Красный замок Дуглас Кэрол
– Знаменитые разведчики американского Дикого Запада. Они были нашими союзниками, самыми лютыми и яростными, а нам в той пещере требовались именно такие товарищи. В жизни не забуду душераздирающий боевой клич Красного Томагавка, когда он, одетый в звериные шкуры, вскочил на ноги, чтобы швырнуть боевой топор через всю пылающую огнем пещеру в человека, который… ну, делал всякие гадости с бедной сумасшедшей женщиной, а все остальные скакали вокруг, точно демоны.
– Ведьмы, колдуны, демоны… Надо сказать, я тут в замке такого навидался, что теперь гораздо больше склонен верить в демонов, чем прежде. Но пока тебя не покинул и так совсем не богатырский аппетит, Нелл, попробуй немного похлебки или съешь кусочек мяса.
– Почему я чувствую себя такой… опустошенной? Будто я потеряла время, память и даже себя саму…
– Препараты, которые они тебе давали, дезориентируют. Подозреваю, тебя протащили через пол-Европы как багаж.
– Голова до сих пор болит! Все болит. Никогда не пойму людей, которые по собственной воле принимают наркотики.
– Что ты знаешь о людях, которые принимают наркотики? – с подозрением уставился на меня адвокат.
– Я? Ничего. Разве что читала… всякое. Ох, в висках так стучит! Не терзай меня, Годфри.
В ответ он поднес к моим губам большую, немного помятую металлическую ложку, в которой несколько волокон неизвестного мяса соседствовали с целым набором невиданных овощей:
– Тебе необходимо восстановить силы, Нелл, если мы намерены сбежать.
– Сбежать?
Это слово так меня приободрило, что я с хлюпаньем втянула порцию подозрительного варева. Мне было уже не до хороших манер.
– Ну разумеется, сбежать, – улыбнулся Годфри. – Нас заперли в башне, будто опальных принца и принцессу, так высоко и далеко, что с тем же успехом могли зашвырнуть на вершину мира.
– О боже! И где же находится эта «вершина мира»?
– В малоизвестной горной цепи, которую называют Карпаты. Когда-то они служили естественным барьером, сдерживавшим грозные набеги кровожадных турок на Австрию, Германию, Польшу, Францию и даже Англию. – В ответ на мой удивленный взгляд он пояснил: – Я использую по назначению книги с пыльных полок в своей спальне. Больше делать все равно нечего. Я нашел фолианты на множестве языков, и даже, представь себе, на английском. Одна из историй повествует о том, как очаровательный малый по имени Влад Цепеш с небольшим войском всего лишь в тысячу человек отразил мощный турецкий набег.
– Ох, – сказала я, думая, как полезен бы был Влад Цепеш в подземелье Всемирной выставки. Обычно я не в восторге от варваров, но чтобы спастись от зверских обрядов, творившихся в том подземелье, была согласна принять помощь хоть от самого Люцифера.
– С Ирен наверняка все в порядке, – заявил Годфри.
– Откуда тебе знать?
– Потому что агенты Ротшильда погибли бы прежде, чем пострадала Ирен. Мне же кажется, что они живы. И ты говорила, что дикий индеец с американского Запада, больше известный как Красный Томагавк, превосходно владеет искусством метания топора. Ты описала злодеяния варваров в пещере очень расплывчато, но я подозреваю, что следопытов с Дикого Запада, агентов Ротшильда и моей дорогой супруги вполне хватило, чтобы справиться с ними. У нее был с собой пистолет?
– Да.
– Ну, тогда это решает все дело.
– Я должна признаться, что Ирен заставила меня сбежать с поля боя, и я не видела, чем все закончилось.
– Почему же она так поступила?
Я вздрогнула и отхлебнула еще супа, чтобы приободриться.
– Мы преследовали ужасного человека, сумасшедшего убийцу – Джеймса Келли. Ирен думает… то есть мы все думаем, что он и есть… был… Джеком-потрошителем.
– Джек-потрошитель! – Годфри отпрянул, заодно отодвинув от меня живительную похлебку. – Джек-потрошитель. Это было в Лондоне. В прошлом году. Что общего у Джека-потрошителя с тобой и Ирен? И что на самом деле случилось в Париже?
– О, Годфри, это целая история! Если Джеймс Келли действительно тот, кто мы думаем, то мне к горлу приставлял нож сам Потрошитель…
– Нелл! Нашла чем гордиться!
Забытый суп остывал на тумбочке. Светло-серые глаза Годфри горели полированным серебром. Он был самым мудрым, самым красивым и самым добрым человеком на свете. Я почти забыла, что он может быть и очень жестоким.
