Красный замок Дуглас Кэрол

Глава сорок четвертая

Разведка боем

Все эти, а также многие другие душераздирающие подробности наш читатель сможет найти на страницах умного, но жутковатого романа, принадлежащего перу мистера Стокера.

Обзор «Дракулы» Брэма Стокера в журнале «Спектейтор»

Я высунулась из окна комнаты Годфри, насколько хватало смелости. Канат, сплетенный моими руками, тянулся вдоль стены замка, а на другом его конце находился Годфри. Во всяком случае, я на это надеялась. Черную ночь озаряла только полная луна, играющая в прятки с облаками. Лишь эпизодическое подергивание каната убеждало меня, что мой товарищ по заключению все еще продвигается вдоль стены в соседнюю спальню, где находился мистер Стокер.

Только бы Брэм не до конца вошел в роль невозмутимого англичанина и не улегся спать!

Поняв, что бутыли, найденные в Париже, хорошо знакомы обитателям замка – во всяком случае, некоторым из них, – мы с Годфри решили, что оставаться здесь больше нельзя. Особенно теперь, когда Брэм тоже фактически превратился в пленника. Если нам удастся поднять Стокера на канате и переправить в комнату Годфри, нас будет уже трое.

Поэтому теперь мне оставалось ждать и надеяться, что скоро мужчины вдвоем отправятся в обратный путь, после чего мы все вместе рискнем вырваться на свободу.

Что это была за странная ночь! С внутреннего двора, невидимого из нашей части замка, доносилось завывание цыганских скрипок. С окружающих гор им вторили волки, иногда по одному, иногда хором, как будто стараясь выть в унисон мелодии.

Я подумала о молодом предателе-цыгане и послала ему мысленное проклятие. Во дворе вокруг костра наверняка собралась большая компания, вроде встреченной нами на Всемирной выставке в Париже всего три недели назад. Я слышала гул пламени, бьющегося подобно крыльям огромной птицы, и видела отсветы на дальней стене замка.

Дым от костра, похоже, поднялся так высоко, что начал беспокоить всяческую живность, населяющую башенки высоко над нами. Оттуда время от времени раздавался леденящий душу свист и вырывались темные облачка, рассыпавшиеся затем на множество клочков, – это летучие мыши покидали свои насесты, чтобы разлететься по ночному небу.

Волнение среди обитателей ночной тьмы приводило меня в еще большее беспокойство. Словно в греческой трагедии, напряжение нарастало, приближая нас к грандиозной кульминации, и мне вовсе не хотелось дожидаться конца спектакля.

Веревка дернулась, затрепетала и снова дернулась. Я вглядывалась в бледную линию, пока не увидела пару рук в черных перчатках, цепляющихся за нее, как две вороны. За руками последовала темная фигура. Как минимум, Годфри уже продвигается по карнизу назад, в безопасность. Идет ли с ним Брэм, или этот цирковой номер оказался ему не под силу? Если и так, винить его нельзя. Знакомство с моей подругой, Ирен Адлер Нортон, обходится недешево.

Я вспомнила, каким насмешливым тоном презренная Татьяна назвала меня «мисс Стенхоуп», и решила, что при необходимости поеду хоть верхом на волках или летучих мышах, лишь бы поскорее убежать отсюда.

Напряженное лицо Годфри уже появилось в оконном проеме, затем он взобрался на каменный подоконник и спрыгнул в комнату.

– А Брэм?

Адвокат запрокинул голову и высунулся, чтобы помочь нашему массивному другу протиснуться в узкое окно. Писатель с минуту сидел на подоконнике и по-детски болтал ногами, переводя дыхание. Затем он достал носовой платок и вытер пот со лба.

– Вы, должно быть, настрадались, пока переходили от окна к окну, – сказала я. – Ужасная высота, и камни ледяные, но веревка, кажется, достаточно прочная.

