Фестиваль Власов Сергей
К десяти утра в министерский кабинет стал стягиваться разношерстный люд.
Исполнительный директор «Фестиваля» Сергей Александрович Козик докладывал Флюсову о состоянии дел, демонстрируя ему сигнальные экземпляры печатной рекламной продукции.
– Как, Вань? – спросил Флюсов Райляна.
– По-моему, подходит. А вот это что?
– А это, господа, – Козик ухмыльнулся, – я заказал на свой страх и риск. Но надеюсь, вы все же одобрите мое волюнтаристское начинание.
– Ба! – Райлян взял деревянный предмет в руки. – Я и не понял сразу.
– Да-да, Иван Григорьевич, – пояснил Козик, – это матрешка. В плане пропаганды идей будущих концертов – матрешка-Гастарбайтер.
– Ну, а действительно, – согласился Сергей Сергеевич, – Горбачев-матрешка – есть, Пельцин с Клинтоном – тоже есть. Почему бы не быть Гастарбайтеру? Молодец, Сергей Александрович, – принимается!
– Так. Теперь перейдем к буклету, – предложил крайне довольный собой Козик. – Вот здесь написано, что Клаус учился в консерватории. Он действительно там учился?
– До конца этого не знает никто, – заметил Флюсов. – Я слышал несколько версий, относящихся к его учебе. И думаю, что все они не соответствуют действительности.
– Во всяком случае, если он там и учился, то его наверняка выгнали.
– Хорошо. Теперь – по персоналиям. Основная позиция – это ведение концертов. Я провожу переговоры с несколькими мэтрами, в том числе со Святославом Мэлзой. Но он запросил сумасшедшие деньги, мотивируя свое требование тем, что Клауса у нас в стране никто не знает.
– Не знают – узнают. Ну, Мэлза – тоже мне… виртуоз слова.
– По поводу политического бомонда – я отработал те телефоны, которые вы мне дали. В результате получается довольно внушительная команда во главе с первыми лицами Министерства иностранных дел, Службы внешней разведки, Министерства сельского хозяйства, двух Госкомитетов, десяти-пятнадцати сенаторов Совета Федерации и депутатов Государственной думы – без числа. Эти за чисто символическую плату готовы даже сплясать под авангардную музыку Гастарбайтера.
– Причем в голом виде, – добавил Флюсов и засмеялся.
– А если еще им плеснуть… – захихикал Райлян.
– Так давайте так и напишем на афишах: «Голые депутаты Госдумы в сопровождении оркестра под управлением фракийца Клауса». Сборы будут сумасшедшие.
– По срокам первый концерт я планирую на двадцать восьмое число. Фуршет будем делать в первый или в последний день?
– Сергей Александрович, в первый день мы сделаем презентацию, а в последний – заключительную пьянку. Называй это фуршетом или как тебе нравится. Кстати, наш друг Александр Александрович Бизневский здесь не появлялся? Пора бы ему внести свою очередную финансовую лепту в наше общее дело.
Ваня покраснел и тихо, почти неслышно, скромно сказал:
– Нет.
Иван Григорьевич, созвонись с господином Канделябровым – уточни, когда начинаются съемки на пароходе. Ты со своими людьми там понадобишься. Тем более полковник Сопылов уже приобрел статус звезды экрана.
– Особенно Ниндзя в нетерпении. Я его таким никогда не видел. Опытный диверсант – а туда же.
– Ничего не поделаешь, Ваня, – волшебная сила искусства…
Глава тридцать первая
В коммунальной квартире, где проживала Ирина Львовна Ловнеровская, на самом деле было шесть комнат. Одну, самую маленькую и плохонькую, занимал единственный официальный сосед – Степан Иванович Залепупкин, две находились в распоряжении Ловнеровской, оставшиеся три пустовали вследствие различных обстоятельств, носящих самый туманный характер.
Ирина Львовна давно лелеяла мечту сдать кому-нибудь хотя бы одну из них, простаивание без толку такой ценной жилплощади в Варсонофьевском переулке – самом центре Москвы – крайне нервировало ее деловую жилку. И наконец колесо фортуны, имеющее в воображении ответственной квартиросъемщицы форму гигантского сооружения в ЦПКиО имени Горького, повернулось к ней наиболее удачливой стороной, где из одной кабинки выглядывала добродушная физиономия артиста московской эстрады Валерия Москалева.
Когда он выразил полное согласие платить фиксированную сумму в месяц за проживание в одной из свободных комнат, Львовне показалось, что она опять слышит канифольный скрип этого только на первый взгляд развлекательного аттракциона удачи.
