Дежурный по континенту Горяйнов Олег

Оружия не было ни у одного, ни у другого. Оружие и спецсредства были упакованы в ящики, а ящики отнесены поглубже в джунгли, куда за этими ящиками и оставшейся с ними частью группы на рассвете прилетел вертолёт. В трёх “лендроверах” возвращались после прогулки по горам девять мирных граждан, безоружных, как молочные щенки. Семеро norteamericanos и двое маньянцев. Всё тихо-мирно. Двое, правда, слегка продырявлены и окровавлены, но заштопаны и перебинтованы. А один из маньянцев ещё и оклеен скотчем. Но это случается в здешних горах. В остальном придраться не к чему.

В четвёртом автомобиле ехали Лопес и его куратор – заместитель Крайтона с такой незапоминающейся фамилией, что и сам резидент ЦРУ в стране Маньяне не всегда помнил, как зовут этого заместителя.

Пока они не наткнулись на этот неожиданный кордон, резидент был спокоен и весел. Он всё ещё считал, что всё сложилось удачно, и эйфория не покидала его. Двоих! Двоих террористов из «Съело Негро» он, Билл Крайтон, захватил и лично везёт на военный аэродром, откуда переправит в Штаты. И тогда Лэнгли будет у него в кармане. По сравнению с этим всё остальное – пустяки.

Перегородившие дорогу люди вносили в оптимистическую ситуацию некоторый диссонанс. Кто это такие, интересно знать? Уж не террористы ли собрались отбить своих? Неужели утекла где-то информация? Информация ведь всегда себе дырочку найдёт. Тем более в этой дурацкой стране.

Если это террористы, то дело плохо, сказал себе Крайтон. Им даже отбивать никого не придется. Они просто возьмут своё. А потом и нас возьмут. В заложники. Посадят в подвал и будут кормить тухлым рисом и крысиными хвостами. А потом отрежут головы и расставят их, как выставочные экспонаты, вдольобочины дороги.

Да нет, какие они, к дьяволу террористы. Так, бандюки местные. Может, и ждут-то они не нас. Какие-нибудь местные разборки. В конце концов, здесь не партизанский штат Чьяпас. Здесь есть государственная власть и даже военная база. Крайтон достал из кармана телефон и набрал номер командира базы. Телефон молчал, будто его три дня вымачивали в серной кислоте. Вот грёбаная Маньяна! Ждут Большого Брата, чтобы он им тут наладил мобильную связь, в этих сраных горах! Ни черта не могут сами!

Ладно, надо разруливать ситуацию. Хотя бы выяснить, чего они хотят. Он тут, в конце концов, главный. Крайтон вылез из машины.

Что это там за народное ополчение? – спросил лейтенант Канада, разглядывая кордон без особенного беспокойства. – Учения национальной гвардии?

Что-то типа того, ответил Крайтон.

– Помощь нужна? – спросил Канада.

– Ни в коем случае, – ответил Крайтон. – Сам разберусь. Сидите здесь. Никаких проблем.

И ладно. Никаких проблем – так никаких проблем. Лейтенант, человек военный, к тому же бывалый, несмотря на молодость, больше вопросов не задавал. Ну, стоят какие-то местные уроды на дороге. Нормальные маньянские дела. Будут требовать от правительства, чтобы какой-нибудь местный феодал упразднил право первой брачной ночи, например. Или забастовка профсоюза сборщиков маиса. По нам, вроде, никто стрелять пока не собирается. Он откинул голову на кожаную подушку сиденья и опять заснул. Ночь, что не говори, выдалась утомительная.

Билл Крайтон пошёл к машинам. Навстречу ему вышел усатый толстяк, вооружённый одной только сигарой. Стало быть, начальник над этим стадом.

– Hola! – сказал усатый, улыбаясь. – Сmo ests, amigo?

– Неплохо, – сказал Билл Крайтон. – Дадите проехать?

Без вопросов, улыбаясь, сказал толстяк. – Только мой приятель останется со мной и дальше с вами не поедет.