Брэм соскочил на пол и потопал сапогами:

– На ветру у меня занемели пальцы на ногах, но это пройдет. Давненько я не цеплялся за камни, пожалуй, с тех пор, как взбирался по утесам в горах Шотландии. Отвечая на ваш вопрос, мисс Хаксли, могу сказать, что я люблю путешествовать и лазать по скалам. К тому же я очень рад оставить нашу кровожадную хозяйку без пленника. – Он повернулся к Годфри: – Почему же деревенского священника представили вам как дворянина?

– Меня отправили сюда якобы для того, чтобы заключить сделку с графом, владеющим замком и окрестными землями. Наверняка эта мистификация была запланирована с самого начала. Поэтому священника, как самого образованного из имеющихся трансильванцев, уговорили подписать документы, которые я подготовил. Одного не пойму: как святой отец мог согласиться на участие в подлоге?

– Этот вопрос – один из многих, но далеко не единственный. Цыгане со всей округи стекаются во двор замка, будто у них здесь намечен всенародный сход. Хозяйка замка взяла в услужение многих цыган и часть молодежи из селения. Почему в этом полуразрушенном замке нынче кипит такая активная жизнь – вот самая главная загадка. Хотя, конечно, жителям нравятся денежки, которые перекочевывают в их карманы из сундуков русской. – Брэм Стокер приостановил свои рассуждения и озадаченно уставился на меня: – За ужином вы выглядели весьма необычно, мисс Хаксли, но ваш теперешний костюм и вовсе приводит меня в полное замешательство.

Я уже так привыкла к нестандартной одежде, что мне пришлось взглянуть на себя, чтобы сообразить, что к чему. «Костюм», конечно, был хоть куда. Я одолжила у Годфри брюки и подтяжки, закатала штанины по росту и надела цыганские сапоги. Свободную блузу и корсаж из прежнего комплекта я оставила, потому что пиджаки друга оказались слишком просторными для меня.

– Единственный путь к свободе – веревка, – пояснила я свой выбор наряда. – И мне не хочется оставаться здесь одной, пока вы вдвоем спускаетесь и ищете возможность вернуться, чтобы отпереть мне дверь. На меня уже дважды в этой самой комнате нападал сумасшедший.

Годфри рассказал Брэму о последнем насильственном выдворении Медведя. После этого обсуждение моего внешнего вида само собой прекратилось.

Разумеется, я волновалась по поводу предстоящего спуска гораздо больше, чем хотела показать. Руки, стертые до мозолей во время плетения веревки, зажили не до конца. С повседневными делами я кое-как справлялась, но не могла гарантировать, что пальцы выдержат напряжение, когда потребуется вцепиться в канат при спуске. Кроме того, меня никогда особенно не привлекала высота. Даже перегибаясь через полуметровый каменный подоконник, я чувствовала легкое головокружение.

Однако признаться в своей слабости Годфри и Брэму означало понизить их собственные шансы на успех. Мне предстояло, стиснув зубы, пройти через грядущее испытание. Ирен наверняка вообразила бы себя отважным скалолазом и преисполнилась отвагой, которую предполагает эта роль. Но я никогда не училась актерскому мастерству, да и не обладала столь богатым воображением.

Мое воображение зацикливалось на обжигающем ветре, огромной высоте, обволакивающей тьме, чудовищном расстоянии и вероятности того, что у веревки обнаружится слабое место, которое вдруг начнет сдавать нитка за ниткой, пока наконец не лопнет с треском, достойным кораблекрушения, и мы все, как матросы с тонущего корабля, разобьемся о скалы внизу… Такие катастрофы рисовала мне моя фантазия.

Наверное, лучше было бы представить Татьяну и ее подручного Медведя в нескольких метрах от нас на стене замка: будто бы они ползут за нами наподобие ядовитых пауков. Но такая картина заставит меня спешить, и тогда хватка ослабнет, ноги соскользнут, и я покачусь вниз, ударяясь о камни, как булыжник, сорвавшийся в пропасть с альпийской вершины и разлетающийся на осколки по мере падения, чтобы окончательно превратиться в пыль у подножия горы…

Пожалуй, имеет смысл попробовать отключить воображение.