– У меня очень много гастрольных поездок, и поэтому, по большому счету, я буду ночевать здесь нечасто, – вежливо предупредил артист хозяйку, на что та одобрительно кивнула. Ударили по рукам.
Валерий Александрович Москалев был молодящимся пятидесятичетырехлетним мужчиной, многолетним ведущим большинства эстрадных концертов, проходящих в Москве и Московской области. Его знали и ценили все более или менее серьезные концертные администраторы, чиновники Министерства культуры и завсегдатаи эстрадных площадок. Ростом – под два метра, плотного телосложения, с абсолютно лысой головой и в очках он мог носиться по сцене без какого-либо передыха по два – два с половиной часа, поражая всех своей сумасшедшей энергетикой, а затем мчаться куда-нибудь в Подольск или Серпухов и провести там в течение оставшегося светового дня еще пару-тройку полноценных концертов. Иногда, правда, Валера путал фамилии выступающих, часто неправильно их произносил, но в суете потока артистов чаще всего этого просто никто не замечал.
Единственное место, куда его никогда не звали, было телевидение. Москалев участвовал во всех конкурсах «на ведущего» самых разнообразных передач и везде проваливался. На днях он отправил письмо со своими данными в редакцию литературно-драматических программ, объявившую очередной кастинг, и с нетерпением ожидал ответа. Какого же было его удивление, когда он обнаружил в почтовом ящике собственное по-слание. Москалев взвыл: «Какой же я идиот!» Будучи крайне рассеянным, в графе «адрес получателя» он написал свой домашний.
Еще Валерий очень любил алкоголь и женщин. Собираясь систематически водить их в только что снятую квартиру, он аккуратно поинтересовался отношением к дамскому полу Ирины Львовны.
– Сама я к нему отношусь, и не более того. А баб водить ты, разумеется, можешь. Но только чтобы все было тихо и пристойно.
– Конечно, конечно, – моментально согласился артист. – Ирина Львовна, это у меня вид такой разухабистый, а на самом деле я – тихий, закомплексованный человек. Можно сказать – коллекционер.
Москалев действительно коллекционировал различного рода справки, квитанции и прочую на первый взгляд несущественную чепуху. Но стоило повнимательнее приглядеться, вчитаться в разнокалиберные каракули, которыми они были испещрены, как перед глазами исследователя вставала полная взлетов и падений, поисков и находок жизнь немолодого конферансье. Здесь были справки о многочисленных разводах, явках в суд, признании отцовства, телефонные счета с очень дальним зарубежьем, повестки в военкомат, свидетельства о перенесенных заболеваниях и многое другое.
Алмазом коллекции Валерия Александровича был редчайший документ, выданный ему на железнодорожной станции Мелитополь в 1988 году, подтверждающий факт того, что он отстал в этом месте нашей необъятной страны от поезда, на котором ехал отдыхать на юг.
Москалева тогда наградили именной путевкой в Дом творчества театральных деятелей в Нижний Мисхор. Отлично зная начальника Курского вокзала – артист был в Министерстве путей сообщения своим человеком и часто проводил шефские концерты в Центральном доме культуры железнодорожников, – Валерий попросил его создать наиболее комфортные условия для своего путешествия до станции назначения – Симферополь. Тот дал команду в кассы – не продавать оставшиеся три места в москалевском купе, в результате чего Валерий оказался в информационной блокаде: без спутников и какого-либо общения.
Надравшись в купе проводниц, он отправился бродить по поезду в поисках собеседников и заблудился. Уже наутро на какой-то остановке вышел на улицу, поймал первого проходящего мимо человека и наконец-то за долгие часы поездки смог насладиться простым человеческим общением. Пока он хлопал незнакомца по плечам, громко радуясь украинскому акценту того, поезд уехал.
Артист находился в приподнятом настроении, мало чего соображая, поэтому данный факт не слишком его расстроил. Он предложил новому знакомому «пойти попить пивка», и тот с радостью согласился. С каждой выпитой кружкой ощущения чего-то непоправимого становились все явственней, пора было обращаться в какие-нибудь административные органы хотя бы для того, чтобы на соседней станции выгрузили вещи Валерия: два чемодана и гитару. Но пьянство и бессонная ночь вкупе с утренним пивом дали о себе знать – речь конферансье по иронии судьбы стала отрывистой и совершенно бессвязной, поэтому в пункте железнодорожной милиции все пояснения по поводу нестандартной ситуации давал новый приятель – хохол. Москалев стоял рядом и мог только кивать. Два сержанта в белых рубашках долго тупо слушали своего земляка, а затем, переведя очи на московского гостя, вдруг хором заорали:
– Да он же пьяный! Вяжите его!
