Красный замок Дуглас Кэрол

Не знаю, что меня поразило сильнее: французская фраза из уст Шерлока Холмса, которую он ввернул с легкостью коренного парижанина, или его подозрения, что Джек-потрошитель переехал в другое место и нашел последователей.

Глава тринадцатая

Между небесами и адом

Наконец вздрогнули веки, и сразу же словно током ударило, и меня охватил ужас, смертельный и безотчетный, от которого вся кровь прилила к сердцу. И вот появляются первые связные мысли. Начинает оживать и память.

Эдгар Аллан По. Преждевременные похороны[39]

Мрак и движение.

Вот и все, что я помнила, все, что чувствовала.

А сейчас… темнота, но никакого движения.

Из-за вынужденной неподвижности желудок капризничает – точнее, капризничал бы, не будь на его месте черной пустоты, сжатой плотнее пустого кулака.

На самом деле я совершенно не чувствую ограничений моего обычного существования: разве что звенящий в ушах пронзительный крик тишины, какой бывает, когда громкий звук наконец перестает штурмовать слух; разве что какая-то пульсация, которая еле-еле помогает определить, где заканчиваюсь я и начинается… нечто другое.

Смутно и постепенно вокруг существа, которое, как я догадываюсь, и есть «я», собираются воспоминания о тесном помещении, о ящике.

Я пытаюсь пошевелить тем, что было бы моими пальцами, будь они все еще на месте. Напрягаю нервные волокна и мускулы, которые тоже должны у меня быть, пока не касаюсь кожей… чего-то.

Это не стена. Не дерево. Ничто.

Такое ощущение, что я плыву.

Должно быть, я умерла или где-то близко к тому. Мое «я» кажется мне одновременно огромным и невесомым. Возможно, я расширилась и вырвалась из своей тюрьмы.

Это я помню. Неподдающиеся преграды сверху и снизу, справа и слева, сковывающие, как саван, но жесткие, будто тис из Шервудского леса.

Если я на пути к Небесам, почему нет сияющего света и ангельского хора? Если я проваливаюсь в ад, где огонь и демонический хохот? Я точно не верю в папистскую концепцию лимба[40], хотя мое состояние больше всего напоминает именно это. Как бы не пришлось пересматривать свои религиозные убеждения на пороге рая. Или в шаге от вечных мук.

Быть может, ящик и пропал, но все же я чувствую какую-то преграду вокруг себя: она прилегает ко мне, как панцирь к черепахе; она горяча, словно раскаленная кочерга, и больно терзает. Похоже, подтверждаются мои худшие предположения: значит, все-таки ад. По-моему, я не такая уж плохая, но тут решать Господу, а Он, как известно, суровый судья.

И тут среди писклявого воя тишины я слышу далекий голос. Он доносится сверху. Он произносит мое имя:

– Нелл.

Погодите-ка. Стал бы Господь – или дьявол, если уж на то пошло, – использовать краткую форму моего имени вместо полной и официальной «Пенелопа»? Сомневаюсь. Какие уменьшительные на суде?

Итак. Возможно, я… и не совсем мертва.

– Нелл.

Попробовать открыть глаза? Веки тяжелые, будто палисандровая крышка пианино. Будто медный кожух гроба. Впрочем, вряд ли подобные роскошные материалы пойдут на похоронные принадлежности столь незначительной персоны, как я.

Кажется, теснота и движение пропали. Может, теперь удастся открыть то, что в другом месте и в другое время служило мне глазами. Видно, я просто забыла, какую цепочку движений нужно совершить, чтобы добиться соответствующего результата.

– Нелл, да ради бога!

В голосе слышится раздражение пополам с нетерпением. Знакомая картина. И раз уж голос взывает к Господу, это не дьявол. Скорее всего. После того как я заглянула в ад, неосмотрительно забывать, что дьявол всего в двух шагах.

Я слышу, как кузнечные мехи раздувают пламя, лижущее край моего разума. Мехи – это я сама. Я… дышу.