– Мы вместе обвяжемся веревкой, – предложил Годфри, который обдумывал практическую сторону нашей попытки к бегству, пока я предавалась пораженческим настроениям. – Между нами будет достаточное расстояние, чтобы мы не мешали движениям друг друга.

– А если кто-то оступится? – робко спросила я. – Например, я.

– Не волнуйтесь, – быстро ответил Брэм. – Вы такая легонькая, что мы и не почувствуем разницы, и тут же втянем вас обратно.

– А если поскользнетесь вы?

Ирландец помолчал пару секунд и наконец сказал, вынимая складной нож:

– Я перережу веревку.

– У меня нет ножа, – пожаловался Годфри.

Только мужчины способны соревноваться в вопросах самоуничтожения.

– Кроме того, – добавил адвокат, – ваша жертва спасет нас, только если вы окажетесь впереди. Но я уже спускался здесь, поэтому полезу первым.

– Есть лишь одна разумная последовательность, – заявил Брэм. – Мисс Хаксли пойдет последней, тогда она останется невредимой, даже если мы оба упадем и обрежем свой конец каната. Вы, Годфри, должны идти вторым, потому что, если вы оступитесь, у меня хватит сил поднять вас. Я буду первым, потому что мой вес делает меня опасным для вас обоих, и в случае чего я смогу отсоединиться. Но крайние меры не понадобятся, друзья мои! Вы будете рядом и сможете помочь мне советом в трудный момент. Что может быть проще?

– Сломать двери и найти лестницу вниз, – вставила я.

– Ты заметила, какие здесь толстые двери? – возразил Годфри.

Да, я заметила. Спуск по веревке представлялся самым тихим вариантом… если, конечно, мы все не сорвемся, и тогда наши крики смешаются с воем волков, визгом летучих мышей и стонами цыганских скрипок…

Мы выстроились у окна в установленном порядке и опоясались веревкой, затем Годфри привязал конец к каменной стойке окна, как и в прошлый раз. Выдержит ли она троих с той же легкостью, как его одного? Посмотрим.

Брэм торжественно пожал нам руки и забрался на подоконник. У меня возникло странное чувство, что пол и возраст более не имеют значения для нас. Мы ввязались в общую схватку со смертью и должны верить в способности друг друга. Я, словно скрытная и старательная паучиха, сплела тонкую, но прочную нить, на которой мы должны будем повиснуть. Брэм, опытный скалолаз, поведет нас – или, если судьба окажется к нему немилостива, пожертвует собой. Годфри, отчаянный смельчак, в одиночку нашел путь к свободе и теперь укажет его остальным.

Веревка натянулась, едва Стокер перебрался через подоконник и начал карабкаться по стене к первому карнизу, упомянутому Годфри. Я почувствовала, будто меня безжалостно дергают за струны души. Адвокат был уже на подоконнике и увлекал меня за собой.

– За Францию и Сен-Дени[77]! – воскликнул он с мушкетерской усмешкой.

– За Англию и Святого Георга[78]! – парировала я, рассердившись настолько, что не успела даже ахнуть, когда мой товарищ исчез из виду за окном. За Францию, подумать только! Я поглубже натянула кожаные перчатки Годфри и развернулась, чтобы спуститься с подоконника на стену.

Примерно шестью метрами ниже ноги коснулись нужного карниза. Он оказался достаточно широким, чтобы можно было стоять. Я начала осторожно продвигаться по нему, стараясь не терять из виду Годфри, чья темная фигура маячила впереди. Еще дальше во мраке едва виднелся массивный силуэт Брэма.

«Ну точно, три слепых мышонка», – подумала я.

Ветер был не сильным, но порывистым, и скоро глаза у меня начали слезиться.