– Напротив, мне вполне есть чем гордиться. Я вонзила в него шляпную булавку.
– Ты вонзила в Джека-потрошителя шляпную булавку?!
– Будь у любой из тех бедных женщин в Уайтчепеле не простой чепец на завязках, а более модная шляпка, у них нашлась бы и шляпная булавка для самозащиты.
– Э-э-э… пожалуй. Нам и здесь пригодилась бы шляпная булавка.
– У нас она есть!
– У нас она есть? – эхом откликнулся адвокат.
– Когда я… приводила себя в порядок, – я не решилась сказать «мылась» перед мужчиной, с которым не состою в родстве, – я вытащила ее из колтуна, в который у меня сбились волосы. В момент похищения я была в платье и шляпке, и у нее как раз не было завязок. А поскольку она никак не хотела держаться на голове достаточно ровно, чтобы избежать фривольности, я закрепила головной убор двенадцатидюймовой шляпной булавкой, воткнув ее под углом от макушки до затылка, поэтому ее было не видно.
– Понятно, – сказал Годфри, явно ничего не поняв. – По-видимому, она осталась незамеченной похитителями. И где же сейчас это грозное оружие?
Я старалась не смотреть на область poitrine[47], которую иногда также называют декольте (иногда французские слова весьма полезны, хоть и не часто).
– Ночная рубашка, которую ты принес, оказалась слишком широка, а вырез спереди чересчур… глубок. Из некоего подобия скромности я была вынуждена закрепить его булавкой.
– Это мужская сорочка, поэтому вырез такой глубокий. Итак, у тебя есть булавка длиной в фут, которая скрепляет горловину?
Я взглянула на свое скромное одеяние:
– И отлично справляется.
– Разумеется, пока ты не начнешь ворочаться во сне! Нелл, отдай ее мне.
– Мне важнее соблюсти скромность.
– Важнее, чем остаться в живых?
– Все так серьезно?
– Мы находимся в руках злейших врагов Ирен, – сурово пояснил Годфри.
– Не наших?
– Мы лишь пешки в смертельно опасной игре. Подумай, как дьявольски продуманы были оба похищения: тебя в Париже и меня на пути из Праги. Тут нужен был план. И терпение. И железные нервы.
– Но зачем? – спросила я, одной рукой отыскивая булавку, другой – придерживая сорочку на груди.
– Если бы мы знали причину, нас бы уже и след простыл. И если бы Ирен обо всем догадалась, она давно была бы здесь. Но мы не можем полагаться на помощь со стороны. Мы сами должны справиться с трудностями, дорогая Нелл. – Он посмотрел на грубую глиняную миску. – Сначала надо постараться выжить, а затем – бежать. – И он тщательно приколол мою булавку к подкладке пиджака, где ее сложно было заметить.
Невидимый меч в тканых ножнах.
Меч, по размеру годящийся лишь эльфу, но нам с его помощью предстояло сразиться с великанами.
Глава девятнадцатая
Сентиментальное путешествие
Она не слишком красноречива, но свои мысли высказывает прямо.
Джордж Мадден, редактор газеты «Питтсбург диспатч» (1885)
Квентин Стенхоуп оказался не столько приличным попутчиком, сколько переодетым в варварский мундир чертиком из табакерки.
На каждой остановке он спешил сойти с поезда. Пока мы с Ирен пользовались удобствами на станциях, поглощали ланч – если хватало времени – или покупали еду у продавцов на платформе, у Квентина были дела поважнее. Он рассылал телеграммы, допрашивал станционных работников и даже совершал вылазки за пределы вокзала.
Иногда он возвращался в купе вместе с нами и ехал до следующей станции; иногда мы его видели только на платформе следующего населенного пункта, а то и вовсе через несколько станций.
Как истинная леди в бальной зале в ожидании вальса, Ирен, казалось, была готова позволить ему вести. Пока мы тряслись по полям и лугам, она проводила долгие часы за изучением зарисовок парижских мест преступлений и записей, сделанных Нелл.
– Почему Шерлока Холмса так интересовали пробка и капли воска? – ворчала она. – Очевидно, использовались некие ароматы для возбуждения этих… – Ирен взглянула на меня: – Как бы нам назвать этих пещерных людей, Пинк? Ты хорошо обращаешься со словами. Нужно что-нибудь точное и емкое.
– «Демоны», как пишет Нелл, – это чересчур, – заметила я.
– Нелл, по обыкновению, сгущает краски, – согласилась она, – но как еще назвать участников столь шумной пьяной оргии, которая заканчивается увечьями, а то и смертью?
– Сумасшедшие?
– Тогда уж безумцы. Вполне подходит для Джека-потрошителя. Безумец. Но почему среди… безумцев были женщины?
