Красный замок Дуглас Кэрол

Глава тридцать вторая

Трудности картографии

Все восточноевропейские страны попали под перекрестный огонь религий и жестоких завоевательных войн… По всей Польше, Трансильвании, Моравии и Богемии вдоль дорог стоят храмы христианских святых. Однако люди по-прежнему полны суеверий и приносят дары языческим богам и демонам… Здесь каждому все еще чудятся вампиры за дверью и оборотни среди деревьев.

Годфри Нортон Нелл Хаксли (Кэрол Нельсон Дуглас. Новый скандал в Богемии)[69]

Сумерки вынудили нас зажечь лампу.

При искусственном освещении Ирен обмакнула перо в хрустальную чернильницу и снова начала вычерчивать знакомую фигуру на карте Праги.

Изогнутая линия от музея до Староместской площади огибала справа старинный еврейский Йозефов квартал, завершая букву «P», которая пересекалась с другой буквой – «Х», обозначающей закоулки, где были найдены убитые женщины.

– Трудно поверить, – с сомнением произнесла я, – что безумный убийца выбирал жертв из-за близости к определенным улицам, так чтобы места преступлений образовали определенный рисунок на карте и кто-нибудь догадался его разглядеть.

– Жертвоприношение, как и любые ритуалы, совершаются в предназначенных для этого местах, – возразил Стенхоуп. – Бог велел Аврааму привести Исаака на гору.

– Я не спорю, Квентин, – сказала я, впервые назвав его христианским именем. Нелепо после всех ужасов, что творятся вокруг, цепляться за формальности в отношении друг друга. – Мне кажется странным, что Джек-потрошитель, человек, способный на жестокое убийство, склонен сковывать себя религиозным ритуалом и размещать тела своих жертв в соответствии с духовным симвлом.

– Согласна, – вступила Ирен.

Она не успела продолжить, как Брэм Стокер перебил ее:

– А по-моему, ничего странного. Вспомните, в убийствах Потрошителя признаки ритуала заметны не только в местоположении трупов: он раскладывал в определенном порядке органы бедных жертв… И самым жутким примером служит размещение внутренностей на плече и прочий кошмар.

Ирен кивнула ему в знак согласия:

– Именно поэтому в преступлении обвиняли евреев: они приносят в жертву животных, из-за чего их считают ответственными и за убийства женщин.

– Масоны тоже под подозрением, – заметил Брэм, – по тем же причинам. Как и у иудеев с их таинственной каббалой, которая пугает и манит христиан, у членов масонских лож есть собственные тайные обряды, которые порождают слухи о заговорах и жестоких оргиях.

– Тем не менее «Хи-Ро» является христианским символом, – напомнила примадонна.

– Что может оказаться резонным, – ответила я, – в том случае, если евреи хотели бы дискредитировать христиан.

– Обычно все происходит с точностью наоборот, – возразила Ирен.

– Именно поэтому, – парировала я, – план мог бы сработать.

– Мне кажется, связь с религией весьма ненадежна. – Квентин сложил ладони лодочкой, прижав указательные пальцы к губам. Молитвенный жест совершенно не соответствовал его словам, но он, казалось, думал совершенно о другом. – По Крафт-Эбингу, на работы которого ты, Ирен, уже обращала наше внимание, человек, убивающий женщин или детей вследствие религиозной мании, действует в одиночку. Однако еще в Лондоне были обнаружены все признаки того, что в преступлениях замешано немало людей, от цыганских гадалок до уголовников.

– А цыгане не религиозны, не так ли? – подхватила я. – У нас, в Америке, их не так много, хотя в последнее время они и попадаются среди иммигрантов из Восточной Европы.

– Цыгане верят в бога, которого называют Дель, – сказал Квентин, – и в дьявола, который именуется Бенг. Кажется, этого уже достаточно, чтобы считать их религиозными. Но более всего они верят в род и судьбу.

– Понятно, почему среди них столько гадалок. Откуда ты так много знаешь об этом кочевом племени? – быстро спросила я.

У меня и в мыслях не было выражать сомнение, но Квентин Стенхоуп уж слишком много знал об экзотике любого сорта, и мне не верилось, что англичанин способен на столь широкий кругозор.