Валера, шатаясь, все-таки убежал от преследователей, потеряв при отступлении своего верного переводчика с пьяного языка на трезвый.
Около суток артист гонялся по всему Крыму за своими вещами. Наконец обнаружив их в камере хранения в Симферополе, куда их поместили заботливые проводницы, запомнившие странного пассажира, пришел в хорошее настроение и отправился в Мисхор.
Номер для народных артистов оказался более чем щедрым вознаграждением за треволнения последних часов.
Загорая и купаясь, Валерий Александрович поправил свое здоровье, подлечил на грязевых процедурах расшатавшиеся нервы, проведя двадцать дней в трезвости и покое, и лишь на двадцать первый, уезжая, позволил себе немного расслабиться – в результате чего опоздал на самолет.
Обратившись к дежурному по аэровокзалу, Москалев продемонстрировал тому удостоверение Москонцерта и попросил содействия в скорейшей отправке в Москву.
Дежурный по аэровокзалу, очень любивший разговорный жанр, попросил об услуге начальника аэропорта. Тот приказал главному диспетчеру, диспетчер дал указания главному администратору, администратор – кассиру.
Валерию выдали новый полноценный билет в обмен на старый, даже не удержав при этом положенный процент от его стоимости.
На радостях конферансье «принял на грудь». Пока он рассказывал очаровательной блондинке из Владивостока многочисленные артистические байки, его самолет улетел.
Валерий Александрович собрался с мыслями и пошел по новой. Опять дежурный по аэровокзалу просил начальника аэропорта обменять билет. Начальник долго не соглашался, крутил пальцем у виска, показывал на томящихся в гигантской очереди других пассажиров, но в конце концов сдался. Главный диспетчер в категоричной форме приказал главному администратору, тот в свою очередь попросил кассира… Кассир насупился и обменял.
– Друг, если ты еще раз подойдешь ко мне, – сказал он Москалеву, – я тебя ударю.
Валерий спрятал ценную бумажку в задний карман брюк, застегнул карман на пуговицу и твердо решил сегодня больше не пить.
Когда во время регистрации на рейс билета в кармане не оказалось, многолетней выдержки эстрадного волка не хватило – слезы полились сами собой.
Дежурный по аэровокзалу, увидев, что Москалева не пускают в предотлетный накопитель, быстрым шагом, нервно оглядываясь, проследовал на улицу, где, мгновенно впрыгнув в «Жигули» пятой модели, дал по газам и помчался на квартиру к несовершеннолетней любовнице – жаловаться на жизнь.
Начальник аэропорта, обнаружив артиста у себя в приемной, кратко, сквозь зубы предупредил:
– Лучше уйди!
Главный администратор заперся в кабинете и отключил оба телефона: местный и городской. Кассир долго и грустно рассматривал покрасневшую голову Валерия Александровича, а потом, кротко спросив: «Ты что – на самом деле больной?» – обреченно выписал ему очередной проездной документ.
Переехав в квартиру в Варсонофьевском переулке во вторник, в субботу Москалев решил для лучшего взаимопонимания устроить хозяйке небольшой праздник, для чего, приобретя в ближайшем магазине на Сретенке огромный торт «Птичье молоко» и четыре бутылки полусладкого шампанского, постучался около восьми вечера в массивную дверь главной комнаты Ирины Львовны.
– Разрешите?
После первой бутылки хозяйка разрешила называть ее только по имени – Ира, после второй попросила артиста рассказать поподробнее свою автобиографию.
– Мне Галя Руковец много рассказывала о тебе, Валера, но я хочу услышать все уже известные факты от тебя лично. Я, например, была крайне удивлена, когда узнала, что у тебя журналистское образование.
– Это на самом деле так. Ира, – сглотнул комок Москалев. – Я закончил филологический факультет Казанского университета. Ну, что еще интересного было в моей жизни… Служил в армии, где неоднократно сидел на гауптвахте. Был четыре раза женат и три раза разведен.
– Так ты сейчас несвободен? – сокрушенно вымолвила хозяйка.
– Это чистая формальность. Ну, так вот. И с тех самых пор служу эстраде.
– Московской прописки у тебя нет?
– К сожалению. Пока…
– Ну, ничего. Ты человек, судя по всему, состоятельный – подумаем.