– Я думаю, потому что женщины сходят с ума не реже мужчин, – охотно пояснила я. – Шансы такие же, если не выше. Когда я была в сумасшедшем доме, большинство пациентов было женского пола.
– Как и большинство обитателей борделей – если, конечно, заведение не специализируется на клиентах, предающихся неестественным утехам. Если судить по контингенту сумасшедших домов и домов терпимости, кое-кто может сделать вывод, что женщины даже ненормальнее и безнравственнее мужчин, – горько заметила примадонна.
– Кое-кто, но только не я! У женщин просто нет кошельков в руках, вот в чем дело. Когда нет денег, приходится просить, красть, голодать… Либо продаешь свой труд, либо себя. И потом: чем занимаются все эти бедняжки – даже работницы фабрик, где я служила, – в свои редкие выходные? Напиваются и позволяют мерзким бабникам использовать себя. В конце концов глупышки закономерно попадают в дом для падших женщин. Я и в таком месте провела какое-то время – готовила сюжет для статьи.
Ирен вдруг повернулась в мою сторону, пристально заглянув мне чуть ли не в самую душу, словно это могло в какой-то мере облегчить неотложные поиски ее близких:
– Как ты стала репортером, Пинк?
– Случайно. Самые замечательные вещи в жизни происходят случайно.
– Интересная теория. И как она сработала для тебя?
– Ну, когда мне было двадцать лет, человек под псевдонимом Скромный Колумнист написал в «Питтсбург диспатч», будто девушки ни на что не годятся, кроме домашнего хозяйства. Отличный удел, если удастся выбраться из фабричного общежития и держаться подальше от мужчин, которые чуть что – лезут с кулаками. А этот писака заявил, что женщина «за пределами своей сферы» – чудовище.
– А наша «сфера» – это?..
– Выйти замуж и сидеть дома. Он совершенно позабыл о тех, кто вынужден самостоятельно зарабатывать себе на хлеб, как пришлось моей матери и мне самой. Я могу процитировать самые гадкие тезисы из его статьи: специально приклеила вырезку из газеты на первую страницу своего дневника, чтобы всегда о ней помнить. Он пишет: «Женщины, которые яростно стремятся нарушать устои общества под видом защиты собственных прав, в действительности пытаются вырвать у мужчины определенные привилегии, завещанные ему Небесами. Подобное поведение, как правило, глубоко противно женственным женщинам и мужественным мужчинам. Нет большего уродства, чем женщина в брюках, – кроме, конечно, мужчины в нижних юбках». Эта колонка так меня разозлила, что и не рассказать!
– И не нужно, – усмехнулась примадонна.
– Полагаю, тебе тоже не раз советовали ограничиться созданием домашнего уюта.
– Однажды я получила такой совет от самого Шерлока Холмса. Твой питтсбургский колумнист, похоже, спутал «устои» с «отстоем», не говоря уже о том, что он нагородил вокруг пустого места кучу слов по пять долларов за каждое. Как тебе кажется, наша парижская ночная вылазка в брюках моментально превратила нас в ненормальных?
– Мне нравятся милые дамские платья, но признаю, что носить штаны ужасно весело! – Я поспешила продолжить изложение питтсбургских унижений, которое как раз подошло к истории о моем неожиданном возвышении: – Итак, я села и написала длинное письмо, в котором рассказала редактору газеты, боссу мистера Скромного Колумниста, что я способна нарушать устои и искать работу; более того, я вынуждена это делать. Я подписалась так: «Одинокая юная сирота». Скромный Колумнист, небось, думает, что любая девушка вольна выбирать себе жизненный путь, а на самом деле у большинства из нас нет права выбора.
– И ты получила ответ на свое письмо?
Мне удалось принять застенчивый вид, как у зеленой отроковицы, какой я была пять лет назад:
– Я не указала обратный адрес. Женщины, пишущие в газеты, не выносят на публику своих имен. Даже Беси Брэмбл, единственная женщина-колумнист, использует псевдоним.
– Никогда не доверяю нападкам анонимов, – заметила Ирен, возвращаясь к моему предыдущему комментарию.
– Тем не менее босс Скромного Колумниста все-таки прочитал мое письмо.
– «Босс». Типичное американское слово, – сказала она задумчиво. – Мы забываем, сколь богат и красочен наш язык, насколько он индивидуален. «Дорогой босс». – Она цитировала послание, приписанное Джеку-потрошителю, но я с головой погрузилась в свои воспоминания. Я так часто рассказывала чужие истории, что почти забыла, насколько важна для меня собственная.