К счастью, Годфри впереди меня комментировал вслух, на что следует обратить внимание: выступающий декоративный камень, разрыв перед началом следующего карниза… Мы ползли, как крабы, по древним камням, и наше медленное поступательное движение напоминало лаву, стекающую по склону вулкана. Я выполняла все инструкции Годфри и слышала, как одновременно он направляет и Брэма.

Слезы струились у меня по лицу, но все равно осязание сейчас было для меня важнее зрения. Руки и ноги двигались по камням точно на липучках.

И вдруг, когда я уверовала, что нашла устойчивый ритм движения, веревка неожиданно дернула меня за талию и оторвала от стены. Я закачалась в пустоте, будто вырванная из реальности невидимым демоном. Затем меня подхватили сильные руки и подняли вверх. Теперь я сидела на подоконнике открытого окна, и неподвижный камень подо мной казался зыбучими песками, а голова кружилась так, что мне пришлось вцепиться в Годфри, пока он втягивал меня в окно.

Внутри я прислонилась к каменной стене, точно такой же, как та, вдоль которой мы только что ползли, и попыталась унять дрожь в руках и слабость в коленях. Адвокат деликатно освободил меня от каната, как нянечка распеленывает ребенка.

Затем они с Брэмом принялись возиться у окна с канатом и, когда я наконец собралась с силами, объяснили мне, что отпустили веревку, чтобы та свисала из окна нашей комнаты.

– Если наше отсутствие обнаружится, – произнес Годфри, – они подумают, что мы слезли прямо вниз, чтобы убежать из замка.

– А можно было так сделать?

Брэм покачал головой:

– Веревка слишком короткая. Если бы мы спрыгнули, наверняка разбились бы. Пусть они думают, что наши тела лежат внизу на скалах, – добавил он с энтузиазмом сочинителя мрачных историй. – Это даст нам выигрыш во времени, чтобы исследовать нижние уровни, которые, как полагает Годфри, могут привести к выходу.

Я не стала говорить им, что мне хватило нижних уровней в катакомбах Парижа.

В рукавах у меня были спрятаны свечи от брошенного Медведем канделябра, и я кое-как выудила три штуки из своего запаса через тугие манжеты.

Годфри зажег свечи серными спичками, и мы пустились в путь через просторный неосвещенный зал, ведомые их маленькими светлячками. Каждый шаг по каменному полу, не застеленному коврами, как бы тихо мы ни ступали, отзывался легким эхом, со стороны напоминающим шуршание гигантской змеи.

Мы проследовали через две огромные двери – к счастью, распахнутые, так что не пришлось беспокоиться о скрипе петель, – и оказались в темном туннеле коридора. Там по-прежнему не было слышно ни звука, кроме наших шагов, шелеста одежды и дыхания. Я никогда не чувствовала себя таким ничтожным насекомым и начала совсем по-другому оценивать смелость, которая, без сомнения, требовалась букашкам для проникновения в гигантские жилища людей ради крошки хлеба.

– Лестница, – прошептал Годфри, оборачиваясь к нам.

Мы столпились у ближайшей стены и попытались осветить ведущие вниз ступени, затем двинулись друг за другом, держась одной рукой за камни, которые с каждым шагом становились все более скользкими. Я только и ждала, что спуск вот-вот закончится и под ногами окажется ровный пол. Однако лестница тянулась и тянулась. Тишина стала такой густой, что сама превратилась в своеобразный звук – поток пустоты наподобие невидимого ветра.

Я возблагодарила Бога, что на дворе весна и Хеллоуин с его призраками остался позади, но затем вспомнила про другой языческий праздник, день летнего солнцестояния. Не приближается ли он? На ум мне приходили только майские шесты. А еще крысы и мыши. Привидения. Мыши и крысы, обнявшись с привидениями, танцуют вокруг шеста, на острие которого насажена чья-то отрезанная голова… Я в ужасе зажмурилась, чтобы прогнать видение.