– Мне говорили, Ира, что вы все можете, но теперь я это чувствую сам. Вы любите стихи?
– Но если я вам скажу, что большинство из более или менее известных поэтов нашей страны за последние тридцать лет – мои если не друзья, то хорошие знакомые – вам этого будет достаточно?
– Не может быть! – патетически и оттого неестественно воскликнул Москалев.
– Вот, например, видите эту гитару? Это настоящая гитара Юрия Визбора. Он лично подарил ее мне.
– Фантастика!
– Я, дорогой Валерий Александрович, семнадцатилетней девушкой в компании своих друзей почти ежедневно посещала ресторан «Метрополь». Мы брали там по рюмке сравнительно недорогого ликера «Шартрез» и по салатику и беседовали целые дни и вечера напролет. А за соседними столиками обычно сиживали… Ну, например, Юрий Карлович Олеша. Или наш хороший знакомый – Михаил Аркадьевич Светлов. Кстати, он при нас прямо там, в «Метрополе», написал несколько своих шедевров. Скажу больше – одно из стихотворений великого поэта предназначалось и посвящено лично мне.
– Ирина Львовна… Ира… Я счастлив, для меня как артиста ваши слова удивительнее и ценнее втройне. Можно я прочитаю стихотворение?
У хозяйки заблестели глаза, льстили ей многие ежедневно, а вот стихов давно никто не читал. Москалев поднялся со стула и загундосил:
- Столетья промчались, и снова,
- Как в тот незапамятный год,
- Коня на скаку остановит,
- В горящую избу войдет.
- Ей жить бы хотелось иначе,
- Надеть подвенечный наряд,
- Но кони все скачут и скачут,
- А избы горят и горят…
– Это Наум Коржавин – мой большой приятель. Эх, Валерочка, ушла молодость.
– Ну что вы, Ирина Львовна… О чем вы говорите?!
– Только не надо дурацких слов о том, что я молода душой.
– Не только, – окончательно запутался Москалев.
– Правда? Ты на самом деле так думаешь? Экие вы, разговорники, прозорливые. Ну ладно, расскажи мне какой-нибудь случай из жизни. Ты сказал, что сидел на гауптвахте. А за что?
Валерий облегченно вздохнул, ему уже начинало надоедать говорить бессмысленные комплименты.
– Первые пять суток ареста я получил за то, что ходил в неформальной обуви. Встретился мне как-то полковник, начальник политотдела нашей бригады, и, удивленно посмотрев на мои ботинки, спросил: «А что это у вас, товарищ лейтенант, за говнодавы?» Отпираться было глупо, факт нарушения формы одежды был налицо, и поэтому я откровенно ответил: «Извините, товарищ полковник, говнодавы – это у вас. У меня – “Саламандра”».
Львовна затряслась от искреннего здорового смеха:
– Остроумно, Валерий Александрович. А вторые пять суток?
– Вторые – я перепутал время и поднял утром вверенное мне подразделение на час раньше положенного.
– Тоже неплохо. Так получается, что вы опытный проказник, молодой человек.
– Да куда уж нам!
– Не скромничайте. Как однажды заметила Герой Советского Союза Голда Меир: «Не будь так скромен – ты еще не настолько велик».
В то время, когда Ловнеровкая закончила цитирование бывшего премьер-министра Израиля, в прихожей коммуналки натужно задребезжал видавший виды звонок.
Это еще кто без приглашения? – возмутилась хозяйка.
Непрошеным гостем на сей раз оказался Саша Чингизов. Он долго извинялся, тряс немытыми волосами, объясняя свой незапланированный визит чрезвычайными обстоятельствами. Собственно, таковыми они казались только на первый взгляд: финансовая пропасть, в которую певец пока не летел, а только спускался по веревочной лестнице с каждым прожитым днем, становилась все более бездонной и безрадостной. Когда-то тугие, как груди девушек из родного аула, и твердые, как созревшие плоды кисло-сладкой алычи, канаты, являющиеся лестничной основой, со временем поистрепались и поистерлись. Чингизов понимал: пройдет еще какое-то время – и они лопнут, понесутся стремительно вниз, увлекая за собой последние надежды и чаяния несостоявшегося артиста.
Систематическое курение анаши приносило лишь локальное облегчение. Хорошо, хоть ее не надо было покупать за деньги – еженедельно, по понедельникам, Саша встречал поезд из Душанбе, тем самым пополняя запасы дурманившего его зелья.