Я ощущаю, как конечности шевелятся, чувствую первое легкое покалывание, стремительно перерастающее в оглушительную, вопящую и зудящую пытку, в столп огня.

Я должна открыть то, что теперь у меня вместо глаз. Веки не слушаются. Темнота прорывается невнятными образами. Я вижу пламя, пляшущие фигуры, острые лезвия, кровь…

И тут мрак под веками становится ужаснее любой картины, которую можно увидеть наяву, и я приоткрываю веки. Моргаю снова и снова, сражаясь с дневным светом, который обжигает раскаленным железом.

– Нелл, ты в порядке?

Вот уж вряд ли!

Надо мной нависает размытое лицо. Что-то знакомое…

– Ирен? – спрашиваю я.

Нет ответа.

– Ирен? Ты нашла меня!

Тогда, выходит, я потерялась.

Терялась я или нет, но неожиданно меня выносит на поверхность теплая волна уверенности и безопасности. Конечно, Ирен нашла меня. Так всегда и бывает. Она находит вещи. И людей. И еще иногда злодеев. А я злодей? Поэтому я так страдаю? Не иначе.

– Нелл. – В голосе слышится отчаяние, и я снова решаю, что все-таки нахожусь в аду. Мы соседи по геенне огненной – вот почему так жжет.

– Это всего лишь я. Годфри.

Годфри!

Годфри.

Ни разу не слышала об архангеле по имени Годфри, но такой наверняка есть, и как раз он-то меня и нашел.

Я спасена!

Глава четырнадцатая

Пойманный в Уайтчепеле

Я работаю отнюдь не затем, чтобы исправлять промахи нашей полиции.

Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Голубой карбункул)[41]
Из записок доктора Джона Уотсона

– Значит, я спасена, – со вздохом произнесла девушка на больничной койке.

Она не столько говорила, сколько хрипела.

Все же ей повезло. Порез пересек ее шею мирным ручейком – широкий, но не глубокий. На месте раны останется только бледный шрам, тончайшее природное ожерелье перламутрового оттенка, и голос вскоре тоже полностью восстановится, нужен лишь полный покой.

Однако мой друг Шерлок Холмс, увы, не подходил на роль сиделки. В нем бурлило слишком много неутомимой энергии. Вынужденное сохранение тишины в лечебнице не успокаивало его, а тяготило.

Тем не менее он чувствовал, когда клиенту требуется бережное обхождение, а эта бедная девочка теперь и в самом деле была его клиентом и заслуживала куда большей заботы, чем любой титулованный аристократ в затруднительном положении.

– Моя дорогая, – заговорил Холмс с особой добротой в голосе, которую проявлял только к сильно пострадавшим людям, – на вашу долю выпало ужасное, суровое испытание. Можете ли вы дать хоть какие-нибудь показания относительно внешности нападавшего? Вы бы невероятно помогли делу.

Хотя обращение его было очень искренним и достаточно разумным, на девушку оно не произвело никакого эффекта: бедняжка совершила путешествие через юдоль отчаяния к ужасам, которые мы могли себе только воображать.

И все же она, кажется, распознала в детективе, благодаря его сдержанной речи, товарища по несчастью в человеческом обличье. Взгляд пострадавшей уже обладал той ясностью, какой пока что не хватало голосу, и она направила на сыщика бледно-голубые печальные очи.

– Мистер Холмс, – молвила она, с трогательной точностью запомнив, как мы ей представились, – я должна признаться, что прошлой ночью почти ничего вокруг себя не замечала. Тот мужчина выглядел лишь тенью, отделившейся от других теней. Я только помню, что он был выше меня ростом и не разменивался на ласковые слова, а толкнул меня на стену и приступил к делу.

– Выше? – сразу оживился сыщик. – С меня?

Это вызвало у нее улыбку:

– Нет.

– Как доктор Уотсон?

Девушка бросила взгляд в мою сторону, и мне показалось, что она смотрела с теплотой, будто знала, что я ухаживал за ней.