– Все очень просто, Пинк. – Он улыбнулся, столь тщательно подчеркнув мое имя, что прозвучало это как издевательство. Прозвище и в самом деле совершенно не соответствует моему статусу отчаянного репортера и взрослой женщины, но мне даже нравится, когда меня недооценивают. Во всяком случае, раньше нравилось. – Цыгане, или ромалы, как они себя называют, родом из того самого уголка на земле, где я бездарно провел молодость, из Индии.

– Из Индии? Звучит не очень правдоподобно.

– А что правдоподобно в отношении цыган, Пинк? Какое-то время европейцы, встречавшие их, полагали, что народ ромалов явился с Востока, как волхвы: то ли из Турции, то ли из Нубии, то ли из Египта. В действительности же мне приходилось общаться с некоторыми цыганами, и я обнаружил, что основные слова, цифры, термины родства, названия частей тела и прочие понятия совпадают с индийскими. К слову, состав жителей Индии всегда был многонациональным. Еще в десятом веке военные силы тамошних народов собрались для борьбы с армиями мусульман, которые решили, что ислам должен господствовать и в буддийской Индии, и даже за ее пределами на окраинах христианской Европы. В борьбе против ислама наемные солдаты-ромалы были оттеснены на окраины континента. В наше время цыганский народ все дальше уходит на запад Европы: они, как у вас говорят, эмигрируют наподобие ирландцев, поляков, русских и евреев, стремящихся к роскошным сверкающим берегам Америки. Только цыгане покидают настоящий плавильный котел наций – Индию, а теперь и Европу.

Я привел цитату из сонета Эммы Лазарус о статуе Свободы, написанного в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году, чтобы собрать деньги на пьедестал, который был построен три года спустя.

– Мы бы справились и без «отверженных судьбой», если тебе нужно мое мнение, – скептически заметила я. – Мне лишь хотелось узнать о происхождении цыган.

– Никогда не угадаешь, куда человек идет, покуда не узнаешь, где он был, и vice versa[71]. – Стенхоуп повернулся к Ирен, которая едва скрывала нетерпение во время этой пространной лекции в ответ на простой вопрос. – Тебе может быть интересно, что в ходе многовекового исхода цыган на запад их держали в качестве рабов в одной из областей Европы. – Он перевел взгляд на Брэма: – В той же области, что так разжигает ваше любопытство, – в Трансильвании.

– Рабский труд? Но это было сто лет назад. Разве рабство еще возможно в наше время? – удивилась я.

– Более чем возможно, – ответил Квентин, – и чаще, чем ты можешь себе представить.

Прежде чем я успела потребовать разъяснений, Ирен, предупредив начало очередной лекции, перенаправила беседу в другое, более актуальное русло.

– Таким образом, цыгане действительно могут быть принуждены выполнять приказы некоего хозяина? – спросила она. – Это делает их появление в Париже все более подозрительным, а прямая связь с Трансильванией, куда Годфри был направлен со своей последней миссией, становится очевидной.

– Формулировка «цыгане» слишком размыта, чтобы делать какие-либо выводы, – покачал головой Квентин. – Даже будучи рабами, они цепляются за свои племенные связи, а изменить обычаи рода труднее всего. Так что, мне кажется, они распрощались с рабством и двинулись дальше, как и повелось у них испокон веков, вбирая в извечный уклад клановой жизни все то, что они называют gajikan – фрагменты языков и привычек иноземцев.

– Ты восхищаешься ими! – воскликнула Ирен.

– Я восхищаюсь всеми, кто бросает вызов векам.

– Ты кочевал с цыганами?

Англичанин кивнул:

– Их трудно изучать, да и доверять им трудно, как и заслужить их доверие. Ромалы как стая диких собак: могут пригласить разделить с ними кусок мяса или же отобедать тобой – зависит от настроения.

– То есть они могут быть верными врагами, но ненадежными союзниками? И опасными рабами и слугами?

Стенхоуп снова кивнул.