– Ну что у тебя случилось на этот раз? – с некоторым раздражением произнесла Ловнеровская, наливая новоприбывшему гостю чашку жидкого чая без сахара. – Или, может, хочешь шампанского?
От этого вопроса Чингизов скривился, как от зубной боли, и нервно ответил:
– Нет, спасибо. Я не пью спиртного.
– Совсем? – поинтересовался Москалев.
– Слушай, не издевайся, да? – обиделся певец. – У меня просто нет на это денег. Совсем.
– Так ты пришел одолжить их у меня? – испугалась Ирина Львовна.
– Я пришел к вам за советом, как к самой мудрой женщине в этом городе глупцов и карьеристов.
– И самой очаровательной… – ввернул Валерий Александрович и осторожно наполнил третий хрустальный фужер аристократическим алкоголем, предупредительно поставленный на стол Ловнеровской.
– Видишь ли, Саша, в твоем положении тебе необходимо лишь одна вещь – состоятельные спонсоры. У тебя хороший голос, приятная внешность, приемлемая манера исполнения на сцене. Тебе не хватает одного – средств.
– Ну где же мне их взять? – с дрожью в голосе воскликнул Чингизов.
– Зарежь кого-нибудь, – пошутил Москалев и тут же об этом пожалел.
– Фи, Валера… Вместо того чтобы посочувствовать товарищу по цеху, ты позволяешь себе недопустимые ремарки.
– Извините, Ирина Львовна, сболтнул, не подумав. А по поводу Сашиной карьеры: ему необходимо просто выгодно жениться.
– А что… – поддержала конферансье Ловнеровская. – Это мысль… С его мужественной внешностью, волевым подбородком, кавказским темпераментом…
– Да мы это организуем в пять минут! – завелся Москалев. – Обещаю! А для начала я пристрою его в нашу концертную программу «Парад веселых мужчин».
– Если вы опять не шутите – большое спасибо, – спокойно поблагодарил случайного благодетеля певец. – Когда и где мне надо быть?
– Завтра в четырнадцать часов возле служебного входа в Театр эстрады.
– Ну, вот и славно, – сказала Ирина Львовна, пряча последнюю бутылку в собственный холодильник. – Все, мальчики, погуляли – пора и честь знать. Завтра мне предстоит серьезная встреча – иду наниматься на работу.
– Если не секрет – на какую? – с удивлением в голосе спросил Москалев.
– Фестиваль будем проводить. Музыкальный и международный.
– Как раз по вашему профилю, – уточнил Валерий.
Ловнеровская быстро подскочила к зеркалу и, скосив глаза, важно сообщила:
– Да. В профиль я еще ничего.
Глава тридцать вторая
Современные писатели, художники и кинематографисты больше не могут и не хотят служить чистой красоте восприятия, ограниченной лишь совершенной формой, – они ищут содержания. Но в том-то и дело, что до него в полной мере они еще не доросли. В безуспешной погоне за мнимыми ценностями теряется настоящая реальность, а манера вклинивания в искусство излишней поучительности превращает его в самую бесполезную и ненужную вещь в мире.
– Тривиальными формами пусть оперируют бездарности – мы эти формы будем создавать, – торжественно изрек свой любимый афоризм писатель Сергей Флюсов, стоя на корме небольшой прогулочной посудины «Валерий Чкалов», и, затянувшись сигаретой, добавил: – Гениальная мысль. Я придумал.
Теплоход мерно раскачивался на воде. «А ведь я давно не имел дела с Москвой-рекой…» – События двенадцатилетней давности, явственно встав перед глазами, напомнили о веселых студенческих годах, милых шалостях вкупе с невинными глупостями.
Тогда Сергей вместе с двумя своими сокурсниками по институту отправились на плавучий ресторан «Сокол» отмечать какое-то незначительное событие и засиделись там до его закрытия. Покупка спиртного на вынос в питейном заведении предусмотрена не была, и поэтому друзья обратились с последней просьбой о приобретении горячительных напитков к старому морскому волку – Василию Ивановичу, избороздившему за свою жизнь все моря и океаны планеты, а тогда служившему при ресторане швейцаром.
Дядя Вася чутко воспринял информацию, зорко оглядел зал и, с радостью отметив, что последние посетители собираются уходить, таинственным шепотом предложил несколько минут подождать.
Через некоторое время вместе с тремя бутылками «Столичной» студенты получили приглашение от бывшего капитана – тут же на свежем воздухе их и уничтожить под рассказы о пиратах, акулах и других сомнительных обитателях водных просторов.