– Доктору Уотсону придется встать, как и вам.

Я с извинениями подчинился. Врачи привыкли проводить долгие часы в больничных палатах и присаживаются при первой же возможности.

– Примерно такого же роста, что и доктор Уотсон. Сестра сказала… я действительно залила кровью шарф вашей жены?

– Ну что вы, дорогая. Не стоит беспокоиться. Это был мой шарф, который мне связала жена. Мэри будет рада, что он оказался у меня под рукой и помог спасти вашу жизнь.

– Правда? – Невыносимая боль исказила ее лицо. – Ваша жена добрая, так ведь?

– Сущий земной ангел.

– Мне показалось, я видела ангела. Прошлой ночью на улице.

– Вы были?.. – начал Холмс.

– Была ли я пьяна? Нет. У меня не хватало денег на выпивку. Никогда не хватало. Я просто бродила по улицам. У меня не было ни сил, ни средств ни на что другое. Многие мужчины меня останавливали, а потом убегали. Это все похоже на сон.

– И в этом сне, – продолжил сыщик, – появился тот последний человек и порезал вас.

Девушка прижала бледную руку к бледной же шее, перевязанной еще более бледной повязкой:

– Я только надеялась, что льющаяся кровь, по крайней мере, станет мне теплым одеялом.

Даже Холмс на мгновение потерял дар речи. Затем он спросил:

– Насколько он высок?

– Я ростом пять футов один дюйм. А он, пожалуй, футов пять с половиной.

– Как он выглядел?

– Ночь стояла темная, но полоса света от уличных фонарей пересекла его лицо. Молодой. Это был ангел?

– А глаза?

– Не темные. Светлые, прозрачные. Будто сквозь них можно проплыть. Я почти… проплыла.

– Растительность на лице?

– Не помню рта. Только щетину.

– Усы?

– Усы. У моего отца были усы, но он умер.

– Светлые или темные?

Взгляд девушки устремился поверх наших голов, словно там воспарил святой.

– Темные, – прозвучал ее мечтательный голос. – Лицо круглое и бледное, будто луна, но волосы темные. Усы короткие, темно-русые, как шерстка мыши.

– Мышиного цвета усы, – повторил Холмс, пронзив меня взглядом. – Возраст?

Она покачала головой:

– Ни молодой, ни старый. Лет тридцати?

Детектив посмотрел на меня озадаченно, но не без торжества. Описание, по кусочкам выведанное у пострадавшей, полностью соответствовало внешности человека, которого он недавно поймал, а также мужчины, пристававшего к Элизабет Страйд и скрывшегося, пока мой друг преследовал призрака Израэля Липски.

Пока мы тихонько совещались, свидетельница погрузилась в глубокий сон. Я взглянул на нее с радостной уверенностью врача, к которой примешивалась горечь: девушка выживет, но зачем?

– Замечательно! – пробормотал Холмс то ли по поводу полученных показаний, то ли о здоровье пациентки, я так и не понял. – А теперь нас ждет более неприятное занятие.

– Еще более неприятное? – ошеломленно уточнил я.

– Мужчину тоже необходимо допросить.

Мы зашагали по длинным пустынным коридорам, где гуляло эхо.

– Речь у нее достаточно правильная, – отметил я. – И наверняка умелые руки. Возможно, Мэри сумеет ее пристроить…

Холмс глянул на меня с раздражением и в то же время сочувственно, но ничего не сказал.

– В этом аресте есть только два интересных момента, как сказал бы мистер Холмс, – заявил инспектор Лестрейд, пока мы в его скромном служебном кабинете ждали прибытия заключенного.

Холмс даже не пытался сделать вид, что его интересуют умозаключения коллеги из Скотленд-Ярда, однако я послушно нацепил привычную для врача маску полного внимания, с какой выслушивал жалобы пациентов.

Инспектор слегка скривился, отметив мои старания.