Какой ещё приятель? – неприязненно сказал Крайтон.

Его зовут Феликс Эухенио Лопес. Вон он сидит, в четвёртой машине.

С какой стати?..

Он, между нами девочками говоря, негодяй, толстяк выпустил в усы густой клуб дыма. – Обесчестил тут племянницу одного хорошего человека и не хочет на ней жениться.

Насколько мне известно, у него уже есть жена и дети.

Точно, сказал толстяк. – Это не он обесчестил, другой. Я малость перепутал. Время уж больно раннее. А этот в моем трактире задолжал семьдесят песо. И хочет улизнуть, подонок. Сам посуди – разве могу я его опустить?

Ну, если семьдесят песо решат дело… протянул Билл Крайтон и потянулся за бумажником.

Э, нет, забеспокоился толстяк. – У нас в сельской местности так дела не делаются.

А как они делаются?

Собирается местный сход, должнику выносят общественное порицание. Чтобы другим пьяницам неповадно было надувать порядочных людей.

Видишь ли, у нас совершенно нет времени на всякие сходы.

У меня его тоже нет ни хрена, толстяк перестал улыбаться. – Отдай мне Лопеса, гринго, и вали отсюда. Ни ты, ни твои люди нам не интересны. Я уважаю norteamericanos. Они мои друзья. Езжайте на аэродром, садитесь в свой самолёт и летите в свои Estados Unidos. А Лопеса оставьте.

С какой стати? – опять возмутился Крайтон. – И откуда ты знаешь, что мы едем на аэродром и куда собираемся оттуда лететь?

Это моя земля, сказал толстяк. – Моя территория. На моей территории стоит военный аэродром, куда вы прилетаете и откуда улетаете к себе в Estados Unidos. Я всегда знаю, когда вы прилетаете, сколько вас, куда вы потом едете, когда возвращаетесь, зачем этой ночью два раза с аэродрома поднимался вертолёт и так далее. Но не потому, что я люблю совать нос в чужие дела. Просто это моя территория, и я в любое время дня и ночи обязан знать обо всём, что на ней происходит. Иначе мне как хозяину этой земли будет грош цена. И за жизнь мою никто не даст ржавого песо. Вы делаете свою работу, я делаю свою. Я в ваши дела не лезу, и вы в мои не лезьте. А Лопес – это моё дело, потому что его хозяин покушается на мою территорию. Я не требую, чтобы ты отдал мне тех двоих, которых вы сегодня взяли. Я хочу только Лопеса. Поэтому или ты мне его отдашь, или…

Что «или»? – спросил Крайтон.

Тут толстяк отодвинулся в сторону, и резиденту ЦРУ представилась весьма неприятная картина: некто в чёрной майке из-за машины целился гранатомётом в “лендровер”, внутри которого сном младенца спал честно выполнивший свою работу лейтенант Саймон Канада. Лейтенант шевелил губами, нимало не подозревая о том, что за шайтан-труба на него нацелена, и снилась ему Великая Американская Мечта: деревянный домик в сельской местности, на кухне – беременная Мишель Пфайфер с сороказубой улыбкой на диетической физиономии, во дворе – трава, на траве – дети – обаятельные хулиганы и коричневый сенбернар, а в подвале – для скрашивания пенсионерского досуга – десять тонн разнообразного стрелкового вооружения.

Или, сказал толстяк, в свои сраные Штаты вы поедете в такой мелкой упаковке, что вас никакая таможня не разглядит.

Билл Крайтон недолго колебался. Что ж, подумал он. Пора доказать, что ЦРУ – организация серьёзная и проигрывать умеет. Не прошло минуты, как он разбудил лейтенанта.

– Sorry, лейтенант, – сказал он. – В задней машине сидит маньянец по имени Лопес. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы двое ваших людей отвели его к этим парням.

– Что? – сказал лейтенант. – Я не ослышался?

– Не ослышались. Действуйте, лейтенант.

