Фестиваль Власов Сергей

Девушки расположились на заднем сиденье, Алик Бырдин, он же Кабан, – впереди, а Жигульский в качестве наказания за легкомысленные высказывания по многочисленным требованиям трудящихся был отправлен к станции метро «Маяковская». Предварительно у него отобрали ключи от его же квартиры.

Когда Михаил растворился в темноте, отойдя от машины на некоторое расстояние, «добрый» Алик Бырдин прояснил ситуацию:

– В принципе, он нам теперь на фиг не нужен. Как открывать замки, я отлично знаю.

Дмитрий Григорьевич Савотин был неисправимым понтярщиком – рядом с задним стеклом его автомобиля всегда лежала широкополая темная шляпа, темные очки и гаишный жезл. После того как все уселись и Дима повернул ключ зажигания, он попросил девиц передать ему вышеперечисленные предметы.

Шляпу он надел на свою коротко подстриженную голову, очки водрузил на длинный, с горбинкой, сухощавый нос, а полосатую палку зачем-то положил рядом с ручкой переключения скоростей.

Как приятно было с этими аксессуарами лихо, через две сплошных полосы на скорости развернуться в сторону Центра и помчаться на Преображенку, всеми своими внутренностями, включая печень и селезенку, ощущая на заднем сиденье эротические биения сердец молодых особ. Изредка боковым зрением он посматривал на тупо молчавшего Алика, одновременно соображая, какую бы историю предложить юным дамам на этот раз.

– Что приуныли, милые?

– Вы же не развлекаете, дражайший.

– А я уже подготовился и вспомнил еще одну достаточно смешную историю, но она произошла уже лично со мной. Как я был по делам службы в Ираке… Причем был как раз в то время, когда американский империализм начал уже вовсю протягивать к этому молодому африканскому государству свои мерзкие щупальца…

– Почему африканскому-то? – удивилась Светлана.

– А это я вас так проверяю, – вяло отреагировал Савотин. – Образованные вы или не очень.

– Ну и как, проверили?

– Не зная, как выкрутиться, чекист похвалил:

– Проверил и крайне доволен полученным результатом.

– Так все-таки, где же у нас находится государство Ирак? – начала настаивать Света.

Здесь уже Савотин испугался по-настоящему – откуда ему было знать всякую ерунду – страны и континенты…

– Так вот, значит, идем мы с приятелем по Багдаду, а навстречу нам что-то летит. Мой товарищ спокойно так интересуется: «Смотри, Дима, что это могло быть? Может, самолет?» А я ему тоже спокойно так объясняю, я же человек военный – должен понимать в летательных аппаратах: «Нет, сынок, это не самолет. Это американская ракета «Першинг». Прыгай куда-нибудь скорее в укрытие – сейчас рванет…»

– Ну и что – рвануло?

– Да еще как!

– А последствия для вас были?

– Моего товарища, всего израненного, увезли в госпиталь, а у меня… так, ерунда… получил всего сотрясение мозга.

– Какое по счету?

– А это имеет значение?

– Конечно, имеет. Если до десяти сотрясений – это еще ничего.

– А если больше? – сурово спросил Дмитрий.

– В таком случае лучше остановить автомобиль, так как я дальше не поеду.

– Ну не шутите так, Светочка. Мы уже почти у цели.

За нового знакомого заступился Алик Бырдин:

– Считать у людей количество сотрясений мозга – последнее дело. Вы даже представить себе не можете, сколько их у Жигульского! Я думаю, что именно вследствие этого факта Мишаня не совсем хорошо слышит и видит. Хотя на самом деле мог бы и совсем ослепнуть, если бы тот спирт, который мы однажды купили ночью, оказался метиловым.

– А зачем вы это сделали? – откуда-то наискосок спросила Лена.

– Что значит зачем? – удивился Бырдин. – В стране был почти совсем сухой закон. Ни тебе ночных палаток, ни тебе ресторанов, водка приобреталась исключительно у таксистов. Но в тот раз и ее не оказалось, пришлось покупать спирт. Идем мы с приятелем с бутылкой и думаем, чего же мы купили: если этиловый – то хорошо, а если метиловый, после употребления которого человек моментально слепнет…

– И что, бывали такие случаи?