– Во-первых, – медленно и величаво поделился он, – не одному мне в Скотленд-Ярде любопытно знать, как мистера Шерлока Холмса занесло в такую даль от Бейкер-стрит – на Бернер-стрит, и как он умудрился оказаться рядом с местом первого же покушения с тех пор, как все убедились, что Джек-потрошитель свои дела закончил.

Если Лестрейд намеревался запугать Холмса, он катастрофически ошибся в выборе объекта.

– Во-вторых, – поведал далее инспектор, наклоняясь ближе, чтобы лучше донести до нас свои слова, – чрезвычайно занимательно, что единственное оружие, найденное при задержанном в кармане пиджака, это не нож и не бритва, а вот что. – Лестрейд потянулся к стоящей позади него тумбочке и шарахнул по поверхности своего выщербленного дубового стола несуразным глиняным кувшином, возможно, дюймов десяти в высоту.

Холмс сразу же взял сосуд, чтобы рассмотреть его поближе, вынимая увеличительное стекло из своего кармана пиджака. Он поднес лупу вплотную к толстой кромке кувшина.

– Что-то вроде фляги, – дал оценку Лестрейд, – но содержимого совсем не осталось – несомненно, этот человек все залил в себя. Что вы скажете теперь, Холмс? Даже на дне сосуда я не нашел никакого лезвия. Этим предметом он мог бы ударить женщину, но чем бы он ее зарезал?

– Полагаю, вы провели поиски по территории между Датфилдс-Ярдом и Вестворт-стрит, где я загнал беглеца в угол.

– Да, там тоже ни следа ножа.

– Может и так, но в округе есть сотни мест, где можно спрятать или выбросить оружие, да так что даже полиция не заметит.

Холмс проводил открытым горлышком кувшина у себя под носом и сделал столь легчайший вдох, что, подозреваю, его заметил только я.

Ногтем большого пальца сыщик подцепил кусочек светлого воска, который почти намертво пристал к краю глиняной посудины, после чего прилепил его обратно и поинтересовался:

– Какая информация у вас есть о нашем преступнике, или, скорее, что он позволил вам узнать о себе?

Слово «наш» заставило Лестрейда нахмуриться, но вдруг лицо его разгладилось. Не так уж часто ему выпадал шанс посвящать Холмса во что-либо: гораздо чаще все происходило ровно наоборот.

– Мы довольно быстро получили от него все факты и цифры, смею вас заверить.

– Кому же еще нам верить, как не вам? – отозвался Холмс, так тонко улыбнувшись, что Лестрейд захлопал глазами, пытаясь понять, не показалось ли ему. Он явно не уловил оскорбления, скрывавшегося в комментарии. Иногда гений дедукции не мог устоять и поддразнивал наиболее старательных служителей закона, хотя в душе он уважал Лестрейда больше, чем весь Скотленд-Ярд.

Сочтя реплику Холмса приглашением к действию, инспектор открыл записи:

– Он иммигрант. Нам пришлось послать за тем, кто говорит на его языке.

– Это вряд ли представило сложность, – вставил Холмс. – За последние годы выходцы из России наводнили Уайтчепел.

– Ага, так вы считаете, он русский? – Лестрейд не стал дожидаться ответа сыщика – и правильно сделал, потому что Холмс и не подумал отвечать, – и продолжил: – Он не совсем русский, он… – Инспектор взглянул на свои заметки: – С Северного Кавказа. Это часть России, я полагаю, но там каждый чтит именно свою малую родину – вероятно, потому, что вся страна слишком велика.

Время, проведенное на Ближнем Востоке, позволило мне понять, что причин для гордости за родной клочок земли куда больше, но я промолчал. Гораздо полезнее было оставить главенствующую роль в разговоре Холмсу, поскольку я не смог бы угадать все логические ходы, которые постоянно порождал его безустанный ум.

– Как вы его допрашивали?

– У нас свои методы, мистер Холмс. Пожалуй, они не столь загадочны, как ваши, но не менее результативны. Случилось так, что Министерство иностранных дел Великобритании с радостью предоставило нам переводчика, который даже владел тем самым диалектом, на котором говорит этот молодец… Осип Дурманов.