– Что происходит? – шёпотом спросил Саймон Канада.

– Да всё нормально, – ответил Крайтон. – Всё идет как должно идти. Это завершение другой операции. Лучше вам не любопытствовать. И по возвращении помалкивать об этом в тряпочку…

Действуй, дурилка, добавил он про себя. Я же тебе жизнь спасаю.

– Понял, – вмиг посерьёзнел лейтенант и, выскочив из своего “лендровера”, подошёл к тому, что стоял сзади. – Парни, оттащите того мудака из последней машины к тем мудакам. Будет сопротивляться – дайте в торец. И – быстро назад.

Один сказал:

– Есть!

Другой сказал:

– А что случилось?

Лейтенант ответил:

– Хер их знает, парни, этих пидарасов из ЦРУ. Всё играют в свои игры, умники факаные. Нам что – мы ребята простые, нам сказали – мы сделали.

– Точно, – поддержал его солдат. – Если бы эти козлы под ногами не путались, да палки в колёса нам не вставляли на каждом шагу, мы бы давно порядок навели на всем континенте.

Сэр, обратился к лейтенанту другой солдат. – В той машине два мудака. Которого из них брать и тащить?

Обоих, сказал лейтенант.

Есть!

Стой! Я пошутил. Тащить местного мудака. Нашего мудака пока оставить. Будет рыпаться скажите ему, резидент приказал. Впрочем, и в торец можете дать пару раз. Но только если будет рыпаться.

Когда Лопеса тащили мимо «лендровера», в котором сидел Билл Крайтон, он сказал трагическим шепотом:

Сэр, умоляю, пару слов наедине!

Крайтон, не поворачивая головы, поднял стекло. Так он и не узнал, что мог бы в этот день сделаться богаче на пять миллионов долларов. Впрочем, ненадолго, потому что гранатомёт – штука серьёзная и разночтений не допускающая.

Через пять минут дорога была свободна.

Глава 20. Qui pro quo

Эриберто Акока, как было сказано, вторые сутки отдыхал от бурной молодой жизни в подвале под домом своего сюзерена. Не зная за собой никакой вины, он сидел в темноте и одиночестве, без штанов, без часов, ласты в наручниках, и чувствовал себя препаршиво. От нечего делать он тужился, заставляя себя вспоминать по очереди всех баб, которых перетрахал за свою недолгую, но богатую половую жизнь, однако непослушная мысль то и дело сбивалась на предвкушение различных видов скорого хирургического вмешательства в его личное, такое ему родное, телесное существование.

Впрочем, его пока не прижгли, а всего-навсего велели бросить в подземелье, а это вселяло определённые надежды на то, что, может, и удастся избежать жуткой участи. А может, наоборот, за это время придумают что-нибудь похуже. Полная неизвестность.

Главное – за что? ро какие-такие тридцать серебряных песо болтал старый хрен? Разве песо бывают серебряные? Если и бывают, Акоке таковых видеть не доводилось. Может, это какой-то ребус? Так ведь Акока не мастер их разгадывать. У него другая специальность.

Прошла целая вечность (на самом деле – сутки с небольшим), а он всё ещё был жив и неопалён. И поэтому все происходящее постепенно стало напоминать ему некую игру, скверную, неумную, дурно пахнущую, но – игру. А игра – что лукавить – это, может, и всерьёз, но не насмерть.

И когда дубовая дверь в его темницу со скрипом отворилась и, согнувшись в три погибели, на пороге появился Касильдо с миской баланды, хитрый Акока завёл с ним такой разговор:

– А что, Касильдо, не найдётся ли у тебя косячка для старого друга?

– Дон Фелипе не одобряет, когда в его доме балуются травкой, ты же знаешь… – мрачно прогундосил Касильдо.

– Дон ничего не узнает, брат. Здесь хорошая вентиляция. Клянусь!

– Дон велел твоим клятвам не верить…

– Помираю без косячка, брат.

