с ума. Манька была королевой на этих улицах!

— Деток нет? — поинтересовалась воровка.

— Был мальчик. Самый красивый на свете… В пятнадцать лет вышел один раз на улицу и больше его ни одна собака не видела.

— Убили?

— Может быть. А может, и живой где-нибудь. Он же тоже, как и мамка, шармачил. Способный был идиотик, с шести лет стал воровать! Все соседи боялись его. Один раз даже у родной мамки все срезал, все цацки, которые я забирала у морячков… — Старуха снова отпила холодный чай, улыбнулась впалым беззубым ртом. — Знаешь, откуда кликуха Манька Портовая?

Сонька тоже улыбнулась.

— В порту шаманила?

— Если б знала, как шаманила! — рассмеялась Манька. — Но исключительно по капитанам. Я, Соня, люба была до их, паразитов. Особенно до формы! Как увижу какого жельтмена в капитанской одежке, все поджилки начинают прыгать. Сама себе удивляюсь, но они меня тоже любили. Один французик прибился как-то, жиденький такой, ножки хлипкие… Жаном прозывался. Так этот Жан прямо так и говорил, по-французски правда: заберу тебя, Манька, в Марсель… а в Марселе такие кабаки… — Она стала смеяться до слез. — Это у меня, Сонька, мысли спутались с шанзоном. — Она вдруг запела. Причем запела ладно, хоть и хрипловато: — А в Марселе такие там девчонки, такие кабаки, такие моряки!.. Ох, Соня, сплю, и, поверь, всю ночь снится, чтоб он провалился, этот сраный Марсель. — Старуха помолчала, со вздохом отмахнулась от воспоминаний. — Ладно, идем дальше. Про твоего охломона. Жалко, что ускакал подсердечник, Соня?

Та подумала, усмехнулась.

— Жалко, Маня.

— Жалко, — повторила старуха и лукаво подмигнула. — А как подумаешь, так и хрен с ним. Ты вон какая у нас шельмочка! Губки бантиком, задок крантиком.

Она поднялась, проковыляла к шкафу с грязными от времени стеклами, достала оттуда бутылку настойки.

— А чего это мы с тобой, Сонька, как троюродные? Сидим, по-тверезому воздух гоняем. Давай по грамульке кинем?

Манька вылила из стаканов остатки чая прямо на пол, плеснула туда чего-то темно-бурого.

— Сама настаиваю на калине, мать ее…

Сонька взяла стакан, они чокнулись.

— Слухай меня, Соня, сюда, — прошамкала Манька. — Говорю, что вижу. А говорю я тебе, что у твоего Кочубчика нет человечества. У него нет слова. Он давит на тебя, как на собаку в яме. Он никогда не даст тебе сказать слова! А баба без слов — все одно, что конь без копыта. Беги от него, бо беда уже колотит в твои ворота. Это я говорю тебе, Манька Портовая. А ты Маньке поверь. Бо у меня, Соня, глаз хоть и слепой, но острый, и от твоего кукана может сделаться припадок.

Женщины выпили, некоторое время молчали. Затем Сонька негромко спросила:

— А что ж. Маня, ты так и живешь одна?

— А я не одна. Я живу с тенями. Они вот по стенам ходят… особенно ночью… и я с ними живу. Они как люди. А может, даже лучше. — Старуха о чем-то подумала, подняла на девушку подслеповатые, влажные от усталости глаза. — А если у тебя интерес спросить Маньку, не жалеет ли она, что никому не нужная, никем не пригретая доживает свой поганый век в этой хавире, то Манька тебе ответит, как перед прокурором. Жалеет, Соня. До слез иногда жалеет. Но слезы выплакались, мозги устали, время улетело. Ждет Манька, когда в ее двери постучит дедушка с бородой и с огнем на голове и уведет ее по той самой дорожке, которая не имеет обратного конца.

Была ночь, когда Кочубчик на бричке подкатил к картежному дому, расплатился с кучером и направился ко входу. Он не успел даже дотронуться до дверной ручки, как с двух сторон его плотно взяли в тиски два господина в штатском.

— Тихо. Спокойно.

Володя дернулся.

— Кто такие? Сейчас полицию свистну!

— Мы и есть полиция, господин Вольф Бромберг. — Один из них сунул в лицо полицейскую бляху.