Когда я открыла глаза, то увидела только темные силуэты моих спутников, подсвеченные слабыми огоньками свечей. И вдруг поняла, что к шуму крови и дыхания, создаваемому моим собственным телом, прибавился еле ощутимый, но совершенно реальный звук, довольно ритмичный.

Море? Но здесь нет моря. Подземное озеро? Ветер снаружи врывается в глубокий туннель?

Мои товарищи тоже обратили внимание на слабый гул. Я увидела бледное лицо Годфри, искаженное дрожащим светом, – адвокат обернулся ко мне.

– Жди здесь, Нелл. Мы с Брэмом разведаем, что внизу. Один из нас вернется и помашет свечой, если путь свободен.

Ирен ни за что не осталась бы стоять, точно забытый багаж, в темноте посреди лестницы. Но я не решалась повысить голос, вступив в спор, и тем выдать наше присутствие. Пока меня терзали сомнения, мужчины удалились. Тьма поглотила и свет их свечей, и шорох их шагов, в одно мгновение превратив попытку следовать за ними в нелегкое и опасное дело.

В горьком разочаровании я прижалась к стене, все еще взвешивая «за» и «против», но уже понимая, что возможность упущена. Уж слишком я легко следую мужским командам, подумалось мне. Мой отец-священник был добрейшим человеком на земле, но как церковный авторитет ожидал подчинения. В отличие от Ирен и Пинк, нашедших себя в отрицании мужского главенства даже перед лицом денег и власти, я, будто шропширская овца, послушно шла в загон. Мне пришлось отдать Годфри свое единственное оружие, шляпную булавку, и теперь я вооружена только огарками свечей, которые к тому же невозможно быстро извлечь из рукава.

Что за трусиха! Немногого же стоил мой смелый спуск из окна замка. Теперь я все равно беспомощно прижимаюсь к безопасной внутренней стене, лишенная возможности сойти с места, чтобы не затруднить моих компаньонов дополнительными поисками. Мне суждено стоять здесь, ничего не знать, ничего не делать. Только беспокоиться и ждать.

Ирен, я знаю, тоже умеет беспокоиться – даже сейчас она наверняка волнуется о Годфри и обо мне, – но она никогда не ждет.

Я уже было решилась пойти вперед без приказа, как увидела мотылек огня, мерцающий далеко внизу. У меня вырвался вздох облегчения: мне выпало счастье слабых духом – возможность следовать своим желаниям и в то же время не противоречить указаниям других.

Держась правой рукой за стену и подняв свечу в левой, я поспешила вниз, в темноту. Меня бесконечно вдохновляла перспектива скорой встречи с Годфри и Брэмом, а точнее, с одним из них, потому что лишь один огонек маячил в глубине. Я бежала изо всех сил и, встретившись со свечой, едва не засмеялась от радости.

Мужская рука вцепилась мне в запястье, а свечи, которые мы держали, почти столкнулись, как кубки во время тоста за встречу.

Совместный свет двух язычков пламени выхватил из тьмы кошмарное лицо: спутанные темные волосы обрамляли гримасу панического страха, в бледно-голубых глазах мелькнуло узнавание.

– Где Господин? – лихорадочно бормотал Джеймс Келли, дергая меня за руку. – Где Он?

Я вжалась в стену, казавшуюся мне безопасной всего минуту назад. Безумец оглядывался по сторонам, будто искал чьи-то глаза, невидимые во тьме:

– Они не хотели брать меня с собой. Им нужно было, чтобы я остался сидеть взаперти в Париже, но я сбежал, и когда нашел Господина, они скрылись от меня. Бросили меня собакам и волкам.

В это я вполне могла поверить. Даже в дрожащем свете свечи было видно, что одежда мебельщика находится в том же беспорядке, что и волосы, как если бы он не один день продирался сквозь лесные заросли. И наверное, так и было на самом деле.