Истории были настолько занимательными, что участники импровизированного застолья не заметили, как окончательно опьянели. Пьян оказался и сам морской волк. Сделав значительную паузу в своем повествовании, он долго смотрел на водную гладь, а потом, рванув у себя на груди видавшую виды тельняшку, рявкнул:
– В кого я превратился?! В воротного… Я – легендарный капитан, якорь мне в глотку… – Он попросил налить себе полный стакан и твердо сказал: – Как выпью – идите рубить канаты. Пойдем в Астрахань.
Один из приятелей Сергея действительно пошел их рубить, но по счастливой случайности упал в трюм и сломал обе ноги. Ноги, конечно, было жалко, но если бы он выполнил до конца указания Василия Ивановича – все могло бы кончиться гораздо хуже.
Журналистка одной из центральных московских газет, прибывшая на судно для освещения съемок фильма, деловито поинтересовалась:
– А скажите, сколько времени займет съемочный период?
Флюсов, играючи, насупил брови, выдвинул вперед нижнюю челюсть и тихо сказал:
– Не больше двух недель.
Девица черканула что-то у себя в блокноте и продолжила:
– А какова цель задуманного вами фильма? Вы как сопродюсер планируете ли окупить кинопроизводство? И если да, то каким образом?
– У нас есть предварительная договоренность по продаже прав одной из компаний, специализирующейся на выпуске кассетной продукции. Вы поймите – это между нами: граждане, купив кассету с нашим фильмом и посмотрев ее на домашнем видео, наверняка скажут: дерьмо. Но прежде чем сказать и посмотреть, они ее все-таки купят – это главное. Хотя с другой стороны, с таким исполнителем, как Казимир Карлович, наш фильм может стать хитом сезона. Вон он, кстати, идет. Посмотрите, как на нем классно сидит форма капитана милиции – настоящий артист.
Подошедшему Златопольскому корреспондент сразу задала коварный вопрос:
– Скажите, пожалуйста, как вы решились на столь смелый эксперимент – участие в съемках полнометражного художественного фильма?
– А это для меня отдых. В стране столько проблем, которые надо решать… Я не могу работать двадцать четыре часа в сутки – мне нужны передышки. Съемки фильма – одна из них. Если я не успею объяснить нынешним правителям причины ошибок в проведении реформ – все накроется медным тазом. Ведь сама их идея хорошая. Но делали это люди, которые, к сожалению, мало что понимают в практической экономике. Они больше думали о политике. Ну и, конечно, не учли национальный вопрос, национальную специфику, потому что у нас есть народы, которые едят только лепешки, – узбеки, киргизы. Им нельзя повышать цены на хлеб – это главное. Вся семья: утром – лепешка, днем – лепешка, вечером – лепешка. Сначала, может быть, во внешней торговле надо было перейти на мировые цены. СЭВ зачем загубили? Ведь поляки, чехи, венгры, румыны, болгары на нас работали. Их одежду мы покупали. Запад не покупал. Мы отдыхали в их пансионатах. Это чем мешало? Это разве имеет окраску политическую? Помидоры перестали быть помидорами…
У девушки, пытавшейся конспектировать речь вождя, онемела рука, а прекратить стенографию без какого-либо повода она постеснялась. Поэтому, внимательно оглядев свою шариковую ручку, она тупо сказала:
– Надо же, зараза, прекратила писать, наверное, паста кончилась – и выбросила ее через борт в воду.
Карлович, не обратив никакого внимания на столь вызывающий демарш, продолжил:
– …Или «Икарусы» венгерские. Вот сейчас у нас по всей стране не хватает автобусов. Пока мы построим завод по производству «Мерседесов» под Москвой, пока он разовьет мощность… Сколько мы теряем? Ничего нельзя бездумно уничтожать! Это все стиль большевизма. Беда в том, что настоящей перестройки, изменения мышления не произошло. Просто поменяли вывески, а руководители остались те же самые. Алиев вернулся, в Молдавии – Лучинский. Их надо было убирать полностью. Ошибка Горбачева – он должен был поменять председателя КГБ, поставить нового человека, министром обороны – нового человека, МВД – нового человека; прекратить созывать съезды КПСС, не проводить пленумы, сократить тираж «Правды», убрать оттуда идеологию, оставить только экономику. Вызвать первых секретарей ЦК компартии и сказать: «Ребята, СССР себя исчерпал, надо переходить к нормальному территориальному делению. Вот у нас триста миллионов населения, по пять миллионов – шестьдесят губерний. Все». И они бы согласились – партия одна. Но страх победил: КГБ все слышит, все видит. Это нужно было использовать, перейти на территориальное деление – нет СССР, есть Российская республика. Райкомы закрываются под видом реформы партии, поскольку достаточно обкома. Будет шестьдесят обкомов. В обкоме половина аппарата сокращается. И за десять лет они бы исчезли как таковые. Прекратить прием в партию. Не ставить занятие должности в зависимость от партийности, убрать эту графу «партийность». Убрать графу «национальность», «социальное положение». И вот таким способом страна постепенно бы реформировалась.