– Тем не менее символ «Хи-Ро» для них ничего не значит, – размышляла Ирен. – Я встречала лишь одну цыганку, и только дважды. Она наполовину обманщица, наполовину пророчица, и мне каждый раз приходилось решать, какая из ее половинок говорит. Когда мы виделись последний раз, она дала мне ценный подарок, хоть я и заплатила за него золотом… и кровью. – Она повернулась к Брэму: – Давайте поскорее отправимся в таинственную Трансильванию, Брэм. Теперь я уверена, что цыгане указывают нам путь, и Годфри наверняка заманили туда неспроста. Но… не рискуем ли мы забыть про Нелл?

Никто не ответил, потому что ответа не было.

– Тропа убийств начинается в Лондоне, где осталось несколько цыганских лавчонок, но в Уайтчепеле не было ни одного подозреваемого-цыгана, и в Праге тоже, как и – после Праги – в Париже. Все три города – крупные столичные центры. Зачем цыганам тащить Нелл в дебри Трансильвании?

Мы молчали, слишком хорошо понимая, что может найтись веская причина не «тащить» Нелл в Трансильванию или любое другое место: ее безжизненное тело лежит где-нибудь между парижской панорамой и конечной точкой путешествия Джеймса Келли, которая, как нам с Ирен было известно, находится очень далеко, по крайней мере дальше Нойкирхена.

Однако ни один из нас не сказал этого вслух. Решение должна была принять Ирен.

Она снова принялась изучать карту Праги.

– Шерлок Холмс потерял Потрошителя в Уайтчепеле, опоздав на несколько минут, – пробормотала она словно про себя. – Сыщик сейчас там, анализирует собственные шаги. Мы оба прочесали Париж, пока не вышли на Джеймса Келли. В Праге такие поиски н проводились. Вот что надо выяснить: роль Праги в последних событиях. И единственное место, где можно это сделать, – здесь. – Палец Ирен уткнулся в точку на карте. Примадонна обвела нас решительным взглядом: – Мы продолжим нашу экспедицию сегодня, и если не добьемся успеха, на всех парах помчимся в Трансильванию к цыганам Квентина и зловещей деревне Брэма.

Глава тридцать третья

Склепология

Старейшая могила на кладбище принадлежит поэту и целителю, скончавшемуся в 1439 году. Авигдор Кара был одним из немногих евреев, переживших пасхальный погром 1389 года. Христиане истребили почти всю еврейскую популяцию Праги, около 3000 человек, после того как местные священники обвинили евреев в осквернении облатки для причастия.

Из путеводителя по Старому еврейскому кладбищу

Улицы Праги, как и любого другого большого города, встречали нас скрипом колес, звоном упряжи, дробным стуком копыт и глухим, как шум дождя, шорохом шагов.

Само собой, так как мы были в Праге, где серебро, хрусталь и пиво правили задолго до воцарения Вильгельма, к этим звукам добавлялось нестройное пение горожан, расходящихся по домам из пивных.

Мы отправились пешком. Брэм Стокер и я плелись в хвосте, потому что только Ирен и Квентин знали, куда мы идем – и даже, кажется, зачем.

Булыжная мостовая поблескивала от ночной сырости. Крепкий ирландец с трудом сдержался, чтобы не подхватить меня под локоть, когда я оступилась на неровном месте. Но мы оба были одеты в мужскую одежду, и моя роль не предполагала подобной помощи с его стороны, разве только если бы я притворилась пьянчужкой.

Похоже, Брэм изрядно страдал от невозможности проявить себя джентльменом, и тем еще более расположил меня к себе.

Надо заметить, я вообще получала большое удовольствие от вылазки. Куда проще изображать мужчину среди джентльменов, чем в компании дам, переодетых в мужское платье. Никто не обращал на нас решительно никакого внимания.

Конечно, время от времени нам попадались одинокие женщины, дефилирующие в поисках заработка. Однако они оставались в тени, не осмеливаясь связываться с группой из четырех кавалеров, когда им нужен был только один. Четверо могли запросто получить свое, даже не подумав расплатиться.