– Никаких особых подробностей в моем письме не было, хотя я могла бы много порассказать. Так или иначе, в следующем номере я прочла в колонке редактора обращение к «одинокой юной сироте». Я выучила его наизусть и могу повторить каждое слово. Никогда в жизни их не забуду: «Если автор послания, подписавшийся как „Одинокая юная сирота“, в качестве знака доброй воли пришлет свое имя и адрес в редакцию, ему окажут услугу и предоставят желаемую информацию».
– Какое, однако, уклончивое предложение, – скривилась Ирен.
– Ох, в газетном бизнесе просто такая манера разговаривать. Чаще всего иносказательно. На следующий день я надела свой лучший наряд – шикарную маленькую меховую шляпку без полей и длинную черную накидку русского шелка – и отправилась в контору «Питтсбург диспатч»…
Ирен заставила меня вспомнить самое значимое событие в моей судьбе. Я вновь почувствовала себя той неопытной наивной двадцатилетней девчонкой. Еще подростком я, движимая негодованием, предстала перед судом, чтобы под присягой обвинить отчима в жестокости по отношению к моей матери. Свидетели того шокирующего бракоразводного судебного действа прозвали меня «хранительница правосудия округа Армстронг». Но даже спустя шесть лет мне все еще тяжело было отстаивать свою правоту в «Питтсбург диспатч».
– Боже, какое же огромное было здание! Мне пришлось подняться на четвертый этаж, где располагался офис редактора, и я так запыхалась, что, достигнув заветной двери, могла только шептать. В большущей конторе было полно мужчин в рубашках и козырьках от солнца. Эти господа были слишком заняты своими важными делами, чтобы оторваться от них и посмотреть на меня, не то чтобы спросить о чем-то. «Эта совершенно безрассудная леди заявила, что хочет видеть главного редактора лично», – сказал посыльный и указал на мистера Мэддена, который стоял всего в нескольких футах от меня. Я так обрадовалась, что брякнула вновь прорезавшимся голосом: «Ох, а я ожидала увидеть злобного старика!»
Ирен смеялась так громко и долго, что я не могла продолжать свой рассказ и уже начала злиться на ее веселье.
– Непреднамеренная лесть лучше любой другой, – поведала она, закончив наконец хохотать. – Так что продолжай.
– Как он удивился, увидев меня! Но он назвал меня «мисс», предложил мне сесть и стал расспрашивать о письме, о семье – обо всем. Я говорила прямо и рассказала ему, как обеспечивала мать и себя. А с чего бы мне стесняться? Короче, мистер Мэдден оказался весьма приятным молодым человеком, и он попросил меня подготовить статью о «женской сфере». Конечно же, я ее написала. Потом он предложил мне написать еще одну статью и спросил, какая тема была бы мне по душе. Я ответила: «Развод».
– Ты с самого начала не искала легких путей.
– Я считаю, что не говорить о разводе куда опаснее, чем говорить о нем. Особенно учитывая, что развод моей матери был одним из всего лишь пятнадцати подобных разбирательств в суде Армстронга в том году. И только треть из них была инициирована женами.
– Значит, твою карьеру запустило гневное письмо.
– Нет, это сделала глупая, неправильно озаглавленная колонка. И я должна сказать, что мне оказался полезен не столько мистер Мэдден, как мистер Эразмус Уилсон, который действительно оказался стариком. Именно он и являлся Скромным Колумнистом, но, несмотря на жаркую полемику вокруг его статьи, совсем не злился, а был весьма добр ко мне. – Я сделала паузу и честно добавила: – Хотя они оба сказали, что стиль у меня невыразительный и мне не стоит писать.
В ответ на это Ирен покачала головой:
– Мужчины проявили «щедрость», позволив тебе работать, но при этом утешались тем, что ты не слишком хороша. Хм-м. Мне кажется, что твой прямолинейный стиль изложения подходит выбранной теме гораздо лучше их высокопарных заявлений, которые ты цитировала. Так что в действительности именно ты «сделала одолжение» профессии журналиста, ворвавшись в нее с такой энергией.
Неожиданная похвала блестящей компаньонки заставила меня заново возгордиться своими достижениями и покраснеть, как спелая вишня. Я мигом забыла про свое растущее недовольство ее странными методами решения головоломок. Очевидно, Ирен осознала, через что мне пришлось пройти ради моего нынешнего положения и сколько мне потребовалось мужества и сообразительности.