– Ничего, раньше времени не помрёшь. Сказано: не положено, и всё тут!

– Сразу видно, Касильдо, что совсем плохи у дона Фелипе дела, если он такого, как ты, назначает тюремщиком. Из тебя ведь никудышный тюремщик, Касильдо.

– Это почему? – Касильдо приготовился обидеться на шустрого говоруна.

– Потому что ты для этого дела слишком благородный и бескорыстный парень, Касильдито. Если бы вместо тебя назначили настоящего тюремщика, то есть тварь подлую, жадную, заглядывающую в будущее, он бы принёс мне целый поднос косячков – на выбор.

– Ну да?

– Спроси, почему это.

– Почему это?

– Потому что скоро мы с тобой поменяемся местами, брат. Ты будешь сидеть в темнице без штанов и в наручниках, а я – ходить с полными карманами косячков и дразнить тебя: не положено, не положено…

– Ты гонишь фуфло, Акока. С чего бы это нам вдруг меняться местами? Я ведь своего хефе за тридцать серебряных песо не продавал…

– Да с того, бестолочь, что у хефе твоего дела ни к чёрту, и доказательством этому служит назначение тебя – воина, смельчака и героя, на должность презренного тюремщика, раздатчика паршивой баланды… Дона отправили на пенсию, и скоро не станет никакого дона, а его бизнес приберут к рукам серьёзные люди, и вот тогда я буду на коне, и ты ко мне придёшь просить принять в тебе участие, а я…

– Да тебя ведь к тому времени убьют! – недоумённо сказал Касильдо и посмотрел на часы. – Все ребята слышали, как хефе…

– Послушай-ка, Касильдо! – Акока понизил голос. – Если бы он меня и впрямь собирался убить, на черта ему держать меня здесь столько времени, тратить на меня баланду? Почему он сразу этого не сделал, а? Как ты думаешь?

Касильдо думал довольно долго, но ничего убедительного не придумал.

– Вот видишь, братец.

– И почему же? – спросил Касильдо.

– Потому что он надеется, что это ему зачтётся, когда ему – в самом скором времени – наденут на башку мешок и бросят в Рио Бальзас c высокой скалы попить водички…

Касильдо оглянулся на дверь и спросил шёпотом:

– Ты это всерьёз?..

– Еще и как всерьёз. Ты слышал про его непонятки с Бермудесом?..

Вообще-то мы вчера ездили к Бермудесу. Но хефе разговаривал с ним один на один.

Вот видишь, насколько серьёзна ситуация, если он даже от тебя – самого верного и мудрого соратника – скрывает содержание своей беседы…

– Ну, хорошо, я принесу тебе косячок. Потерпи ещё немного. Минут двадцать, добавил он, посмотрев на часы.  А пока – поешь, восстанови силы.

– Знаешь ли, жуть как неудобно делать это в браслетах…

– Знаю.

– Может, снимешь?

– Эх, ладно. Уговорил. Давай сниму. Всё равно ты никуда отсюда не денешься.

– Кстати, – сказал Акока, избавившись от наручников. – Что ты там плёл насчет тридцати серебряных песо? Откуда ты взял эту чушь?

– Хефе вчера сказал про них.

– Так прямо и сказал?

– Так прямо и сказал. Продал, говорит, меня за тридцать серебряных песо…

– Касильдо! – сказал Акока. – Брат мой по разуму! Посмотри-ка мне в глаза. Скажи, ты когда-нибудь видел в своей жизни хоть один серебряный песо?

– Нет, – признался Касильдо. – Только бумажные.

– Ну вот, у тебя ещё есть сомнения насчёт твоего хефе? Иди, дружище. Иди и без косячка не возвращайся.

Ну вот, сказал он себе, когда Касильдо ушёл. Главное – заронить зёрна сомнения в девственную душу. И когда эти зёрна дадут какие-никакие всходы, душу можно брать голыми руками. Касильдо мой, захихикал он, растирая онемевшие руки. Сейчас ещё косячка с ним дёрнем – и точно будет мой. Только бы скорей взошли в нём эти, мать их, всходы, пока хефе не до меня.