— Ошибка! Не имеете права! Гёть, мазурики!

Володька дернулся посильнее, но вырваться не удалось — его держали очень даже крепко.

— Он родную фамилию забыл, — коротко засмеялся второй сыскарь и подтолкнул в спину. — Милости просим в полицейский участок, господин Кочубчик!

— Я — чистый! Никого не штифовал, ни с кем на тихую не ходил!

— Вот об этом в участке и расскажешь.

Володьку допрашивал сам судебный пристав Трынько. Смотрел на испуганного, с бегающими глазами задержанного, вопросы задавал медленно, даже с каким-то удовольствием.

— На какие барыши мечешь в картежном доме каждый день, Володя?

— Ни на какие, — попытался тот отшутиться. — Что нагуляю, то и продую, господин начальник.

— Народ шумит, что продуваешь больше, чем нагуливаешь. Откуда у тебя столько рваных?

— Сказал же! Чего жмешь на меня, чертяка?!

Трынько поиграл желваками на скулах, предупредил:

— За чертяку, Володя, ответишь. Потом… А сейчас выкладывай по делу. — Он не спеша выдвинул ящик стола, достал оттуда несколько колец и брошей. — Знаешь, что это?

— Цацки! — Кочубчик хотел засмеяться, но только икнул. — Бабские цацки!

— А откуда они?

— С баб.

— С каких баб?

— Почем я могу знать, господин начальник? Что вы лепите мне горбатого?

Пристав поднялся, подошел к нему вплотную, выдохнул в самое лицо:

— Это ты не лепи здесь горбатого, сволочь. Что за краля была с тобой на балу в эту субботу?

Володька испуганно захлопал глазами:

— На каком еще балу?

— На губернаторском.

Володька деланно заржал.

— Я — на губернаторском? Прямо рассмешил, господин начальник. Кто ж меня с таким рылом пустит к губернатору? Гля, какое у меня рыло! Можно сказать, свинячее!

Пристав пропустил шутку Кочубчика и продолжал гнуть свою линию:

— Вас было там трое — ты, дамочка и еще один мужчина. Кто-то из вас таскал с местных дамочек брюлики. Кто?

— Не я.

— Кто?

— Не могу знать. Клянусь.

Трынько с торжествующим видом посмотрел на вора, вернулся на место, побарабанил пальцами по столу.

— Где сейчас Сонька?

— Кто? — побелел Володька, сглотнув.

— Сонька Золотая Ручка.

— Кто такая? Не знаю.

— Вся Одесса знает, один ты в темноте. Ты ж был у нее в нумерах. Был или не был?

— Ну был, — не сразу ответил Кочубчик.

— И где она сейчас?

— Почем мне знать? — он опять сглотнул.

Трынько взял стакан из большого ящика стола, налил в него из чайника воды, протянул Кочубчику:

— Выпей.

— Зачем?

— Чтоб глотку промочить, а то все время воздух сухой глотаешь.

Володя жадно опорожнил стакан, попросил:

— Еще малость.

Пристав наполнил стакан, и вор опять выпил до самого дна.

— Ну и где сейчас твоя мамзель?

Кочубчик молчал.

— Вот что, Володя, — мягко заговорил Трынько. — Перед тобой две дороги. Одна в острог, если будешь запираться. Вторая — на волю, если станешь помогать нам.

— Как это… помогать?

— Очень даже просто. Сейчас скажешь, куда сбежала Сонька. А как начнется суд, расскажешь все, как у вас было.

— Что у нас… было? — испуганно спросил Кочубчик.

Пристав рассмеялся.

— Нас любовные и прочие амурные дела не интересуют. Расскажешь, как вместе воровали.

— Вместе мы мало воровали.

— Куда девали краденное, расскажешь. И вообще все, что ты знаешь про Соньку.

— Ничего не знаю.

— Не спеши с отказом, Володя. Сонька Золотая Ручка — очень крупная мамура. Межнародная! Ею интересуются не только в Одессе. Поэтому подумай хорошенько.

Кочубчик помолчал, бросил испытующий взгляд на полицейского:

— Ну, расскажу, допустим… А какое вознаграждение упадет на меня?

Тот удивленно мотнул головой:

— А свободы тебе мало?

Володька коротко засмеялся.