Очумевшая девушка с грустью подумала: «Если он сейчас не заткнется – я брошусь в ледяную воду вслед за ручкой». На ее счастье, из нижнего отсека показалась взлохмаченная голова Канделяброва:
– Казимир Карлович, попрошу вас на репетицию.
В пассажирском салоне пахло перегоревшими проводами и толпилась куча народу. Артисты-двойники – Клинтона, Маргарет Тэтчер, Сталина, Гитлера, Хрущева и Майкла Джексона – повторяли про себя роли, ассистенты уточняли последние детали их действий в мизансцене, звуковики с операторами последний раз проверяли техническую исправность съемочных камер и другой аппаратуры.
Канделябров с мегафоном в руке взгромоздился на гигантскую табуретку и предупредил собравшихся, что до начала съемки осталось пять минут. Народ засуетился.
– Просьба всех, кроме непосредственных участников, покинуть помещение! – грозно сообщил Валерий.
Первым по сценарию главный герой фильма капитан Жаров допрашивал двойника Билла Клинтона. Игравшему его Златопольскому авторы разрешили импровизировать, понимая, что никакой написанный текст не может сравниться со словесными экспромтами лидера МППР.
– Как я не люблю вас, американцев! – сказал Жаров и, достав из кобуры именное оружие, начал его скрупулезно смазывать. – Все бы вам бездельничать, играть на саксофонах. Нация придурков, помешанная на жратве и тупых развлечениях. Гамбургеры разные отравленные, хот-доги. Это же яд для желудка, а вы хаваете. Ну ладно – к делу. Фамилия, имя, отчество…Где работаете?
– Билл Клинтон. Работаю президентом США.
– А-а… Значит, будем придуриваться.
В эту секунду по сценарию в каюту к милиционеру должен был зайти карлик с группой стриптизерш из ночного клуба «Доллс», но почему-то не зашел.
– Стоп! – занервничал Канделябров. – Где карлик?
– Карлик потребляет горячий обед на нижней палубе. Сказал, пока не съест положенную ему порцию – не придет, – ответила женщина-администратор. – Пояснил, что питание ему крайне необходимо для роста.
– Негодяй, мерзавец, скотина! А где девки из клуба?
– Ждут карлика. Они крайне дисциплинированные. А по сценарию…
– Я лучше вас знаю, что там по сценарию. А вы вместо того, чтобы торчать здесь без дела – идите и обеспечьте стопроцентную явку актеров.
Тут не выдержал Карлович и решительно встрял в перепалку:
– Позовите мою охрану! Или лучше передайте – пусть сейчас же приведут сюда этого недомерка.
Через два с половиной часа работа была закончена. Златопольский, прихватив клубных телок, убыл к себе на дачу; двойники, расположившись тесным кругом в одной из кают, дружно распивали презентованную им партией МППР водку, а вездесущая журналистка терзала вопросами уставшего, но довольного собой карлика:
– Скажите, как прошел для вас первый съемочный день?
– За исключением угроз со стороны окружения Казимир Карловича, все прошло хорошо. Я удовлетворен. На площадке я познакомился со многими замечательными актерами и даже взял домашние телефоны у девушек из клуба. Вот когда я немного подрасту…
– Не могли бы вы сказать два слова о размерах вашего гонорара?
– Канделябров мне запретил говорить на эту тему. Хотя, зная Валеру, я боюсь, что могу не получить ничего, кроме тумаков.
Журналистка сочувственно, с понимающим видом кивнула и задала последний вопрос:
– Вы много снимаетесь, вы богатый человек?
– Нет, – грустно ответил карлик, – но на бутылку старого доброго коньяка «Арарат», такси и букетик фиалок для вас у меня хватит. Я хочу показать вам одну вещицу. Мы с ней… с ним – это между нами – почти одного роста.
– Да?! – Журналистка вспомнила, что ничего не пила уже трое суток, что бывало крайне редко, и радостно кивнула в ответ: – Я согласна!