Не только Квентин Стенхоуп отправлял телеграммы со станций: я «оплачивала» свой таинственный отпуск статьями, которые посылала в «Нью-Йорк уорлд». Там описывались анонимные пикантные подробности моего краткого пребывания в maison de rendezvous, а также приводились отчеты о встрече с Буффало Биллом и с принцем Уэльским на Всемирной выставке и о содержании беседы за чаем с Сарой Бернар, Берти и бароном де Ротшильдом. Я не стала упоминать ни персону, о которой шла речь, ни истинные цели, стоявшие за всеми этими сплетнями и слухами. Не открыла я своим боссам и суть истории, в которую оказалась втянута, лишь вскользь намекнула: если мне удастся заполучить кое-какую информацию, то материал выйдет просто потрясающий, настоящая «бомба».
Оторвавшись наконец от мыслей о работе, я выглянула в окно и с удивлением увидела миниатюрные горные хребты, образованные крышами домов с алой черепицей.
– Город сотни шпилей, – сказала Ирен и замолчала.
Я действительно заметила несколько башенок, вздымающихся резными шипами посреди пологих красных крыш.
– Город, где мне в последний раз довелось выступать в опере, – добавила примадонна так глухо, что я с трудом разобрала ее слова. – Мы были здесь вместе с Нелл и Годфри.
Последняя фраза была произнесена шепотом, и мне пришлось наклониться к самой щеке наставницы, чтобы расслышать.
Она впала в задумчивость, но внезапно тряхнула головой, словно сбросив паутину, парализовавшую ее разум.
Я внутренне собралась, чувствуя, что пересекла важную границу.
– Прага, – сообщила мне Ирен скучным бесстрастным голосом, похожим на тон лектора, – является интереснейшей из столиц. Это, по сути, самый что ни на есть пуп Европы, находящийся там, где ему и положено, – непосредственно в центре нашей части света.
– Мне доводилось кое-что слышать о ней, – сказала я.
Ирен снисходительно улыбнулась мне:
– Я не могу решить, благословлена ли Прага тем, что ее достоинства скрыты, или проклята, потому что мир недооценивает этот город и его жителей.
– А кто ее жители?
– И правда, кто? Город возведен на пяти холмах, здесь издревле жили люди разных народов, исповедовавших три мировые религии: иудаизм, католицизм и протестантство. Я перечисляю их в порядке появления на мировой арене, а не выделяю фаворитов.
– Разве сейчас Прага не является всего лишь частью Австро-Венгерской империи?
– Это политика. Я же говорю о душе города. Ты сама поймешь, когда проведешь здесь некоторое время.
– А надолго мы здесь застрянем? Разве не лучше поскорее поймать Джека-потрошителя? Если он на самом деле прибыл этим путем, что, по-моему, весьма вероятно.
– Никогда не угадаешь, куда человек идет, покуда не узнаешь, где он был, – загадочно ответила Ирен.
– Ты считаешь, что Джек-потрошитель был в Праге? Только потому, что Годфри упомянул в своем письме жестокое убийство девушки? Зверски замученных женщин можно найти по всему миру, и большинство из них не будут жертвами Дерзкого Джека. Некоторые утверждают, что он сбежал в Америку. Я бы предпочла гоняться за слухами на родной земле – или в Лондоне, чтобы позлить Шерлока Холмса, – чем сопровождать тебя в паломничестве по местам боевой славы и сентиментальных воспоминаний.
– Из слухов не рождаются сенсационные разоблачения крупного масштаба, которые так нужны чертовски хорошему репортеру, – заявила примадонна холодно. – И Шерлок Холмс не просто «разозлится» – ты даже не представляешь, что он с тобой сделает, если ты вмешаешься в его новое расследование в Уайтчепеле.
– Так ты все-таки слышала, как он предостерегал меня на прощание в номере парижского отеля? – возмутилась я.
– Это что, преступление?
– Ты вроде была в то время не в себе от горя.
– У меня все еще есть уши, и я намерена и впредь их использовать.
– Ты хочешь сказать, что намерена использовать и меня, желаю я того или нет. И каким же образом?
Она вздохнула:
– Я привыкла использовать спутников в качестве стены, от которой мои рассуждения отскакивают рикошетом, даже если стена кривая. Ты многому научишься в этом путешествии, если проявишь больше терпения и доверия.
– Терпение и доверие, присущие моему виду, приводят только к ответному насилию.
– И что же это за твой вид?
– Женщины.
Ирен пожала плечами, не желая спорить.
– Здесь, – сказала она, – цель моего путешествия. Красный Томагавк следовал за цыганским караваном на восток. А тут злодеи пересели на поезд, идущий еще дальше в том же направлении. Поклажа у них была достаточно большая, чтобы потребовать места в багажном вагоне. Девушка была убита около Нойкирхена; характер ее увечий тот же, что и у жертв в Париже.
– Но… создается впечатление, что злодеев несколько. Между тем как Джек-потрошитель явно единичный феномен.