А хефе действительно было не до него. С утра он ждал Лопеса, но тот всё не ехал, и телефон его молчал. Телефон комиссара, к счастью, работал. Комиссар был в пути. Ольварра распорядился по приезде пропустить их в долину и проводить к нему как можно быстрее. И тут ему поднесли телефонный аппарат, да не просто так, а с почтением, которое не могло не навести его на самые грустные мысли.

Для начала негодяй Бермудес поинтересовался самочувствием и настроением дона Фелипе в его первый день в новом качестве – качестве пенсионера. Ольварра подумал, что, говоря о пенсии, Бермудес всё же сильно торопит события, но вслух свою мысль озвучивать не стал, потому что усатый паразит ведь не спроста звонил, а по какому-нибудь поводу, гнусному, как все его поводы.

Получив в ответ неопределённый хмык, Бермудес интимно признался, что втайне завидует Ольварре и, как только состояние дел позволит, немедленно к нему присоединится. И они поедут на рыбалку на Laguna de Chapala, где на старого доброго дождевого червя берёт жирная рыба perca rojo – такая ленивая, что даже почти без плавников: атрофировались за ненадобностью.

Ольварра поначалу никак не мог понять, куда клонит и на что намекает его недоброжелатель Бермудес. Пока не вспомнил, что упомянутое им озеро находится в двух шагах от города Гуадалахары – резиденции Лопеса. У дона Фелипе закружилась голова.

Дон Ригоберто тем временем с деланным простодушием перешел на ты. Жизнь проходит, старина, пожаловался он. А что мы в ней видим? Dinero, dinero[17]… Иногда немного стрельбы, а потом опять – dinero, dinero…

Да и радовался бы, подумал Ольварра не без раздражения. Сотни тысяч маньянцев об этом dinero только мечтают…

Не то, чтобы его вдруг взволновали проблемы простых маньянцев, нет. Но сколько же можно ходить вокруг да около! Он уже чувствовал, что чем-то Бермудес собрался его огорчить. И огорошить. Деньги, стрельба, perca rojo, Laguna de Chapala – ещё какой-нибудь один, малюсенький штришок, и всё это дерьмо сложится в единую картину, крайне для дона Фелипе неприятную. Ну, так зачем оттягивать момент? Огорчай, огорошивай! Или старому вражине этот процесс доставляет удовольствие?..

– Хочешь, Фелипе, угадаю, о чём ты думаешь? – спросил Бермудес.

– Ну? – нелюбезно буркнул Ольварра.

– Ты думаешь: каков хитрец этот Бермудес. Ты думаешь: ни черта не стоят все его заверения насчет спокойной и безопасной жизни, которую он мне в пятницу пообещал. Ты думаешь: вот заволакивает мне мозги этот хитрый Бермудес разными соблазнительными разговорами про пенсию, про рыбалку, а сам только и думает, как бы оттяпать у меня мои денежки, отобрать дом, выгнать из долины и пустить по миру…

– Ну что ты! – сказал Ольварра ровным голосом. – Ни о чём таком я не думал!

– Думал, думал, – не поверил ему Бермудес. – Я бы на твоём месте именно об этом и думал. А мы с тобой – одного поля ягода.

– Ну, хорошо, допустим, я и впрямь думал о том, о чём на самом деле совершенно не думал, – что дальше?

– А дальше вот что: ты, дон Фелипе, совершенно не прав!

– В чём?

– В том, что сидишь и с утра пораньше надумываешь себе про меня всякие гадости.

– Я уже устал…

– А тем временем твой старый друг, так несправедливо тобой очерняемый, старый честняга Бермудес ночей не спит, пытаясь как можно деликатнее, рискуя ежеминутно нарваться на подозрение, на недоврие, на оскорбление…

Ольварра постепенно холодел, будто его, привязав сверху за руки, медленно, сантиметр в час, опускали в какое-то чёртово болото.