Канделябров подошел к Сергею Сергеевичу и, немного смущаясь, спросил:
– Ну, как тебе?
– Вяло, Валера. Нет должного ритма. Если так пойдет дальше – мы увязнем.
– Дело в том, что двойники – не профессионалы. Кстати, Златопольский – тоже. Он, конечно, яркая личность, но несет такую отсебятину, что становится несмешно.
– А смех, Валера, вообще отличается необыкновенным разнообразием форм. Порой он колеблется от добродушного юмора, улыбки сострадания до разрушительного сарказма, до раскаленной гневом сатиры. Хорошо бы все эти составляющие попытаться органично совместить.
Слова писателя задели Канделяброва за живое:
– А не слишком ли ты усложняешь? Сегодняшнему зрителю необходим примитивный здоровый смех. Только нахохотавшись вволю, в том числе и над самими собой, люди смогут наконец-то трезво оценить ситуацию, в которой оказались.
Флюсов усмехнулся и, почувствовав усталость и раздражение телеведущего, решил его еще немного потретировать:
– Понимаешь, Валерий Пименович, перемены, происшедшие за последние несколько лет в эстетическом сознании народа, есть следствие общественных деформаций. И отдавать им должное, другими словами, торопиться за модой или осмысливать «революционную эпоху» с этих позиций нам не к лицу. Наша стилевая доминанта – обычное общение со зрителем, калейдоскопичность моральных и социальных нелепостей без нудных нотаций.
Канделябров хотел было ответить в таком же выспренном стиле, но у него ничего не получилось. «Надо будет сегодня на ночь почитать что-нибудь из художественной литературы», – подумал он и с тоской обратил свой взор в сторону противоположного берега Москвы-реки, где вдоль бетонных ограждений шныряли многочисленные группки разряженных горожан, слышались громкие возгласы и чье-то пение.
– Противно-то как.
Небо с самого утра не внушало Валерию Пименовичу доверия. «Все-таки сегодня не мой день», – подумал он.
– Может, пойдем по стакану? – предложил он Флюсову.
От предчувствия скорой расслабухи у того защемило сердце.
– Ты имеешь в виду вот это? – сказал Сергей и щелкнул себя пальцем правой руки по правой стороне шеи. – Или это? – продолжил он и щелкнул пальцем левой по левой стороне. – А может, тебе на ум пришла очередная фантазия и за твоим скромным предложением скрывается что-то более гнусное? Например, это? – Писатель неумело, по-дилетантски попытался изобразить несколько чечеточных ударов.
– Так ты идешь или мне придется пить одному?
– Скажу тебе по секрету – я «завязал». Врач запретил – сексопатолог.
Придется выпивать с двойниками, – расстроился Канделябров. – Я тебе это запомню.
Гигантскими шагами он двинулся в сторону лестницы, ведущей на вторую палубу, и вдруг увидел карлика с журналисткой.
– Эдуард Эдуардович, – крикнул он ему, – можно тебя на минуту?
Карлик извинился перед дамой и с недовольным видом подошел:
– Слушаю вас, маэстро.
– У меня есть к тебе одно интересное предложение.
Умный карлик насторожился.
– По поводу?
– Хочу с тобой обсудить следующую съемку. За стаканчиком старого доброго «Бургундского».
– Вы имеете в виду халявную водку «Златопольский»? Так это меня не устраивает. Во-первых – на меня сегодня все громко орали, во-вторых – я спешу, и в-третьих – я с дамой.
– Эдуард, не забывайся. Я все-таки главный продюсер и режиссер-постановщик нашего фильма.
Рядом на набережной взвизгнули тормоза сразу нескольких автомобилей – Карлович зачем-то вернулся.
«Наверняка за мной с Флюсовым, – догадался Валерий Пименович. – А может, забыл чего. В любом случае его повторное появление меня развлечет…»
– Ладно, Эдуард, свободен.
Карлик почувствовал, что инициатива безмозглой птицей перепорхнула из его маленьких ручек в широкие ладони Канделяброва.
– Я передумал – я могу остаться. Согласен на паленый МППРтовский водкарь!
– Нет, – протянул продюсер, – я тебе благородно предложил – ты легкомысленно отказался. Теперь все.
Валера угадал – появившийся с хитрой рожей помощник вождя Валентин Николаевич Финаков передал ему в устной форме официальное приглашение шефа проследовать с ним на дачу для релаксации.
– Ну, разумеется, это касается и Сергея Сергеевича. Он еще не уехал?