– Неужели?
– Ты хочешь сказать, что женщин в Лондоне убивали безумные последователи того странного культа? Что мы имеем дело с преступной группой?
– И да, и нет. Пока я ни в чем не уверена до конца, но ясно одно: Прага является ключевым элементом в головоломке. Годфри выманили из богемской столицы в… мы еще не знаем куда. Наша парижская добыча пока разбросана по миру, но уже движется в том же направлении.
– То есть Шерлок Холмс тратит в Лондоне время даром?
– Я искренне надеюсь, что нет. На самом деле я даже очень рассчитываю, что он не тратит время даром. Сомневаюсь, что гений дедукции допустит такой промах.
– Тогда почему бы не объединить с ним усилия?
– Кто сказал, что я этого не сделала?
– Но… – растерялась я, – он же не имеет ни малейшего представления о наших действиях.
– Иногда лучший союзник тот, кто считает себя полностью независимым.
– Ты говоришь такими загадками, точно Сфинкс!
– Сфинкс. Наполовину лев, наполовину женщина. Сочту за комплимент, – усмехнулась Ирен.
– Ты хоть когда-нибудь была со мной честна и откровенна?
– Только когда ты была честна со мной.
– Ох! Ты просто невозможна, – в сердцах бросила я.
– Спасибо. Теперь, когда ты наконец высказала все свои обиды, не желаешь встретиться с королем и королевой Богемии?
– Что, правда?! С настоящей семьей монархов? – Меня бросило в краску от волнения. – Тогда я готова изобразить радостное лицо и уделить чуть больше времени тренировкам по части «терпения и доверия». А мне дадут эксклюзивное интервью? И хватит ли нам времени на светскую жизнь?
– Мы не можем себе этого позволить.
Я даже не удивилась, когда на пражском вокзале наш поезд встречали духовой оркестр и отряд совершенно игрушечных королевских солдат в такой яркой униформе, что причудливый наряд Квентина Стенхоупа, сочетавший детали военных мундиров множества стран, казался верхом сдержанности. Вообще-то я думала, что сразу замечу англичанина среди пестрой местной гвардии, но так и не смогла его вычислить. Нас тут же сопроводили к настоящей карете Золушки о четырех огромных золоченых колесах, запряженной шестеркой белых лошадей. Пока мы неспешно ехали по городским улицам, горожане с любопытством рассматривали нас. Затем по очень крутой дороге мы поднялись на вершину холма к огромному замку, увенчанному, конечно же, целым пучком высоченных шпилей.
– Башни принадлежат кафедральному собору Святого Вита и нескольким другим древним храмам, которые прославили этот выдающийся город наряду с Пражским замком, – сообщила примадонна, продолжая играть роль экскурсовода.
Великолепие пражских крепостных стен и укреплений, замка, соборов и дворцов просто не поддавалось описанию. Ирен рассказала, что большинство зданий, составляющих рукотворный архитектурный утес, датированы XVI веком, а некоторые были возведены еще в X веке, хотя четыреста лет назад сильный пожар уничтожил почти все старые постройки.
Я действительно была впечатлена грандиозной крепостью на холме – которая, по сути, занимала половину города.
Наш выход из бывшей Золушкиной тыквы на центральную площадь сопровождали лакеи в ливреях, они же провели нас через ворота кованого железа в сложную систему дворов. Первый двор излучал великолепие: его заполонили марширующие гвардейцы в парадной униформе, которая представляла собой еще более причудливую вариацию костюма Квентина. Второй двор оказался древнее и скромнее, а третий устроил нашей компании очную ставку с собором Святого Вита.
Я говорю про «очную ставку», потому что монументальная каменная громадина выглядела как живая, щетинясь кружевом великолепных орнаментов из кованого позолоченного металла, витражей и мозаики.
Когда мы миновали фонтан и стали подниматься по пролетам лестницы дворца, я чувствовала себя девушкой, которую поклонники завалили дорогими конфетами на День святого Валентина.
Наши шаги наполняли эхом залы, щедро украшенные мрамором, деревом редких пород и позолотой. Мы прошли в огромное помещение, где выстроились колонны в сорок футов высотой; бесчисленные диваны, столики и стулья казались рядом с ними карликовыми. Тут было даже шикарнее, чем в лучших номерах парижского maison de rendezvous. Благодаря сравнению я сообразила, насколько высок был уровень того борделя и как умело обстановка подстраивалась под вкусы господ вроде того великана, который ожидал нас перед створом камина, еще более внушительного, чем он сам.
На расстоянии его рост и комплекция напомнили мне Брэма Стокера. Меня посетила шальная мысль: а что если человек, которого мне представили в Париже как Брэма Стокера, на самом деле был замаскированным правителем Богемии? В Европе многие королевские особы путешествуют инкогнито.