Жрицы любви напоминали бродячих собак: настороженные, голодные, желающие привлечь внимание, но опасающиеся нарваться на неприятности. Я поежилась от мысли, что тысячи подобных одиноких привидений блуждают на задворках любого большого города в надежде приникнуть на несколько минут к живой плоти и обрести иллюзию тепла наряду с горсткой монет на выпивку или ночлег.

Ритмично постукивая тростью по мостовой при ходьбе, я недвусмысленно давала понять, что нас не стоит останавливать по пустякам. Женщины посматривали издали, но не приближались.

Мне пришло в голову, что недостаточно писать об участи работниц борделей, ведь есть те, кому не досталось даже такого места в жизни. Меня душила злость: насколько безопасно можно чувствовать себя в мужской одежде среди джентльменов, когда эти несчастные подвергаются арестам и надругательствам просто за то, что в такой час находятся на улице без сопровождения! Даже приличные дамы иногда попадают в сети стражей порядка, и репутация бедняжек при этом так страдает, что и для них открывается прямая дорога на панель.

Улочки становились все уже и безлюднее, хотя звуки бесшабашного веселья по-прежнему доносились из окрестных таверн, словно эхо параллельного мира.

Наконец проходы стали такими тесными, что пропал и постоянно сопровождавший нас запах конского навоза. Вместо этого я почуяла… аромат сирени. Он напомнил мне, что окружающий мир – не тот мрачный и погрязший в убийствах, где я обреталась в последние четыре недели, а нормальный, обыденный – вступает из весны в лето.

Сирень пахла так сильно, что я поняла – мы приближаемся к ней. Сад? Наша компания протиснулась между двумя высокими зданиями, и впереди открылось не очень большое пространство, ограниченное невысокой оградой: некое подобие парка с нагромождением камней и чахлыми кленами. Несколько пышных кустов сирени изливали в воздух свой тяжелый, мучительно сладкий запах, нездоровый, но оттого не менее привлекательный.

Впереди вспыхнул фонарь; свет его отражался от перекошенных серых и красноватых каменных блоков и бил в глаза.

Ирен и Квентин уверенно пробирались через руины, и нам оставалось только следовать за ними, хотя и не так ловко, постоянно спотыкаясь о каменные глыбы. Меня начало мутить от необходимости все время смотреть под ноги, ковыляя среди камней и вдыхая густой, как хлороформ, аромат сирени.

– Что это за место? – спросила я Брэма, но тот только пожал плечами в ответ.

Мы продолжили карабкаться молча, пока Ирен и Квентин не остановились у массивного приземистого строения, скрывавшегося среди обломков.

Здесь мы нагнали друзей и перевели дух. Сперва мне показалось, что Ирен закурила, но потом я поняла, что это всего-навсего пар от нашего дыхания, выхваченный из тьмы лучом фонаря.

Теперь мне стало лучше видно каменное сооружение: нечто вроде одноэтажного дома, но высотой не намного больше человеческого роста. И совершенно без окон!

Остальные тоже заметили поднимающийся пар.

– Как минимум это доказывает, что среди нас нет вампиров, – пошутил Брэм. – Вампиры не дышат.

– Чудесно, – сказала я. – Теперь я понимаю, почему вы стали писателем. Как ухватитесь за какую-нибудь тему, оставить ее уже не можете.

– Вообще-то, замечание про вампиров более чем уместно, – ответила за него Ирен. – Мы здесь в гостях у мертвецов.

– Неужели? – Я с сомнением посмотрела во тьму.

– Вот это, – Ирен похлопала по стене каменного строения, как хлопают по плечу закадычного друга, – знаменитая гробница рабби Лёва.

– Гробница! Не маленькая, прямо скажем. Получается, мы забрели на…

– На Старое еврейское кладбище, где и находится могила бен Бецалеля, – сказал Квентин.

– А руины, через которые мы пробирались?..

– Ах это? – В голосе Брэма послышались довольные нотки. – Вы видите вековые наслоения надгробий. Жаль, что наше посещение проходит не при свете дня. Я так понимаю, за многие столетия тут образовалось двенадцать слоев могильных камней, и в итоге они начали опрокидываться друг на друга, как карты в карточном домике. Можно представить, что покойники из самого глубокого слоя стараются спихнуть с себя более свежих постояльцев.