– Сколько угодно. Когда мы пришли в квартиру, Жигульский спал, поскольку на дворе была дремучая ночь. Посидели мы, покумекали. Думаем, раз деньги истрачены, попробовать первым все равно кто-то должен. Стали голосовать. Выпало Михаилу. Мы его разбудили, говорим: «Пойдем, Мишань, выпьешь рюмашку». Он встал с дивана, сел за стол и выпил. Мы интересуемся: как самочувствие, ничего не болит, глаза функционируют, нас видишь? Мишаня нас радостно информирует: отличный спирт, дайте еще. «Это очень крепкий напиток, хоть и разбавленный, – говорит мой товарищ, – его так быстро и часто нельзя употреблять…» Посидели, поболтали положенные двадцать минут…

– А почему именно двадцать? – спросил кто-то сзади.

– Потому что если за двадцать минут с выпившим персонажем ничего плохого не происходит, то и дальше не произойдет. Тут уж мы подключились с напарником по полной программе.

– Алик, ну вы же с виду интеллигентный человек… – недовольно произнесла Света.

– Почему же с виду? Я и по сути.

– Ну как же так можно было поступать?

Алик обиделся:

– Милочка моя, да вы совдеповской жизни совсем не знаете! Вы думаете, что все вокруг такие хорошие, добрые, заботливые, веселые, творческие и интеллигентные люди…

– А что – не так?

– Нет, не так. Позвольте вам задать один нескромный вопрос. Вы замужем?

– Да в общем-то – нет.

– А хотели бы выскочить?

– Пожалуй, тоже нет.

– Ну вот и все. Вы своим ответом расставили все на свои места. Во-первых, вы меня обманули – что уже нехорошо. А во-вторых, если вы вся из себя такая достойная, почему же на вас никто не женится?

– Нет, почему. Мне делали предложения, только они были… как бы помягче сказать… они меня не совсем устраивали.

– Вот еще одна правда жизни. Что значит – не устраивали? Человек к вам проникся, а вы ему – от ворот поворот. А хорошо ли это? Нет, не хорошо. Потому что вы ищете в первую очередь не достойных, приличных людей, а богатых и выгодных, что также характеризует вас не с лучшей стороны. Я вот алкоголик и этого не скрываю.

– Что характеризует вас как честного, правдивого человека?

– Умница! Вы, я вижу, начинаете кое-что понимать. Со мной ведь ни у кого никаких проблем нет, просто таким образом я утоляю свою душевную жажду познания мира, – с этими словами Бырдин достал откуда-то из бокового кармана замшевой английской куртки плоскую фляжку, аккуратно открутил на ней металлическую пробочку и жадно припал к освободившемуся отверстию губами.

Через небольшой промежуток времени вся компания успешно просочилась в квартиру рок-журналиста, и каждый занялся своим делом: Савотин с Бырдиным сервировали стол с помощью привезенных бутылок и найденной в холодильнике небогатой снеди, девушки же, рассевшись на шестиметровой кухне и закурив, начали обмен мнениями.

– Слушайте, подруги, что-то мне все это не нравится… – грустно заметила Светлана.

– Да, чего уж хорошего, – поддержала ее девушка Лена. – Слушайте, а где здесь в квартире телефон – мне надо позвонить.

– Потом позвонишь. – Флюсовская секретарша нахмурилась. – Я-то сюда попала, потому что у меня проблемы – мне Ваня изменил, а вот чего вы приперлись в этот малогабаритный притон, я не знаю.

– А ты думаешь, ты одна с ними, я имею в виду проблемы? Мне Сергей Сергеевич каждый день изменяет – и ничего, – отреагировала не успевшая уйти в коридор Лена.

– Дуры вы обе, причем набитые. У вас хоть есть кому можно изменить или кто вам изменит. – Поэтесса Маша достала из сумочки кучу дешевых карандашей для губ, глаз и бровей. – А вот меня все имеют, кто ни попадя. Без всяких обещаний, клятв и предложений, мотивируя свои действия тем, что раз я поэтесса, значит – блядь.

Поднявшись со своего места, Лена сделала несколько неуверенных шагов, приблизилась к подруге и нежно ее обняла:

– Бедная ты моя…

Светлана жутко харкнула в умывальник – она курила третий раз в жизни – и предалась воспоминаниям:

– Ах, как мы чудно с Ванечкой гуляли по Ленинграду… Он мне казался таким серьезным, а на деле вышло, что он – тряпка. Девочки, может, мне повеситься?

Отстранив от себя Лену, поэтесса с косметическим арсеналом отправилась искать зеркало.

Мужчины разобрались с возложенными на них обязанностями быстро и четко. Дорезая последний огурец, Савотин поинтересовался:

– А тебе кто больше нравится?

– А тебе?

– Мне без разницы. Все трое подходят.

– Тогда мне тоже. Будем жребий тянуть?