При упоминании Министерства иностранных дел Холмс снова схватил кувшин и подверг его изучению. Наверняка жест был призван скрыть выражение удовольствия, так как тут явно не обошлось без брата моего друга, Майкрофта. Я опять вспомнил, что в расследовании дела Джека-потрошителя и в успехе Холмса заинтересованы самые высокопоставленные персоны Англии.

– Так что же он позволил вам узнать о себе? – наконец спросил Холмс еще раз.

– Он делал бочки в Ставрополе-Кавказском, где бы это ни было. Россия – гигантский кусок земли.

– В самом деле, – согласился детектив, не поднимая глаз от горлышка глиняной бутыли, – от западных островов до пустынь на востоке. Империя так велика, что могла бы протянуться от Каира до Фиджи, если бы располагалась в более южных широтах вместо студеной верхней половины карты. Не будь ледников Северной Америки и Гренландии – и еще нескольких скромных по размеру стран на западном краю Европы, – Россия захватила бы всю макушку глобуса. В том виде, в каком она существует сейчас, страна разворачивается от Нунямо, близ крайней точки Аляски, до Гдыни, что над Варшавой. Действительно великая земля.

У Лестрейда отвисла челюсть от выданного невзначай экскурса в географию, но я был потрясен даже больше. Если и существовал предмет, который интересовал моего превосходно, однако неравномерно образованного друга меньше точной как часы работы небесных светил, то это было специфическое устройство земли и морей под этими светилами.

– В любом случае, – в конце концов продолжил Лестрейд, усердно сверяясь с записями, – этот Дурманов сообщил, что в город Ставрополь, где бы он ни лежал между вашими Нунями и Гардинами, прибыла царская полиция и так прижала евреев, что они бежали, как стадо овец, в Европу. Наш заключенный в итоге добрался до лондонского Уайтчепела, где снова занялся ремеслом бондаря.

– И почему он оказался ночью на улице?

– Он признался, что является членом Международного общества обучения рабочих, которое известно нам как еврейская организация анархистов.

– Однако он отрицает, что совершил нападение на девушку прямо снаружи здания клуба? – уточнил мой друг.

– Разумеется. Все до единого подозреваемые на роль Потрошителя, которых мы ловили, отрицают любые обвинения.

– А он признает, что был пьян?

– Признает ли? Он гордится этим.

Холмс заглянул в глубь бутыли:

– Задержанный заявляет, что самостоятельно опустошил бутыль?

– Именно так. Этот напиток сложно найти в Британии, но в России это распространенное самодельное варево. Он утверждает, что бродил по улицам весь вечер и намеревался напиться до упаду.

– А эти кусочки на горлышке – смог он дать им объяснение?

– Я тоже их подметил, мистер Холмс. – Лестрейд оскалился в мою сторону, как хорек. – Похоже, что бутыль можно было использовать как дубинку, хотя бедняжка получила только резаную рану. Поэтому я спросил у него про сосуд через переводчика, и тот поведал, что у мужчин из деревни задержанного есть обычай собираться в лесу и бить горлышком кувшина о ствол дерева, пока сургучная пробка не отлетит, – тогда начинается попойка. Вот отсюда и эти обломки.

Холмс отставил от себя бутыль на центр стола, как кот, уставший забавляться с дохлой мышью:

– Россия – страна невероятных масштабов, населенная дремучими крестьянами со своими обычаями. Я понимаю, что нелегкий жребий превращает их в чудовищных пьяниц, особенно налегающих на крепкий самогон. Неудивительно, что напиток в бутыли представлял собой это варево, распространенное на территории их страны, но здесь встречающееся крайне редко.

– Учитывая состояние преступника на момент задержания, могу лишь надеяться, что у нас напиток не получит распространения, – самодовольно вставил Лестрейд.

Мой друг кивнул и поднялся.