— На свободе кушать надо. А чтоб купить покушать, нужны лаве.

Пристав хмыкнул не то с осуждением, не то с удивлением, хотя и не сразу, но согласился.

— Я доложу начальству. И походатайствую. А ты для начала дай наводку, в какой хавире засела твоя мадам.

К воротам домика Маньки быстро подкатила повозка. Из нее выскочил небольшой человечек, сильно постучал в калитку. Никто не отозвался, и человек постучал снова, посильнее. В хавире зажегся слабый свет, и раздался голос Маньки Портовой:

— Чтоб ты сдох, зараза, в такое время будить! Кто такой там?

— Манька, это Гарбуз! Быстро плетись сюда! — позвал человек. — Имею интересный разговор!

Старуха пересекла двор, открыла калитку.

— Чего, атасник?

Гарбуз наклонился к старухе, что-то пробормотал ей. Манька с недоверием уставилась на него.

— Неужто он такая сучка?

— Сучее, Манька, не бывает. Буди Соньку, полиция уже гонит сюда.

Манька захлопнула калитку, по-старчески заспешила обратно к дому.

Держа лампу в руке, старуха спешно вошла в спальню, затормошила спящую Соньку:

— Эй, барышня, проснись… Соня, хватит дрыхать! Шухер!

Воровка села на постели, со сна непонимающе смотрела на Маньку.

— Чего?

— Бежать надо. Соня. Полиция с минуты на минуту навалится сюда. Одевайся!

— Зажучил кто-то, что ли?

— А как без этого?

— Кто?

— Нашлась паскуда. Одевайся — и потайным ходом к морю.

Сонька стала одеваться, хватая все, что попадалось под руку. Под конец взяла с тумбы сумочку и бросилась из спальни. Старуха последовала за нею.

Потайной ход вывел женщин прямиком к морю, оно плескалось буквально в нескольких десятках метров. Было прохладно и ветрено.

— Беги вдоль берега, — напутствовала воровку Манька, зябко кутаясь в старый платок, — у причала бери повозку и с ходу на Дерибасовскую, в притон Пузатой Галы. Там девок полно, меж ними и затеряешься.

Сонька задержалась.

— Манька, кто сообщил в полицию?

— Тебе это надо, Соня?

— Кто?

— Не старайся, не угадаешь.

— Кочубчик?

— А кобель его знает. Может, и Кочубчик.

Сонька приобняла сухую старческую фигурку, поцеловала в голову.

— Спасибо. Я буду помнить тебя.

— Это как дело повернется, — отмахнулась та и подтолкнула девушку. — Беги, а то слышу, мухоловы уже возле хавиры!

Сонька побежала вдоль берега и скоро скрылась в темноте.

В ворота дома Маньки Портовой ломилась полиция.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

Повозка остановилась на горбатой улочке недалеко от ярко освещенной и шумной в ночное время Дерибасовской. Сонька сунула извозчику пару ассигнаций и заспешила к притону, о котором говорила Манька.

Притон Пузатой Галы представлял собой небольшой двухэтажный домик, на дверях которого высвечивалась фонариками надпись:

«МУЖЧИНА, ВЕРНИСЬ! ТЫ ЧТО-ТО У НАС ПОТЕРЯЛ».

При входе в домишко толкались несколько мужчин. Они посторонились, пропуская спешащую дамочку, при этом один из них заметил:

— С этой кралей я бы точно ступил на край света.

— Край света будет, когда ты утром вернешься к жене! — засмеялся его приятель.

У дверей, ведущих в залу, Соньке перегородил дорогу здоровенный мужик, поинтересовался:

— Вы не ошиблись, дамочка? Здесь делается главный мужской интерес.

Из залы, вход в которую был занавешен бархатом, доносилась музыка, визги дам и хохот мужчин.

— Я к Гале Пузатой, — отвела его руку Сонька.

— Как прикажете доложить?

— От Маньки Портовой.

Мужик ушел в боковую дверь, и вскоре из нее вышла невероятных размеров женщина, та самая Гала Пузатая.

— Чего тебе?

— Есть разговор.

— Манька еще кости не кинула?

— Поздоровее тебя будет.

— Проходи.