– …бескорыстнейшим образом соблюсти свои обещания и не только не покуситься на твои денежки самому, но и сберечь их от разного рода шакалов, решивших, что достойнейший Дон…

Они все заодно, все заодно, тоскливо подумал Ольварра. И все против меня…

– Так вот, дорогой Фелипе. Некто Феликс Эухенио Лопес из города Гуадалахары, тебе, полагаю, хорошо известный… – Бермудес сделал театральную паузу.

Ольварра сам не заметил, как от нетерпения засучил ногами по ковру.

Некто Феликс Эухенио Лопес из города Гуадалахары – ты не поверишь, старина!  предложил мне – мне, Ригоберто Бермудесу! – в компании с ним, гнусным проходимцем, украсть у тебя десять миллионов долларов и поделить их пополам!..

Ольварра дёрнул воротник рубашки с такой силой, что пуговицы рассыпались куда попало.

То-то, дорогой, продолжал Бермудес. – Знаешь, на чём и куда твои друзья из… сам знаешь, откуда, велели доставить деньги? Они велели доставить их самолётом «Твин-Бич» на твой аэродром под Тьерра-Бланка. А на твоём аэродроме под Тьера-Бланка их ждали другие твои друзья. Тоже сам знаешь, откуда. И, поверишь ли, дождались. Я лично нынче утром имел удовольствие пообщаться с теми и с другими.

Где эта сволочь? – прохрипел Ольварра, обретя, наконец, дар речи

Его уже везут к тебе. Это мой подарок тебе. К заслуженной пенсии. Вот то-то. Так что не говори мне, старина Фелипе, что я, старый Бермудес, покушаюсь на твои денежки или как-нибудь ещё хитрю, потому что я с негодованием отказался от своего соучастия в этой пакости. Ну, всё, ну, всё… Что-то я разболтался с утра пораньше. Надеюсь, я тебе не испортил аппетит, старина? Так что, поедем мы на рыбалку? Не знаешь? Ну, ладно, я же и не прошу от тебя немедленного ответа. Соберёшься с силами, разделаешься с делами, и…

Бермудес на том конце провода, не договорив, повесил трубку. О судьбе денег не было сказано ни слова, но Ольварру этот аспект его жизни в данный момент не очень и волновал. В конце концов, не последние. Он осел в кресле. Хотелось выпить виски, но не было сил встать и самому добраться до бара.

Вошёл слуга и доложил о прибытии комиссара Посседы.

– Комиссар… – прохрипел Ольварра. – Как называются таблетки, которые люди пьют, когда им нечем дышать от ярости и злости?..

– Нитранол, эринит, келлин, нитроглицерин, – бесцветным голосом отозвался комиссар. – Дать?

– Давай.

Глава 21. Заячий кульбит

Под мрачными сводами подвала совокуплялись два таинственных басовитых шёпотка.

– Серый «нисан» на стоянке, возле самого входа в подвал, где кирпичная стена.

– Знаю. Туда ведь не выходит окон?

– Ни единого. Ни единого окна.

– Ты уверен, что машина там?

– Уверен. Я сам её туда и припарковал.

– А… если кто-нибудь выглянет из кухни?..

– Туда не выходит окон. Только дверь твоего подвала.

– А если кто-нибудь выйдет на крыльцо и зайдёт за угол?..

– Молись, чтобы не вышел и не заглянул, амиго. Ты хочешь от меня слишком многого. Я не Господь Бог, чтобы ещё и обеспечить тебе удачу в твоих начинаниях…

– А что в багажнике?

– Ничего. Он не закрыт.

– Оружия нет? Винчестер там… автомат какой завалящий…

– Ты, друг, перегрелся на солнце. Откуда у полицейского комиссара оружие? Он что, гоняется за преступниками?

– А что же он делает?..

– Корешится с нашим Доном.

– Послушай, Касильдо, а может, мне его тачку просто угнать?