– Господин – единственный на свете, кто понимает. – В голосе Келли появились плачущие нотки. – Он прошел путем Креста. Мы знаем страдание, боль, все ошибки, совершаемые мужчинами из-за женщин, со времен Евы.

Его безумный взгляд снова сфокусировался на мне. Я вспомнила, что он воткнул своей жене в ухо перочинный нож без всякой на то причины, и она скончалась в госпитале днем позже. Его же мы встретили в пещере под Всемирной парижской выставкой, когда неизвестный безумец покалечил женщину. Был ли то Господин? Но ведь мгновение спустя топор Красного Томагавка вонзился в спину этого дьявола.

Сейчас в руках Джеймса Келли была только свеча, и глаза сверкали безумием, но тогда, в пещере, он сразу выбрал меня из всей нашей разношерстной компании. То же самое случилось и в его грязной комнатушке, когда Ирен, Пинк и я поймали его. Вместе с Шерлоком Холмсом.

Может быть, я напоминала ему кого-то – его невинную покойную жену или несчастную девушку, потерявшую грудь во время сатанинского ритуала, а то и нашу праматерь Еву.

– Где Он? – продолжал стенать Келли, похоже не узнавая меня.

Да он и не мог узнать: волосы у меня были заплетены в косы, как у крестьянки; по верхней части костюма я могла сойти за цыганку, а ведь мы знаем, что последователи культа тесно соприкасались с кочевым племенем. Брюки на женщине могли разозлить полоумного поборника нравственности, но, будучи черного цвета, они не очень выделялись в темноте. Мне пришло в голову, что внешне я мало отличаюсь от служанок, работающих в замке.

– Разве Он здесь не затем, чтобы превратить воду в вино, а вино в кровь? – причитал демон-мебельщик. – Он должен быть там! Я следовал за Ним. Вот мое тело, источник удовольствия. Вот моя кровь, источник боли. Кто выпьет моей крови и разделит мой грех, того ждет жизнь вечная.

Келли декламировал жуткую смесь Писания с сатанизмом. Я попыталась вырвать руку, но он только сжал ее крепче и придавил меня к стене:

– Ты пойдешь на церемонию. Будешь плясать, пить кровь Господина и почувствуешь, как тебя обволакивает духовный огонь, а затем приходит безумие, и мы отрекаемся от всего, некоторые – навсегда.

Он явно говорил о смерти. Я вспомнила, каким неожиданно успешным оказался пинок в схватке с Медведем, и приготовилась повторить свой трюк.

Но в этот момент Келли прижал мне к шее лезвие ножа.

Клинок был явно больше складной безделушки, которую можно спрятать в карман.

Страх петлей сдавил мне горло. Я осталась один на один с кровожадным Джеком-потрошителем! Ни острой спицы в кармане, ни друга со свечой, готового прийти ко мне на помощь.

– Не лучше ли дождаться церемонии? – спросила я, стараясь не двигать горлом, в которое упиралось острие ножа.

– Иногда это бывает до церемонии, хотя обычно после, – мечтательно произнес Келли, и его пустые голубые глаза заволокло туманом. – Я делаю то, что велит Господин. Сам по себе. Так я поступил с женой. Она сама была виновата, конечно. Пристала ко мне из-за напитка, но напиток – это Жизнь. А кровь – это святая вода.

Я не знала, что отвечать на бред сумасшедшего, но, к счастью, мне и не пришлось.

Из темноты вынырнула фигура чернее самой тьмы и, схватив убийцу за воротник, дернула так быстро и жестко, будто собиралась одним махом закинуть его в ад. Но вместо этого мой темный ангел-хранитель швырнул безумца к стене и вырвал нож у него из рук. Свеча Келли погасла.

В неверном свете моей собственной свечи, которую я каким-то чудом все еще держала, я узнала молодого цыгана – обладателя моего серебряного флакончика и записки.

– Ты?! – возмущенно воскликнула я.