Но когда мы с Ирен осмелились подойти к нашему царственно гостеприимному хозяину, я увидела, что волосы у него скорее золотистые, чем рыжие, а бакенбарды, хоть и топорщатся во все стороны, ничуть не похожи на бороду Брэма Стокера.
Король также был одет в военную форму – великолепный ансамбль из черно-красной шерсти, так богато украшенный золотыми медалями и орденскими лентами, что хаотичный наряд Квентина по сравнению с ним выглядел нищенским и жалким.
– Мне поклониться, сделать реверанс или упасть в обморок? – почти не шевеля губами, прошипела я Ирен, когда мы приблизились к его королевскому величеству. Я и впрямь трепетала: правитель Богемии оказался намного красивее и внушительнее английского принца Берти!
– Он немецких кровей, так что формальности всегда приветствуются, – ответила она, сметая с пола пыль в реверансе, достойном примы русского балета. Еще до того, как покинуть экипаж, она вывернула подкладку юбки простого черного платья-сюрприза Нелл, выставив напоказ украшенные изящной вышивкой клинья пепельно-розового шелка.
Я по ее примеру изобразила самый элегантный поклон, какой мне позволяли чопорное клетчатое платье и подходящая к нему шляпка, жалея, что на мне сейчас не тот изысканный ансамбль из мехового тока и накидки русского шелка, в котором я впервые появилась в «Питтсбург диспатч». Я не сторонница высказывания, что одежда делает человека, но все же хорошо и уместно одетая женщина успешнее во всем, за что ни возьмется. К тому же благодаря нарядному платью гораздо легче усыпить бдительность мужчин, внушив им, будто мы всего лишь женщины и слишком красивы, чтобы воспринимать нас всерьез. Тогда они оценивают нас весьма поверхностно и не вмешиваются в наши дела. По крайней мере, так не раз бывало со мной.
– Ирен! – произнес король по-английски, наклоняясь вперед в своем жестком наряде, чтобы помочь ей подняться из глубокого реверанса. – Ты снова мимоходом посещаешь мою столицу и мою страну в облике скромной перелетной пташки, да и твоя постоянная спутница по-прежнему одевается по-деловому, не для болтовни.
– Это не Нелл, – быстро сказала Ирен, – а мой американский друг, мы зовем ее Пинк.
– Пинк. Весьма экстравагантно. – Вильгельм посмотрел на меня, прищурив голубые глаза, будто не слишком доверяя своему зрению. – А прежнюю звали?..
– Нелл, – терпеливо напомнила она.
– Нелл. Верно. Тебе понравился наш музыкальный прием?
– Я в восторге! Чувствовала себя почти Сарой Бернар, хоть и калибром поменьше. Только самой Саре дозволено чувствовать себя Бернар в полном объеме.
– Мне нравится твой объем: будь он больше или меньше, чем у Божественной Сары, он в любом случае лучший, – смеясь, сказал Вильгельм и проводил нас к паре огромных, обитых парчой кресел.
Мы заняли свои места, как только он сел в третье гигантское кресло.
– А Клотильда? – спросила Ирен, стягивая перчатки – розовые, совпадающие по цвету с внутренней отделкой платья-сюрприза.
– О, королева будет здесь в ближайшее время. Судя по тому, как она прислушивалась к каждому твоему слову, ей не захочется надолго оставлять тебя… без своего общества.
На мгновение я решила, что он собирался сказать «наедине со мной», но такого просто не могло быть.
– Вы все еще неразлучны? – поинтересовалась Ирен.
– Ах, разве я посмею игнорировать свою госпожу, свою великолепную супругу? Ведь она прошла школу лучшего на свете мастера. И никогда не позволит мне забыть об этом.
Я не сомневалась, что между этой парочкой произошло нечто гораздо большее, чем я могла себе даже представить, но прежде чем мне удалось разгадать смысл их диалога, послышался отдаленный щелчок двери, а затем стук каблучков по мраморному полу.
К нам приблизилась хрупкая белокурая дама; ее волосы цвета белого золота излучали нежное сияние далекого севера. На ней было переливающееся платье зеленовато-лавандового цвета. Изысканный фасон мог быть родом только из одного места на земле: из Парижа, где мы и сами были не так давно.
Мы с Ирен встали и вновь склонились в реверансах.