– Или же хотят восстать из могил, – насмешливо бросила Ирен. – Мне это место больше напоминает о живых, – добавила она, нежно ощупав закопченные камни стены. – В прошлый раз я была здесь с Годфри и Нелл. Моя дорогая подруга случайно привела в действие механизм, открывающий ход в глубь гробницы.

– Зачем нарушать покой древнего раввина? – спросила я. – Наверняка ему уже нечего нам сообщить.

– Не стоит недооценивать того, кто, как говорят, создал Голема, – ответила мне примадонна. – Во время нашей прошлой экспедиции мы обнаружили ступени, которые служат входом в систему подземных туннелей.

– Подземелья! Как в Париже!

– Пожалуй, – согласилась она. – Прежде их существование держали под большим секретом, и пригодились они для политического заговора, в котором слух о пробуждении Голема тоже играл важную роль. Интересно, сохранилась ли тайна туннелей и не приспособили ли их снова для черных дел.

– Так что же, – бодро поинтересовался Брэм Стокер, – внизу нам грозит встреча с Големом?

– Могу сообщить, что в прошлый раз мы действительно видели Голема, – загадочно улыбнулась Ирен, – но сейчас, я надеюсь, мы обнаружим следы того же тайного общества, с которым нам привелось столкнуться в Париже, а может быть, и найдем наших без вести пропавших, ведь здесь уже прятали одного весьма необычного пленника.

– Постойте-ка, – выпалила я, – та цыганка, с которой мы встречались, – она тоже намекала на это место?

– Совершенно верно, Пинк. Ни за какие деньги у цыган невозможно вытянуть прямой ответ на вопрос, зато они люят говорить загадками, точно Сфинкс. Причем сообщают ровно столько, сколько требуется знать тому, кто в состоянии понять подсказку.

– Как себя с ними поведешь, так и они с тобой, – согласился Квентин. – Те, кого цыгане обманывают, являются жертвами прежде всего собственной жадности. Те же, кто добр к ним, получают честный ответ, надо только увидеть его.

– Что бывает непросто. Но наша проблема не в этом, – заметила Ирен, – а в том, как повторить действия Нелл. Если я правильно помню, она двигалась вдоль этой стены, жалуясь на неподдающийся камень…

В неприязни к камням я была полностью солидарна с нашей шропширской овечкой. Слишком уж часто я спотыкалась о глыбы по пути сюда.

Квентин передал фонарь Брэму, чей значительный рост позволял осветить большее пространство, и мы, словно три слепых мышонка из детского стишка, начали простукивать стены строения в поисках пустот.

Ирен и Квентин колотили о камень рукоятками пистолетов. Звук получался такой, будто мы оказались на спиритическом сеансе под открытым небом. После всех разговоров о вампирах, цыганах и Големе, признаюсь, я почувствовала себя не в своей тарелке. Особенно в тот момент, когда наткнулась рукой на некий каменный выступ. От неожиданности я поскользнулась и, будучи вынуждена ухватиться за него покрепче, ощутила, как стена уплывает у меня из-под пальцев.

Через мгновение я уже падала вперед. Земля с каждым шагом все быстрее уходила из-под ног, и ступни мои отбивали дробь в гулкой холодной темноте. Мне удалось лишь издать коротенький испуганный вскрик, после чего все силы потребовались на то, чтобы хоть как-то сохранить вертикальное положение.

К счастью, мой позорный писк был услышан свыше.

Луч света от фонаря выхватил меня из тьмы, и я обнаружила, что неумолимо мчусь по узкому каменному проходу, а наклонная плоскость, по которой я скатилась едва ли не кубарем, оказалась ступенями, грубо вырубленными в камне.

– Она нашла маршрут Нелл, – прозвучал откуда-то сверху голос Ирен. – Скорее, мы все должны войти, прежде чем потайной механизм снова закроется.

Затем я услышала благословенный звук шагов позади, и тут же мое дальнейшее падение предотвратила глухая стена, в которую я уперлась руками.

Другие, более сильные руки, подхватили меня под локти и отодвинули от стены, пока я пыталась перевести дыхание. Брэм Стокер.