– Нельзя, амиго. Подозрение сразу падёт на меня, и я имею шанс не дожить до лучших времен, которые ты мне предрекал. Да и, кроме того, тебя не выпустят на нижнем посту. Ребята, которые стоят там, в курсе дела насчет тебя.

– А они не будут обыскивать багажник?

– Я же говорю – комиссар скорешился с нашим Доном. Не будут они обыскивать никакой багажник.

– А если всё-таки будут?..

– Молись, чтобы не стали.

– Может, дашь мне какой-нибудь нож?..

– Сейчас! Чтобы тебя застукали с моим ножом?.. Откроешь. Жить захочешь – откроешь пальцами. Главное, не открой раньше времени, до того, как комиссар вывезет тебя из долины. Отсюда через горы тебе не уйти. До ближайшего пастуха и его волкодава, дальше не пройдешь. Так мы обо всём договорились?

– Обо всем, Касильдо. Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, клянусь. Hasta luego![18]

– Погоди-ка. Ты что думаешь, вот так всё просто: встал и пошел, да?

– А как?

– Я тебя запру, братец. И пойду покажусь людям на глаза.

– А я?..

– А ты бери бидон из-под баланды и выбивай третью снизу доску в двери. Она гнилая. Ты быстро справишься.

– Хорошо, спасибо, Касильдо. Ты предусмотрителен, и это правильно. Я сам бы лучше не придумал.

– Подожди, брат. Ты что думаешь, вот так взял бидон и пошёл вышибать дверь, да?

– А…

– Извини, но я ещё должен застегнуть на тебе браслеты.

– Но, Касильдо…

– А вдруг тебя поймают?.. А ты в расстегнутых браслетах?..

– Да ты не Касильдо, ты маньянский парламент, академия наук и автономный национальный университет в одном лице!

Польщенный Касильдо защёлкнул на Акоке наручники и удалился, заперев за собою дверь на здоровенный висячий замок и приперев её, для верности, толстым ломом.

Запив таблетки стаканом виски, Ольварра хотел расстегнуть воротник, но тот и так был уже расстёгнут, и даже пуговицы были на нём оборваны.

– Похоже, опять будет несусветная жара, – дипломатично заметил комиссар, от которого не ускользнул жест Ольварры.

– Трам-тарарам, – ответил Ольварра.

– Вам полегчало, дорогой дон Фелипе?

– Угу…

– Тогда я не буду изводить вас своим присутствием. У вас было ко мне какое-то дело…

– Скормить крокодилам…

У Посседы слегка задрожали руки, и этими дрожащими руками он полез в карман пиджака.

– Да не тебя, – сказал Ольварра. – Подожди жрать свою химию. Мне нужно, чтобы твоя голова оставалась ясной. Впрочем, если обещаешь на обратном пути не превышать скорость, можешь налить себе чего-нибудь выпить, – Ольварра усмехнулся. – Только не расплескай, прошу тебя. Будет потом вонять в моём доме полицейским комиссаром…

Комиссар справился с руками и накапал себе в рюмку из какого-то пузырька, который достал из-за пазухи.

– Не нужна мне твоя печень, комиссар, – продолжал Ольварра. – Сердце, селезенка, кишки и прочий ливер. Не трясись. Устал я, комиссар. Устал. От предательства, от алчности человеческой… На каждое своё творение – на каждое, комиссар! – Господь Бог сразу, ещё при рождении, вешает ценник, как в приюте при монастыре Святой Барбары в Керетаро монахини-акушерки вешают на мизинцы младенцам бирки с номерами, чтобы их потом не перепутать. И упаси Бог кого-нибудь в этой жизни пытаться заграбастать денег больше, чем обозначено на его ценнике. Кара будет немедленна и беспощадна, комиссар. Так к чему все эти безумные пляски жадных пальцев вокруг яйца золотого тельца?..