И вновь особа королевских кровей протянула к примадонне руки и подняла ее:
– Моя дорогая Ирен! Я была в восторге, когда Вилли упомянул, что ты отправилась в путешествие и будешь проезжать Прагу. И моя милая Нелл!.. – Она повернулась, чтобы поднять и меня, одарив той же удивительной монаршьей милостью, но вдруг заморгала бледно-голубыми глазами, словно ослепленная слишком ярким светом: – Ох, Нелл, как ты изменилась…
– Это не Нелл, хотя их манера одеваться может казаться схожей, – поспешила пояснить Ирен. – Мою очаровательную спутницу зовут Пинк, и она американка, как и я.
Почти невидимые ресницы королевы мерцали, как падающие снежинки; казалось, они мгновенно растают, едва коснувшись щек.
– Не Нелл. Конечно. Теперь я вижу. Я просто ожидала… Извините, моя дорогая.
У меня возникло странное впечатление, что король едва ли узнает Нелл, даже если столкнется с ней нос к носу, в то время как Клотильда явно питала прочную и глубокую привязанность к ней.
И снова наша шропширская мышка потрясла и покорила меня – или, скорее, наполовину покорила.
– А где неизменно очаровательный Годфри? – непринужденно спросила королева, уверенно проскальзывая к своему месту рядом с мужем. – Я полагаю, ты приехала сюда, чтобы присоединиться к нему, так почему же он не с тобой?
На мгновение Ирен запнулась. Обычный вежливый вопрос как молнией поразил ее, обратив в камень. Несколько томительных неловких секунд все ждали следующей реплики, но примадонне было нечего ответить. Или, возможно, ответов было слишком много.
Я же никогда не лезла за словом в карман и предпочитала прямолинейность.
– Именно это мы и хотим выяснить. – Мне оставалось лишь надеяться, что монаршьи особы способны выдержать правду, как и все остальные. Я взглянула на Ирен, которая по-прежнему была бледна. – Как вы знаете, ваше королевское величество, Годфри находился в Праге по делам. Может, вы не в курсе, но его отозвали, и мистическим образом никто с тех пор о нем не слышал.
Король сразу посмотрел на Ирен. Клотильда же, напротив, рассматривала меня с внезапным интересом.
– Годфри? Пропал? – спросила она. – Он выказал нам в замке свое почтение всего две недели назад.
Она, казалось, совершенно не понимала, как жизнь может пойти наперекосяк всего за две недели, не говоря уже об одном дне. Возможно, таковы преимущества положения королевы. Но как по мне, Клотильда, будь она хоть трижды королева, вела себя как глупая гусыня.
– Что мы можем для тебя сделать? – сразу спросил Вильгельм, продолжая смотреть на Ирен со странным сочетанием тревоги и затаенной надежды.
Я могла воочию наблюдать, как примадонна по кусочкам восстановила свой сценический образ после шока, вызванного невинным вопросом Клотильды. Грудная клетка расправилась от глубокого вдоха, подбородок поднялся, словно Ирен готовилась запеть… и в тот момент, скажу я вам, это был настоящий подвиг: встретиться с людьми могущественными, но несведущими, зная все то, что нам удалось выяснить о парижских делах и Джеке-потрошителе, о похищении Нелл и пугающем исчезновении Годфри…
– Мои дорогие друзья, – сказала моя наставница, постеенно приходя в себя, – Пинк права. Это не светский визит. Мы приехали прямо из Парижа, жители которого до сих пор в ужасе от страшных убийств, которым приписали бы стиль Джека-потрошителя, будь им известно о нем. Годфри, по-видимому, выманили из Праги в неизвестном направлении, и это исчезновение кажется таинственным образом связанным с парижскими событиями. Что мне необходимо, так это любая помощь, которую я попрошу. Какая именно – я не могу сказать, пока в ней не появится немедленная и крайняя потребность.
С каждым словом Ирен лица монаршей четы становились все серьезнее. В середине повествования Клотильда в ужасе повернулась к мужу.
Вильгельм похлопал ее по руке, которая лежала на его огромном предплечье, – медведь, успокаивающий ребенка, – но ни разу не взглянул на супругу. Его глаза были прикованы только к Ирен, что служило мощным доказательством ее истинного величия, даже когда она пребывала в растерянности, а я должна сказать, что терялась примадонна крайне редко. Как я полагаю, весь фокус в ее красоте. Нельзя недооценивать власть женских чар над определенным видом впечатлительных мужчин. Как мы с Полом Баньяном[48] любим говаривать: «Чем выше дерево, тем жестче падает», – а Пол Баньян уж точно в этом разбирается.
– У тебя будет все, что ты захочешь, – заявил при свидетелях нынешний Пол Баньян.
Я так и не разобралась, какую из женщин он старался успокоить, Клотильду или Ирен. Возможно, обеих. Мужчины готовы на любые уступки ради женщин, когда им светит двойная выгода.