– Как, мистер Холмс, разве вы не желаете сами встретиться с ним? Он уже протрезвел, и переводчика мы не отпускали, – принялся увещевать его Лестрейд.

Однако сыщик остался непреклонен:

– Очень мило и предусмотрительно с вашей стороны, инспектор, но в допросе нет необходимости. Несомненно, Дурманов напал на женщину, которую мы нашли, что вы и сами могли бы доказать, если бы ваши сослуживцы не затоптали на земле вокруг тела все отпечатки ботинок с дырой под большим пальцем. Могу предложить вам осмотреть подошву обуви Дурманова, но это только докажет мою правоту. Что ж, я все равно не спущу с него глаз.

– Но мистер Холмс! Он же может оказаться Потрошителем! Разве вы не хотите расследовать это дело?

– Нет. Он полностью ваш, рад вам сообщить. Счастливо оставаться.

Нечасто мне доводилось удивляться непредсказуемым подходам друга к раскрытию преступлений не меньше инспектора Лестрейда.

Наконец мне удалось прийти в себя и встать со стула. Кивнув на прощание потрясенному инспектору, я поспешил вслед за Холмсом.

Глава пятнадцатая

Шоу «Дикий Восток»

В конце XIX века неистовые мадьярские всадники перевалили через Карпаты.

Томас Раймер, немецко-венгерский историк
Из дневника

Впервые я увидела всадников из окна трясущегося вагона поезда где-то между Франкфуртом и Веной.

Они приближались к железной дороге по довольно широкой дуге, но вскоре уже скакали рядом с составом. Ленты на поводьях и седлах лошадей переливались всеми цветами радуги. Не менее яркими были длинные рукава и шаровары всадников.

– Теперь понятно, зачем полковник Коди набирает для своего шоу наездников со всего мира, – заметила я, прижавшись носом к оконному стеклу. – Кто эти дикие люди?

– Мадьяры, – сказала Ирен, подавшись вперед, чтобы рассмотреть всадников. – Двоюродные братья и смертельные враги турок и гуннов. Сотнями лет копыта их коней вспахивают поля битв.

Ее голос звучал волнующе мелодраматично, как в нескончаемой сцене смерти Сары Бернар на сцене. Рассуждения в духе Брэма Стокера: если актерский состав больше сотни человек, а постановка стоит тысячи – это театр, даже если все происходит на самом деле. Особенно если все происходит на самом деле.

– Так поступают бандиты, – у меня перехватило дыхание, когда я плюхнулась на сиденье, чтобы вытащить дневник и начать строчить карандашом заметки, – на американском Западе. Они догоняют и останавливают поезд, а потом грабят пассажиров.

– Бандиты орудуют во всем мире. – Ирен полезла в боковой кармашек платья-сюрприза, где лежал маленький черный пистолет, которого у прежней владелицы платья, трусихи Нелл, и быть не могло. – Мы же едем в горную страну, где цивилизация ослабляет свою хватку и верх берут традиции.

– Эти люди действительно собираются остановить поезд и ограбить нас?

Ирен покачала головой:

– Я так не думаю. Это представление. Они просто отвлекают нас.

– Отвлекают от чего?

– Смотри и увидишь, – сказала она с вызывающей раздражение улыбкой.

Не то чтобы меня разозлила именно улыбка – скорее, сам факт, что примадонна улыбается в такую непростую минуту. Но я понимала: несмотря на извлеченный из кармана пистолет, Ирен не боится, как не испугалась бы даже самого Билли Кида[42], появись он сейчас в нашем вагоне.

Тогда и мне страшиться нечего!

Состав не только не затормозил, но сделал рывок и пустил из трубы мощную струю пара, как норовистый скакун.

Вскоре в коридоре послышался стук каблуков. Он затих прямо у нашей двери.

Через матовое стекло на нас уставилось чье-то свирепое усатое лицо.

Внезапно дверь широко распахнулась, и в наше купе ворвался человек в причудливых сапогах на высоком каблуке и в военной форме, расшитой золотом.