Савотин злобно блеснул глазами:

– Никакого жребия! Такое дело нельзя пускать на самотек, а Жигульскому, – здесь Дмитрий гадливо захихикал, – мы отдадим ту, что останется.

– Ты имеешь в виду, она нажрется до такого состояния, что не сможет уйти домой?

– Ну конечно, поэтому и останется. Представь себе картину: мы вчетвером под утро уходим, а одна из девиц лежит на диване, призывно смотрит на нас грустными глазами – мол, возьмите меня с собой…

Алик Бырдин громко захохотал:

– А Жигульский уже кружит вокруг нее, словно беркут, потирает похотливые кулачки. Тестостерон уже давит ему на глаза…

– А мы все равно уходим! – Савотин уже не смеялся, он визжал.

– А знаешь почему? – кое-как смог выговорить Бырдин, давясь от смеха. – Потому что не оставить девушку Жигульскому было бы не по-честному.

– Ха-ха-ха! – Чекист упал на пол.

Немного успокоившись, по-прежнему сидя на полу, он посмотрел на Алика влажными глазами и эмоционально произнес:

– Слушай, старик, а ты классный чувак. Ты мне нравишься все больше и больше. Кстати, я правильно сказал «чу-вак»?

– Правильно. Давай выпьем. Отлично начался сейшен. Потому что главное – отнюдь не «рекс-фекс-пекс».

– Класс! – Савотин вскочил с пола и, приплясывая, начал разливать шампанское по фужерам.

– Главное, – Бырдин сделал задумчивое лицо – в детстве он учился в школе художественной самодеятельности при городском Дворце пионеров, – главное, – повторил он и заржал, как взбесившийся конь ретивый, – чтобы было ВЕ-СЕ-ЛО!

В прихожей раздался звонок.

– Это Мишаня Кривой, – догадался Алик.

Дмитрий подбежал к Бырдину, вручил ему хрустальный фужер и заговорщицки пробасил:

– А давай ему не откроем!

– Давай. Я давно хотел тебе сказать, что Кривой – подонок.

– А если девки без нас ему отворят?

Начавший было пить шампанское Алик на третьем глотке подавился, прыснул ароматным напитком во все стороны и, по-прежнему смеясь, вякнул:

– Пущай отворяют, крысы. Ключи-то от входной двери у меня… А Жигульский – он же одно время подрабатывал в металлоремонте – напичкал дверь такой сверхъестественной жутью, что там разобраться даже с ключами крайне непросто.

– Мальчики, – донеслось из кухни, – там Михаил приехал.

– Как приехал – так и уедет. – Савотин поставил пустой бокал на стол и налил снова. – А не уедет, я сейчас сюда своих коллег вызову – и его увезут в психиатрическую лечебницу или в ближайшее отделение милиции.

– Местные менты – такая мразь, – согласился Алик. – Ты знаешь, ты мне раскрыл глаза на этого идиота. Как же я раньше не замечал в хозяине этого «чума» столько отрицательных качеств?

– Да пошел он!

Звонок раздался еще раз, и вместе с ним в комнату нежно вплыла поэтесса Маша:

– Вы чего, мужичье, оглохли, что ли?

– Эх, девочка ты наша, поэтесушка, да плюнь ты на него – он же кривой.

– Вы чего, в натуре, обалдели, что ли?

– Савотин обхватил девушку где-то на уровне тугих бедер и попытался закружить в танце:

– Алик, она просто не знает, что главное – это чтобы было ВЕ-СЕ-ЛО! А мы уже сейчас как раз в таком состоянии.

– Ну-ка, убери руки, сучара! – Маша нанесла ухажеру короткий, но довольно болезненный удар под дых и, высвободившись, помчалась на кухню: – Девки, эти два алкаша не хотят Мишке открывать дверь.

– Слушай, а может, все-таки пустим гада?

– Я думаю, не стоит. – Савотин часто выходил сухим из разных сомнительных ситуаций и поэтому попадать в них в последнее время ему нравилось.

Но Бырдин уже принял решение:

– Я его сейчас пущу, а через два часа выгоню! – Он, тяжело передвигая ногами, направился в прихожую.

– Мишка! Ты ли это?!

– Почему долго не открывали? – Жигульский смело шагнул в собственный флэт.

– Так не слышали мы, Миша. Работали в это время, стол накрывали. Проходи, дорогой, все готово.

Из помещения задымленной кухни появились девушки.

– Очень рады вас видеть, – от лица женского персонала сказала Светлана.

– Слушай, Светка, а где сейчас находится заместитель генерального директора вашей организации Иван Григорьевич?

– А в чем дело? – У Светы екнуло сердце и опустились руки.