– Но ведь нам не всегда суждено видеть, какая сумма обозначена там, на ценнике, дон Фелипе, – возразил комиссар Посседа. Руки его более не тряслись, и мысль о крокодилах уже не ввергала его в анабиоз. Напротив, после таинственного пузырька неуклюжие рептилии казались ему довольно милыми животными.

Ольварра поднял на него мутные глаза.

– Не суждено видеть? – проскрипел он. – А слышать? Слышать – тоже не суждено?

– Тоже не всем, – твердо сказал Посседа.

– Не всем?

– Не всем.

– Ведь ты, Посседа, шпион, – сказал Ольварра.

Комиссар вздрогнул.

– Продаёшь по кусочкам свою родину… Кому-то продаёшь террористов из «Съело Негро», кому-то – старика Ольварру… Фотокарточку эту дурацкую – её ведь не полицейский фотограф сделал. Я-то точно знаю, что никаких полицейских сукиных сынов фотографов там не было ни до, ни после. Гуадалахара – городишко ма-а-аленький, а полицейские, будь они даже комиссары уголовной полиции, состоят из плоти и крови. Значит что? Значит, сделали её или купили её у того, кто её сделал, люди сильные, не паршивому полицейскому комиссаришке чета. Твои хозяева, Посседа.

Простите, дон Фелипе, но разве её не ваш secretario сделал?

Не кати бочку на бедного Хулио, комиссар. Теперь-то я знаю, кто её сделал и кому собирался её продать.

Кому же?

Твоим хозяевам, кому же еще. Но не успел. Он воспользовался ей по-другому: подставил моего родственника, чтобы спасти свою шкуру. А меня – сильного мира сего столкнуть с другими сильными мира сего. И завязалась бы кровавая битва титанов. Битва, которая не прекращается ни на секунду, только время от времени утрачивая свой кровавый и грозный вид и обретая форму диалога, чтобы потом сбросить эту маскировку и разгореться с новой силой. А ты – наш пострел везде поспел – умудрился встрять в этот диалог сильных: их и меня. Вершат свои большие дела сильные мира сего, ну и я, зайчик-Посседа, между ними попрыгаю – может, крошка-другая с господского стола и мне перепадёт, да? Ходишь ты по краю, комиссар!.. Так и норовишь, комиссар, перепрыгнуть через ту сумму, которая обозначена на твоём, комиссар, ценнике. А знаешь, чем обычно заканчивается шпионская карьера? Не знаешь? Их сдают, шпионов. Их же хозяева, на которых они работали, рискуя свободой и жизнью, их и сдают, Посседа. Тебя ещё не сдали? Ты ещё прыгаешь, зайчик? Ну, прыгай. Вот уже и следующая неделя, а ты всё балансируешь по краю и равновесия покамест не утратил… Ловок ты! Ловок!

– Э-э-э… сеньор Ольварра… – комиссар Посседа, подгоняемый вновь поднявшимся внутри него страхом, заговорил хамской скороговоркой. – Хотелось бы ближе к делу, извините за настырность. Вы меня можете обозвать и шпионом, и террористом, и говночистом – я не обижусь, я вижу, что вы сегодня расстроены чем-то, но… но это результат не приблизит, ведь так? Я вас внимательно слушаю, дон Фелипе, извините, что осмелился перебить.

– О'кей! – сказал Ольварра. – Тьфу ты! Bueno!..[19]

Йес, ответил комиссар невпопад.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Ваши конкуренты используют дисконтную систему и имеют большую клиентскую базу? Вы тоже решили ввести...
За последние столетия русский язык претерпел «сильные» иsменения. Некоторые «считают» это благом и е...
Подготовлен в соответствии с современной концепцией административного права на основе новейших норма...
В книге представлены стихотворения на любовнуютематику, которые вошли в сборник «Воздушный жемчуг, о...
В как таковой «письменности на бумаге» в древности не было острой необходимости, т. к. хранение и пе...
Многие тысячелетия длится борьба между силами Света и Тьмы, Яви и Нави. Немало миров проиграло битву...