– Быстрее, отойдите в сторонку, пока я разбираюсь со злодеем, – ответил он мне на пугающе правильном английском.

Меня снова схватили за руку и оттолкнули в темноту так стремительно, что свечка у меня в руках наконец испустила дух.

Двое мужчин бились в кромешной темноте так яростно, что, казалось, сотрясаются и пол, и стены. Мне слышалось пыхтение диких вепрей. Противники боролись за равновесие и превосходство, и подошвы их башмаков шаркали по полу, как раздвоенные копыта. Как тут не представить себе битву двух демонов!

Я потихоньку отступала вдоль стены, чтобы очередной рывок сражающихся не втянул меня в орбиту и не превратил в случайную жертву смертельного противостояния. Кроме того, надо было приготовиться убежать – на случай, если победит не тот, на кого я надеюсь. Мне давно не случалось оказаться посреди схватки двух мужчин – с тех пор, как мы с Квентином попали в засаду полковника Морана на Хаммерсмитском мосту. В обоих случаях защитник старался спасти меня, но был вынужден сражаться за собственное выживание, так что ему становилось уже не до меня.

На этот раз я лишь слышала, что борьба идет нешуточная, но не имела возможности узнать, кто одерживает верх, – и когда я узнаю, может оказаться уже слишком поздно.

Наконец раздался глухой утробный вой, за которым последовал звук падающего тела. Победитель тяжело дышал в темноте. Определить по звуку, кто он, мне было не под силу. Я задержала дыхание и замерла, но через секунду его рука коснулась моей в кромешной тьме.

При этом касании меня пронзила дикая догадка. Как я не додумалась! Смуглая кожа, цветистые цыганские одеяния… Разве не был Квентин Стенхоуп переодет в араба, когда больше года назад в Париже упал без чувств к моим ногам? Он прирожденный шпион, и коварный Восток для него как дом родной. Ясно как день: когда я пропала, Ирен обратилась к нему за помощью. Квентин и был цыганом, приносившим мне еду. Мне следовало сразу разгадать его подмигивания, нетипичные для цыган.

Какая же я простофиля! Теперь, когда мне стало ясно, что это его рука потянулась ко мне из темноты, сердце у меня забилось еще быстрее. Я прислонилась к стене, едва дыша и чувствуя, как он приближается.

– Это ты! – прошептала я.

– Именно так, – ответил мой спаситель, зажигая серную спичку, и свеча у меня в руках снова затеплилась, возвращаясь к жизни.

Я всмотрелась в зыбкие очертания моего спасителя, пока его взгляд был устремлен на колеблющееся пламя.

Когда он напугал меня, появившись в казачьем костюме в поезде из Праги, я потеряла сознание, но он меня подхватил. В этот раз я тоже чувствовала легкое головокружение и задавалась вопросом, какую форму примет наша новая встреча, после того как все необходимые слова будут сказаны.

– Все ли с вами в порядке? – начал он.

– Квентин… – выдохнула я.

Он замер на мгновение, застигнутый врасплох выражением моего лица:

– Господи, да нет же! Вы действительно не пострадали, мисс Хаксли?

Фраза была достаточно длинной, а голос – достаточно громким, чтобы мне в одно мгновение открылась собственная ошибка.

– В известной степени… – выдавила я.

– Хорошо. Нужно чем-то связать его. У вас не найдется… Нет. Придется мне что-нибудь придумать.

Шерлок Холмс, переодетый цыганом, склонился со свечой над бесчувственным телом Джеймса Келли.

Поскольку я так опозорилась, то твердо решила реабилитироваться и предоставить детективу требуемое.

– Должна сказать, мистер Холмс, – сказала я, – у меня имеется подходящий шнур, если вы соблаговолите подождать минутку.

Я распустила шнуровку цыганского корсажа и без особых сожалений позволила ему незаметно соскользнуть на пол.