Сбрасывая ботинки и ища глазами по прихожей наличие тапочек, Жигульский вежливо пояснил:

– Да, по-моему, я его только что видел.

– Где?!

Михаил, увидев эмоциональную перенасыщенность вопроса, вытаращил свои и без того пучеглазые глаза:

– А что случилось?

– Ничего не случилось. Где ты его видел?!

– А, так это был все-таки он… А я еще удивился – чего ему ошиваться возле моего дома…

– А с кем ты его видел? С ним была Валерия?

– Да нет. Мужики какие-то.

Упоминание о мужиках на сей раз привело в нервное замешательство поэтессу Машу:

– Где? Где мужики?

– Послушайте, вы что, тут успели все перебрать?

– Да нет же.

В эту секунду в прихожую скачками ворвался Савотин верхом на длинной лыжной палке, найденной им только что на балконе среди кучи ненужного хлама:

– Михал Викторович, командарм Красной Армии Семен Буденный приветствует тебя!

– Семен Забубенный будет правильнее, – поправила недовольная поэтесса.

Савотин со скоростью среднестатистического кузнечика допрыгал до хозяина квартиры и страстно его облобызал:

– Как же мне весело, Миша! Я же знаю, главное – чтобы было ВЕ-СЕ-ЛО!

Жигульский осклабился:

– Кабан научил?

Савотин поскакал в комнату, удерживая левой рукой между ног лыжную палку, а правой имитируя нанесение врагам сабельных ударов:

– Он, он! Кому же еще?! Алик – он теперь мой друг, я его очень люблю!

Хозяин притащил из кухни несколько табуреток, при наличии которых все гости без какого-либо стеснения могли разместиться за почти что праздничным столом.

– А куда же умчалась наша очаровательная Светочка? – Савотин ухватил тонкими губами кончик сигареты. – Мы же без нее начать не можем.

– Поперлась искать своего Ванечку.

– Да? – удивился Дмитрий Григорьевич. – А чего ему делать в такое время вдалеке от своих конспиративных квартир и тайных совещаний?

– Ей Михаил Викторович сказал.

– Померещилось. Ладно, давайте пока по первой без нее.

После первого тоста настроение у всех еще более ухудшилось.

– Вчера по ящику смотрела какую-то политическую передачу. – Поэтесса ухватила со стола бутерброд с килькой. – Ничего не поняла.

– Это там, где Женька Компотов все время заикается, что-то невнятно мямлит и делает неправильные ударения?

– Я не знаю, как его зовут, помню, у него усы обвислые и рожа кислая.

– Это наш один из лучших секретных сотрудников, – пояснил Савотин. – А то, что он при своей отвратительности все время в эфире, – говорит о всесилии нашей организации.

– А при чем здесь летчики? – не поняла Маша.

– Да никакой я не летчик, киска. – Пьяненький Дмитрий понял, что пора раскрывать карты. – Я работаю в контрразведке.

Первым испугался Алик Бырдин, но виду не показал и попытался перевести разговор в другое русло:

– Друзья, мы сегодня достаточно уже говорили о серьезных вещах, я предлагаю немного развеяться, потанцевать, похихикать. Короче, провести время с пользой для нашего организма.

– Послушай, Кабан, а я ведь за многие годы и не подозревал, что ты можешь излагать нормальным языком. Сегодня ты меня поразил в самое сердце.

– Ты, Мишаня, думал, что я страдаю по этому поводу комплексом?

– Ну, да – комплексом неполноценности.

– Так вот знай, никакого комплекса у меня не было и нет. Просто я на самом деле слегка неполноценен. Но к моей привычке говорить на сленге это не имеет абсолютно никакого отношения.

Кабан махнул бокал с шампанским, предназначенный для Светы, и, мастерски отрыгнув, запел:

– Кабанейрос, – Жигульский был просто вне себя, – я знаю тебя сто двадцать тысяч лет, но никогда не слышал, чтобы ты пел подобные песни… Что с тобой случилось?

– Я влюбился.

– Не понял… В кого?

Бырдин плеснул себе еще немного вина, задумчиво посмотрел через бокал на люстру, еще раз мастерски отрыгнул и смачно произнес:

– Я влюблен в поэтессу Машу. В ее талант.

По интонации старого фарцовщика было ясно, что он не шутит. Кабан запел дальше:

После второго пропетого им куплета Маша поперхнулась, Савотин задумался, Лена загрустила, а Жигульский отвратительно заорал:

– Блин, сука, я ж совсем забыл о котлетах!