* * *

Кабинет Галы был затянут красной тканью, на стенах висели нарочито помпезные канделябры, создавая интимное освещение. Бандерша тяжело плюхнулась в просиженное бархатное кресло, игриво посмотрела на незваную «клиентку».

— Ну и чего желает эта перезрелая дамочка?

— Перезрелая дамочка желает крыши. — Сонька села напротив.

Гала рассмеялась.

— Старая кочерга прислала тебя именно по этому делу? Какую крышу, женщина? От кого?

— От полиции.

Бандерша сразу стала серьезной:

— Ты, тетка, хоть кумекаешь, гуда явилась? Здесь притон, бардак. Какая крыша? Сами полиции боимся!

Воровка перегнулась к ней через стол, свистящим от ярости голосом произнесла:

— Ты сначала поинтересуйся, корова, кто перед тобой, а потом будешь разводить понт!

Гала съела «корову» и спросила:

— Ну и что за цаца передо мной?

— Сонька!

Та с деланным испугом откинулась на спинку кресла.

— Ой, боже! А я прямо сразу взмокла вся! Неужто сама Сонька?

— Сама Сонька.

— Вот так неожиданность, — с издевкой произнесла Гала и вдруг тоже перетянулась через стол. — Да у нас таких Сонек, крыса, пол-Одессы! Куда ни плюнь — Сонька!

Воровка помолчала, не решаясь выложить главный козырь, все-таки сказала:

— Я — Сонька Золотая Ручка.

До Галы дошло не сразу, затем от неожиданности она замерла, после чего тоже почему-то шепотом вымолвила:

— Та самая? Брешешь… Чем докажешь?

Девушка сняла с пальца дорогой перстень, положила перед бандершей. Та взяла его, долго и внимательно изучала и положила в ящик стола.

— Теперь убедила. Так, говоришь, полиция пятки греет?

— Потому к тебе и прибежала.

— И чего ждешь?

— Крыши, на одну ночь. А как проснусь, чтоб в комнате лежала пара дорогих платьев.

— Прямо-таки дорогих?

— Наилучших! Чтоб никто не увидел во мне воровку.

— Это, Сонька, ты чего-то загнула, — усмехнулась Гала и вынула из ящика стола перстень. — Разве за одну такую цацку купишь пару дорогих платьев, да еще наилучших?!

Воровка сняла с пальца еще один крупный перстень, передала бандерше.

— Хватит?

Гала пожала плечами:

— Постараемся уложиться в такие деньги. — И поинтересовалась: — В залу не сходишь?

— Клиент есть?

— Смотря какой. Ты ж в койку, принцесса, не пойдешь?

— Мне интереснее поговорить по душам.

— Есть один такой, — улыбнулась Гала. — Который месяц ходит сюда и ни одной девкой не попользовался. Все тянет его на беседу.

— Может, студент?

— Не, для студента уже немолодой. Да и жуть, какой богатый. Был большим пароходчиком, пока жинка не бросила и не убежала с цыганом. Теперь вот, бедного, на разговоры тянет.

— Нужен паспорт.

— Это большие деньги.

— Заплачу.

— На какую фамилию?

Сонька задумалась.

— Софья Сан-Донато… Монако.

* * *

Зал, как и кабинет Галы, был выкрашен в красный цвет, плафоны по углам горели чадно и тускло, от курева висел густой тягучий дым до потолка. Играла забивная музыка, все столы были заняты. За каждым столом — мужики, девки вперемешку с вином, шампанским, водкой.

Сонька вошла в зал, неторопливо огляделась. Заприметила маленький стол в самом уголочке, направилась туда.

К ней тут же подлетел половой, расшаркался:

— Чего изволите, мадам?

— Бокал шампанского.

Парень испарился, воровка медленно огляделась, и в ее поле зрения тут же попался худощавый господин в пенсне, одиноко коротающий время, тот самый бывший пароходчик. Он был достаточно пьян, тем не менее заприметил симпатичную женщину за отдельным столиком и заинтересованно повернул к ней тяжелую голову.

Половой протолкался через хмельную толпу, подняв над головой поднос с полным фужером, с шиком поставил его перед мадам и на всякий случай представился:

— Василий. Если что, кликните, мадам!

Сонька взяла бокал, пригубила. Пароходчик продолжал смотреть в ее сторону.

Страницы: «« « ... 2425262728293031 » ... »»