– Эта так называемая лестница, кажется, круче, уже и темнее, чем спуск под сцену в «Лицеуме», – сказал импресарио и деликатно похлопал меня по плечу, убедившись, что я восстановила равновесие.

В этот момент трудно было вообразить милого Брэма кандидатом в Потрошители.

Квентин с фонарем умудрился обойти нас всех в тесном пространстве и теперь стоял впереди, ожидая, пока мы последуем за ним в неизвестность.

– Просто не верится, Пинк, что тебе удалось повторить чисто случайное открытие Нелл и найти вход в склеп.

– В склеп? – переспросила я, беспокойно озираясь по сторонам.

– В стенах здесь много погребальных ниш, но они в основном пусты.

В основном?!

Мы говорили шепотом, но каменные стены, казалось, превращали в эхо любой вздох.

Свет от фонаря Квентина нервными всплесками разливался одновременно вперед и назад, так что я могла видеть странно искаженные лица моих спутников, чьи знакомые черты были поглощены зловещими тенями, а время от времени в поле моего зрения попадали и сводчатые очертания погребальных ниш.

Наконец мы достигли уровня, где был пусть и неровный, но все же хоть какой-то пол. Под ногами то и дело попадались комья земли, гравий или обломки камней, а может быть… кости.

Мне подумалось, что Нелл здесь наверняка то и дело вскрикивала от ужаса, но потом я решила, что почти мечтаю услышать ее крики, ведь это означало бы, что она жива и нашлась.

От мысли о том, что наши поиски могут вот-вот закончиться, мне захотелось поскорее взяться за бумагу и перо, но трость все же была полезнее – продвигаясь вперед, я держала ее перед собой по диагонали, чтобы вовремя обнаружить скрытые во тьме препятствия.

Наконец проход расширился до размеров комнаты.

Мы остановились, и Квентин крадучись обошел помещение по периметру, поднимая и опуская фонарь, чтобы оценить обстановку.

Естественно, мы тут же услышали вызывающий дрожь стук множества маленьких коготков по твердому полу, и в луче света промелькнули ускользающие во тьму голые хвосты крыс.

Фонарь выхватил из темноты на удивление обыденный предмет – грубый деревянный стол. Его наличие означало, что подземелье не безлюдно, и этот факт был пострашнее легиона крыс.

Квентин быстро прикрыл створки фонаря, так что остался лишь тонкий лучик.

– Будет лучше, если я пойду вперед на разведку, – прошептал Стенхоуп. – Неизвестно, кто может оказаться у нас на пути, и в каком количестве. Ирен, ты говорила, что туннели достаточно протяженные?

Она кивнула в ответ; лицо ее едва белело во мраке.

– Тогда мы останемся без света, – шепотом возразил Брэм.

– У меня есть спички, – сказала Ирен. – Но лучше пусть наш друг поскорее вернется с фонарем, целый и невредимый. Не уходи дольше чем на пять минут, Квентин, не то мы отправимся на поиски и поднимем шум.

Отважный разведчик кивнул и исчез в зловещей тишине; серпик света вскоре пропал из виду.

– Как же мы узнаем, что прошло пять минут? – спросила я у своих невидимых соратников осторожным шепотом.

– А главное, как узнает Стенхоуп? – раздался в ответ голос Брэма Стокера.

– Он привык обходиться без часов, как и я. Мне достаточно просто мысленно пробежать первую арию из «Золушки», чтобы знать точное время, – сообщила Ирен.

После этого мы все умолкли; слышалось только, как шуршат по полу крысиные хвосты. Примадонне было, конечно, очень удобно коротать время, вспоминая арии, да и Брэму Стокеру наверняка помогал его театральный опыт, а вот мне оставалось только собственное воображение, слишком живое, чтобы давать ему волю в темноте.

Прошло уже минут пятнадцать, как мне казалось, и тут я неожиданно услышала скрип прямо рядом с собой и в испуге отшатнулась, когда заслонка фонаря открылась в полуметре от моего лица.

– Все в порядке, – сказал Квентин по-прежнему шепотом. – Сейчас там никого нет.

– Сейчас? – быстро переспросила Ирен.