Он резко подскочил к окну и уперся в него длинным стволом позолоченного в тон униформе пистолета.

Мадьяры между тем продолжали нестись галопом рядом с поездом; их усы длиной в фут развевались на ветру подобно вороным хвостам коней. Но вот всадники взмахнули пышными, как у английской кавалерии XVII века, рукавами и, потрясая разукрашенными ружьями, повернули обратно по дуге в том же направлении, откуда примчались. Я следила за удаляющимися черными гривами их лошадей, которые наконец растаяли вдали, как грозовые тучи на горизонте.

– Какие великолепные создания! – воскликнула я.

– Лошади или люди? – спросила мимоходом Ирен, поворачиваясь к нашему гостю – или захватчику? Честно говоря, я так и не успела сообразить. – Ну вот и встретились, Бассанио[43].

– Тут далеко не Риальто[44], – отозвался дикарь и уселся без приглашения, сняв шапку из медвежьего меха.

Я с любопытством рассматривала его подковообразные черные усы и густые брови, смуглое, разгоряченное лицо. Вероятно, он дальний потомок Чингисхана или…

– Спасибо за телеграфное предупреждение, Квентин, – сказала Ирен. – Келли видели в Нойкирхене. Мы на правильном пути.

Гость кивнул, все еще пытаясь отдышаться.

– Вы не забыли свою лошадь? – поинтересовалась я.

– Я ее одолжил. – Он метнул в меня резкий взгляд, словно выдернул чеку из гранаты.

Я покраснела. Лошади служили всего лишь реквизитом, не более. Как, вероятно, и я.

Квентин снова посмотрел на меня, заметил мой румянец и спешно поклонился:

– Простите, видимо, мое неожиданное появление вас напугало, мисс Пинк.

– Не больше Потрошителя, – буркнула я вполне в духе Нелл.

На миг в его глазах зажглась искорка радостного узнавания и тут же померкла – видимо, он вспомнил, что перед ним всего лишь я.

Признаться, я и сама удивилась. У меня возникло чувство, будто Нелл каким-то неведомым образом сопровождает нас. Против своей воли я даже переняла ее манеру разговора. А вдруг наш вынужденный маскарад и в самом деле так на нас подействовал, причем сразу на всех?

Судя по повисшему внезапно молчанию бравого Квентина Стенхоупа, по-видимому, так и было.

– Что ты узнал? – спросила Ирен.

– Цыгане, конечно же, едут на восток.

– Больше ничего не удалось выяснить?

Стенхоуп откинулся на плюшевую обивку сиденья; шпоры на его блестящих кожаных сапогах звякнули.

– Я нашел лошадь с деформированной подковой.

– Ты уверен?

– Описание американского индейца было в самую точку: отметина, похожая на облачко в виде кобыльего хвоста. А на мой взгляд, очень напоминает тильду[45].

– И? – Ирен едва дышала от нетерпения.

– Табор двигается к востоку в сопровождении обычной в таких случаях группы собак и детей, идущих рядом.

– И?

– Больше ничего. Никаких пассажиров, только цыгане. Ни английского драпировщика в бегах, ни дьяволопоклонников в капюшонах. Только цыгане: скрытные, чумазые и гордые.

– Тогда наши поиски целиком перемещаются в поезда.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга включает лучшие повести Тараса Григорьевича Шевченко, гения украинского народа, выдающегося ху...
«Слуга двух господ» – захватывающая комедия всемирно известного итальянского драматурга Карло Гольдо...
Я – наемный убийца-неудачник. Я обманул заказчика, но мой обман раскрылся, и я был вынужден бежать, ...
В учебном пособии отражены основные вопросы психиатрии войн и катастроф, дана характеристика медико-...
Издание составлено с учетом специфики деятельности религиозных организаций и призвано ответить на во...
Все, что происходит с второклассником Митей Тимкиным в книге Екатерины Тимашпольской, взрослые (роди...