Он стремительно умчался на кухню, по дороге открыв туда дверь, и все сразу же ощутили горьковатый привкус дыма с элементами угарного газа.

Бырдин между тем подсел к поэтессе, взял ее миниатюрные ручонки в свои и попытался объяснить свои чувства:

– Познакомиться с девушкой – счастье недостижимое! Сколько раз я лишал себя его… Со сколькими очаровательницами колесница судьбы разлучала меня, так и не дав насладиться ни красотой души, ни особенностями строения тела… Сиюминутность существ, вырывающих нас из привычного течения жизни, кажется мне порой летальной. Поэтому последние годы по отношению к женщинам я живу в воображаемом мире.

– Алик, вы не нервничайте. Я согласна сегодня быть с вами.

– Да? – удивился Алик. – Тогда я вам откажу. Я откажу всем. – Он поднялся от поэтессы и подсел к Лене. – И вам, Леночка, я тоже откажу. – Он опять встал, подсел к Савотину. – И тебе, Дима, откажу, и Жигульскому…

– Почему? – автоматически спросила Лена.

– Да потому что я – не Олег Бырдин, как вы все думаете.

– А кто? – протянул чекист.

– Я – Шерлок Холмс! Ха-ха-ха!!!

Обалдевшие собравшиеся неожиданно услышали голосовые интонации артиста Ливанова, игравшего в известном сериале. Алик спародировал талантливого актера один в один.

– Вдруг он упал на пол, на его губах появилась пена.

– Быстро «Скорую»! – Профессионал Савотин тут же преобразился.

Приехавшие врачи констатировали наличие диагноза, понять суть которого так никто и не смог.

– Короче, пить ему надо меньше или совсем не пить. Иначе сдохнет, – жестко, но справедливо сообщил доктор.

– А в каких пределах? – спросила умная поэтесса Маша.

– На самом деле это чисто индивидуально, – начал объяснять эскулап. – Понимаете, для его стадии – или пусть каждый день пьет по чуть-чуть, или совсем завязывает. Но надолго, ибо недлительные воздержания, прерываемые порой запоями, особенно опасны.

– Спасибо, доктор. Скажите, а вы сами-то махнете на дорожку? – предложил чекист.

– Ну, а чего ж не махнуть, если с хорошими-то людьми… – Доктор и его помощник в нетерпении прошли в большую комнату.

Когда Светлана выбежала на улицу и никого поблизости не обнаружила, первым делом она решила, что Жигульский ошибся. Но пробежав два квартала и увидев долговязую и нескладную фигуру суперагента, закричала на всю Большую Черкизовскую:

– Ваня, Иван! Иван Григорьевич!!!

Через секунду из близрастущих кустов донесся важный, не терпящий возражений голос:

– Что ты орешь, дура? Заткнись.

– Кто дура? – не поняла Светлана.

– Да ты. Возвращайся туда, откуда пришла, выверни в подъезде все лампочки, сиди в нем и жди. Иван Григорьевич к тебе подойдет.

Светлана ошарашенно поинтересовалась:

– Так он что, не за мной приехал?

– Конечно нет.

– А я думала, это он меня здесь выслеживает.

– Идите, куда я вам сказал. Иван – здесь на работе.

Вдруг видневшийся вдалеке долговязый силуэт развернулся и направился в сторону девушки. С каждым пройденным шагом она узнавала его все больше и больше. Наконец суперагент подошел вплотную.

Иван Григорьевич был плохо одет, в нечищенных ботинках и в грязном помятом костюме, отчего чувствовал себя крайне смущенным, одновременно досадуя на себя же за это чувство. Повернув голову к кустам, откуда совсем недавно доносился чей-то голос, он сказал:

– Никифорович, брысь отсюда! А вы, Светлана, возвращайтесь в квартиру Жигульского и ничего не бойтесь.

– Почему я должна бояться?

– Потому что здесь готовилось преступление.

– И что?

– Мы смогли его предотвратить, – сказал Райлян, покраснел и внезапно почувствовал себя героем.

«Врет, – подумала Светлана, – а врет – значит любит».

Поскольку Ваня не нагнулся для прощального поцелуя, Светлане пришлось чмокнуть его в прыжке. После чего она сразу заторопилась, появившись через несколько мгновений в известной квартире в состоянии крайне приятного возбуждения.

– Ну что там, Светка? Ну как? – спросила подругу выбежавшая открывать ей дверь Лена и, увидев ее сияющие счастьем глаза, сама же и ответила: – Ничего не говори, вижу, что у тебя все в порядке. А у нас тут такое!..

– А чего внизу «Скорая» стоит?