– Замечательно! – воскликнул сыщик проверяя шнурок на прочность. – Достаточно длинный и крепкий, чтобы на несколько часов удержать мистера Келли от нежелательных выходок.

Его совершенно не занимал вопрос, откуда я извлекла необходимую веревку. Шнуром он связал руки Келли за спиной, затем его же собственным ремнем перетянул ему лодыжки.

– Как вам удалось справиться с ним в темноте? – спросила я.

– Темнота здесь ни при чем. Моим преимуществом было знание барицу, восточной борьбы, основанной на быстрых обманных движениях. Возможно, мистер Стенхоуп тоже владеет этим искусством.

– Не исключено. Не знаете ли вы, где он может находиться?

Шерлок Холмс помедлил немного, завязывая последние узлы, и обернулся ко мне с хитрой улыбкой:

– В Праге, как я предполагаю, с вашей подругой миссис Нортон и ее тенью мисс Пинк. Мой брат Майкрофт принял меры, чтобы замедлить их несвоевременную спасательную экспедицию.

– Квентин вместе с Ирен и Пинк? – ахнула я.

– Он присоединился к ним в Париже, а что? Вас это не должно удивлять.

Я не была удивлена, совсем напротив. Квентин был с Ирен. Ну конечно. Квентин был с Пинк. А я в это время сидела вместе с Годфри в плену в Трансильвании, взаперти, с косами, цыганским корсажем и бараньей похлебкой.

Лишь несколько мгновений спустя я осознала, что Шерлок Холмс признался во вмешательстве в действия моих дорогих друзей.

Я резко распрямилась:

– С одной стороны, мистер Холмс, я нахожу недостойным и отталкивающим, что вы позволяете себе препятствовать моим товарищам. С другой стороны, я рада, что им не пришлось рисковать собой ради нас.

– Кстати, где Нортон?

– Не знаю. Они с Брэмом Стокером отправились вперед на разведку. Один из них должен был вернуться к началу лестницы со свечой, когда прояснится обстановка.

– То есть вы не просто так забрели в когти Келли.

– Я никогда не забредаю никуда просто так, мистер Холмс, о чем вы догадались бы, знай вы меня получше. – Мне пришлось призвать на помощь самый суровый учительский тон. – Келли нес свечу, и было слишком темно, чтобы понять, кто идет, пока не оказалось чересчур поздно.

– Логично, – согласился гений дедукции.

– И еще, я бы хотела получить назад мою нюхательную соль.

– Что?

– Серебряный флакончик, который я отдала цыганскому скрипачу.

– Ах, вот вы о чем! – Он извлек вещицу из кармана своих смехотворно узких брюк (с большой натяжкой приписанных мною Квентину) и протянул мне: – Вы придумали разумный, хотя и отчаянный план. Полагаю, латынь взял на себя адвокат?

– Мой отец служил проповедником в англиканской церкви, – строго напомнила я.

– Разумеется. Никакой латыни. Что до меня, то мои химические, медицинские и правовые изыскания снабдили меня достаточным знанием языка, пусть и мертвого. Умный ход.

– Мы поняли, что ничего не выйдет, когда мистер Стокер сообщил нам, что человек, которого Татьяна представила нам как графа, на самом деле является сельским священником.

– Прежде чем мы найдем ваших потерявшихся спутников, расскажите мне, кто такой этот Брэм Стокер.

– Как, вы не знаете? – изумилась я.

– А должен? Пожалуйста, окажите мне услугу, не уподобляйтесь Уотсону в предположении, что к сфере моих интересов относится всякая дребедень, которой занимают свои головы добропорядочные граждане. Я специалист, и интересуюсь очень узким набором дисциплин. Я хорошо разбираюсь в форме рук и ушей, татуировках, сортах табака, манускриптах, газетных шрифтах и тому подобных материях. Но вам придется объяснить мне то, что вы считаете очевидным.

– Думаю, и вам случается объяснять другим вещи, очевидные для вас.